"Стройбат" - читать интересную книгу автора (Каледин Сергей)3Костя чихнул. Еще раз, еще… И проснулся. Прочищенный чихом нос сразу учуял знакомый запах. План шабят! Анашку! Костя сел на койке, его слегка качнуло. Посмотрел время – часов не было. След белый был, а часы – ек. – Сняли, – пробормотал Костя, озираясь вокруг. Вора видно не было. Был запах, запах хорошего ломового плана. Дурь чистой воды. Костя встал, поплевал на ладони, – провел по гимнастерке и бриджам: липнет к хэбэ всякая парша, матрац драный, надо у молодых поменять. Потом опомнился: какой матрац? Завтра домой! Что-то уж очень скоро напился он у Валерки на КПП. Программу «Время» хорошо помнит, «Братья Карамазовы» уже пошли затуманенные, а конец и вовсе смазался. Где цыгане начали петь, плясать. Только вот почему там цыгане? У Достоевского евреи Мите Карамазову играли перед арестом. Это Костя помнил точно. Еще удивлялся, когда читал… Казарма храпела. Запах плана шел Богданова угла, пробиваясь сквозь казарменную вонь. А перешибить ее нелегко: две с лишним сотни сапог и, соответственно, портянок. Костя достал сигарету и долго прикуривал в надежде, что Женька заметит. И тот заметил, свистнул тихонько: – Ко-отик!.. Плановые были в сборе. Женька, Миша Попов, Коля Белошицкий, Эдик Штайц и незнакомый парень в накинутом бушлате. Надвинутая фуражка закрывала его лицо. Парень сидел возле Женьки. На тумбочке в консервной банкe горела свечка. – Сколько времени, Котик? – улыбнулся Женька и протянул Косте часы. – Снимать надо на ночь. Не дома. Когда отвальную? – Перед поездом. – Костя застегнул часы. – Ты фосфор-то стери с циферблата, – посоветовал Коля Белошицкий. – Вредно для здоровья. – Богдан, – простонал Миша Попов, – ну мурыжь, кайф проходит. – Садись, Москва. – Эдик Штайц подвинулся. Женька нацепил на хрупкий кончик стеклянного челима новый косяк, подлил в челим вина кружки, стал раскуривать. – Ты от Танюшки как добрался? – с подсвистом спросил он Костю. – Марик Мильготин подвез. – От какой Танюшки? – проворковал парень в фуражке. Знакомым женским голосом. – Люся? – Костя смешался. – Вы? – На, дембель! – Женька протянул ему раскочегаренный челим. – На посошок. Все сделали? Костя осторожно потянул в себя замечательный дым. Челим уютно забулькал. – Почти. К утру кончим – и отвал. – А нас до майских, наверное, не выпустят. Ты адрес мой не потерял питерский? Костя проверил в записной книжке: на месте. – Колесико не желаешь? – Коля Белошицкий достал кармана таблетку. Костя помотал головой. – По люксу пойдет. – Дай! – рыпнулся за таблеткой Эдик Штайц. – Тебе звездюлей надо, а не колесико! – мрачно рек Миша. Он уже неделю дулся на Эдика: послал его к знакомой аптекарше за каликами, а Эдик не тех таблеток накупил, нажрался и полдня стройбату покоя не давал – бегал ото всех в одном сапоге и орал, змея. – Тсс! – прошипел вдруг Коля Белошицкий, настороженно поднимая кверху вислый нос. – Показалось?.. – Менты на зоне, – вяло пошутил Миша Попов. – Вя-язы, – гнусаво подыграл ему Эдик, приставив к шее два пальца. На всякий случай Женька вырвал челим у Кости и спрятал в тумбочку, аккуратно спрятал, так, чтобы с носика не свалился недокуренный баш. Женька замер, жестом приказав не шевелиться. Стало слышно, как бьется в банке со свечой не вовремя ожившая тяжелая муха. – Проехали, – буркнул Миша Попов. Женька полез в тумбочку. Протянул Мише челим. Миша затянулся и закрыл глаза. Курнул еще раз и с полуоткрытым ртом отвел руку с челимом в сторону – следующему. – Ништяк, – сказал сидевший напротив Миши Эдик Штайц. – Заторчал. Женька тем временем высвободил челим вялой Мишиной руки, обтер сосочек и протянул Люсеньке. – Богдан, – сонного омрачения возник голос Миши Попова, – ты новье будешь брать на дембель? Он так вяло и незаинтересованно это спросил, что Женька не ответил. – Покажи, как надо! – переживал Эдик Штайц, видя, что Люсенька неумело, с опаской берется за челим. – Людмила Анатольевна, вы не взатяжку, вы с подсосом, не сильно… Богдан, покажи толком!.. Люсенька запыхтела чрезмерно, челим заклокотал. – Дам в лоб – козла родишь, – с закрытыми глазами пригрозил неведомому противнику Миша Полоз. – Та-ащится! – радостно отметил Эдик Штайц. – Готов Мишель. Конопелька-то наша, тутошняя. А то фуфло, фуфло… В данном редком случае Эдик Штайц был прав. В настоящий момент курили его анашу, его готовления, а главное – его замысла. Минувшим летом весь отряд по воскресеньям вместо выходных стали вдруг вывозить на поля собирать картошку. Как пионеров. Только возили почему-то в зэковозах – длинных машинах с высокими бортами, внутри лавки поперек, а над головой решетки, даже не встать, Хорошо хоть без охраны. Картошечку собирали соответственно. И себе, и Городу, и кому там еще… Коля Белошицкий сразу надумал, как мимо дела проплыть. Шел по гряде, ботву обрывал, возле грядки складывал, а напарник следом бежал и черенком лопаты грядки ворошил. Картошечку не трогали, упаси Бог. Картошечку на зиму оставляли зимовать. А офицерье в машинах сидит, не смотрит. Тем более холодно – снежок уж начал капать. Неуютно. План считали по грядкам, не по картошке, и получилось, что в отделении Богдана перевыполнение. А собирали только Фиша с Нуцо. Всерьез ковырялись. Ну им простительно – народ деревенский. Тогда-то Эдик Штайц и обнаружил, что здесь конопли завались. Правда, по колено только, но сойдет в армейских условиях. Начался лихорадочный Потом Эдик пробил коноплю, пыльцу замацовал – анашка получилась первый сорт. Только вкуриться нужно – с первых разов не пробирает. А потом благодать: с табачком растер, косячок набил – и торчи!.. – Богдан, – уплывающим голосом пробормотал Миша Попов, – пихни колючего… Женька не реагировал. Он пристроился в самом углу, приняв Люсеньку под крыло, тихонечко ее полапывал. Костя сидел напротив, ему стало совсем хорошо и хотелось, как всегда под кайфом, посмеяться и еще – стихи, посочинять. Свечка разгорелaсь вовсю, коптящий язычок пламени вырос консервной банки и метался перед оконным стеклом… «Шарашится по роте свет голубой и таинственный… – сочинял Костя, спрятав лицо в ладони. – Шарашится по роте свет голубой и таинственный… И я не совсем уверен, что я у тебя единственный…» – Богда-ан! – угрожающе прорычал Миша Попов. Женька отлип от Люсеньки. – Чего тебе? – Пихни колючего… – Завязывай, Мишель, понял? Сказал – нет, значит – нет. – И снова приобнял библиотекаршу. Миша Попов последнее время ходил не в себе. Он вообще курил мало, он на игле сидел. А в последнее время сломалась колючка – деньги у Миши кончились. На бесптичье он даже выпаривал какие-то капли, разводил водой и ширялся. Доширялся – вены ушли. И на руках и на ногах, все напрочь зарубцовано. Женька сам не ширялся, но ширятель был знаменитый, к нему полка даже приезжали. Он Мишу и колол. А недавно сказал: «Все, некуда». Мишаня в слезы: как некуда, давай в шею! Женька орать: «Ты на всю оставшуюся жнь кайф ломовой словишь, а мне за тебя вязы!» От скрипа коек проснулся Старый. То лежал, смотрел на них, но спал, а сейчас зашевелился – разбудили. Костя протянул ему челим, Старый принял его в мозолистую корявую руку. Ни у кого в роте таких граблей не было, как у Старого. Отпустил бы его капитан Дощинин на волю, чего он к нему пристал?.. – Хочешь, я с Лысодором поговорю за тебя? – спросил Костя. – При чем Лысодор, он без кэпа не решает, – ответил Старый и вернул Косте челим. – Не хочу. А Дощинин не отпустит. Он достал обычную папиросу и, видимо с отчаяния, так сильно дунул в нее, что выдул весь табак на Эдика Штайца. – Констанц, оставь мне бушлат, – попросил Старый. – Тебе зачем?.. – О чем говорить! – кивнул Костя. – Заметано. Костя вдруг осознал, что дембель завтра, вот он, рядом И даже покрылся испариной. И встал. – Чего ты? – спросил Женька. – Пойду помогу, ребята возятся, Фишка с Нуцо… – Сиди! – Женька за ремень потянул его вн. – Только кайф сломаешь. Сиди. Люсенька закемарила. Женька подсунул ей под голову свою подушку и надвинул фуражку, чтоб скачущий язычок пламени не мешал глазам. Потом Женька встал посреди прохода и обеими руками шлепнул по двум верхним койкам. Койки заскрипели, отозвались не по-русски. – Не надо, Жень… – вяло запротестовал Костя. Но Богдан уже сдернул с верхних коек одеяла. – Егорка, Максимка!.. Сверху свесились ноги в подштанниках, и на пол спрыгнул сначала крепенький Егорка, а затем нескладный, многоступенчатый полугрузин Максимка. Оба чего-то бормотали, каждый по-своему. – Подъем, подъем! – повторял Женька, похлопывая их по плечам. – Задача: одеться по-быстрому – и в со Там Ицкович и Нуцо, скажут, что делать. Вопросы? Нет вопросов. Одеться – двадцать секунд. Егорка и Максимка стали невесело одеваться. – Не здесь, не здесь, – Женька вытолкал их на проход. – Торчит! – Коля Белошицкий тронул Женьку, показывая на Люсеньку. – Людмила Анатольевна! – А-а… – донеслось Люсеньки. – Насосалась, кеша кожаная… – проскрипел Миша Попов. – Слышь, Богдан, гадом буду, куруха под окнами шарится, ктой-то ползает. – Ты давай, давай! – отмахнулся от Миши Женька, но на всякий случай прислушался. Было тихо. – Же-еня-я… – прошептала Люсенька. – Что с тобой? Плохо? – Тошнит… – Сукой быть, ктой-то ползает под окнами, – бухтел свое Миша Попов. – Мам-ма… – простонала Люсенька. – Тошнит… – Вкось пошло, – улыбнулся Эдик Штайц. – Точняк блевать будет! – ее на улицу, – предложил не заснувший еще Старый. – На свежачок… – Не надо… – стонала Люсенька. – Ма-ма… Костя протянул руку к окну – щели бил холодный воздух. – Сюда ее, к стеклу, похолодней, – сказал он. Люсеньку передвинули к окну, она уперлась лицом в холодное стекло. – Ага-а… – простонала она. – Лучше-е… – Блевать будет, – уверенно повторил Эдик. – Сейчас бу… Эдик не успел договорить – Люсеньку вырвало прямо на стекло. Консервная банка упала на пол, свечка потухла. Люсенька привалилась щекой к окну, тихонько постанывая. – Тряпку! – рявкнул Женька, оборачиваясь к проходу, где мялись уже почти одетые Егорка с Максимкой. – Богдан! – прорычал дальнего угла разбуженный Сашка Куник, кузнец второго взвода. – Кончай базар! – Отдыхай лежи! – заорал Женька, ощерившись. В ответ в углу звякнули пружины – Куник встал. – Я кому сказал: тряпку! – Женька хлопнул в ладоши. За окном мелькнула тень, зазвенело разбитое стекло, голова Люсеньки дернулась. – А-а! – закричала Люсенька, хватаясь за лицо руками. – Свет! – взвыл Женька на всю роту. – Бабай! Свет! – Рота, подъем! – спросонья заорал Бабай и врубил в казарме общий свет. |
|
|