"Достопочтенный школяр" - читать интересную книгу автора (Kappe Джон Ле)

ЕЩЕ РАЗ О ЛОШАДЯХ

Первые известия о том, как у Джерри идут дела, поступили в Цирк рано утром, когда все застыло в напряженном ожидании. С этого момента все перевернулось, и выходные понеслись вскачь. Зная, когда можно ожидать новостей, Гиллем накануне заставил себя лечь в десять и время от времени засыпал, словно проваливаясь в сон, а потом просыпался, мучимый тревогой за Джерри или томимый откровенно сладострастными мечтами о Молли Микин, причем она представала перед ним то в своем довольно скромном купальнике, то без него.

Джерри должен был явиться к Фросту сразу после четырех утра по лондонскому времени, и уже в половине четвертого Гиллем, в своем стареньком «порше», в котором всегда что-нибудь где-нибудь постукивало, ехал по туманным лондонским улицам по направлению к площади Кембридж-серкус. Город выглядел так, что, если бы он не знал, который час, трудно было бы определить, светает или начинает смеркаться. Когда он вошел в комнату для совещаний, то застал там Кон-ни, добивающую кроссворд из «Тайме», и Дока ди Салиса за чтением «Размышлений» Томаса Трахерна: он дергал себя за ухо и одновременно покачивал ногой – как ударник, одновременно барабанящий по всем ударным инструментам установки. Между ними сновал Фон, как всегда не умеющий оставаться на одном месте, снедаемый внутренним беспокойством: он наводил порядок, смахивая пыль и расставляя все по местам, как старший официант, который ждет не дождется ухода клиента, чтобы подготовить место для следующего. Время от времени Фон втягивал воздух сквозь сжатые зубы и с шумом выдыхал, давая тем самым выход плохо сдерживаемой тревоге. В воздухе висело облако табачного дыма, от самовара привычно пахло вчерашним чаем. Дверь в кабинет Смайли была закрыта, и Гиллем решил, что не стоит его беспокоить. Он раскрыл журнал «Кантри лайф». «Почти как в приемной у дантиста». – подумал он и продолжал сидеть, бездумно глядя, но не замечая фотографий знаменитых особняков, пока Конни не отложила кроссворд, выпрямилась и сказала: «Слышите?» Тогда и он услышал прерывистый жужжащий сигнал зеленого телефона прямой связи с Кузенами. Смайли снял трубку. Через открытую дверь в его собственный кабинет Гиллем посмотрел на целый ряд телефонных аппаратов. На одном из них сейчас горел зеленый предупредительный огонек. Он не погас до тех пор, пока не закончился разговор. Зазвонил «свой» аппарат внутренней связи – Гиллем поднял трубку, опередив Фона.

«Он вошел в банк», – непонятно (для непосвященных) объявил Смайли.

Гиллем передал это сообщение всем собравшимся. «Он в банке», – произнес он, но с таким же успехом он мог бы разговаривать с покойниками. Никто не прореагировал на услышанное.

К пяти Джерри вышел из банка. Перебирая в уме все возможные варианты, Гиллем чувствовал себя почти физически больным. «Поджаривание» – очень опасная игра, и, как и большинство профессионалов, Гиллем ненавидел эту процедуру, хотя и не по этическим соображениям. Одной из причин, определявших его отношение, было то, что нужно принимать во внимание сам объект операции, и, второе, что было еще хуже, – местные службы безопасности. Третья причина заключалась в самой операции: не все логично ведут себя в ситуации, когда их шантажируют. Попадаются герои, попадаются лжецы, можно налететь на истеричных типов, которые ведут себя как насилуемые девственницы – запрокидывают голову и орут, словно их режут, даже если на самом деле получают от этого удовольствие. Но главная опасность вставала во весь рост именно сейчас, когда Джерри должен был повернуться спиной к бомбе с бегущим по запалу огоньком и бежать. Как поступит Фрост? Позвонит в полицию? Мамочке? Директору банка? Жене? «Дорогая, я во всем признаюсь, спаси меня, и мы все начнем заново, с чистого листа». Гиллем не исключал даже такую кошмарную возможность – Фрост может пойти прямо к своему клиенту: «Сэр, я пришел к вам, чтобы снять с души тяжкий грех и признаться, что я нарушил одну из важнейших заповедей банка – выдал тайну вклада».

В тягостно-жуткой атмосфере раннего утра, когда человек особенно беззащитен перед мрачными предчувствиями, Гиллема передернуло от страха, поэтому он заставил себя думать только о Молли.

В следующий раз Гиллем не услышал звонка. Должно быть, Джордж сидел совсем рядом. В кабинете Питера маленький огонек горел целых пятнадцать минут. Потом он погас, и все застыли в ожидании, взгляды устремлены на дверь, ведущую в кабинет Смайли, словно мысленно они заклинают его выйти из своего уединения. Фон застыл на месте, забыв о том, что делает, с тарелкой сэндвичей в руках, о которых сейчас никто и думать не мог. Потом ручка двери повернулась, и на пороге появился Смайли со стандартным (или «садовым») бланком запроса о розыске, уже заполненным его аккуратным мелким почерком и помеченным «полосой» (что означало запрос первостепенной важности – «Срочно для шефа» – и требовало немедленного исполнения). Он протянул его Гиллему и попросил сразу же отнести «Хозяйке улья» в канцелярию и не уходить, пока она не проверит имя по картотеке. Взяв бланк, Гиллем вспомнил, как некоторое время назад ему вручили похожий бланк с запросом об Элизабет, она же Лиззи, Уэрдингтон, заканчивавшийся словами «проститутка высшего класса». Когда он выходил, то услышал, как Смайли спокойно пригласил Конни и ди Салиса пройти в «тронный зал», а Фона отправил в библиотеку незасекреченных материалов, за последним изданием справочника «Кто есть кто в Гонконге».

«Хозяйку улья» специально поставили в раннюю утреннюю смену, и, когда Гиллем вошел в канцелярию, ее владения выглядели как картина Лондон бомбили ночью» – там были даже железная походная кровать и маленький примус, хотя в коридоре стоял автомат для приготовления кофе. «Не хватает только комбинезона и портрета Уинстона Черчилля», – подумал он. В запросе о розыске указывалось: фамилия – Ко, имя – Дрейк, другие имена неизвестны, год рождения – 1925, место рождения – Шанхай, в настоящее время проживает по адресу Гонконг, Хедлэнд-роуд, особняк «Семь врат», занимает пост председателя и управляющего директора компании «Чайна Эйрси Лтд., Гонконг». Хозяйка углубилась в архивный поиск, который со стороны выглядел очень внушительно, но единственным результатом его стала информация, что Ко в 1966 году был представлен к ордену Британской Империи в списке награжденных от Гонконга за «деятельность на благо общества и вклад в процветание колонии» и что Цирк получил рутинный запрос из канцелярии губернатора колонии в связи с проверкой кандидатур перед передачей в высшие инстанции на утверждение. Ответ гласил, что Цирк «не располагает никакой информацией, которая была бы несовместима с данным представлением». Взбегая по лестнице с этими долгожданными сведениями, Гиллем был уже достаточно проснувшимся, чтобы вспомнить, что Сэм Коллинз говорил, что «Чайна Эйрси Лтд., Гонконг» является в конечном счете владельцем той небольшой авиакомпании во Вьентьяне, которая получала щедрые дары от торгпреда Бориса. Гиллему показалось, что такая связь событий в высшей степени закономерна. Довольный собой, он вернулся в «тронный зал», где его встретило гробовое молчание. По полу были разбросаны тома справочника «Кто есть кто» – не только за последний год, но и за несколько предыдущих лет: Фон, как обычно, старался изо всех сил. Смайли сидел за столом и смотрел на лист бумаги с записями. Конни и ди Салис смотрели на Смайли, а Фона снова не было – должно быть, его послали куда-то с очередным поручением. Гиллем вручил Смайли бланк запроса с информацией, которую начальница канцелярии записала своим аккуратным каллиграфическим почерком. В этот момент снова зажужжал зеленый телефон. Сняв трубку, Смайли начал делать пометки на листе бумаги.

– Да, спасибо, записал. Дальше, пожалуйста. Да, тоже записал. – Так продолжалось десять минут, пока он не сказал: – Хорошо. Тогда до вечера. – И положил трубку.

На улице, под окнами, молочник-ирландец исступленно клялся, что никогда и ни за что не будет больше бродягой.

– Уэстерби раздобыл исчерпывающую информацию, – сказал наконец Смайли – хотя, конечно же, как и все остальные, он называл не имя, а оперативный псевдоним. – Там есть все цифры. – Он кивнул головой, как будто сам с собой соглашаясь, все еще глядя в свои записи. – Фотопленку доставят сюда только вечером, но в общих чертах картина ясна. Все суммы, которые раньше выплачивались через Вьентьян, в конце концов оказывались на этом счете в Гонконге. С самого начала «золотая жила» предназначалась, в конечном счете, для Гонконга. Все деньги. До последнего цента. Без вычетов и даже без банковских комиссионных. Сначала выплаты были довольно скромные, но потом быстро начали расти – мы можем только догадываться почему. Все было так, как рассказал Коллинз. Рост остановился на двадцати пяти тысячах в месяц. Когда прекратились выплаты через Вьентьян, Центр не пропустил ни одного месяца. Они сразу же переключились на другую схему перевода денег. Ты права, Кон. Карла никогда ничего не делает, не имея запасного варианта.

– Он же профессионал, дорогой мой, – промурлыкала Конни в ответ. – Как и ты.

– Нет, не как я. – Он продолжал изучать свои записи.

– Это доверительный счет, – заявил он все тем же обыденным тоном. – Известно только одно имя – и это имя основателя доверительного счета, Ко. Кому в итоге предназначаются деньги – неизвестно – так они говорят. Возможно, сегодня вечером мы узнаем почему. За все это время со счета не сняли ни цента, – сказал Смайли, на этот раз обращаясь исключительно к Конни. И повторил еще раз: – С того самого времени, когда более двух лет назад начались выплаты, с этого счета не сняли ни цента. К настоящему времени на нем накопилась сумма порядка полумиллиона американских долларов. С учетом начисляемых сложных процентов, естественно, она очень быстро растет.

Для Гиллема эти последние новости были абсолютно необъяснимы. Какой, черт побери, смысл в том, чтобы переправлять кому-то полмиллиона долларов, если получатель, когда деньги дошли, даже не использовал их? А вот для Конни Сейшес и ди Салиса, наоборот, это явно имело огромное значение. На лице старухи появилась и медленно расползлась улыбка – она смотрела на Смайли в молчаливом экстазе. Так мог бы смотреть маленький ребенок.

– О, Джордж, – выдохнула она наконец, осознав всю важность сказанного. – Дорогой мой! Доверительный неиспользуемый счет! Но это же совсем другое дело! Да, конечно, так и должно было быть, разумеется. Все с самого начала указывало на это. С самого первого дня. И если бы толстая глупая Конни могла посмотреть на все непредвзято, если бы она не была такой старой, и разленившейся, и выжившей из ума, она бы все это давным-давно просчитала! Оставь меня в покое, Питер Гиллем, развратный молодой козел! – Она тяжело поднялась на ноги, вцепившись своими деформированными крючковатыми пальцами в подлокотники кресла. – Но кто может стоить таких денег? Может быть, речь идет о целой агентурной сети? Нет-нет, не может быть, для агентурной сети они этого не сделали бы. Такого прецедента никогда не было. Это не может быть оптовая оплата группе, это совершенно немыслимо. Так кто же это может быть? Что он такое мог сделать, за что стоило заплатить такие деньги? – Она уже ковыляла к двери, натягивая на плечи шаль, ускользая из их мира в свой собственный.

– Карла не платит деньги просто так, ни за что… – слышали они ее бормотание, вместе с ней удалявшееся по коридору. Она прошла мимо шеренги столов, за которыми обычно работали «мамаши» – сейчас их пишущие машинки были накрыты чехлами, словно закутанные в плащи часовые. – Карла – такой самовлюбленный скупердяй, он же убежден, что его агенты должны работать задаром! Конечно, именно так он и думает. Он платит им гроши. Так, деньги на карманные расходы. Ну да, конечно, я понимаю: инфляция и все такое, но ведь он заплатил полмиллиона долларов одному маленькому агенту-«кроту»! Никогда ни о чем подобном не слышала!

На ди Салиса это тоже произвело сильнейшее впечатление – пожалуй, не меньшее, чем на Конни, – но по-своему, с поправкой на его не совсем традиционное мышление. Он сидел, подавшись вверх всем своим нескладным угловатым телом, и лихорадочно что-то скреб серебряным ножичком в чашеообразной части своей трубки, как будто это была кастрюля, в которой что-то пригорело на огне. Его серебристо-седые волосы неряшливым гребешком нависали над засыпанным перхотью воротником мятого черного пиджака.

– Ну и ну, неудивительно, что Карла хотел спрятать все концы в воду, – вдруг выпалил он, как будто подчиняясь какой-то невидимой силе. – Совсем неудивительно. Карла, видите ли, тоже ведь кое-что смыслит в Китае. Это мне Конни говорила.

Он с трудом поднялся на ноги, одновременно схватив слишком много разных вещей: трубку, коробку с табаком, нож для разрезания страниц и своего Трахерна. Конечно, он не знает его до тонкостей. Ну, этого от него и ожидать нельзя. Карла ведь не ученый – он солдат. Но он не слеп, отнюдь нет – так говорит Конни. Ко. Он повторил это имя несколько раз, каждый раз по-своему, как бы на разных уровнях.

– Ко. Ко. Мне нужно посмотреть, каким иероглифом пишется это имя. Абсолютно все зависит от иероглифов. Высота… может быть, даже дерево… да, я могу представить себе его как дерево… или нет?… да, пожалуй, здесь может быть еще несколько вариантов. «Дрейк», конечно же, идет от миссионерской школы. Шанхайский мальчик, ходивший в миссионерскую школу. Ну ладно, ладно. В Шанхае, видите ли, все и началось. Самая первая партийная ячейка была создана в Шанхае. Почему это пришло мне в голову? Дрейк Ко. Интересно, как его на самом деле зовут. Несомненно, мы очень скоро это узнаем. Да, хорошо. Ну, что же, пожалуй, мне тоже нужно вернуться к своим бумагам и кое-что почитать. Смайли, как вы думаете, нельзя ли попросить, чтобы в мою комнату принесли ведерко угля? Когда отопление не включено, там просто замерзнуть можно. Я просил «домоправителей» уже раз десять, но единственное, что я получил в ответ на все мои просьбы. – это весьма дерзкие и неуважительные ответы. Боюсь, таковы уж наши времена… Anno domini… Но я полагаю, что зима совсем уже на пороге. Я надеюсь, Вы будете знакомить нас с материалом сразу же, как только он будет поступать? Не слишком приятно строить версии на догадках. Я составлю его биографию. Именно это я сделаю в первую очередь. Ко. А? Да-да, спасибо, Гиллем.

При этих словах он уронил томик Томаса Трахерна. Принимая его от Гиллема, выпустил из рук жестяную коробку с табаком, Гиллем поднял и ее.

– Дрейк Ко. Шанхайский язык, конечно же, почти ничего не объясняет. В Шанхае ведь настоящее столпотворение, смешение народов. Ответ, судя по тому, что нам известно, в Чиу-Чау. Но мы не должны спешить с выводами. Баптист. Пусть так, но ведь большинство чиу-чау – баптисты, разве нет? Сватоу… где это нам уже встречалось? Ага, компания-посредник в Бангкоке. Так-так, пока все сходится довольно хорошо. Или Хакка. Они ведь не являются взаимоисключающими, отнюдь нет.

Шаркая ногами, ди Салис вышел вслед за Конни, оставив Гиллема наедине со Смайли, который встал со своего места и, подойдя к креслу, тяжело опустился в него, устремив невидящий взгляд на огонь.

– Странно, – заметил он, помолчав немного. – У меня нет ощущения потрясения. Почему это так, Питер? Ты меня хорошо знаешь. Почему?

Гиллему хватило ума и такта промолчать.

– Хороший улов. Большая рыба. На содержании у Карлы. Доверительные не используемые счета; угроза того, что русские шпионы внедрились в плоть и кровь нашей колонии. Так почему же я не испытываю потрясения?

Зеленый телефон снова подал голос. Подошел Гиллем. На письменном столе он с удивлением увидел папку со свежими сообщениями Сэма Коллинза с Дальнего Востока.

Так прошли выходные. Конни и ди Салис словно сквозь землю провалились; Смайли засел за работу над докладной начальству; Гиллем почистил перышки, вызвал «мамаш» и договорился о работе над документом в несколько смен. В понедельник, получив подробнейшие инструкции от Смайли, он позвонил личному секретарю Лейкона и очень хорошо справился с заданием. «Никаких фанфар и торжества в голосе, – предупредил Смайли. – Постарайся, чтобы все прозвучало как бы между прочим.

Так Гиллем и сделал.

Он сказал:

– Некоторое время тому назад за ужином шла речь о том, что неплохо бы собрать заседание комиссии по определению разведывательной политики для рассмотрения некоторых фактов prima facie. В деле кое-что определилось, так что может быть, имеет смысл назначить дату. Командуйте, когда – и мы разошлем документ всем членам комиссии заблаговременно.

– Командуйте? Определилось? Где только вы и вам подобные учились английскому языку?

Личный секретарь Лейкона был обладателем сочного баритона, и у баритона было имя – Пим, Гиллем никогда не встречался с ним, но тем не менее, не имея на то разумных причин, ненавидел его всей душой.

– Я могу лишь передать ему, – предупредил Пим. – И посмотреть, что он скажет, и тогда я перезвоню вам. Его расписание на ближайший месяц о-очень сильно забито.

– Даже если у него все танцы уже расписаны, это ведь всего-навсего один маленький вальс, и, может быть, ему все-таки удастся найти для него место, – сказал Гиллем и в ярости бросил трубку.

«Ну, погодите у меня – подождите, и вы увидите, какой удар навис над вашими головами», – подумал он.

Когда в Цирке рожают долгожданное дитя, гласит народная мудрость, рядовому агенту остается только мерить шагами комнату, в которой отцу разрешается ждать благополучного разрешения от бремени. Пилоты авиалиний, газетчики-репортеры, шпионы… Сейчас Джерри снова пребывал в этом проклятом состоянии бездействия и беспомощности, когда от тебя ничего не зависит.

– Нас пересыпали нафталином, – объявил Кро. – Передали: «Сработано хорошо, теперь – затаиться и не подавать признаков жизни».

Они разговаривали по телефону, по крайней мере, каждые два дня, никогда не используя для этих разговоров свои телефоны, как правило, один звонил из фойе какой-нибудь гостиницы, а второй ждал звонка в фойе другой. И говорили они завуалированно, используя некую смесь сарратского профессионального иносказательного языка и журналистского слэнга.

– Твою статью проверяют в высших инстанциях, – говорил Кро. – Когда наши редакторы вынесут свое мудрое решение, они подобающим образом поставят тебя в известность. А пока: ты сделал свое дело – и больше не возникай. Это приказ.

Джерри не знал, как Кро выходит на связь с Лондоном, и это его не слишком интересовало, – главное, чтобы было безопасно. Он предполагал, что связь обеспечивает какой-нибудь сотрудник огромного неприкосновенного легального аппарата разведслужбы, но все это было не очень интересно.

– Теперь ты должен гнать статьи для своей газетенки, накручивать метраж и оставить на потом – чтобы было что сунуть под нос братцу Стаббсу, когда наступит очередной кризис, – сказал ему Кро. – И никакой самодеятельности, ты меня понял?

На основе своих похождений с Фростом Джерри выдал статейку о том, как сказались последствия вывода американских войск на ночной жизни квартала Ванчай: «Что стало с Сюзи Вонг после того, как бравые американские солдаты, уставшие от войны, с бумажниками, раздувшимися от денег, перестали прибывать большими партиями в Гонконг для восстановления сил». Он сфабриковал, или, как предпочитают называть это журналисты, немного домыслил и слегка преувеличил «интервью на рассвете» с безутешной вымышленной девушкой из бара, которая теперь вынуждена опуститься до того, чтобы обслуживать японских клиентов. Он отправил эту статейку самолетом и через коррпункт Люка устроил, чтобы по телексу сообщили в редакцию номер сопроводительной бумаги, – все, как приказывал Стаббс.

Джерри не был совсем плохим репортером, но точно так же, как трудные ситуации заставляли его показать все, на что он способен, праздность способствовала тому, что на поверхность вылезало самое худшее. Удивленный быстрым ответом Стаббса, даже похвалившего его статейку, Люк зачитал ему по телефону текст ответной «превозносительной» телеграммы – Джерри начал поглядывать вокруг, изучая пейзаж в поисках новых высот, которые можно было бы покорить. Наличествовала парочка сенсационных судебных процессов, связанных с коррупцией, были замешаны некоторые уважаемые фирмы, а в роли главных обвиняемых выступали, как это обычно бывает, полицейские, «слова которых были неверно истолкованы». Приглядевшись к делам повнимательней, Джерри решил, что они мелковаты для того, чтобы вызвать интерес в далекой Англии. Там теперь такого добра тоже хватает. Один из сотрудников газеты попросил его написать о скандале, который раскопали их конкуренты, – что обладательница титула «Мисс Гонконг» якобы беременна, но Джерри не успел – та уже возбудила против газеты, напечатавшей эти слухи, дело о клевете. От скуки Джерри побывал на пустом, как выжженная пустыня, официальном брифинге для журналистов, который проводил Сладкоголосый – скучнейший тип, из которого не получилось путного газетчика, сам когда-то работавший на одну ежедневную газету в Северной Ирландии. Джерри провел целое утро, изучая темы, которые уже приносили ему успех в прошлом, прикидывая, нельзя ли кое-какие из них поэксплуатировать еще разок. И, прознав о слухах, что в армии грядут большие сокращения расходов, полдня таскался по гарнизону непальских стрелков в сопровождении майора по связям с общественностью (на вид ему было лет восемнадцать). Джерри жизнерадостно поинтересовался, каким образом будут решаться проблемы секса у его подчиненных, когда их семьи (в связи с сокращением средств на довольствие) отправят домой, в Непал? Майор предполагал, что офицеры будут ездить домой, в свои деревни, и навещать семьи где-то раз в три года. Судя по всему, он считал, что этого вполне достаточно. Немного добавив драматизма и только чуть-чуть погрешив против фактов, представив все так, словно непальцы – уже сейчас полк соломенных вдовцов, Джерри поднялся на вершину триумфа. Его статья «Холодный душ в жарком климате для английских наемных солдат» была удостоена чести напечататься с развернутым подзаголовком, хоть и не на первой странице. Уэстерби состряпал и заначил пару статей на черный день и проводил вечера в праздности, прожигая жизнь в клубе. Совершенно извелся, снедаемый внутренним беспокойством, в ожидании, когда же Цирк разродится.

– Ради всего святого, – с жаром убеждал он Кро, – ведь этот человек – весь на виду, можно сказать, общественное достояние.

– И тем не менее, – непреклонно отвечал Кро.

Джерри сказал: «Слушаюсь», а пару дней спустя – только потому, что он просто умирал от скуки, – начал свое собственное, совершенно неофициальное расследование истории жизни и любовных похождений господина Дрейка Ко, кавалера ордена Британской Империи, распорядителя Королевского жокейского клуба Гонконга, миллионера и образцового гражданина, Которого и заподозрить нельзя в чем-нибудь предосудительном. Он не сделал ничего особенного (по крайней мере, по понятиям самого Джерри) – ничего, выходящего за рамки послушания, ведь нет ни одного рядового агента разведслужбы, который в какой-то момент не вышел бы за рамки полученных инструкций.

Уэстерби начал осторожно, словно ребенок, совершающий путешествие к запретной коробке с печеньем. Так совпало, что он уже некоторое время подумывал о том, чтобы предложить Стаббсу серию из трех статей о сверхбогатых людях Гонконга. Копаясь как-то перед обедом в справочниках в библиотеке клуба иностранных корреспондентов, он, бездумно листая ту же книгу, за которой Смайли посылал в Лондон, – последнее издание Кто есть кто в Гонконге, – нашел страницу, где говорилось о Ко Дрейке: женат, имел одного сына (умер в 1968 году), когда-то изучал право в Грейз Инн (Старейшая адвокатская корпорация в Лондоне, при которой имеется школа) в Лондоне, но, судя по всему, не слишком успешно, потому что о том, что Ко стал адвокатом, не говорилось. Потом перечислялись все его двадцать с лишним директорских должностей в разных компаниях. Увлечения: скачки, морские путешествия, коллекционирование нефрита. Кто бы от этого отказался? Потом благотворительные организации, которые он поддерживает, включая баптистскую церковь, духовный храм Чиу-Чау и бесплатную больницу Дрейка Ко для детей. Весьма разносторонняя благотворительность: никого не забыл, отметил Джерри, немного заинтригованный.

С фотографии в книге смотрел двадцатилетний мужчина приятной внешности, с мягким взглядом, обладающий не только большим богатством, но и большими достоинствами, но внешне ничем не отличающийся от многих других людей. Его покойного сына звали Нельсон. Британские адмиралы, отметил Джерри, Дрейк и Нельсон. Он не мог отделаться от мысли, что отец получил имя в честь первого английского мореплавателя, добравшегося до китайских морей, а сын – в честь героя Трафальгарской битвы.

Джерри было гораздо легче, нежели Питеру Гиллему, связать «Чайна Эйрси» в Гонконге и «Индочартер ЮА» во Вьентьяне. Ему показалось забавным то, что он прочитал в проспекте компании «Чайна Эйрси». Она занималась разносторонней деятельностью в области торговли и перевозок в юго-восточном регионе Азии, и в сферу ее интересов входили рис, рыболовство, электротовары, тиковое дерево, операции с недвижимостью и транспортные перевозки.

Работая как-то в корпункте у Люка, он предпринял более решительный шаг: исключительно в силу обстоятельств ему попалось на глаза кое-что о Дрейке Ко. Правда, надо признать, что он сам нашел имя Ко в картотеке. Точно так же, как и имена еще десятка или двух состоятельных китайцев, проживающих в колонии. В добавление к этому он – абсолютно без задних мыслей! – спросил у девушки-сотрудницы, какие из миллионеров-китайцев, по ее мнению, являются самыми колоритными личностями и подошли бы для его статей. И хотя Дрейк, возможно, и не был одним из самых очевидных кандидатов, Джерри не понадобилось много времени, чтобы навести девушку на это имя. Вслед за именем появились вырезки из газет. И в самом деле, как он уже доказывал Кро, было что-то унизительное, если не сказать неестественное, в том, чтобы прибегать к тайным методам получения информации о человеке, который настолько явно находится на виду. Агенты советской разведки, Джерри мог судить по своему ограниченному опыту, обычно представляли собой гораздо более скромные фигуры. По сравнению с ними Ко принадлежал к другому классу.

«Он чем-то напоминает мне моего старика Самбо», – подумал Джерри. Мысль о таком сходстве впервые пришла ему в голову.

Больше всего информации он почерпнул из журнала «Голден Ориент» (который уже больше не издавался). В одном из последних номеров он поместил иллюстрированный очерк на восьми страницах, озаглавленный «Красные рыцари Наньянга», в котором рассказывалось о все более многочисленных группах китайцев, живущих в разных странах, но поддерживающих очень выгодные торговые отношения с красным Китаем (обычно их называли «жирными котами»). Джерри знал, что название Наньянг используют для стран, находящихся к югу от Китая; и для китайцев это слово значит нечто вроде Эльдорадо, где царит мир и все живут в достатке. Каждому из героев этой журнальной статьи посвящалась одна страница с фотографией, обычно на фоне владений того или иного бизнесмена. Гонконгским героем очерка – а там еще были интервью с бизнесменами из Бангкока, Манилы и Сингапура – был «этот пользующийся всеобщей любовью человек – спортсмен, президент Жокейского клуба» господин Дрейк Ко, председатель, управляющий, директор и обладатель контрольного пакета акций компании «Чайна Эйрси Лтд., Гонконг». Он был сфотографирован со своей лошадью по кличке Счастливчик Нельсон в конце удачного сезона в Хэппи Вэлли. Джерри сразу же обратил внимание на имя лошади. Ему показалось жутковатым, что отец называет лошадь именем своего умершего сына.

Фотография, напечатанная в журнале, давала гораздо лучшее представление о Ко, чем его безликий снимок в «Кто есть кто». У Ко было веселое, даже приподнятое настроение, и, несмотря на то что на нем был головной убор, возникало впечатление, что он – лысый. Кстати, головной убор на фотографии представлял наибольший интерес, потому что, насколько мог судить Джерри, никто и никогда не видел китайца в такой шляпе. Это была даже не шляпа, а скорее берет, сдвинутый набок и назад, и Ко был похож не то на английского солдата, не то на французского торговца луком. Но самое главное, что в Ко было то, что чрезвычайно редко встретишь у китайцев – самоирония. Он был высокого роста, на нем был дорогой и элегантный плащ в стиле «Берберри», и длинные руки торчали из рукавов, как у переростка. Было видно, что он действительно очень любит свою лошадь – одна рука спокойно лежала у нее на крупе. Когда в интервью Ко спросили, почему он по-прежнему содержит флотилию джонок, хотя джонки, по общему мнению, уже давно не выгодны, он ответил: «Я из рода Хакка из Чиу-Чау. Мы дышали водой, мы выращивали урожай на воде, мы спали на воде. Лодки – это моя среда обитания». Он также любил описывать свое путешествие из Шанхая в Гонконг в 1951 году. В то время граница между ними еще была открыта и, по сути дела, не было никаких ограничений на въезд. Тем не менее. Ко предпочел совершить путешествие на рыбацкой джонке, несмотря на пиратов, блокады и штормы, что другие расценивали по меньшей мере как очень эксцентричный поступок.

Говорят, он как-то обмолвился: «Я всегда был очень ленив. Если ветер бесплатно доставит меня туда, куда надо, зачем мне идти пешком? Сейчас у меня есть морская яхта длиной тридцать метров… я по-прежнему люблю море».

«Известен своим чувством юмора», – говорилось о нем в статье.

Хороший агент-разведчик обязательно должен быть интересным человеком, утверждают «наставники» из Саррата. В московском Центре, по-видимому, это тоже понимали.

Поскольку никто на него не смотрел, Джерри неторопливо подошел к картотеке, и через несколько минут у него в руках оказалась толстая папка, заполненная вырезками из газет и журналов, большая часть которых была посвящена скандалу с акциями в 1965 году, в котором Ко и группа китайцев из Сватоу сыграли не очень благовидную роль. Расследование, проведенное фондовой биржей, не пришло ни к каким определенным выводам, чего и следовало ожидать – дело было отправлено на полку. А в следующем году Ко наградили орденом Британской Империи. «Если ты кого-нибудь покупаешь, – говаривал когда-то старик Самбо, – покупай со всеми потрохами».

В бюро Люка работало несколько сотрудников-китайцев, и среди них – компанейский парень из Кантона по имени Джимми, который частенько бывал в клубе и которому платили по китайским расценкам за то, что он выступал в роли советника во всем, что касалось местных обычаев. Джимми утверждал, что китайцы из Сватоу – это совершенно особый народ, как шотландцы или евреи: они выносливы и не боятся трудностей, хранят верность своему клану; стали притчей во языцех из-за своей бережливости, доходящей до скупости, живут у моря и поэтому всегда могут искать в море спасения, когда их преследуют, или когда они страдают от голода, или когда не могут выбраться из долгов. Он добавил, что их женщины очень ценятся, потому что они красивы, трудолюбивы, рачительны и страстны.

«Собираетесь писать еще один роман, ваше благородие?» – вкрадчиво спросил Карлик, выглядывая из своего кабинета, чтобы выяснить, чем занимается Джерри. Джерри хотел было спросить, как это могло получиться, что китаец из Сватоу вырос и воспитывался в Шанхае, но счел, что будет благоразумнее перевести разговор на менее опасную тему.

На следующий день Джерри позаимствовал видавшую виды машину Люка. Вооружившись стандартной тридцатипятимиллиметровой камерой, он отправился на Хедлэнд-роуд, в «гетто для миллионеров» между заливами Рипалс Бей и Станли, и там постарался изобразить из себя любопытного зеваку, рассматривая тамошние виллы, как это делают многие праздные туристы. «Легенда» оставалась прежней – очерк для Стаббса о супербогатых людях Гонконга: даже сейчас, и даже самому себе, он вряд ли признался бы, что поехал туда из-за Дрейка Ко.

«Он отправился в Тайбэй хорошенько погудеть, – сказал ему Кро во время одного из конспиративных разговоров, когда оба они общались при помощи телефонов-автоматов. – Вернется только в четверг». В информации, полученной Кро по его каналам связи, можно было не сомневаться.

Он не стал фотографировать особняк под названием «Семь врат», но с глуповатым видом поглазел на него. Перед ним была вилла с черепичной крышей, стоявшая на довольно большом расстоянии от дороги, с большой верандой, выходящей к морю, и белой ажурной декоративной изгородью с аркой, увитой вьющимися растениями, которая красиво смотрелась на голубом фоне сливающихся моря и неба.

Кро сказал ему, что Дрейк, должно быть, выбрал название в память о Шанхае, где в стенах старого города было устроено семь городских ворот. «Сентиментальные воспоминания, сынок. Никогда не делай ошибки, недооценивая власть сентиментальных воспоминаний над узкоглазыми, но, с другой стороны, никогда не будь слишком сильно уверен в ней. Аминь». Джерри увидел около этой виллы лужайки и даже, что показалось ему забавным, площадку для крокета. Далее – великолепный цветник из со вкусом подобранных азалий и роз, модель джонки длиной более трех метров на бетонной подставке, изображающей море, и полукруглый, как эстрада для оркестра, бар с сине-белым полосатым навесом. Вокруг были расставлены белые стулья, и была… только одна человеческая фигура – мальчик в белых брюках, белом пиджаке и белых ботинках. По всей вероятности, семейство Ко ожидало гостей. Другие мальчики домашней прислуги мыли машину «Роллс-ройс Фэнтом» табачного цвета. Большой гараж был открыт, и Джерри заметил там «крайслер», но не рассмотрел, какой модели, и черный «мерседес» со снятыми номерами: должно быть, машину ремонтировали и номера сняли как помеху. Уэстерби постарался уделить ровно столько же внимания и другим особнякам на Хедлэнд-роуд и даже сфотографировал три из них.

Проехав дальше, к заливу Дип Уотер Бей, он остановился на берегу, рассматривая небольшую армаду джонок и катеров, принадлежащих биржевым маклерам, которые стояли на якоре и покачивались от морской зыби, но не смог рассмотреть отсюда «Адмирала Нельсона», знаменитую океанскую яхту Дрейка Ко – бесконечное повторение имени Нельсон, о чем бы ни шла речь, начинало действовать угнетающе. Он уже собирался уходить, когда услышал, что его окликают снизу: он прошел по шатким деревянным мосткам и увидел лодку, которую здесь называли «сампан». Старуха, сидевшая в ней, улыбалась ему и показывала на себя желтой куриной ножкой, которую перед тем обгладывала беззубыми деснами. Забравшись в лодку, Джерри жестом показал на яхты и катера, и она устроила ему небольшую экскурсию, чтобы он мог рассмотреть их вблизи, Она гребла, все время смеясь и что-то напевая, продолжая держать во рту куриную косточку.

«Адмирал Нельсон» был очень ухоженной, изящной и не очень высокой яхтой. Три мальчика в белых парусиновых штанах старательно драили палубу. Джерри попробовал подсчитать, сколько же у Ко уходит в месяц на расходы по содержанию всех его владений (хотя бы на прислугу). По пути назад он остановился у бесплатной больницы Дрейка Ко для детей и пришел к выводу, что, если верить поверхностному впечатлению, больница тоже находится в отличном состоянии.

На следующий день, рано утром, Джерри заглянул в роскошно отделанный вестибюль небоскреба в центральной части города, где находились конторы многих компаний, и изучил медные таблички, рассказывающие об обитателях этого здания. «Чайна Эйрси» и ее филиалы занимали три верхних этажа, но, как и можно было предположить, нигде не упоминалось об «Индочартер, Вьентьян ЮА», первоначальном получателе двадцати пяти тысяч американских долларов в последнюю пятницу каждого месяца.

В папке с газетными и журнальными вырезками, которую он читал в корпункте Люка, были ссылки на архивы консульства США. На следующий день Джерри отправился туда с целью «проверки фактов для статьи об американских солдатах в Венчай». Под присмотром умопомрачительно красивой девушки Джерри переходил от полки к полке, время от времени брал что-то и просматривал, а потом пристроился к самым старым документам, относившимся к самому началу пятидесятых, когда Трумэн ввел эмбарго на торговлю с Китаем и Северной Кореей. Консульство в Гонконге получило указание сообщать о всех нарушениях, и теперь он держал в руках отчет о том, что им удалось раскопать. После лекарств и электротоваров больше всего нарушений было связано с нефтью, и «компетентные», как их обычно называют, «органы США» всячески старались этому воспрепятствовать: они устраивали западни, выставляли патрули береговой охраны, допрашивали перебежчиков и пленных и наконец представили в подкомитеты сената и палаты представителей Конгресса США огромные досье с материалами.

Речь шла о 1951 годе (два года спустя после захвата власти коммунистами в Китае) – как раз тогда, когда Ко приплыл на джонке из Шанхая в Гонконг без цента в кармане. Операция, о которой упоминалось в статье из папки в корпункте Люка, была осуществлена шанхайцами, и поначалу казалось, что это – единственное, что связывало с ними Ко. В те дни многие иммигранты из Шанхая жили в совершенно антисанитарных условиях, в переполненной сверх всякой меры гостинице на улице Де Вероуд. Во вступлении говорилось, что они были одной огромной семьей, которую объединили общие страдания и нищета. Некоторые еще раньше вместе бежали от японцев, точно так же, как теперь вместе бежали от коммунистической угрозы.

«После того как мы столько натерпелись от коммунистов, – заявил один из задержанных на допросе, – самое малое, что мы могли сделать, – это погреть руки на их проблемах.

Другой был более агрессивен: «Гонконгские жирные коты наживаются на этой войне и получают миллионы. Кто продает красным электронное оборудование, пенициллин, рис?»

В пятьдесят первом для них были открыты два пути, говорилось в докладе. Первый – дать взятку пограничникам и переправить нефть через Новую территорию и дальше, через границу, на грузовиках. Второй – доставить ее морем, что означало, что взятку надо дать портовому начальству.

Опять показания одного из допрошенных: «Мы, люди из Хакка, хорошо знать море. Мы находить корабль триста тонн, мы взять корабль в аренда. Мы загружать корабль с цистерны с нефть, мы писать не правда в грузовой манифест и не правда про порт назначения. Мы плыть в международные воды и потом полный вперед в Амой. Красные называть нас братья, прибыль сто процент. Несколько такой путешествий – и мы покупать корабль».

«Откуда вы брали деньги, чтобы в первый раз зафрахтовать судно и закупить нефть?» – спрашивал следователь.

«Танцплощадка «Ритц». – Ответ обескураживал. Так называли место на набережной, где спускалась к морю улица Кингз-роуд, говорилось в сноске в конце страницы, где можно было снять отличную девочку. Большинство из них были родом из Шанхая. В той же сноске говорилось о членах группировки, занимавшейся этим бизнесом. Одним из них был Дрейк Ко.

«Дрейк Ко был очень крутой парень, – говорилось в показаниях еще одного свидетеля, приведенных в приложении. – Дрейк Ко нельзя рассказать небылица. Он сильно не любить политические люди. Чан Кайши. Мао. Он говорить они все как одна человек. Он говорить он за ЧанМаоши. Один день господин Ко – голова наша группа».

Что касается организованной преступности, расследование ни к чему не привело. Считалось установленным фактом, что к тому времени, когда Шанхай пал перед натиском Мао Цзедуна в сорок девятом, около двух третей его преступного мира перебралось в Гонконг; что Красная и Зеленая банды вели между собой ожесточенную борьбу за право обеспечивать «крышу» и собирать дань со своих клиентов в Гонконге. По сравнению с этой войной то, что происходило в Чикаго в двадцатые годы показалось бы детскими забавами. Но не удалось найти ни одного свидетеля, который согласился бы рассказать хоть что-нибудь о «Дриадах» или какой-либо другой преступной группировке.

Неудивительно, что к субботе, когда Джерри отправился на скачки в Хэппи Вэлли, он имел неплохое представление о человеке, за которым охотился.

Таксист запросил двойную цену, потому что это был день скачек, и Джерри заплатил, потому что знал, что так принято. Он сказал Кро, куда едет. Кро не возражал. Джерри поехал с Люком, зная, что иногда два человека привлекают меньше внимания, чем один. Он побаивался наткнуться на Фроста, потому что мир круглоглазых в Гонконге очень велик. Чтобы придать себе веса, от главного входа он позвонил в дирекцию, и через некоторое время появился некто капитан Грант, молодой сотрудник ипподрома, которому Джерри объяснил, что он здесь по заданию редакции: пишет материал об ипподроме. Грант оказался приятным и умным человеком. Он был хорошо одет, курил турецкие сигареты, находил забавным все, что говорил Джерри, и держал себя дружелюбно, хотя и несколько отстраненно.

– Значит, Вы – его сын? – спросил он в конце концов.

– А Вы его знали? – спросил Джерри, сияя ослепительной улыбкой.

– Нет, но много слышал, – ответил капитан Грант, и по выражению его лица можно было догадаться, что ему нравилось то, что он слышал.

Он подарил им значки, а потом пригласил выпить. Только что закончился второй заезд. Пока они разговаривали, было слышно, как в толпе возник и нарастал рокот, а потом замер, словно шум обвала. В ожидании лифта Джерри кинул взгляд на доску объявлений, чтобы посмотреть, кто купил отдельные ложи. Среди завсегдатаев, каждый год бравших ложи, значилась мафия Пика: Банк (с большой буквы), как любили называть себя представители Гонконгского и Шанхайского банка, фирма «Джардин Матесон». Губернатор, командующий британскими войсками. Господина Дрейка Ко, кавалера ордена Британской Империи (хотя он и был главным распорядителем клуба), среди них не было.

– Уэстерби! Господи Боже мой, приятель, и кто же это тебя сюда пропустил? Послушай-ка, это правда, что твой папан разорился незадолго до смерти?

Джерри нерешительно улыбнулся, но потом, хоть и с небольшим запозданием, вытянул нужный бланк из картотеки своей памяти: Клайв Как-Его-Там, благополучный адвокат, имеет дом на берегу залива в Рипалс Бей, шотландец, все сминающий на своем пути, человек очень любезный и столь же неискренний, о котором открыто говорят, что он большой мошенник. Джерри использовал его для прикрытия, когда однажды надо было провернуть одно не очень безупречное дельце с золотом в Макао, и был убежден, что Клайв на нем поживился.

– Привет, Клайв, как здорово, что я тебя встретил, просто потрясающе!

Все еще ожидая лифта, они обменялись несколькими банальными фразами.

– Ну-ка, дай-ка нам твою программку. Ну, давай же! Я сейчас устрою тебе ого-го какой выигрыш.

«Портон, – вспомнил Джерри, – Клайв Портон». Почти силой вырвав программу скачек из рук Джерри, Портон послюнявил большой палец, перелистал брошюрку и на одной из страниц в середине шариковой ручкой обвел в кружок имя какой-то лошади.

– Седьмой номер в третьем заезде, – ставь, не ошибешься, – говорил он, дыша Джерри в лицо. – Можешь заложить последнюю рубашку и поставить на эту лошадь, понял? Скажу тебе прямо, я не каждый день вот так раздаю деньги направо и налево.

– Что этот жлоб пытался тебе навязать? – спросил Люк, когда они наконец от него отделались.

– Уговаривал поставить на одну лошадь.

Они разошлись в разные стороны. Люк пошел делать ставки и попытаться пробиться в Американский клуб, находившийся наверху. А Джерри, повинуясь необъяснимому порыву, решил поставить сотню долларов на Счастливчика Нельсона, а потом торопливо зашагал к ресторану Гонконгского клуба. «Если я проиграю, – бесстрастно решил он, – запишу этот проигрыш на счет Джорджа».

Двойные двери ресторана были открыты, и он сразу вошел внутрь. Там царил дух богатства, начисто лишенного изящества: ни дать ни взять – гольф-клуб где-нибудь в графстве Суррей в Англии в дождливый выходной день, разница лишь в том, что дамы, не боясь воришек, надели свои настоящие драгоценности. Женщины сидели в стороне, словно дорогое оборудование, которому не нашлось применения. Они напряженно смотрели на экран, транслировавший заезды, и жаловались друг другу на прислугу и на то, что на улицах небезопасно: могут налететь, вырвать сумочку – и поминай как звали. В комнате стоял запах сигар, пота и уже съеденной еды.

Вид Джерри – ужасный костюм и ботинки из оленьей кожи – не вызывали сомнений в принадлежности к пишущей братин. Леди нахмурились. В Гонконге так трудно принадлежать к изысканному обществу, казалось говорило выражение их лиц, потому что здесь слишком многие беспрепятственно проходят туда, куда их и на порог пускать не следует. У стойки бара собралась группа людей, серьезно относящихся к процессу пития, – главным образом, «саквояжники», разъезжающие по всему свету сотрудники лондонских банков, финансирующе торговые операции. Дяденьки, вследствие неумеренного потребления пива, раньше положенного отрастили животы и обзавелись двойными подбородками. Вместе с ними «принимала внутрь» мелкая сошка из «Джардин Матесон», у которых нос не дорос быть допущенными а отдельную ложу фирмы. Хорошо одетые и воспитанные молокососы не внушали симпатии. Высшей целью для них были деньги и повышение по службе. Джерри с опаской огляделся, чтобы убедиться, что поблизости нет Фрости, но либо его птички не соблазнили его сегодня, либо он был где-то еще.

Улыбнувшись всем сразу и неопределенным взмахом руки изобразив общее «здрасьте!», Джерри разыскал помощника управляющего ресторана, радостно приветствовав его, словно только что встреченного лучшего давно потерянного друга. Упомянув мимоходом капитана Гранта, Уэстерби опустил ему в карман двадцать долларов и, в нарушение абсолютно всех правил, попросил оставить столик на весь день. С чувством радостного предвкушения Джерри вышел на балкон. Солнце, запах конского навоза, тихое жужжание китайской толпы и учащенное биение его собственного сердца – все сливалось в одно слово – «лошади».

Какое-то мгновение Джерри постоял, улыбаясь и впитывая каждой клеточкой все увиденное, потому что сколько бы он ни появлялся на ипподроме, для него каждый раз словно был первым.

Трава на скаковом круге в Хэппи Вэлли была, должно быть, самой дорогой сельскохозяйственной культурой в мире. Ее было очень мало. Узкая травяная дорожка огибала поле, похожее на площадку для игр в каком-нибудь лондонском районе – выжженную солнцем и вытоптанную тысячами ног – ни признака зелени – только плотно утрамбованная грязь. Восемь вытоптанных футбольных полей, одна хоккейная площадка и поле для регби – все они производили впечатление заброшенности. Но тоненькая зеленая ленточка скакового круга, огибавшая этот заповедник запустения, всего за один год смогла заставить людей только законным образом поставить внушительную сумму в сотню миллионов фунтов стерлингов. Примерно столько же приходилось на долю подпольных букмекеров.

На самом деле это место точнее было бы назвать не долиной, а чашей: с одной стороны пространство ограничивал белый стадион, с другой – коричневые холмы, а прямо и левее представал другой Гонконг: нечто вроде Манхэттена; серые мрачные небоскребы, похожие на карточные домики, были так тесно прилеплены друг к другу, что, казалось, поддерживают один другого. С каждого маленького балкона торчал бамбуковый шест – словно булавка, скрепляющая эту конструкцию. С шестов длинными черными гирляндами свисали сохнущие после стирки вещи. Было похоже, что какое-то огромное чудовище пролетело мимо, задев здание и оставив эти развевающиеся лохмотья. Для огромного большинства людей, пришедших сегодня на ипподром (за исключением нескольких, которых можно было по пальцам перечесть), Хэппи Вэлли означала надежду на мгновенное избавление от нищеты, маня игроков призрачной мечтой об удаче.

Немного дальше, справа от Джерри, сверкали новые и роскошные здания. Там, припомнилось ему, располагаются конторы тех самых подпольных букмекеров, которые при помощи самых разных, непонятных для непосвященного способов (условных жестов, переговорных устройств и фонариков) – Саррат наверняка оценил бы их – поддерживали постоянный контакт со своими помощниками на ипподроме. Выше тянулись лишенные какой бы то ни было растительности гребни холмов, прорезанные карьерами и изобилующие, по слухам, массой подслушивающей аппаратуры. Джерри где-то слышал, что антенны-блюдца установили для Кузенов, чтобы они могли отслеживать полеты тайваньских самолетов над территорией Гонконга. В небе висели маленькие белые комочки облаков, которые, казалось, не исчезают даже в самую ясную погоду. А вверху простирался купол выбеленного добела китайского неба, которому наверняка было больно от нестерпимо жаркого солнца. В небе медленно кружился ястреб. Джерри с радостным и благодарным чувством охватил картину с одного взгляда – словно залпом осушил стакан.

Для толпы на ипподроме наступило время, когда нечем заняться. Больше других внимание привлекали четыре толстые китаянки в широкополых шляпах (такие носят в Хакка) и черных костюмах, похожих на пижамы. Они шли по скаковому кругу с граблями, поправляя драгоценную траву там, где ее примяли конские копыта. Женщины шествовали с достоинством людей, которым ни до чего нет дела, как будто воплощая собой всех китайских крестьян.

По ставкам лошадь, на которую советовал ставить Клайв Портон, была третьей в списке фаворитов. Счастливчик Нельсон Дрейка Ко к таковым не принадлежал, ставки принимались сорок к одному, что означало, что надежды на выигрыш никакой. Протиснувшись мимо толпы жизнерадостных австралийцев, Джерри подошел к углу балкона и, вытянув шею, попытался через головы разглядеть, кто сидит в ложах, отведенных для владельцев участвующих в скачках лошадей. Ложи находились за зелеными металлическими воротами, у которых стоял охранник. Закрывая от солнца глаза рукой и ругая себя за то, что не взял бинокль, Джерри разглядел какого-то солидного, сурового вида мужчину в костюме и темных очках, а рядом с ним – очень хорошенькую девушку. Мужчина был одновременно похож и на китайца, и на испанца, и Джерри решил, что он филиппинец. А девушка была очень хороша – самая лучшая из тех, что можно купить за деньги.

«Должно быть, Ко сейчас со своей лошадью», – подумал Джерри, вспомнив старину Самбо. – Скорее всего, в паддоке, где готовят лошадей к старту, дает инструкции тренеру и жокею».

Он вернулся через ресторан в фойе у главного входа, спустился по широкой лестнице на два этажа вниз и через зал вышел на галерею для зрителей, заполненную огромной толпой задумчивых китайцев. Там были только мужчины. Все они в благоговейном молчании смотрели вниз, на крытый песчаный манеж, где прыгало много шумных воробьев и трое мужчин (постоянные тренеры «мафу», работающие каждый со своей лошадью) выводили трех лошадей. Они держали поводья своих подопечных с несчастным видом, как будто нервы не выдерживали напряжения. Элегантный капитан Грант наблюдал за происходящим, этому же занятию предавался и старый русский тренер из белогвардейцев по имени Саша. Джерри любил и уважал его. Саша сидел на маленьком складном стульчике, слегка подавшись вперед. Он занимался выездкой монгольских пони в Шанхае уже во времена Договора. Джерри мог слушать его рассказы ночь напролет про три скаковых круга в Шанхае – английский, международный и китайский; про то, как богатые английские торговцы – «короли» – держали по шестьдесят, а то и по сто лошадей каждый, отправляя их морем из одного портового города в другой, вновь и вновь вступая в борьбу за первенство. Саша был мягкий человек философского склада, с голубыми глазами, устремленными вдаль, и с подбородком борца, считающего любые приемы дозволенными. Кроме всего прочего, он тренировал Счастливчика Нельсона. Сидя поодаль от всех, он смотрел в ту сторону где, как решил Джерри, должна быть дверь, не заметная отсюда.

Внезапно шум на трибунах заставил Джерри резко повернуться. Раздался рев. а потом высокий пронзительный крик, толпа на одной из трибун всколыхнулась, и в нее клином врезались полицейские в черно-серой форме. Мгновение, и несколько полицейских уже тащили какого-то несчастного окровавленного карманника к тоннелю, ведущему в подвальный этаж. Джерри совсем ослепило яркое солнце, и когда он снова повернулся к темному паддоку, ему понадобилось несколько секунд для того, чтобы сфокусировать взгляд на неясных очертаниях фигуры господина Дрейка Ко.

Он не сразу узнал его. Первый человек, на которого Уэстерби обратил внимание, был совсем не Ко, а молодой жокей-китаец, стоявший рядом со старым тренером Сашей, – высокий, тонкий, как тростинка, юноша. Он постукивал себя хлыстом по сапогам, как будто повторяя жест, увиденный когда-то на английской гравюре. На нем был костюм цветов Ко. В статье «Голден Ориента» говорилось, что это «серо-стальной (как море) и небесно-голубой, чередующиеся в шахматном порядке». Как и Саша, юноша смотрел на что-то, чего Джерри не видел. В следующее мгновение из-под помоста смешливый толстяк тренер вывел молодого гнедого жеребца. Номера под попоной не было видно, но Джерри узнал коня по фотографии: теперь он оценил, что это за конь. Бывают такие лошади, которым просто нет равных среди себе подобных, и, по мнению Джерри, Счастливчик Нельсон был именно таким. «Превосходное животное, – подумал он, – красивая высокая холка, ясный глаз. Ничуть не похож на гнедых цвета тюремной баланды со светлой гривой и таким же хвостом, за которых на скачках всегда болеют женщины». Учитывая местные условия – а здесь климат сильно ограничивает возможность достижения наилучшей формы, – Счастливчик Нельсон был лучше всех остальных. В этом Джерри был уверен. На какое-то мгновение состояние жеребца вызвало у него тревогу: бока и задние ноги слишком блестят от пота. Он снова перевел взгляд на глаза Нельсона: ясные, незамутненные. Ему стала понятна слегка неестественная потливость жеребца, и сердце снова возрадовалось: этот хитрый дьявол Ко приказал облить лошадь из шланга, чтобы он хуже выглядел. Джерри с радостью вспомнил, что именно так в подобной ситуации повел бы себя старик Самбо.

Пришло время перевести взгляд с жеребца на его хозяина.

Господин Дрейк Ко, кавалер ордена Британской Империи, обладатель внушительной суммы в полмиллиона американских долларов, человек, заявивший, что он – сторонник Чан Мао-ши, стоял в стороне, в тени, отбрасываемой белой бетонной колонной диаметром около трех метров. На первый взгляд, это был человек не слишком привлекательной, но и не отталкивающей наружности, высокий и сутулый, словно человек, которого приучила к этому его профессия – зубной врач или сапожник. Он был одет так, как одеваются англичане: серые мешковатые брюки из шерстяной фланели и черный двубортный блейзер, немного длинноватый в талии, что подчеркивало несуразность и угловатость его худощавой фигуры. Лицо и шея блестели, словно хорошо начищенная кожа, и были совершенно лишены растительности, а многочисленные морщины, избороздившие их, казались резкими, словно складки, заглаженные утюгом. Цвет лица Ко был темнее, чем предполагал Джерри: он готов был заподозрить, что в нем есть арабская или индийская кровь. Он носил все тот же немыслимый головной убор, что и на фотографии, – темно-синий берет. Уши торчали из-под него, как кремовые розы на торте. Глаза, и без того очень узкие, из-за берета казались еще более удлиненными. Коричневые итальянские туфли, белая рубашка с открытым воротом. В руках нет ничего, даже бинокля: зато на лице великолепная, на полмиллиона долларов улыбка, во рту сверкает золото – кажется, он радуется не столько за себя, сколько за всех остальных.

Но было еще кое-что – скорее, намек. Это как внутреннее электричество: метрдотели, швейцары и журналисты обычно определяют сие свойство с первого взгляда; у старика Самбо оно п о ч т а было: в нем был намек на то, что если он захочет, в его распоряжении через мгновение окажутся огромные средства, и если ему понадобится, никому не ведомые люди в мгновение ока принесут все, что он потребует на блюдечке с голубой каемочкой.

Картинка ожила. Распорядитель скачек приказал жокеям оседлать лошадей. Смешливый мафу сдернул попону, и Джерри, к своему удовольствию, заметил, что по приказанию Ко жеребца еще и почистили щеткой против волоса, чтобы сделать якобы плохое состояние еще более явным. Тоненький, как тростинка, жокей не очень ловко и не очень быстро вспрыгнул в седло, что-то дружелюбно сказав сверху Ко – должно быть, из-за нервного напряжения забыв о разделяющей их дистанции. Ко, которого от Джерри отделял жеребец, уже решил уйти, но повернулся и что-то резко ответил – что-то односложное, чего Джерри расслышать не мог. При этом он даже не смотрел на того, к кому обращался, и ему было все равно, услышит ли его еще кто-нибудь. Что это было? Выговор? Слова ободрения? Приказ слуге? Ко не перестал широко улыбаться, но голос его звучал жестко, словно щелчок кнута. Жеребец с всадником направились в одну сторону, Ко – в другую, а Джерри снова помчался через ресторан на балкон, протиснулся к самому краю и посмотрел вниз.

К этому времени Ко был уже не один, а с супругой. Джерри так и не понял, пришли они на трибуну вместе или она присоединилась к нему позже. Женщина была очень миниатюрной. Он обратил внимание на блеск черного шелка и движение в толпе вокруг – это мужчины уступали ей дорогу. Трибуна заполнялась зрителями. Ее голова не доходила им и до плеч. Он снова нашел ее взглядом рядом с Ко: изящную и безупречную жену-китаянку, надменную, пожилую, такую холеную и ухоженную, что невозможно было представить, что она когда-то была моложе и носила что-то другое, а не этот шелковый, расшитый золотом, с великолепными воздушными застежками наряд от парижского модельера. Когда они с Кро, уже совсем одуревшие, как-то сидели перед небольшим проектором, Кро вдруг дал волю своей фантазии: «Жена доставляет ему немало хлопот, – сказал он. – Любит стащить что-нибудь в больших универмагах. Ко приходится посылать своих людей заранее, чтобы предупредить администрацию магазина и пообещать, что они заплатят за все, что она стянет».

В статье «Голден Ориент» о жене говорилось, как о «деловом партнере в начале его карьеры». Читая между строк, Джерри догадался, что она была одной из девушек с танцплощадки «Ритц».

Рев толпы нарастал.

– Ты поставил на нее, Уэстерби? Ты поставил на нее, парень? – Шотландец Клайв Портон наседал на Джерри, пот буквально лил с него градом (а все – спиртное!) – Это же такая лошадь, черт меня побери! Даже при таких ставках все-таки можно кое-что выиграть! Ну, давай-давай, это верняк!

Объявили старт, это избавило Джерри от необходимости отвечать. Шум на мгновение захлебнулся, потом снова набрал силу и взмыл к небу. Вокруг слышны то и дело повторяемые имена и номера лошадей. Старт, и лошади рванули вперед. Первые двести метров всегда подождите: скоро на смену безмятежному спокойствию придет отчаянная борьба.

Когда лошадей на рассвете выводят на выездку, вспомнил Джерри, копыта обматывают тряпками, чтобы не потревожить сон обитателей окрестных домов. Бывало, в давние времена, в перерыве между военными очерками и похмельем, Джерри иногда вставал рано утром и приходил сюда просто посмотреть на лошадей. Если ему везло и он встречал здесь кого-нибудь из своих влиятельных (в здешнем мире) друзей, он возвращался вместе с ними в многоэтажные конюшни с кондиционированным воздухом, чтобы посмотреть, как четвероногих нежат и лелеют. Днем шум транспорта полностью заглушал конский топот, и сверкающие в лучах солнца лошади, плотной группой бежавшие по дальней стороне скакового крута, казалось, медленно и совершенно беззвучно продвигались вперед, как будто плыли по изумрудно-зеленой реке.

– Моя все время впереди, – не очень уверенно объявил Клайв Портон, наблюдая за заездом в бинокль. – Фаворит не подводит. Великолепно. Отлично сработано, отлично.

Лошади пришли к последнему повороту перед выходом на финишную прямую.

– Ну же, ну, постарайся! Эй, ты, кретин, а плетка у тебя зачем? – пронзительно кричал Портон.

Теперь уже даже невооруженным глазом было видно, что вперед выходит серо-голубой жокей Счастливчика Нельсона и что остальные участники заезда уважительно уступают ему дорогу. Еще один жеребец попытался составить ему конкуренцию, но сдался и отстал. Лошадь, на которую ставил Портон, отставала уже на три корпуса, хотя жокей изо всех сил старался ее подогнать.

– Не согласен! – орал Портон. – Где распорядитель, черт побери? Этого коня придержали! Я впервые в жизни вижу, чтобы коня так бесстыдно сдерживали!

Когда Счастливчик Нельсон грациозно пересек финишную линию, Джерри снова быстро перевел взгляд направо и вниз.

Дрейк Ко не выказал никаких эмоций. И это не была просто восточная невозмутимость: в этот миф Джерри никогда не верил. Безусловно, это не было безразличием. Господин Дрейк Ко просто наблюдал за вполне устраивающим его развитием событий: войска торжественно проходят мимо, держа равнение на него. Невероятная жена стояла рядом, по ее спине тоже нельзя было ни о чем догадаться, кроме того, что после всех трудностей и битв, которые выпали на ее долю, сейчас наконец исполняют гимн в ее честь. На долю секунды она напомнила Джерри старушку Пет в молодые годы. «Пет выглядела точно так же, – подумал Джерри, – когда какая-нибудь лошадь Самбо, его гордость и надежда, приходила к финишу одной из последних. Она стояла точно так же и не сдавалась, несмотря на неудачу».

Церемония вручения призов била моментом, когда можно было предаться воспоминаниям.

Хотя нигде не было буфета, где угощали бы пирожными (как это обычно бывает на деревенском празднике где-нибудь в Англии), солнце, несомненно, светило гораздо ярче, чем могли бы надеяться самые оптимистичные организаторы праздника туманного Альбиона; серебряные кубки были гораздо роскошнее маленького поцарапанного кубка, вручаемого эсквайром победителю в заезде на три круга. Шестьдесят полицейских в форме, возможно, тоже выглядели немножко претенциозно, но благородная дама в шляпе «тюрбан» (такие были в моде в тридцатые годы нашего столетия), важно восседавшая во главе длинного стола, покрытого белой скатертью, была такой приторно-слащавой и высокомерной, что самый взыскательный сторонник соблюдения традиций своей родины не мог бы пожелать ничего лучшего. Дама хорошо знала, что полагается делать в таких случаях. Дрейк Ко и его жена, оба широко улыбаясь (Ко по-прежнему был в берете), выступили из группы болельщиков, бурно выражавших восторг, и Ко принял кубок в свои руки. Все это произошло так быстро, что фотограф оказался застигнутым врасплох и не успел их сфотографировать. Ему пришлось просить всех присутствующих повторить торжественный аккорд церемонии. Это вызвало немалое неудовольствие со стороны благородной дамы, и Джерри сквозь гомон праздной толпы зрителей уловил слова «чертов зануда», произнесенные немного манерно и нараспев. Наконец Ко получил кубок в руки, а благородная дама приняла букет гардений, которые стоили не меньше шестисот долларов, с таким видом, словно делает кому-то одолжение: Восток и Запад вернулись каждый в свой мир, к своему раздельному существованию.

– Будете писать о нем? – благосклонно переспросил капитан Грант.

Они неторопливо шагали к трибунам.

– М-мм, по правде сказать, да, – признался Джерри с улыбкой. – Как-то очень неожиданно он преподнес всем этот сюрприз, вы не согласны?

– О да, Дрейк в этом заезде несомненно заткнул всех за пояс, – сухо откликнулся Грант. – Вы очень ловко его разгадали. Лучше, чем мы. Хотите поговорить с ним?

– Поговорить с кем?

– С Ко. Пока он еще не пришел в себя после победы. Может быть, вам удастся кое-что из него вытянуть, – добавил Грант с все той же доброжелательной улыбкой. – Пойдемте, я вас представлю.

Джерри не колебался ни минуты. Как у репортера, у него были все основания сказать «да». Как у шпиона – трудно сказать. Иногда в Саррате говорят, что ничто на самом деле не представляет угрозы, пока не начинаешь о ней думать.

Окружавшие Ко его друзья и знакомые стояли, рассматривая кубок. Доносился громкий смех. В центре, ближе всего к победителю, стоял тот самый толстый филиппинец со своей красавицей, и Ко дурачился с девушкой, целуя ее то в одну, то в другую щеку. Все вокруг смеялись – кроме жены Ко, которая нарочно отошла в сторону и начала разговор с женщиной-китаянкой ее возраста.

– Это Арпего, – шепнул Грант на ухо Джерри, указывая на толстяка филиппинца. – Он владеет всей Манилой и большинством островов вокруг.

Брюшко Арпего нависало над брючным ремнем, как будто он засунул себе под рубашку большущий камень.

Грант не пошел сразу к Ко, а обратился к плотному китайцу с вкрадчивым выражением лица, который, судя по всему, занимал должность помощника или секретари. Джерри, ожидая, стоял в стороне. Толстяк китаец подошел в сопровождении Гранта.

– Это господин Тиу. – негромко сказал Грант. – Господин Тиу, разрешите представить вам господина Уэстерби, сына того самого Уэстерби.

– Вы хотите говорить с господином Ко, мистер Уэсби?

– Если это удобно.

– Разумеется, удобно, – ответил Тиу, явно пребывая в состоянии эйфории. Он беспрестанно размахивал своими пухлыми руками на уровне живота. На правом запястье сверкали золотые часы. Пальцы на руках слегка согнуты, как будто хотят удержать воду. Тиу весь блестел и лоснился, и практически невозможно было определить его возраст: можно было дать и тридцать, и шестьдесят. Господин Ко победить на скачках, теперь все удобно. Я приводить его сюда. Ждите здесь. Как имя вашего отца?

– Самьюэл, – ответил Джерри.

– Лорд Самьюэл, – уточнил Грант сурово.

– Кто это? – тихо спросил Джерри, когда толстяк Тиу вернулся к шумной толпе китайцев.

– Мажордом в доме Ко. А заодно управляющий, секретарь, носитель портфеля, приближенное лицо, а также специалист по улаживанию всяческих дел. Он при Ко с самого начала. Они во время войны вместе бежали от японцев.

«Заодно и главный полицейский», – подумал Джерри, глядя на Тиу, идущего рядом с хозяином.

Грант снова приступил к церемонии взаимного представления.

– Сэр, – начал он, – это – Уэстерби, чей весьма известный отец, лорд, имел много лошадей, не отличавшихся быстротой. Он также купил несколько скаковых кругов для букмекеров.

– Какая газета? – спросил Ко. Голос звучал резко, мощно и раскатисто. Тем не менее, Джерри готов был поклясться, хоть это его и удивило, что он уловил в нем намек на акцент жителей севера Англии, напомнивший ему о старушке Пет.

Джерри назвал газету.

– А, та самая, где печатают фотографии девушек! – радостно воскликнул Ко. – Я читал эту газету, когда был в Лондоне во время моего пребывания с целью изучения юриспруденции в известной адвокатской корпорации «Грейз Инн». Знаете, почему я читал вашу газету, господин Уэстерби? Я твердо придерживаюсь мнения, что чем больше газет, которые предпочитают печатать фотографии хорошеньких девушек, чем писать о политике, тем больше вероятность того, что мы будем жить в чертовски лучшем мире, господин Уэстерби, – торжественно заявил Ко, безбожно смешивая не к месту используемые идиомы и язык предпринимателей совета директоров. – Не откажите в любезности передать это от меня своей газете, господин Уэстерби. Это мой вам бесплатный совет.

Рассмеявшись, Джерри открыл свой блокнот.

– Я поставил на вашего жеребца, господин Ко. Каково ощущать себя победителем?

– Думаю, приятнее, чем быть побежденным.

– Это ощущение не приедается?

– Наоборот, с каждым разом оно нравится мне все больше.

– Относится ли это к вашим деловым предприятиям?

– Разумеется.

– Можно ли мне поговорить с госпожой Ко? – Она сейчас занята.

Делая пометки в блокноте, Джерри почувствовал знакомый запах, мешавший ему сосредоточиться. Это был терпкий и пикантный запах французского мыла – сочетание миндаля и розовой воды. Его любила одна из его бывших жен. Судя по всему, к нему неравнодушен и лоснящийся господин Тиу – наверное, считает, что он усиливает его неотразимость.

– Ваша формула победы, господин Ко?

– Упорная работа. Никакой политики. Никаких бессонных ночей.

– Вы богаче, чем были десять минут назад?

– Я и десять минут назад был достаточно богат. Вы можете передать своей газете, что я очень восхищаюсь английским образом жизни.

– Даже несмотря на то, что мы не очень упорно работаем? И много занимаемся политикой?

– Вы просто передайте, – повторил Ко, глядя ему прямо в глаза.

Это звучало как приказ.

– Что приносит вам удачу, господин Ко?

Ко сделал вид, что не услышал вопроса, но улыбка медленно сползла с его лица. Он смотрел прямо на Джерри узкими, как щелочки, глазами, словно оценивая его. Мимика стала заметно жестче.

– Что приносит вам удачу, сэр? – повторил Джерри. Последовало долгое молчание.

– Без комментариев, – ответил Ко, по-прежнему глядя Джерри прямо в глаза.

Искушение добиться ответа стало совершенно непреодолимым.

– Не будьте жестоки, господин Ко, – настаивал Джерри, широко улыбаясь. – В мире полно людей, которые мечтают разбогатеть и стать такими же, как вы. Подскажите им, как этого добиться, только намекните. Что приносит вам такую большую удачу?

– Не суйте свой нос, куда не следует, черт побери, – резко ответил Ко и, даже не стараясь казаться вежливым, повернулся спиной и пошел прочь. В то же мгновение Тиу неторопливо сделал полшага вперед и, положив свою мягкую руку чуть ниже плеча Джерри, преградил ему дорогу.

– Надеетесь ли вы победить в следующий раз, господин Ко? – прокричал Джерри поверх плеча Тиу вслед удаляющейся спине.

– Об этом лучше спросить у жеребца, господин Уэсби, – посоветовал Тиу, улыбаясь всем пухлым лицом и по-прежнему не снимая руки с предплечья Джерри.

Возможно, это действительно было бы разумнее, потому что Ко, уже совершенно позабыв о корреспонденте, успел вернуться к своему другу господину Арпего, филиппинцу, и они, как и раньше, разговаривали и смеялись. Дрейк Ко был крутым парнем, вспомнилось Джерри. Дрейку Ко нельзя было рассказать какую-нибудь сказочку. Но Тиу тоже неплохо со всем справляется…

Пока они возвращались к основной трибуне. Грант в душе посмеивался.

– Когда в прошлый раз победил жеребец Ко, он не согласился даже отвести его в паддок после заезда, – вспомнил он. – Только махнул рукой, чтобы кто-нибудь увел его. Даже подойти не захотел.

– Черт побери, но почему же?

– Не ожидал, что тот победит, вот почему. Не предупредил своих друзей чиу-чау. Ему было неловко перед ними. Может быть, и сейчас так же, когда вы спросили его об удаче.

– А как получилось, что он стал одним из распорядителей?

– Наверняка поручил Тиу купить для него голоса. Это дело обычное. Ну ладно, всего хорошего. Не забудьте получить свой выигрыш.

Вот тогда-то непревзойденный мастер своего дела Уэстерби неожиданно и вытянул козырную карту.

Уже закончился последний забег. Джерри разбогател на четыре тысячи долларов, Люк куда-то исчез. Джерри искал его в Американском клубе, в клубе «Лузитано» и еще в нескольких других, но там его либо не видели, либо вышвырнули. С территории ипподрома можно было выйти только через одни ворота, поэтому Джерри двинулся к выходу. Машины не соблюдали никаких правил. «Роллс-ройсы» и «мерседесы» так и норовили выехать на тротуар, а сзади напирала толпа. Джерри решил не вступать в борьбу за право сесть в такси и двинулся вперед по узкому тротуару. Тут-то он и увидел, к своему огромному удивлению, Дрейка Ко – одного, выходящего из калитки на другой стороне дороги. В первый раз с тех пор, как Джерри увидел его, он не улыбался. Подойдя к кромке тротуара, он минуту-другую постоял в нерешительности, раздумывая, стоит ли переходить улицу, но решил остаться там, где был, и стал внимательно вглядываться в поток машин. Ждет «Роллс-ройс Фантом», – подумал Джерри, вспомнив о машинах в гараже на Хедлэнд-роуд. Или «мере», или «крайслер». Неожиданно Джерри увидел, как Ко сорвал берет и выставил руку в сторону, словно голосуя, – так держат мишень для ружейного выстрела Вокруг глаз и губ Ко снова разбежались морщинки – золотые зубы блеснули в радостной улыбке. Возле него, заскрежетав тормозами, остановился, не обращая ни малейшего внимания на все остальные автомобили, не «роллс-ройс», не «мерс» или «крайслер», а длинный красный «ягуар» с поднятой крышей. Джерри не мог бы не заметить этого, даже если бы хотел. Один скрежет тормозов заставил шедших по тротуару повернуть голову в сторону. Джерри приметил номер, память сразу же зафиксировала его.

Ко сел в машину, оживленный и возбужденный так, как будто никогда в жизни не ездил в машине с откидным верхом. Джерри увидел, что еще до того, как машина отъехала, он уже оживленно говорил и смеялся. Еще Джерри успел рассмотреть женщину, сидевшую за рулем, – развевающийся голубой шарф, темные очки, длинные светлые волосы. Она наклонилась, перегнувшись через Ко, чтобы закрыть дверцу на предохранитель, – настоящая красавица. Рука Дрейка по-хозяйски покоилась на глубоком вырезе платья. Победитель жестикулировал, наверняка рассказывая в мельчайших подробностях о своем выигрыше. Машина тронулась, и он очень не по-китайски поцеловал ее в щеку, а потом еще и еще: и трудно объяснить почему, но эти поцелуи казались более искренними, чем те, которые Ко запечатлел на щечках спутницы господина Арпего.

Железная калитка на другой стороне улицы, из которой вышел Ко, была по-прежнему открыта. У Джерри от всего увиденного голова буквально пошла кругом. Он пересек улицу, увертываясь от машин, и вошел в калитку. На старом колониальном кладбище буйно разрослась зелень, воздух был напоен запахом цветов, а огромные старые деревья давали густую тень. Джерри никогда не приходил сюда раньше и был потрясен, оказавшись в таком уединенном месте. Кладбище располагалось на склоне холма, вокруг небольшой старой церквушки, постепенно приходившей в упадок. На ее потрескавшихся стенах играли отблески вечернего солнца, пробивавшегося сквозь листву деревьев. Из проволочной конуры на Джерри яростно залаяла тощая восточноевропейская овчарка.

Джерри огляделся, не очень хорошо понимая, зачем он пришел и что ищет. Могилы здесь были разные – старые и новые и похоронены в них были люди разных рас и вероисповеданий. Могилы белой русской эмиграции с массивными темными православными крестами и длинными витиеватыми надписями, напоминавшими о пышности царского режима. Джерри представил себе, как они стоят на кладбище где-нибудь в России, засыпанные снегом. На одном из памятников было описание бесприютных скитаний какой-то русской княгини, и Джерри задержался на минуту, чтобы прочитать его: из Таллина в Пекин (даты), потом из Пекина в Шанхай (снова даты), приехала в Гонконг в сорок девятом, незадолго до смерти. Имела поместья в Екатеринбурге, с вызовом было добавлено в конце эпитафии. Не тот ли это Шанхай?

Он обратил взор на живых: три старика в голубых, похожих на пижамы, костюмах, молча сидели на скамейке в тени. Они повесили клетки со своими птицами на ветви дерева над головой, чтобы птицы могли слышать пение, не заглушаемое шумом автомобилей и стрекотом цикад. Два могильщика закапывали новую могилу. Никто не провожал покойника По-прежнему не сознавая, чего же он ищет, Джерри подошел к ступенькам, ведущим в церквушку. Заглянул внутрь. После яркого солнечного света ему показалось, что там совсем темно. Из мрака на него смотрела старая женщина. Он отпрянул. Овчарка еще сильнее зашлась в лае. Она была совсем молодой. Цикады стрекотали оглушительно громко, за ним ворчание собаки было почти не слышно. В воздухе стоял запах цветов, немного отдающий гнилью. И тут в голову Джерри пришла одна мысль – это было почти озарение. Им овладела решимость довести дело до конца.

Церковный служитель был приветлив и суховато-вежлив. Он не говорил по-английски. Церковные книги были очень старыми, записи в них напоминали банковские книги давних времен. Джерри сидел, медленно переворачивая страницы, читая имена, даты рождения, смерти и похорон; напоследок он посмотрел на план кладбища: участок, номер. Найдя то, что искал, он снова вышел на воздух и пошел по другой тропинке – вверх, по направлению к крутому склону. Вокруг порхало множество бабочек. Стайка школьниц на пешеходном мостике хихикала, глядя на него. Джерри снял пиджак и перекинул его через плечо. Пройдя мимо высоких кустарников, он добрался до скошенного выступа, заросшего желтой травой. Памятники были совсем небольшими – меньше метра. Джерри обошел их, проверяя номера, пока не оказался перед низкой металлической оградой с калиткой, на которой стоял номер 728. Статуя изображала маленького кудрявого мальчика в натуральную величину в бриджах и в итонском пиджаке, какие носили во времена королевы Виктории. Вечерние бабочки беззаботно порхали вокруг его головы. Это был типично английский ребенок. Надпись на памятнике гласила: «Нельсону Ко. Любим и помним». Дальше шло множество дат, и Джерри не сразу понял, что означают эти десять лет подряд, ни один год не пропущен, последний – 1968. В следующую секунду он осознал, что это были те десять лет, которые прожил этот мальчик, – благодарность судьбе за каждый прожитый день. На нижней ступеньке постамента лежал большой букет орхидей, с которого даже не сняли бумагу.

Ко благодарил Нельсона за свою победу. По крайней мере, Джерри понял, почему тот упорно не желал отвечать на вопрос об удаче, – это было вторжение в его сокровенные чувства.

Бывает усталость, знакомая только секретным агентам, – когда вдруг чувствуешь непреодолимый соблазн проявить благородство и великодушие, но это может стать «поцелуем смерти», предвестником беды. Джерри постоял еще минуту, глядя на орхидеи, на каменного мальчика, сопоставляя это с тем, что он слышал и знал по собственному опыту. У Джерри появилось непреодолимо опасное ощущение завершенности, как будто он встретил каких-то людей, а потом вдруг обнаружил, что это – его собственная семья. У него было чувство, как будто он нашел то, к чему долго стремился.

Перед ним был человек. Он живет в таком-то доме, у него такая-то жена, у него цель в жизни и он играет по правилам, которые Джерри нетрудно понять. Человек, не имеющий определенных политических убеждений. Однако в тот момент Джерри понял его лучше, чем когда-либо понимал сам себя. Мальчик из бедной семьи чиу-чау в конце концов становится распорядителем Жокейского клуба, кавалером ордена Британской Империи, приказывает перед забегом окатить своего жеребца из шланга. Мальчик из Хакка, который вел цыганскую жизнь и которому лодка заменяла дом, устраивает своему сыну христианские похороны по баптистскому обряду и ставит на его могиле английский памятник. Капиталист, который ненавидит политику. Юрист, не достигший больших профессиональных высот, главарь организованной преступной группировки; человек, который строит больницы и управляет авиакомпанией, замешанной в торговле наркотиками. Жертвователь денег на религиозные храмы играет в крокет и разъезжает на «роллс-ройсе». Американский бар в китайском саду, и русское золото на доверительном счету. Все, что он узнал о Ко, складывалось в сложную мозаику, и некоторые ее части трудно было увязать друг с другом, но все это в тот момент нисколько не тревожило Джерри; это не казалось зловещим предзнаменованием или необъяснимым парадоксом. Скорее наоборот, он воспринимал все эти обстоятельства как детали, сплавленные самим Ко, его целенаправленными усилиями и жесткой волей в единое целое – в лице одного, хотя и очень неоднозначного человека, который чем-то довольно сильно напоминал Джерри старину Самбо. Но, пожалуй, другое ощущение было еще сильнее – казалось, что общество этого человека ему не претит. Уэстерби вернулся к выходу с ощущением спокойствия, великодушия и щедрости, как будто не Ко, а он выиграл забег. Но на дороге реальность снова привела его в чувство.

Машин было уже немного, и ему сразу удалось найти такси. Они не проехали и сотни метров, как Джерри увидел Люка: тот выписывал кренделя на кромке тротуара. Удалось уговорить его сесть в такси и высадить у входа в клуб иностранных корреспондентов. Из гостиницы «Фурэма Хотел» Уэстерби позвонил домой Кро: дал два звонка и положил трубку, потом снова набрал номер и услышал, как Кро вопрошает: «Кто вам нужен, черт побери?» Он попросил господина Сэвиджа, в ответ его послали куда подальше и сообщили, что он не туда попал; потом, выждав полчаса, давая возможность Кро добраться до другого телефона, Джерри пешком дошел до отеля «Хилтон» и снова перезвонил.

– Наш друг объявился собственной персоной, – сказал Джерри. – Был в центре всеобщего внимания из-за большого выигрыша. Когда все кончилось, очень славная белокурая дама подвезла его в спортивной машине – Джерри назвал номер машины. – Ясно, что отношения между ними дружеские. Они вели себя очень демонстративно и не по-китайски.

– Круглоглазая? Европейская женщина?

– Конечно, черт побери, круглоглазая! Где, черт возьми, ты видел…

– Господи Иисусе, – негромко выдохнул Кро и повесил трубку, прежде чем Джерри успел рассказать ему о храме маленького Нельсона.