"Завещание Инки" - читать интересную книгу автора (Май Карл)

Глава XVII МЕЧТА ДОКТОРА МОРГЕНШТЕРНА СБЫВАЕТСЯ

Решение о перемирии вызвало равное чувство облегчения и у одной, и у другой еще недавно враждовавших между собой сторон. Но, что касается открытого выражения эмоций, тот тут получились две совершенно противоположные картины. Что, в общем-то, естественно: все же одни ощущали себя победителями, а другие побежденными. Камба веселились и на все лады восхваляли мудрость Отца-Ягуара. Абипоны же, обходясь минимумом слов, сидели возле своих убитых и ухаживали за ранеными. Ночь и те, и другие собирались провести в долине, наутро же абипоны должны были уйти из нее, оставив только тех, кто не мог самостоятельно держаться в седле, на попечение камба, чтобы потом, по истечении времени, необходимого для выздоровления, вернуться за ними. Такова была еще одна договоренность бывших врагов.

Но мы, кажется, совсем забыли о нашем «знаменитом» хирурге доне Пармесане, а между тем он испытывал большое воодушевление, сравнимое разве что только с тем чувством, которое испытывает цирковой борец перед выходом на арену, где его ожидает именитый соперник. Вдохновляемый этим чувством, приподнятым, если не сказать, радостным тоном дон Пармесан предложил абипонам свою помощь. Однако на тех не произвели никакого впечатления отличные саморекомендации дона Пармесана, а радость в голосе и вовсе вызвала неприязнь. Ему было с суровой откровенностью сказано, что абипоны не доверяют белым врачам и, вообще, сами отлично знают, как надо лечить раненых.

— Нет, вы только подумайте, — возмущался хирург, обращаясь к доктору Моргенштерну, — этим дикарям, оказывается, не требуются услуги прекрасного специалиста. Они же, невежды, не понимают, что, если вовремя не ампутировать раненые конечности, гангрена может распространиться на все тело человека! А ведь я мог бы ампутировать все, что угодно, и сделать это просто блестяще!

— Я не сомневаюсь в этом ни в малейшей степени, — ответил ему ученый, давно понявший, что бесполезны любые попытки умерить пыл этого хвастуна.

— Какая жалость, что не ранен ни один из образованных людей, ну, хоть вы, например, — не унимался дон Пармесан.

«Он положительно не понимает, что несет», — подумал доктор Моргенштерн, но вслух не стал ничего говорить, а просто повернулся и пошел куда глаза глядят, только чтобы быть подальше от этого «чокнутого», как называл хирурга Фриц.

Наступил вечер, и в лагере появились женщины камба вместе со своими старшими детьми. Пришли они встревоженные, но уже через несколько минут обнимали своих мужей и отцов, смеялись, а некоторые даже плакали от счастья. Вскоре разгорелось множество костров. Наступило время ужина, для кого, можно сказать, праздничного, хотя пища была самой обыкновенной, а для кого и печального…

Несмотря на то, что никто, казалось бы, больше не угрожал людям, расположившимся в долине на ночь, Отец-Ягуар распорядился все же выставить у скального прохода в долину двух часовых: береженого, как известно, Бог бережет. Но индейцы, которым это было поручено, стоя у холодных скал и глядя на веселье у костров, быстро заскучали, а потом, перекинувшись несколькими фразами, решили: нечего им тут делать, перестраховался Отец-Ягуар, ясное дело! Ничего никому не сказав, они вернулись в лагерь и тут же спокойно уселись возле одного из костров. Как выяснится впоследствии, это была роковая оплошность.

Пролежав около часа в кустах, не на шутку напуганные близостью к ним Отца-Ягуара, гамбусино и эспада наконец решились высунуть головы из зарослей.

— Никого! — констатировал Бенито Пахаро с некоторым удивлением.

— Да, они ушли, — подтвердил сказанное компаньоном Антонио Перильо.

— Ну и ладно! Не очень-то нам нужно сейчас свидание с ними! — попытался пошутить расхрабрившийся гамбусино, но тут же снова посерьезнел: — А что, если они где-нибудь притаились и только и ждут, чтобы мы вышли из леса?

— Это вряд ли. Лошадей-то в эти дебри и силой не заведешь.

— Не скажи! На опушке леса попадаются иногда небольшие полянки, где вполне можно спрятать двух лошадей.

— Да? А где ж ты раньше был с этим своим знанием опушки? Наших лошадей ты почему-то не стал там прятать!

— Да потому, дурья твоя башка, что счет времени тогда шел на секунды, понял? Впрочем, и сейчас еще можно получить пулю в два счета. Поэтому подождем, пока стемнеет, а потом вернемся к Высохшему озеру.

— Ты что, с ума сошел?

— Нисколько!

— Да нас там сразу же схватят!

— Не кипятись! Мне пришла в голову одна очень интересная мысль…

— Ну, и что это за мысль? Уж поделись ею со мной, будь так любезен!

— Мысль простая: лошадей у нас нет, а в долине их полным— полно!

— Но соваться сейчас туда — чистое безумие!

— Да ты не трусь, кабальеро! Проникнуть туда гораздо проще, чем тебе кажется!

— Очень в этом сомневаюсь!

— Уж поверь мне! Я-то этих индейцев хорошо знаю. Значит, объясняю, что там сейчас происходит: камба пьют и веселятся как дети, потому что наших союзничков они всех до единого перебили, в этом а уверен. Вряд ли у них хватило ума выставить часовых, а если и нашелся умник, который догадался это сделать, часовые скорее всего спят на посту. Да в такой обстановке увести двух лошадок — плевое дело!

— А если они окажутся без седел?

— Ну ты совсем ничего не соображаешь! Отец-Ягуар подстрелил наших лошадей. Это ты хоть видел?

— Видел, ну и что?

— А то, что должен был заметить и то, что ни седел, ни упряжи он с них не снял. Вот тут он как раз и промахнулся! Так что все, что нужно для того, чтобы оседлать лошадь, у нас будет.

Перильо попытался было привести еще какие-то соображения насчет того, что лучше зря не рисковать, но гамбусино и слушать его не хотел — куда там, его уже охватил азарт, подогреваемый грезами о большом богатстве. Стемнело, и они выбрались из своего укрытия и двинулись в сторону Высохшего озера. В темноте они затратили на этот путь, наверное, вчетверо больше времени по сравнению с тем, за которое добирались от него, но вот наконец до них стал доноситься характерный шум лагеря.

— Прислушайся! — воскликнул гамбусино. — Я был прав, они празднуют победу. И Отец-Ягуар тоже где-то среди них.

— А может, все-таки не стоит туда соваться? Пелехо был прав, когда предупреждал насчет того, что осторожнее надо быть, когда имеешь дело с этим человеком.

— Ни слова больше об этом ничтожном офицеришке! Он еще, видите ли, хотел командовать! Надеюсь, тебе подобная дурь не придет в голову. Так вот, слушай мою команду — отсюда ни шагу! А я — на разведку

И он уполз. Вернулся неожиданно скоро, минут через десять, и ликующе прошептал: «Как я и думал, часовых нет! Пошли!»

Он взял эспаду за руку, а сам пошел впереди. У самого скального прохода в долину они немного замедлили ход: довольно ровная поверхность каменных громад служила как бы зеркалом для отблесков костров; пришлось им свернуть немного в сторону, чтобы не засветиться в буквальном смысле этого слова. Огибая скалу, гамбусино прошептал:

— А, вот на этом самом месте два немецких коротышки скатились под копыта моей лошади. Они, небось, думают, какие они ловкачи, что сбежали тогда от нас, а на самом деле это я им позволил бежать, все равно, думаю, вреда от них нам уже никакого, что пули зря тратить? Но, видно, сама судьба желает чтобы наши дорожки опять пересеклись.

— Ты, кажется, жалеешь, что тогда не прикончил их? Да брось ты о них вообще думать!

— Это еще почему?

— Понимаешь, каждый раз, когда мы их встречали, они вели себя как-то нелепо, по-дурацки, как будто комедию ломали. Полковник Глотино даже под маской другого человека никогда не стал бы себя так вести. Неужели ты не видишь, что это самые что ни на есть натуральные придурки, поэтому черт с ними!

— Да мне вообще-то теперь тоже кажется, что они придурки самые настоящие. Но какое все-таки поразительное сходство: у ученого и Глотино — просто одно лицо, не говоря уже о росте! К тому же, знаешь, полковнику абсолютно незачем самому отправляться в Гран-Чако, когда он может поручить это какому-нибудь преданному и опытному офицеру. И тем не менее, как только эти немцы нам опять попадутся, я постараюсь их прикончить. Надоели: все время путаются у нас под ногами. Ладно, сейчас не до них! Ты посмотри только, какие люди тут нас встречают!

И он указал в сторону того костра, у которого сидел человек, выделявшийся среди всех мощным телосложением.

— Это Отец-Ягуар, ты хочешь сказать?

— Он самый! И сейчас эта собака получит мою пулю!

Гамбусино вскинул свое ружье. Но эспада изо всех своих сил потянул приклад к себе.

— Не стреляй! — воскликнул он. — Твой выстрел выдаст нас!

— Ты что, думаешь, я такой дурак, что сам этого не понимаю? Это я так, примерился, руки, понимаешь ли, чешутся. Нет, раньше, чем мы не раздобудем лошадей и не будем иметь возможности сразу же после выстрела удрать, я стрелять не буду. Давай-ка поскорей займемся лошадьми!

Когда они подползли к тому месту, где паслись лошади, гамбусино пришла в голову неожиданная идея.

— Здесь мы, пожалуй, можем себе позволить пострелять. Это будет имитация нападения.

— Да ты что? Не видел, сколько абипонов они тут уложили?

— Видел, видел. А где, скажи мне, те абипоны, что остались в живых?

— Ушли, наверное…

— Ты так думаешь! Как они это могли сделать, интересно? Отец-Ягуар расположил людей в лагере так, что по внешней его границе находится человек сто камба, не меньше. Нет, абипонам сквозь этот заслон никак не пройти. Слушай, я только одного не понимаю: если бы абипоны хотели прорваться через этот заслон, убитых среди них было бы гораздо больше.

— Но они могли быть сброшены в воду.

— Не думаю! Камба не такие дураки, чтобы портить бесценную в данных условиях воду, и…

Он неожиданно замолчал, оторопев при виде открывшейся перед ним невероятной картины. У костра сидели рядом как ни в чем не бывало еще вчера злейшие враги, абипоны и камба.

— Они, они вместе… — прошептал совершенно потерявший от изумления способность связно говорить гамбусино. — Сидят рядом как ни в чем не бывало…

— А тебе не померещилось?

— Нет, посмотри-ка вон туда сам. Глазам не верю!

— А что тут такого особенного? Абипоны проиграли сражение, и все оставшиеся из них в живых сдались на милость победителя.

— Сдались на милость победителя? Ты, видно, плохо знаешь индейцев. Это совершенно исключено. Нет, они не пленники. Хотя бы потому, что руки у них не связаны.

— С ума сойти можно! Правда! Это все штуки мошенника Ягуара, не иначе. Только он мог примирить абипонов и камба.

— Но абипоны, мне кажется, еще легко отделались, они ведь были нападающей стороной.

— О, Отец-Ягуар дьявольски умен. Он понимает, что слишком большие потери в этом случае непременно возбудили бы жажду мести и новую вражду. Держу пари, что камба даже ничего не отобрали у абипонов и, так сказать, даровали им прощение, не преминув, конечно, заметить, что их потери в этом сражении — наказание за все их былые грехи.

— Что-то не очень мне верится в такое всепрощенчество камба!

— Если бы тут не был замешан Отец-Ягуар, я бы тоже в это не поверил. Дело в том, что это не первый случай, когда он мирит заклятых врагов. Как ему это удается — черт его знает! Красноречив, собака, умеет найти к этим дикарям подход. Я тебе больше скажу: любой путч обречен на неудачу, если Отец-Ягуар задумает его расстроить. Впрочем, какое нам теперь дело до путча? У нас ведь есть цель поважнее, а, Антонио? А вот, кстати, и две лошадки двигаются прямо к нам. Ну прямо как по заказу. Моя — правая, твоя — левая.

И они осторожно поползли к лошадям. Те были хотя и без седел, но с уздечками. Уздечки помогли конокрадам: ухватившись за болтающиеся ремни снизу, они смогли, только самую малость приподнявшись из травы, беспрепятственно увести животных. Уже у каменных ворот в долину, гамбусино сказал:

— Ну вот видишь, как у нас все славно получилось. Значит, теперь действуем так: как только доберемся до Тукумана, там пересаживаемся в дилижанс. На нем мы доедем до Сальты быстрее, чем верхом.

— А дальше?

— Там купим мулов, от которых в горах больше толку, чем от лошадей.

— Это мне известно, но где мы возьмем деньги на покупку мулов? У меня, например, сейчас нет ни гроша за душой.

— Как будто в моих карманах что-нибудь есть! Но зато у меня в Сальте имеется приятель, который с большой охотой снабдит нас всем необходимым в долг.

— Как его зовут?

— Родриго Серено.

— Ага, и он — экспедитор, который живет в пригороде, на улице, ведущей на Инжуй?

— Да, он — владелец большой гостиницы, дает напрокат лошадей и мулов, а кроме того, у него есть, пожалуй, еще штук двадцать разных интересных занятий.

— Да, это именно тот парень, который и мне знаком.

И они понеслись галопом к тому месту, где лежали их подстреленные Отцом-Ягуаром лошади, чтобы снять с них седла.

Прошло совсем немного времени, и двое камба отправились к каменным воротам у прохода в долину, чтобы сменить часовых. Не обнаружив никого на посту, они тем не менее не подняли тревогу и ничего не сказали Отцу-Ягуару, должно быть, потому, что расслабились в атмосфере общего веселья у костра. И даже когда Отец-Ягуар сам вскоре подошел к ним специально для того, чтобы проверить, все ли в порядке на посту, они не обмолвились ни словом об исчезновении своих предшественников. Двух пропавших лошадей тоже никто не хватился: они принадлежали абипонам, а пасли их камба, и все получилось, как по пословице «у семи нянек дитя без глазу» — и та, и другая сторона думали, что беспокоиться об их охране должна не она.

Веселье у костров растянулось аж за полночь. Почти все белые были там в роли виновников торжества, во всяком случае, так вели себя по отношению к ним благодарные индейцы, я говорю «почти все», потому что были среди них два человека, которые старались держаться в тени и разговаривать шепотом. Это были доктор Моргенштерн и его верный Фриц. А разговор между ними шел следующий.

— Как вы думаете, — спросил Фриц, — сколько еще будет длиться эта пьянка?

— Не могу тебе ничего сказать по этому поводу. У меня нет подобного опыта, — ответил доктор Моргенштерн. — В певческом обществе Ютербогка я не мог его приобрести.

— Да, право, жаль, что в Ютербогке не умеют так гулять, а то мне уже надоело смотреть на это, хотелось бы знать, когда они закончат. Кстати о пении, герр доктор! Вот вам прекрасный шанс продемонстрировать всем свой голос, здесь, в Гран-Чако, ценятся хорошие голоса, особенно баритоны. Почти так же высоко, как хорошие волосы, крепкие зубы и отчаянная храбрость.

— А что, по-твоему, мы в их представлении не достаточно храбрые люди?

— Увы…

— Увы? Как? Мы же с тобой добровольно присоединились к авангарду сражающихся и даже поднялись на скалу, чтобы первыми встретить врага. Разве это не храбрость?

— Хм! Вы хотите услышать откровенный или дипломатичный ответ?

— Ну, разумеется, откровенный!

— Тогда, значит, так: мы вели себя не столько храбро, сколько опрометчиво.

— Опрометчиво, по-латыни «препроперус»? Но почему ты так думаешь, дружище?

— Потому что мы слишком суетились насчет того, чтобы проявить себя, тогда как это было нам вообще запрещено.

— А ты думаешь, на проявление смелости нужно чье-то разрешение? Ну нет, я свободный человек и ни в чьих разрешениях на этот счет совершенно не нуждаюсь.

— Я — тоже. Однако я не могу игнорировать тот факт, что, состоя у вас на службе, должен выполнять прежде всего вашу волю. Но Гран-Чако диктует свои правила. Здесь командует Отец-Ягуар, и мы вынуждены с этим считаться.

— Знаешь, Фриц, я рад за тебя, что ты прозрел. Но позволь тебе напомнить одну маленькую деталь нашего последнего приключения: кто, если не ты, был инициатором смелой акции по неразрешенному проникновению в ряды сражающихся?

— А я этого вовсе и не отрицаю. Но намерения у меня были самые искренние и благородные. Я только хотел, чтобы мы оба отстояли свою честь и вдобавок добыли каждый себе немного славы. Эх, да что говорить… Досадно! Откуда мне было знать, что на верху скалы земля пропеклась, как яичница, и посыплется, как мука из рваного куля? Если бы мы не скатились так нелепо к ногам лошади гамбусино, все еще могло для нас повернуться по-другому. Мы бы доказали Отцу-Ягуару, кто мы такие!

— Так, можешь не продолжать. Я вижу, что ты все же не сделал никаких серьезных выводов из всей этой истории. Мы действительно наделали глупостей.

— Да, мы опозорились, хотя у нас были при себе прекрасные дубины. Жаль, что уже ничего не изменишь…

— Да, не изменишь. Грустно. Я не знаю, сумеем ли мы когда-нибудь смыть с себя этот позор…

— И у меня на душе кошки скребут, ни о чем другом, кроме как о нашем последнем позорном приключении, и думать не могу. Но я все же пытаюсь что-то придумать. Итак, вы хотите восстановить свою поруганную честь. А может, нам устроить какую-нибудь потасовку при луне?

— Не шути так! Для меня вся эта история слишком серьезна. Существует, видишь ли, довольно распространенное заблуждение относительно того, что ученые, дескать, способны только рыться в книгах, а в реальной жизни от них никакого толку. Все мои поступки, совершенные на глазах этих людей, с которыми свела нас судьба здесь, в Гран-Чако, я совершал как будто нарочно именно для того, чтобы они смогли лишний раз удостовериться в том, что все профессора — недотепы и вообще как будто и не мужчины вовсе. Поэтому сейчас я в таком состоянии, что готов пойти на самое отчаянное дело, если только это не какая-то глупость.

— Я помогу вам найти такое дело, да и выполнить его, конечно, тоже. А что касается шанса, то в Гран-Чако этих шансов сколько угодно, они просто, в воздухе носятся, их нужно только поймать. Выберите, какой из них вам больше по душе, и вперед!

— Хорошо, Фриц, по рукам!

— По рукам! Но ваша рука, я считаю, должна нас направить на то, чтобы мы все же навестили нашу гигантскую хелонию и…

— Нет, — прервал его доктор Моргенштерн, — это не тот случай, где требуется авантюрный подход в хорошем смысле слова «авантюра». Панцирь гигантской хелонии — не совсем подходящее место для демонстрации смелости. Пойми, все, что касается доисторических животных, для меня очень серьезно.

— Не сомневаюсь. Но неужели это отношение перевешивает для вас чувство позора, которое вы только что испытали?

— Да, даже и его, несмотря на всю его глубину. К тому же, знаешь, у нас скоро может появиться новый подобного же рода объект. Помнишь, Прочный Череп говорил нам, что знает место, где находятся останки некоего гигантского животного?

— Но хорошо ли они на самом деле сохранились?

— Судя по его рассказам, скелет в неплохом состоянии, как я это себе представляю. И, чтобы сохранить его для науки, я готов бороться с любым, самым грозным врагом не на жизнь, а на смерть.

— Но на вашем месте, герр доктор, я бы на всякий случай еще раз порасспросил вождя камба насчет этого скелета, — сказал Фриц, кивком показывая на приближающегося к ним Прочного Черепа.

— Помните ли вы то, что рассказывали мне о скелете гигантского древнего животного? — спросил его доктор Моргенштерн.

— Да, — ответил тот. — Можете не сомневаться, что это правда. Я никогда не обманываю своих друзей. До места, где он лежит, от деревни у Ясного ручья — всего день пути верхом.

— Давайте сразу выясним вот что: сколько вы хотите получить за то, что отведете меня туда и поможете провести раскопки?

— Нисколько. Я дарю вам этот скелет. Ваши товарищи сделали для нас так много, что я был бы подобен койоту, если бы потребовал от вас какую-то плату Вам и так придется здорово потратиться на вьючных лошадей.

— И когда мы сможем туда отправиться?

— Мне тут надо еще кое-какие неотложные дела уладить с абипонами… Но послезавтра, я думаю, мы сможем тронуться в путь.

— А что это за животное? Глиптодонт, мегатерий или, может быть, мастодонт?

— Ой, не спрашивайте меня об этом, я таких слов и не слыхивал-то никогда до того, как познакомился с вами.

И он направился к Отцу-Ягуару. Тот поинтересовался, о чем у них шел разговор с доктором Моргенштерном, и когда узнал, то сказал, по-доброму усмехнувшись.

— Этот человек живет только одним — своей страстью к изучению доисторических гигантских животных Я уважаю людей одержимых. Несмотря на то, что доктор Моргенштерн доставил мне немало неприятностей и ненужных хлопот, я помогу ему. Скажи, Прочный Череп, какую примерно часть скелета этого животного, к которому ты поведешь доктора, вы раскопали?

— Мы отрыли его голову и много костей на спине…

— Позвоночник

— Вам лучше знать, как эти кости называются. Ну, в общем, мы раскопали их до самого хвоста. А уходя, все это место снова засыпали и прикрыли тем, что было под рукой.

— А как ты думаешь, новые раскопки потребуют много труда?

— Да нет, мы все делали так, чтобы было легко копать. Мы же хотели заработать на этих костях.

— А сколько времени, по твоим прикидкам, потребуется для того, чтобы раскопать скелет полностью?

— Ну, если за дело возьмутся человек восемь — десять, то за несколько часов, я думаю, они управятся с этим делом.

— И у вас есть какие-то инструменты для раскопок?

— Да, есть, но они отличаются от ваших инструментов. Мне кажется, наши больше подходят для такого дела.

— Значит, ты пообещал доктору, что вы выедете туда послезавтра?

— Да, послезавтра.

— Отлично. А не можешь ли ты завтра предоставить мне десять человек со всеми вашими инструментами? Я хочу устроить доктору сюрприз: раскопать скелет полностью к моменту вашего приезда туда.

— Конечно, я дам вам все, что нужно для раскопок Кроме инструментов, еще ремни для связывания костей. А поведет вас воин, который хорошо знает дорогу туда. Вам еще потребуются разные распорки, чтобы не повредить кости в дороге. Для этого очень хорошо подойдет бамбук. Его там полно.

Доктор Моргенштерн долго не мог уснуть в эту ночь, представляя себе послезавтрашний день и так, и этак, воображение ученого рисовало то картину его триумфа, а то кошмар безрезультатных поисков. Но он был не единственный, кому не спалось. Многие абипоны не сомкнули глаз, некоторые из них потому, что никак не могли смириться с неожиданным и позорным для их племени, как они считали, исходом сражения, другим не давали заснуть раны. В эту ночь умерло еще немало истекавших кровью воинов-абипонов.

Рано утром Отец-Ягуар и Херонимо возглавили отряд из десяти камба и тронулись в путь, никому в лагере не сказав ни слова о том, куда они едут и зачем.

А лагерь был озабочен другим: куда было девать трупы умерших абипонов? Чтобы похоронить их чин чином, требовалось довольно много времени и сил. И тут кто-то вспомнил о выходе из положения, который давно, еще сразу же после окончания сражения, предлагал Херонимо, — кремировать умерших где-нибудь за пределами долины. Так и сделали. Кремация заняла всю первую половину дня. Затем здоровые и легко раненые абипоны собрались уходить, оговорив специально еще раз одно условие — их тяжело раненным товарищам должен быть обеспечен хороший уход. Уходили здоровые воины пешком, поскольку их лошадей камба в конце концов по обоюдному согласию забрали в качестве трофеев. Из оружия им были оставлены только ножи, без которых в лесных дебрях Гран-Чако выжить невозможно.

После ухода бывших врагов камба задумались. Конечно же, их всех страшно тянуло домой, к родным очагам, но нужно было заботиться о раненых абипонах. В итоге всех размышлений и обсуждений было решено оставить возле раненых нескольких особенно умелых по части ухода за ними человек, а, чтобы выздоровление абипонов шло как можно более успешно, специально для них были даже сооружены своего рода больничные палаты — легкие хижины из тростника и хвороста С хижинами провозились до темноты, потом развели костры, и пиршество прошлой ночи было продолжено. На следующее утро доктор Моргенштерн и Прочный Череп стали собираться в дорогу Все белые, не задавая лишних вопросов, сочли своим долгом присоединиться к ученому, впрочем, ими двигало не только чувство долга — все они были настоящими искателями приключений и за последние пару дней уже заскучали без опасных и неожиданных происшествий.

Путь экспедиции теперь лежал на север, через леса и пустыни Лишь к вечеру они добрались до соленого озера, лежащего на равнине и окруженного деревьями и кустарником

— Это где-то здесь? — срывающимся от волнения голосом спросил Моргенштерн вождя абипонов.

— Нет, не здесь, но уже недалеко отсюда — спокойно ответил тот

— Так быстрее поедем туда!

— Наберитесь терпения! Сейчас уже слишком поздно Солнце вот-вот скроется за деревьями Все равно в такой темноте мы копать не сможем

— Я до утра не выдержу, просто сгорю от волнения, и все Знаете, сегодня у меня есть особое право как можно скорее увидеть этот скелет

— Почему?

— Сегодня — день моего рождения, по-латыни «нагалис»

— Сеньор, я все понял и покажу вам это место еще сегодня. Но мы отправимся туда все же не сию минуту Сначала мы должны набрать достаточно хвороста для костра, а потом сделать заготовки для факелов, если вы хотите хоть что-нибудь там разглядеть среди густой листвы

Начали собирать хворост, но дело шло гораздо медленнее, чем этого хотелось бы доктору Моргенштерну и Фрицу Тогда ученый решил показать всем пример расторопности Шаг за шагом, и он оказался довольно далеко от лагеря, руки его едва обхватывали огромную охапку хвороста Во время этой вынужденной паузы он вдруг неожиданно вспомнил о том, что Херонимо за последние несколько часов не попадался ему на глаза ни разу, и подумал, что надо будет непременно сказать об этом Отцу-Ягуару но, когда вернулся в лагерь оглядев всех собравшихся у костра, обнаружил, что и того тоже нет в их отряде. А также и Прочного Черепа.

— Ох, не нравится мне это, — поделился он со своим слугой выводом, который сделал в результате своих наблюдений, — наверняка они задумали что-то против нас. Ну ладно, это выяснится потом, а пока я больше всего на свете хочу оказаться на том месте, где лежит скелет ископаемого животного. Ну куда же подевался Прочный Череп?

— Да не волнуйтесь вы так! — прошептал Фриц. — Тише едешь, дальше будешь. И вождь сейчас найдется, отошел он куда-то на минутку, только и всего. Я вам другое скажу я не буду принимать участия в раскопках.

— Господи, почему?

— Потому что хочу увидеть это божье создание при свете дня Полюбоваться им как следует, рассмотреть во всех деталях, а ночью что разглядишь? Кучу земли, и больше ничего.

Появились Прочный Череп и Херонимо, державшиеся как ни в чем не бывало. Но это вовсе не успокоило ученого, потому что речь у костра зашла об ужине, а это означало новую задержку Ужинали все с большим аппетитом, но доктору Моргенштерну кусок не лез в горло Нервы его, казалось, были на пределе. И вдруг где-то совсем близко раздался выстрел. Ученый аж подскочил, завопив:

— Кто стреляет? Неужели абипоны?

— Нет, сеньор, — ответил ему Херонимо, — этот выстрел — сигнал к тому, что мы можем идти к тому месту, куда вы так страстно и неудержимо стремитесь. Следуйте за мной, прошу!

Он взял ученого за руку и шагнул в темноту. Остальные тоже взялись за руки Фриц оказался в паре с Прочным Черепом. При свете дня эта процессия наверняка показалась бы кому-то комичной: взрослые мужчины, взявшись за руки, бредут по лесу пара за парой — ну разве не потеха? — однако в действительности это была просто необходимая в данном случае мера безопасности, и более ничего. Вот так они и шли некоторое время, пока Херонимо не произнес во весь голос:

— Сеньор Моргенштерн, прошу вашего внимания! Наступает самый торжественный момент вашей жизни! В день вашего рождения вы стоите на том самом месте, где много тысячелетий назад объект вашей страсти ученого прожил последний день своей жизни и уснул вечным сном! Судьбе было угодно, чтобы он воскрес под вашими руками именно в этот день! Поздравляем!

— Позд-рав-ля-ем! Позд-рав-ля-ем! — повторили остальные.

Вспыхнул огонек справа, потом слева, тут, там, еще и еще… и вот уже весь лес наполнился мерцанием чуть подрагивающих маленьких язычков пламени. Желтоватые, гладкие стволы бамбука умножали эти огоньки тусклыми золотыми каплями отраженного света. Завороженный волшебным зрелищем, Моргенштерн стоял, застыв, как изваяние, не в силах вымолвить ни слова. Но это был еще не предел сказочного ночного торжества в девственном лесу. Вдруг чьи-то сильные руки подняли в небо щит из бамбука, и по буквам, выложенным на нем тоже из бамбуковых веток, стремительно побежало пламя, образовав светящуюся надпись: «С днем рождения!»

— Какое чудо, Фриц, как красиво! — воскликнул доктор Моргенштерн. — Но где, где же он?

— Хм, — пробормотал Фриц, в котором неожиданно взыграла обычно не свойственная ему подозрительность. — Как бы все это насчет скелета доисторического зверя не оказалось розыгрышем Но, Боже мой, что это?

Буквы догорели, погасли маленькие огоньки, но вместо них вокруг вспыхнуло множество мощных факелов, а за ними загорелись два больших костра, между которыми стоял во всей своей красе… полный скелет гигантского доисторического животного! Словно вдруг перенесенный сюда из какого-нибудь знаменитого европейского музея естественной истории. Он опирался на сложную бамбуковую конструкцию. Рядом со скелетом стоял широко улыбающийся Отец-Ягуар, а за его спиной — десять камба. Но Моргенштерн не замечал никого из них. Его широко раскрытые глаза были прикованы к скелету, он протягивал дрожащие руки к воплотившейся вдруг наяву мечте всей его жизни, веря и не веря в то, что видит это не во сне, а наяву Казалось, маленький ученый может задохнуться от счастья, но после глубокого вздоха он все-таки сумел выдохнуть воздух из легких и прошептал: «Me… га… те… рий…»

Произнесенное вслух слово, словно магическое заклинание, сотворило чудо с ним самим — вернуло доктору энергию. Совершив невообразимый прыжок, он в одну секунду оказался у скелета, стал обнимать, целовать его кости… Череп мегатерия он прижимал к своей груди нежно, словно это было его любимое дитя. По лицу Моргенштерна расплылась блаженная улыбка. Фриц, никогда прежде не видевший таким своего хозяина, испугался не на шутку и воскликнул:

— Опомнитесь! Придите в себя! Вы так можете сойти с ума!

Доктор посмотрел на него совершенно спокойно, но словно бы сквозь него, и отрешенно, ни к кому конкретно не обращаясь, чуть-чуть нараспев произнес:

— Дорогой Фриц, я бесконечно счастлив! Ты не представляешь, что значит для меня этот гигантский ленивец!

— Нет, что касается меня, то я не стал бы связывать счастье всей своей жизни с каким-то ленивцем. У меня и самого лени хоть отбавляй.

— Посмотри, какой у него прекрасный, гладкий, круглый череп! — продолжал, не слушая его, ученый.

— Да, он кругленький и, похоже, крепенький, но почему это он такой маленький по отношению к туловищу? Как будто к телу великана прилепили головку младенца.

— Какая форма у его коренных зубов! Они почти идеально цилиндрические!

— Но их у него что-то маловато! У меня и то больше.

— Мегатерию их много и не требовалось. У него, к твоему сведению, не было также резцов и клыков.

— Ага, я понял: в его времена в моде, наверное, была совсем другая пища. Бедняга! Он бы ни за что не выжил с такими зубами сейчас.

— У него были короткие, широкие ступни!

— Ну, короткие, ну широкие — что тут особенного? Не чулки же шелковые ему на них натягивать.

— Какие длинные у него когти!

— Да, пожалуй: если бы и я себе такие отпустил, то уж точно превратился бы в настоящего ленивца.

— А какой огромный! От носа до хвоста в нем по меньшей мере четыре, а в высоту три с половиной метра!

— Ну и что, так ведь именно за эти размеры его и зовут гигантом, что, по-моему, слишком большая честь для него. Лень ему чем-то другим заниматься, наверное, было, вот он и рос во все стороны без всякого удержу.

Наконец нарочитый сарказм Фрица сработал: доктор стал сердиться на него и вышел благодаря этому из действительно дурацкого блаженного состояния.

— Слушай, твое невежество, в конце концов, вызывающе! Ты ни в малейшей степени не представляешь себе всего совершенства и красоты пропорций этого гиганта!

— Вот это правда! Насчет красоты у меня другие понятия. Для меня образец совершенства — розы, и поэтому я никак не могу назвать гигантского ленивца красивым.

— До Всемирного потопа были совсем другие понятия о красоте, понимаешь? Я тебя умоляю, не притрагивайся ни к одной косточке! Ни в одном музее мира нет такого полного скелета доисторического мегатерия.

— О, вам не стоит об этом беспокоиться. Я бы сейчас предпочел совсем другую косточку — с хорошеньким кусочком мяса на ней, и тоже не маленькую!

— Фриц, мне очень жаль, но я вынужден сказать тебе, что ты — идиот. Для науки ты потерян, видимо, навсегда.

— Должен сознаться, если бы вы не интересовались всякими ископаемыми гигантами до такой степени, они бы не значили для меня ровным счетом ничего. Кстати, а что вы станете делать с этим мертвым монстром?

— Что за вопрос! Я заберу его отсюда.

— Куда?

— На родину, домой.

— Неплохо придумано. Хотя, если опять разразится потоп, то он вполне сможет и сам донести этот скелет до Ютербогка. Это сберегло бы нам много сил и средств. Впрочем, на нем можно неплохо заработать. Вы не думали об этом?

— Нет, подарю его какому-нибудь университету или не слишком пока знаменитому музею, который впоследствии назовут моим именем.

— О, в таком случае, у меня есть одна пустяковая просьба: пусть случайно не присоединят мое имя к вашему. Фриц Кизеветтер не желает, чтобы его славное имя люди связывали с каким-то ископаемым. А вы подумали о том, что для того, чтобы доставить это чудище домой, вам потребуется целый корабль?

— Скелет можно аккуратно разобрать на составные части, как следует упаковать в несколько ящиков — и в таком виде он благополучно доберется до Германии. Надеюсь, в этом ты мне поможешь?

— С большой охотой! Но если вы заодно захотите и меня разобрать на составные части, предупреждаю, что я буду сопротивляться. Так когда нужно начать эту работу?

— Я бы хотел начать прямо сейчас, но это, к сожалению, невозможно, потому что для этого еще многое нужно подготовить. Какой город отсюда ближайший?

— Тукуман. — Это сказал подошедший к двум своим землякам Отец-Ягуар. — Я весь в вашем распоряжении, герр доктор.

— Что вы имеете в виду? — спросил вполне искренне ничего не понимающий ученый.

— Послезавтра мы будем в Тукумане. Там я смогу предоставить вам все необходимое. Несколько камба, которых мы возьмем с собой, будут у вас носильщиками.

— Но вы, наверное, не планировали себе таких дел, это же для вас большая обуза.

— Я все предусмотрел заранее, — мягко улыбнувшись, ответил Отец-Ягуар. — Скажите мне лучше: вы осмотрели скелет как следует? Мы ничего тут не напутали, собирая кости?

— Это удивительно, но все на месте, в точности так же, как до Всемирного потопа.

— Должен вам сказать, что, когда мы закончили раскопки, здесь лежала просто груда костей.

— Как? Так это вы его раскопали?

— Раскопали, а потом собрали, неужели вы до сих пор этого не поняли? Или вы думали, что Всемирный потоп специально сделал поворот на этом самом месте, оставив в неприкосновенности на поверхности земли это животное специально для вас?

— Но… в таком случае… вы — не кто иной, как профессиональный, притом высокой квалификации, геолог и палеонтолог, — воскликнул пораженный доктор Моргенштерн.

— Может быть, я хотел бы стать одним из этих специалистов, но, увы, не стал, тут вы, к сожалению, ошибаетесь. Я — всего лишь скромный любитель в этих областях науки. Однако могу вас заверить, что насчет упаковки и транспортировки частей скелета вы можете совершенно не беспокоиться и положиться целиком на меня

— Я уверен в этом, раз за дело берется сам Отец-Ягуар Но из Тукумана вы отправитесь куда-то еще?

— Да, есть у меня кое-какие планы на этот счет

— И куда вы поедете, если не секрет?

— К Барранке-дель-Омисидио.

— Как бы я хотел побывать там с вами! Увы, это теперь для меня невозможно. И для Фрица тоже.

— Я все понимаю, и мне тоже очень жаль, что мы расстаемся, но перед отъездом я прикажу камба оказывать вам всяческое содействие.

После этих слов он повернулся и, кивнув ученому и его слуге на прощанье, удалился.

Доктор Моргенштерн в десятый, в двадцатый, в сотый раз осмотрел все до одной косточки скелета мегатерия, затем стал рассказывать о каждой из них Фрицу, разводившему в это время костер. Доктору и в голову не пришло задуматься о том, с чего это вдруг Отец-Ягуар вообще затеял все эти раскопки, он как бы не заметил того, что все, что сделал Отец-Ягуар в этой связи, было сделано в его честь и ради осуществления его мечты. Что поделаешь, все одержимые люди по-своему эгоистичны.

В лагере Отец-Ягуар сказал Херонимо, что теперь они могут отправляться дальше, добавив с некоторой грустью, что отныне ученый и его слуга уже не будут угрожать их интересам своими очередными фокусами.

— Если я тебя правильно понял, — спросил друга Херонимо, — судя по тому, что ты хочешь ехать через горы, мы направляемся не сразу в Сальту, а поедем туда через Тукуман?

— Да, через Тукуман. Это необходимо по многим соображениям. Одно из них — то, что наши лошади уже порядком вымотаны и не годятся для тех испытаний, которые еще ожидают нас впереди. В Тукумане мы продадим их, а дальше поедем на дилижансе. Лошади, которых запрягают в дилижанс, это, знаешь, что такое? Настоящий памперо! А в Сальте мы купим мулов для гор.

— У кого?

— У Родриго Серено, он — парень добросовестный и отлично содержит своих животных, предназначенных на продажу. Благодаря этому мы опередим гамбусино и сможем как следует подготовить все, чтобы ни он, ни Антонио Перильо не смогли застать нас врасплох.

— А кого-нибудь из камба мы возьмем с собой?

— Нет, мы вполне обойдемся без них, я думаю. А вот Ансиано и Аука обязательно поедут с нами.

— А ты не забыл, что половина нашей экспедиции намеревалась остаться в Чако, чтобы собирать чай?

— Они еще успеют это сделать. Сейчас я очень нуждаюсь в них. Надо поймать, наконец, этих двух самых больших негодяев, которые когда-либо жили на земле.

— А что будем делать с доном Пармесаном?

— О, вот уж в его-то обществе я не испытываю ни малейшей потребности. Надо будет сказать ему, чтобы он оставался здесь и помогал доктору Моргенштерну и Фрицу.

Итак, роли были распределены, и все улеглись спать. Доктор Моргенштерн опять долго не мог сомкнуть глаз, но, поскольку он не спал ни минуты прошлой ночью, сон в конце концов одолел его снова разыгравшееся было воображение. Но проспал он всего пару часов. Еще не рассеялся утренний полумрак, когда он вновь пробрался к своему ненаглядному мегатерию, чтобы точно обмерить каждую его косточку и все размеры занести в свою записную книжку.

Но вот солнце встало, и ожил лагерь. Пора было отправляться в путь. Перед уходом люди Отца-Ягуара выполнили просьбу ученого — соорудили над скелетом защитный навес из бамбука и тростника.

По пути в деревню камба у Прозрачного ручья доктор Моргенштерн мало-помалу вышел из состояния радостной эйфории, вернулся к привычному ходу мыслей, и тут его словно обожгло чувство стыда: как же так, камба сделали ему такой роскошный подарок, Отец-Ягуар постарался превратить вручение этого подарка в бесподобный праздник, а он этого даже как будто и не заметил? Какая вопиющая неблагодарность с его стороны! Ученый даже покраснел. Но было еще не поздно исправить ошибку, и он рассыпался в благодарностях и извинениях перед Прочным Черепом. А тот вовсе и не был обижен на ученого. У индейцев свои, порой отличные от европейских понятия об этике поведения, но неблагодарность с их точки зрения — грех, как и у христиан, в общем-то, серьезный. И в то же время они всегда готовы понять человека, потерявшего вследствие какого-то сильного переживания контроль над собой. Снисходительно улыбнувшись в ответ на многословные тирады доктора, вождь камба сказал, что его люди с радостью помогут сеньору доставить кости гигантского ленивца в тот порт, который он назовет.

Отец-Ягуар сдержанно прореагировал на все заверения земляка в искренней благодарности: его сейчас гораздо больше волновали предстоящие события, и он откровенно сказал об этом Моргенштерну. Дон Пармесан, уже получивший и, как ни странно, понявший намек на то, что его участие в продолжении экспедиции Отца-Ягуара не совсем желательно, решил выяснить, каковы его шансы остаться при докторе Моргенштерне.

— Сеньор, — издалека начал он, — я убедился в том, что мое искусство в Гран-Чако ценится, к сожалению, гораздо меньше, чем в городах или пампе. Ну, вы же знаете, — добавил он, глядя на удивленное лицо доктора Моргенштерна, — я — знаменитый хирург… Мою честь, видите ли, задевает то, что мои знания и постоянная готовность оперировать, ампутировать и так далее, не находят здесь должного применения. И поэтому я решил покинуть экспедицию Отца-Ягуара. Я остаюсь с вами.

Доктор ничего ему не ответил.

— Сеньор, вы меня поняли? Вы согласны? — несколько растерянно спросил тогда его хирург после небольшой паузы.

— Конечно. Ваше общество мне весьма приятно, по-латыни «перамоэнус» или «пергратус».

О своем «решении» дон Пармесан тут же с гордостью истинного кабальеро сообщил Отцу-Ягуару. Тот, проклиная в душе лицемерие этикета, все-таки произнес несколько принятых между воспитанными людьми в таких случаях слов насчет того, что ему, дескать, очень жаль и так далее, испытывая на самом деле, конечно же, чувство облегчения от того, что наконец избавился от хирурга.

На следующее утро вся деревня вышла проводить Отца-Ягуара и его экспедицию. Прощание было искренним и сердечным. Небольшой отряд под предводительством Прочного Черепа провожал белых в качестве почетного эскорта. Двое воинов-камба должны были поехать с Отцом Ягуаром до самого Тукумана, чтобы потом доставить ученому те предметы, которые купит там Отец-Ягуар на деньги и по инструкции доктора Моргенштерна. Около полудня они достигли границы территории камба, и Прочный Череп со своими воинами, тепло, но сдержанно распрощавшись с Отцом-Ягуаром, повернул назад, к долине Высохшего озера, чтобы проведать, как там дела у раненых абипонов и соплеменников, которые за ними ухаживают. Поскольку доктору Моргенштерну и Фрицу делать в лагере было совершенно нечего, вождь камба попросил их подождать, пока он с несколькими своими воинами не съездит в лагерь и обратно, на что оба немца охотно согласились.

И тут навстречу им попался один воин камба. Он сообщил, что в лагере все спокойно, раненые выздоравливают. Были еще кой-какие мелкие новости, и одна из них встревожила вождя: обнаружилось, что загадочным образом исчезли две лошади абипонов.

— Но, может быть, вы просто ошиблись, когда считали их? — высказал свое сомнение Прочный Череп воину.

— Нет, лошадей у нас осталось после сражения тридцать пять и седел, само собой, столько же, а теперь у нас два седла лишних. Лошади пропали поздно вечером или ночью.

— И как ты думаешь, куда они делись?

— Их скорее всего украл гамбусино.

— Этого не может быть. У ворот в долину стояли двое часовых.

— А ты поинтересуйся у этих часовых, где они были ночью. По-моему, они сидели у костра. Так что лошадей украл, конечно, гамбусино. Я еще, знаешь, почему так решил: мне подумалось, что надо все-таки похоронить капитана Пелехо или хотя бы прикрыть его труп ветками, и я отправился туда, где он лежал. Когда я похоронил его, то заметил валявшиеся на земле совсем недалеко трупы лошадей гамбусино и эспады, и они были без седел — ты понимаешь, что это значит?

— Понимаю…

— Я тебе больше скажу. Поискав человеческие следы на траве возле убитых лошадей, я нашел их! Они шли от опушки леса, а затем, уже от трупов лошадей, уходили в долину. Что ты на это скажешь?

Вождь глубоко задумался, низко опустив голову. А когда поднял ее, сказал:

— Если все так, как ты рассказываешь, то это могли быть только гамбусино и эспада.

— Ну да! Но ты понимаешь, что это грозит Отцу-Ягуару большими неприятностями, если не хуже? Когда он уехал из Чако?

— Сегодня утром.

— Значит, гамбусино опережает его на три дня пути, на целых три дня!

— Но Отец-Ягуар собирался добираться на лошадях только до Тукумана, а там пересесть в дилижанс, гамбусино же скорее всего идет через леса и пески в Сальту.

— Сомневаюсь. Он тоже далеко не дурак. А что если и он вместо Сальты отправился в Тукуман?

— Да, тогда дело плохо. Надо послать человека к Отцу-Ягуару, предупредить его. Но сначала я хотел бы поговорить с часовыми, которые должны были в ту ночь охранять вход в долину.

Прочный Череп дал шпоры своей лошади, и все последовали его примеру, в том числе и доктор Моргенштерн и Фриц, встревожившиеся не меньше вождя.

Когда они прибыли в лагерь у озера, доктор спросил своего слугу:

— Фриц, как тебе кажется, сколько времени может оставаться мой мегатерий целым и невредимым под той крышей, которую мы над ним соорудили?

— Как минимум, несколько месяцев, а может, даже и целый год. Но почему вы спрашиваете об этом?

— Мне не дает покоя одна мысль…

— Какая?

— Ты не забыл еще, как мы с тобой хотели найти хоть какой-нибудь шанс, чтобы проявить свою храбрость?

— Не забыл.

— Очень хорошо. Этот шанс у нас появился.

— Что вы имеете в виду?

— Отцу-Ягуару угрожает опасность, по-латыни «перикулум».

— Это я понял, но чем мы-то в данном случае можем ему помочь?

Фриц лукавил. Он прекрасно понимал, что имеет в виду его хозяин. Просто он думал в этот момент не столько о необходимости помощи Отцу-Ягуару, сколько о безопасности доктора Моргенштерна.

— Фриц, я поражен, что ты задаешь мне такой вопрос. — удивился тот. — Мы обязаны герру Хаммеру всем, буквально всем, ведь он не раз спасал нам жизнь, рискуя собственной. Нет, я не узнаю тебя!

— А, теперь, кажется, начинаю понимать. Мы его освободим, так?

— Да, если это потребуется.

— Следовательно, мы должны поехать за ним?

— Разумеется.

— Но вождь ведь хотел послать к нему своего человека. Он предупредит герра Хаммера, и все будет в полном порядке. Наша помощь там не потребуется.

— А что, если посланец вождя не найдет его в Тукумане? Я тебе скажу, что: он спокойно вернется в свою деревню, потому что сочтет, что свой долг он на этом выполнил. Мы же на этом не остановимся и не успокоимся, пока не вырвем Отца-Ягуара из лап гамбусино. Или ты думаешь по-другому?

— Нет, я думаю так же. Кстати, я и раньше, откровенно говоря, был не очень-то уверен в благополучном исходе дела, которое затеял герр Хаммер.

— Да и я, признаюсь, тоже. Но я одного пока не понял: ты согласен или не согласен выручить его?

— Хм. Я бы охотно согласился на это, если бы не одно обстоятельство…

— Какое?

— Мегатерий.

— Его дальнейшая судьба пусть тебя не волнует, это — мое дело.

— Хорошо, как скажете, так я и поступлю. Я заранее согласен с вами во всем.

— Договорились! Едем в Тукуман.

— А вождь камба нас отпустит?

— А разве он имеет право нас удерживать или приказывать нам что-то?

— Нет, конечно, но он легко может найти повод для того, чтобы задержать нас.

— Я надеюсь, что он на это не способен.

— Я тоже. И все же у нас нет никакой необходимости нарушать его планы и тем самым вызывать его неудовольствие, гораздо большего мы добьемся, если применим хитрость.

— Что еще ты придумал на этот раз?

— Мы убедим вождя, что забыли сказать Отцу-Ягуару о каких-то очень важных вещах, которые он должен приобрести для лучшей сохранности мегатерия в дороге. Поэтому нам необходимо поехать в Тукуман вместе с его воином. Таким образом, мы получим официальное разрешение на отъезд. А там видно будет.

— Что ж, неплохо придумано. Фриц, твоя изворотливость часто бывает очень полезна. Из тебя вышел бы хороший дипломат. В любом случае мы должны немедленно отправляться в Тукуман.

— Не уверен, что в любом. Я считаю, что нам надо ехать только в том случае, если мы убедимся, что опасность, угрожающая герру Хаммеру, существует в реальности, а не является плодом чьего-то воспаленного воображения.

Фриц все еще надеялся на то, что индеец, рассказавший вождю камба о похищении лошадей, что-то напутал. Но оба часовых, с которыми переговорил Прочный Череп, сознались, что покинули свой пост у входа в долину в ту ночь, когда исчезли лошади.

Итак, около полуночи оба немца и один камба покинули лагерь в долине Высохшего озера, взяв курс на Тукуман.