"Нептунова арфа (с сокращениями)" - читать интересную книгу автора (Балабуха Андрей)

6

Янгу понадобилось сделать три рейса, чтобы на крохотной надувной «ладожке» перевезти гостей на катер. Лодчонка была двухместная, и когда в последний заход они оказались в ней втроем — вместе с Папалеаиаиной и Жюстин, то, хотя в пассажирках было от силы килограммов сто на двоих, вода едва не переплескивала через баллоны. Благо еще залив распластался, словно отутюженный тяжелым серебром полной луны… Аракелов, стоя на корме катера и чуть придерживаясь за леер, помогал гостям взбираться на борт, а потом спрыгивать в кокпит. Там сразу стало тесно, и Блюминг увел Папазянов и Кортехо в салон, а сам юркнул в рубку и уже оттуда спросил:

— Двинулись, Александр Никитич?

Аракелов, закреплявший буксирный конец лодки на кнехте, выпрямился:

— Давай, Веня, на малых…

Легко преодолевая встречное течение начинающегося прилива, катер даже на малых оборотах быстро — всего за каких-нибудь минут двадцать — двадцать пять — достиг выхода из бухты. Врезанные в темноту тропического неба, мерцающие под луной контуры скалистых мысов с запада и востока отступили назад и слились с контуром острова. Янг внимательно смотрел на берег: когда вершина западного мыса окажется в створе с двугорбым выступом на гребне кальдеры — значит, они достигли места. Еще минут пять… Янг вылез из кокпита на палубу, прошел на нос катера и в ту самую минуту, когда он встал прямо над вскипающим у форштевня белым буруном, Аракелов скомандовал:

— Стоп! Орсон, якорь!

Янг сбросил за борт блестящий, на вид несерьезный, игрушечный, но вместе с тем ощутимо увесистый для катерного — килограммов восемь, не меньше — якорь Горбунова. Одновременно левой рукой он снял со стопора якорь-шпиль. За бортом плеснуло, несколько брызг попали ему в лицо; трос с текучим потрескиванием, особенно слышным сейчас, в наступившей после выключения двигателя тишине, нарушаемой лишь мягким хлюпаньем мелкой зыби под бортом, сматывался, с барабана и уходил в воду. Прилив неторопливо влек катер к берегу. Потом легкий рывок — якорь взял дно. Янг застопорил лебедку и вернулся в кокпит. Там уже распоряжался Аракелов.

— Итак, леди и джентльмены, прошу приготовиться к погружению. Снаряжение в каюте — Веня, раздай, пожалуйста, и помоги подогнать. В воду идем вместе, на катере никого не должно остаться минут через… — он посмотрел на часы, — двадцать, не больше. Нырять умеют все. Но береженого, как говорится, бог бережет. А потому я страхую Аину и Жюстин, ты, Веня, возьми на себя Гранта, а вы, Орсон, пригляните за Карлосом. Возражений нет?

— Возражений-то нет, — негромко протянул Кортехо. — Зато есть вопросы.

— На вопросы мы отвечать будем потом.

— Кто это мы?

— Мы — это мы. — Аракелов довольно ухмыльнулся. — Мистер Янг, товарищ Блюминг и ваш покорный слуга. Фрайди-Айлендское филармоническое общество.

— Оставь их, Карлос, — вмешалась Жюстин. — Ты ж видишь, они решили молчать до последнего.

Кортехо с комическим видом развел руками и стал примерять подводную амуницию. С носа донеслись звуки лебедочной трещотки: прилив набирал силу, автомат почуял нагрузку и стравил еще несколько саженей якорного троса.

— И долго продлится ваш концерт? — спросила Папалеаиаина.

— Как сказать? — пожал плечами Янг. — Часа полтора примерно.

— А потому, Анна, натритесь-ка термофлексом, — вставил Аракелов. — Вода здесь, конечно, теплая, но…

— Слушайте, моряк, — Папалеаиаина частенько именовала Аракелова таким образом, явно поддразнивая и словно не видя, как он при этом каждый раз поеживается; такие оттенки взаимоотношений всегда разжигали любопытство Янга, и он поклялся себе, что рано или поздно докопается, в чем тут дело. — Слушайте, моряк, я все-таки родилась здесь. И еще в детстве плавала с Центрального Караури на Капа-Кауа, а это двадцать восемь миль, между прочим. Так что…

— Воля ваша, Анна, — Аракелов никак не хотел сдаваться, и Янг не мог взять в толк, что им движет: упрямство или профессиональный педантизм, но лучше бы вы все-таки натерлись. Тем более что плыть — это одно, а просто висеть, под водой… И мне спокойней будет.

— Что с вами сделаешь, — вздохнула Папалеаиаина. — Повинуюсь, мой капитан.

— Вот-вот, так оно лучше будет, — кивнул Аракелов. — Там Веня в каюте термофлекс раздает, давайте.

Папалеаиаина, пригнувшись, шагнула в салон. Аракелов с Янгом остались в кокпите вдвоем.

— Ну что, Алекс? — негромко спросил Янг. — Пора?

Аракелов снова взглянул на часы:

— Да. Минут пять еще есть в запасе. Но не больше. Вы что-нибудь чувствуете?

— Тоскливо делается.

Аракелов прислушался к себе.

— Пожалуй… Под разговор-то и незаметно. Ну давайте.

Янг заглянул в каюту:

— Пора, друзья мои. Третий звонок.

Черная, негостеприимная, когда смотришь с палубы, вода приняла тело нежно и ласково. Янг нырнул, сделал несколько резких движений: фильтр «намордника» работал прекрасно, кислорода хватало. Тогда он всплыл и, придерживаясь рукой за скобу трапа, стал подстраховывать остальных. Женщины скользнули в воду красиво, без всплеска; Янг не удержался и одобрительно поднял руку с выставленным большим пальцем. Грант осторожно и аккуратно спускался по трапу, пока вода не сомкнулась над головой. За ним неуклюже бултыхнулся Кортехо, взметнув фонтан брызг. Последними прыгнули Аракелов и Блюминг. Когда все оказались в сборе, Аракелов включил фонарь и нырнул. Остальные последовали его примеру.

Янг держался чуть позади, так сказать, в арьергарде. Плыть было легко балластный пояс подогнан удачно, а такая глубина не может доставить неудобств даже новичкам вроде порученного его заботам Кортехо. Янг несколькими сильными толчками ластов догнал Карлоса, легонько похлопал по плечу и указал — вперед.

Наконец они добрались до нужного места. Дно здесь поднималось крутым горбом, похожим на панцирь гигантской черепахи. Диаметр горба достигал добрых сорока метров. Этакий холм, подошва которого уходила вниз саженей на двадцать, а вершина не достигала поверхности на какой-нибудь пяток метров. Янг считал себя опытным рифкомбером, и это действительно было так, но в который уже раз за последние дни он подивился аракеловской интуиции: в абсолютной темноте, которую лучи фонарей разгоняли всего на пять-шесть метров, Аракелов на одном чутье вывел их точно в нужное место, вывел не петляя, без спирального поиска, самым прямым, кратчайшим путем. Вот это класс!..

Янг и Блюминг помогли всей компании расположиться на склоне подводного холма. Это было непросто: сидеть под водой — целая наука, а просто висеть не давало приливное течение, все сильнее увлекавшее в сторону берега. Приходилось пристраиваться в самых разнообразных позах, держась за камни, которые здесь, к счастью, были почти чистыми, не обросшими водорослями, и потому давали надежную опору рукам.

Янг посмотрел на часы. Вроде бы самое время. И тут же Аракелов, осветив себя фонарем, поднял руку, призывая ко вниманию. Янг удобно заклинился в щели между двумя валунами. Он уже испытал это вчера ночью и сейчас знал, чего ждать, знал, как это будет; но именно потому весь напрягся в предвкушении, с одной стороны, того чуда, которое будет явлено им сейчас, а с другой — впечатления, которое произведет оно на Папазянов, Кортехо и Папалеаиаину.

В посвистывание, чириканье, чечеточный перестук, шипенье — обычный шумовой фон морской жизни — вплелся вдруг новый звук. Янг ждал его, но все равно он пришел внезапно, пришел, казалось, со всех сторон одновременно. И хотя Янг прекрасно знал, что под водой человек не может определить направление на источник звука, эффект все равно был ошеломляющий. Словно какой-то свифтовский великан протяжно и тоскливо вздохнул, нет, не вздохнул, а взяв гигантскую трубу, дунул — но не просто так, резвясь, от нечего делать, а примериваясь, ласково и умело; так первое, пробное прикосновение смычка к струне становится порой предвестием вдохновенного исполнения… Звук ширился, множился, рос — теперь уже не великан, пусть даже самый невероятно огромный, а, казалось, вся темная, невидимая там, вдали, махина острова пробудилась и, ликуя от полноты сил и ощущени жизни, издавала страстный, трубный, насыщенный потаенной вибрацией клич. Его нельзя было просто слушать и слышать — он пронизывал насквозь, с ним в унисон начинал вибрировать весь организм, все тело, и Янг ощутил, что растворяется в этих волнах звука, медленных и торжественных, тягучих, но не вялых, а мощно-мажорных. Это была песня жизни, но жизни иной, с другим размахом и темпом, с иным пространством и временем. Так мог бы петь Океан, так могла бы петь Земля, будь они едиными живыми существами, для которых нет расстояний и даже вечность — мгновенна. И сам Янг ощутил себя таким вот существом, непередаваемо огромным и древним, посылающим сквозь бездны свой зов и не ждущим ответа, потому что любое ожидание бессмысленно дл него, ибо, сколь бы длительным оно ни было, оно конечно, он же вечен, вечен как Вселенная, и даже если Вселенной не станет, он пребудет всегда, трагически одинокий, но непобедимый и неусмиренный, и будет слать и слать свой зов, и рано или поздно на зов этот откликнется Тот, Та или То, к кому он обращен… И ожидание ответа томило, хотя еще мгновение назад Янг ни за что не поверил бы, что так мучительно может давить нескончаемое одиночество, и, когда терпеть оказалось уже невмочь, когда, сочась кровью, стала рваться душа, ответ вдруг пришел, он родился в глубинах, самых потаенных недрах собственного его существа — родился вместе с новым звуком, захлестнувшим и поглотившим его без остатка. И так прекрасен, так манящ был этот звук, что хотелось идти и идти ему навстречу, и он плыл, плыл сквозь, звездную россыпь, сквозь космические бездны, а звук уходил, он истончался и таял, пока не исчез совсем, и тогда Янг ощутил бархатистую прохладу воды и шероховатую поверхность камня, вдавившегося в бок.

Наваждение кончилось. Сирены умолкли.

Янг медленно приходил в себя.

И это — во второй раз. А каково тем, кто испытал такое впервые? Впрочем, вчера для него это тоже было впервые. И какая, в конце концов, разница, впервые ли, нет ли. Важно — чтобы не в последний раз. Чтобы испытать это еще и еще…

Янг поднес руку к глазам и всмотрелся в светящиеся цифры на часовом дисплее. С ума сойти! Прошло без малого два часа… Он легко оттолкнулс от камня, подвсплыл приблизительно на метр и завис, включив фонарь, — в конусе света блеснула пестрой чешуей и, вильнув, исчезла в темноте небольшая, в ладонь, рыбка. Янг неподвижно замер и вгляделся в дно, выбрав ориентиром три лежащих в ряд камешка. Его не сносило, лишь чуть-чуть поводило то в одну, то в другую сторону — значит, прилив кончился. Янг подплыл к Аракелову, и они обменялись несколькими словами на ватерлинге международном жаргоне рифкомберов, упрощенном и модернизированном варианте языка глухонемых. Тем временем вокруг собрались все остальные. Аракелов жестом предложил следовать за собой и, сильно оттолкнувшись ластами, поплыл вперед. Янг, как и по дороге сюда, пристроился замыкающим.

На катере все собрались в салоне, торопливо вытираясь и одеваясь, — и то сказать, после трехчасовой подводной экскурсии даже Янгу было отнюдь не жарко. И это невзирая на термофлекс… Молодец Алекс, что настоял на своем! Аракелов успел привести себя в порядок первым и теперь достал из шкафчика объемистую шестигранную бутылку, стаканы, плеснул на полтора пальца в каждый, роздал. Янг дорого дал бы за рецепт этого магического напитка, который за последнюю неделю ему дважды пришлось отведать. Однако Аракелов героически отражал прямые атаки и на удивление ловко обходил всяческие ловушки, хотя по этой части Янг не без основания считал себ мастером. Секрет фирмы, мол, и все тут… Янг мелкими глотками прихлебывал темную, напоминающую вкусом старый арманьяк, но, несомненно, безалкогольную жидкость. Внутри медленно разливалось приятное сонное тепло.

Первым нарушил молчание Блюминг:

— Заводить, Александр Никитич?

Аракелов кивнул, и тот исчез в рубке. Фыркнув, завелся двигатель, в его мерном рокоте почти утонул ноющий звук якорь-шпиля. Янг вздохнул, но дисциплинированно отправился на нос — принимать и убирать якорь. Когда он покончил с этим делом и вернулся в каюту, там все еще царило молчание. Наконец Жюстин решилась и повернулась к Аракелову:

— Что это было? Как вы это сделали?

Аракелов рассмеялся.

— Мы этого не делали. И не смогли бы сделать при всем желании.

— Но тогда кто же…

— Никто. Или, если хотите, что. Природа. Мы только назвали это… Точнее, собственно, назвал Орсон. Нептунова Арфа.

— Нептунова Арфа, — задумчиво повторила Папалеаиаина. — Здесь Эолова, там — Нептунова, да?

— Именно так, — коротко кивнул Янг.

— Значит, море… море…

Она подошла к Аракелову, поднялась на цыпочки и быстро поцеловала.

— Спасибо, моряк, вы даже не представляете себе, как это было… — Она резко махнула рукой. — Спасибо!

Прежде, чем Аракелов успел сказать хоть слово, она повернулась к Янгу, чмокнула в щеку:

— И вам, Орсон, спасибо. Какие вы молодцы, ребята, какие вы все трое молодцы… — и выскользнула из каюты в кокпит.

Аракелов озадаченно посмотрел на захлопнувшуюся дверь, но последовать за Папалеаиаиной явно не решился. Пуританин, подумал Янг. Всем бы хорош, но пуританин… Впрочем, это его дело. Зато от Папалеаиаины такого всплеска эмоций Янг никак не ожидал. Скорее это подошло бы Жюстин. Досадно: выходит, он неверно оценил ее характер… Для матерого журналиста, каким был Янг, непростительно. Впрочем, утешил он себя, в главном ошибки не было — Нептунова Арфа произвела впечатление. Вкусный материал, черт побери, из него такое можно сделать… Тянет на хороший цикл передач…

«Господи, до чего они все мне надоели! Расписывали-то как — свобода, мол, океан, пассат, восходы, летучие рыбы… А что мне эти летучие рыбы? Потрошить их да жарить для этих скотов? Чтобы руки — в чешуе да в слизи? Ну уж дудки, хватит с меня. Дня нет, чтобы не поругались. Дня нет, чтоб лечь на сухие простыни — сырость, сырость, сырость… К черту все! Если им это нравится — их дело. А с меня хватит! Ноги моей больше на их паршивой яхте не будет, как только придем в ближайший порт. Если Алю по душе, чтоб им дальше так помыкали — пусть остается. Я и без него проживу. Не пропаду. До него не пропала, так уж теперь и подавно. А если у него хоть чуть-чуть мозги варят, и он сбежит. Вернемся в Аделаиду, там жизнь человеческая. Работаешь — так за деньги. Домой возвращаешься — так действительно домой. Сухо, уютно, телевизор включить можно, в дискотеку сходить, в бар… Хочет, пусть со мной возвращается, хочет — пусть остается, а я в эти игры больше не играю».