"Ку-ку" - читать интересную книгу автора (Каледин Сергей)1Вита сдала дежурство, сходила на конференцию и села описывать Софью Аркадьевну, умершую этой ночью. Софья Аркадьевна умирала уже два раза и вчера даже шутила: «Мне это не впервой». Тогда оба раза Вита чудом вытаскивала ее клинической смерти. Софья Аркадьевна перед выпиской благодарила ее и просила винения за хлопоты. Вита приняла это за обычное старческое кокетство, но Софья Аркадьевна объяснила: «Вы, Виточка, не подумайте, что я спятила. Просто я давно уже заметила, что в определенном возрасте все начинает повторяться. Вот вы меня лечите, честь вам и хвала. Но если бы мне сказали, что я завтра перееду в мир иной, ей-Богу, я спала бы последнюю ночь ничуть не хуже предыдущей». И действительно спала накануне спокойно. В истории болезни Вита нашла телефон сына Софьи Аркадьевны. Ростислав Михайлович помолчал и попросил Виту встретиться с ним – очень нужно. «В любое время, – сказала Вита, – подъезжайте в больницу, поговорим». «Хотелось бы вне». «Тогда в конце месяца, предположим, тридцатого». «Хорошо». Положив трубку, она высчитала, что тридцатое – опять после дежурства. Нужно бы позвонить отказаться, но она так вымоталась за сегодняшнее дежурство, что одна мысль о каком-то не очень обязательном разговоре приводила в ужас. Она повторила, чтоб не забыть: тридцатое, семь часов, памятник Пушкину… Памятник Пушкину!.. И чего это он? Тридцатого в половине седьмого Вита вышла метро «Маяковская». «Все прекрасно, – привычно настраивала она себя, чтоб окончательно не расклеиться от усталости. – Если б не ныл живот, было бы еще лучше, но…» На троллейбусной остановке стояла очередь. «Ну уж нет», – злорадно подумала Вита и стала высматривать зеленый огонек такси. Господи, хоть бы он не пришел. И чего ему приспичило? Она бы подождала минут пятнадцать для приличия и домой. Вита подняла руку. Такси остановилось, но забрызгало сапоги. Все не слава Богу! И никакого куражу. А ведь еще общаться надо с этим, как его… Ростиславом Михайловичем, черт бы его побрал! Ноги отваливаются, и морда от недосыпа наверняка как у бульдога. И чего потащилась? Сказала бы – в больницу – и все. Впрочем, уже вечер, а к вечеру лицо у нее расправляется… Хм, подумать только, раньше времени прибыла, это надо! Совсем на нее непохоже – почему и не любит встреч под часами. И Лида переняла эту привычку – опаздывать. Не лучшее, что можно от нее унаследовать. Сказала как-то дочери, что опаздывает не кокетства и женственности, а потому что носится, как загнанная кобыла, чтоб ей же, Лиде, помогать. Правда, про «помогать» сказала про себя, не вслух. Она стояла возле памятника, у самых цепей. Ноги отекли – ужас, хорошо еще в сапогах не видно. Было жарко, Вита расстегнула плащ, но вспомнила, что утром впопыхах схватила поясок от другого платья, и стала развязывать вязаный зеленый пояс. Впрочем, зачем? Вита вздохнула. – Что сокрушаетесь, Виталия Леонидовна? – спросил ее мужской гундосый голос. Она сдернула очки, повернулась. Он. Куртка, значок в форме парашютика; на значке цифра «200». – Здравствуйте, – сказала Вита. – А что значит двести? – Здравствуйте, – ответил Ростислав Михайлович. – Двести, – значит, двести прыжков. – Вы что же, двести раз прыгнули и ни разу не разбились? – Двести шестьдесят семь. По документам: двести девять. Куртка у Ростислава Михайловича была военная, как у летчиков, сильно потертая. Роста он был среднего. И нос перебит. – Почему такая спешка, Ростислав Михалыч? Что-нибудь связанное с матерью? – Связанное… Картавите вы уж очень забавно. Еще раз захотелось послушать. – Вот как?.. – холодно сказала Вита, переступая отекшими ногами. – А телефон – не подходит?.. – Не подходит, – спокойно отреагировал Ростислав Михайлович. – Хотел воочию. – Ну, и?.. – Поесть чего-нибудь надо, вы, я понял, с работы?.. Пять минут – и у меня. Я рядом живу. Они дошли до Театра Ермоловой. Дом был во дворе. Ростислав Михайлович ковырялся в карманах куртки, выискивая, по всей видимости, ключи. Дышал он тяжело, хотя и старался сдержать одышку. «Плохо дышит, – отметила про себя Вита. – Надо послушать». – Слежу за прессой, – усмехнулся Ростислав Михайлович, выудив наконец ключ, привязанный к перочинному ножу, и распихивая по карманам газеты. – В основном с кроссвордами. «Псих», – подумала Вита и вздохнула. – Куда идти? – Прямо. На стене зазвонил телефон. Ростислав Михайлович взял трубку. – Нет, не Додик, Ростик, – сказал он мрачно и постучал в ближайшую дверь. Рядом заурчала вода, дверь распахнулась, и уборной выскочил полный человек в майке. Комната Ростислава Михайловича была самой дальней, в конце коридора. Вита поставила сумку на сундук, расстегнула плащ. – У-у. Старый знакомый, – сказала она, взглянув на вешалку. На вешалке висело женское пальто. Скунс, свесив хищную сухую морду с плеча пальто, смотрел на нее стеклянными глазами. – Пальто Софьи Аркадьевны? – Ах, это… Да, мамина горжетка. Заходите. Комната была огромная, в два окна, выходящих на бурые крыши. За крышами был слышен бой курантов. Вита прошла к платяному шкафу и стала причесываться, поглядывая по сторонам. – У вас, наверное, самая центральная комната в стране? – Самая. Садитесь в кресло. – Ростислав Михайлович показал на большое разношенное кресло, прикрытое цветной тряпкой. – Я уж лучше на стул, – засомневалась Вита. – Стулья ненадежные. Садитесь в кресло. Вита с боязнью опустилась в кресло. Кресло задышало и ушло вн. – Вы здесь один живете? – Сейчас – да. Когда-то с мамой, а еще более когда-то – с семьей. – Да-да-да, – закивала Вита. – Я помню: Софью Аркадьевну две девушки навещали. Внучки? Хорошенькие. – Дочки, – кивнул Ростислав Михайлович. – А насчет хорошенькие, так то не в папу. Вита потянулась было к сапогам – расстегнуть молнию да повыше положить отекшие ноги, но передумала: «Ну его к черту, еще подумает…» – Чем будете угощать? – Сухое есть, отбивные, если не… – Ростислав Михайлович подошел к окну, достал между рам сверток, понюхал. – Вроде съедобные. – А холодильник? – Места много занимает. – Он достал шкафа масло, сунул Вите «Науку и жнь». – Кроссворд хороший. Три слова не знаю. Пойду пожарю. Вита достала сумочки ношпу, выкатила одну таблетку и неуверенно потянулась к узкому старинному графину с водой. Запила прямо горлышка. Так и есть, тухлая. Она поставила графин на место и аккуратно, чтоб не стереть помаду, промокнула губы платком. Нашла кроссворд. «Аппарат для мерения кровяного давления?» Тоно («Да, не забыть его послушать».) Она потянулась к сумке, достала фонендоскоп, повесила на шею. Прошлась по комнате. Плетеная козетка у окна, кое-где продранная, такой же столик. И пыль, пыль. Напротив буфета книжный шкаф с резными колонками и выломанным замком. На полках что-то непонятное, чертежи какие-то. Из книг: «Теория и практика парашютной подготовки», Уголовный кодекс… о! Сборник Сельвинского. Вита достала книжку. «Моему взыскательному читателю Ростиславу Михайловичу Орлову 1930 г.». Вита прикинула, сколько лет было тогда «взыскательному читателю». Лет двенадцать-тринадцать. Поставила книжку на место, рядом со «Справочником машиностроителя». Вита подошла к буфету, открыла: внутри было плохо. Тарелки не вымыты, а обтерты, по всей видимости, хлебом. Коробочка с поливитаминами. «Молодится, старый хрен…» – Взята с поличным! – Ростислав Михайлович поставил на стол скворчащую сковородку. – Прошу. – Он взглянул на Bиту. – У вас скулы в форме знака вопроса. Вспомнил: тонометр! – Он достал ручку. Ручка не писала. Он тряхнул ее над полом. Капельки сорвались с пера на старинный, давно не мытый паркет. – Простота нравов, – заметила Вита. – Угу-у, – пробубнил Ростислав Михайлович, вписывая нужное слово. – Руки, кстати, не хотите помыть? – Лень, – улыбнулась Вита. – Моешь, моешь весь день… – Ну, сейчас я – кофе, и все. Магнитофон пока… – Ростислав Михалыч! – донеслось коридора. – К телефону! – Вот, слушайте, – он нажал клавишу и вышел комнаты. Запел Окуджава. Вита подождала, когда шаги за дверью уйдут, достала помаду и посмотрела в зеркало. Губы были еще ничего, а вот румянца, прямо скажем, маловато. Она ткнула помадой в одну щеку, в другую и стала растирать их ладонями. «Ничего еще девушка, – подбодрила она себя. – Старовата, конечно, да кто об этом знает?» Сняла зеленый поясок, но без него платье получалось уж очень балахонистое. Повязала снова: ничего, коричневое с зеленым не так уж плохо… Над кроватью в углу комнаты висело что-то огромное, черное. Кошма не кошма… Бурка, догадалась Вита. Она присела на узкую жесткую кровать. Над тумбочкой вместо настольной лампы зацепленный за гвоздь рефле Лида таким греет нос от гайморита. – Я говорю, посуду надо мыть, – сказала она, когда Ростислав Михайлович с кофейником в руках вошел в комнату. – Тараканы пойдут… Он поставил кофейник на журнал и выключил магнитофон. – Вы знаете, Виталия Леонидовна, нет тараканов. У всех есть, даже у Додика, а у меня не живут. Может, грязи боятся, живые все-таки существа… – А это что у вас такое? – Вита качнула подвешенный над столом белый вялый абажур с большим количеством ненатянутых веревочек. – Талисман. А по происхождению: вытяжной парашютик. «С помощью вытяжного парашюта вводится в действие главный купол. При отсутствии вытяжного парашюта главный купол вводится в действие без его помощи». Короче, бред сивой кобылы. Вреда больше, чем пользы. Только на талисман и годится. Ростислав Михайлович достал буфета тарелку, поставил перед ней. – Ну, уж нет! – Вита отодвинула тарелку и притянула к себе сковородку. Ростислав Михайлович достал буфета вино. – Я не буду! – замотала головой Вита. – Я от него помру. Водки рюмку я бы выпила. – Водки нет. Могу сходить. – Да Бог с ней, сядьте. Откуда у вас бурка? – У этой бурки своя история, Виталия Леонидовна, – пожевав, сказал Ростислав Михайлович. – Я шел пальто купить. Захожу в комиссионку. Висит, несчастная. Никому не нужна. Купил, принес домой. Мать чуть не в слезы: у тебя же, говорит, пальто зимнего нет. Действительно нет. А эта – висит, пыль аккумулирует. Я погляжу на нее иной раз да как ударюсь плакать, а потом вспомню, что пальто зимнего нет, – смех берет. И главное: в шкаф не лезет, подлая, четыре метра в подоле. – А что ж на пальто денег нет? Подработали бы где-нибудь… – Вот и я думаю, – согласился он. – К вам на свидание шел… – Это не свидание, – поправила Вита. – …На несвидание, – согласился Ростислав Михайлович. – Иду, вижу объявление: требуются сторожа. Помимо зарплаты бесплатное обмундирование, переходящее в собственность. Цитирую. – Прекрасно, – прокартавила Вита. Ростислав Михайлович поднял голову от тарелки, взглянул на нее. – Скажите «трактор». – Тррактор, – сказала Вита. – Да ну вас! Чем чепуху городить, лучше включите. – Она ткнула вилкой в сторону магнитофона: – Я люблю Окуджаву. И откинулась в кресле. …Она допоздна просидела в мягком продавленном кресле. Пора было уходить. – Ну, ладно, – сказала Вита, вставая. – Давайте послушаю вас напоследок. Объелась. – Она провела руками по животу: – Как вы считаете, я толстая? – Гранд мадам бельфам, – прогундосил Ростислав Михайлович и достал – под кровати напольные весы. – Прошу. – Вы с ума сошли! – Вита отскочила от весов. – Я на них и в больнице-то не смотрю! Все врут! Холодильник бы лучше купили! – Она ногой задвинула весы под кровать. – Снимайте рубашку. – И вставила в уши пластмассовые наконечники фонендоскопа. Ростислав Михайлович стянул свитер с дырой под мышкой и рубашку. – Еще чуть – и прохудится, – устало улыбнулась Вита. – В сторожа надо. Фурункул? – спросила она, двигая фонендоскопом по его груди. Она всегда задавала вопросы, чтобы больной не очень зацикливался на прослушивании: – И тут? – она ткнула пальцем в сморщенный шрамик на плече. – Поглубже… Спиной… И здесь… А-а, это же не фурункулы… Это другой оперы… – Этот – Венской. – Да-а… – рассеянно сказала Вита. – Черт, жалко, давление нельзя померить… Дела-то у вас не очень… – Она задумчиво посмотрела на Ростислава Михайловича, достала бланк, потерла переносицу. – Так. – Вита подняла указательный палец с перстнем, и буква «В», вытатуированная возле большого пальца, четко проступила сквозь з – Слушайте меня… Вы купите в аптеке… – Подождите, – перебил ее Ростислав Михайлович. – Встаньте-ка на секунду. – Зачем? – удивилась Вита, но встала. Ростислав Михайлович обнял ее. Очень крепко обнял за плечи и поцеловал. Вита легонько постучала его по плечу. – Это еще что такое?! Ростислав Михайлович!.. Пустите! Я буду кричать! – Кричите. Только потише, а то услышат, – серьезно сказал Ростислав Михайлович и снова поцеловал ее. И потянул куда-то… «Господи!.. Прическа помнется…» – Ростислав!.. Рост! Ро-о-о-стик! – неожиданно пискляво выкрикнула она. «А голос-то у меня какой противный!..» …Рост нащупал ящик тумбочки, с вгом вытянул его, достал очки. Очки плохо держались на его перебитом носу. Включил рефле – «…И страсть Морозова схватила своей мозолистой рукой…» – пробормотала Вита и потянулась к его очкам. – Очкарик к тому же. Сними: меньше увидишь – меньше потеряешь… прыгун… Он отвел ее руку. – Ну смотри, – Вита вздохнула. – Накормил тухлятиной, соблазнил – да еще рассматривает! Выпустишь ты меня? – С течением времени, как говорил Остап Бе – Рост легонько провел ладонью по ее волосам, по лицу… – Вопросительные скулы… – Хм, – дернула Вита головой. – То схватил, как горилла, а то гладит… будто котенка… – Точно, – сказал Рост. – Эквидистантно. У меня дочки так кошек гладили: контур повторяют, а до шерсти дотронуться боятся… А нос почему кривой? Боксом занималась? – Углядел! – Вита потерла переносицу. – Это еще в детстве. Артем… – Ростислав Михалыч! – донесся коридора старушечий голос. – Плиту оттерите, а то после вас вся в кофии. Присохнет за ночь. – Иди, а я себя в порядок приведу, – сказала Вита. – Ох, умереть – уснуть! – Что так? – Да нет, все прекрасно. Устала. – Рост, – сказала Вита, когда они подошли к стоянке такси. – Сделай доброе дело, а? Устрой к себе Юрку на работу. Такой парень хороший, только балбес. Не доучился, в армию ушел… – А кто он тебе? Вита задумалась. – Зять мой бывший… Тоже чего-то чертит. Три курса кончил до армии… Устрой… – Скажи «трактор», тогда устрою. – Тррактор! Тррактор! Скажи лучше, как сердце. – Космонавт. – Смотри, космонавт, умрешь когда-нибудь при подобных обстоятельствах. Такое случается. – У меня теперь при подобных обстоятельствах всегда будет под рукой врач. – Ишь ты! – Вита усмехнулась. Подъехало такси. Было это полгода назад. |
|
|