"Клетка" - читать интересную книгу автора (Каннинг Виктор)

Глава четвертая

Окна кабинета Куинта на втором этаже выходили в маленький скверик, вымощенный красным кирпичом, который вымыли дожди и выщербили морозы. Посреди двора рос древний платан. Читая составленное Кэслейком донесение, Куинт сопел, поигрывая округлой рукоятью алебастрового пресс-папье. Стоя по другую сторону стола, – Куинт приглашал подчиненных сесть, только если разговор намечался длинный, – Кэслейк глядел на двух голубей, ворковавших на нижней ветке дерева. Самец распинался перед невзрачной самочкой. В Барнстапле его отец, ныне покойный, держал когда-то голубей – почтовых, в основном голубых турманов, и экзотических. Они вились часами над городом, забирались столь высоко, что почти исчезали из виду. Однажды ночью – Кэслейку тогда было шестнадцать – кто-то, обуреваемый завистью, забрался в голубятню к экзотическим птицам и свернул им шею. Горе отца так потрясло сына, что он дал себе слово найти и засудить разорителя. И сдержал… То был первый шаг Кэслейка на поприще сыска. Первый шаг к этому кабинету.

Куинт хрипло вздохнул, поднял глаза на Кэслейка и так долго глядел на него ни слова не говоря, что молодому человеку стало неловко, хотя он уже привык к этой причуде начальника. Когда Куинт вперивался в него взглядом, он чувствовал себя беззащитным.

Внезапно Куинт улыбнулся и опять же внезапно спросил:

– Вам говорит что-нибудь имя лорд Беллмастер Конарейский?

– Нет, сэр.

– Пришла пора познакомиться с ним. Когда-то, много лет назад, он сидел на моем месте. Давно это было. Впрочем, он по-прежнему работает на нас. Вам полезно будет с ним встретиться. Доложить о происходящем. Если он о чем-нибудь попросит, соглашайтесь, но прежде чем выполнять, посоветуйтесь со мной. Об этом, – он постучал пальцем по донесению, – расскажете ему все. – Куинт сунул папку в стол. – Я сообщу, где и когда вам с ним встретиться. Кстати, мне понравилось добытое вами в Министерстве обороны и из других источников. Так вот, с Беллмастером держите ухо востро. Будьте с ним любезны, но не дайте себя облапошить. Между нами говоря, он первосортный Иуда.

В тот же день, без пяти три пополудни Кэслейк вышел из такси неподалеку от Алберт-гейт в лондонском районе Кингсбридж, прошел несколько метров и остановился у роскошного многоквартирного дома. Протянул швейцару визитную карточку и спросил лорда Беллмастера. Швейцар позвонил куда-то из стеклянной будки, вернулся к Кэслейку, одобрительно кивнул и сказал: «Сюда, сэр».

Они поднялись на лифте, а когда двери кабины распахнулись, швейцар указал направо и пояснил: «Квартира 36-б. Третья дверь».

Кэслейк двинулся по коридору. Не услышав шума лифта, он не удивился, понял: швейцар не уедет, пока не убедится, что посетитель вошел именно туда, куда направлялся. В Лондоне полным-полно таких крепостей, как эта, где за всеми незнакомцами ненавязчиво следят.

Слуга впустил Кэслейка в приемную, взял у него котелок и зонтик, провел по узкому коридору, распахнул дверь и отступил со словами: «Входите, сэр. Его высочество ждет вас».

Едва слышно зашипев, дверь за Кэслейком закрылась, вспыхнула потолочная лампа. Впереди оказалась еще одна дверь без ручки. Он толкнул ее и вошел, сообразив, что попадает в звуконепроницаемую комнату.

Она оказалась просторным, светлым, удобным кабинетом с огромным окном в парк. Над камином висела картина кисти Мунингса – сцена охоты. Вдоль стены протянулся низкий книжный шкаф, частично скрытый длинным диваном. Не выказывая любопытства, Кэслейк внимательно осмотрел и запомнил эту удобную комнату, обставленную и украшенную на вкус хозяина – или, может быть, так, чтобы вселять в него чувство неуязвимости? На стенах висели натюрморты с дичью, подлинник Рассела Флинта с обнаженными и полуобнаженными испанками у мраморной купальни, лисья голова над дверью, ведшей, очевидно, в столовую и спальню, на хрустальном блюде – малоприятное на вид чучело горбуши.

Лорд Беллмастер стоял у окна. Перед тем как он повернулся навстречу, Кэслейк успел разглядеть, что сквозь его темные посеребренные сединой волосы просвечивает веснушчатая кожа. А когда повернулся, крупное лицо, широкие плечи, узкие бедра и длинные ноги создали впечатление готовой к бою силы. «И если бы он этой силой не обладал и не пользовался, – решил Кэслейк, – то давно бы обрюзг и размяк».

– Кэслейк?

– Да, милорд.

– Присаживайтесь, – большая рука с единственным кольцом указала на диван, – и обращайтесь ко мне «сэр». Этого вполне достаточно.

– Благодарю вас, сэр. – Кэслейк сел, чувствуя: с минуты на минуту должно решиться, полюбит он или возненавидит аристократа. Середины быть не могло.

Лорд Беллмастер остановился у камина и сказал: «Куинт вас хвалит».

– Спасибо, сэр.

Толстые губы на крупном лице растянулись в подобие улыбки:

– А похвала Куинта все равно что снег в июне. Кем вы были в Барнстапле?

– Сержантом уголовного розыска, сэр.

– Не жалеете, что покинули родные пенаты?

– Нет, сэр.

– Итак, с чем пожаловали?

– С последним донесением из Лиссабона, сэр. Вчера Фарли возил мисс Сару Брантон в Эсториль. Она ненадолго заходила в тамошнюю гостиницу и вернулась с коричневым свертком, то есть со свертком из коричневой бумаги. Гостиница называется «Глобо», владельцы – муж и жена Карло и Мелина Спуджи. В архивах Лиссабона они не значатся.

– Там всегда работали спустя рукава.

– Они установили только «легкий контакт», сэр.

– Поразительное усердие, – улыбнулся Беллмастер, – и не надо так часто называть меня «сэр».

– Хорошо, милорд.

– Что удалось узнать о Ричарде Фарли?

– Лиссабон здесь не поможет. Пока там работают на легком контакте, они не станут им заниматься. Поэтому мы кое-что выяснили о нем здесь.

– Кто это «мы»? Кстати, курите если хотите, – Беллмастер кивнул в сторону серебряного ящичка на низком столике у дивана.

– Спасибо, не курю. Мы – это я и Куинт. Большинство сведений я отыскал в Министерстве обороны, а остальное узнал из досье колониального отдела. Оказалось, что Фарли служил в Кении. Его отец, офицер ВМФ, вышел после войны в отставку в чине капитана второго ранга и вместе с женой уехал в Кению. Тогда я связался с отделом кадров ВМФ. Один из его ветеранов хорошо помнит старшего Фарли – знал его лично, переписывался некоторое время. Дело в том, что он служил под его командованием на линкоре. Он сообщил, что после войны супруги Фарли обзавелись фермой в Кении, а их единственный сын учился здесь, в интернате в Кенте. Все это есть и в послужном списке младшего Фарли.

– Вы трудолюбивы как крот, – улыбнулся Беллмастер. – Неужели вам удалось столько узнать всего за полдня?

– Так сведения лежали под носом, – пожал плечами Кэслейк.

– Его отец умер. А мать?

– Я как раз собирался сказать, что они умерли оба. Их убили туземцы во время беспорядков.

– Вот мерзавцы! Ну а что же сын, Ричард?

– Друг отца довольно хорошо знал и его. Начальную школу Ричард закончил в Кении, а когда учился в Кенте, заезжал, бывало, к нему на каникулах. Впрочем, я на друга его отца пока не наседаю, считаю – рано. Военные всегда нам помогают, но стоит на них надавить, как они зарываются в песок – начинают требовать официальные разрешения. А у меня таких нет. Но я намекнул, что интересуюсь Фарли не из праздного любопытства, а в связи с делами и судьбами крупных людей.

– О сегодняшней жизни Фарли что-нибудь выяснили?

– Лишь крохи, сэр. После гибели родителей он уехал из Кении, работал в ЮАР. Больше друг отца о нем не знает ничего. У меня все, сэр.

Беллмастер в раздумье провел рукой по подбородку. «Пожаловаться не могу. Вы поработали отлично», – произнес он и повернулся к окну.

Кэслейк молча ждал. «Дорого бы я дал, – думал он, – чтобы узнать, какие мысли его сейчас одолевают». Когда-то лорд Беллмастер был в Клетке большой шишкой. Да и сейчас, наверно, не утратил влияния, ведь с этим ведомством запросто не расстанешься. Кэслейк чувствовал, Ричард Фарли не слишком его занимает, но не хотел до поры до времени давать волю воображению – это вредило здравому смыслу. И еще: в Клетке могли обругать как за лень, так и за чрезмерное усердие – стань он подробно расспрашивать бывшего друга Фарли-старшего, и дело, возможно, не выиграло бы, а пострадало.

Не отворачиваясь от окна, Беллмастер как бы невзначай спросил: «Какая у вас оценка по сыскному делу?»

– Пять с минусом, сэр.

– Какими языками владеете?

– Только английским.

По– прежнему не оборачиваясь, Беллмастер усмехнулся и добавил: «С легким девонширским акцентом. А по юриспруденции?»

– Пять с плюсом, сэр.

– В Португалии бывали?

– Нет, сэр.

– А вообще за границей?

– Во Франции, Германии и на Маджорке.

– Хотите поиграть в стряпчего?

– Сэр?

– Теперь, когда я выслушал вас, скажу: надо уладить с Сарой один юридический вопрос. Очень простой – вы справитесь в два счета. Перед вашим отъездом в Португалию я объясню его суть с юридической и с человеческой точки зрения. А пока сделайте мне одолжение – не говорите Куинту об этой поездке. В свое время я обо всем позабочусь сам. Поймите, я требую от вас отнюдь не предательства, прошу лишь не торопить события. Согласны?

– Да, милорд.

– Хорошо. Ну вот и все. Я провожу вас.

Через пятнадцать минут после ухода Кэслейка Беллмастер позвонил Гедди в Челтнем, сообщил, что завтра придет к нему, и предложил отобедать вместе. Договорившись, связался с домом полковника Брантона. Хозяин был в отъезде, трубку сняла жена. Лорд Беллмастер попросил передать супругу, что завтра он будет неподалеку от Сайренсестера и хотел бы встретиться с полковником в четыре часа. Если тот не сможет принять его в это время, пусть позвонит. Трубку Беллмастер положил, ничуть не сомневаясь, что Брантон его примет – он воспользовался условной фразой: «По вопросу, от решения которого зависит благополучие мистера Брантона».

В это же время Кэслейк заканчивал пересказывать Куинту содержание беседы с лордом Беллмастером. «Может быть, – решил он по дороге в Клетку, – я еще не поднаторел в этой игре, но знаю, с какой стороны бутерброд намазан. Я человек Куинта, а не Беллмастера».

Когда он закончил, Куинт кивнул на кожаное кресло, произнес: «Садитесь».

Кэслейк сел, догадываясь, что эта любезность предвещает похвалу, а не разнос. Куинт поднялся, молча подошел к буфету, вынул бутылку виски и две рюмки. Наполнил их, не спрашивая Кэслейка, хочет ли тот спиртного, протянул ему одну со словами: «Пить, вообще-то, еще рановато. Но ваша честность того заслуживает. Или вы каким-то чудом знаете, что мы втихаря от Беллмастера подслушиваем разговоры в его кабинете?»

– Нет, сэр.

– Можете не называть меня так, пока не кончится виски. Вот какой я сейчас добрый. Итак, Беллмастер, возможно, заставит вас поехать в Португалию повидать мисс Брантон. Сегодня вечером придут записи его телефонных разговоров. Послушаем, куда он звонил, когда вы ушли.

Чувствуя, что минута подходящая, Кэслейк осведомился: «Почему он попросил меня пока не говорить вам о поездке в Португалию? Разве она так важна?»

– Хороший вопрос. И прикажи я вам поразмыслить над ним минут пятнадцать, вы нашли бы ответ сами. Но я избавлю вас от этого труда. Хотя Беллмастер в Клетке больше не командует, он все еще вправе обратиться к нам за помощью. А он тщеславен. Любит власть, обожает держать людей в узде. Вот и вас он решил приручить. И приручил бы, не дай вы мне полного отчета о беседе с ним. Заполучил бы из-за мелочи, пустяка, если не считать возможной поездки за границу. Ничего лучшего у Беллмастера под рукой пока не оказалось. Но в следующий раз ему, возможно, удалось бы заставить вас утаить что-нибудь важное. А откажись вы, он бы сообщил сюда о вашей первой оплошности, заявив, что проверял вашу преданность нам. И вас бы выгнали. Но вы держались молодцом, я рад за вас. А теперь официальное указание. Подыграйте ему. И если он попросит вас что-нибудь скрыть, не церемоньтесь, смело говорите: «Да, милорд. Конечно, ваша светлость». О чем бы он ни попросил – соглашайтесь. Но прежде чем выполнять просьбу, посоветуйтесь с нами, – Куинт расплылся в улыбке, пригубил виски и усмехнулся. – Он большой, сильный человек – и в прямом, и в переносном смысле. И намерений не скрывает. Метит в послы или на другую должность, не менее важную. А ее не дадут тому, у кого, как говорится, есть скелет в шкафу. Кому есть, что скрывать. Ведь шкаф могут открыть конкуренты. Значит, надо уничтожить скелет – растолочь кости и развеять их по ветру. Попасться можно, лишь если кто-нибудь увидит, как вы разбираете кости, прежде чем их толочь. Запутанно? Пожалуй, да. Ну ничего. Лезьте ему в руки, лишь только он подставит их. У нас на него самого руки найдутся. – Он допил виски, и Кэслейк, поняв намек, осушил и свою рюмку, встал.

– Спасибо за угощение, сэр.

– Вы его заслужили. Мы давно хотели отдать Беллмастеру кого-нибудь из наших. До поры до времени он будет держаться с вами официально, а потом попросит о личном одолжении. Взамен пообещает повышение по службе – скажем, место начальника отдела. Вы, конечно, стать им не прочь. И, наверно, станете, но не благодаря ему. – Куинт закурил, закашлялся после первой же затяжки. Хрипло спросил: – Это вам не Барнстапл, а?

– Да, сэр.

– Но мир везде одинаков. Везде грязь, жадность и похоть. Как вы думаете, где микрофон?

На миг обескураженный, Кэслейк тупо взглянул на Куинта, но быстро опомнился. Куинт любил шарады.

– Думаю, не в лисьей голове. Слишком очевидное место. Значит, и не в чучеле горбуши. Наверное, в раме одной из картин.

– Верно. В той, что со знойными грудастыми испанками, каких – это всем известно – Беллмастер обожает. Ладно. Идите. Вы молодец.

– Благодарю вас, сэр.

Кэслейк ушел, сознавая, что отношения с Куинтом продвинулись в выгодную для него сторону. «Начальник отдела». Обычным порядком ему в это кресло раньше, чем через десять лет, не сесть. Что ж… время покажет. Притворив дверь, он двинулся по коридору, тоненько насвистывая сквозь зубы.

Весь день Фарли не покидало чувство, что Сара возбуждена и избегает его именно поэтому. Утром он слышал, как она напевала у себя в комнате. Спустившись в столовую, она объявила, что надолго уходит гулять – хочет многое обдумать и, если он не против, предпочла бы побыть одна. Он ответил, что не против и все утро провел с Марио – они шкурили, а потом красили кованые узорчатые ворота; Марио немало порассказал о временах, когда хозяйкой виллы была леди Джин. Веселые деньки, сплошные гости. Марио вспоминал о них с удовольствием. А миссис Ринджел Фейнз на сестру не похожа. На вилле бывает редко, а если и бывает, то в гости почти никого не зовет. Марио считал ее доброй женщиной честных правил – в отличие от сестры (прямо он не заявил, но намекнул откровенно). За обедом Сара без умолку восхищалась своей прогулкой, но ни слова не сказала о свертке из Эсториля, а поев, немедля ушла к себе.

И вот теперь Фарли, улыбаясь мыслям, сидел на веранде, ждал, когда Сара спустится выпить рюмочку перед ужином. Несколько минут назад Фабрина поставила на стеклянный столик шампанское в ведерке со льдом и Ричард сообразил: содержимое свертка оказалось для Сары настолько желанным и волнующим, что даже немного отвлекло от реальной жизни, и без труда догадался – Сара готовит ему сюрприз. Что ж, он не ребенок, его не так-то легко удивить. Угадав настрой Сары, Ричард за обедом о свертке и словом не обмолвился – не хотел испортить ей удовольствие. А шампанское… С того самого дня, когда Ричард впервые отправлялся в интернат в Кенте, отец начал провожать и встречать его шампанским… сидел на веранде, заперев в конюшне лошадей, смотрел на юг, где уходила под облака вершина Килиманджаро… смеялась мать – звонко, весело – и хлопала пробка! Ричард сжал зубы и отогнал эту картину, чтобы ее не успела затмить другая, трагическая.

Через четверть часа в коридоре послышались шаги Сары. Фарли сидел, подавшись вперед, положил руки на колени, читал книгу, делал вид, будто ничего не замечает, понимал: к этому мгновению Сара готовилась весь день, его нельзя испортить. Услышал, как девушка замерла на пороге, почувствовал легкий запах духов.

Помолчав немного, она позвала: "Ричард… "

Фарли повернулся и медленно поднялся с кресла. Сара улыбалась, ждала, что он скажет. Она уложила волосы по-мальчишески, надела длинный белый халат без рукавов с достаточно низким вырезом. Он знал: на вилле осталось немало материнской одежды, и догадался – Сара перешивала халат все утро, ведь однажды она сказала, что мать была выше ее. На талию она надела пояс, с которым Август Джон написал портрет ее матери. Фарли не успел еще найти подходящие слова, как к горлу подкатил комок. Даже с короткими волосами она была сама прелесть, сама женственность, и его раздосадовала мысль, что восемь лет жизни эта девушка провела…

– Сара! – воскликнул он, бросился к ней, взял за обнаженные руки и поцеловал в щеку.

– Как я выгляжу? – спросила она и отступила, потупилась в смущении.

– Как королева. Хотя, – Ричард лукаво улыбнулся, чтобы она перестала смущаться, – и коротко подстриженная. Когда ваши волосы отрастут, мне придется поберечь глаза. Вы смотритесь просто чудесно, и я дам по носу каждому, не согласному с этим. Но ради чего?… – прервав самого себя, он кивнул на ведерко с шампанским и сказал: – Выкладывайте скорее, я не люблю тайн.

Она засмеялась и подошла к столу: «А вы не догадываетесь?»

– Нет. Не хочу гадать и не буду. Рассказывайте сами.

– Ради вот этого. – Сара положила руки на золотой пояс.

– Все равно не понял. Знаю только, что он есть на портрете вашей матери. Немного театральный, верно?

– Театральный?! О, Ричард! Это не бутафория, красивая, но дешевая. Он настоящий! – Она повысила голос: – Он и был в свертке. Его и оставила мне мать, он из чистого золота и очень старый. Посмотрите! – Она расстегнула пояс и протянула его Ричарду. – Это настоящие бриллианты, изумруды и сапфиры. И он ваш. Целиком и полностью. Примите его, пожалуйста. Пожалуйста. Давным-давно маме оценили его в тридцать тысяч. А сейчас… сейчас он стоит целое состояние. И я дарю его вам.

Ричард взял пояс в руки, сразу оценил его тяжесть и смутился. Она просто помешалась на желании отблагодарить его… он подыграл ей, свозил в Эсториль. Но это… Ричард провел большими пальцами по купидонам у пряжки, не сводя глаз с Венеры, выходящей с развевающимися волосами из морской пены, и вдруг заметил в ней отдаленное сходство с Сарой. Его латыни хватило, чтобы перевести: «Победит добродетель». А когда пояс качнулся в руках, лучи вечернего солнца высекли из драгоценных камней искры. Сара сошла с ума, если считает, что он примет такой подарок. Ведь она должна ему лишь спасибо сказать. В крайнем случае еще медаль за спасение утопающих выхлопотать. Улыбаясь этой мысли, он вернул пояс и тихо сказал: «Наденьте его. Там ему и место – на вашей талии, тонкой и красивой. Надевайте, надевайте и не смотрите так упрямо».

– Это не упрямство, – сказала она с силой, какой Ричард в ней раньше не замечал. – Это гнев. Знаете, Ричард, если вы не возьмете его, я… я сяду в лодку и выброшу его в море!

Он рассмеялся и потянулся к шампанскому со словами: «По-моему, нам обоим полезно выпить. Мысль о шампанском принадлежит вам, значит, отказываться вы не вправе. А потом мы сядем и все обсудим. Только, ради Бога, – он на миг посуровел, – не считайте меня чересчур щепетильным или глупым. Есть вещи, которые просто не делают».

На мгновение ему показалось, что Сара сейчас горячо заспорит. И впервые он осознал: если она чего-то захочет, у нее хватит воли добиться своего. И вдруг, когда она вот-вот должна была заговорить громко и решительно, силы оставили ее.

– Да, – тихо проговорила Сара, – вы, наверно, правы, Ричард. Надо обсудить это дело тихо и спокойно. Разыграв весь этот спектакль, я сглупила. Но мне казалось, так лучше… хотелось превратить радостную весть в праздник. О, Ричард, поймите, надо же как-то отблагодарить вас!

– Еще бы, – рассмеялся он, – конечно. Так начните с того, что посидите со мной как прекрасная принцесса – выпьем шампанского, а за ужином поговорим как разумные люди. – Он начал раскручивать проволоку на пробке и подмигнул Саре. – Договорились?

– Если позволите высказать одну мысль.

– Валяйте.

– Милее вас я никого в жизни не встречала.

Ричард пожал плечами, улыбнулся и наполнил бокалы. Выпили за здоровье друг друга. Потом Сара сказала: «Последний раз я пила шампанское здесь же, на именинах матери».

Стремясь замять разговор о поясе, Ричард попросил: «Расскажите о ней. Похоже, она была очень жизнелюбива».

Ночью, в постели, Ричард вернулся мыслями к прошедшему вечеру. Сара долго рассказывала о матери. Она, конечно, любила мать, хотя прекрасно понимала, что это была женщина, мягко говоря, не очень щепетильная в вопросах морали. Она столь сильно жаждала удовольствий, что ради них зачастую пренебрегала благопристойностью. Производила впечатление существа безнравственного, но остроумного и очаровательного, не способного любить или ненавидеть вполсилы. Такую женщину, понял он, гораздо лучше иметь среди друзей, чем врагов. И теперь Ричард размышлял, что же унаследовала от нее Сара. Конечно, упрямство и желание стоять на своем – снова и снова возвращалась она к разговору о поясе, к бесповоротному решению отплатить им Ричарду за спасение. В конце концов, чтобы уклониться от прямого ответа, он сказал, что хочет подумать, к тому же пояс надо оценить, а он знает швейцара-ювелира, который недавно отошел от дел и обосновался на вилле под Албуфейрой. На днях он съездит к нему и покажет пояс. Предложение, очевидно, уверило Сару, будто он смирился с ее даром, и о поясе речь больше не заходила. Хотя окольными путями Сара добивалась от него полного согласия, потому что за ужином непрестанно выспрашивала о будущем. Чем он собирается заниматься? Откроет новый ресторан? «Нет, спасибо, – ответил он. – С меня хватит». Поедет в Англию, купит там ферму? Раз или два он заговаривал об этом, но понимал, что так не поступит. А потом, загнанный в угол, он выудил из памяти совсем нелепую мысль: «Я знаю в Дордони большую старую фермерскую усадьбу. И однажды подумал, что здорово было бы купить ее и превратить в гостиницу». Замысел Сару очень обрадовал, она захотела узнать об усадьбе все, и Ричарду пришлось, чтобы утолить ее любопытство, выдумывать разные подробности. А между тем истина очевидна, только Саре он не хотел признаваться – нет у него никаких планов. Он живет одним днем. Время от времени ему подворачивается дело, которым он занимается от души. Вот и все.

Потом, по дороге в спальню, когда он, намереваясь пожелать Саре спокойной ночи, остановился у порога ее комнаты, Сара, не колеблясь, без смущения произнесла: «Я о своих родителях рассказала. А о ваших не знаю ничего. Они живы?»

Секунду-другую Ричард думал, что ответит просто: «Нет, умерли», но вдруг его захлестнуло непреодолимое желание выложить всю горькую правду, и он сказал: «Мои мать и отец погибли. Однажды я вернулся из Найроби поздно вечером, – а их зарезали туземцы из племени May-May».

Презирая себя за эти слова, он лежал и видел ее перекосившееся от ужаса лицо, вспоминал, как она бросилась к нему, положила руки на плечи, поцеловала, бормоча: "Ричард… бедный Ричард… " А потом повернулась и исчезла в спальне.

Сейчас он жалел, что не сдержался. Его признание лишь еще больше растрогало Сару, усилило ее желание отблагодарить своего спасителя. Ричард взял со столика книгу, понимая: в эту ночь придется читать, пока книга не выпадет из рук. Из открытого окна донеслась раскатистая быстрая трель красношеего козодоя: кутук-кутук-кутук. Он кричал и в ту ночь, когда Ричард прошел, подняв навес, в гостиную и увидел на полу убитых родителей.

Они беседовали любезно, однако любезность эта напоминала ходьбу по тонкому льду – малейшая неосторожность грозила разрушить их и без того натянутые отношения. Беллмастер презирал Брантона в основном потому, что его легко оказалось купить и подчинить. И еще – он так и не смог избавиться от зависти к полковнику, зависти необъяснимой, возникшей после давней сделки, в которой в выигрыше остался Брантон. Будучи законным мужем Джин, он знал ее, спал с ней. А пустив мужчину в постель, она отдавалась ему без остатка. Шла на поводу у собственной плоти, с радостью предавалась чувствам. Между тем Беллмастер ревновал ее даже тогда, когда сам сводил с мужчинами, чтобы извлечь выгоду из ее… распутства (станем называть вещи своими именами).

Полковник Брантон сидел за неприбранным столом, смотрел из-под нахмуренных косматых бровей, не скрывая враждебности. Потом с издевкой бросил: «Вы, конечно, приехали по делу. Иначе я бы вас, Беллмастер, и на порог не пустил. Выкладывайте, что у вас».

Едва сдерживаясь, тот ответил: «Я бы хотел поговорить о вашей дочери Саре».

– Не моей, а вашей. Я к ней никакого отношения не имею. По крайней мере, предположим, будто она – ваша. Если дело касается леди Джин, ничего нельзя утверждать наверняка.

Беллмастер пожал плечами и невозмутимо продолжил: "Я допускаю и такое, хотя сейчас это неважно. Сегодня я обедал с Гедди… "

– С этим Винни-Пухом? Ему по-прежнему нравится жить у вас в кармане? – Брантон вдруг улыбнулся. – Простите, я отвлекаюсь. Но немного поязвить иногда бывает так же утешительно, как хлопнуть рюмку виски. Итак, поговорим о Саре и незабвенном Гедди.

– Он получил от миссис Ринджел Фейнз телеграмму о том, что она возвращает Саре виллу Лобита.

– Повезло девчонке, ведь вилла стоит больших денег. Что ж, это поставит ее на ноги. А от меня чего вы хотите?

– Сара не в состоянии ни себя прокормить, ни виллу содержать.

– Отчего же? Пусть сдает часть комнат. Так поступают многие. Раз уж Сара заполучила виллу, пусть и живет там на здоровье. Лично меня этот дом всегда раздражал. Только и думаешь, бывало, что за мужчина согревал постель Джин в ночь перед твоим приездом.

Лорд Беллмастер беззлобно рассмеялся и сказал: «По-моему, я в вас кое-что проглядел. Или оно недавно появилось, это злорадство?»

– Все дело в расстройстве желудка – моя кухарка (дура!) отвратительно готовит. До первой рюмки в пять минут шестого я вечно сам не свой. Но вернемся к Саре.

Беллмастер с ответом не спешил. Что бы ни заявлял Брантон, а Сара – его, Беллмастера, дочь. Да, она сглупила, решив пойти в монахини, и все же она плоть от плоти его. Он должен о ней позаботиться, к тому же это отведет возможную угрозу карьере. «Хорошо, – терпеливо начал он. – Ей нужны деньги. Я хочу, чтобы вы взяли ее на содержание».

– Славно придумано! – расхохотался Брантон. – А сколько ей надо? Десять тысяч в год? Я распоряжусь об этом через банк. Если только меня туда пустят.

– Я и не рассчитываю, что платить станете вы. Мне прекрасно известно – денег у вас нет. Но ради Сары нужно соблюдать приличия, верно? Даже теперь, после стольких лет.

– Да, да, конечно. Сохранять приличия очень важно и чертовски трудно, когда все проиграно на скачках. Но я на вашей стороне, Беллмастер. Деньги дадите вы, а Гедди устроит так, что всем покажется, будто они идут от меня. Сара не заподозрит ничего. Восемь лет она жила затворницей и до сих пор считает меня богатым провинциальным джентльменом, помешанным на охоте и рыбалке, – в голосе полковника зазвучала горечь. – А ведь я, если на охоту еду, лошадей нанимаю. А ружья? Все английские пришлось продать шесть лет назад и пользоваться испанской дешевкой, на какую отец бы и не глянул. Хотите узнать, как я рыбачу? Пока все там же, но река принадлежит уже не мне, а отелю, и за то, чтобы удить бесплатно, я учу рыбачить толстосумов из Бирмингема и Манчестера, которые из пойманной форели делают чучела. «Так проходит земная слава», – говорили древние римляне. Между тем однажды кто-то заявил, что если я буду верно служить, то дорасту до генерал-майора. Нет, даже не заявил. Пообещал. Впрочем, это совсем не значит, что у меня нет отцовских чувств. Напротив. Посылайте ей деньги от моего имени сколько хотите. Но за оскорбленное достоинство меня полагается вознаградить. Для этого вы сюда и явились, верно?

– Совершенно верно.

– «Совершенно». Какое точное слово. – Брантон взял со стола ножик из слоновой кости – такими разрезают книги – и забарабанил им по столешнице. Потом вдруг улыбнулся и продолжил: – Итак, говоря языком Гедди, какую цену за мои услуги вы считаете разумной?

Внезапно уязвленный тоном Брантона, Беллмастер произнес: «По-моему, тысяча фунтов – плата достаточно щедрая».

– В год, конечно, – улыбнулся Брантон и перестал барабанить ножичком.

Беллмастер покачал головой, с трудом сдерживая гнев, который собеседнику все-таки удалось в нем пробудить, и внешне спокойно сказал: «Простите, Брантон, я веду речь о единовременном вознаграждении. И тысячи фунтов более чем достаточно – согласитесь, от вас совсем ничего не потребуется. Все устроит Гедди».

– Да, Гедди на этом собаку съел. Интересно, чего это вам вздумалось взять Сару на содержание? Любопытно. Впрочем, дело ваше. Но тысяча меня никак не устроит. Знаете, – вновь улыбнулся Брантон, – может статься, я из-за вас под суд попаду. Вдруг вы начнете мухлевать с банком…

– Не будьте идиотом!

– Вот именно. Не хочу оказаться им. Боюсь, вам придется раскошелиться.

Беллмастеру вдруг нестерпимо захотелось поскорее отвязаться от Брантона и уйти, поэтому он вкрадчиво предложил: «Хорошо. Зная ваше предложение и по старой дружбе, я заплачу две тысячи».

– Нет между нами никакой старой дружбы, – покачал головой Брантон. – Одна старая вражда. Но вам почему-то очень хочется уладить это дело, поэтому я запрошу всего десять тысяч и пять – немедленно: нужно рассчитаться с лавочником, букмекером и директором банка. – Он развалился в кресле, тоненько засвистел сквозь зубы. В его ясных голубых глазах льдом искрилось счастье. Впервые ему удалось взять Беллмастера в оборот и он наслаждался этим.

… Они поладили на семи тысячах, Беллмастер подписал чек и вручил Брантону, не сходя с места.

Когда Беллмастера увозили в «Роллс-Ройсе» по ухабистой дороге, он потянулся к встроенному в автомобиле бару. Успокоить сейчас могла лишь большая рюмка бренди. Впервые Брантону удалось поездить на нем верхом, вызвать непривычную, смешанную с нетерпением ярость. «Из-за чего? – со злостью спрашивал он себя и отвечал: – Наверное, попусту». Ведь он решил откупиться от Сары и Брантона лишь потому, что когда-то Джин бросила ему в лицо несколько гневных фраз, которые он так и не смог забыть. До сих пор она стояла у него перед глазами, крича: «Ты испохабил мою судьбу, и пока я жива, не смогу отомстить, не погубив себя. Но после смерти я вернусь – вернусь и уничтожу тебя».

Глоток бренди начал успокаивать Беллмастера, аристократ устало тряхнул головой. Вряд ли Джин говорила всерьез. Вероятно, в ней просто взыграла ирландская кровь. Но ради будущего нужно предусмотреть все… Все.

Оставшийся в кабинете Брантон не выпускал чек из рук. От привалившего ему счастья и сознания того, что Беллмастер порастерял с годами самообладание – уж слишком легко позволил он себя облапошить, – полковник подобрел. «Какой червь его гложет? – размышлял он, развалясь в кресле. – А впрочем, не все ли равно?» В дверь тихонько постучали, вошла жена с подносом в руках.

– Я принесла тебе чай, дорогуша.

Не спеша свернув чек и положив его во внутренний карман пиджака, Брантон улыбнулся: «Спасибо, милая».

– Как его светлость?

– Неплохо. Проезжая мимо, решил заглянуть, потолковать о старых добрых временах. Кстати, давно хотел тебе сказать – мне нужно будет съездить в город на несколько деньков. А ты пока, может быть, сестру навестишь?

– С удовольствием. Сто лет не встречалась с Ви.

– Отлично. Поворкуете, как старые кумушки. А я остановлюсь в клубе.

Глядя, как она разливает чай и без умолку болтает, не ожидая ничего в ответ, Брантон думал: «Хорошая, удобная бабенка, умеет все, что надо». Однако в последние месяцы она полковника не ублажала. Ему по-прежнему время от времени хотелось другого. Молодой девочки. Эх, будь у него не семь, а семьдесят тысяч, он бы прогнал «жену», заделался холостяком и… в омут головой!

На платане вновь ворковали два голубя, но не те, что раньше. В петлице у Куинта была веточка зимнего жасмина. Стояло безоблачное, чистое утро. Дышалось легко, на лице Куинта играла улыбка – он хорошо себя чувствовал, что бывало нечасто. Подняв голову от бумаг, он улыбаться перестал. Кэслейк перевел взгляд от окна к начальнику.

– Любите смотреть на птиц, так? – любезно осведомился тот.

– Да, сэр. Мой отец разводил голубей.

– Я и это знаю, что вас не удивляет, верно?

– Верно, сэр.

– В три часа у вас деловое свидание. С мистером Арнолдом Гедди из нотариальной конторы «Гедди, Парсонс и Рэнк» в Челтнеме. Бывали там?

– Нет, сэр.

– Город здорово изменился… Мистер Гедди вам кое-что объяснит. А завтра утром встретитесь с лордом Беллмастером. Он скажет, что ему надобно от вашей поездки в Португалию. На виллу Лобита. Поедете туда послезавтра. Дополнительные указания получите, если потребуется, в нашем лиссабонском отделе. Гостиницу выберете сами. Если пригласят остановиться на вилле, ни в коем случае не соглашайтесь. Когда все закончите, получите три дня выходных. Настоящий отпуск. Без нашей опеки. Понимаете, о чем я?

– Конечно, сэр.

Куинт немного помолчал, не сводя глаз с Кэслейка, потом кивнул так, словно поборол какие-то внутренние сомнения, и сказал: «Знайте – Гедди когда-то, еще во время войны, работал на нас. Оперативник из него никудышный, а вот с бумагами он управлялся отменно. Он об этом говорить, конечно, не станет, а мне хотелось показать вам, как некоторые из нас делают хорошую карьеру. Ну, вот и все. Бегите и начинайте притворяться молодым служащим процветающей нотариальной конторы из провинции».

– Да, сэр.

– И еще: если указания Беллмастера будут отличаться от моих, – а мои он знает, – если он попросит вас скрыть что-нибудь от меня, соглашайтесь. Пусть считает, будто вас можно подкупить.

– Да, сэр.

– Как и нас всех, конечно. И не отвечайте на все мои слова своим неизменным: «Да, сэр».

– Хорошо, сэр.

На другое утро Кэслейк встретился с лордом Беллмастером у него на квартире. Тот сидел за столиком в банном халате: только что принял ванну, побрился и теперь завтракал – пил кофе с тостами. Кэслейк, изменив себе, согласился выпить чашечку. Подчиняясь не прямому указанию Куинта, а законам той роли, что прочил ему Беллмастер, Кэслейк решил позволить себе выказать крошечную искорку радости от якобы возникшего между ним и аристократом взаимопонимания, своекорыстный интерес и тщеславие. На удивление, он вскоре почувствовал, что Беллмастер принимает это как должное, будто Кэслейк только и хотел, что залезть к нему в карман, оказаться под его покровительством.

– Как вам понравился наш старый добрый Гедди?

– Очень приятный человек, сэр.

– И очень способный. Он, конечно, сообщил, что деньги мисс Брантон буду посылать я, а не полковник.

– Да, сэр.

– Но почему, не объяснил, так? – Беллмастер вновь налил себе кофе, добавил сливок.

– Да, сэр.

– Ну, для Клетки это не секрет. Она моя дочь. Ее мать вышла замуж за Брантона по расчету. Полковнику, естественно, заплатили за оскорбленное самолюбие. Давным-давно. А вчера я купил его согласие участвовать в сделке. Он человек никудышный и жадный. Признаюсь, мне пришлось выложить ему несколько тысяч. А знаете, почему я так с вами откровенен?

Кэслейк некоторое время молча рассматривал картину Рассела Флинта, надеясь, что Беллмастер прочтет у него на лице глубокое раздумье… колебание, граничащее с любопытством, если такое сочетание возможно. Ведь он уже знал ответ, поэтому размышлял о том, что груди у одной из женщин у купальни точь-в-точь, как у Маргарет… вспомнил ее, лежащей на песке с лифчиком в руке.

Наконец, с нарочитым усердием подбирая слова, чтобы не нарушить возникшее между ним и Беллмастером взаимопонимание, Кэслейк произнес: "Когда вы работали у нас, мать Сары, по-видимому, была вашей незаменимой – хотя и нештатной – помощницей долгие годы… "

– До самой смерти. – Беллмастер рассмеялся. – Это был настоящий Борджиа в юбке, вот что я вам скажу. Она из тех женщин, которые не забывают и не прощают предательства, мстят обязательно – даже после смерти. Ведь людей с незапятнанным прошлым нет. Теперь вам все должно быть ясно.

– Признаться, не все. – «Хоть я и хорошо играю роль клюнувшей рыбы, – думал Кэслейк, – слишком легко в сеть лезть не стоит».

– По-моему, вы не совсем честны. Ну, да ладно. Во всякой игре есть правила. Истина в том, что мать Сары до сих пор представляет для меня опасность, но не такую, что заботила бы людей Клетки. У них свои интересы, а у меня – свои. Загвоздка в том, что я вращаюсь в двух мирах – и вашего ведомства, и открытой политики. Нужно ли еще объяснять?

– Нет, сэр. Я же читаю колонки политических сплетен в газетах. Но я предан Клетке. И карьеры вне ее не ищу.

– Это нам не помеха. Ведь даже стань вы главой Клетки, все равно у вас на поясе будет прочная нить, за которую всегда смогут дернуть вышестоящие. Так что не бойтесь, если об услуге, которую вы мне окажете, станет известно.

– В этом деле, сэр, мне дано указание подчиняться вам полностью.

– Но и сообщать им обо всем?

– Естественно, сэр.

– Тогда все в порядке. Станете посылать полные и откровенные отчеты. Делать все, что я попрошу, а потом – вот слово, которое можно толковать по-разному – докладывать об этом. Вы согласны?

– Да, сэр. Кроме того случая, когда я обязан буду получить от Клетки предварительное разрешение.

Не выказав удивления, Беллмастер отставил чашку, развалился в кресле и закурил. Посидел немного, поигрывая замком золотого портсигара, и со смехом сказал: "Дорогой мой, неужели вы считаете, что в этом деле столько подводных камней? Ничего подобного. Даже в самом крайнем случае физически устранять никого не придется. Меч вам не понадобится. Речь может пойти лишь о том, чтобы сжечь одну или несколько тетрадей. – Он встал, подошел к камину, на ходу подтянув пояс халата. – Я просто хочу точно знать содержимое свертка, за которым Сара ездила в Эсториль. А потом… вполне возможно, мне понадобится заполучить все или его часть. Таковы мои указания. О выполнении доложите немедленно. Я дам вам номера трех телефонов – по одному из них вы меня всегда найдете… Кстати, вы участвовали когда-нибудь в устранении?

– Пока еще нет, сэр.

– Что ж, у вас все впереди. Но, ради Бога, помните – на сей раз до этого не дойдет.

– Да, сэр, – Кэслейка подмывало добавить «спасибо», но он воздержался. Вот когда речь пойдет об устранении…

– Хорошо. Итак, поставим точки над "i". Вы поедете на виллу и разузнаете о свертке. Как – не мне вас учить. Если в нем были письма или дневник, добудьте их. Оправдание этому вы, естественно, найдете. Какое – меня не интересует. Но добудьте и передайте мне. Я скорее всего верну их вам, просмотрев. Но если решу оставить себе – это станет нашей маленькой тайной и я постараюсь вознаградить вас за нее так, как вы пожелаете. Клетке лучше не знать о ваших находках. Видите, все очень просто, я не заставляю вас предавать начальников. К тому же, вполне возможно, мои старческие опасения не подтвердятся, – он двинулся к окну. – Стоит ли объяснять, что большинство получивших высокие посты имеет в прошлом… темные пятна… которые нежелательно выносить на свет. Бывали времена, когда мне хотелось оставить большую политику и вернуться в родовое поместье. Но кто-то – или Бог, или дьявол – не позволил. И, к сожалению, намерения первого бывают не так ясны и просты, как замыслы второго, – он внезапно повернулся к собеседнику, заулыбался. – Вот так, молодой человек. Я прошу лишь о маленьком одолжении. О. скажем, крошечной уступке ради будущей карьеры.

– Да, милорд.

– Желаю приятного путешествия. Вилла вам понравится. У меня с ней связано много разных воспоминаний.

Куинт выслушал отчет Кэслейка, ни разу его не прервав, а потом с улыбкой заметил: «Из него получится неплохой посол, а? Разговаривая с ним, не поймешь: то ли он тебя обводит вокруг пальца, то ли ты его».

– Да, сэр, трудно уразуметь, чего он добивается.

По двору протянулись длинные предзакатные тени, в открытое окно доносился низкий рокот потока лондонских машин.

– На это он и рассчитывает. Сначала думаешь, он ни о чем предосудительном не просит. А через минуту оказывается, ты согласился на некую – предательскую! – игру ради быстрого повышения. Ну и дела! Что за человек! Да, из него выйдет превосходный посол или куда он там метит, но на беду есть люди, желающие как можно дальше отстранить его от того, что в просторечии называется «коридоры власти». К счастью для него, он время от времени бывает нужен нам, а к счастью для нас, он отнюдь не непогрешим – вечно что-нибудь прошляпит. Завтра возьмите в лиссабонском отделе фотоаппарат. Если найдете дневник, переснимите каждую страницу. Дорогая леди Джин, она и впрямь ему всю плешь проела. Он, верно, не только на нас работал. Идите и бон вояж.