"Русь и Орда Книга 2" - читать интересную книгу автора (Каратеев Михаил Дмитриевич)

Глава 42

Тулюбек– ханум очень скоро пришла к заключению, что Улу-Керим прав: зачем долго тянуть? Если даже Карач-мурза вернется скоро,-его совету в этом деле доверять нельзя, потому что он будет заботиться о выгоде своего друга и родича Московского князя. Но кто знает, когда и какая польза ей от Москвы? А Тверской князь уже здесь, в Сарае, только и ждет ее слова, чтобы пересыпать в дворцовую сокровищницу кучу привезенного с собой золота…

Четыре дня спустя она решила на завтра назначить день приема в послала за Улу-Керимри, чтобы через него уведомь о том Тверского князя. Но к тайной ее досаде, к которой, впрочем, непроизвольно примешалась и некоторая доля чисто женской радости,– вместо Улу-Керима в комнату вошел Карач-мурза. Он казался усталым и хмурым, глаза его почти не потеплели даже тогда, когда, отвесив ей почтительно низкий поклон, он поднял голову и, взглянув на нее, промолвил:

– Салам алейкум, великая ханум! Я надеюсь, что за время моего отсутствия Аллах был к тебе неизменно милостив.

– Алейкум салам, царевич. Да будет благословен Аллах, ибо Он и в самом деле не оставляет меня, когда меня оставляют мои друзья.

– Ты знаешь, ханум, почему я должен был тебя ненадолго покинуть.

– Да, тебя захотела видеть больная мать. Но, кроме матери, тебя там ожидала жена. Говорят, она очень красива, и ты, конечно, не спешил с нею расстаться.

– Я выехал из Ургенча на следующий день после того, как похоронил мать, ханум. А если говорить о жене, то она могла мне сделать такой упрек с большим правом, чем женщина, которая назваться моей женой не пожелала. Но она понимает, что упрекать меня – это все равно что роптать на Аллаха за то, что Он создал ее женщиной, а меня мужчиной.

– Фейзула-ханум умерла? – пробормотала Тулюбек, не ожидавшая столь твердого отпора.– Да приблизит Аллах ее душу к своему престолу и да пошлет ей вечное блаженство! Мне жаль, что я тебя огорчила, царевич.

– Не будем больше говорить об этом, ханум. Скажи, все ли тут было спокойно, покуда я ездил, и не случилось ли чего-нибудь, что требовало моей помощи или совета?

– Все было тихо, оглан. А если бы и случилось что важное, то неужели ты думаешь, что с помощью Аллаха я бы и сама не смогла принять правильных решений?

– Ты хочешь сказать, мудрейшая ханум, что я тебе не очень нужен?

– Я хочу сказать, что если тебя не бывает здесь, когда нужно принимать важные решения,– я умею принимать их сама.

– Это хорошо, ханум. Позволено мне будет узнать, какие важные решения были тобою приняты в мое отсутствие? Я спрашиваю об этом только для того, чтобы получить образцы истинной государственной мудрости, которыми я мог бы руководиться в будущем.

– Ты знаешь, что сюда приехал Тверской князь и ожидает у меня приема? – помолчав, спросила Тулюбек-ханум.

– Тверской князь! – воскликнул Карач-мурза.– Что же ему тут нужно?

– Он просит у меня ярлык на великое княжение над Русью.

– И что ты решила ему ответить, ханум?

– Завтра я дам ему ярлык.

– Он уже знает об этом?

– Еще нет. Я как раз хотела послать к нему Улу-Керима, когда ты вошел.

– Значит, я вовремя вошел, ханум. Тверскому кннзю нельзя дать такой ярлык.

– Это почему?

– Над Русью по праву княжит Московский князь Дмитрий. Повелительница Золотой Орды не может идти против закона и помогать обманщику.

– Московский князь получил свой ярлык от Мамая и ему посылает дань. А я хочу поставить над Русью такого князя, который будет платить дань мне.

– Ты ошибаешься, ханум, еще прежде Мамая ярлык на великое княжение дал князю Дмитрию твой почивший супруг, великий хан Азиз-ходжа, да не омрачится ничем его райское блаженство! И если даже изменник Мамай с уважением отнесся к его воле, то неужели нейдешь против нее ты?

– А если Московский князь сам обманул покойного Азиза-ходжу? Тверской князь имеет больше прав на великое княжение!

– Может быть, это сказал тебе тот, кто получил от Тверского князя хороший подарок, ханум. А я сам был в Москве в тот день, когда Тверской князь на кресте клялся в верности Московскому князю и признал себя его младшим братом.

– Аллах! Что значат клятвы этих неверных? Русские князья только и делают, что клянутся на своем кресте и потом нарушают эти клятвы! В их правах и в их старшинстве также трудно разобраться, как в куче песка отыскать самую большую песчинку. И потому с ними надо поступать иначе: Для них единственным законом должна быть воля повелителя Золотой Орды. Законным великим князем будет тот, кому я дам ярлык. А длам его Тверскому князю!

– Если ты это сделаешь, ханум, то уронишь свое царское достоинство перед целой Русью, потому что русский народ не примет этого князя и ты не сможешь заставить его никакой твоей воле.

– Это говоришь ты, оглан?

– Да, ханум. Это можно было бы сделать только силою оружия. Но ты знаешь так же хорошо, как и я, что если мы пошлем войско на Русь, то не пройдет и месяца, как на твоем будет сидеть Магомет-Султан, Айбек или еще какой-нибудь хан.

– У Тверского князя есть собственное войско, и он сам справится с теми, кто посмеет ослушаться моей воли. И ты напрасно теряешь время, оглан, я не изменю своего решения.

– Мне все понятно, ханум, оставаясь твоим первым советником, я, как ты мудро заметила, лишь напрасно теряю время. А потому позволь мне сложить с себя это ставшее ненужным звание и возвратиться, с моими людьми, к себе в улус.

– Лицо ханши вспыхнуло гневом, но лишь на одно неуловимое мгновение. Эта спокойно сказанная фраза, а особенно слова «с моими людьми» сразу напомнили ей истинное положение вещей: если уйдет отсюда Карач-мурза, со своими пятью туменами,– дни ее царствования сочтены. Повелительница Золотой Орды, получившая престол в подарок от любовника, без него она беспомощна и беззащитна, как дитя без няньки! Нет, чтобы избавиться от его опеки и стать настоящей царицей, нужно сначала отыскать другую, более удобную опору и создать силу, повинующуюся только ей. Л пока надо смириться. Быстро пробежав все это в уме, она вскинула на него глаза, полные кроткой укоризны, и сказала:

– Я не верю, что ты меня покинешь, царевич! Ведь ты для меня не только советник… И я не только великая ханум, но и любящая женщина. Если нужно отказаться от моего решения, чтобы удержать тебя,– я отказываюсь от него, хотя и считаю его правильным.

– Я не хочу принуждать тебя, ханум, я хочу, чтобы ты поняла. Слушай, ханум, какой тебе расчет поддерживать Тверского князя? Он вероломен и слаб, на Руси его не любят. А Московский князь силен и любим. Хочешь ты этого или не хочешь,– он все равно останется великим князем потому, что этого хочет весь русский народ, который уже перестал бояться татар. Ведь ты сама знаешь,– Орда теперь не та, что прежде. И потому нам лучше быть в дружбе с Московским князем.

– Я это понимаю, оглан. Но он нам ничего не дает, а Тверской князь предлагает за ярлык много золота и обещает нам платить дань.

– Он не сможет платить тебе никакой дани, потому что на Руси ее собирает и будет собирать Московский князь.

– Чтобы посылать ее Мамаю!

– Сейчас он посылает ее Мамаю, потому что власть Мамая прочна, а у нас в Сарае каждый год менялись ханы. Но раньше князь Дмитрий платил дань Азизу-ходже и тебе будет платить, ханум, когда узнает, что ты утвердилась на престоле своего почившего супруга.

– Хорошо, оглан, я верю тебе. Я не дам ярлыка Тверскому князю. Но мне не хочется самой говорить ему это.

– Если ты повелишь, ханум, я ему скажу. – Скажи, оглан.

Когда князю Михаиле Александровичу сообщили, что с ним, по велению великой ханум, будет говорить Карач-мурза, только что возвратившийся в Сарай,– он сразу почувствовал, что дело его принимает скверный оборот. Все же, еще не теряя надежды и желая узнать, что произошло, он без промедления отправился к Улу-Кериму. Но хитрый царедворец, понимая, что еще не настало время показать себя открытым врагом Карач-мурзы, Тверского князя не принял, сказавшись больным.

Делать было нечего, и на следующий день, в назначенный час, князь Михаила явился во дворец и тотчас был проведен в малый приемный зад, где ожидал его Карач-мурза.

– Будь здрав я благополучен на многие годы, царевич,– поклонившись почтительно, но с соблюдением достоинства, промолвил Тверской князь.– Не ждал я такой радости, что доведется мне повстречаться в Орде со старым знакомцем. Чай, ты меня помнишь?

– Помню, князь. Будь здрав и ты. Я тоже не ждал тебя здесь увидеть. Почто пожаловал?

– Перво-наперво, прознавши о том, что кончилась в Сарае замятия и воцарилась великая супруга благодетеля моего, покойного хана Азиза, почел я долгом своим приехать поклониться нашей царице самолично, дабы знала она, что я ее верный слуга. Здорова ли матушка наша Тулюбек-ханум, да будет к ней вовеки милостив Господь?

– Великая ханум здорова, и Аллах не оставляет ее своими милостями. Ей будет приятно услышать твои слова, и она их от меня услышит. Но сейчас другие дела не позволяют ей принять тебя, и она повелела, чтобы это сделал я. Если у тебя есть какая-нибудь жалоба или челобитье, я готов их выслушать.

– Хотел бы я довести о том царице лично,– помолчав, промолвил князь Михаила,– но если того не можно, что делать? Скажу, как она велит, тебе: да, есть у меня и жалоба, челобитье!

– Говори, князь.

– Ты небось помнишь, царевич, как, назад тому три года, насказали тебе в Москве, будто сею я на Руси усобицы и смуту? И как ты, поверив тем наговорам, обязал меня поцеловать крест Московскому князю, Дмитрею Ивановичу?

– Помню, князь. Я был послан великим ханом, чтобы рассудить вас и наладить промеж вами мир. И сделал это так, как мне повелевала совесть.

– Ты не домысли, что я тебя в чем виню, царевич. Я ведь понимаю,– на всех разом и Бог не угодит. Но вот знай: не минуло с того дня и трех месяцев, как Московский князь, со своим войском, напал на Тверь. Первым напал! Теперь разумеешь, каков он есть и можно ли ему было верить? Небось и волк скажет, что коров дерут зайцы, а на него лишь поклеп!

– Умный человек, когда видит, что над его головой занесен меч, не ждет, пока он опустится, а первым наносит удар. Так поступил и князь Дмитрей.

– Мой меч был в ножнах, царевич!

– Но он был уже хорошо отточен. Если бы ты не готовился к походу и задолго не сговорился о том с князем Ольгердом,– ваши войска не смогли бы тотчас оказаться под стенами Москвы.

– А что мне было делать, коли он сам на меня напал? Я лишь дал ему острастку, и на том стали квиты. Однако он, малое время спустя, снова пограбил мои города, и вот уже четвертый год льется, по его вине, русская кровь и нет в наших землях ни покою, ни мира.

– Чего же ты теперь хочешь?

– Челом хочу бить царице на него, на моего ворога! На Руси нет от него жизни ни одному честному князю, а и ей, царице нашей Тулюбеке, храни ее Бог, какая с того радость и польза, что княжит оп по Мамаеву ярлыку и ему, вашему лиходею и вору, дань платит? И дала бы она ярлык на великое княжение во Владимире мне. Тверскому князю, чей род честнее и старше, московского! Тогда бы и на Руси был порядок, и она, царица, исправно получала бы законом положенную дань. А за ярлык я, вестимо, дал бы богатый выход, да и тебя, царевич, не оставил бы в обиде.

– Везир Улу-Керим уже довел великой ханум твое челобитье. И она повелела мне ответить: великое княжение во Владимире надлежит Московскому князю Дмитрею Ивановичу, который получил свой ярлык от ее покойного супруга, великого хана Азиэа-ходжи, чью волю почитает она священной. А тебе, князю Михаиле, княжить в Твери, с Московским князем жить в мире, с князем же литовским, Ольгердом дружбы не водить, поелику он есть наибольший ворог и Руси и Орды.

*В то время город Владимир официально еще считался столицей Руси и князь, получающий ярлык на Владимирское княжение, тем самым приобретал верховное старшинство.

Выходом называлось особое обложение, которое вносил в ханскую казну князь, получивший ярлык.

– Так,– растерянно пробормотал Михаила Александрович, выслушав этот ответ, не оставлявший ему никакой надежды. – Вот и выходит, что правда-то прежде нас померла.

– Я передал тебе ответ великой ханум,– холодно промолвил Карач-мурза,– а теперь от себя скажу: тебе тот ярлык все одно без пользы, лишь пропали бы зря твои деньги. Тебе не одолеть князя Дмитрея.

– Почто ты так мыслить?

– Потому, что он перед Русской землею чист, а ты кругом замаран. Он с тобой своею силою воюет и татар небось в помощь не зовет, хотя и мог бы. А ты, что ни год, литвинов на Русь приводишь. Нешто она тебе такое простит?

– Москва татарами весь мой род извела,– Русь это тоже знает, почтенный царевич!

– Дмитрей за дедов своих не ответчик, князь. И коли хочешь послушать доброго совета,– покорился бы ты ему с чистым сердцем, как другие князья покорились, ибо выгода ваша не во вражде с ним, а в дружбе.

– За совет спасибо, только уж не обессудь, я второй раз по доброй воле в крапиву не сяду! Мало ты знаешь Дмитрея, от него дружбы да правды дождешься не прежде, чем солнце к нам задом оборотится. За то с ним и бьюсь!

– Что же, бейся, коли хочешь быть битым,– промолвил Карач-мурза.– И на том разговор наш окончим, ждут меня иные дела, а тебе добрый путь!

Спустя два дня расстроенный своей незадачей и проклиная Карач-мурзу,– «ведь мог же московский радельщик, если уж он маленьким не издох, припоздать из Хорезма лишь на день, и все было бы ладно»,– князь Михаила покинул Сарай-Берке. Переправившись, со своей свитой, на правый берег Волги, он полдня шел прямой дорогой на Русь, потом круто свернул на север н направился прямо к ставке Мамая.

Карач– мурза, которому о том сразу же было доложено, минутку подумал, а потом вызвал к себе Рагима.

– Возьми вот это,– сказал он сотнику, протягивая ему серебряную пайцзу и кожаный мешочек с деньгами, – и скачи в Москву. Доведи самому князю Дмитрею, и никому иному: Карач-мурза шлет поклон и спрашивает – здоров ли он, великий князь Московский, и здоров ли аксакал Алексей? И еще скажи: только что был в Сарае Тверской князь Михаила и домогался ярлыка на великое княжение над Русью, и в том ему здесь отказано. И чтобы князь Дмитрей знал: отсюда Тверской князь поехал не в обрат, на Русь, а прямо в ставку Мамая. Это все. Запомнил?

– Запомнил, пресветлый оглан. Мне одному скакать?

– Возьми с собою двух надежных воинов из твоей сотни и по паре самых быстрых коней на каждого. Лети как стрела из лука, и да сопутствует тебе Аллах!

По пути в ставку правобережного хана князь Михаила Александрович успел всесторонне обдумать все, что следует сказать Мамаю, чтобы склонить его па свою сторону. Но все ухищрения его ума оказались тут ненужными: вероломного и жадного временщика столь же мало интересовали вопросы старшинства русских князей, как и соображения справедливости. Его отношение к Руси определялось лишь одним желанием – выкачать из нес как можно больше богатств, а потому он считал, что право на великое княжение всегда имеет тот князь, который может дороже заплатить за ярлык. Выслушав Тверского князя, он сказал:

– Московский князь заплатил за ярлык десять тысяч рублей серебром. Если заплатишь пятнадцать тысяч, я дам ярлык тебе.

– Пятнадцать тысяч рублей! – воскликнул князь Михаила, которого названная сумма кинула в жар.– Помилосердствуй, почтенный эмир, эдакая прорва денег! Ведь ярлык-то еще полдела: может и такое статься, что князь Дмитрей от великого княжения добром отступиться не схочет и надобно будет сгонять его силою.

– Это уж твоя забота,– невозмутимо промолвил Мамай.– А если хочешь, чтобы я дал тебе войско, за каждый тумен плати еще десять тысяч рублей.

*Реальная ценность рубля XIV вв. равняется приблизительно восьмидесяти рублям начала XX в, так что сумма эта действительна была очень велика.

Сколько ни торговался Михаила Александрович, Мамай цены не спустил и лишь согласился отправить вместе с ним своего посла Сары-ходжу, который объявит князю Дмитрию ханскую волю и заставит владимирцев принять нового государя.

С собою у князя Михаилы набралось всего пять тысяч рублей. Отдав их Мамаю и за недостающее оставив в залог сына своего, княжича Ивана,– он получил вожделенный лык и вместе с ханским послом направился ко Владимиру.