"Темная Звезда" - читать интересную книгу автора (Камша Вера)Глава 1– Как она? – Молчит, дядечку. – Я тебе не дядечка, а господин войт[4]! Понятно, бестолочь? – Понятно, – долговязый парень с трогательным курносым носом безнадежно глядел на черноусого здоровяка с медной цепью войта на бычьей шее. – Тольки, проше дана[5] войта, она все одно молчит... – Но хоть поела? – Да кто ж ее знает. Може, и поела, но что огня не разводила, то точно. Она все в углу сидит, я смотрел... – Давно? – Как Бодька череду пригнал, так и смотрел... – С ним вместе небось таращились! Любопытно им, видишь ли. У людей беда, а им любопытно... Ну, отпирай, сам гляну. – И господин войт решительно вступил в низенькие сенцы, крепко пахнущие сушеными травами. – Фу ты, Проклятый[6] тебя побери! – под ноги с мявом бросилась пестрая кошка, шустро юркнув в открытую дверь. Хоть войт и знал, что никакая это не нечисть, а родимая дочерь его собственного рыжего Брыся, под сердцем нехорошо засосало. Рыгор Зимный, бессменный войт Белого Моста, был мужиком смелым, не боявшимся ни бешеных собак, ни разъяренных быков, но колдовства не понимал, а потому опасался, хоть и признавал, что без хорошей ведуньи в селе не обойтись. Что бы там ни говорили крючкотворы из городского магистрата и его илюстриссима[7] господин барон Кузерг, не станешь же кликать из города печатного[8] волшебника всякий раз, как припечет живность подлечить, роды принять, або снять порчу! Дорого берут печатники, ох дорого, да и муторно с ними дело иметь. Потому-то и привечали селяне ворожей да знахарей, а власти, покуда все шло тихо-мирно, на это беззаконие закрывали глаза. Зато коли по милости неучтенных ведьм случалось какое лихо, расплачивались за него всем миром – почему не донесли да почему пользовались запретными чародействами... Кончалось все, разумеется, поборами. Впрочем, нынче войт Рыгор о судебных исполнителях думал почти с нежностью. Ну, вывезли бы зерно, угнали скотину. Дело наживное, а вот как сгонят с насиженных мест, перепашут землю, на которой стояло село, да засеют ее волчцами, которые, всем известно, дурное из земли пять годов вытягивают... Рыгор не любил лгать ни себе, ни другим – дело шло именно к этому. Выкрутиться можно было лишь одним способом – самим судить и покарать ведьму-убийцу, а затем доложить барону: “Так, мол, и так, ясновельможный. Виноваты были, да исправились. Ведьму утопили, гнездо ее поганое выжгли, вот церковная доля, вот то, что магистрату причитается, а вот и ваша, господине. Вы уж нас, дураков окаянных, простите, мы люди темные. Вот вам масло, вот вам телятки, а вы уж за нас, горемычных, перед синяками[9] заступитесь. Ведьму мы сами изничтожили, а его илюстриссиму бару[10] Кузингу мы, хоть и вольные, отработаем”. Да, это был шанс, и притом единственный, но использовать его войту не хотелось до кома в горле. Был Рыгор Зимный человеком справедливым и в невиновности маленькой деревенской колдуньи не сомневался. Так же, впрочем, как и в том, что, скажи он об этом синякам, ему ни за что не поверят. Просто не захотят. Куда как проще списать все, что случилось прошлой ночью в соседней селу Ласковой пуще, на ведьмины происки, да еще и нажиться на этом. Белый Мост – село богатое, стоит у самого тракта. Коли Мост сроют, следящий за Старой Таянской дорогой Розевский магистрат по закону построит постоялый двор и немало с того наживется, а ежли строить придется на баронских землях, то и бар Кузерг внакладе не останется. Беломостцам же или веем миром к барону в кабалу, или в Таяну на Вольные земли, к чудищам под бок . Нет, нельзя такого допустить, а значит... Дело его такое, назвал себя конем, полезай в хомут... Войт трошки постоял в пропахших сушеными травами сенцах, собрался с силами и вошел в чистенькую залку[11]. Окна выходили на закат, и порыжевшее вечернее солнце заливало обиталище – колдуньи ярким светом. Полу Лупе, как всегда, был застелен вчерашней полынью, нехитрый – скарб аккуратно расставлен на прибитых к стенкам (Зенек небось постарался) деревянных досках, а в плетеной ивовой клетке прыгала однокрылая птаха, спасенная от неминучей смерти в кошачьих когтях. Рыгор совершенно не к месту вспомнил, что Лупе как-то помирила калеку-малиновку со своей кошкой, теперь же он, войт Зимный, если хочет спасти Белый Мост, должен утопить ведьмачку за душегубство. Стало вовсе муторно, но он все же заставил себя глянуть в угол, где, забравшись с ногами на лежанку, сидела ведунья Лупе. Лупе, пришедшая в Белый Мост шесть лет назад, Лупе, спасшая не одну жизнь, в том числе и его, Рыгора, дочку, покусанную бешеной лисицей – Лупе, эй, ты меня слышишь? Скорчившаяся фигурка не шевельнулась. – Лупе, послушай. Ты... Ты поела? Нет ответа. Войт пересек залку, тяжко ступая по вянущей траве, опустился на цветастую перинку. – Лупе, да что с тобой? – Женщина молчала. Рыгор понял, что его не слышат. Широко расставленные зеленые с золотистыми крапинками глаза смотрели сквозь войта куда-то в стену, на бледном треугольном личике застыло выражение ужаса и удивления, руки судорожно сжимали какие-то увядшие травки. Лупе напоминала пойманного бельчонка. Войт осторожно коснулся мягких пепельных волос, но ведунья не почувствовала, и вот тут-то Рыгору стало по-настоящему страшно. Знаменитый на всю округу храбрец и весельчак опрометью выскочил из залки. Только оказавшись за дверью, он смог напустить на себя приличествующий войту в трудных случаях важный вид, что, впрочем, не провело белобрысого охранника: – Ну как, дядечку? Жуть, да? Так и сидит, и смотрит, вот страх какой. Я что думаю, дядечку, не она все это натворила, зато она знает, что это за жуть к нам заявилась. Вот ее-то она и боится, а не нас с вами и не синяков. – Умный больно... – Умный, не умный, а это даже кошке понятно. – Ты мне лучше, Зенек, вот что скажи. Что тетка твоя, дома? – Да куда она денется, у нее ж харчевня, гости... – А выпить у ей есть? – Есть, конечно. Ой, дядечку, к нам сегодня такой постоялец завернул – лошадь у него расковалась. Я сам видел, как тот приехал. Как раз к обеду поспел. Знатный господин, а уж лошадки... Я таких сроду не видел. Не рыжие, не буланые, а такие... такие... ну, словом, как ваша цепь, а бабки, грива и хвост черные. – Знатный гость, говоришь? – А то нет! Все честь по чести. И шпага – тычься, не хочу, и плащ с консигной[12], и денег не считано, только вот слуг нету... – А что за консигна-то? – Цвятка[13] якаясь, белого цвета. А плащ темно-синий... – Видать, точно издалека. Я эдакого знака не припомню. – А я что говорю! И коней таких у нас не водится. – Ладно, разберусь. А ты карауль хорошенько. Как Грешница[14] покажется, тебя Збышко сменит. – Ты к тетке Гвенде пойдешь? А что войтихе сказать, коли спрашивать будет? – А то и скажи, что у нас тут приезжий кавалер[15] случился, я с ним потолковать хочу. Если он нашим свидетелем станет, синяки поверят, особливо, коли он слово нобиля даст... – Дядечку, а дядечку... – Ну, чего? – Жалко Лупе, не она это. Панка сама вляпалась, и поделом ей, змеюка была, а не девка. Чего из-за нее огород городить, закопать тихохонько, и делов-то! – Ты, дурья твоя башка, видать, в крепостные наладился? А то, может, к Последним горам[16] с лежачей матерью податься решил? Брат-то Цилькин, забодай его жаба, он же у бара Кузинга второй управляющий, он же за сестрину дочь нас всех замордует. Да и сама Цилька стервь хорошая, счеты сводить кинется. Вот и выходит, что волшбу, прячь не прячь, найдут, а за сокрытие запретной волшбы, да еще злокозненной, мы все к Проклятому в зубы пойдем. Молчишь? Вот то-то же! Жалеть вы все горазды, а решать, так мне. Потом по селу пройти не дадите, жалельщики. А отпусти я бабенку, как примутся за нас упыри эти клятые, так небось меня же и на вилы – почему не отстоял? Тьфу, окаянство! – Господин войт, не в силах продолжать спор, нашел спасение в бегстве. Роман-Александр че Вэла-и-Пантана лениво отодвинул чистую занавеску, расшитую буйными розанами. За окошком виднелась часть немощеной улицы, забор и стоящий напротив дом с черепичной крышей. Во дворе, вывалив язык, изнемогал от жары здоровенный цепной пес; в двух шагах от него нагло вылизывал поднятую заднюю лапу желтый котяра, в пыли деловито копошились куры. День клонился к вечеру, но весеннее солнце все еще заливало Белый Мост ярким светом. Роман решительно потряс головой, отгоняя остатки сна. Он терпеть не мог спать днем, но бессонные ночи в седле измотали его. К счастью, он успевал – те, кого он должен “случайно” встретить, появятся не ранее завтрашнего полудня. Вечер и ночь он проведет здесь, в Белом Мосту, а поутру он выедет из села и... Дальше Роман не загадывал. Все зависело от того, каким ему покажется Первый Паладин Зеленого Храма Осейны[17], первый нобиль Эланда высокородный Рене-Аларик-Руис рэ Аррой, герцог Рьего сигнор че Вьяхе[18], всесильный дядя бездарного коронованного пьянчужки, знаменитый адмирал, непревзойденный мастер клинка и прочая, и прочая. Про эландца говорили всякое, и Роман отдал бы все на свете, чтобы правы оказались те, кто считал адмирала человеком чести, к тому же напрочь лишенным предрассудков. Болтали, как водится, много, только вот никто не знал, чему верить, а чему – нет. Было общеизвестным, что Рене из рода Арроев в юности слыл одним из самых отчаянных и дерзких вольных капитанов. Зато любители прикидывать зубодробительные политические комбинации не принимали в расчет третьего сына Великого герцога Эланда. Между Рене и троном стояло восемь жизней, а сам он думал лишь о том, как проскочить на своем трехмачтовике Ревущее море и увидеть пресловутый Золотой Берег да прочие чудеса, прячущиеся за Запретной Чертой. О Счастливчике Рене ходили легенды. Его корабль, украшенный фигурой вздыбившейся рыси, знали во всех портах от Эр-Атэва до Гвэрганды. В те поры сын герцога Лериберта жил, играя, и ему все удавалось. Неповоротливые корабли ортодоксов[19] ничего не могли поделать со стремительным “Созвездием Рыси” и его полоумным капитаном. Рене ввязывался в совершенно немыслимые авантюры и всегда выходил победителем. Он надолго исчезал, вновь появлялся, привозил диковинные вещи, кидался в любовные приключения, вновь все бросал и уходил в море. Лет двадцать назад “Созвездие” к назначенному сроку не вернулся. В гибель Рене долго не верили, потом стали поговаривать, что судьбе надоело сносить выходки нечестивца, не раз и не два переступавшего Запретную черту. Но капитан вернулся. Один. Ему было около тридцати, и он почти не изменился, только темно-каштановые волосы стали белоснежными. Суеверные моряки сначала с ужасом вылупились на выходца с того света, затем выпили за его счет и за его удачу, а потом... согласились выйти с ним в море на новом корабле, которому Аррой дал прежнее название. Поход был удачным, маринеры[20] привезли изрядное количество бесценного черного жемчуга и сиреневые перья каких-то невозможных птиц, за которые арцийские франты готовы были заложить душу Проклятому. Все вернулось на круги своя, но Рене так никому и не сказал, где его носило целых два года. Одни решили, что Счастливчик таки нашел обетованный берег, его спутники не захотели покидать земной рай, сам же капитан заскучал и как-то исхитрился вернуться. Другие утверждали, что корабль погиб, а Арроя спасла его вошедшая в поговорку везучесть. Были и такие, кто считал, что Счастливчик заплатил за спасение жизнями и душами своих людей. Пересуды затихли сами собой, Рене же оставался прежним – был весел, открыт, вспыльчив, любвеобилен, продолжал, где нужно и не нужно, играть со смертью. Его новую эскападу в очередной раз объявили безумием, но “Созвездие” назло дурным пророчествам покинул идаконскую гавань накануне осенних штормов и вернулся по весне целым и невредимым. Эта экспедиция стала последней для маринера Рене. Зимой Эланд посетила странная зараза, подчистую выкосившая самые знатные семьи. Из всех находившихся в Идаконе Арроев остался в живых лишь юный Рикаред, так что вернувшийся Рене неожиданно для себя самого оказался главой фамилии и некоронованным властителем герцогства Именно тогда он перестал улыбаться, впрочем, протектор из капитана вышел отменный. Рене оказался политиком от бога, что и доказал, заставив считаться с собой не только одряхлевшую Арцию[21], но и матерых хищников Эр-Атэва и Канг-Хаона. Несколько неожиданных походов подтвердили репутацию идаконских маринеров и отбили у кого бы то ни было охоту замахиваться на эландское наследство. Фортуна, взявшая Арроя под крыло, демонстрировала редкостное постоянство. Впрочем, даже недоброжелатели молодого адмирала признавали, что удача – только полдела, остального Рене добивался сам... В дверь робко постучали, и Роман приветливо откликнулся. Ладить с людьми у него давно вошло в привычку Это было куда проще и полезнее, чем убивать. Убивать Роман, кстати говоря, умел превосходно, хотя старался этим умением не злоупотреблять без крайней на то необходимости. Сейчас же он не ждал никакого подвоха. И действительно, вошла хозяйка, вполне заслуживающая прозвища Красотка Гвенда. Женщина, мило покраснев, сообщила, что внизу в общей зале все накрыто к обеду. Впрочем, если ясновельможный хочет откушать у себя, то... Роман перебил Красотку. Нет, он с удовольствием спустится поболтать с селянами. Решение заезжего нобиля привело Гвенду в восторг – похвастаться подобным постояльцем не мог даже хозяин черемского “Золотого Кабана”. Мысли женщины были столь очевидны, что Роман невольно улыбнулся и тут же себя одернул. Негоже расслабляться, выдать себя в придорожной харчевне было бы еще глупее, чем в королевском дворце. Нобиль одернул темно-синий колет, отцепил шпагу, оставив только кинжал в ножнах за спиной, и легко сбежал по крутым ступенькам в общий зал. Посетителей по весеннему времени собралось достаточно, только вот выглядели они какими-то растерянными и чуть ли не виноватыми. Перед большинством стояли кувшины с вином, и Роман заметил, что пьют молча и сосредоточенно, словно задались целью напиться. Его появленье привлекло настороженное, угрюмое внимание. Странно” жители этого края, насколько он знал, жили более чем благополучно и славились своим радушием и общительностью. Вероятно, в Белом Мосту случилось нечто неприятной. Вошедшее в привычку умение скрывать свои мысли заставило Романа “не заметить” чужой настороженности. Он весело спросил ужин, и Гвенда опрометью бросилась выставлять на отдельный небольшой стол всяческую снедь – Любезная хозяюшка, я приехал один, а вы принесли столько всего, что хватит на дюжину синяков, не к ночи будь помянуты. Шутка повисла в воздухе. – Я сказал что-нибудь не то? – Нет-нет, проше дана, – здоровенный мужчина лет сорока с вислыми темными усами с поклоном подошел к гостю. – Коли ласка будет, прошу за мой стол. – Охотно, господин войт. Я вижу, вы любите кабанью охоту? – О, дан охотник? – Иногда. А иногда – воин, или лекарь, или священник. Но всегда бродяга. – Дан хочет сказать, что живет, как либр? – А я и есть либр[22]. Я бард[23]. В моей семье мужчины не расстаются с гитарой, а значит, с конем и шпагой. Сейчас еду в Тарску[24], а повезет, и дальше, к Последним горам. – О, я знаю вас, – всплеснула руками Гвенда. – Коли б мне вчера сказали, что сам Роман Ясный до нас будет, я б со смеху вмерла. А то дан и есть? То-то я думаю, что консигна у дана такая необычная. То ведь Романова Троянда[25]? – Да, Красавица, и я после ужина это докажу, только пусть кто-нибудь принесет мою гитару. А то вы все такие грустные, уж не поселился ли в Белом Мосту, упаси святой Эрасти, людоед? Смеха не последовало, причем Роман готов был присягнуть, что войт от этих его слов вздрогнул. Дольше бард не сомневался – в селе что-то стряслось. Что именно, либр решил пока не спрашивать. Рыгор Зимный с надеждой рассматривал приезжего. Красавец, любо-дорого посмотреть, но не размазня, с кинжалом не расстается и, похоже, знает, куда ударить, если что. Да и глаза на месте – небось сразу заметил, что шрам на руке от кабаньих клыков. Надо с ним по душам поговорить, вдруг согласится выступить ходатаем за Белый Мост. К слову барда прислушаются даже синяки. Если тот не поможет, не поможет никто. Рыгор рискнул прервать затянувшееся молчание: – Проше кавалера, дозвольте звернуться до милости дана! – Чем могу служить, почтеннейший войт? – Дозвольте полюбопытствовать, откуда ясновельможный кавалер путь держит? – Из Старой Месы. Знаете, где это? – Ой далеко, там, где Проклятый свой клятый перстень загубил. – А там мне говорили, что он его потерял в ваших краях. Мы, барды, народ любопытный. Я всю жизнь колечко Проклятого ищу, а добрые люди, вот такие, как ты, меня туда-сюда гоняют. На этот раз шутке рассмеялись все. Очень хорошо, значит, дело не в нем, просто он невольно задел чужие раны. Ничего, разберемся. А войт что-то странно на него посматривает, словно прикидывает, просчитывает. Может, спросить о чем хочет. Только вот при всех разговора не получится. – А что, дан войт, вино здесь хорошее? – У Красотки Гвенды, проше либра, лучшие настойки во всем Поречье. А уж царка[26] у нее! – Войт мечтательно закатил глаза. – Нигде такой не получите – огонь с лаской. – Вот и славно. Пусть несет свою царку. И спросите, может быть, она с нами посидит, а я спою. Вечер удался на славу. Гость сумел подобрать ключики ко всем. Языки развязались, заезжий дворянин и не думал чваниться. Нет, никто из сельчан не посмел бы ударить его по плечу или заговорить с ним по-простому без “проше либра” или “милсдаря”, но настороженная крестьянская почтительность уступила место искренней симпатии, перешедшей в простодушное восхищение, едва гость взял в руки гитару. Все шло как надо – завтра вся Фронтера будет знать, что проездом из Старой Месы в Тарску в Белом Мосту был Роман Ясный, сын Золотого Романа, что у него расковался вьючный конь, и потому он заночевал в селе. Теперь можно было спеть несколько песен и распрощаться, но барда все больше занимал войт. Он с удовольствием пил вино и громче всех смеялся шуткам и забавным историям, которые рассказывал приезжий, но Роман не мог избавиться от мысли, что Рыгор далеко не так весел, как хочет казаться. Не укрылось от барда и то, что пару раз люди замолкали, словно кто обрывал их на полуслове. А войт Рыгор, похоже, хочет поделиться общей бедой. Что ж, это может оказаться интересным. До полуночи оставалось около оры[27]. Гости начали расходиться, в зале оставался с десяток самых крепких. Роман объявил последнюю балладу и запел о тарском юноше, ушедшем в Последние горы за золотом, которое потребовал отец его возлюбленной. Шум на улице раздался неожиданно. Судя по всему, в Белый Мост пожаловал целый отряд. Причем немалый. Бард песни не прерывал, зачем? Тренированное тело и так готово, случись что, мгновенно вскочить, перелететь через низкий стол и оказаться у лестницы, ведущей наверх. А там шпагу в руку, через окно на крышу конюшни, и ищи степного ветра. Коней, способных догнать Топаза и Перлу, в Благодатных землях не видели. Хотя что ему волноваться? Времена настали до безобразия мирные, по дорогам Фронтеры[28] волен ездить всякий, кто заплатит пошлину... И все-таки стук копыт в ночи вызывает чувство тревоги, особенно, если у тебя есть что скрывать. Пусть сегодня ночные гости пожаловали не по его душу, ему они все равно не нужны. Роман не желал нового общества, но от него это не зависело. Дверь распахнулась, и на пороге возникли три фигуры в плащах, дальше толкались фискальные стражники. Бард заметил, как на скулах Рыгора заходили желваки, а лежавшая на столешнице волосатая войтова лапища сжалась в кулак. Прочих селян ночные гости также не обрадовали, последних, впрочем, это мало волновало. Они всюду входили как к себе домой. Во время скитаний по землям Арции Роману попадались всякие синяки, бывали средь них и люди редкого ума и порядочности, но нынешняя начальная троица выглядела вполне отвратительно. Собственно синяками оказались двое, третий же, судя по одежде, к тайной службе отношения не имел. Маленький, сутулый, с остренькой мышиной мордочкой, он вьюном вился вокруг рослых, плотных фискалов, получая видимое удовольствие от пресмыканья пред столь влиятельными особами. Конечно, для либра парочка провинциальных синяков и прилепившийся к ним холуй никакой угрозы не представляли, но вошедшая компания ему не понравилась. Роман решил ее не замечать и продолжал петь как ни в чем не бывало. Непривычные к подобному обращению синяки растерялась – неизвестно откуда взявшийся либр путал им все карты. Роман же вдохновенно доканчивал историю о женихе, который принес-таки требуемое золота, только вот возлюбленная его к тому времени превратилась в седую старуху, тотчас же помершую на руках любимого от радости. Виноваты, разумеется, были Хозяева гор, продержавшие беднягу в зачарованной пещере пятьдесят четыре года, показавшиеся тому за одну ночь. К счастью, отец невесты, спровадив нежеланного претендента, выдал дочку замуж за серьезного мужчину, и к возвращению былого возлюбленного у красавицы как раз подросла внучка, как две капли воды похожая на бабку. Поскольку герой золото принес, все сладилось и, похоронив старушку, сыграли веселую свадьбу, посрамив тем самых Горных Хозяев, возжелавших сыграть злую шутку над людьми. Сообщив собравшимся, что не приглашенная на празднество горная нечисть три дня со злости грызла невкусные камни, Роман, прижав ладонями струны, вежливо осведомился у пышущего здоровьем высокого мужчины с круглым лицом и круглыми же, по-жабьи выпученными глазами: – Что вы думаете об этой балладе, достопочтенный? Я слышал, что в Мунте ее исполняют на другой мотив. Видимо, конфуз, случившийся с Горными Хозяевами, произвел на синяков угнетающее впечатление, во всяком случае, дар речи они потеряли. Первым пришел в себя старший, которого природа отметила огромной плешью. Он весьма вежливо осведомился: – Прошу дана либра, давно ли он приехал до Белого Моста и что думаете совершенном здесь преступлении? – Я не люблю отвечать на подобные вопросы без крайней на то необходимости. – Проще либра, то очень важно. Прошлой ночью здесь с помощью Запретной магии было совершено убийство, кое мы должны расследовать на месте. Если дан либр является свидетелем оного злодейства, то следствие хотело бы услышать его показания. – Сожалею, данове, но я приехал сегодня днем и ничего не знаю о случившемся. Надеюсь, вы успешно исполните свой долг, а я ничем не могу вам помочь, тем более что из-за расковавшейся лошади и так потерял целый день. Завтра поутру я выезжаю в Таяну. – Не смеем долее задерживать дана. Но пока следствие не уверено, что окрестности Белого Моста безопасны для одинокого путника, дан должен взять в провожатые троих стражников или же дождаться конца дознания. – Я привык путешествовать один, но благодарю вас за заботу. Прощайте, данове, я устал и хочу спать. Поднявшись к себе Роман, однако, и не подумал ложиться. Происшествие начинало занимать его все больше и больше. Появление синяков с отрядом стражников и каким-то мелким мерзавцем из местных могло означать только одно – в селе произошло что-то выдающееся, причем связанное с Запретным. То, что по времени это совпало с его, Романа, приездом и с ожидаемым появлением эландского посольства, могло быть простым совпадением, но бард совпадений не любил. Теперь он проклинал себя за то, что развлекал сельчан песнями, вместо того, чтобы по душам поговорить с войтом. Рыгор между тем также придавался самоедству. Догадайся он предупредить либра до того, как Проклятый принес синяков, тот наверняка согласился бы помочь. Видно, что эту нечисть гость не жалует. А так застигнутый врасплох бард признал, что ничего не знает, а значит, не может быть свидетелем в пользу Белого Моста. И еще этот клятый Гонза... Ясно-понятно, кто озаботился донести. Выкрутимся – найдем на паршивца управу. Если, конечно, выкрутимся. Надо было или сразу казнить Лупе и слать гонца к барону, или... или заставить дуреху бежать. А теперь Гонза и его подлая сестрица сделают все, чтобы и Лупе, и он, Рыгор, были признаны виновными. Войт с тоской посмотрел на стражников, якобы охраняющих его дом от шатающейся по лесам нечисти. Теперь остается только ждать. Роман не удивился, когда в дверь кто-то поскребся, он ждал чего-то подобного. По всему выходило, что или войт, или Красотка Гвенда должны его проведать, но на пороге молча стоял долговязый паренек лет шестнадцати. Роман припомнил, что видел его днем, – парнишка, видать, был родичем хозяйки и таскал ей воду. Внизу послышалось характерное звяканье – фискал задел своим снаряжением о какой-то угол. Бард втащил гостя в комнату и закрыл дверь. – Как тебя зовут? – Зенек, проше дана, я племянник даны Гвенды. – Я так и думал. Ты хотел со мной поговорить. О чем? – О Лупе. Она не виновата, и мы никто не виноваты, это, проше дана, або волк, або еще кто. А она Панку пальцем не тронула, та сама была дура. – Погоди, кто такие Лупе, Панка, при чем тут волк, кто в чем виноват, говори по порядку. – Так я ж и говорю, эта светлой памяти стерва сама во всем виновата. А Лупе, она добрая, она даже кошки не обидит, не то что человека. Та сама... – Остановись, Зенек. Я никогда не был у вас и ничего не пойму. Кто такая Лупе? – Знахарка. – Откуда она взялась? – Пришла. – Давно? Да не заставляй из тебя клещами слова тянуть. Я ж не синяк. Говори смело что знаешь. Какая она, эта твоя Лупе, где раньше жила, как к вам попала? – Красивая она, худая только. Совсем не как наши, а вроде как из ясновельможных. Я малым еще был, она у тетки остановилась, а тут Катре рожать, у Катри до этого двое мертвых родилось, и свекруха ейная говорит, или помирай, или чтоб сын был... – Значит, Лупе помогла Катре, потом кому-то еще, потом еще, а потом у вас осталась? – А откуда дан знает? – изумленно выдохнул Зенек. – Все на свете повторимо. Но про что это болтали синяки? – Ночью якась зверюга на мелкие шматочки разодрала тую кляту Панку. – Что за Панка? – Та Аглая, дочка Цильки, Цилины то есть. Ну, тощей такой, кричит еще на всех. – Видел таких, и что Цилина? – Та ее брат Гонза их и приволок. – Тот мелкий, на крысу похож? – Вот-вот, на крысу. То он помоганец эконома у его ясновельможности барона Кузинга. Так Цилина сбегала до братца, а той сгоняв до города та привел синяков. – А Лупе тут при чем? – Так они ж Лупе ненавидят, Панка с Цилиной всем кричала, что то Лупе Панку спортила, что никто с парней на нее и через порог смотреть не хотел. – А она спортила? – Да чего ее портить, она уродилась такой, и маманька ее такая ж была, когда б не деньги, то Тодор никогда б на ней не женился, а Панка еще худьша за мамашу. – Значит, Панку кто-то убил, а свалили на Лупе? – Не просто убили, на шматочки разорвали. А Лупе ей вчера ввечеру и скажи, чтоб та в пущу не ходила, а то, мол, плохо будет. – Какая пуща? – Ласкава пуща. Это за Белым Мостом. Мы туда все ходим, особливо молодые на ночь. – И Панка туда собралась с кем-то? – С одним из Замостья, хилый такой... – А он вернулся? – Та откуда ж нам знать? А вот Панку вранци нашли. Я зверей, что здесь живут, добре знаю. Никто, особливо весной, такого б не сотворил. – А люди? – Люди тоже так не смогут, то чудище какое-то. – А ты говорил, волк... И тебе еще ведьму жалко? – Да не виновата она. И мы все не виноваты. А теперь через ту Панку и ее семью змеиную нас всех разогнать могут, а то в крепостные, если не признаем, что то по злобе Лупе наколдовала... – Помолчи... Роман задумался. Парнишка покорно заткнулся, вжавшись в стену, только голубые глаза безотрывно следили за либром. А паренек очень даже славный. И не по-крестьянски шустрый, из него выйдет толк. Только больно уж курносый, ну да ладно, чуток магии, и все в порядке будет. Нет, славный парень, надо же, не боится – то ли любовь свою первую защищает, то ли за справедливость борется. И то и другое почетно, а среди людей, да еще крестьянского сословия, редкость. Зенек стоит того, чтоб его приручить. Но что ж это за нечисть тут завелась? Что бы ни говорили умники из Академии[29], призвать демона-убийцу очень-очень сложно, а для деревенской колдуньи и вовсе немыслимо. Если только Лупе деревенская колдунья, а не одна из Преступивших lt;Преступившие – волшебники, преступившие порог Дозволенного, строго регламентированный как Церковью, так и мирскими законами. По-настоящему преступивших магов насчитывались единицы, причем обнаружить их фискалы, обладающие весьма ограниченными знаниями, не могли. По обвинению в нарушении Дозволенного, как правило, наказывали (вплоть до смертной казни) безвредных ведунов и знахарей, или магов, лишь чуть-чуть нарушивших правила, или практикующих без разрешенияgt;, которые нет-нет да попадаются на земных тропах, вопреки старанию всех синяков подлунного мира. Да, но поймать Преступившую не по силам испуганным сельчанам и раскормленным фискальным стражникам. Может, она сама хочет попасть в лапы синяков? Тогда его долг досмотреть представление до конца. Если же Лупе просто знахарка, придется разобраться со шляющимся по окрестным лесам людоедом. Куда ни кинь, везде клин, а эландцы ждать не будут. Конечно, Топаз не подведет, если нужно, он догонит герцога на таянской границе, но “случайностью” это уже не представишь. Дорога тут одна, а по заболоченным лесам и горным тропам вперед не забежать. Положеньице... – Положеньице, – вслух повторил Роман, и Зенек тут же встрепенулся: – Проше пана либра, вы поможете Лупе, а я... – Что “ты”? – Я могу к вам за это слугой забесплатно, ряд[30] подпишу на десять лет... – Да на что мне слуга, без него спокойнее. Ладно, что-нибудь придумаем. Но думать им не дали. В дверь опять постучали, на сей раз настойчиво. Роман понял, что синяки решили не дать некстати взявшемуся либру вмешаться в их дела. Они будут вежливы, но одного его не оставят до тех пор, пока судьба колдуньи не будет решена. Если он захочет уехать, удерживать не станут, но наверняка навяжут пяток провожатых. Отвязаться от них не штука, но это значит раскрыть себя, не говоря уж о том, что оплошавшие стражники наверняка наплетут невесть чего, лишь бы выгородить себя в глазах начальства. Шум же в планы Романа сейчас никаким боком не вписывался. Стук повторился, и Роман раздраженно крикнул: – Не заперто. Синяки явились в полном составе, не забыв прихватить мышевидного Гонзу. Роман, не глядя на поздних визитеров, с пренебрежением, которому позавидовал бы самый гоноровый нобиль, кинул оторопевшему Зенеку: – И чтобы было готово к утру. А теперь убирайся. И не вздумай подслушивать... ПОД ДВЕРЬЮ. – Прошу дана либра, не стоит беспокоиться. В коридоре дежурит стражник, – заметил высокий синяк и, обернувшись к Зенеку, рявкнул противным начальственным голосом: – Пшел вон! Парнишка, испуганно вжав голову в плечи, исчез. – Садитесь, данове, – Роман сел, небрежным жестом указав на два оставшихся стула. Как он и думал, мышевидный остался стоять. Синяки с готовностью уселись. Кругломордый был на седьмом небе от собственной значимости. Его спутник, плотный лысоватый мужчина лет пятидесяти с бледным рыбьим, но, к несчастью, умным лицом, с интересом рассматривал небрежно развалившегося на стуле синеглазого красавца. – Если не ошибаюсь, перед нами непревзойденный Роман Ясный? – Не ошибаетесь, – улыбнулся Роман, – это я, только не называйте меня непревзойденным, я лишь слабая тень собственного отца, который, в свою очередь, уступал моему деду. Что поделать, все вырождается, и барды не исключение. Однако чем обязан? – Мы представляем закон и честь Арции. – Я догадался. – Здесь совершено убийство с помощью Запретной магии. Преступница – местная ведьма. До конца расследования никто из крестьян не смеет покидать Белый Мост. К вам это, разумеется, не относится, но, как мы поняли, вы не намерены уезжать немедленно. – Не намерен. Я уже говорил вам, что хочу спать. – По закону Арции если хотя бы один конь, или же мул, или же осел, – терпеливо продолжал плешивец, – принадлежащий жителю Белого Моста, переступит границу селения, тот, кто был верхом или в повозке, а также хозяин животного со всеми домочадцами и иждивенцами объявляются пособниками Преступившей. – Ну и? – Роман зевнул, показав самые здоровые и красивые в Благодатных землях[31] зубы. – Вы приехали одвуконь, ваши лошади представляют безусловный интерес для того, кто задумает сбежать, но не захочет подвести родных или друзей. Любой из сообщников ведьмы... – Глупости, – пренебрежительно махнул рукой Роман, – мои кони прекрасно выезжены, и никто, слышите, никто не сможет их оседлать, если я того не захочу. Вы что думаете, что среди этих забитых крестьян найдется ловкач, который сможет взнуздать мою, – бард сделал многозначительную паузу, уповая, что мальчишка все-таки подслушивает, пусть не за дверью, но за окном с крыши сарая, – ПЕРЛУ, которая ПРИУЧЕНА СЛУШАТЬ ЛИШЬ ТОГО, КТО НАЗОВЕТ ЕЕ ПО ИМЕНИ. Вы не представляете, какая она умница, эта ПЕРЛА. И тем более невероятно, чтобы кто-то взялся защитить преступницу, да и ЧТО ОН МОЖЕТ СДЕЛАТЬ? Ведьму крепко стерегут, на помощь со стороны надеяться и вовсе не приходится. Я поверю в чудеса, ЕСЛИ КТО-ТО СМОЖЕТ УДРАТЬ НОЧЬЮ ИЗ БЕЛОГО МОСТА, ВСТРЕТИТ УТРЕЧКОМ НА ТРАКТЕ КАКОЙ-НИБУДЬ ОТРЯД С КОРОННОЙ СИГНОЙ, ДОБЬЕТСЯ АУДИЕНЦИИ У ПРИНЦА КРОВИ И УГОВОРИТ ЕГО ВМЕШАТЬСЯ. Да и кто станет слушать сумасшедшего селянина? Разве что ОН ДОГАДАЕТСЯ СОСЛАТЬСЯ НА МЕНЯ. А если б кто и догадался, то вы же сказали, что, выехав из села, он становится вне закона, назад ему дороги нет. Ему остается рассчитывать только на то, что КАКОЙ-НИБУДЬ БЕЗУМНЫЙ ЛИБР ВРОДЕ МЕНЯ ПОДПИШЕТ НА НЕГО РЯД И ВОЗЬМЕТ В СЛУГИ. Нет, господа, можете спать спокойно, никто спасать вашу ведьму не отважится. – Допустим, но конюшни мы все-таки постережем. – Да бога ради, только вашим стражникам я ни арга[32] за это не дам. А пока, раз уж вы все равно пришли и к тому же обо мне наслышаны, предлагаю выпить вина, а я спою вам что-нибудь свое и, для сравнения, отцовское... |
||
|