"Люди на краю пустыни (The Folk Of The Fringe (1989))" - читать интересную книгу автора (Кард Орсон Скотт)Авторская ремаркаХотя я порой и прекращал писать малую прозу, но никогда не делал этого намеренно. Я даже не замечал, что перестал писать рассказы, пока кто-нибудь не указывал мне на это. Тогда я пытался найти объяснение. Причина заключалась не в том, что я писал романы — некоторые из своих лучших коротких работ я написал уже после того, как закончил первые три книги. Возможно я прекратил их писать потому, что Даже те немногие короткие рассказы, написанные мною за последние несколько лет, фактически представляли собой сюжеты, полностью раскрыть которые можно было только в объеме романа. Поэтому из них трудно было что-либо изъять. «Изменившийся человек и Король Слов» — последний мой рассказ, увидевший свет, потребовал огромных усилий, которые мне пришлось затратить, чтобы сократить его до нужного размера. Я вынужден был многое убрать, что изменило рассказ в худшую сторону. Перед этим я написал два рассказа, столь же слабых, как и те, от которых отказалось издательство Бена Бова еще в те времена, когда я начинал писать. Рассказ, который я написал осенью 1983 года, был первой главой романа. Редакторы обратили внимание на этот факт и не стали покупать у меня этот текст. Думаете, меня это ничуть не обеспокоило? Ведь я был тем самым малым, который в период с 1977 года по 1981 опубликовал более сорока рассказов. Четырежды мои рассказы были представлены в номинациях премии «Хьюго» и дважды в номинациях премии «Небьюла», что обеспечило просто невероятный успех моему второму роману. В общем, вы меня знаете, я тот, кого Тед Уайт обвинил в недостойной саморекламе. И вот теперь я больше не мог писать коротких рассказов. Я даже думать о них не мог. Теперь, казалось бы, не было серьезных причин для беспокойства. Во всяком случае, пока я продаю романы по сходной цене. Мои детишки не умрут от голода только потому, что мне нечего отправить Эду Ферману. Теперь я даже не читал малую прозу. Я не читал ее с тех самых пор как написал свою статью, посвященную обзору малой прозы в журнале «Сайенс Фикшн Ревью». С тех пор я заглянул в журнал не более чем пару раз, и только для того, чтобы прочитать рассказ кого-нибудь из моих близких друзей. Не думаю, что я прочел больше трех научно-фантастических романов, которые сам я не писал с 1982 года. Поэтому когда Марк Ван Нейм и Джон Кессель пригласили меня выступить на семинаре писателей в Сикамор-хилл, что близ города Роли, штат Северная Каролина, я сначала засомневался. Впрочем, к семинарам я относился положительно — в свое время мне нравилось преподавать в Кларионе, и вести курс по написанию НФ прозы в Университете Юты. И там я вел семинары и был в полном восторге от этой работы. В общем, я согласился и сказал, что они могут на меня рассчитывать. А потом я понял, что семинары в Сикамор-хилл будут существенно отличаться от того, с чем я уже имел дело. В Сикамор-хилл мне предстояло подвергнуть риску собственные рассказы, выставив их на обсуждение. А какие, собственно, рассказы я мог предложить? Я выслал положенные тридцать пять долларов, отметил в календаре оставшиеся до выезда дни и ушел с головой в написание «Голоса тех, кого нет» и текста лекции «Первопроходцы космоса» для планетария Хансена в Солт-Лейк-Сити. Уже написав «Голос» до половины, я понял, что должен выбросить этот черновой набросок в корзину. Мной овладело дурное настроение, и я решил, что это не та книга, которую хотелось бы написать. Был уже ноябрь, и я приступил к рассказу для антологии лауреатов премии Кэмпбелла, которую составлял Джордж Мартин. Сроки предоставления текста уже давно истекли. «Вот этот рассказ я и возьму с собой в Сикамор-хилл»,— подумал я. Но это оказался вовсе не короткий рассказ. Закончив третью часть, я понял, что это будет даже не новелла. Если бы я раскрыл весь сюжет так, как это положено делать, то получился бы настоящий роман. Я опять столкнулся с той же проблемой. Хоть убейте, но я, как и прежде, не мог написать короткий рассказ! Я сократил главы, уменьшил количество слов до 42 000 и выслал «Unwyrm» Джорджу. Он сказал мне, что может без труда определить, в каких местах пропущены главы и попросил внести изменения. Я внес изменения, отправил ему новую версию и вдруг понял, что написал половину романа и знал, какой должна быть вторая половина. Так почему бы мне не закончить этот роман? В общем, весь ноябрь и декабрь я занимался тем, что превращал рассказ «Unwyrm» в роман под названием «Wyrms». Я закончил его сразу после Рождества. Потом мне надо было написать новую версию текста лекции для планетария, а после этого я бросился писать статью о компьютерных играх для журнала «Аврал»! И вот наступил Новый год, а я так и не написал ни одного короткого рассказа. Но теперь я уже не мог отказаться от поездки в Сикамор-хилл. В течение всего декабря я время от времени занимался тем, что обдумывал сюжеты рассказов, которые хотел бы написать. Местом действия я выбрал Юту, которую знал лучше, чем какое-либо другое место, а временем действия — будущее. Война с ограниченным применением ядерного оружия и масштабным использованием биологического привела к значительному сокращению населения и изменению климата, который стал холоднее. Но все же надежда на будущее оставалась. Большое Соленое озеро вышло из берегов, затопив наиболее густонаселенные районы Юты. В центре моих рассказов оказались люди, которые уцелели после войны. Но не все, а те, которых я выбрал главными героями. Ими стали мормоны и те не мормоны, которые оказались среди них и были вынуждены приспосабливаться к этой необычайно светской религии. Впервые я погрузился в атмосферу мормонской среды еще в 1980 году, когда набросал сюжет пьесы о маленькой семье актеров, переезжавших из города в город и дававших представления на импровизированной сцене, в которую превращали кузов своего грузовика. Взамен они получали бензин, продукты и запчасти для машины. Впрочем, если бы я попробовал сделать прозу из этих набросков к пьесе, то у меня наверняка получился бы роман, которым я не смог бы воспользоваться на семинаре. Но все же у меня были и другие рассказы на эту тему, хотя их сюжеты были едва разработаны. Один из них был о группе людей, которые идут к полузатопленному Храму, расположенному в Солт-Лейк-Сити, чтобы достать легендарное золото, якобы спрятанное в нем мормонами. В другом действие разворачивалось в сельской общине, расположенной на краю пустыни. Это был рассказ о школьном учителе, который страдал от церебрального паралича и для голосового общения использовал компьютер. Единственная беда заключалась в том, что по средам Грегг Кейзер заканчивал работу во второй половине дня, а сейчас как раз и была вторая половина дня. Мне надо было забрать его и вместе с ним ехать к Марку Ван Нейму, в доме которого я должен был вести семинар. В общем, писать рассказ было уже некогда. У меня оставалось время только на то, чтобы закончить пару других вещей. Это было совершенно необходимо сделать для того, чтобы в мое отсутствие семья не испытывала материальных затруднений. Таким образом, я ехал в Сикамор-хилл, так ничего и не написав, не имея за душой ни единого рассказа. Впрочем, я мог бы дать им фрагмент из «Wyrms», но это было бы настоящим надувательством. Я-то знал, что это хороший роман, во всяком случае не хуже тех, что были созданы мною раньше. Но сумеют ли они оценить его по одному лишь фрагменту? Они, конечно, не захотят читать все триста страниц, но даже если бы и захотели, то уже не было времени делать восемь копий романа. Итак, я упаковал компьютер, но не тот, каким я обычно пользуюсь, а тот, что имел достаточно небольшие размеры для того, чтобы его можно было переносить и в то же самое время обладал достаточной мощностью, чтобы на нем можно было работать с нормальным текстовым редактором. Все, что я успел бы написать во время семинара, я мог бы распечатать на компьютере Марка Ван Нейма, поэтому мне не надо было брать с собой принтер. Погрузив все необходимое в изъеденный ржавчиной «датцун» модели Б-250, выпуска 76-го года, я, оставив в распоряжении жены «рено», выехал за Греггом. Было холодно и дождливо, но для Северной Каролины это обычная январская погода. Впрочем, недавно мы наслаждались исключением из этого правила. Три недели было почти по-летнему тепло, и я выходил на улицу в одной рубашке. Я не взял с собой ни пальто, ни даже свитера и уже начинал понимать, что сделал это не от большого ума. Грегг взял с собой свой «осборн» и чемодан. Когда мы остановились, чтобы заправиться, я купил шесть литров малокалорийной кока-колы. Я уже мечтал о том, что если моей единственной едой станет кока-кола, то я, возможно, сброшу те лишние сорок пять футов, которые я набрал, просидев два последних года за письменным столом. Мы ехали по дорогам 1-85 и US-70, а потом я умудрился забыть номер дороги, на которую мы должны были свернуть. Въехав в Роли, мы немедленно остановились, так как я знал, что мы не должны были через него проезжать. Мы нашли таксофон, позвонили и выяснили, что находимся ближе к цели, чем я думал. В дождь и сумерки трудно найти дорогу к дому, который видел лишь при свете дня. К тому же мои мозги в тот момент не совсем нормально соображали. Я слишком нервничал и поэтому ничего не замечал. В течение следующих нескольких дней мне надо было написать пару рассказов, а потом еще предстояло выслушать, как компания писателей заявит, что «Сонату без аккомпанемента» написал не я, а кто-то другой. Такая чушь могла прийти в голову только мне, а не тем писателям, которых давно печатали, и уж тем более не тем писателям, с которыми я был знаком и к которым относился Ночь выдалась темная, сырая и очень холодная. Когда мы наконец приехали, все уже подкрепились спагетти. И хотя еще осталось некоторое количество пищи, я, сохраняя верность принятому решению уморить себя голодом, не притронулся к ней, а лишь выпил пол-литра коки. После этого меня потянуло в туалет. Температура там была такой, что я подумал, уж не отапливается ли он геотермальной энергией и что если это так, то земля, должно быть, остывает гораздо быстрее, нежели принято считать. Я снова поднялся наверх. Там я обнаружил группу людей, которые сидели за столом, смеялись и наслаждались общением друг с другом. Грегг Кейзер, как всегда, моментально освоился и вступил в разговор. Он держался так, словно каждый день пил пиво с этими ребятами. Я же, как обычно, не имел ни малейшего представления о том, как освоиться в новой обстановке. Я уже давно отношусь с завистью к способности Грегга, не привлекая к себе внимания, незаметно и всего за несколько минут стать своим в любой компании. И всегда складывается такое впечатление, как будто он всю жизнь общался с этими людьми. Я быстро привыкаю к новой обстановке только в тех случаях, когда меня приглашают выступить. Дайте мне только слушателей, и независимо от того, будет ли их десять тысяч или всего десять, я уверен в том, что смогу заставить их слушать меня столько времени, сколько мне нужно. Я никогда в жизни не испытывал страха перед сценой. Но еще большее наслаждение я получаю от бесед, в которых главным предметом обсуждения является сама идея и в ходе которых можно проявить высокий полет мысли. Но я теряюсь, когда попадаю в компанию из десяти человек, многие из которых мне совершенно незнакомы, а манера их общения скорее напоминает вечеринку, где все подшучивают друг над другом и отсутствует тема для серьезного разговора, в который можно было бы вмешаться. Я не размениваюсь на пустую болтовню. В такой ситуации я всегда чувствую себя полным идиотом и, глядя осоловевшими глазами на лица остальных участников компании, я убеждаюсь в том, что они вполне согласны с моей самооценкой. В общем, я делал то, что обычно делаю в подобных случаях. Я отошел подальше от компании, сидевшей за столом, и занялся установкой компьютера. Потом я положил свои бутылки с кокой в холодильник и немного поболтал с женой Марка Раной. Очень скоро все вошло в свое русло, и я наконец освоился. Мы все уже были достаточно долго знакомы, чтобы решить, чьи рассказы обсудим в ближайшие дни. Дело было в среду, и уже наступила ночь, а на следующий день нам предстояло обсудить всего два рассказа: один — Джима Келли, а второй — Грегга Фроста. Мы решили, что в каждый из четырех последующих дней выслушаем и обсудим по четыре рассказа. Поскольку сам я все еще не написал ни одного и оказался единственным, кто приехал не подготовившись, они назначили обсуждение моего первого рассказа на субботу. Я даже не смог сообщить им, какое у него будет название. Впрочем, все отнеслись к этому казусу очень тактично. Но я не сомневался в том, что, вежливо улыбаясь, они мысленно прикидывают, сколько лишних фунтов я приобрел за последнее время. «У этого парня столько лишней плоти, что из нее можно было бы создать четырех маленьких собачек или одного третьеклассника. А у него хватило наглости явиться сюда без единого рассказа». «Ты, параноик,— сказал я себе.— Возьми себя в руки». «Ради всего святого, давай отсюда смоемся,— возразил я сам себе, — давай вернемся туда, где жена и дети совместными усилиями поддерживают иллюзию того, что я умудренный опытом человек». Отложив написание рассказов на четверг и пятницу, я отправился на первый этаж. Лежа в кровати, я понял, что в этом помещении мое тело является основным источником тепла. Внезапно я осознал, что в воздухе пахнет какой-то дрянью. Неужели это дорогуша Тила Браун, такая с виду невинная, но в то же время самодовольная кошечка Ван Неймов, которая сторонилась шумных компаний? Неужели это она? И действительно, я обнаружил в своем будуаре небольшую кучку кошачьего дерьма. Судя по всему, эта ночь приготовила еще немало сюрпризов. Дома в Северной Каролине не рассчитаны на холода. Дело в том, что их стены пропускают воздух, что вызывает некоторый дискомфорт во время резких похолоданий. К утру я чувствовал себя так, словно провел ночь в бараке ГУЛАГа. Я буквально оцепенел от холода. После того как один за другим душ приняли десять человек, горячей воды осталось не слишком много. Я же так поздно лег спать, зачитавшись рассказами участников семинара, что при всем желании не смог бы первым попасть в душ. В общем, когда в десять часов утра мы собрались в столовой, я чувствовал себя не самым лучшим образом. Джон Кессел зачитал нам правила ведения семинара. При этом он старался сохранить бесстрастное выражение лица, но надолго его не хватило. Правила оказались довольно простыми. Каждый по очереди высказывал свои соображения по поводу обсуждаемого рассказа, за исключением самого автора, который молча ждал, пока все закончится. После того как все выскажутся, автор мог ответить своим оппонентам, если, конечно, он будет в состоянии хоть что-то сказать. Я говорю Я вздохнул с облегчением, убедившись в том, что футбольной командой здесь и не пахнет — каждый из нас обладал яркой индивидуальностью. Грегг Фрост, например, и в гробу не сможет сохранять бесстрастное выражение лица. Аллен Уолд носит прическу «конский хвост». Скотт Сандерс выглядит как профессор колледжа в компании первокурсников, которые поражают его своей молодостью. Джим Келли обладает блаженной учтивостью и чувственной внешностью молодого Питера О'Тула. У Стива Карпера такой вид, словно он ради собственного развлечения решает в уме сложные логарифмы, и когда ему попадается наиболее запутанный, то он едва сдерживает смех. В общем, здесь не было ничего такого, что можно обнаружить в обычной раздевалке — никто не зализывал раны и не распускал нюни. Никто не бурчал себе под нос: «Убью. Убью». Но с теми ребятами, что имели наиболее грозный вид, я уже чувствовал себя вполне комфортно. Это был мечтательный и впечатлительный Джон Кессел, который отличался более чем удивительной сообразительностью, а также Марк Ван Нейм — единственный из присутствующих, кто обладал таким же ранимым сердцем, как и я, но которому всегда можно было доверить даже собственный мозг, позволив Ван Нейму провести на нем хирургическую операцию, причем с закрытыми глазами. И конечно Грегг Кейзер, с ним я познакомился, когда вел семинар в Университете Юты (уж не знаю, чему он мог у меня научиться). Всякий раз, когда я на него смотрел, у меня возникало смутное ощущение, что в ходе того семинара я наговорил много глупостей, но из доброты душевной Грегг никому о них не рассказывал. Лишь спустя годы я понял, что это впечатление было абсолютно верным. Вот что я всегда терпеть не мог на семинарах, так это ситуации, когда критики соревнуются друг с другом в том, кто из них наиболее изящным образом выпотрошит свою жертву. После обсуждения первого рассказа стало ясно, что на этом семинаре такого не случится. Да, в комментариях критиков присутствовала доля юмора, но не было и намека на жестокость. У меня не было сомнений в том, что каждый из критиков высказывал свое мнение, учитывая то, какие чувства должен испытывать писатель, выслушивая его замечания. Но никто не вступал в полемику. Если рассказ нам не нравился, мы так и говорили. И объясняли почему. Но главное, что все замечания имели разумные доводы. Я немного смущался когда кто-нибудь обращал внимание на то, что сам я не сумел заметить. Да, эти ребята После обсуждения первого рассказа все участники семинара набросились на невероятных размеров кучу холодных котлет. Решив не нарушать свой аскетический образ жизни, я удалился на первый этаж. Там было слишком холодно, чтобы печатать, но я все же принялся за работу, время от времени умоляя вместе с мистером Скруджем[прим.11] купить побольше угля. Но на самом деле компьютер выделял столько тепла, что мог бы растопить даже лед. Когда я писал рассказ, случилось одно забавное происшествие. Я только что слушал критические замечания высокоинтеллектуальных и талантливых людей. Это было невероятно, но их комментарии пробудили во мне желание написать рассказ! А когда я стал его писать, то почувствовал, что делаю это совершенно непринужденно. С такой легкостью я уже давно не писал. Дело пошло быстро. К двум часам дня я уже написал около третьей части текста. Я уже разработал чрезвычайно запутанное вступление, из которого читатель мог понять только то, что речь идет об учителе, разговаривавшим с помощью компьютера и страдавшим от церебрального паралича. Я был несколько обескуражен — мало того, что я ввел в рассказ небольшой экскурс в историю и дал характеристику общественной среды, мне еще зачем-то понадобилось включать в него лекцию этого учителя. Напряженность между ним и одним из его учеников перерастает в конфликтную ситуацию. Но лекция есть лекция, и неважно под каким соусом ты ее подашь, вот я и боялся, что она окажется скучной. Но как это сделать по-другому, я просто не знал и поэтому оставил все как есть. Мы вернулись встоловую и начали обсуждать следующий рассказ. Это была красочная, вычурная и амбициозная работа, разукрашенная лекциями о Стоунхендже и описаниями упаднического общества которое размножается искусственным путем, занимается кровосмешением и употребляет наркотики. Такого рода произведения всегда заставляли меня задуматься о том, стоит ли мне продолжать читать в университетах лекции о современной литературе. Я хочу сказать, что написано все это было просто превосходно, но сюжет рассказа сводился к заурядному путешествию из пункта А в пункт Б. Он был похож на тот бред, что печатается в «Нью-Йоркере». Но у меня все же возникло подозрение, что я забраковал этот рассказ отчасти потому, что не испытываю никакого сочувствия к людям, которые принимают наркотики. В этом я столь же фанатично убежден, как и в том, что если не есть сладости, то и не пополнеешь, или в том, что мимо Венди надо проезжать не останавливаясь. Но люди, которые намеренно убивают собственный мозг, а потом выясняют, что его у них больше нет, не вызывают во мне никакого сочувствия. Отчасти поэтому я так возненавидел «Нейроманта» (но в то же самое время я и любил его, впрочем, двойственность восприятия всегда была моей сильной стороной, как критика). Затем, когда уже другие стали комментировать этот рассказ, я стал находить в нем достоинства, которое прежде не замечал. Я также начал понимать, что они видят те же изъяны, что и я. Вот тогда я поверил, что они действительно хорошие критики. Члены семинара видели то, что на первый взгляд было незаметно, но тем не менее заставило писателя рассказать эту историю. Это открытие меня и обрадовало, и напугало. Закончив свой рассказ, я, конечно, не стал бы отдавать его на растерзание идиотам, но они таковыми не были, а значит, если бы он им не понравился, мне ничего не оставалось бы, как согласиться с ними. В тот вечер все отправились на ужин. Я специально захватил с собой лишь десять долларов, чтобы избежать искушения последовать их примеру. За все время семинара я так ни разу и не поужинал вместе с остальными. Я поступил так не потому, что мне нужно было закончить рассказ, и не потому, что у меня было мало денег, и уж конечно не потому, что я хотел сбросить лишний вес. Я поступил так потому, что все еще боялся оказаться в ситуации, когда придется обсуждать с ними какую-нибудь малозначительную тему. Когда я сказал, что не размениваюсь на мелкие разговоры, я, конечно, покривил душой. Я без труда могу вступить в разговор с любой группой людей, разделяющих мои убеждения. Но это были другие люди. Эти парни были американцами, а не мормонами. Те из нас, кто вырос в мормонской среде и до сих пор остался ее активной частью, лишь формально являются членами американского общества. Мы можем прикидываться таковыми, но всегда говорим на другом языке. Мы чувствуем себя в своей тарелке, лишь когда идем в ногу с такими же, как мы, божьими избранниками. Если бы эта группа состояла из десяти мормонов, у меня не было бы никаких проблем. Мы обладали бы одинаковым жизненным опытом, говорили бы на одном языке и имели бы одинаковые интересы. Мы могли бы, подшучивая над укладом жизни мормонов, серьезно беседовать на темы, которые можно обсуждать лишь с теми, кто разделяет твои убеждения. Среди же этих людей мне было гораздо труднее преодолеть собственную скованность и вести себя непринужденно. Я доверял их критическим оценкам, но как только мы вышли бы за рамки обсуждения рассказов, они превратились бы в немормонов, и все бы закончилось ночными посиделками и разговорами ни о чем, в ходе которых я чувствовал бы себя все менее и менее комфортно. Я знал это из собственного опыта. Поэтому я был просто счастлив, что мне не надо следовать за ними. И вот я остался у себя и закончил рассказ «На краю пустыни». Учитель выдал шайку спекулянтов и расхитителей. Их сыновья оставили его умирать в овраге на краю пустыни, который неизбежно должен был затопить уже начинавшийся ливень. Он отчаянно пытался преодолеть те несколько футов, которые отделяли его от верхней кромки оврага, когда люди из труппы бродячих актеров (которые позже стали героями длинного рассказа) спасли его. К этому мне уже было нечего добавить. К тому времени когда я подошел к концу, я почувствовал, что изрядно вымотался, но все же был доволен. Я написал короткий рассказ. Его объем был явно меньше 7500 слов, хотя я из него ничего не выбрасывал. Но самое главное заключалось в том, что я написал его В то же самое время я был обеспокоен. Этот рассказ, подумал я, судя по всему, получился. Мне не будет за него стыдно. Но второй рассказ — он целиком отражает те размышления о причастности и непричастности к той или иной общности, которые в тот вечер заставили меня воздержаться от ужина в кругу критиков. Фактически в основе этого рассказа лежали товарищеские взаимоотношения и Едва ли кто-нибудь кроме меня испытывал здесь столь тревожные сомнения. Я заметил, что кое-кто проявляет некоторую нервозность, но большинство присутствующих, казалось, чувствовали себя вполне нормально. У нас появился новый участник — Тим Салливан решил приехать к нам из Вашингтона и прибыл на семинар в последнюю минуту. Его приезд стал приятной неожиданностью, хотя бы потому, что по сравнению с Тимом даже Грегг Фрост выглядел слишком сурово. Теперь на всех обсуждениях эти двое сидели рядом. Номера, которые нам время от времени показывал комический дуэт Грегг amp; Тим, помогли нам избежать чрезмерно серьезного отношения к литературе, за что мы были им весьма благодарны. В то утро обсуждался рассказ Стива Карпера, в нем космический вакуум рассматривался как некая субстанция, которая может проникать в материальные вещи и превращать их в обсидиан. Это была какая-то странная и пугающая идея. Я прочел ранний вариант рассказа, написанного Греггом Кейзером о человеке, попавшем в концлагерь инопланетян, который является полной копией Парижа, за исключением того, что в нем отсутствует население. Это один из лучших рассказов Грегга. Аллен Уолд представил забавную пародию на рассказы о вампирах, но в ней было одно предложение, в котором говорилось о «свинцовых тучах, опорожняющих свой груз». Как и в прошлый раз, это вызвало у некоторых критиков, в том числе и у меня, идиосинкразию и заставило нас начать шумную и веселую дискуссию. Еще до того как началось обсуждение, кое-кто уже отпускал шуточки по поводу того, каким образом и чем именно опорожняются тучи. Но настоящим шедевром оказался рассказ «Вознесение», написанный Скоттом Сандерсом. Смешной, волнующий и безупречный с чисто литературной стороны, он до самого конца держит читателя в напряжении. Каждый из нас сожалел о том, что сам не написал такой текст. Мы даже говорили о том, что он без всякого труда продаст этот рассказ. «Если, конечно, не предложит Эллен Датлоу, — вставил я, — которая забракует его по причине неправильной пунктуации». В тот вечер все пошли ужинать и смотреть фильм. Меня соблазняли присоединиться к остальным, но это был фильм старины Хичкока, один из тех, что недавно восстановили, а у меня в тот момент не возникло желания напрягать мозги. Я пошел к себе и некоторое время трудился над началом «Работы по спасению имущества», но в основном читал рассказы, которые были назначены на субботнее обсуждение. Потом я сел в машину и поехал в Роли, где посмотрел «Опасного Джонни». Этот невероятно глупый фильм оказался именно тем, в чем я тогда нуждался. Увы, когда я вернулся, то обнаружил, что дома все еще никого нет. Дверь была заперта, и я не смог попасть внутрь. Когда я уезжал, Джим Келли и Джон Кессел еще были в доме и беседовали по телефону с Джимом Френкелем из «Блю Джей» об их совместном романе. Но судя по всему, они уже закончили переговоры и уехали, чтобы присоединиться к остальным. Я хотел было еще какое-то время посидеть в машине, не выключая двигателя, но потом передумал и нарушая все данные самому себе обещания, поехал в «Бургер Кинг», где отправил в желудок такое количество еды, на какое он едва ли был рассчитан. Я потратил на это все деньги, которые взял с собой на семинар, но к тому времени я уже действительно проголодался. Помимо прочего, я захватил с собой блокнот, и совершенно неожиданно мне в голову пришло именно то, чего мне как раз не хватало для «Голоса тех, кого нет». Теперь я знал, каким должно быть начало этой вещи. Дело в том, что вся основная часть повествования, которая мне самому очень понравилась, терялась на фоне никуда негодной вступительной части. Но теперь все было в порядке. Вдыхая аромат «чизбургера делюкс», благодаря которому я получал максимум кайфа при минимуме калорий, я написал практически всю первую главу. Кто сказал, что мормоны не умеют веселиться? Теперь у меня не оставалось никаких сомнений. Неважно, что будет дальше, главное то, что я не зря поехал на этот семинар. Я написал рассказ в течение каких-то пяти часов, и, как мне показалось, вполне перспективный рассказ. А теперь я еще и разделался с романом, который уже почти три года портил мне кровь. В субботу я был последним. Второй рассказ Грегга Кейзера представлял собой мощное произведение в стиле фэнтези. В нем речь шла о девушке, которая, проливая собственную кровь в море, заклинает ветер наполнить парус корабля. Марк Ван Нейм представил рассказ о психоаналитике. Эта женщина, специалист по сновидениям, пытается приоткрыть отвратительные тайны, скрываемые от нее маленькой девочкой, которая находится в почти бессознательном состоянии. Джон Кессел представил кусок из своего первого сольного романа, который был настолько прекрасно написан, что, вспомнив, какой халтурой оказался Я пытался дать разумную оценку их работам, но, по правде говоря, с большим трудом заставлял себя отвлечься от размышлений о собственном рассказе. Я все время пытался разглядеть, какие пометки сделал Скотт Сандерс на моем рассказе, который лежал на самом верху сложенной перед ним стопки бумажных листов. При этом я старался сделать это так, чтобы никто не заметил моего интереса. Когда дело дошло до моей работы, к ней отнеслись очень благосклонно. Но мне тогда впервые пришла в голову мысль, что они, наверное, считают чем-то вроде трюка тот факт, что мне удалось всего за несколько часов и прямо в ходе семинара написать целый рассказ. На самом деле я всегда пишу быстро — когда знаю, что писать. Но я не смог бы придумать и написать рассказ за пять часов. Мне нужно обдумать его, потом на некоторое время забыть о нем, потом снова вспомнить, и так неделями, месяцами, а то и годами. Но когда он готов, то все остальное происходит очень быстро. Они не понимали, насколько помог мне этот семинар — когда я сюда приехал, мой рассказ еще не был готов, но к тому моменту, когда я начал его писать, я находился в обстановке, где все было сосредоточено на том, как нужно писать рассказы, я слышал разумные комментарии и читал талантливые работы других писателей, все это оказало на меня глубокое влияние. И дело было не в том, что семинар заставил меня вспомнить, как надо писать рассказы. «На краю пустыни» не был похож на то, что было написано мною раньше. Большинство моих прежних рассказов, если бы я стал писать их сейчас, превратились бы в романы. А «На краю пустыни» В тот вечер мы пошли ужинать к Джону Кесселу и Сью Холл, где собирались доверху набить желудки печеной картошкой. Отбросив всякий стыд, я съел две картофелины в честь того, что к моему великому облегчению «На краю пустыни» благополучно прошел освидетельствование. Мы удержались от нападок на работу Скотта Сандерса, а буквально на следующий день пришел февральский номер «Азимова» с рассказом, который мы только вчера обсуждали. Мы не сомневались в том, что он скоро будет опубликован, и вот пожалуйста! Это было какое-то чудо. «Азимов» уже воплотил в жизнь наше пророчество. И не только это пророчество. Но когда Сандерса засыпали вопросами, он сказал, что не удивится, если другой его рассказ, тот, что мы собирались обсудить следующим утром, тоже продан, причем покупателем является та самая грозная Эллен Датлоу. Он был застенчив и клялся, что наша критика действительно оказалась полезной, но до сих пор рассматривал рассказы как промежуточные работы. Кроме того, они были единственными двумя НФ рассказами, которые Сандерс написал за последние годы. Большинство его рассказов представляли собой традиционную прозу. Это так его радовало, что все мы решили его простить, или по крайней мере сделать вид, что простили. По правде говоря, критические замечания, которые он высказывал в отношении рассказов других авторов, были столь проницательны и полезны, что нам следовало бы заплатить ему за то, что он приехал, причем даже в том случае, если бы он вообще не привез с собой ни одного рассказа. Впрочем, тот факт, что его рассказы уже куплены, несколько омрачил ту непринужденную атмосферу, в которой проходили обсуждения представленных работ. Единственным утешением было то, что свой второй рассказ он продал издательству «Омни», и поэтому не было никакой уверенности в том, что эту работу опубликуют. В тот вечер я чувствовал себя неплохо, так как знал, что мой первый рассказ сочли вполне приемлемым. Я понял, что причиной моего неуклюжего поведения была та неопределенность, которую я испытывал в отношении написания коротких рассказов. Теперь я больше не испытывал желания скрываться от всех на первом этаже. Прочитав работы, которые были представлены к следующему обсуждению, я прямо в халате поднялся наверх. Там я увидел, что все сидят за столами и слушают Марка Ван Нейма, который читает отрывки из статьи Джо Боба, посвященной обзору фильмов. Его язвительная сатира была просто восхитительна, и мы смеялись до упаду. Однако в воскресенье все мое воодушевление куда-то испарилось. Все, что я говорил, казалось мне ужасной глупостью. Позднее, уже по трезвом размышлении, я пришел к выводу, что мои комментарии и в самом деле были глупыми. К счастью, я вовремя это заметил и теперь чаще молчал, предоставив заниматься критикой тем людям, которые еще могли высказывать здравые суждения. Мы объяснили Скотту Сандерсу, почему его рассказ нуждается в серьезной переработке и что она не будет сделана до тех пор, пока художественный отдел «Омни» не решит, что нужно убрать тридцать строк, которые не вмещаются в формат страниц. (На самом деле мне очень понравился его рассказ, но разве я мог сказать ему об этом? Как я мог это сделать, когда он уже потратил несчастные две тысячи долларов?) Стив Карпер представил комический рассказ, который был написан как серия статей в разных журналах. Работа Тима Салливана «Я был юным динозавром» начиналась с того, что один парень, переехав собаку, забрал истекающее кровью животное к себе домой и на ночь положил ее в кровать. Проснувшись, он обнаружил рядом с собой тело сдохшей ночью собаки — этот рассказ прямо-таки в моем стиле. Бедняга Грег Фрост совершил роковую ошибку, назвав свой комический рассказ-мистерию «Убидис». Услышав это название, каждый из нас стал напевать: «Уби-ду-би-ду», изо всех сил подражая голосу Фрэнка Синатры. Грег создал наиболее привлекательную парочку инопланетян из всех, что мне попадались в научной фантастике. Эти два маленьких меховых шарика постоянно спаривались, причем самым непотребным способом. В тот вечер я закончил рассказ «Экспедиция по спасению имущества Храма», и мы вместе с Греггом Кейзером поехали обратно в Гринсборо. На следующий день ему нужно было выходить на работу, поэтому он отказался от участия в последнем дне семинара. Скотт Сандерс и Стив Карпер также уехали еще до окончания семинара, так как у них в понедельник были неотложные дела. Проезжая через Дарем, я умудрился повернуть не туда, куда нужно. Вообще-то я никогда не сбиваюсь с пути, когда в машине нет Грегга. В результате еще одной ошибки мы оказались на полпути от Чапел-хилл. Я не такой безголовый, как это может показаться, но попробуйте сами поездить по дорогам Северной Каролины. Дорожные указатели здесь вечно ставят уже после поворота, о котором они должны предупреждать. Полосы движения резко меняют свое направление, и внезапно оказывается, что ты едешь совсем в другую сторону. Дорожная служба ставит указатели с номерами автодорог лишь там, где сочтет это нужным. Это местный способ показать нам, презренным мешочникам-янки, что мы не так уж умны, как нам кажется. Но все же мы добрались до дома. Мои детишки уже спали, а Кристина еще нет, но я оказался для нее плохой компанией. В течение целого часа я занимался распечаткой своего рассказа на принтере и ксерокопированием. Только после этого мы наконец смогли поговорить. Нечаянно разбудив детей, я сообщил им о своем возвращении. Проснувшись, Эмили еще находилась под впечатлением кошмара, которые постоянно снились ей, пока меня не было дома. Чарли вел себя как ни в чем не бывало и, похоже, был рад видеть меня. Мне было приятно осознавать, что моя настоящая жизнь здесь, а не на семинаре. Мне было трудно поверить, что я отсутствовал всего четыре дня. Я приобрел такой опыт, что моя отлучка казалась гораздо более продолжительной. Ранним солнечным утром я снова отправился в Сикамор-хилл. Джим Келли лишь ночью закончил рассказ, и я еще не получил свой экземпляр. Я должен был успеть прочитать его работу до того, как в одиннадцать часов начнется ее обсуждение. Приехав на место, я тотчас раздал всем экземпляры своего рассказа, а затем принялся за чтение «Крысы», написанной Джимом. Уже через пять минут чтения я был от него просто без ума. «Крыса» оказалась одним из самых замечательных рассказов, которые мне когда-либо приходилось читать. Вторую половину этого произведения Джим написал, воспользовавшись компьютером Марка, и таким образом его рассказ оказался еще одним произведением, частично написанным в Сикамор-хилл. В нем речь шла о крысе, которая тайно проносила наркотики. Она проглотила несколько ампул, а потом изо всех сил пыталась очистить от них свой желудок, чтобы спокойно вернуться в свое обиталище, что было весьма затруднительно сделать. Не так-то просто создать достоверный образ крысы как главного героя рассказа, посвященного проблемам, связанным со сбытом наркотиков в больших городах. Но Джим блестяще справился с этой задачей. Вы сами в этом убедитесь, когда рассказ будет опубликован. Рассказ Аллена Уолда был признан еще недостаточно зрелой работой — за всю свою жизнь он написал не слишком много коротких рассказов, а все его опубликованные тексты были романами. Вспомнив о своих ранних пьесах, я подумал, что по сравнению с ними рассказ Аллена выглядит гораздо лучше. «Работы по спасению имущества» был принят критиками весьма благосклонно. Больше всего я боялся, что они забракуют его из-за обилия религиозных элементов. Но эту деталь вообще оставили без внимания. Несмотря на то, что очень немногие из критиков имели серьезные религиозные убеждения, ощущение близости к святыне, которым пронизан весь этот рассказ, несомненно, произвело должное впечатление. Тогда я понял, что вся эта атмосфера (страна мормонов, погрузившаяся в пучину вод, и уцелевшие люди, которые пытаются сохранить цивилизацию) весьма жизнеспособна, а главное, что я сам как писатель тоже жизнеспособен. Впервые за несколько лет мне удалось написать два коротких рассказа. Мне стало так хорошо, словно я сбросил все лишние сорок пять фунтов, не отказываясь от той еды, которая была мне по вкусу. Вторую половину дня мы провели, устраняя следы беспорядка, устроенного в доме Марка. В результате того, что нам было лень поднимать ноги, ворс на еще довольно новом ковре скатался в шарики. Казалось, что по нему пробежала тысяча кошек. Мы все пропылесосили и вынесли свои кровати в гараж, после чего стали готовиться к вечеринке в честь местных почитателей литературы, которая была намечена на этот вечер. Она должна была стать официальным завершением семинара в Сикамор-хилл. Вечеринка была как вечеринка — я решил, что мне надо обязательно найти кого-нибудь, с кем можно поговорить на животрепещущие темы. Но я до сих пор еще не отошел от веселого возбуждения семинара, и посторонние люди вполне могли подумать, что я нахожусь под кайфом. Но я был не в себе ровно настолько, насколько это позволено мормону. Вечеринка удалась на славу, и все веселились от души. А потом я поехал домой. В течение нескольких последующих дней я вносил в свои работы те исправления, которые были предложены на семинаре. Затем я отправил рассказы своему агенту. Обычно я сам посылал их в журналы, но в отношении по крайней мере одного из них я решил, что он вполне заслуживает того, чтобы вынести его за рамки журналов специфической направленности и что надо поручить продажу моей внежанровой прозы Барбаре Бова. Кроме того, я хотел показать и Бену и Барбаре, что снова пишу рассказы. Я настолько обезумел от радости, что даже сделал еще несколько копий и отправил их декану колледжа в Юте, который следил за моим творчеством, критику одного весьма серьезного мормонского журнала, который только что написал глубокомысленную статью о научной фантастике и некоторым другим людям. Я понятия не имел о том, что они обо мне подумают, когда ни с того ни с сего получат этот рассказ. Мне было не до того, я праздновал победу. Фактически меня не особенно волновало, кто именно купит мои рассказы (хотя я был очень заинтересован в том, чтобы их кто-нибудь купил). Оценка, которую им дали на семинаре, значила для меня гораздо больше, чем любая другая проверка. Эти пять дней заставили меня поверить в компетентность критиков и понять, что их положительный отзыв стоит многого. Я не хочу впадать в слезливую сентиментальность, но за эти несколько дней они смогли разложить все по полочкам — отдельно мое умение писать и отдельно мою уверенность в том, что я умею писать. Мы не стали закадычными друзьями и нам не приходило в голову продать свои дома, чтобы поселиться поближе друг к другу (хотя если подумать, то, может быть, и стоило бы поселиться поближе к горячей ванне Марка). Просто каждый из нас в нужный момент отдал другим какую-то часть своего таланта, получив взамен частицы их дарований. Во всяком случае, мне так кажется. Во мне до сих пор горит огонь творческой энергии, которую я получил на том семинаре. Я знаю, что через некоторое время снова приду в норму, но, может быть, тогда начнется второй ежегодный семинар писателей в Сикамор-хилл. В любом случае я уже не буду той параноидальной развалиной, которая приехала на семинар. Впрочем, если это является необходимым условием для получения тех результатов, которых я добился, что же, я готов снова принять этот облик. Прошло почти четыре года с тех пор, как я написал отчет о первом семинаре писателей в Сикамор-хилл, а через несколько недель я отправляюсь уже на четвертый. Много воды утекло с тех пор. Спустя несколько месяцев после первого семинара мы с Греггом Кейзером поехали в Нью-Йорк, чтобы принять участие в номинациях премий «Небьюла». Там Грегг прочитал новую вступительную часть моей книги «Голос тех, кого нет», с которой вновь возникли осложнения. Он сделал настолько глубокий анализ моей работы, что убедил меня начать ее заново. И эта версия, к счастью, оказалось последней. Я посвятил эту книгу ему, потому что без его помощи ничего хорошего из нее не получилось бы. Рассказ «На краю пустыни», первый из написанных мной в Сикамор-хилл, был продан Эду Ферману из журнала «Magazine of Fantasy and Science Fiction». Но от «Работы по спасению имущества» Эд отказался. В конце концов его взял Гарднер Дозуа, и с тех пор у меня вошло в привычку отправлять каждый свой новый рассказ в журнал «Isaac Asimov's Science Fiction Magazine», что я и делал в течение нескольких лет. С тех пор я написал довольно много рассказов, хотя многие из тех, что появились в «Азимове», представляли собой отдельные куски из моей работы в стиле фэнтези «The Tales of Alvin Maker», другие, например «Dogwalker», «Америка», были независимыми вещами. Два более старых рассказа из тех, что не были опубликованы, получили новое рождение. Я их переделал, и рассказ «Saving Grace» появился в «Крике в ночи», а «Око за око», после того как от него отказался Стэн Шмидт из «Аналога», был опубликован в «Азимове». Рассказ «Америка» с самого начала вызывал массу затруднений. Я начинал его писать как насыщенную сексуальной энергией историю об уже немолодой женщине, полюбившей мальчика. Я не мог об этом писать, пока не понял, что эта женщина индианка, которая видит сон о новом рождении Кецалькоатля. Но как только я начал, мне вдруг стало ясно, что этот мальчик должен быть ребенком мормонов и что ему с большим трудом удается сдерживать сексуальное желание и оставаться в рамках допустимых Церковью приличий. Я чувствую себя не в своей тарелке, когда пишу о сексе, особенно когда для понимания рассказа важно, чтобы читатель получил хоть какое-то представление о том, что испытывают герои произведения. В данном случае этого требовал сам рассказ, и мне пришлось немало потрудиться, чтобы сделать со вкусом и в то же время достоверно. Приблизившись к эпилогу, я к своему великому удивлению понял, что всю эту историю должен рассказать не кто иной, как Карпентер — парализованный школьный учитель из рассказа «На краю пустыни». Я вернулся назад и внес небольшие изменения, которые должны были сгладить некоторые расхождения в изложении исторических событий будущего, описанных в рассказах «На краю пустыни» и «Работы по спасению имущества». Тематически «Америка» не является повествованием о какой-то группе людей, как все остальные рассказы этого сборника, которые можно отнести к научной фантастике. «Америка» бесспорно относится к жанру фэнтези. Я вообще сомневался в том, стоит ли его включать в данный сборник. Книга и без этого рассказа получалась достаточно длинной. В конце концов я решил, что мифические основы и ощущение того, что все потери и страдания не напрасны, крайне необходимы для понимания других рассказов. Несмотря на то, что с точки зрения хронологии «Америка» (за исключением эпилога) должна была открывать сборник, я поместил ее в самый конец книги, так как эта история должна была заставить читателя по-иному отнестись ко всем предшествующим. Рассказ «На запад» был написан в ответ на просьбу Бетси Митчелл из издательства «Baen Books». Она хотела получить от меня новеллу и вставить ее в четвертый том своей серии «Alien Stars». Идея заключалась в том, чтобы я написал рассказ о солдате-наемнике. Но когда я попытался разработать сюжет для ее сборника, я понял, что все «за» и «против» войны и военных, которые я когда-либо хотел высказать, уже изложены в моем романе «Игра Эндера». Теперь я не испытывал ни малейшего желания писать рассказы на эту тему. Но я уже давно обдумывал сюжет первого рассказа, который должен был войти в сборник «Мормонское море». Я хотел написать о смешанной в расовом отношении группе мормонов, которые покидают восточные районы США и совершают трудный переход по гибнущей в хаосе Америке, чтобы в конце концов найти спасение в Скалистых горах. Это должно было стать своего рода эхом перехода, который в 19-м столетии совершили группы мормонов, катившие на запад свои ручные тележки. И снова они должны были столкнуться с такими же убийствами, жестокостями и гонениями, какие в 40-е годы 19-го столетия вышвырнули Божьих избранников из Соединенных Штатов. Для нас, мормонов, этот эпизод является наиболее яркой частью нашего эпоса. Я решил, что два героя рассказа, которые получат имена Дивер и Тиг, найдут в прерии ребенка, будущего героя рассказа «Отдел спасения имущества». И все же это еще не был рассказ, а всего лишь среда, ситуация и несколько эпизодов. Они никак не складывались в единое целое. Когда я обдумывал эту историю в контексте темы «солдат-наемник», меня вдруг осенило: а что, если продолжить тему одиночки, подумал я, героя, который станет неотъемлемой частью всех остальных рассказов? Почему бы мне не заставить эту компанию беженцев-мормонов «нанять» человека, который бродит по лесам, в качестве проводника, вожака и защитника, одним словом, сделать его их солдатом-наемником? Моей первой мыслью было сделать этим наемником индейца-чероки. Но когда я попробовал написать, у меня ничего не получилось. Потом я совершенно случайно наткнулся в «Харпере» на душераздирающий очерк о семье, которая годами держала под замком в чулане двух своих маленьких детей. Автор очерка прекрасно знал свое дело и сумел показать эту трагедию во всем ее масштабе, уделив внимание не только ее непосредственным жертвам, но и матери, которая спровоцировала преступление. Но в этой ужасной истории была одна личность, которой он все же не уделил достаточного внимания: старший сын, приносивший жертвам еду и уносивший их испражнения. Этот ребенок держал в своей руке ключ от тюрьмы, которым ее запирал. Именно он случайно или намеренно позволил своему брату бежать из чулана. И хотя эта история никоим образом не была связана с моим рассказом о переходе на запад, я понял, что мой «солдат-наемник» должен стать тем ребенком, который держал ключ. Именно он был в равной степени и жертвой, и мучителем. Именно он будет жаждать прощения и искупления. И здесь ему могла бы помочь община уцелевших мормонов. И сразу же переход на запад отошел с первого плана рассказа на второй. Исчезли все задуманные мной эпизоды, в которых они проходили через пустые руины Чаттану-нги, находили защиту у военного правительства Нэшвилла, и лишь благодаря мольбам чернокожих участников группы сумели выбраться из Мемфиса, которым правили чернокожие. Рассказ стал другим, но изменился он в лучшую сторону. Я написал его в виде одного длинного чернового наброска. Бетси Митчелл сделала глубокие и полезные замечания, и, после того как я его переработал, появился рассказ, с которого начинается эта книга. И наконец, «Фургон бродячих комедиантов». Именно этот текст связывает все остальные, но именно его было труднее всего писать. Прототипами героев рассказа стали люди, с которыми я встречался, еще будучи студентом Университета Брайама Янга, и те, с кем я в последующие года создавал малобюджетный театр мормонской общины. Внутренняя энергия людей театра, те нежные чувства, которые я испытывал к своим тогдашним друзьям, мои воспоминания об энтузиазме, волнении, замкнутости и надменности, которые я испытывал, когда был в театре — все это стало одной из причин появления этого рассказа, который представляет собой историю о театральной общине, о ее сплоченности, усиленной тем обстоятельством, что актерами являются члены семьи. Эта община противостоит не менее крепкой, но враждебно настроенной общине мормонов, живущих на краю пустыни. Впервые сюжет обрел форму еще в 1980 году. Мой давнишний друг и коллега Роберт Стоддард приехал ко мне в Орем, штат Юта, чтобы вместе со мной подготовить новые версии нашей музыкальной драмы «Stone Tables», которую мы собирались поставить в Университете Брайама Янга, а также нашу музыкальную комедию «Father, Mother, Mother and Mom» для постановки в театре Сандаис-Саммер. Тогда мы обсудили идею постановки этого рассказа как музыкальной комедии. Именно тогда и появилась главная сюжетная линия: семья бродячих актеров, разрываемая внутренним конфликтом, подбирает на дороге незнакомца, который исцеляет семью и остается в ней навсегда. В этой версии рассказа предполагалось, что незнакомец будет действовать словно ангел, а может быть даже и Прошли годы, и на эту тему были написаны другие рассказы. Роберт женился и пустил корни в Лос-Анджелесе. Мы практически не поддерживаем друг с другом связь, разве что изредка через моего кузена и дорогого друга Марка Парка, замечательного пианиста, который тоже переехал в Лос-Анджелес. Но теперь ни Марк, ни Роберт не занимаются музыкой, разве что делают это для собственного удовольствия. Но я до сих пор ценю воспоминания о нашей с Робертом совместной работе над музыкальными шоу. Потом я работал и с другими сочинителями и даже написал много сольных произведений, но я уже никогда не получал того удовольствия, которое испытывал в те часы, когда, стоя у пианино, перекладывал свои стихи на его музыку. Каждый из нас служил для другого взыскательной аудиторией. У меня тогда еще не было достаточного опыта в этом деле, и думаю, что у него тоже, но мы помогли друг другу обрести его и делали это с радостью. Я не только хотел сделать из «Фургона бродячих комедиантов» пьесу, я хотел, чтобы в этом рассказе присутствовала та атмосфера, которая была во время нашего с Робертом совместного творчества, когда в результате общей работы возникало что-то прекрасное. В ноябре 1986 года я подписал с Алексом Берманом из «Phantasia Press» контракт на выпуск книги. Зимой того года я написал рассказы «На запад» и «Америка». Чтобы выполнить условия контракта, мне оставалось лишь написать «Фургон бродячих комедиантов». Но я не мог его написать. У меня получались не люди, а только их «типажи». Я даже понимал, какой должна быть динамика развития семьи, но сами образы у меня не получались. Затем я понял, что человеком, которого они подобрали на дороге, должен быть Дивер Тиг — это помогло. Но из опыта написания «Голоса тех, кого нет» я знал, что создание достоверного образа семьи является невероятно сложной художественной задачей. И поскольку этот рассказ лично для меня имел очень большое значение, я отложил его написание. Я отступил. Ирония судьбы заключалась в том, что после подписания контракта о книге, в которую должен был войти «Фургон бродячих комедиантов», меня попросили написать новый сценарий для религиозной мистерии Мормонской Церкви Куморских холмов — древнейшей, лучшей и наиболее известной церковной мистерии. Это был признак большого доверия. Всю зиму 1987 года я работал только над этим сценарием, и в результате появилась пьеса, которую мне не было стыдно показать. Теперь я стал гораздо лучше понимать предназначение мистерий и то, каким образом они удовлетворяют духовные потребности религиозной общины. Если бы я не написал сценарий настоящей мистерии «America's Witness for Christ», я не смог бы написать «Glory of America» — крошечную мистерию, которая вошла в рассказ «Фургон бродячих комедиантов». Но написать этот рассказ я смог только после того, как в августе 1987 года в третий раз посетил Сикамор-хилл (и снова явился туда без единого текста!). Тогда я написал пять тысяч слов для другого рассказа, но он получался настолько негодным, что я решил во что бы то ни стало написать то, что давно должен был написать. Я провел пару длинных, ужасных ночей, строча этот рассказ, приводя его в более или менее нормальный вид. У меня получился черновой набросок, который я, приехав домой, распечатал, а затем снял с него ксерокопии и отдал их критикам из Сикамор-хилл. В нем было 18 000 слов — целая новелла, но все же они его прочли. С годами семинар в Сикамор-хилл становится только лучше. Критические замечания, высказываемые на нем, отличаются глубиной и чрезвычайно полезны. В первой версии этого рассказа Дивер Тиг, получив открытую поддержку со стороны Скарлетт, грубо изгоняет Олли из семьи. Критикам в Сикамор-хилл этот эпизод показался просто чудовищным, и он на самом деле был таковым. Я позволил сюжетной линии управлять героями, хотя должно быть как раз наоборот. Благодаря семинару я получил четкое представление о том, каким образом нужно переработать текст. Фактически они объяснили мне, каким должен быть этот рассказ. И снова я почувствовал, что приобрел на семинаре гораздо больше, чем мог отдать. Отнюдь не случайно три из пяти рассказов, вошедших в данную книгу, были написаны в ходе работы этого мощного форума. И все же я не стал немедленно переделывать «Фургон бродячих комедиантов». Усилия, затраченные на то, чтобы написать черновой вариант, были столь энергичными и так меня измотали, что перспектива снова заняться этим рассказом приводила меня в уныние. Прямо из Сикамор-хилл я поехал в Аппалачский Государственный Университет, где в Ватауга-колледже должен был в течение целого семестра читать междисциплинарный курс лекций. Я поселился в Буне, штат Северная Каролина, а на выходные ездил домой. Это была чудесная работа, которая в очередной раз убедила меня в том, что от преподавательского труда я получаю большее удовольствие, нежели от писательского ремесла. Если бы только я мог найти такую кафедру английской литературы, которая была бы в состоянии преодолеть предубеждение к научной фантастике и позволила бы мне преподавать все, что я пожелаю: от антропологической теории до современной истории, от романтической литературы на среднеанглийском языке до научной фантастики, от драматургии Шекспира до теории игр и гипертекста! Иначе говоря, я понял, что мне не суждено работать преподавателем на тех условиях, о которых я так мечтаю. Впрочем, коллеги из Ватауга-колледжа сделали практически все, чтобы этот семестр был мне только в радость. За все это время я ничего не написал. А когда семестр закончился, мне нужно было срочно заканчивать другие работы. Я должен был написать несколько текстов к видео-анимации для Живого Священного Писания. Кроме того, надо было переработать и закончить «Подмастерья Элвина», а вечерами я должен был вести курс писательского мастерства в Гринсборо. В общем, я заключил слишком много соглашений. Алекс Берман проявлял ко мне снисхождение, но и он время от времени задавал вопрос, получит ли он хоть когда-нибудь от меня книгу, которую я должен написать согласно контракту. Я испытывал огромный соблазн включить в сборник рассказ «Фургон бродячих комедиантов», не внося в него никаких изменений, то есть в том виде, в каком он был, когда я написал первый черновой вариант. Он и в таком виде выглядел вполне профессионально и его бы наверняка опубликовали. К тому же у меня не было ни времени, ни желания к нему возвращаться и вносить в него такие изменения, которые превратили бы его в такой рассказ, который меня бы вполне устроил. И все же я не мог отдать книгу, в которой сомневался. Поэтому я решил повременить, а следовательно, повременить пришлось и Алексу. Только в июне 1988 года, когда я уже неделю преподавал в Кларион-Уэст, я наконец ощутил в себе силы и желание вернуться к «Фургону бродячих комедиантов». Я захватил с собой все критические замечания, полученные в Сикамор-хилл. Студенты Кларион-Уэст оказались настолько эмоциональными, что я позаимствовал у них дух творческой неуспокоенности и в один прекрасный день заперся в своей комнате, где в течение четырех часов перерабатывал этот рассказ. В тот день мне не удалось его закончить, но зато мне удалось взять хороший старт. Вернувшись домой, я смог всего за несколько, закончить новый черновой вариант. В ходе работы объем увеличился с 18 000 слов до 30 000, но я понял, что двигаюсь в правильном направлении. Следующую неделю я провел в Огайо, и многие из моих студентов, принимавших участие в семинаре писателей, который проходил в Антиоке, оказались настолько благосклонны ко мне, что, отказавшись уходить на обеденный перерыв, прослушали мой новый черновой вариант и высказали свои критические замечания. Их комментарии оказали мне существенную помощь в окончательной доводке рассказа. Я прервал перепечатывание вступительной части рассказа, и стал вносить изменения с целью сделать его менее интроспективной. Но рассказ все еще не полностью меня удовлетворял. Тогда я решил показать те перемены, которые происходят в семье, но для этого нужно было сначала показать, что из себя представляла эта семья. Такая задача, естественно, потребовала времени, а количество страниц увеличилось. И вот я наконец понял, что рассказ готов. Главный рассказ этого сборника оказался самым трудным и был закончен самым последним. Еще когда объем «Фургона бродячих комедиантов» составлял всего лишь 18 000 слов, я пообещал Гарднеру Дозуа, что он будет первым, кто увидит эту работу. Когда рассказ был наконец закончен, я отправил ему экземпляр, не сомневаясь в том, что рукопись объемом в 30 000 слов не имеет ни малейшей надежды быть опубликованной в «Азимове». Но, к моему удивлению, Гарднер принял ее, и это несмотря на то, что, по его собственным подсчетам, объем рассказа составил 36 000 слов. Но все равно он мог появиться на страницах «Азимова» лишь спустя шесть месяцев после того, как эта книга будет выпущена издательством «Phantasia Press». В общем, либо Дозуа человек слишком широких взглядов, либо он просто ненормальный, но в любом случае я благодарен ему за то, что он предложит мою работу своим читателям. Но я еще не закончил с «Фургоном бродячих комедиантов». Несмотря на всю проделанную работу, повествование, которое вы прочитали на этих страницах, еще не конец. Ведь рассказ был задуман как пьеса с музыкальным сопровождением, и я буду полностью удовлетворен лишь тогда, когда увижу, как актеры играют роли, а грузовик семьи Аалей вращается на поворотной сцене. Я хочу увидеть, как Кэти играет Бетси Росс, Тули играет Ройала Ааля, а Дивер находит свое место в семье актеров. Возможно, этого никогда не случится, но я все же посылаю Роберту Стоддарду законченную рукопись «Фургона бродячих комедиантов». Теперь, Роберт, все в твоих руках. Орсон Скотт Кард Гринсборо Июль 1988 |
||
|