"Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров)" - читать интересную книгу автора (Капков Сергей)

Евгения Ханаева Любовь, печаль и МХАТ...

– Добрый день! Это Владимир Анатольевич?

– Да, он самый.

– Рада вас слышать! Я знала вас еще как Вовочку.

– Очень приятно.

– Как мама? Она живет с вами? Вчера видела по телевизору «По семейным обстоятельствам» и решилась позвонить. Мы не общались очень давно... Как ее здоровье?

– Видите ли... Ее нет уже больше десяти лет.

До сих пор в квартире Евгении Никандровны Ханаевой случаются подобные телефонные разговоры. Звонят старые приятельницы, поклонники, давние знакомые, а раньше – журналисты или творческие работники, каким-то образом прозевавшие сообщение о смерти актрисы.

Ее образ возникает на экране так часто, что кажется, будто она по-прежнему рядом с нами. Ведь не было недели, чтобы телевидение не показало такие картины, как «По семейным обстоятельствам», «Москва слезам не верит», «Старый Новый год», «Блондинка за углом», «Идеальный муж» или еще какой фильм с участием Евгении Никандровны. А героини Ханаевой – женщины яркие, волевые, порой даже эксцентричные, в них столько жизни, что трудно поверить в несправедливо ранний уход их создательницы.

Евгения Ханаева снималась в кино всего пятнадцать лет. Это очень мало для актрисы, которая могла сыграть любую роль в любом жанре. Но даже в столь незначительный срок Ханаева стала одной из самых любимых актрис советского кино и остается ею по сей день.

Ее отцом был знаменитейший оперный певец, ведущий солист Большого театра Никандр Ханаев. Он одинаково успешно играл и героические, и трагические, и характерные роли, а это в музыкальном театре большая редкость. Он пел в «Пиковой даме», «Руслане и Людмиле», «Борисе Годунове», «Хованщине», одновременно занимал пост заместителя директора Большого театра и возглавлял Государственную экзаменационную комиссию на вокальном факультете Московской консерватории. Никандра Ханаева в театре побаивались и уважали. Он был строг, принципиален и немногословен, в общении предпочитал народные поговорки и емкие, сочные характеристики – например, поверхностных певцов называл «звукодуями». Ханаева очень ценил Сталин, он часто посещал его спектакли и приглашал артиста на свои банкеты. А когда Никандр Сергеевич в годы войны одну из своих премий отдал на строительство танков, вождь направил ему трогательное письмо со словами благодарности.

Собственно, в биографии Евгении Ханаевой важно не это. Важна среда, в которой росла и воспитывалась будущая актриса. Высокодуховная, культурная среда, богема. Если у отца не было спектакля (а «звездам» тех лет больше пяти спектаклей в месяц не давали – на них и так театр собирал аншлаги), подъем в доме начинался не раньше одиннадцати часов. Потом следовал сытный завтрак, занятия музыкой, прогулка. К вечеру – гости. Это мог быть композитор Молчанов, или певец Лемешев, или художник Герасимов, или еще какая знаменитость. Если же вечером спектакль – все было иначе. Никандр Сергеевич поднимался в семь утра, час-полтора распевался, затем уединялся в туалете – пел в унитаз и прислушивался – как звучит голос. В одиннадцать он съедал полтарелки бульона и бутерброд. Больше ничего. Вечером приходила машина, и в половине девятого начинался спектакль, по окончании которого вся ватага коллег и поклонников направлялась к Ханаеву в Брюсов переулок кутить до утра.

Во всех биографических справочниках указано, что Никандр Сергеевич Ханаев родился в крестьянской семье. В селе Песочня Рязанской области его имя почитаемо до сих пор. Там даже существует музей Ханаева. Говорят, что в Песочне все местные жители издревле носили лишь две фамилии – Ханаевы и Сарычевы. Раз в месяц они устраивали между собой кулачные бои, и юный Никандр охотно принимал в них участие. Но те, кто его знал, утверждали, что он никогда не был похож на сына крестьянина – может, матушка согрешила с каким проезжим барином... Во всяком случае, про отца Никандр ничего не знал, а мать тайну его рождения унесла с собой в могилу.

В двенадцать лет Ханаев самостоятельно ушел в город. Работал пристяжным – с малых лет обожал и понимал лошадей. Одновременно, обладая прекрасным низким голосом, пел в церквях и зарабатывал немалые деньги. С возрастом голос сломался, однако Никандр осмелился показаться в консерваторию. «Ба, да перед нами превосходный драматический тенор!» – услышал юноша, и с той минуты началась его бешеная карьера в искусстве.

После революции Никандр Ханаев женился на скромной, неказистой девушке из Ногинска Ираиде, а в 1921 году у них родилась единственная дочь. Назвали ее Евгенией.

Детство Евгении прошло в Большом театре. Она видела все спектакли с участием отца, несмотря на возраст, бывала на всех банкетах и домашних посиделках и, естественно ни о чем другом, кроме сцены, думать не могла. Родители были против того, чтобы Евгения стала актрисой, но к музыке ее приучали с малых лет. С девочкой занимался учитель-пианист, она с удовольствием играла и пела. Но когда настала пора делать выбор, Евгения осознала, что, кроме театра, ни о чем другом думать не может. Чтобы не огорчать родителей, Евгения поступает на юрфак в МГУ, однако тайно подает документы и в Щепкинское училище при Малом театре. Спустя несколько дней к Никандру Сергеевичу подошел коллега из «Щепки» и сказал:

– Ника, поздравляю! Класс!

– Спасибо, тебя тоже. А что?

– Как – что? Твоя дочь стала нашей студенткой...

Евгения Ханаева мечтала о МХАТе, боготворила его мастеров, но мхатовцы тогда на актеров не учили. Евгения с удовольствием занималась и в Щепкинском, правда не так много, как следовало бы, – большую часть времени забирала учеба в МГУ. «Давно бы тебя отчислил, – ворчал на нее Константин Александрович Зубов, – если бы не твой талант, в который ты сама не веришь...» Великая Отечественная война оборвала занятия в обоих вузах. А в 1943 году Евгения узнает, что создана Школа-студия МХАТа. Теперь ее ничто не могло остановить. Даже тот факт, что в новом вузе пришлось начинать все с начала, с первого курса, и три года учебы в «Щепке» вылетели в трубу.

Первыми студийцами МХАТа также стали Владимир Трошин, Владлен Давыдов, Луиза Кошукова, Клементина Ростовцева, Игорь Дмитриев, Ирина Скобцева, Михаил Пуговкин, Константин Градополов, Маргарита Юрьева – все молодые, красивые, полные надежд и энтузиазма. Студийцев не учили, их воспитывали. Каждую неделю приходили великие мхатовские «старики» и беседовали, рассказывали о жизни, о театре, с удовольствием выслушивали мысли молодого поколения, приглашали участвовать в народных сценах и эпизодах. Евгению Ханаеву занимали во всех отрывках, что ставили педагоги, а на третьем курсе даже удостоили персональной стипендии имени Чехова. Ее дипломная работа – Татьяна в «Мещанах» – имела шумный успех и восторженную прессу. Спектакль мхатовских студийцев перекочевал на основную сцену и был выдвинут (ни много ни мало) на Сталинскую премию. «Старики» отнеслись к этому факту очень ревностно, и высокая награда «уплыла» в другие руки. Молодые актеры не огорчились, ведь впереди еще много побед и счастливых мгновений! Ах, как они ошибались...

О Ханаевой в те дни писали: «Эта актриса большого диапазона и еще не вполне раскрытых возможностей. Вероятно, ей по плечу значительные характеры, вроде королевы Елизаветы в „Марии Стюарт“ или Вассы Железновой». Прежде чем эти слова окажутся пророческими, пройдет более двадцати лет.

«Женя, помни одно: с твоей внешностью на героинь можешь не рассчитывать», – говорили педагоги Евгении Никандровне. А она и не рассчитывала. При этом все понимали, что ее внешние данные не соответствовали ее актерским качествам. Однако в жизни Евгении случилось нечто важное: к ней пришла любовь. Уже на первом курсе она полюбила Костю Градополова, сына знаменитого на всю страну спортсмена и киноартиста. Молодой человек ответил ей взаимностью, и все годы учебы они не расставались. Друзья уже считали их супругами, но на деле все оказалось намного сложнее: Костя и Женя не решались объясниться. Гуляли, учились, репетировали и... молчали. Сегодня подобная ситуация выглядит смешной и нелепой, а тогда это была настоящая человеческая драма.

Закончив студию и став актрисой МХАТа, Евгения почувствовала, что ее любимый все больше отдаляется. Что она могла сделать? Но тут в ее жизни появился новый человек – начинающий экономист Толя Успенский, сын главного бухгалтера МХАТа Анатолия Ивановича Успенского.

Успенский-старший был личностью уникальной. Потомственный дворянин, до 1917 года он служил в царской армии, а после революции весь его корпус перешел на сторону красных. После гражданской войны Анатолий Иванович демобилизовался и, как образованный человек, решил освоить новую профессию. Он окончил курсы Красной профессуры и до 1936 года спокойно работал бухгалтером. А потом начались гонения. Больше двух месяцев его нигде не держали, а вскоре и вовсе стали отказываться от услуг бывшего дворянина. Тогда жена рекомендовала Анатолию Ивановичу написать письмо Калинину, что он и сделал. Изложил всю свою историю и стал ждать, когда его «заберут с вещами». Но вместо чекистов к Успенскому пришел вестовой с приглашением явиться к «всесоюзному старосте». Каково же было удивление Анатолия Ивановича, когда Калинин предложил ему занять место главбуха МХАТа. «Меня все равно уволят!» – лепетал Успенский. Но его не уволили. Больше того, во МХАТе он проработал всю оставшуюся жизнь. Его сын Толя тоже увлекся экономикой. Он поступил в Институт внешней торговли, который вскоре был преобразован в МГИМО. Его занимала наука, экономическая история, но никак не театр, и все же от судьбы не уйдешь.

Анатолий встретился с Евгенией на одном из мхатовских вечеров отдыха. Они танцевали, разговаривали, смеялись, договорились встречаться. Он стал посещать все ее спектакли, а потом сделал предложение. Евгения согласилась. Родители обеих сторон этот брак не одобрили. «Он не нашего круга. Это все несерьезно», – говорил Никандр Сергеевич. «Бог мой! Неужели не мог найти кого покрасивее?» – удивлялся Анатолий Иванович. Тем не менее свадьба состоялась, и в 1953 году у Евгении Ханаевой родился сын Владимир. Вскоре семейное счастье кончилось. Любовь была страстной, но недолгой.

В театре все шло своим чередом. Еще не совсем состарившиеся «старики» доигрывали свой репертуар, премьер почти не было, о молодых же никто не заботился. Однокурсница Ханаевой Луиза Кошукова вспоминает те времена так: «Наши амплуа все перепутали, назначения на роли были случайными, Чехова или Толстого играть не давали вообще. Старики нас любили, но совершенно не думали о нашем будущем. Надо было о себе напоминать, задабривать подарками, искать покровителей. Кто-то напирал темпераментом, кто-то пытался разжалобить. Женя никогда на это не шла. Старики очень хорошо относились к Никандру Сергеевичу, и достаточно было бы одного его звонка, чтобы дочь получила роль, но и он, и она были выше этого. А если в театре вдруг всем прибавляли зарплату, про Женю говорили: „Она обойдется, у нее богатая семья“. Женя была всесторонне образованной и талантливой, прекрасно пела и танцевала, могла бы проявить себя и в музыкальном театре, но она любила только МХАТ. И здесь поначалу ей пришлось очень трудно...»

После блистательного дебюта Евгения Ханаева получила новую роль спустя пять лет. Длительные паузы сменялись эпизодами, что-то достойное актрисе предлагали крайне редко. И вдруг однажды Ханаеву попросили заменить заболевшую Ангелину Степанову в одной из лучших ее работ – она сыграла королеву Елизавету в шиллеровской «Марии Стюарт», роль, которую ей пророчили критики много лет назад. Но потом – опять тишина. «Мы попали в щель», – любила говорить Евгения Никандровна о своем, послевоенном мхатовском поколении. Когда «старики» потеснились, в театр уже влился новый поток молодежи, и ровесникам Ханаевой вновь нечего было делать.

Ситуация изменилась с приходом в МХАТ Олега Ефремова. Новый руководитель театра дал Евгении Ханаевой «зеленую улицу», и только тогда она почувствовала полную свободу, полное раскрепощение. Играла все – и классику, и современность, и драму, и комедию, и гротеск. Ефремов и раньше предлагал Ханаевой работать вместе, не раз приглашал ее в «Современник», но актриса на это отвечала: «Извините, но я не верю в эти самодеятельные начинания. Я предана только МХАТу...»

К тому времени семья Ханаевой распалась окончательно. В ее жизнь ворвалась последняя, поздняя любовь. Актер Лев Иванов был партнером Евгении Никандровны по нескольким спектаклям. Они много работали вместе, и постепенно их чувства возобладали над разумом. Тут же появились «доброжелатели», которые звонили в семьи и, смакуя, рассказывали пикантные подробности из жизни своих «оступившихся» коллег. Некоторые доброхоты додумались до того, что подзывали к телефону маленького Володю и, не стесняясь вульгарных выражений, поносили его мать на чем свет стоит. Евгения Никандровна посчитала, что оставаться в семье она больше не имеет права, поэтому вскоре оформила развод и сына оставила Анатолию Анатольевичу. Наказывая саму себя, она понимала, что за все надо платить. Лгать и быть неискренней она не могла. В то же время Евгения Никандровна осознавала, что любимый человек не будет рядом с ней, не бросит больную жену, что это ненадолго. Да она и не требовала ничего, а просто с головой окунулась в пьянящую последнюю любовь...

1972 год стал для Евгении Ханаевой переломным. Она появилась на киноэкране. Илья Авербах пригласил ее на роль экономки Эльзы Ивановны в фильм «Монолог». Ханаева была удивлена и растеряна – столько лет киношники ее не замечали, и вдруг съемки. Но решилась, поехала в Ленинград. Авербах снимал «по-театральному» – с репетициями, и это было на руку начинающей киноактрисе. И все равно своими вопросами она порой ставили в тупик и режиссера, и партнеров: «Да где здесь зерно роли? Это же не по Станиславскому!» Помог Михаил Глузский, игравший профессора Сретенского: «Женечка, представь, что ты давно и тайно в меня влюблена и мечтаешь уйти на край света, потому что я твоих чувств не замечаю».

Сразу после «Монолога» появились «Странные взрослые», «Жизнь и смерть Фердинанда Люса», «...И другие официальные лица», потом более знаменитые фильмы и более интересные роли. В кино у Ханаевой сложилось амплуа резкой, эксцентричной особы, твердо верящей в свою правоту и не терпящей пререканий. Мать оператора Рачкова из фильма «Москва слезам не верит» убеждена, что прекрасно знает жизнь и может давать советы даже тем, кто ее об этом не просит. Анна Романовна из комедии «Старый Новый год» называет себя «старым работником культуры» и считает, что посвящена в особые таинства, недоступные простым смертным. Изольда Тихоновна, героиня фильма «По семейным обстоятельствам», опекает своего престарелого сына, как наседка, но вскоре сама становится невесткой и преображается в хрупкую, нерешительную женщину. А сколько смеха вызывает бывшая школьная учительница Татьяна Васильевна из «Блондинки за углом», которая выработала командный голос и продолжает кричать во все горло даже дома. В жизни Евгения Никандровна была совсем другой, но она охотно эксплуатировала на экране найденный образ и с легкостью его совершенствовала. Героини Ханаевой стали прикрытием ее нежной, теплой души.

Однако, «визитной карточкой» киноактрисы Евгении Ханаевой стала роль учительницы Марии Васильевны Девятовой. Мудрая, справедливая женщина, всем сердцем преданная работе и воспринимающая беды учеников как свои личные, – такой появилась она в картине «Розыгрыш». Сотни, тысячи писем приходили на киностудию, в театр, опускались в ее почтовый ящик. Писали учителя, ученики и их родители. «Но я же не педагог! Я актриса!» – отбивалась она от всех, но уже началась активная персонификация суперучительницы: «Учительская газета» пригласила Ханаеву принять участие в какой-то дискуссии по системе народного образования, съезд учителей попросил актрису занять место в президиуме, от нее требовали интервью и мудрых статей. За эту роль Ханаева получила Государственную премию и главный приз на очередном всесоюзном кинофестивале.

Что любопытно, поначалу она отказывалась от съемок в «Розыгрыше». На тот момент за плечами актрисы была лишь роль в «Монологе», и она не была готова к такой большой работе. «Походите по театрам, посмотрите других актрис», – сказала она режиссеру Меньшову при встрече. Но он не отступал. «Дело в том, что я давно обратил внимание на Ханаеву, – поделился воспоминаниями Владимир Валентинович. – Я ее увидел на сцене МХАТа еще в „Мещанах“ и отметил для себя как очень интересную актрису. Поэтому, когда я приступал к „Розыгрышу“, сразу подумал о ней».

Положение осложнялось одним – на эту роль претендовала еще одна актриса, причем народная артистка СССР. Она очень хотела сыграть Девятову, поэтому выцарапывала утверждения всеми правдами и неправдами. Тогда Меньшов сделал две кинопробы, снял обеих актрис и представил руководству. Вскоре ему позвонил главный редактор Госкино и спросил: «Это ты специально так облажал народную артистку?» Преимущество Ханаевой было очевидно.

Владимир Меньшов: «Кино много потеряло, что не открыло ее раньше. Я счастлив, что эта честь принадлежит мне, и последние пятнадцать лет Евгения Никандровна не сходила с экрана. Я ее снимал и потом – в фильме „Москва слезам не верит“, правда, там у нее небольшая роль, но блестящая. Мы с ней дважды встретились и как партнеры. Она была скромнейшим, тишайшим человеком, чем все бессовестно злоупотребляли. Актеры приходили на площадку и сразу начинали ставить свои условия – кого снимать первым, сколько времени они вообще сегодня могут уделить и т.д. На том же „Розыгрыше“ Ханаева уже сидела загримированной в 9 утра, а работать начинала только к обеду. И лишь однажды она не на шутку взвилась. Устроила такой разнос, что мне стало очень стыдно. Я ведь думал – ну сидит человек, никуда не торопится, и даже не сообразил, что передо мной просто очень интеллигентная, хорошо воспитанная женщина...»

Евгения Никандровна снималась теперь в трех-четырех фильмах за год, много зарабатывала. В ее квартире появились картины Шишкина, Поленова, Жуковского, она стала коллекционировать фарфор и старинные часы. Ее часто приглашали на творческие встречи. Конечно, ей льстила слава, были приятны зрительская любовь и особенно признание женской половины населения. Ведь все это пришло так поздно.

Уйдя из семьи, Евгения Никандровна так и прожила одна. Если ее не отвлекали съемки или репетиции, она с удовольствием занималась хозяйством. Все делала сама, причем безупречно, – шила, вязала, великолепно готовила, следила за чистотой и порядком в квартире. Любила дачу, и копошилась там тоже сама. Она знала каждую травинку, каждое деревце и гриб – ничто не ускользало от ее любознательности. Еще одной страстью Ханаевой был автомобиль. Отец подарил ей когда-то «Жигули», и Евгения Никандровна прекрасно освоила премудрости езды. Эта страсть и стала для актрисы роковой.

На одном из перекрестков ей пришлось резко затормозить. Голова актрисы так же резко откинулась назад, и острая боль пронзила все тело. Казалось, что ей просверлили шею. Через несколько дней боль прошла, а спустя полтора года возобновилась и больше не утихала. Не помогали ни мази, ни массаж. Евгения Никандровна стала ходить к экстрасенсам, которые заглушали боль на день-два, и все же последний год своей жизни она по-настоящему не спала. Но работала. Выходила на сцену и снималась, превозмогая дикие боли.

На дворе был уже 1987 год: «перестройка», открытые заседания правительства, рассекречивание архивов, первые в СССР бизнесмены, наконец раскол МХАТа. Евгении Ханаевой все было интересно, важно, но она уже чувствовала, что близится финал.

В январе Евгения Никандровна впервые позвонила сыну.

– Здравствуй, это мама. Как живешь?

– Спасибо, хорошо. Как ты?

– Более-менее... Чем занимаешься? Где работаешь?

– Пошел по папиным стопам – занимаюсь экономикой, преподаю.

– Хорошо. На жизнь хватает?

– Да. У меня свое дело...

Первый разговор – сумбур. Через день она позвонила снова. А еще через день Владимир приехал к матери. Они ни разу не обсудили темы развода, всех тех далеких «скользких» проблем, не разговаривали о личных делах друг друга. Ездили вместе на Введенское кладбище на могилу деда, Никандра Сергеевича. Владимир приходил на ее спектакли в «ефремовский» МХАТ. Отец одобрял его встречи с матерью, интересовался ее здоровьем. А здоровье Евгении Никандровны все ухудшалось. Наконец она решилась на операцию, обратилась к знаменитому хирургу Канделю. Тот вынес вердикт: «Операция будет сложная и, к сожалению, небезопасная. Поврежденный позвонок входит в ствол черепа. На сегодняшний день я могу дать только пятьдесят процентов за успех. Или – или».

В конце октября операция была проведена. Через десять дней Евгения Никандровна, не приходя в сознание, скончалась. В те дни вышел указ правительства о присвоении Ханаевой звания народной артистки СССР. Она ждала этого. Все в театре получали звания, а ей давали только ордена, которые Ханаева не любила. Коллеги из театра принесли эту весть в больницу через два дня после операции. Доктор попросил подождать их у дверей реанимации, а сам подошел к больной. «Евгения Никандровна, вы получили звание народной артистки Советского Союза. Если вы меня слышите, пожмите мне руку... – Он немного постоял у кровати, держа ее ладонь в своей, а потом повернулся к актерам. – Она слышит...» Но друзьям показалось, что доктор их только успокаивает.