Карпенко АлександрГрань креста

Александр Карпенко

Грань креста

ОТ АВТОРА

Я писал эту историю анальгином, аминазином и магнезией на оборотной стороне вызывных карт и нарядов на перевозку, немилосердно пачкая кровью и чернилами полы казенных халатов.

Она рождалась не в тиши писательского кабинета- в стылой кабине машины и закопченной курилке базы, на трудовых вызовах и пред грозными очами старшего врача, от которого я регулярно получал многочисленные нахлобучки.

Все персонажи, которые вам в ней встретятся, - вы-. мышленные, включая меня самого, но вымышленных событий здесь почти нет. Большая часть рассказанного когда-либо произошла со мной, некоторое - с моими коллегами, а то, что не происходило, - произойдет обязательно, ибо "Скорая помощь" - место, где может случиться все, что угодно.

Пользуюсь случаем выразить свою благодарность тем, кто помогал принимать роды этой книги:

моей первой настоящей читательнице, убедившей меня в том, что эти каракули могут быть кому-то интересны;

другу, чья техническая помощь была неоценимой, а терпение безграничным;

моей жене, не верившей в целесообразность моих писаний, но безропотно все сносившей.

Низкий поклон и вечная признательность Инне Андреевне Шароновой человеку, за чью руку я держался, придя в психиатрию.

Удачи всем, кто сейчас получает вызов!

НИКОГДА НЕ ВИДЕННОЕ (jamais vu) - психическое расстройство, заключающееся в том, что знакомые предметы, лица, обстановка воспринимаются как впервые увиденные.

НИКОГДА НЕ ПЕРЕЖИТОЕ (jamais vecu) - психическое расстройство, заключающееся в том, что привычное явление (ситуация) осознается как впервые возникающее.

(Справочник, по психиатрии)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Городской станции "Скорой помощи" принадлежат мой халат, мое тело (во всяком случае, одни сутки из каждых трех) и, в значительной степени, моя душа. Принадлежит ей также автомобиль, на котором я транспортирую себя - от одного больного к другому. На автомобиле, как и положено, нарисованы красные кресты. Но надписи "Скорая помощь" на нем нет. Вместо этого на его грязных бортах запечатлено: "Санитарный транспорт". Я - бригада психиатрической перевозки. Причем именно я, так как кроме меня в нее входит только водитель, а он, хоть и получает заработную плату преизрядно больше моей, во всех медицинских бедах помощник никакой. Если только беспокойного клиента связать или носилки помочь донести, и то с жалобами. Итак, "Скорая помощь".

Начало нынешних суток извечной толкотней и суетой не предвещало ничего необычного. Досыта набегавшись по всяким бестолковым поводам из машины в подъезд и обратно и совсем было собравшись попросить дать мне время пообедать, я получил наряд на перевозку аж шести клиентов в областную психиатрическую больницу. Должен вам заметить, это ни много ни мало сто четырнадцать верст в один конец. В обед уехал - к полуночи как раз на базу воротишься.

С одной стороны, перевозка больных не подарок - за пару часов перегона и столько же неизбежного ожидания в приемном покое шестеро психов из кого хочешь душу вынут. А с другой стороны, это прекрасная возможность дрыхнуть всю оставшуюся дорогу. Убедившись в том, что мой пилот уже успел чего-то похлебать, я постановил не тянуть с выездом. Пожевать можно и по пути, а время на обед возьму по приезде на базу, что подарит мне возможность поспать еще часок. Кто знает, что за ночь Бог пошлет?!

Посему, подхватив пакет с харчами, я побрел через просторный гараж к своему автомобилю - побитому зеленому вездеходу, торчащему между красно-белыми линейными машинами, как ворон на пруду среди лебедей.

Не буду живописать путь туда - он ничем не отличался от сотен таких же рейсов. Кто бормотал несуразицу, кто орал, связанный, кто просто молчал, погруженный в свои депрессивные мысли. Важна дорога обратно. До сих пор задаю себе вопрос: почувствовал ли я тогда хоть что-нибудь необычное, кольнуло ли где, замутило ли, привиделось ли что - и не могу вспомнить ровным счетом ничего. Я банально спал, положив голову на теплую крышку капота, с которого сбросил валявшиеся там нужные и ненужные бумаги, путевой лист и сумку с так и не съеденным обедом. Спал с того момента, как мы выехали за ворота скорбного заведения, где остались на временное жительство наши пассажиры, и до приезда...

Один только раз я поднял голову, услышав какое-то замечание водителя.

- Что, Игорек? - сонно спросил я.

- Туманище, гляди, какой!

Действительно, шоссе перегораживала колыхающаяся стена плотного белого тумана. Через минуту мы въехали в него, словно в густой кисель. Видимость тут же упала до нуля. Фары не только не помогали, но, напротив, казалось, заставляли это месиво становиться еще плотнее. Быстренько сообразив, что от такого явления природы мне никакого убытка нет, а лишь возможность поспать подольше, я уронил голову обратно, надвинул воротник шинели на ухо и объявил:

- Приедем - толкни.

Засим отключился надолго.

В тумане мы заблудились или все равно волею судьбы попали бы туда, куда попали? Кто знает...

Проснулся я оттого, что автомобиль стоит на месте. Открыл осторожненько один глаз. Светло и тихо... Гараж! Злодей Игорек доехал до базы и, не разбудив, бросил меня в машине. Ну, я его! Будем надеяться, что никто еще из гаража не выезжал и не застал меня в столь позорном виде - не мог я находиться здесь слишком уж долго.

Собрав рассыпавшиеся листочки нарядов на перевозку, я потрусил к переходу в помещение станции, на ходу проверяя правильность заполнения бумажек. Краем глаза отметил копошащуюся на водительском сиденье какую-то мелкую букашку, но возвращаться, чтобы прихлопнуть ее или смахнуть на пол, поленился.

Пробежав коротенький коридорчик, отделяющий гараж от собственно станции, поднялся на три ступеньки, повернул налево и оказался у застекленной двери в диспетчерскую. Я не стал совать документы в круглую дырку, прорезанную в стекле для того, чтобы мы, грешные, меньше шлялись по залу приема вызовов, отвлекая диспетчеров от сплетен, чая с пирожками и обсуждения последней серии какой-нибудь очередной любовной телеэпопеи. Вместо этого, прикинув, что в гараже свободных мест вроде бы мало (а стало быть, большинство народа на базе) и есть в запасе неизрасходованное обеденное время, я рассудил, что обладаю немалыми шансами провести в сладком безделье дополнительно часок-другой. Оплата почасовая: сплю я или вкалываю - деньги одни и те же. Но для того чтобы не вылететь на вызов через пять минут после приезда, нужно поклониться диспетчерам лично. И я, решительно толкнув дверь диспетчерской, ступил внутрь.

За время моего отсутствия кое-что изменилось. На большом столе, занимающем центр комнаты, потеснив телефоны приема вызовов, громоздились два сложных аппарата, с виду напоминающих профессиональные радиостанции. Мудреная техника переливалась разноцветными огоньками и что-то глухо бормотала. Желая полюбопытствовать, зачем попала сюда эта штуковина, я поздоровался и начал:

-А это что еще за...

Поднял глаза и осекся. Ни единого знакомого лица. Всех, кто сидел за столом, я видел первый раз в жизни. Более того, из шести присутствовавших человеческий облик имели лишь пятеро. Рукоятки аппарата, вызвавшего мое любопытство, крутило существо, напоминающее волка, с такими же острыми клыками и когтями, но имевшее вместо серой шерсть золотисто-коричневого цвета и облаченное в туго накрахмаленный белый халат с торчащей из нагрудного кармана авторучкой!

- Здравствуй, Шура, - молвила сидевшая с краю полная седая женщина, что это ты так поздно?

-Туман сильный... - ответил я машинально и ухватился за край стола, чтобы не упасть от внезапно возникшего головокружения.

- Ладно, иди отдыхай, - доброжелательно сказала незнакомая дама, вынимая из моих судорожно сжатых пальцев бумаги и пододвигая к себе какой-то толстый журнал.

Я бессильно привалился к стене и затряс головой, отгоняя наваждение.

Что случилось с родной "Скорой помощью"? Или со мной? Куда я попал? Может быть, не туда заехал? Но почему же тогда меня здесь знают? Ждут моего приезда? А, я, наверное, еще сплю в машине! И я сильно ущипнул себя за руку. Не жалея ущипнул. С вывертом. Ничего не изменилось. Я теряю рассудок? Всплыла мысль - горькая, но все объясняющая: "Не зря говорят, что шизофрения тоже заразна... Вот и мой черед пришел..."

Очевидно, вид у меня был совсем плохой, так как разговаривавшая со мной женщина забеспокоилась:

- Эй, Шура, что с тобой? Лизка, не сиди ты пнем, дай воды - видишь, худо парню!

Волкообразное существо оторвалось от своих таинственных упражнений с бормочущим прибором, вскочило на задние лапы, показав волочащийся по полу пушистый хвост, шустренько набулькало из чайника водицы в эмалированную кружку и любезно протянуло ее мне.

Это простое действие оказалось последней каплей, переполнившей чашу моего разума. Вид обыденного белого сосуда с аляповатым цветочком, сжатого мохнатой когтистой лапой, исторг из моего нутра даже не вопль, а какой-то нечеловеческий вой, под стать волчьему.

В ответ на этот крик моей истерзанной непонятностями души дверь смежной с диспетчерской комнаты старшего врача распахнулась и явила моему взору мужика в не слишком чистом, коротковатом и тесном халате с закатанными по локоть рукавами. Огромная ручища его, густо заросшая седым волосом, держала дымящуюся сигарету.

Мужчина приблизился ко мне, схватил свободной лапищей за плечо, встряхнул пару раз и повлек в свой кабинет, густо заполненный табачным дымом. Прикрыв за собой дверь, он уронил меня на стул, плюхнулся напротив и толкнул через стол сигареты. Я судорожно вцепился в красно-белую пачку "Лаки страйк", как в последнюю ниточку, соединяющую меня с привычным миром.

- Ну, будем знакомы, - пробурчал хозяин кабинета, - я есть старший врач этой смены, как, впрочем, и всех остальных. Звать меня Павел Юрьевич, как тебя зовут, уже знаю, предупредили.

- Кто? - прохрипел я.

- Знать бы кто... В общем, это вопрос сложный, не здесь его решать. Предупредили, короче. Будешь, стало быть, у нас работать.

- Где у нас, то есть у вас? . - Здесь.

.

- Да где же здесь-то, в конце концов?!

- Хм... Ну ты и вопросы задаешь. Сам поймешь со временем. Здесь, и все тут. На "Скорой". Службу ты знаешь, почти ничего нового делать не придется, успокойся. Коллектив нормальный, думаю, сработаешься.

- Как нормальный?! - возопил я. - А это чудовище в диспетчерской?!

Тут же промелькнула мысль: "Боже, что я несу? Зачем мне вообще здесь находиться? Меня на моей настоящей работе, наверное, обыскались". Но вопрос был уже задан.

- Кто чудовище? Лизка-то? Это ты зря. Чудовище здесь я, хе-хе, бойся и дрожи. Мне по должности им быть положено. А Лиза отличная баба и работник, каких поискать. Район знает, как собственный кошелек, в любую погоду до места доведет, если радиосвязь нормальная, понятно? Побольше бы таких диспетчеров! Один только недостаток есть: что у всех других баб вдоль, то у ней поперек, хе-хе.

- Правда? - оторопел я, купившись на старую как мир шутку, в ужасе от того, что кто-нибудь и впрямь мог это проверить на практике.

- Конечно нет. Честно говоря, не знаю. Но дежурить с ней - одно удовольствие. Впрочем, мы отвлеклись. Значит, так. Сейчас немного отдохни с дороги, приди в себя, а с утра покажешься начальству - и впрягайся. Ящик можешь не сдавать, оставь в машине. Работать на своем рыдване будешь, оно тебе привычнее. Водитель с тобой имеется?

- А как бы я иначе приехать мог?

- У нас по-всякому бывает. Где он?

Я растерялся. Откуда мне знать, куда в этом странном месте может деться мой водитель? Да и прибыл ли, в самом-то деле, он со мной сюда? Припомнилось, что с того момента, как очнулся в гараже, Игорь мне на глаза не попадался.

- Ладно, сейчас разберемся. - Медведеобразный Павел Юрьевич высунул голову в диспетчерскую. - Рая, объяви-ка нового водителя.

По всем закоулкам здания страшно прогрохотали динамики: "Водитель тридцать второй бригады, зайдите в диспетчерскую!" Снова. И снова.

- Нет его, - заглянула в комнату толстушка Рая.

- Хорошо, мы сами поищем. - И старший врач, не выпуская из зубов дымящегося окурка, направился быстрым шагом в гараж. Я, как бобик, покорно побежал следом.

В гараже было тихо и безлюдно, яркие лампы под потолком заливали светом грязный истоптанный пол и две шеренги застывших в молчании белых машин. Вездеход на новом месте казался таким же чужеродным, как и дома. Впрочем, здесь у него имелся еще более страховидный родственник. Почти напротив моего автомобиля, у распахнутых дверей гаража, за которыми чернел непроглядный мрак, припал к полу гусеничный бронетранспортер, испещренный желто-серыми пятнами пустынного камуфляжа. При виде направленных прямо на меня стволов спаренного башенного пулемета по спине пробежал неприятный холодок.

- Это еще зачем? - не удержался я от вопроса, кивнув в сторону бронированного монстра.

- А чем плоха "Скорая помощь" на гусеничном ходу? Будь моя воля, я бы все бригады на такие штуки пересадил, по нашим-то дорогам... Можно подумать, у вас там дороги лучше! (Трудно было с этим не согласиться - сам сколько раз ворчал: "Тут-де на танке только и ездить".) А пулеметы нужны, чтобы скандальных клиентов отстреливать.

Непонятно было, шутит он или нет, отчего стало еще неуютнее.

Капот родного вездехода еще дышал невыстывшим теплом издавна работавшего мотора. Павел Юрьевич распахнул левую дверцу и заглянул внутрь.

- Вот он, родимый! Никуда не делся. Я приблизился к кабине и снова чуть не упал. Суетившаяся на водительском сиденье букашка и была Игорьком, только невероятным образом уменьшившимся до размера мизинца.

- Это не беда, - прогудел мой новоявленный начальник, аккуратненько смахивая бедолагу в подставленную ладонь, - это случается. Скоро подрастет, не бойся. А пока тебе другого водителя дадим.

Пред моими глазами возник образ огромного волка в рабочем комбинезоне, с оскаленной пастью яростно крутящего баранку. И так живо и ясно он представился, что, с трудом сдерживая рвоту, я через боковую дверь вылетел во двор. Холодный ночной воздух несколько отрезвил меня. Я опустился на скамеечку и огляделся. Двор мало чем отличался от такого же на родной станции. Бетонированная площадка, по краям окаймленная газонами и кустиками. Пара чахлых деревьев вроде бы яблоньки. Скучные цветы, посаженные вместо вазонов в старые автопокрышки, наполненные землей. Высокий кирпичный забор. Вот только нет за забором привычных огней большого города. Не слышно шума машин, голосов загулявших граждан. Нет ничего. Только мрак и клубы серого тяжелого тумана, чавканье и стук мокрых капель. С тяжелым сердцем вернулся я в помещение и побрел по гулкому коридору мимо диспетчерской... угадайте, куда? Ну конечно же в столовую.

Столовая на "Скорой" - место особое. Здесь не просто едят. Работники стекаются сюда в перерывах между вызовами, чтобы чуточку расслабиться за чашкой крепкого чая, обменяться новостями, посплетничать, рассказать или выслушать анекдот, поругаться, посоветоваться с коллегами по поводу тяжелого больного, заполнить карточки вызовов. (Кстати, для писанины существует ординаторская, но почему-то там целыми днями пусто, почти все предпочитают отписываться в едальне.) Или просто уронить перед сном в истерзанный профессиональным гастритом желудок бутерброд, чтобы с голодухи цыган с кнутом не приснился. Такой вот своеобразный клуб. Здесь можно подойти к столу, стащить, не спрашивая, чужой кусок, пододвинуть стул и, усевшись, влезть в разговор. Это нормально. Никто не обидится, воспримут как должное. Сами такие. С полуночи холодильник общий. Кто чего не доел - не обессудьте. Утром можете и не найти. И это тоже в порядке вещей. Не нами заведено, не с нами и сгинет.

В теплой светлой столовой у зашторенного окна жевала и болтала немалая компания. Завидев меня, сидевшие у стола потеснились. Откуда-то взялась кружка с чернющим чаем, в руку мне сунули бутерброд неведомо с чем. Я благодарно жевал, лениво думая, что следовало бы приволочь и высыпать сюда свои прибывшие издалека харчи, но вставать с места было неохота... Вполуха я слушал очередную рассказку, ожидая ее окончания, с тем чтобы расспросить этих симпатичных коллег, куда же меня угораздило попасть и как мне дальше поступать. Должен же быть выход!

Рассказывал высокий парень со светлой бородкой, не забывая одновременно прихлебывать и откусывать:

- ...А там, понимаешь ли, не сидеть, там работать надо. Так он, злодей, что удумал: чтоб на работу не идти, взял гвоздь и прибил мошонку к табурету. Ну, вызвали нас. Мы, ясен пень, гвоздь вынимать не стали, с табуретом его в машину - и к хирургу. В приемном народу - тьма. Ждем. Бабка-санитарка шмыгает, полы протирает. Ворчит: "Ну, вы вообще озверели! Уже с мебелью возить начали. Слышь, ты, дай сюда табурет!" И за ножку...

Громовой хохот покрыл последние слова. Едва затихли смешки, как откуда-то снизу, чуть ли не из-под моей кружки, раздался тоненький голосок:

- А вот у нас был случай...

Я опустил глаза и поперхнулся. На столе, между развёрнутыми пакетами с едой, чашками с чаем и подмокшими кусками сахара, суетилось существо, как две капли воды похожее на большую мышь, но облаченное в крошечный халатик, который, по-видимому, не далее чем полсуток назад являлся ослепительно белым. Сейчас же, впрочем, был он мят, несвеж и перепачкан пятнами крови, анальгина и кофе, один карман болтался полуоторванный, и оттуда норовил выпасть потрепанный блокнотик.

Из воротника халата торчала вполне мышиная серая головка с умными глазками-бусинками, подвижными жесткими усами и огромными розовыми ушками. На нагрудном кармане красными нитками вышиты крестик и имя "Люси". Голенький хвостик возлежал на свернутом фонендоскопе, чашка которого, с выцарапанным тем же именем, едва ли не превышала по размеру саму его обладательницу

Сидящие за столом устремили вниз глаза и вполне серьезно приготовились было слушать очередную историю, нимало не удивляясь, что она исходит из столь необычных уст, но тут столовая наполнилась смрадом и дымом, раздался оглушительный рев. Я вскочил. В двери с трудом протискивалось невообразимое чудовище - зеленое, чешуйчатое, с высоким гребнем по хребту. Страшные когти его скребли коричневый кафель пола, из разверстой пасти стекали капли кипящей слюны. Кошмарное создание обнажило саблеподобные клыки и извергло из утробы новый клуб дыма вместе с душераздирающим рыком.

Ноги мои стали ватными. Сердце провалилось вниз и затрепыхалось в кроссовках. Никто из сидящих за столом, впрочем, не подал признаков паники.

- Кто сюда впустил Зинку? - недовольно спросил один из собравшихся. Пусть двор идет сторожить.

Чудовище ловко поймало ужасающей пастью брошенный кем-то кусок колбасы и, изрыгая зловонный пар, ретировалось.

- Что это? - заплетающимся языком спросил я.

- Кто? Зинка-то? А, малый дракон.

- А что, еще и большой есть?

- Большой? Есть и большой. Начмедом у нас. Завтра познакомишься. Коллеги усмехнулись неведомо чему.

Забыв о чае, я, шатаясь, побрел в курилку. Станция, судя по всему, абсолютно стандартная, и расположение помещений ничем не отличается от ставшего привычным мне на родном месте службы.

Так и оказалось. Курилка обнаружилась неподалеку от столовой. Она пустовала. На столе тосковали смятая газета, банка из-под кофе, наполненная окурками, и разбросанные костяшки домино. За приоткрытой дверью на зарешеченную терраску клубился все тот же ночной туман. Обессилённо я опустился на обшарпанную лавку, в прежней жизни явно служившую кушеткой в процедурной, и тоскливо закурил. Мое положение час от часу становилось все безысходней. Перегруженная непонятками голова тупо гудела, не производя ни единой мысли.

Сигаретный дым мягкими кольцами поднимался к негорящей лампочке и таял, как мои надежды на возвращение в привычную реальность.

- Что, сумеречничаем, коллега? - раздался от двери бодрый голос, щелкнул выключатель. Когда я открыл глаза, зажмуренные сперва от яркого света, то увидел перед собой доброжелательную улыбку очередного местного медика. После всех сегодняшних ужасов его оливково-зеленая кожа и заостренные уши не выглядели так уж дико - все остальное было вполне человеческим.

- Не тоскуйте, коллега. Всем нам пришлось через это пройти в свое время. Ничего, живем. Идите-ка спать. Утро вечера мудренее.

- Мне сейчас не до сна, право слово.

- Идите, идите. Сами знаете, спать нужно, пока время есть. А то потом некогда будет. Вот, сглотните на ночь. - Он выкатил из пузырька на шестипалую ладонь небольшой коричневый шарик. Я покорно слопал таблетку безо всякой воды, погасил в банке окурок и потащился наверх.

Ночлежка гостеприимно встретила меня храпом и вонью немытых ног. Разыскавши в шкафу бесхозное рваное одеяльце, я, не пытаясь уже найти подушку, рухнул на ближайший свободный топчан и забылся тяжелым сном.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я не понял, отчего проснулся. Не то солнечный лучик глянул сквозь щель в плохо задернутой занавеске прямо мне в глаз, не то слишком громко кликнули очередную бригаду на вызов. Ночлежка была пуста, на топчанах валялись скомканные одеяла разъехавшихся коллег, да забытый кем-то впопыхах фонендоскоп приютился на спинке стула.

Я тряхнул головой, прогоняя прочь остатки нелепого сна, мучившего меня этой ночью, подойдя к зеркалу, причесался пятерней. Улыбаясь доброму солнечному утру, раздвинул занавески и широко распахнул раму, впуская в протухшее за ночь помещение свежий воздух...

Это был не сон!! За окном до горизонта расстилалась однообразная болотистая равнина, кое-где перемежаемая кучками кривых деревцов или зеркальцами открытой воды. На краю вставали в небо два столба белого дыма - там что-то горело. У меня тяжко заныл затылок, защемило сердце. Господи, за что? Тут же припомнился анекдот про еврея, получившего на такой же вопрос конкретный ответ: "Ну не нрависся ты мне, не нрависся!" Усмехнулся невесело. Да уж, если Бог есть, то он на меня явно прогневался.

На станции было тихо, очевидно, большая часть дежурной смены отправилась по вызовам. Знать, и здесь все население, едва проснувшись, хватается за телефон и начинает накручивать "ОЗ" или что тут вместо этого.

Высмолив утреннюю цигарку, я приволок из машины свои нехитрые харчи, позаимствовал чью-то кружку, без зазрения совести насыпал чужой заварки квантум сатис и сел жевать. Почему-то сегодня приключившееся со мной воспринималось легче. Оптимистичнее, я бы сказал. Ну не может это быть навсегда, в конце концов! Рано или поздно смена заканчивается, люди идут домой. Уйду и я, должно быть. Только вот где я и где дом? А, что ломать голову! Оглядимся, разберемся. Трудно удержать человека там, где ему не хочется находиться. Из тюрьмы и то сбегают.

Едва я приподнялся со стула, чтобы помыть опустевшую кружку, как дверной проем заслонила огромная фигура старшего врача, по-прежнему с сигаретой в руке.

- Заправился, Шурик? Добре. Доктор поел, и больному веселей, хе-хе. А теперь дуй наверх. Начальство пришло и тебя хочет.

Смысл вчерашних шуточек, вызванных появлением чудовищной Зинки в столовой, стал мне ясен, как только я поднялся на административный этаж. Табличка на двери, соседствующей с закрытым еще кабинетом главврача, гласила: "Заместитель главного врача станции Скорой и Неотложной медицинской помощи по лечебной части, д-р А. Кон".

Дверь была приоткрыта, оттуда слышалось шелестение бумаг и скрип стула. Я осторожно постучал и просочился внутрь. Большой Дракон оказался грузным элегантным мужчиной с красиво причесанной серебристой шевелюрой. Он сунул мне через стол вялую ухоженную ладошку и принялся вещать:

- Мы рады приветствовать в своих рядах нового перспективного сотрудника. Коллектив нашей станции на протяжении длительного времени успешно решает...

Жужжание его хорошо поставленного голоса плавно втекало в мое правое ухо и, не оставляя ничего в голове, медленной струйкой сочилось из левого. От скуки принялся рассматривать кабинет. Внимание мое привлекла неизвестного назначения приставка к персональному компьютеру.

Над плоской тарелочкой, наподобие развернутой в зенит спутниковой антеннки, парил шар, напоминающий глобус, сшитый из лоскутного одеяла. Реки, озера, города и дороги окрашены в разные цвета, хаотично расположенные крупными пятнами по всей поверхности, подобно странам на политической карте.

Я сделал было шаг в сторону глобуса, чтобы рассмотреть его повнимательнее, но в этот момент раздался мелодичный звон и земля начала уходить у меня из-под ног. Вцепившись в спинку стула, я переждал неожиданный приступ дурноты и, придя в себя, услышал:

- Подробности вы можете узнать у старшего фельдшера станции. А сейчас попрошу на пятиминутку.

Выходя из кабинета, я еще раз бросил взгляд на глобус, заметив, что расположение цветных пятен на нем измени- ' лось. Интересно, что бы это значило?

Пятиминутка в конференц-зале шла полным ходом. На помосте за начальственным столом представительная дама не первой молодости вперила гневный взгляд в стоящего посреди зала уже знакомого мне зеленокожего доктора, с которым мы общались накануне в курилке. Вид у медика был понурый.

-Таким образом, доктор Айно доставил пациента в больницу не проведя адекватного обезболивания, что могло привести к тяжелым последствиям. Напоминаю, что при переломе любой конечности...

Знакомая картинка. Послушаем, что скажет Айно. Как пить дать, что больница была всего через дорогу от места происшествия, и привезти туда пациента казалось много быстрее, чем зашинировать и обезболить. Нет, что-то другое:

- Но у них же совершенно иная физиология! Мы не знаем, что им можно применять, а что нет и каково будет действие на них человеческих лекарств. Я такого могу натворить с этим обезболиванием...

- Не вижу, какое отношение имеет физиология к работе "Скорой помощи". У нас существует определенный порядок экстренных мероприятий.

Существо вопроса мне было непонятно, но определенно видно, что дело стремительно катится к вынесению выговора. Да, так и есть:

- И безусловно, администрация сделает соответствующие выводы. Спасибо, все свободны.

Народ дружно потянулся к выходу, переговариваясь:

- Навязались на нашу голову! С людьми забот мало, так тут еще и эти...

- Вы как хотите, а я буду лечить обычным порядком, а там хоть трава не расти...

- Ага, полечишь, а он у тебя помрет в машине!

Я пошел следом, приглядываясь к сотрудникам этого странного заведения. Большинство из них являлись простыми людьми, помятыми и уставшими после отработанных суток. Но попадались и необычные. Трое или четверо таких же оливковых ребят, как Айно, темнокожий гигант с желтыми круглыми глазами, лишенными век, и несколько пушистых, поросших золотистым мехом лемуро-образных симпатяг. На плече у кого-то важно восседала мышевидная Люси. К своему несказанному облегчению, ни волков, ни каких-нибудь вовсе невероятных монстров я не заметил.

Спускаясь, я обратил внимание на странную деталь: совершенно не видно закончивших дежурство коллег. Никто не торопится в раздевалку, нет людей без халатов, в уличной одежде, не толпится народ у заправки, сдавая ящики. Когда же успела уйти домой отработавшая смена?

Старшим фельдшером станции оказалась маленькая седая женщина со сморщенным, как печеное яблоко, добрым лицом старой китаянки. Компьютер в ее кабинете бездействовал на окне, покрытом толстым слоем пушистой пыли. На развернутом задом мониторе приютилась плошка, заполненная растениями, похожими на миниатюрных ежиков. Дисковод украшал кувшин с водой для поливки оных. Впрочем, приставка-глобус функционировала исправно, радужно переливаясь изобилием красок.

Бабушка-китаянка оторвалась от заполнения длиннющей бумажной простыни.

- Садитесь, Александр. Вот, в график вас вставляю. Вы ведь на полторы ставки работали?

- Ну а как по-другому? На ставку кушать нечего, на две - некогда.

- Это хорошо. Давайте я вам объясню кое-что. Специфика нашего района такова, что его география не является постоянной. Некоторые участки стабильны, но большинство регулярно перемещается, и перемещение это абсолютно непредсказуемо...

Голова категорически отказывалась что-либо понимать. То есть как это география непостоянная? Как участки земли могут перемещаться? Куда? Зачем?

Не то я задал эти вопросы вслух, не то они были написаны на моей глупой физиономии уж очень крупным шрифтом.

- Мы не знаем, почему и как это происходит, но дважды в день, в девять ноль-ноль и в двадцать один ноль-ноль, география изменяется. Грубо говоря, сейчас здесь лес, через полсуток - город, затем - озеро, а потом - еще что-нибудь. На самом деле перетасовываются очень значительные куски суши, и всегда в одних и тех же границах. Нам известны эти участки и их очертания, только неизвестно, где они следующий раз окажутся. Со спутников слежения информация передается сюда, - жест в сторону глобуса, - так что мы всегда имеем полную картину происходящего, в том числе и при внеплановых перемещениях.

- Внеплановых?

- Да, при тех, что происходят не в девять утра или вечера. К счастью, они бывают редко и доставляют неприятности в основном тем, кто в пути. А вот нарваться на серию перемещений - удовольствие ниже среднего. Благо это совсем уж уникальные случаи, которые по пальцам можно счесть. Но мы отвлеклись.

Так вот, существует шесть стабильных участков. Их положение друг относительно друга никогда не меняется. В основном все административные и медицинские учреждения располагаются именно там, но есть исключения. Жители Озерного края построили свою больницу на движущемся месте и нипочем не желают переносить ее. И, что касается непосредственно вас, на нестабильном участке расположена психиатрическая клиника. Поэтому доставка больных туда сопряжена с известными трудностями. Для решения этого вопроса наша администрация постановила организовать бригаду психиатрической перевозки. Ты и приглашен на эту работу.

- Ох, ничего себе приглашеньице!

Старушка лукаво улыбнулась:

- Здесь свои методы найма. Или ты полагаешь, что я всю жизнь мечтала быть действующим лицом в ненаучно-фантастическом триллере? Столько прожив на свете, думала, заслужила покой на старости лет, так на ж тебе... Вопросы есть?

- Есть. Как домой попасть?

- А много ты свой дом видел-то? Сутки работаешь, сутки отсыпаешься, не успел пообедать - опять на службу собирайся. Нет?

- Да. И все-таки?

- Поговаривают, что некоторым якобы удавалось. Но достоверных случаев мне лично неизвестно. Должно быть, такое все же невозможно.

- А вы сами давно здесь?

Китаянка вздохнула:

- Давно, милый, ох как давно! По делу вопросы задавай, у меня нет времени с тобой тетешкаться.

- Скажите, а во сколько начинается дежурство?

- Твое уже началось.

- А заканчивается?

- Такты еще не понял? Оно никогда не заканчивается. "Скорая помощь" должна работать кругловечно. Смиряйся. Это действительно навсегда.

Сжав зубы, я переждал, пока растает ледяное шило, пропоровшее сердце насквозь, и задал еще вопрос:

- А велик ли наш район?

Старушка постучала авторучкой по основанию компьютерного глобуса:

- А вот, милый. Это все и есть наш район, а других , здесь и вовсе нету. А теперь иди, родной, иди. У меня писанины немерено.

Как на плаху, побрел я к выходу, насилу переставляя ноги и бормоча:

- Господи, куда же я попал?

Услышав мои стенания, хозяйка кабинета окликнула меня:

- Постой, дорогой. Знаешь, мы все здесь гадаем о том же. Хочешь знать мое мнение, не старшего фельдшера, а просто бабушки Иль, немало пожившей и повидавшей на своем веку?

Я кивнул.

- Мы все на том свете, сынок. Не знаю, рай это или ад, но уверена, что предписано нам Великим Главным Врачом всего сущего до скончания века слышать: "Бригада, запишите вызов..."

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

- Ну, полечил я ее, значит, как Гиппократ Авиценыч завещал, ото всей души. Раз, думаю, говорит "отблагодарю", сколько-нибудь даст. Всякое даяние благо, особенно за неделю до получки. А она, чтоб ей икалось каждую ночь, и заявляет: "Ну, пособил ты мне, золотой мой, сказочно. Стану теперь шибче молодой прыгать. А за это я тебе гороскоп составлю. Будешь, мол, всю свою судьбу знать". "Хрена ли мне, бабка, с твоего гороскопа, - грю. - Ну нет у тебя денег, так ты хоть яиц дай или там с огорода чего. Тебя ж за язык никто не тащил, сама отблагодарить сулила. А каким там раком звезды повернуты, мне и знать-то ни к чему". "Ах ты, - грит, - хам неблагодарный! Я к нему со всем сердцем, а ему, значится, и знать ни к чему! Вот ужо погоди, так звезда поворотится, что не раз меня вспомнишь!"

Плюнул я, братцы, свернул ящик, да и отбыл восвояси. А утром уже Большому Дракону представлялся. Права, выходит, карга старая была. Что ни день, то ее, сволочь, поминаю!

Рассказчик ткнул окурок в заплеванную банку и пошел вон из курилки. Развалившийся на стуле у окна Павел Юрьевич отхлебнул дымящегося чаю из фантастических размеров кружки, выпустил сиреневое облачко и поманил меня к себе.

- Заключаю по твоему обалделому виду, что историю с географией ты уже выслушал, хе-хе. Теперь дозаправь ящик - и вперед. Для начала поездишь немного на врачебной бригаде, приглядишься к местным хитростям. Как освоишься, перейдешь на перевозку. Двигай!

Окошечко заправки было прорезано в толстенном броневом листе и забрано прутьями в палец толщиной. Над окошечком красовалась надпись: "Не забудьте проверить соответствие боеприпасов калибру оружия". И действительно, по одну руку от заправщицы (официально именуемой ответственной за комплектацию медицинских укладок) стоял короб с флаконами различных растворов для капельного введения, а по другую - несколько открытых цинок с патронами. Уложив в ящик недостающие медикаменты и расписавшись вместо врача, которого еще не видел, за коробочку с наркотиками, я услышал:

- Тебе патронов к чему и сколько? - Заправщица бодренько пододвинула к себе гроссбух, на обложке которого значилось: "Журнал учета выдачи боеприпасов".

- Да мне и стрелять-то не из чего..,- растерялся я.

- Ты что, новенький? Вместо кого на психбригаду?

Я объяснил ситуацию.

- Понятно. Валяй к сестре-хозяйке, получи себе что-нибудь, заодно спецодежду, одеяло там, ну и другое-прочее.

На лице сестры-хозяйки, лемурообразного пушистого существа, читалось явное отвращение к моей персоне и нежелание снабдить меня хотя бы драным лоскутом. Вслух, однако же, своих мыслей не высказывала, напротив, любезна была до приторной слащавости.

Завернув в жиденькое байковое одеяльце, застиранное до невозможности, полученные здесь же теплую куртку и зеленый хирургический костюм, великоватый в плечах и коротковатый в длину, я перебрался к стеллажу, заваленному всевозможным виданным и невиданным огнестрельным оружием. Не сильно разбираясь во всяких стреляющих штуковинах, я вытянул из кучи привычный по давней армейской службе надежный автомат, к которому прилагался слегка заржавевший штык-нож и несколько пустых магазинов.

Сестра-хозяйка, слегка оттаяв от моей неприхотливости в выборе казенного добра, сама предложила дополнить арсенал легкой пневматической винтовкой, помимо пулек заряжающейся стрелками-шприцами, дюжина которых лежала тут же, упакованная в прозрачный мешочек.

- Ты ведь с психами будешь ездить? С психами. Возьми, пригодится. Ваши любят такие брать. Заливай в шприц что хочешь и лечи своих дураков издалека.

Я не стал пренебрегать добрым советом, но неприятно кольнуло, что больше таких винтовок на стеллаже не было заметно. Где же остальные? Успокоил себя тем, что множественное число хозяйка употребила случайно, но уточнить поостерегся. Поблагодарив мохнатый гибрид кастелянши и оружейника, вернулся к заправочному окошку, где мне щедро отсыпали масленых желтых патронов, не забыв взять с меня подпись.

- В ординаторской журнал учета расходования боеприпасов, - предупредила заправщица, - списывать, как наркотики, - где, кому и по какой причине. Не забудь указать количество и точное время.

В изрядном обалдении я уселся заполнять тяжелыми смертоносными цилиндриками автоматный магазин, размышляя над парадоксальностью ситуации. Я, медик, которому (во всяком случае, так предполагается) по должности положено бороться за человеческую жизнь, сижу и заряжаю автомат, выданный мне медицинским учреждением! Если это не нонсенс, то я - королевский пингвин!

Вездесущий Павел Юрьевич углядел меня за этим занятием.

- Вооружаемся, коллега?

- Вооружился уже. Только вот не пойму зачем.

-Что тут непонятного? Спрашиваешь: давно болеешь? Давно. Отстреливаешь, а родственникам говори: гильзы, мол, на блюдце соберите, завтра участковому покажете, хе-хе.

У меня отвисла челюсть.

- Ну не пугайтесь, коллега. Шучу я, ей-богу, шучу. Нельзя же все так всерьез воспринимать, в самом-то деле.

- Да кто ж разберет, что у вас тут всерьез, а что нет! - в сердцах брякнул я.

- Всерьез один совет. Вы мне все здесь нужны работоспособными и, по возможности, живыми. Если для того, чтобы вернуться на базу, тебе будет нужно стрелять - стреляй и не комплексуй. Отписаться помогу. А вообще-то, в зону боевых действий без нужды не лезь. Пусть без нас воюют.

Так. Час от часу не легче. У них тут еще и война. Что я еще узнаю?

- Работаешь пока с доктором Рат. Врач серьезный, с большим опытом. Познакомишься поближе с нашей спецификой. А доктора береги. Она у нас дама ценная, нам без нее - никуда. Последний психиатр остался!

- Где ж другие?

- На вызове, Шура, на вызове. - И старший доктор удалился, оставляя за собой шлейф табачного дыма.

Диспетчеры занимались раскладыванием странного пасьянса. На подоконнике лежало шесть кучек квадратов из разноцветного пластика. На каждом изображался фрагмент географической карты. Заглядывая в некий список, дамы прилепляли их к магнитной доске сообразно с неведомой мне логикой. Работа спорилась и вскоре завершилась созданием подобия креста, изукрашенного в беспорядке белым, синим, зеленым, желтым, ярко- и темно-красным цветами. Я догадался, что пестрая конструкция представляет собой плоскостную развертку виденного у начальства глобуса. Новый порядок расположения квадратов соответствовал загадочным перемещениям.

Волчица Лиза еще раз оглядела свое творение и объявила мне:

- Пока у тебя нет своего водителя, возьми Нилыча с психбригады. Иди сразу выкорчуй его из машины, она прямо у входа в гараж. Белый "форд", номер 67-70.

Дверца пыльного "форда" со стороны водителя, скрипнув, отворилась. Нилыч, крестьянского вида мужик с темной, дубленной ветром и солнцем кожей, восседал в кабине, уперев в баранку сцепленные натруженные руки. Пальцы его, перепачканные чем-то специфически автомобильным, были корявы и узловаты.

Я вежливо поздоровался, представился, объяснил существо дела, не забыв упомянуть о том, что я здесь новичок. Нилыч согласно кивнул и молвил:

- Что ж, можно. Рат у нас хозяйкой?

-Рат.

- Можно.

Но ни единого движения, чтобы вылезти из кабины, не сделал. Я хотел было поторопить его, но тут взгляд мой упал ниже обтянутого синей замасленной майкой торса Нилыча, и мои челюсти лязгнули, прикусив язык. До меня дошла суть выражения "выкорчуй".

Работая на "Скорой", насмотришься на все, что только можно сделать с человеческим телом. Раздробленные конечности с торчащими сахарными обломками костей. Желе мозгов, дымящееся на сыром асфальте. Сизо-синие зловонные бурдюки вывернутых кишок. Рваные раны, из которых лезут ошметки зернистого желтого жира. И все это обильно полито темной, кисло пахнущей кровью.

Вскоре проходит тошнота. Потом начинаешь взирать на растерзанное мясо вполне холодно, с профессиональным спокойствием выполняя все необходимые манипуляции. А уж многочисленные уродства почти и не замечаются. Но вот такого видеть не приходилось.

Ниже пояса у Нилыча не было ничего, чему положено быть у человека. Взамен тело водителя разделялось на несколько крупных узловатых отростков, которые, в свою очередь, дробились на более и более мелкие, разветвленной корневой сетью, сотканной из человеческой плоти, оплетая водительское сиденье. М-да...

- Налюбовался? - буркнул Нилыч. - Теперь взваливай на горб и тащи в свою помойку.

Так и пришлось поступить.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Что ж, пора хлеб отрабатывать. Динамики рявкнули мою фамилию со столь знакомым дополнением: "На выезд!" Подхватил я с окошечка диспетчерской бумажку с адресом, фамилией и поводом к вызову, и колыхнулось в душе нечто, казалось бы, уже прочно потерянное - ожидание чего-то нового, неизведанного.

Первый вызов! Как забыть его! Пришел я когда-то давным-давно на "Скорую" совсем юным еще, зеленым мальчишкой, вчерашним санитаром в психушке. Инструктировала меня перед выездом моя первая начальница - огромных размеров разбитная казачка:

- Ты, Саня, не дрейфь. Если видишь, что с психом не справляешься, сбивай его с ног. Я сверху задом сяду, он никуда и не денется.

Помню и первого больного - длинного, тощего словно жердь шизофреника Диму, разговаривавшего на никому, кроме него, не ведомом птичьем языке и плевавшегося, аки стадо верблюдов.

Много воды утекло с тех пор. Я заматерел и отрастил бороду. Не выезжает уж сколько лет на линию та моя начальница, обосновавшись в диспетчерской. Теперь у нее есть прекрасная возможность отомстить за все обиды, скопившиеся за годы линейных тягот и лишений. Помер Дима, подавившись сухой хлебной коркой пару годков назад. А я вот здесь. И сейчас мой первый вызов на этой диковинной станции. И вновь я волнуюсь, почти как в тот канувший в Лету день. Что ждет меня сегодня?

Оказалось, еще один сюрприз. Покуда я бестолково озирался вокруг, ожидая прибытия доктора, вдруг нестерпимо защекотало в левом ухе. Помотав головой, я увидел на переднем сиденье своего вездехода ту самую мышку, что уже встречал на пятиминутке и за вечерним чаем. Сегодня она облачилась в ослепительно-белый брючный костюмчик, не иначе как позаимствованный у детской куколки. Мышка вполне по-человечески звонко рассмеялась и объявила:

- Я тебя знаю. Ты Шура, новый фельдшер. А я - Люси, при больных "доктор Рат" или "госпожа доктор", а так - можно и на "ты".

"Рат" - это и значит "крыса", - мрачно подумалось мне. Мог бы и догадаться. Мышь-психиатр - это даже для здешних чудес крутовато. Ну и компания! Получеловек-полурастение, врач-грызун и слепой котенок (я) в стажерах!

- Не бойся, напарник, - молвила мышедоктор Рат, - чую, тебя мысли мрачные терзают на предмет, каково тебе мной работаться будет? Можешь не верить, только пока что не просто никто не жаловался, а, наоборот, все фельдшера сами ко мне на бригаду просятся. Поладим как-нибудь. Дальше вызова не пошлют. Кстати, где он, вызов?

Я передал ей бумажку.

- Ага. "Неправильное поведение". А в чем неправильность?

- Ой, не спросил. Сбегать?

- Не стоит. Диспетчер небось и сама не спросила. Поехали исправлять. Нилыч, заводи!

- Далеко? - поинтересовался наш пилот.

- Деревня Третьи Выселки, это Озера, квадрат Д-2.

- Люська, не морочь мне голову. Я сам знаю, какой это квадрат. Скажи лучше, как туда ехать.

- Диспетчеры пишут рекомендуемый маршрут. От нас в квадрат (ничего для меня не значащие цифры), потом (еще что-то), и через реку Левую выезжаем к Выселкам почти напрямую.

- Это твое "напрямую" за семь десятков верст. Что ж, кроме нас, никого не нашли?

- Кто-нибудь, может, и есть, да на наш вызов не поедут. Это нас можно на все подряд гонять.

"Все как дома, - подумалось мне, - набери на работу хоть волков с мышами, хоть крокодилов с удавами, порядки везде одинаковые".

- Это ты про линейных? Они-то, ясно, не поедут. Ты мне другое скажи, Люська. Какой у тебя цифир на бригадном жетоне написан?

- Знаешь сам, ПБ-19.

- То есть девятнадцатая психбригада. Погиб у нас на моей памяти только этот, зеленокожий... как его... Степка, что ли?

- Сеппо.

- Ну да, я и говорю, Степа. Это который сожженные поля с пустыней перепутал. А водитель у него молодой был, дороги не знал. Вот и занесло их прямо под обстрел. Засадили в борт из гранатомета, так от них и запчастей-то не осталось.

Тем временем машина выехала за ворота гаража, развернулась на заваленном ржавыми автомобильными агрегатами пустыре и, набирая скорость, покатила по проложенной через болота гати. Я устроился на переднем сиденье, а Люси восседала на приборной доске, зацепившись хвостом за рукоятки настройки радиоприемника.

- Так я о чем толкую, - продолжал Нилыч, - твоя бригада девятнадцатая, минус Степа, а еще семнадцать-то где? Что-то я давным-давно на базе никого из психиатров не встречал. Они что же, всем скопом на Потерянную подстанцию работать нанялись?

- Тес! - злобно зашипела на него Люси. - Замолчи! Думай, что говоришь. Работают где-то. Двадцать одна с половиной тысяча квадратных миль - не шутка! Можно за всю жизнь ни разу не встретиться.

Я не совсем понял, почему озлобилась доктор при упоминании какой-то потерянной подстанции, но спросить решил после. Сейчас имелись более насущные проблемы.

- А что, ездить на вызов за семьдесят миль у вас в порядке вещей?

- Бывает и подалее, - отозвался водитель, - здесь по окружности двести сорок верст. Это если прямо ехать. Только не получится - у нас не вертолет, напрямки-то летать. Так и будем кататься, покуда рядом с базой не окажемся или у тебя ящик не опустеет. Другой раз и месяц блукаем, бывает.

- А есть-пить что?

- Что наживешь, то и есть-пить будешь. Кто ж тебя родной, кормить станет? Как потопаешь, так и полопаешь,

Я примолк, обдумывая мрачные перспективы своем будущности.

Нет, не выдержать было бедной голове такого количества непонятного! Покуда я мотал ею, переваривая услышанное, Люси шустренько пробежалась вверх по рукаву халата, цепляясь крошечными коготками (на них у этой фантастической мыши темнел аккуратно нанесенный маникюр!), недолго посидела у меня на плече, задумчиво глядя на однообразную дорогу, не слишком поспешно глотаемую колесами вездехода, и соскользнула в нагрудный карман моей рубашки, бесцеремонно отстегнув клапан.

Повозившись немного, Люси удобно устроилась, высунув симпатичную головку с беспрестанно шевелящимся блестящим кругленьким носиком. Все-таки она значительно превосходила размерами обычную мышь - емкий карман плотно заполнился, оттягивая ворот на сторону. Тельце Люси приятно согревало грудь, специфического "мышиного" запаха я не ощущал - то ли он был несвойствен моей странной новой начальнице (я все еще не мог заставить себя всерьез воспринимать ее как доктора), то ли она просто была очень чистоплотной.

От нечего делать я вытащил почти опустевшую пачку сигарет из кармана, примерился щелкнуть зажигалкой и тут же почувствовал, как в тело впились острейшие коготки.

- И охота же вам вечно травить себя всякой гадостью! - негодовала мышка. - Что за народ такой! Хочешь травиться - делай это вне машины! Удивляюсь я людским талантам - сколько разной дряни на собственные головы напридумывали. Пушки ваши с пулеметами, водку, наркотики, эту вонючую мерзость! Понимаю, пиво. Вот действительно замечательное изобретение. Кстати, - Люси кокетливо взглянула на меня темными глазками-бусинками, - будем через город проезжать, можете даму пивком угостить.

Это напомнило мне еще об одном серьезном деле.

- А наши деньги тут в ходу?

- Смотря какие.

Я вытащил бумажник и расстегнул его. Люси сноровисто перебрала его содержимое удивительно ловкими лапками. Толстенькую пачку отечественных купюр (недавно выдавали зарплату) она вежливо предложила мне отправить в помойку за полной ненадобностью. А вот пара стодолларовых банкнот оказалась вполне пригодной к употреблению. Воистину доллар - он везде доллар! В общем, как мне стало известно, здесь действовали три общепринятые денежные системы, а также местные оккупационные боны, имеющие хождение только в секторах зоны военных действий.

Мышка замерла, внимательно разглядывая выловленную из бумажника семейную фотографию, сделанную прошлым летом в день рождения моей старшей дочери. Жена, обе дочки и сын, празднично одетые, весело улыбались в объектив, стоя на ярко зеленеющей лужайке перед домом.

- Твои дети? - Люси бережно провела лапкой по снимку. Я невесело кивнул, соображая, что могу больше и не увидеть их.

В глазах мышки вдруг родилось выражение такой страшной тоски, что я не осмелился задать вопрос о ее семье. Нахмурился, упершись тяжелым взглядом в шершавые плиты гати, и Нилыч.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Тем временем у близкого горизонта показались дома. Гать оборвалась, колеса почавкали немного в болотной .грязи и зашуршали по чистой утренней брусчатке. Вездеход прибавил скорость. По сторонам - неширокие улочки, над лавочками - вывески на непонятном мне языке. Город как город, провинциальное местечко. Сотни таких же найдутся и в наших краях. Как сообщила мне Люси, ныне это - часть колоссального мегаполиса, суммарно занимающего девять секторов (заметил себе: разузнать, что это за постоянно употребляемая в разговорах территориальная единица - сектор), общей площадью до трех тысяч шестисот квадратных миль (!) с многомиллионным населением.

Нилыч не слишком утруждал себя соблюдением правил, благо движение на улицах было небольшое, а маяк на крыше он включил сразу же, выйдя на городской асфальт. Несколько раз навстречу попадались машины "Скорой помощи", некоторых наш водитель приветствовал, мигая фарами.

По моей просьбе притормозили около симпатичного магазинчика, украшенного гигантской пивной бутылкой над крылечком. Внутри царил полумрак. На широком прилавке, рядом с блестящим кассовым аппаратом, развалился в ленивой дреме огромный полосатый котяра. Хозяин заведения клевал носом на стуле в уголке. При нашем появлении в дверях оба несколько оживились и синхронно открыли по одному глазу - хозяин левый, а кот - правый.

Не успел я шагнуть к стойке, как от дальней стены отделилась пошатывающаяся тень.

- Снова ты меня преследуешь, мерзкий грызун! -раздалось злобное шипение.

Я резко развернулся на звук. Люси выпрыгнула из кармана на столик и встала на задние лапки. Кот вскочил, выгнув спину. Один лишь хозяин остался на месте, открыв, правда, второй глаз.

- Сколько раз я просил перестать меня терроризировать! - надвигался на Люси неизвестный мне пьяница. - Когда ты меня оставишь в покое?!

- Возьми его, эта тварь опасна! - завопила мышь тоненьким голосом.

Натренированные многолетней практикой рефлексы сработали моментально. Я прыгнул, сбивая пьянчугу с ног, вывернул ему руку за спину, одновременно переворачивая его лицом вниз. Наручники, совершившие вместе со мной путешествие из другого мира, словно сами собой выскочили из заднего кармана брюк и защелкнулись на запястьях супостата. Не прошло и минуты, как клиент был надежно упакован.

Отирая трудовой пот со лба, я собрался было извлечь из кармана сигаретку, но Люси заверещала еще истошнее:

- Да не его, идиот! Кота возьми!

Пушистый красавец, урча, приближался к ней. В его желтых глазах читался определенный интерес к питательным свойствам моей напарницы. Пришлось перехватить его поперек серого брюха и вручить хозяину, немедленно уволокшему куда-то от греха подальше свое сокровище.

- А с этим что делать? - пнул я ногой местного жителя.

- Ой, да не знаю я! Делай что хочешь.

- Кто он есть-то хоть?

- Почем мне знать?

- Что ж он тогда к тебе обращался?

Маленький доктор призадумалась было, но тут же ответила вопросом на вопрос:

- А что у вас людям с перепоя мерещится?

Да, действительно. Мыши, крысы, змеи и пауки- наиболее распространенная тематика алкогольных галлюцинаций.

Помню, в юности, в психбольнице, где я трудился санитаром, морили мышей. Те, нажравшись отравы, средь бела дня бродили по коридорам как пьяные, не слишком обращая внимание на кишащих вокруг людей. Впрочем, и не дохли. Знать, отрава слабовата была. Я дежурил в приемном покое. Ночью привезли вот такого же пьянчугу, бледного, в холодном поту.

- Мыши, мыши! - кричал тот. - Мыши везде! Кусают, в рот лезут, мыши, сотни, тысячи мышей!

Мы, печально усмехаясь, начали оформлять документы на госпитализацию. И тут - свершилось! На середину помещения неустойчивой походкой выбрела полуотравленная мышь, села и невозмутимо принялась чистить усы.

-Глядите!- завопил алкоголик.-Глядите! Они и сюда за мной пришли!

Я немедленно пересказал эту историю доктору, совершенно упустив из виду, что в ней с ее сородичами обращаются столь, мягко говоря, негуманно. Люси, впрочем, нимало не обиделась, напротив, расхохоталась так, что упала на спину и долго подергивала пушистыми лапками. Отсмеявшись, она вспомнила о работе.

- Ну и где обещанное пиво? Мы на вызове, ты не забыл?

Купив бутылку темного пива неизвестной мне марки и пачку не менее незнакомых сигарет (я долго шарил по прилавку глазами, но глупо было бы надеяться, что в чужом мире, полном странных вещей, отыщутся знакомые этикетки), я подхватил со стола свою маленькую начальницу и прошествовал в автомобиль, волоча за собой алкаша.

Аллеи, перекрестки, мосты через каналы, площади и узкие старые улочки наматывались на колеса. Город был похож и одновременно не похож на наши города. Виделось в его лабиринтах, несмотря на гигантские размеры этого конгломерата, какое-то невыразимое очарование провинциальной старины, не нарушаемое даже электрической рекламой и стадами автомобилей.

Люси, с удобством рассевшись на приборной доске, прихлебывала пиво из стеклянной мензурки с делениями и разглагольствовала:

- Может, планета. Может, и не планета. Точно знаю, что, если ехать прямо в одну сторону, рано или поздно приедешь в то же место, только с тылу. Если сумеешь доехать, конечно.

...А кто его знает, отчего меняется. Знать бы отчего, может, поняли бы систему. Нет, безо всякого порядка. Нет, ничего не рушится. Как по волшебству. Да сам увидишь, перемещения можно и не заметить.

...Все такие, как мы. Местные никто не работает. А у них и нет медицины-то. Знахари есть, иногда очень толковые, а врачей нет.

...Не знаю, просили или не просили. Медицинскую службу организовывали так, как медицинскому начальству удобнее. Что население? А кто его спрашивает? Нас и то не спросят, а ты - "население"...

...Здесь точно ничего не производят. Ну, доставляют откуда-то. Мне почем знать? А ты у себя дома знал, откуда лекарства берутся?

...Есть инструкции, как не быть. Бензину могут не дать, анальгину могут не дать, а уж инструкцию всегда дадут. Да зачем они тебе? Ну, ты даешь. Действовать по инструкции - вернейший шанс, что тебе голову оторвут. Их кто писал-то? Кто сам живого психа в глаза не видел. И не говори мне, что там, откуда ты, по-другому. На клиенте-то что? Браслеты. У вас так принято? То-то же. Нет, ну ты настырный. Какая разница? Главное, карточку грамотно отписать. На лучше, допей пиво.

Я прикончил густой тепловатый крепкий напиток и выбросил бутылку в окно. Немедленно раздался свисток полицейского.

- Господин офицер! - закричала Люси так радостно, будто лицо полисмена было самым желанным зрелищем для нас. - Господин офицер! Вот этот тип нас оскорблял и угрожал физической расправой. Заберите его, бога ради, а то у нас в машине такой дух, что закусывать впору! Его бутылка, его! Хулиганит, злодей, ну ужас как! А у нас вызов, мы не можем с ним кататься. Нет, нам не нужен. Шура, выкинь его из салона.

Я убрал сложенные наручники на место, в задний карман, и проводил взглядом несчастного пьянчужку, влекомого твердой рукой полисмена по направлению к ближайшему околотку.

- Надолго запомнит, как со "Скорой" воевать! - удовлетворенно пискнула моя фантастическая начальница. - Поехали!

Город все продолжал набегать на нас и растворяться позади, ведя свою обычную жизнь. Молодые мамаши, взметывая длинными ногами короткие юбочки, катили перед собой яркие коляски. Чинно прогуливались по парку престарелые джентльмены. Кивал ветвями густой траве тенистый сад. Нарядный постовой ловко дирижировал гудящим перекрестком.

Я не принадлежал этому миру. Не для меня курился дымок над уличными жаровнями с мясом. Не мне улыбалась девушка в светлом платье. Не в мой дом нес письмо усатый почтальон в огромной черной сумке. Я, отгороженный от кипения жизни стеклом автомобиля, был и не был здесь, наблюдал, но не участвовал. Мы не нужны на празднике. Нас зовут, когда приходит беда. Мы - "Скорая помощь". Они население.

- А ты ничего, могёшь! - прокомментировала мышка мои действия по захвату бедолаги алкаша.

- Намекаешь, что такие бы способности да по назначению?

- Боже упаси! Ну, ошибся. С кем не случается. В конце концов, все живы и даже целы. Зло побеждено, а добро пьет пиво и транспортируется постепенно в сторону вызова. И не такое еще случается. Вон у нас на базе раз новая бригада появилась, тоже психиатрическая. Спят они себе ночью, спят, и привиделось что-то доктору во сне профильное. На служебную тему Хрипит: "Томас, держи!" Томас проснулся, вскочил. А кто-то к выходу шел, не то на вызов, не то в туалет. Фельдшер хвать его за шею "на хомут" да и придавил. Доктор тоже на шум выскочил, тянет вязку из кармана, локти тому к лопаткам прикручивает. Связали. Вздохнули. Поглядели. А кого это мы взяли? Э, да это наш! Ну, извини, брат, ошиблись. Сам понимаешь, служба такой.

- Да, впопыхах чего не бывает! Брали раз мы одного буйного. Я его уронил, ручонки пакостливые за спину завернул, держу. Шеф мой берет веревочку и начинает родимого вязать. Завязал не спеша, основательно, одну конечность, другую и начинает мою туда же приматывать. Стой, говорю, это моя рука! Извини, отвечает, я думал, клиента, А сколько у больного рук-то?

Люси весело смеялась. А я понял, что для меня уже не имеет значения ее малый размер, и необычный вид. Я их не замечаю. Мы - бригада.

А не взять ли нам еще по пиву?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Кончился город. Машина влетела на узкую лесную колею и резко сбавила ход, запрыгав по мокрым скользким ухабам. В лесу недавно прошел дождь. Его границы отсекались чертой городской застройки, словно невидимой стеной. Резко похолодало. Столь же резко оборвали свою болтовню на полуслове и Нилыч с доктором, сразу посерьезнев. Нилыч запустил руку за пазуху и извлек из-под майки колоссальных размеров револьвер на длинном кожаном шнурке, будто попавший сюда из дешевого вестерна, крутнул барабан и положил на колени.

- Серебро! - веско произнес он, неизвестно к чему.

- Шура, приготовь-ка пушку! - скомандовала Люси. Я послушно извлек из-за сиденья автомат, примкнул магазин. Держась за рукоять затвора, глянул на маленькую начальницу, не зная, готовить оружие к бою или как.

- Досылай, досылай! - поторопила мышка. Лязгнула затворная рама, на секундочку приоткрыв золотистый бочок гильзы. Отпущенная пружина распрямилась, причавкнув, отправляя на место патрон. Щелкнул предохранитель. Я пристроил ствол на опущенном стекле окна и начал тихонько дрожать в ожидании неведомых напастей.

- У вас здесь война?

- Во-первых, не "у вас", а "у нас". А во-вторых - нет. Это не зона боевых действий. Это Лес. Только неизвестно, где еще хуже. У нас многие предпочитают по краешку военной зоны проскочить, лишь бы в Лес не соваться.

- Что ж тут опасного? Звери? Так они в машину-то не влезут.

- Ха! Не влезут! Да здесь такие милые зверушки есть, что нас вместе с машиной заглотят и добавки попросят! - встрял в разговор Нилыч.

- Это точно, - подтвердила Люси, - но звери - пустяки. Ты страшные сказки читывал?

- Как не читывать, читывал.

- Ну вот, представь себе, что .всех страшилок из этих сказок собрали в одно место. Драконы, людоеды, ведьмы с колдунами, привидения, лешие... Что ни выдумаешь, все найдется. Да плюс к этому - беглые бандиты, что пострашнее любых колдунов. По нашей специальности вызовов сюда немного, в основном потому, что в здешних местах любой бред и галлюцинации сложно отделить от реальных ужасов. Зато нам Лес поставляет немало работы в других зонах. Кто отсюда переселился, частенько потом страхами мучается. А здешние пужастики, слава богу, локальные. В других местах не приживаются, за границы Леса не лазают...

- Не скажи, - заметил Нилыч, - в Озерном крае тоже кое-какая нечисть водится. Да и в Песках, говорят...

- Говорят, говорят... Языки-то без костей, вот и мелют черт-те что.

- Про Лес тоже, сдается мне, болтовни разводят много.

- Может, и разводят. Но и достоверных случаев не так уж мало. Что говорить, сама попервости как-то накололась. Дали какой-то соматический вызовок сюда попутно. Лечу его, а он мне про призрака толкует. Глаза безумные, зубы от страха лязгают. Я давай ему сопроводильничек в дурку рисовать. Глаза от бумаги отрываю, а призрак-то тут как тут. Колышется себе над столом, когти ко мне тянет и подвывает потихоньку... Я, извиняюсь, мужики, там на месте чуть не обгадилась.

- Все равно, трепа больше. На одного твоего настоящего сорок сказок наплетут. Бандам выгодно, чтобы поменьше народу в лес совалось.

- Кому ж охота жить в таком страшном месте? - спросил я.

-Живут... Места тут богатые. Травы, птица, зверь, пушнина, драгоценные камни... Немало и кладов закопали разбойнички по тайным местам. Вот и не нужны им лишние люди, оттого страхов понагородили выше крыши, один другого кошмарней. Но ездить здесь впрямь опасно. Благо, что медиков почти никогда не трогают...

Машина резко затормозила. Я пребольно стукнулся головой о стойку двери. Негодующе заверещала мышка, вылетевшая из моего кармана на приборную доску.

- Сглазили... - мрачно протянул Нилыч и взвел курок револьвера.

- Попали конкретно, - согласилась Люси.

Поперек колеи, загораживая проезд, стояли три добрых молодца в живописных одеяниях, с оружием в руках. Винтовки они держали уверенно. Профессионально держали. Я тихонечко приоткрыл замок дверцы, прикидывая, успею ли откатиться в придорожную канаву и открыть огонь раньше, чем сам схлопочу пулю в брюхо. Особой убежденности в том, что успею, как-то не испытывал.

Знатных успехов в стрельбе у меня отродясь не было, да и где гарантии, что за кустами не скрывается еще десятка два-три вот таких же бравых ребятишек, взявших нас на мушку?

Стоявший посередине здоровенный лоб в замшевом жилете поверх пятнистого комбинезона не иначе как прочитал мои мысли и гнусно захохотал:

- Писаешь, докторенок? Не боись, мы тебя зарежем совсем не больно!

Я перехватил автомат поудобнее и, стараясь не производить шума, опустил переводчик огня на автоматический, решив дорого продать свою шкуру. Бандюга вновь проявил телепатическую способность:

- Ты, докторенок, пукалку-то не тереби. У тебя в ней пулек, один бес, меньше, чем наших ребят за деревьями (ну, точно!). Да ты не бледней, мы сегодня добрые, докторей на ужин жарить не будем. Вы нам по специальности нужны. Подранило, вишь, командира-то нашего.

- Что ж вы своих медиков не вызвали? - мрачно поинтересовался Нилыч.

- Каких таких своих?

- С Потерянной подстанции, - пояснил Нилыч, не обращая внимания на злобное шипение требовавшей заткнуться Люси.

- Они такие ж мои, как и твои. Да и себе дороже у них лечиться... В общем, треп закончили. Берем манаточки и вытряхаемся из машины. - И бандит сделал недвусмысленное движение стволом винтовки.

Я вылез.. Вынул из салона ящик. Сунул на место, в карман, свою миниатюрную начальницу. Захватил мешок с растворами и пошагал в лес за встретившей нас троицей.

Командир (атаман?) разбойничков лежал на куче сухих листьев, прикрытой дорогой меховой шубой. Не менее роскошный мех укутывал его сверху. Лицо атамана было бледно, на лбу крупные капли пота. Увидев нас, он выпростал наружу замотанную окровавленным бинтом руку, выше локтя перетянутую умело наложенным жгутом с закруткой. Его, судя по всему, наложили давно - рука уже посинела.

По команде Люси я разрезал бинт, открыв небольшую ранку чуть ниже локтевого сгиба. Ее размер отнюдь не должен был вызвать такой паники. Обилие крови, вероятнее всего, объяснялось наличием жгута.

Зачастую, прослышав о том, что при кровотечении нужно пережать поврежденный сосуд, люди накладывают закрутку по делу и не по делу. Между тем когда задета вена, жгут прилаживается не выше, а ниже раны. В противном случае кровотечение только усиливается.

Люси, бормоча себе под нос что-то в том же роде, повелела мне снимать закрутку. Я развязал узел и начал потихонечку отпускать жгут. Тут же мне прямо в лицо, залепляя глаза, ударил шипящий фонтан алой горячей крови. Артерия! Нужно признать, разбойники, оказывая помощь, не ошиблись. Зря я на них грешил. Впрочем, оно и неудивительно. В чем в чем, а в ранениях они, при их-то профессии, соображать должны.

- Вашему командиру- срочно нужно в больницу! - заявила Люси.

Тот еле заметно качнул головой.

- Нет! - перевел стоявший ближе к нам бандит. - Лечите здесь!

- Это невозможно!

- Вы очень постараетесь, - приподнял тяжелую винтовку говоривший, - и сделаете все возможное. И не дай бог...

Мы переглянулись. Выхода не было. Очевидно, что в случае отказа живыми нам отсюда не выбраться. Если клиент при нас склеит ласты - тоже.

- Чем же это его так?

-Арбалет...

Зашипела и полезла из раны бело-розовая пена перекиси водорода. Промокнув ее, я легко нашел хвостик перерубленной артерии и наглухо перекрыл его, защелкнув хирургический зажим.

Нормального шовного материала - шелка или капрона-у меня, конечно, не было. "Скорой помощи" в принципе запрещено заниматься подобной практикой - на это есть больницы и травмопункты. Но нашелся моточек тонкой рыболовной лески у кого-то из бандюг - будучи промытой в спирте, она оказалась вполне пригодна для наших целей.

- Пусти-ка меня! - потребовала мышка. Усевшись на руке пациента, она залезла в рану лапками и ловко наложила лигатуру на сосуд.

Разбойнички тихо дивились нашей хирургии. Отпущен зажим - артерия не кровит, ура!

Зашили рану той же леской. Люси аккуратно совмещала краешки раны безо всякого инструмента, а я накладывал швы обыкновенной швейной иголкой. Главарь стойко терпел наши манипуляции, не издав ни звука. Только побледнел еще сильнее да зрачки расширились до невероятного размера.

Зажурчал раствор в капельнице - ну, вот и все.

- Снять капельницу сами сумеете?

- Чего там не суметь, невелика хитрость. Можете быть свободны. К машине вас проводят.

- А заплатить? - нахально вопросила Люси.

- Вам уже заплатили. Разве ваши жизни - недостаточная плата? Спасибо еще должны сказать, - начал было разоряться тот из разбойников, что толковал с нами на дороге, но замолчал, повинуясь жесту главаря.

- Дай денег врачам, - прохрипел атаман.

- Но... - начал было бандюга.

- Как следует дай, слышишь!

Разбойник с недовольным видом извлек из жилета несколько золотых монет и протянул нам. Я аккуратно ссыпал их в карман и собрался отчаливать.

- Эй, а где тут у вас умыться можно? - окликнула молодцев Люси, недовольно разглядывая окровавленные лапки.

- Нет, ну ты нагла, крысюка, до беспредела! - изумились лесные обитатели, - Может, ты еще и жрать попросишь?!

- Вообще-то совсем не мешало бы. Кстати, что у нас сегодня на обед? невозмутимо поинтересовалась моя начальница.

Бандиты разинули рты, поражаясь такому невиданному доселе хамству.

Главарь, ворохнувшись на своей импровизированной постели, зашелся хриплым смехом. Смех, впрочем, оборвался легким стоном - видимо, потревожил раненую руку. Он поманил нас к себе и, пошарив здоровой конечностью под шубой, извлек откуда-то тяжелую бляху, тускло блеснувшую желтым металлом.

- Молодцы, медицина! Сам нахал, потому нахалов люблю. Возьмите, вам может пригодиться. Эй, Клешня! Накорми врачей и дай им чего попросят с собой.

Я опустил весомую бляху в карман и прошествовал с Люси на плече за колчеруким членом банды на обширную поляну, где толпа пестро одетых лесных братьев жарила на костре нечто, сильно смахивающее на целую бычью тушу.

Вымыв руки и лапки в ручейке с ледяной кристально чистой водой, мы с начальницей получили приглашение присоединиться к пиршеству Однако его пришлось отклонить - сколь ни велик был соблазн перекусить в тенечке на изумрудной траве, не след сразу забывать о том, что нас ждет несделанная работа. Разбойнички завернули нам в скатерку несколько больших, аппетитно зажаренных кусков, истекающих коричневым соком, и десяток румяных пышных хлебцев.

К угощению были присовокуплены горшочек с приправой и объемистая фляга с самодельным темным пивом, благоухание которого привело Люси в состояние совершенного восторга. Нагруженные снедью, мы умиротворенно убыли к своему автомобилю.

Лопать пришлось на ходу, но делали мы это долго и с большим аппетитом, похрустывая поджаристой корочкой и выбрасывая в окошки неисчислимое количество обрывков бинта, которыми вытирались жирные рты и конечности. Острейший зеленый соус из неведомых, но замечательно душистых трав был изумителен.

Сыто рыгая, извлекли на свет божий приманчиво булькающую баклажку. Люси кушала пиво все из той же мензурки. Нилыч, решив присоединиться к выпивке, затребовал стакан. Такового в наличии не оказалось, что вызвало недовольное ворчание: "И какая это зараза неукомплектованную машину в рейс выпускает?"

Фляга переходила из рук в руки. Густое крепкое пиво прекрасно дополнило трапезу.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

За столь приятным занятием мы и не заметили, как пролетело время. Лесная колея кончилась, не принеся более приключений, и автомобиль ворвался в лабиринт рек, речушек, ручейков, стариц, протоков, больших озер и крохотных лужиц. Дороги в прямом смысле этого слова здесь не было. Колеса то шуршали по сухому камышу, то скользили по светлым луговинам поймы, то вязли, прокручиваясь с визгом, в речном песке.

Нилыч закладывал умопомрачительные виражи, неведомым образом уверенно определяя направление.

- Озерный край, - молвила мышка, - скоро будем на месте.

То там то сям виднелись свайные деревушки, прилепившиеся к урезу воды, с рыбацкими лодками у причалов и растянутыми для просушки сетями. Флотилии парусных суденышек бороздили озерную синь. Белые чайки падали из поднебесья и резко взмывали вверх с добычей в клюве, роняя с оперения хрустальные капли. Солнце отражалось от многочисленных водяных зеркал, ослепляя рыжими бликами. А над всем этим великолепием вставали один за Другим дрожащие мосты радуг.

Деревня Выселки представляла собой лезущее на взгорок скопище домишек, со стенами, плетенными из тростника и обмазанными глиной, с тростником же крытыми крышами. Не хотел бы я зимовать в таком сооружении! Лачугами, впрочем, их тоже назвать нельзя, ибо были высоки и казались просторными.

Дом, куда нас вызывали, нашелся без малейших затруднений, несмотря на полное отсутствие нумерации. По Деревням - испокон веку так. Даже если и есть номера, их никто не знает. Нужно просто высунуть голову в окно и спросить ближайшего аборигена, где живет такой-то. Соответственно мы и поступили.

Прежде чем постучаться в циновку, натянутую на раму, которая заменяла дверь, взглянул на часы. Четыре с лишним часа с момента Получения вызова! Ох, ни фига ж себе фига! Прибывай я дома на вызов с такой скоростью, меня бы начальство выперло с треском через пару дежурств. Люси, однако, к констатации сего факта отнеслась абсолютно равнодушно. Надо полагать, тут это было в порядке вещей. И вновь погладил меня по спине морозной лапкой страх - да, конечно! Здесь со службы уходят только ногами вперед, куда ж спешить? Интересно, а увольняют ли со здешней "Скорой" вообще? Ну, хотя бы за грубые проступки? И если да, то что делать в этом мире пришельцу из чужих краев, лишившемуся не только земли, где он родился, но и единственной (скорее всего) работы, которую он умеет делать?

Ладно, ненужные мысли прочь. Дверь. За дверью больной. Что за больной неизвестно. Подтянулись. Собрались. Настроились. Наручники из заднего кармана брюк - в боковой халата, слева, под руку. Лишнее добро из халата - в брюки, чтоб не рассыпалось, в случае если начнется борьба. Карман рубашки, где кошелек, застегнут? Не выпадет? Газовый баллончик на месте. Что еще? Ах да. Часы. Туда же-в брюки. Все. Пошли.

Нельзя угадать, что ожидает за дверью. А ожидать может все что угодно, но что ничего хорошего - совершенно точно.

Нож. Топор. Ствол в упор. Или без хитростей - просто стоит клиент за косяком, занеся над головой табуретку, готовый вдарить ей по первому, кто зайдет.

Я встал со стороны дверных петель, чуть сбоку, одна нога впереди. Если бы нас было двое людей, то другой занял бы место с противоположной стороны. Но у меня в напарницах маленькая мышка, от которой в драке никакой пользы. Наоборот, еще придется отвлекаться, смотреть, как бы ее не затоптали.

Сама же мышка избрала необычную диспозицию. Цепляясь коготками за шершавую стену, она ловко взобралась наверх и устроилась посредине дверной притолоки, опустив головку. Глянул: она тоже в напряжении. Подобралась. Изготовилась к прыжку Ладно, будем надеяться, мой доктор хорошо представляет себе, что делает.

Стучу. Шаркающие шаги. Дверь приоткрылась; Резким рывком за ручку- на себя. Слева за дверью... никого. Справа... никого. На пороге - древняя старушка.

- Вызывали?

- Вызывали, вызывали, милой. Посмотри деда мово. Совсем плохой стал дед-то. Еще внучка моя... У ней тоже с головой чегой -то...

- Вызывала к чему, бабуля? Они что, буянят?

- И-и, милой, ну где им буянить? Тихаи они, тихаи, только чудять малость.

- Как чудят, родная?

- Да ты, милой, заходи, сам посмотри. Что ж через порог-то гутарить...

Я несколько расслабился. Непосредственной угрозы вроде бы пока не наблюдается. Однако быть начеку все, равно следовало: оружие в руках старика подействует ничем не хуже, чем в молодых. Начальная скорость пули от возраста стрелка, как известно, не зависит. А уж сколько за свою долгую психиатрическую карьеру я получил травм от женского пола - не счесть. Мужик опасней, но и предсказуемый. Его возможные действия можно просчитать и упредить.

Но вот чего ждать от баб... Они пускают в ход все, что мыслимо и немыслимо, - зубы, когти, шпильки, каблуки, маникюрные пилочки - всего не перечесть. А уж скользки, а уж вертки... Одним словом, за ними нужен глаз да глаз.

Переступил порог. Бабка показывает, в какую комнату идти. Люси, услышав наш разговор, уже отцепилась от притолоки и приземлилась у меня на плече, немало напугав старуху.

- Не надо бояться, бабуля. Это мой доктор.

Бормоча себе что-то под нос об упадке нравов у молодых, не стесняющихся якшаться со всякой... а в их-то время все, безусловно, было по-другому... бабка плелась за нами.

Вошли в комнату. Все тихо. У окна, на шатком стуле с прямой спинкой старик. Напротив, на старом, протертом диванчике, молодая, довольно симпатичная женщина с распущенными по плечам черными волосами держит в руках большую ярко наряженную куклу.

Обращало на себя внимание поведение старика. Он, уставив застывший взор в одну точку, находившуюся где-то далеко за противоположной стеной, совершал руками постоянно повторяющееся движение - не то что-то заплетал, не то выдергивал. Раз за разом его пальцы с нечеловеческой точностью возвращались в исходную позицию и беспрерывно продолжали совершать сложные манипуляции по невидимо нарисованной траектории. Двигательная стереотипия. Симптом серьезного поражения психики.

Люси, однако, не слишком заинтересовалась действиями больного. Бросив на него взгляд, как на нечто уже неоднократно виденное, а потому примелькавшееся, спросила бабулю:

- Давно из военной зоны?

- Три дня, милая. Три дня, как добрые люди помогли мне их оттуда вывезти. Он мало что не полгода в плену у нелюдей был. А мне до них никак было не добраться, ихний лагерь в другой стороне, далеко обретался. Я ж старая, ездить-то никуда сил нет. Вот и ждала, пока рядом окажутся. Я ж все продала, только б их повыручить. Есть не ела, пить не пила, все на деньгах сидела. Одну ночку-то Бог и дает, а сколько другого случая ждать? Смилостивился Господь, услыхал мои молитвы, дал их забрать-повывезти. А старый-то мой, как привезли его, все так и плетет, так и плетет. День плетет и ночь плетет. В рот кусок не положишь - сам не возьмет. Ходит под себя...

Молодая женщина тем временем играла со своей куклой, баюкала ее, шептала кукле что-то на ухо. Я подошел поближе и встретил серьезный взгляд широких серых глаз.

- Здластуй, - сказала она голосом маленькой Девочки, - ты доктол Айболит?

- Я не Айболит, но лечить могу. Говорят, неплохо.

- А это волсебная мыска?

- Да, эта мышка волшебная. И она тоже умеет лечить. Она доктор.

- Доктол? Ой, как интелесно! Я есё никогда не видела мысыного доктола. А как ее зовут?

-Доктор Рат.

- Госпоза Лат, госпоза Лат!

- Не надо ее беспокоить, моя хорошая. Она занята. Видишь, с бабушкой разговаривает.

Люси, действительно понизив голос, о чем-то расспрашивала старушку.

- Ты моей кукле смозешь помочь?

- А что с твоей куклой?

- Она лучку усибла. Видишь, плачет? Полечи мою куклу, позалуйста!

Пришлось осмотреть игрушку. Основания утверждать, что она больна (если бы у куклы взаправду могла болеть рука), были. Шарнир, дающий возможность сгибать ручку в локте, выскочил из гнезда.

- Да, плохо дело. Ну, ничего. Сейчас мы ей ручку вправим, станет как новая.

- Ей будет осень больно?

- Ну, я думаю, минуточку потерпит.

Шарнир, щелкнув, встал на место. Я, присев около диванчика на корточки, извлек из кармана бинт (один мой знакомый высказывается в таком роде; "Бинт в кармане есть? Нет?! Херовый ты фельдшер!") и наложил на локоть куклы фиксирующую повязку, как настоящему больному. Завязал узел бантиком. В голове щелкали шестеренки, подбирая медицинское определение поведению женщины. На истерический пуэрилизм, когда дама, капризничая, "малютится", пытаясь привлечь к себе внимание, не похоже. Здесь явно все глубже, серьезнее. Это не игра в маленькую девочку, а тяжелое заболевание.

Люси тем временем закончила беседу со старушкой.

- Все ясно, бабуля. Внучку мы забираем с собой, пусть полечится.

- А деда-то мово? Что с дедом делать?

- Деду уже никакая больница не поможет. Вот, возьми таблеток, чтобы спал. Если не будет спать, помрет скоро. Терпи, бабуля, он теперь таким до гроба останется.

- Ай, милаи! Что ж делать таперича, буду ходить за дедом. Знать, крест мой такой. А внучку-то вылечите?

- Постараемся, обязательно постараемся.

- Уж постарайтесь, милаи. Одна она у меня осталась, сиротинушка. Всех же нелюди побили-то. Езжай с докторами, внученька, езжай.

Женщина ударилась в слезы:

- Не по-е-ду-уу! Никуда от бабы не поеду!

Видя, что уговоры здесь не помогут, я сгреб ее в охапку и вместе с куклой оттащил в автомобиль. Она продолжала оглушительно рыдать, брыкалась и махала руками. Люси, вскарабкавшись на спинку переднего сиденья, заглянула к нам в салон и вынесла вердикт:

- Всю дорогу слушать? Вкати-ка ей дозу покрепче. Не связывать же ее, в самом деле, и так девке несладко.

Я призадумался, как бы лягающейся и крутящейся пациентке сделать инъекцию. Решение нашлось быстро:

- Постой, постой, не рыдай. У меня к тебе серьезный вопрос.

Слезы приостановились.

- Какой воплос?

- Понимаешь, у меня проблема.

- Какая плоблема?

- Твоей кукле нужно обязательно сделать укол, а она не хочет. Говорит, что очень боится всяких уколов.

- Боится-боится. Она вообще бояка. Но ты ее не лугай. Она зе есё маленькая.

- А ты большая? Ты не бояка?

-Я не бояка. Я узе давно больсая и взлослая девочка, - ответила дама с серьезностью, которая была бы убийственно смешной при менее трагичных обстоятельствах.

- Ну, раз ты большая и взрослая, - торжественно произнес я, - ты должна подать своей кукле пример. Мы поступим так: сперва сделаем укол тебе. Кукла увидит, что ты не боишься и не плачешь, и тоже даст мне себя уколоть. Хорошо?

- Холосо! - согласно кивнула наша больная и, Повернувшись ко мне задом, начала решительно стаскивать трусики.

Я быстренько нацедил в шприц почтенную дозу седатива и всадил ей.

- И вовсе не больно! - громко возгласила женщина, совлекая с куклы кружевные панталоны.

Укололи и куклу. Тронулись с места.

Минут пятнадцать пациентка с интересом смотрела в окошко, потом мало-помалу начала клевать носом. Я уложил ее на носилки и прикрыл припасенным для приличных больных одеялком. Для неприличных у меня под лавкой лежало забытое кем-то старое пальто без левого рукава. Вовсе уж грязных, вшивых и блохастых я с удобствами никогда не клал - на полу покатаются. Не графья. Мне ихних насекомых не надо. Сам, бывает, на тех носилках отдыхаю. Спит? Спит крепко, родимая. Перебрался в кабину, не останавливая машину, через окошко в перегородке. Телом я не грузен, сделать мне такой фокус не трудно. У моей сменщицы дома таким образом больная сбежала, вдвое старше меня, между прочим!

Умостился на сиденье, встряхнул флягу - булькает! Похлебал пивка, расслабился.

- Госпожа доктор! Что там бабка рассказала-то?

- Саш, это страшно. У этой женщины в военной зоне были на службе отец, муж и брат. Несколько месяцев о них не приходило известий, и она, беспокоясь, отправилась их разыскивать, когда тот сектор оказался рядом. Сама беременна была. Дед взялся ее сопровождать - с одинокой бабой в зоне всякое случиться может. Нашли родных. Место считалось достаточно спокойным, основная линия фронта вообще была в другом секторе, так что она решила побыть с ними недельку Осталась. И за эту неделю лишилась всех. Сперва убили мужа - страшно убили, пытали, изуродовали всего. Не успела оплакать - подорвался на мине отец. Знаешь, такие маленькие мины, небольшой мощности, - отрывают руки, ноги, калечат. Вот и ему ногу оторвало до колена. Он долго полз - не дополз, умер от кровопотери. И тут же новый удар. Брат попытался угнать у нелюдей вертолет. Ему удалось поднять машину в воздух и почти довести до места. Но кто-то, из своих же, не предупрежденный о проводимой операции, засадил в него ракету Упал и сгорел, бедняга, в нескольких верстах от лагеря.

С лихвой хватило бы происшедшего, чтобы помешаться от горя, но немилостивая судьба взялась ее еще добивать. Дед пошел к сгоревшему вертолету хоронить останки-и сгинул без вести. Это уж потом стало известно, что он в плен попал, а думали - погиб. Впрочем, неизвестно, что лучше. Ты видел, что с ним сделали. У самой от переживаний случился выкидыш. Вот и результат... Измученная душа убежала в детство прятаться от страхов взрослого мира.

- Ну, у нас подобные реактивные вещи, в принципе, лечатся.

- Здесь тоже лечатся. Но вот как не призадуматься - стоит ли человеку в таком положении возвращать его боль?

- Положено...

-Положено, положено... Сам-то как ее бреду подыгрывал? Ну, для нас это, допустим, вполне профессиональный подход - не насильно же ее госпитализировать. А вот в больничке за такие штучки выговор приказом выносят. Нельзя душевнобольного на его бредовых переживаниях фиксировать. Нельзя. Как бы ни было жалко. Каждый должен жить в своем личном маленьком аду. А мы приставлены стеречь, чтоб люди из своего ада не сбегали...

Грунтозацепы шин с хрустом мяли белый песок пляжа. Все примолкли, вглядываясь каждый в мрак собственной преисподней. Несчастная женщина сладко посапывала на носилках, уютно свернувшись в клубочек. Мышка не замечала дыма сигареты, тянувшегося мимо ее носа в щелку приоткрытого окна. "Каждому - свое". Надпись на воротах Бухенвальда.

- Люси, а как ты с порога сообразила, что они из зоны боевых действий?

- Опыт. Я их столько уже перевидела... Да и у дедка поведение специфическое. Эти военнопленные все вот так руками сучат. Ты небось об органическом поражении подумал? Нет, здесь что-то другое. Ходят слухи, что их нелюди зомбируют, чтобы они на каких-то тайных заводах работали, без сна и еды. Так ли это, не скажу. Только подобное состояние ничем не вылечишь, проверено. Максимум, что можно сделать, - кормить полунасильно да спать заставлять, чтоб не так быстро сгорали. Больница их уже давно не принимает, а психинтерната у нас нет...

- А если ухаживать некому?

- Значит, недолго мучиться будут.

- Пристрелить гуманней...

- А ты возьмешься? Пристрели, у тебя есть из чего. Пристрелишь?

Я почел за благо промолчать.

- А коли не можешь, не кидайся словами зря. За них отвечать нужно. Ладно, проехали. Давай о приятном. Ну-ка, посмотри, что там нам бандюки надавали?

Я выгреб из кармана увесистые золотые кругляши.

- О-о-о! - хором выразила удовольствие моя бригада. - Всегда бы так!

- Это много?

- Это очень прилично. Один двойной империал равен примерно... Как тебе объяснить... Ну, на привычные тебе деньги примерно долларов триста. У нас по два на рыло. Шесть сотен - твоя зарплата этак мало что не за квартал.

- Так много дали?

- Нет, так мало родная "Скорая" платит. А где медик на свою зарплату прожить может? Из всех, кого я на нашей станции знаю, от силы десяток человек, попав сюда., в деньгах потеряли. Правда, кое-кто у себя дома деньгами вовсе не пользовался, но это разговор особый.

Я проглотил просившийся на язык вопрос: есть ли в мире, откуда прибыла мышедоктор, деньги. Полез в другой карман вынуть снятые от греха подальше перед вызовом часы и наткнулся на непонятный предмет. Извлек. Да это же бляха, подаренная нам главарем разбойников! Ну-ка, посмотрим.

Тяжеленькая желтая штуковина в форме щита. Явно золотая. Сзади винт с закруткой - прикреплять к одежде. Какая-то награда? На лицевой стороне изображение раскрытой ладони. На ладони - шестиконечный крест, изрядно смахивающий на кладбищенский, только коротенькая нижняя перекладина не наклонная, а прямая. Ниже стилизованное изображение скальпеля, на лезвии выгравировано "СВ 4" и в самом низу - "ПС СМП 13".

Люси и Нилыч охнули восхищенно-испуганно:

- Ох и наглы же разбойнички! Надо же, не побоялись!

- Что такое?

- Шура, это уникальная вещь. Ты держишь в руках бригадный жетон Потерянной подстанции. Да не просто бригадный -личный жетон старшего врача смены. Как он к бандитам попал - ума не приложу. С Потерянной подстанцией вступать в конфликт все боятся, даже разбойники и нелюди. Так что грабеж исключен.

- Не понимаю. Я за неполные сутки уже третий раз слышу о Потерянной подстанции. Что же это все-таки такое?

Люси и Нилыч стали переглядываться и озираться, будто подозревали о наличии вражьих шпионов в нашей машине. Наконец мышка решилась:

- Ладно, слушай. Но учти, даже разговоры на такую тему опасны. Видишь ли, система медицинского обслуживания этого мира не всегда выглядела так, как сейчас.

Когда-то, не столь уж и давно, тут была разветвленная сеть поликлиник и диспансеров. А "Скорая помощь" имела почти два десятка филиалов в разных секторах. Шли даже разговоры о том, чтобы каждый сектор имел свою подстанцию. В условиях здешней странной географии это было бы вполне разумно. Кстати, и на работу тогда нанимались добровольно. Потом что-то случилось. Так и непонятно, что именно, но все начало сворачиваться. Сперва исчезли амбулаторные учреждения, а затем и подстанции стали сокращать одну за одной, а персонал переводить на Центр. Тогда и родилась сегодняшняя система бессменного дежурства, так как народ начал дезертировать пачками - по секторам-то обжились, домами, семьями обзавелись многие, а в местных диковинных условиях, всю жизнь проводя на колесах, можно ни разу рядом с домом не проехать. Кто ж захочет оставаться на такой собачьей работе? Вот и начали сюда на "Скорую" не приглашать, а затаскивать. Как нас с тобой.

-И тебя?

- И меня... Слушай дальше. Многие старожилы с подстанций до сих пор работают. Нилыч, например, с шестой. Выселки как раз входили в их зону обслуживания, я не путаю, Нилыч?

- Не путаешь, Люся. Там, верстах в десяти, до сих пор брошенное здание стоит. Машины пустые на площадке ржавеют... Проезжал я там пару раз, все бурьяном зарастает.

- А дальше?

- Дальше вот что. Когда оставшийся персонал начали на Центр эвакуировать, одну подстанцию потеряли. Тринадцатая находилась в лесном секторе, а в Лес, как ты знаешь, не особенно-то сунешься. На запросы с Центра они сперва отвечали, что эвакуироваться не намерены, потом и вовсе отвечать перестали. Попытались организовать поиск с вертолетов - у нас есть два. Искали-искали, ничего не нашли. Подстанция как сквозь землю провалилась. Дорога туда хорошая была, безо всяких вертолетов легко доехать можно было, так сгинула дорога, словно и не прокладывали ее. Начальство посуетилось-посуетилось, крыльями похлопало-похлопало да и отступилось. Решили, что без снабжения и финансирования сами вымрут. А они живы до сих пор и работают.

- Что ж страху вокруг них столько? Работают себе, ну и на здоровье. Нам вызовов меньше.

- Ну, то, что я тебе до сих пор рассказывала, более-менее достоверно. Если и соврала, то немного. Кто пришел с филиалов, об этом периоде нет-нет да обмолвится. А вот дальше сплошные легенды начинаются.

Говорят, что там работают медики высочайшей квалификации. Нет задачи, которая бы поставила их в тупик. Только со всеми, кому они оказывали помощь, потом происходили какие-то страшные несчастья. Кто с ума сходил, кто погибал лютой смертью, кто самоубийством кончал. Эмблема у них теперь другая, - Люси кивнула в сторону жетона, - видишь, крест-то как на кладбище. Рассказывают, бывало так: попала наша бригада в острую ситуацию. Нужно спецов вызывать кардиологов там или реанимацию, не справиться самим. А возможности вызвать нет. И тут появляются эти - в самый нужный момент. Лечат быстро, грамотно, аппаратура у них, какой мы и не видывали. То же и у населения. Стряслось что-то серьезное - жди тринадцатую подстанцию. Не хуже воронов беду чуют. А от их помощи одни слезы потом...

Говорят, они себе наших ребят на работу вербуют. А еще есть слухи, что кое-кого из тех, кто на том свете давно, в составе их бригад видели...

В общем, тема эта как бы запретная. Про Потерянную подстанцию даже шепотом стараются не поминать... Но вот откуда у лесных братков жетон их старшего врача? Tы, Шура, эту штучку храни получше да не показывай никому. Не могу тебе объяснить, только у меня предчувствие, что может она когда-нибудь крепенько пригодиться... Все, базары кончили. Дурдом на горизонте.

Нилыч припарковал машину около нарядного бревенчатого домика с высоким резным крылечком. На столбике крыльца висела эмалированная табличка "Приемный покой". Множество подобных домиков было разбросано по тенистому парку со скамеечками для отдыха в. живописных местечках. Кое-где я заметил решетки на окнах и огороженные высокой металлической сеткой площадки для прогулок. Буйные отделения. Нарядно, уютно вокруг. Жужжат над пышными клумбами насекомые. Желтый песок дорожек манит в укромные уголки. Дармовой рабочей силы в психиатрических лечебницах не то что в достатке-в избытке.

Дверь распахнула толстая санитарка в нечистом халате, так знакомо ворча:

- Возют все, возют. День возют, ночь возют, не уймутся никак. Когда ж конец-то этому будет?

- А на том свете, - весело откликнулась Люси, выглянув из окна, - вот помрем, и всему конец. Шура, сдавай больную.

Подхватив бланк сопроводительного листа, я выгрузил полусонную женщину из салона и проводил в прохладный полумрак приемного покоя. Заполнение привычных граф не отняло много времени. Перезнакомившись с санитарами и медсестрами, тут же нашедшими в новеньком фельдшере благодарного слушателя жалоб на тяжелых больных, скверное начальство и маленькую зарплату, я вручил бумаги и больную дежурному врачу. Врач, абсолютно лысый носатый мужчина при пышной бороде, взглянув в сопроводительный усталым взором темных печальных глаз, констатировал:

- Рат зря не привезет. Грамотная крыса. Оформляйте в третье отделение. Ты новенький? Значит, своих навещать не будешь?

- Каких своих?

- Ну, наших. Много их тут лежит - и медиков и немедиков. Так не будешь?

- Некого мне навещать. Я свободен?

- Вполне.

Я спросив фамилию принимавшего больную доктора, собираясь записать ее, чтоб не вылетела из головы, и откланялся.

- Мазлтов, дорогой. Привет крысе.

Я вышел на крыльцо, чихнув от веселого солнышка.

- Будь здоров!

- Спасибо. Тебе привет от доктора Райзмана.

- А, Борух Авраамыч! Знала бы, зашла. Опять крысой обзывал?

- Обзывал.

- Значит, в хорошем настроении. Ну, да будь он в плохом, ты бы еще два часа там возился. Ладно, звони.

- Как звонить-то?

- Позывной базы - "Зенит". Наш - "Зенит ПБ-19", по номеру бригады. Если вызов "Зенита" не пройдет, проси передать с машины на машину. Это обычная практика - мало у кого е больших расстояний рация достает до базы, а на самом Центре передатчик мощный, его, как правило, слышно.

Вызов не прошел. С одной машины на другую покатилось по эфиру наше "освободились", постепенно пропадая из зоны слышимости. Я положил трубку рядом с рацией и поднял голову.

На капоте была разложена нехитрая закуска, стояли кружки с остатками пива. В опустевшей пивной баклажке - маленький букетик.

- Поднимай, Шура, стакан - поздравляем тебя! - широко улыбались мой удивительный доктор и водитель.

- С чем? - не понял я.

- С первым вызовом, Шура. С боевым крещением. За тебя!

- За тебя!

- Спасибо, родные, - растрогался я, - за нас, за нашу бригаду!

Сдвинулись две облупленные кружки с полустертой надписью "Психоневрологический диспансер" и маленькая стеклянная мензурка. Какая удача, что мне выпало работать с такими славными ребятами!

Ожила рация. Из далекого далека послышался искаженный помехами голос диспетчера:

- Зенит Пауль-Борис один-девять, Зенит Пауль-Борис один-девять, запишите вызов...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Автомобиль стоит накренившись на краю светлого перелеска. Дальше стелется просторное поле высокой травы, колышущейся на теплом ветру. Пахнет цветами и сеном. Я нежусь на нагретой солнцем кочке, жуя травинку Люси расположилась недалеко от меня на шляпке диковинного сиренево-лилового гриба размером с добрый поднос и время от времени откусывает от него по кусочку. Нилыч спит в кабине, уронив седую голову на усталые руки. Тишина невероятная, до звона в ушах. Хорошо...

Мало таких минут в рабочее время, оттого они особенно дороги. Обостренно воспринимаешь прелесть окружающего мира в краткие мгновения, когда не нужно лететь куда-то, напряженно ожидая встречи с неведомыми сложностями.

Прожужжало мохнатое насекомое, похожее на шмеля.

Спокойно-то как... Третий день колесили мы по дорогам, не возвращаясь "домой". Нескончаемая череда бредовых больных, алкоголиков, возбужденных психопатов... Господь милостив, обходилось без драк. За это время я успел проникнуться глубоким уважением к профессиональным качествам Люси. Больные раскрывались перед: ней, делились своими переживаниями охотнее, чем с людьми.

- Люси, а как вышло, что у тебя специальность человечьего психиатра?

- А у меня ее нет. Я и вовсе не врач.

- Как так?

-А очень просто. Меня вообще занесло сюда чисто случайно. Я специалист по психологии человеческого сообщества. Дело в том, что из-за перенаселенности нашего мира ученые рассматривали различные возможности эмиграции в другие места. Твой родной мир считался наиболее вероятным объектом для переселения, поскольку мы очень похожи на обитающих рядом с людьми животных. Начни мы замещать их - никто не заметил бы подмены. Вам даже лучше бы стало, мы ведь не собирались, подобно тем созданиям, портить продукты и разносить болезни. Мышеловок нам не надо...

Вот я и попала в одну из исследовательских групп. Работала на станции "Скорой помощи", изучала принципы, на которых строится ваша медицина. Ох... А в один прекрасный день решила поездить с линейной бригадой по вызовам. И даже не сразу поняла, что угодила в какой-то другой мир. А когда поняла, то нашла себе вот такое занятие. Неплохо получается, а?

Я заверил ее, что получается отлично. Оно и неудивительно: психиатрия и психология - дисциплины родственные, специалисты говорят на одном языке. Психиатрия - наука не столько медицинская, сколько наполовину полицейская, наполовину оккультная. Нет объективных методов для исследования человеческой души - не моча, на анализ ее не возьмешь. Весь осмотр - беседы, беседы, беседы... Основная часть нашей работы - разговоры разговаривать. Ну, воюем иногда, не без того.

Для столь специфического дела нужно иметь особое душевное устройство. Сторонний человек, придя работать в психиатрию, либо убежит в ужасе в ближайшее время (лично мне известней такой "рекорд" - студент уволился, отработав одни сутки), либо запьет по-черному. Кто ж останется?

Говорят, что человек с криминальными наклонностями станет либо вором, либо полицейским. Я считаю, у нас то же самое. Для того чтобы человеку нормально прижиться в психиатрии, в нем изначально должна таиться некая сумасшедшинка. Иногда она становится явной, потому люди и говорят, что психиатры сами такие. Такие, такие. Ответственный фельдшер смены, под начало которой я попал, нанявшись в психбольницу санитаром много лет назад, отличалась от больных только цветом халата. О чем, впрочем, она знала и относилась к этому философски. "Для меня в больнице уже койка застелена", - говорила она всегда. Женщина, кстати, была умнейшая. Сколько знаний я у нее почерпнул - не книжных, а практических, выстраданных! Чему удивляться - она с душевнобольными всю жизнь провела в буквальном смысле слова. Ее родители работали в дурдоме, жили на его территории. Там она родилась, там училась, туда и трудиться пошла. То, чего она о наших больных не знала верно, и знать-то не стоило. Благодарность к ней я пронесу через всю свою жизнь.

Так вот, о наших баранах. Я и говорю: от постоянного общения с клиентами, от необходимости вникать в их бредовые переживания у самого крыша потихоньку начинает съезжать. Крайний случай из моей практики: работавший у нас врач, очень хороший врач, понял, что все. Приехали. Взял бланк путевки, сам на себя заполнил, сам подписал, сам себе перевозку в психлечебницу заказал. А там повесился. Придет, верно, и мой час. Проводят меня санитары под белы рученьки в надзорную палату, привяжут к коечке... Интересно, а мыши сходят с ума?

- Люси, скажи, какой он, твой мир?

Рат мечтательно зажмурилась.

- О, это прекрасный, удивительный мир. Представь себе сплошную степь, полную дивных трав и хлебных злаков, над которой никогда не заходит солнце. Дождь идет только тогда, когда нам это нужно. А живем мы под землей. Видел бы ты наши города! Это сказочное зрелище даже для ваших грубых людских глаз, уж извини...

Мышка закрыла глазки лапками. Похоже, она плакала. Как ее утешишь? Где мой мир, мир моего дома и моей семьи, где веселая возня расшалившихся детей, которые так радостно визжат, встречая папу с дежурства? Дежурство-то бесконечно...

Рация забулькала, захрипела и объявила:

- Зенит Пауль-Борис один-девять, ответь Зениту.

Я нехотя оторвался от насиженного места и поднял трубку:

- Слышит вас один-девять.

- Зенит Пауль-Борис один-девять, для вас работы пока нет. Возвращайтесь, будьте на рации.

- Возвращаемся! - радостно вскричал я. Спать урывками и жрать всухомятку надоело. Хоть на какое-то время кости на топчан бросить, чайку горячего попить.

Люси, слезая с гриба, скептически бормотала под нос невесть кем сложенный стишок:

Отвечал диспетчер сразу:

"Возвращаемся на базу".

Рано ржать довольным смехом

- До нее далеко ехать,

По дороге целый пуд

Вызовов тебе дадут.

Общее настроение поднялось. Нилыч очнулся и включил зажигание. Я вскочил в кабину. Мышка запрыгнула на становящееся привычным для нее место - в карман рубашки. Скрежетнув сцеплением, машина бодренько побежала в сторону базы. Нилыч радовался:

- Нам всего-то один сектор проскочить, городской. Сейчас быстренько с мигалкой пройдем - и, считай, дома.

- Ох, не сглазь!

- Молчу, молчу!

Старенький вездеход торопился изо всех сил, распугивая транспорт и пешеходов огнями проблескового маяка и подвыванием сирены. Кварталы домов сливались в сплошную серую стену.

- Зенит Пьер-Богдан один-девять! - зарокотала рация. - Ответь Зениту! Завизжали тормоза.

- Черт тебя за язык таскал! - хором объявили мы Нилычу. - Хрен глазливый!

- Один-девять, попутно обслужите вызовок.

Наш общий тяжкий вздох долетел до Центра безо всякой рации.

- Там констатация смерти, дел на минуту, - диспетчер почти извинялась, полиция уже выехала.

Нам полегчало действительно на минуту. По не известным никому причинам полиция не имеет права забирать труп с места происшествия, пока медики не подтвердят факт смерти. То есть мера, конечно, разумная - человека без сознания, в коме, наконец просто глубоко пьяного можно подчас перепутать с покойником. Но нельзя же доводить до абсурда! Тело, пробывшее на дне реки несколько дней, сожженное до костей, прошитое пулеметной очередью, безголовое, упавшее с тридцать седьмого этажа, нередко лежит на месте, покуда не приедет сонный медик и не бросит полицейским: "Забирайте".

Ехать пришлось недолго. Судьба явно к нам благоволила.

Люси подниматься отказалась:

- Тебе и одному там делать нечего. Данные только на него уточни, если они известны.

Прихватив ящик (положено - вдруг клиент еще не совсем помер и требует реанимационных мероприятий), я вознесся на лифте на двенадцатый этаж узкого кирпичного дома. Двери открыл невысокий испуганный мужичонка средних лет.

- Доктор, скорее, сюда, сюда!

Я прошел в комнату. Ничего похожего на труп там не наблюдалось.

- Кто умер-то?

- Да я его не знаю совсем, я его раньше и не видел. Пришел с прогулки, а он лежит. Я полицию вызвал, я вас вызвал. Думал, он совсем мертвый, а сейчас, перед тем как вы пришли, вроде пошевелился. Посмотрите, может, он еще жив?

- Где он, не вижу.

- Да вот же, доктор. - Мужичок бросился к дивану и затеребил аккуратно сложенное одеяло. - Вы гляньте, может, ему еще можно чем помочь? Вдруг удастся спасти?

Он продолжал горевать перед пустым диваном. Так. Приехали. Псих? Вряд ли. Что тогда? А-а, вон батарея пустых бутылок под радиатором отопления. Пьян? Нет. Запаха не слыхать.

- Как попил-погулял, друг?

- При чем тут это? Вы посмотрите, он точно умер?

- Умер, умер. Ему уже не поможешь. Помогать теперь тебе надо. Долго пил?

- Недель с пару. Но я уже три дня во рту капли не держал!

Все точно. Делирий, а в просторечии "белая горячка", развивается вовсе не в моменты страшного перепития, как полагают многие. Она начинается на третий день воздержания (плюс-минус денек в зависимости от здоровья), обыкновенно в сумерках - когда вечереет или под утро. Данный кадр либо отклоняется от нормы, либо просто не проявил еще себя в должной степени. Ах ты, черт! Браслетки-то в машине! Где была моя голова, когда я, почистив их, назад в карман не положил?!

Я обшарил взглядом комнату, пытаясь обнаружить что-либо подходящее для того, чтобы связать алкаша. И ничего не нашел. Мужик-то хоть и маленький, да жилистый. Если начнет сопротивляться, в одиночку до машины дотащить его будет проблематично. Глянь-ка, понял, что что-то не так.

- Друг, слышь, ты не думай, что это я его убил. Я его знать не знаю. Меня не обвинят? Ответь, кто сказал, что я убил?

- Никто ничего не сказал. Я тебя ни в чем не обвиняю.

Ага, вот выход! Сейчас я его в автомобиль-то и заманю.

- Брат, оно тебе надо, чтобы у тебя в квартире труп лежал?

- Да вы что! Деньте его куда-нибудь.

- А ты поможешь носилки нести? Если поможешь, увезу.

- Помогу, помогу, только заберите. А то вон за стеной говорят: "У него в квартире труп".

- Тогда я пошел за носилками.

План прост: принести носилки, погрузить на них одеяло, и пусть клиент помогает тащить до машины. А остальное уже дело техники. Заручившись согласием клиента, двинулся к выходу В дверь постучали. На пороге стоял молодой офицер полиции. Слава богу!

- У вас наручники с собой? - спросил я, понизив голос.

- Нет, а в чем дело?

Я сжато обрисовал в чем.

- Ну, вдвоем-то мы его и так дотащим.

Пьяница заметил наши перешептывания и занервничал:

- Почему вы меня обвиняете? Я не убивал его!

Сообразительный офицер тут же сориентировался в ситуации:

- Никто тебя не обвиняет. Нужно просто проехать с нами, дать показания.

- Проехать? На расстрел?!!

- Не переживай, просто так у нас не расстреливают. Мы тебя будем судить справедливым судом. С присяжными, с адвокатом. Как по закону положено.

- Правда? - Алкоголик подуспокоился.

- Правда, правда, - заверил офицер, с видимым трудом подавляя смех.

Мы прошествовали к машине стандартным строем - впереди я, потом больной, сзади полицейский, - так, чтобы по возможности предупредить попытку к бегству. Такое построение отработано годами, если не веками. Надо же, другой мир, другая жизнь, а полицейский понимает меня без слов. Есть, видимо, вещи, не меняющиеся нигде.

У автомобиля клиента поджидало жестокое разочарование. Вместо желанной доставки пред очи справедливого суда он стал жертвой совершеннейшего произвола. Не успел бедолага сказать "мяу", как оказался крепко перехваченным выше локтей прочнейшей парашютной стропой. Я легонько потянул за конец, и локти связуемого сошлись чуть ли не у лопаток. Парочку узлов увенчал сверху кокетливый бантик, и офицер, поняв, что здесь уже справятся и без него, молодцевато козырнул и отправился по своим нелегким делам.

Попытки протеста со стороны родимого были пресечены демонстрацией оному внушительной резиновой палки, извлеченной из-под сиденья. Мужичок заткнулся, погрузившись в тяжкие думы о несправедливости жизни. От алкогольного делирия его, безусловно, излечат. Но я сильно подозреваю, что за помощью к полиции он обращаться теперь не станет, что бы там с ним ни произошло. Равно как и к "Скорой".

Люси, восседая на приспущенном стекле кабины, заинтересованно наблюдала за нашими телодвижениями. Хлопнула дверца салона, лишенная изнутри ручек, и мышка полюбопытствовала:

- У тебя не чрезмерно ли шустрый труп?

- Да есть такое дело.

- И что же теперь, в морг его?

Алкоголик застонал, окончательно уверившись в самых страшных своих подозрениях, но вслух протестовать не решился, памятуя о дубинке.

- Да нет, в роддом.

- Роддом?

- Ну да. Род. Дом. Родной дом. Где ему, болезному, дом родной?

До водителя дошло.

- Это что ж, опять в психушку? - взвыл Нилыч.

- А счастье было так близко! - подытожила Люси, карабкаясь по рукаву на свое место.

Автомобиль выписал на асфальте замысловатую петлю и лег на обратный курс. .

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Гараж полупуст. Народ трудится помаленьку. В диспетчерской притушены лампы, диспетчер дремлет, подперев щеку рукой, под успокаивающее потрескивание радиостанции. Под дверью старшего врача-полоска света, придающая ползущим через нее клубам табачного дыма причудливый вид. Там, за дверью, Павел Юрьевич, должно быть, приканчивает неисчислимые кружки крепчайшего чая с целью промывки усталых мозговых извилин, засоренных всей той чушью, что понаписали линейные.

Ему, несчастному, по скупым и подчас малограмотным описаниям требуется уяснить, что же было с больным, соответствует ли случившемуся поставленный диагноз, а поставленному диагнозу- лечение. Да своевременно вставлять пистон за все огрехи - дабы учились работать и не чудили сверх меры.

Шлепаю на стол диспетчеру толстую пачку отписанных карт - наши отчеты за несколько проведенных на колесах суток. Диспетчер со вздохом тянет к себе журналы регистрации вызовов - вносить в них время, диагнозы и сведения о том, куда дели больных.

Люси уже куда-то ускакала по своим мышиным делам. А может, не по мышиным. Может, просто отдыхает или чай пьет. Пойду-ка и я, пожалуй, чайку похлебаю.

Удивительно, но едальня пуста. Зато со стороны курилки шум происходит изрядный - оттуда несутся отголоски громкого спора. Надо послушать, что там не поделили.

Свободный от вызовов народ обосновался на террасочке, стащив туда разнокалиберные стулья. Э, да тут пьянка налицо!

На шаткой конструкции, родившейся когда-то журнальным столиком, имел место быть внушительный бочонок с напитком непонятным, но явно превышающим крепостью кефир. Огрызки закуски валялись на газетах.

- Что празднуем, коллеги?

- А День медика.

Я хлопнул пару раз глазами. Что, здесь тоже есть День медицинского работника, что ли?

- Да вот как получку выплатят, то и есть День медика. А не нравится празднуй столетие открывалки для ампул. Кружка есть? Тащи сюда. Ты с кем работаешь? Тоже зови. Здесь еще много. Аптека получила на месяц вперед, а мы как раз помогали коробки с лекарствами туда таскать. Ну, на недельку-то там еще, наверное, после нас осталось. Хор-рош, зараза, с вареньицем! Не спи, не спи, коллега. Дуй за кружкой и напарником.

- Он с Рат ездит, она непьющая.

- Как это непьющая? В тебя вот сколько пива за день влезет? Ведро? Это при том, что сам весишь семьдесят кило. А уважаемая доктор Рат откушивает пивка втрое больше собственного веса. Легко. Мы специально замеряли.

- Но крепкого-то не пьет.

- Не пьет.

- Значит, непьющая.

-И то правда.

Я сбегал в машину за кружкой, прихватив попутно кое-какую закусь. Спящий Нилыч открыл один глаз и, поняв существо моих хлопот, потребовал:

- В клюве принеси.

Я посулил и припустил обратно.

В углу кто-то бренчал струнами, настраивая старенькую гитару. Семидесятиградусный спирт упал в желудок горячим комом, расслабляя тело. Мытарства последних дней потихоньку отходили в сторону. Пожевал какой-то овощ, закурил... Гитара был настроена, и не лишенный приятности голос повел:

Я тебе не дарил букетов

Алых роз, голубых фиалок,

Георгинов, пышно расцветших

В украшенье осенним садам...

Всех цветов нашей бедной планеты,

Вероятно, было бы мало,

Чтоб букет получился достойным

Возложенья к твоим ногам.

Любовь, цветы, свидания... Сочная, крупная, как апельсин, луна над теплым морем... Как все осталось далеко, как безнадежно далеко! А скрытый в тени певец продолжал щемяще:

Я с тобой не гулял по паркам

Томной Вены, Варшавы вольной,

По бульварам шального Парижа,

Заметенным потоком листвы.

Миг не видеть тебя мне жалко,

Час не видеть тебя мне больно,

День не видеть тебя мне горе,

Но об этом не знаешь ты.

Стихли разговоры. Народ примолк. Кто-то судорожно прихлебывал из кружки, запивая ком в горле.

Каждый день прихожу я к морю,

И оно мне покой возвращает

Лишь наутро случайный прохожий,

Подошедший к соленой воде,

Коль знаком хоть немного с любовью,

По следам на песке прочитает

Те слова, что я вновь не решился

Предложить не волне, а тебе.

И с надрывом, с болью:

Я хочу подарить тебе слово,

Что дороже всех бриллиантов,

Я хочу подарить тебе песню,

От которой заплачет песок.

Я хочу подарить тебе сердце

Но тебе ведь не этого надо.

В самом деле, зачем тебе сердце?

Для чего тебе мяса кусок?

Все, не сговариваясь, потянулись зачерпнуть из бочонка. Пили молча, думая каждый о своем, закусывали чем попало или просто сигаретным дымом. Певец красивым переходом переключился на другую мелодию:

В майский день мне в жизни счастье выпало

В майский день тебя я повстречал.

Отчего же это слово выбрали

Обозначить бедствия сигнал?

Всех садов душистое сплетение,

Вишен подвенечная кипень...

Страх, отчаянье, изнеможение,

Боль вложили в слово "майский день".*

Так что тот, кто сжал закоченело

Микрофон у смерти на краю,

Вспоминает звезды мая спелые,

Девушку любимую свою...

*Mayday ("Майский день") - международный сигнал бедствия для радиотелефона.

- Кого хороним-то? - закричал, вскочив, молодой парень в расстегнутой до пупа цветастой рубахе. - Утомили уже погребальными маршами! Что проку хныкать, если назад все равно дороги нет? Мы живы, живы, черт побери!

Он вырвал из рук у певца гитару.

- А ну-ка, давай нашу, профильную!

Поставил на стол ногу, спихнув на пол пару кружек, картинно выщелкнул на улицу окурок и, взяв пару аккордов, объявил:

- Гимн Потерянной подстанции!

Кто-то поперхнулся. Инструмент громко зазвенел:

Нас называют нечистью,

Плюются через плечо,

Но у нас с удовольствием лечатся

И хотят лечиться еще.

О нас поминают шепотом,

Желают гореть в аду.

А мы выезжаем безропотно

Ко всем, кто попал в беду.

И припев:

Три-три-тринадцать,чертово число...

- Опа-на! - тяжелый кованый ботинок выбил гитару из рук певца. Незаметно вошедший плечистый мужчина в старой тельняшке под халатом, абсолютно седой при смоляно-черных усах, ловко на лету поймал несчастный инструмент за гриф и аккуратно прислонил к стенке.

- Ты что, Рой, в натуре! .Совсем очумел? Хамишь беспредельно!

Мужик, названный Роем, склонив набок голову и засунув руки в карманы видавших виды камуфллжных брюк, спокойно наблюдал за подпрыгивающим от возмущения парнем. Тот покипел-покипел, да и успокоился.

- Неприятностей хочется? - поинтересовался Рой. - Думай, что поешь. Или тебе две жизни намерено?

- Да бабьи сказки это все! Болтают невесть что! Работают люди и работают, никому не мешают. Если она вообще существует, эта Потерянная подстанция. Кто ее видел?

- Ох, молодежь... - покачал головой Рой, нацедил себе выпивки из бочонка и стал прихлебывать мелкими глотками, будто не спирт это был, а молоко.

Он поднял со стола хлебную корочку, пожевал неспешно.

- А знаешь ли ты, попрыгунчик, что стряслось с девятой подстанцией? Почему у нас никто с нее не работает и не работал никогда?

- Что-то припоминаю... Там вроде пожар был, да?

- Нет, взрыв, - подсказал кто-то, - там у них кислород, что ли, жахнул. Наверное, кто-нибудь из шоферов маслеными руками за вентиль схватился.

- Ага, и взрыв был, и пожар был. Да только не с кислорода.

Народ наперебой загомонил, требуя от Роя подробностей.

- Во, насели! Что, как дети малые, без страшной сказочки на ночь уснуть не можете? Ну ладно, слушайте. Вы небось думаете, что, кроме тринадцатой, все либо разбежались, когда собирали народ на Центр, либо крылышки сложили и ждали, что начальство скажет?

Ошибаетесь. Была еще девятая. Они по рации объявили об отделении от Центра и о том, что дальше намерены работать самостоятельно. Потом отключили связь и на запросы отвечать перестали. Администрация туда ездила - ее и на порог не пустили. Позакрылись, забаррикадировались. К ним на подмогу ли, для моральной ли поддержки еще пара машин с тринадцатой подъехала. Ни на какие переговоры не идут. Свой сектор сами обслуживать будем - и баста! В народишке брожение началось. Многие открыто заявили, что не худо было бы рассмотреть вопрос о замене руководства на Центре. Несколько бригад окольными путями ухитрились пробраться к девятой. Их приняли. В общем, раскол и развал. Вызова на наколке копятся, диспетчеры охрипли, телефоны добела раскалились. Персонал выезжает через пень-колоду Зато митингуют круглосуточно.

Что, вы думаете, сделала администрация? Созвонилась, договорилась, согласовала? Ничего подобного. Штурмовой вертолет "Касатка" знаете? Это такая дура размером с товарный вагон. Со всех сторон бронированная, а ракет и артиллерии как на добром крейсере. Ежели над тобой "Касатка" в чистом поле зависнет, можешь не стыдиться ни грамма, что в штаны навалил.

Вот повечеру две такие штуковины из зоны боевых действий поднялись - и прямиком к мятежной подстанции. Никаких переговоров больше не вели. Сделали круг, выпустили ракеты - один по корпусу, другой по гаражу. Со второго круга из пушек прочесали развалины. Потом приземлились, высадили десант. Он выживших "зачистил". Вот и все. Была девятая - нет девятой, только кучка кирпича осталась.

- Ты так рассказываешь, как будто своими глазами все видел!

-А я ивидел.

- Ты что ж, Рой, хочешь нам сказать; что в это время на подстанции находился?

- Нет. Я находился в десантном подразделении. Нас там было двое медиков. На случай, если девятая окажет сопротивление и появятся раненые. Только некому там сопротивляться оказалось. Так мы в основном проверяли, чтобы никто случайно не выжил.

- Как проверяли?

- А обыкновенно. Ножичком. - Рой вразвалочку подошел к бочонку, зачерпнул новую порцию спирта и так же не спеша продолжил прихлебывать его из кружки.

На какое-то время вокруг него образовался как бы вакуум. Вдруг кого-то, во имя собственного спокойствия никак не желавшего верить рассказу, осенило.

- Ну и трепло же ты, Рой, - объявил тот с облегчением, - какие вертолеты у местного населения? Они только у нелюдей есть, да у нас два. Но наши не боевые.

- Верно. У населения вертолетов нет и отроду не было.

- Так что же, ты хочешь сказать, что наша администрация с нелюдями сговорилась?

- А кто такие "нелюди"? - вопросом на вопрос ответил Рой. Никто не отозвался. Рой криво усмехнулся и продолжил: - Простота, сынок, она хуже воровства. Ты небось думаешь, что население героически борется с нелюдями-захватчиками, а мы ему помогаем?

- А разве нет?

- Нет. Это мы воюем с населением.

-Как?

- Просто. Кто с вертолетом, кто с пулеметом, а кто со шприцем. Только войну эту мы проигрываем, если уже не проиграли.

Метким броском Рой отправил опустевшую кружку на столик и направился к выходу. На пороге задержался на секунду.

- Что я тогда понимал, пацан сопливый! Погоны еще на плечах не обмялись, думал - царь и бог, десантничек вшивый. Знай то, что сейчас знаю, лучше б сгорел с девятой подстанцией вместе! - И удалился, четко повернувшись через левое плечо.

Я забрел в теплое зловоние ночлежки, спотыкаясь о края топчанов. Динамик селектора зашипел гремучей змеей, собираясь сказать кому-то пакость. Я громко взмолился: "Только не меня". Динамик послушно изрек другую фамилию. Обрадованно благословляя Господа Бога и диспетчерскую, я завернулся в чье-то драное байковое одеяло и провалился в сон.

.. .Девочки накрывают свежей скатертью стол в саду, дурачась, перетягивают ее с одной стороны на другую. Сын терпеливо дожидается рядом с вазой в руках. Жена, наклонившись над клумбой, легкими движениями срезает огромные яркие гладиолусы для букета. Собаки резвятся на лужайке, играя золотыми монетками осенней листвы. В теплом небе плывут неведомо куда тонкие прозрачные паутинки...

Из призрачного счастья сна меня вырвал оглушительный вопль селектора:

- Немедленно покинуть территорию "Скорой помощи"!!!

Станция наполнилась шумом и топотом. Народ, похватав пожитки, ссыпался из спален на улицу, сталкиваясь сонными головами и наступая друг другу на ноги. Столпились во дворе, ежась от ночной свежести. Переглядывались, не понимая, что стряслось. Признаков пожара или землетрясения вроде бы не наблюдалось.

В дверях возник давящийся от смеха старший врач.

- Ребята, тревога ложная. Тут какой-то дурак к нам за ограду забрел, а Лизавета спросонок не ту кнопку на селекторе нажала.

Действительно, в углу двора обнаружился лядащий мужичонка в стеганом колпаке. Он переминался с ноги на ногу, держа в поводу скучное животное, сильно смахивавшее на тапира в последнем градусе кахексии. Во рту скотины-дистрофика торчал цветок, выдернутый из ближайшей клумбы.

- Тебе что здесь надо? - набросились озверелые сотрудники на незваного гостя.

- Да я чего... Заблукал я, дорогу хотел спросить...

Мужичка выкинули за ворота, слегка поколотив предварительно, чтоб не мешал добрым людям спать. Горемыка подобрал из пыли колпак, взгромоздился на свою четвероногую скелетину и канул в ночь, потирая ушибленные бока и тоскливо вопрошая:

- Куда же задевалась эта проклятая станция "Скорой помощи"?

Я высмолил сигаретку, потряс ушами и побрел наверх досыпать.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

О, чудо! До утра нас не трогали. После коротких эпизодов дремоты на тряских носилках вездехода жесткий топчан и замызганное одеяло базы казались сказочной роскошью. Кружка крепкого чая окончательно разогнала легкую муть в голове. Павел Юрьевич выпустил несколько аккуратных колец дыма, нанизал их с ловкостью профессионального фокусника на последовавшую затем тонкую струйку, произвел беглый осмотр моей внешности.

- Свеж и готов к трудовым подвигам, - удовлетворенно заключил он, виден солидный стаж. А то тут некоторые штатские с утра пораньше пытались к доктору-опохметологу на прием записаться, хе-хе. Все на линии уже, однако. Ну, ты цигарку-то из кармана не тяни, не тяни. Давай-ка бегом на пятиминутку.

На родной станции, оставшейся теперь невесть где, любили разгадывать кроссворды. На столе в курилке расстилалась очередная газета, и все оказавшиеся рядом подбирали вперегонки нужные слова. Однажды кроссворд оказался юмористическим, шуточным. Записывающий нашел следующий вопрос и зачитал: "Битый час". Все присутствующие не задумываясь хором заорали:

- Пятиминутка!

Отчет старшего врача повисал в спертом воздухе конференц-зала почти осязаемым жужжанием:

- Всего по району выполнено... Перевозок.... Родов....

Задержек выезда по вине автотранспорта...

Начальство с умным видом помечало что-то в блокноте. Сотрудники дремали, отписывали карточки, читали лежащие на коленях романы. Кто-то тайком жевал прихваченный с собой бутерброд, прячась за спиной впереди-сидящего. О, что-то по делу:

- Взяв больного в машину, доктор Селли произвел стандартный набор мероприятий по борьбе с шоком, включая местное и общее обезболивание. Однако следует учитывать, что физиология этих существ значительно отличается от человеческой и действие наших лекарств на них подчас парадоксально. Таким образом, применение анальгетиков могло принести непоправимый вред...

Стоявший у всех на виду доктор Селли переминался с ноги на ногу, предчувствуя грядущее вынесение выговора.

- ...помнить о заповеди великого Гиппократа: "Primo no noceri". И безусловно, администрация сделает соответствующие выводы в отношении упомянутого Селли. Вниманию психбригад! Кстати, почему доктор Рат считает для себя возможным не посещать утренние конференции?! - Гневный начальственный взгляд в мою сторону, явно в ожидании объяснений.

Я благоразумно промолчал, сделав вид, что не понял намека.

- К нам поступили сведения о том, что по указанию врача психбригады Сейфулл-оглы фельдшером Джонсом был расстрелян ни в чем не повинный мирный житель. Подняв из архива карту вызова, мы обнаружили запись следующего содержания: "В связи с невозможностью приблизиться к больному, находящемуся в состоянии острого психомоторного возбуждения, представляющем опасность для окружающих, сделано: - Soluto Aminasini 2,5% - 4,0 (l00 mg) внутримышечно, дистанционно".

Объяснительную от врача Сейфулл-оглы и фельдшера Джонса получить пока не удалось, но проведенным расследованием установлено, что под словом "дистанционно" подразумевается выстрел из пневматической винтовки инъекгором с психотропным препаратом....

Попали коллеги под раздачу. Вам бы, сударыня, самой хоть раз попробовать с возбужденным психом пообщаться! А начальство никак не унималось:

- Не нашли общего языка... Выглядим в глазах населения... Врачебный долг... Душевнобольной - несчастный человек, а не преступник... Честь белого халата...

Я глядел на главврача и никак не мог поверить, что по ее приказу боевые вертолеты сожгли две сотни ни о чем не подозревавших медиков, вина которых состояла лишь в том, что они просили не мешать им лечить население своего района. Настолько, несмотря на явное лицемерие речей, не вязалась эта мысль с обликом представительной начальницы, что невольно подумалось: "Может быть, ночной рассказчик Рой большой шутник? Или мой клиент? Нет, не похоже. Он произвел на меня вчера впечатление человека прямого и честного. Черт, и поговорить-то не с кем". Я уже усвоил, что разговоры о здешних странностях, мягко говоря, не приветствуются.

На десерт нас угостили длиннейшей лекцией о холере. Ученый муж увлеченно повествовал о грязных руках и неукротимых поносах. Светлые завитки его кудрявой бороды поразительно напоминали вид из микроскопа на холерный вибрион Эль-Тор. Когда пыл оратора начинал угасать, начальство подбрасывало провокационные вопросы, вызывавшие все новые и новые потоки словоблудия. Завершив наконец лекцию кратеньким упоминанием о том, что в этом мире еще ни одного случая холеры не зарегистрировано, воспеватель диареи полюбопытствовал, все ли понятно. Вопль "Все!", исторгнутый множеством глоток, чуть не разбил люстру. Главврач мрачно оглядела зал.

- Ну, раз вам все ясно, - объявила она не без садистской нотки в голосе, - в ближайшие дни будет организован зачет по холере. Со своей стороны могу гарантировать, что не сдавшие зачет сильно огорчатся, получив зарплату. Спасибо, все свободны.

Может быть, Рой рассказал правду?

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Спирт, получаемый мной на заправке, издавал резкий запах хлоргексидина и образовывал при взбалтывании густую радужную пену, не хуже иного шампуня.

Спичка, брошенная в лужицу это субстрата, незамедлительно загасла. Заведующий здешней аптекой явно не собирался закупать новый продукт взамен использованного нами на промывку деталей желудочно-кишечного тракта. Вылезшая откуда-то Люси взобралась на крышку медицинского ящика и с сомнением подергала подвижным носиком:

- А ежели в вену вводить?

Павел Юрьевич в очередной раз подтвердил свой удивительный талант оказываться в нужное время там, где следует, возникнув у меня за плечом.

- А вы, доктор Рат, позаботьтесь о том, чтобы ваш помощник перед вызовом в сортир, простите, не ходил.

- Это через почему?

- Вот вам как в вену спирт при отеке легких вводить кому потребуется, попросите его в скляночку пописать. Судя по успехам в уничтожении казенного добра, он должен сейчас вместо мочи чистый спирт выделять, хе-хе. А вам, кстати, вызов. Шура, держи бумажку. У тебя дома это, должно быть, называлось "помогите линии".

- А здесь?

- Здесь это называется точно так же. Повод: "Задыхается". Бабушка сердечница и гипертоник, возраст уже почти подземный. Так что не исключено, что от разрыва мочевого пузыря у нас Шура не помрет, хе-хе.

Глаз у старшего доктора был дурной, не иначе. Как сказал, так и случилось. Диагноз не вызывал сомнения - бабушка булькала, что кипящий самовар, роняя с губ клочки пены.

Пустые ампулы градом сыпались из-под ловких лапок мышки. Я только успевал закачивать в вену содержимое одного шприца за другим. Перепуганные родственники робко жались дрожащей кучкой в углу, боясь помещать процессу Процесс был долог и пугающ. Пытуемая нами бабка уже перестала даже охать, лишь тягостно вздыхала и бессмысленно таращила глаза.

Желаемый эффект был достигнут не скоро. Семь потов сошло с нас, покуда старушка просохла, не без помощи дедовских методов - кровопускания и засовывания ее заскорузлых пяток в ведро с горячей водой. Родственники наперебой взялись выказывать нам свою благодарность за избавление любимой матушки, тетушки и бабушки от лютой погибели. В материальном выражении, однако, их благодарность равнялась нулю.

- Не знаю таких денег - "Спасибо!", - злобно фыркнула Люси, отработанным движением опускаясь задом наперед в мой нагрудный карман.

- Люди так надеялись, поди, что старушка на тот свет приберется, а вы им праздник испортили, - предположил Нилыч.

Воистину, не каждый набирает "03" (кстати, какой телефон вызова "Скорой" в этом мире? Так до сих пор и не разузнал), чтобы родственника спасли. Зачастую это делается просто для соблюдения приличий.

Крайний случай: крупная купюра на стол и заявление:

"До больницы она доехать не должна". Вспомнить приятно, как мы того "любящего сына" били.

Пример номер два: вызов, сходный с нашим сегодняшним. Лечение закончено. Врач с облегчением направляется к выходу, но некий инстинкт заставляет его еще раз обернуться, чтобы взглянуть на больную. Видит: судорожный последний вздох и остановка сердца. Делает рывок обратно, ан не тут-то было. Родственнички берут врача под локоточки и выставляют на лестничную клетку. Медицинский ящик следом.

- Спасибо, доктор, спасибо. Вы нам очень помогли.

И - купюру опять же в карман, для улучшения понятливости. Все. Дверь захлопнулась. Даже в морду дать некому.

Но такое - редкость. А вот лицемерных вздохов; "Бог дал, Бог и взял. Отмучился, бедный", - с тщетно скрываемым облегчением, а то и радостью, сколько угодно. Недовольство на лице: ждали конца, а он отложился на какое-то время. Это - сплошь и рядом.

Потел врач, старался. Не сложилось. Помер клиент. Жена - в истерику: "На кого ж ты меня оставил! Как мне жить! Возьми меня с собой!" На пол пала, бьется, кричит. Слезы не ручьем - фонтаном, волосы рвет. Врач стоит, мнется, прикидывает, не нужно ли самой укольчик от лишних нервов сделать.

Вдруг - остановка.

- Я вам мешаю, доктор? - совершенно спокойно. - Проходите, пожалуйста.

Отошла в сторону, освобождая проход. Протиснулся медик аккуратненько к двери. А за спиной вновь страшный крик: "Не могу! Не пережить мне!" И-в слезы. И - головой о пол. Каково?

Прав Нилыч или нет, только по мере увеличения стажа растут у каждого выездного работника "Скорой" мизантропические настроения. Этакий профессиональный пессимизм. Упрекните нас, если можете.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Не устаю любоваться, как мой доктор пишет карточки. Во-первых, мне доставляет искреннее удовольствие наблюдать за самим процессом. Заниматься писаниной на ходу дело даже в удобной машине, едущей по городскому асфальту, не самое приятное. А уж в тряском вездеходе, прыгающем по ухабам проселка, и вовсе номер почти цирковой. Здесь основная хитрость - не пытаться наклониться над писаниной. Напротив, прижмись к сиденью поплотнее, слейся с автомобилем в одно целое. Тогда лежащая на коленях папка сохранит относительно него неподвижность. С годами навык возрастает, становясь безусловным рефлексом. У человека. А как быть мышке?

Люси приспособилась замечательно. Папка кладется на капот. Карточка вызова - на папку. Мышка - на карточку вызова. Она берет в одну лапку авторучку, которая по сравнению с ее миниатюрной фигуркой выглядит огромной, словно копье. Твердо стоя на трех других лапках и упираясь хвостиком, бочком-бочком быстро перемещается вдоль строчки, закончив, перебегает к следующей. Почерк красив и довольно разборчив. У меня получается хуже.

Во-вторых, меня восхищает ее стиль. Чтобы грамотно оформить карту вызова, требуется немалое умение. Каждый читающий ее и мало-мальски смыслящий в медицине человек должен из этих каракулей непреложно вывести тот диагноз, который вы и выставляете, и непременно понять, что только проведенное вами лечение правильно и единственно возможно в данном конкретном случае. И не имеет никакого значения то, что больному были введены совершенно другие препараты, а нужно было и вовсе не то, что сделано, и не то, что написано, а нечто третье. Я надеюсь, вы не настолько глупы, чтобы оставить у него дома пустые ампулы?

Да он, может, и болезнью-то страдает другой? Не исключено. Но это не важно. Важно - правильно отписать. Пишешь - помни: следующим читателем, вполне вероятно, станет прокурор.

У Люси в этом плане все получается просто великолепно, придраться не к чему Ну а уж для тех особо докучливых, которые смогут и объяснений потребовать, остаются крошечные, незаметные постороннему глазу лазеечки. Ходы, так сказать, к отступлению. Ноу-хау я выдавать, конечно, не стану. Маленький пример наиболее распространенной уловки, которой пользуются почти все (я в том числе), все же приведу. В медицинской документации не должно присутствовать слово "нет": "Переломов нет", "Отеков нет", "Хрипов в легких нет". Подобные заявления не стоит делать. А вдруг все же есть? А ты не увидел. Или возникнет через десять секунд после твоего ухода.

Значительно лучше применять более осторожные формулировки: "Не выявлено", "Не определено", "Не обнаружено". Особое значение придавать следует точности высказываний тогда, когда ты и не подумал поглядеть на то, о чем пишешь. Нашим дурацким бригадам все же проще. Всегда можно сослаться на невозможность проведения общего осмотра из-за психического состояния больного. Желающие могут сходить и проверить. Бога ради!

При работе на линии более распространены крупно написанные и жирно подчеркнутые надписи: "Осмотр производится в условиях недостаточной освещенности", "Доступ к больному затруднен" и т. п. Как упрекнуть доктора, что он не смог пощупать живот, стоя на голове?

Пример грубой отписки: "От осмотра отказался". Так лучше не писать. Даже если это правда. Утром, протрезвев, все равно во всех бедах клиент будет винить врача. А вот более профессиональный подход: "Родственники больного оскорбляют бригаду, бестактно вмешиваются в проведение осмотра и лечения".

Одним словом, писать карты - искусство. И Люси им владеет вполне.

Раз уж разговор зашел о картах вызова, не могу удержаться от рассказа о многозначности нашего слова. Там, дома. Прихожу с утра на службу, наблюдаю такую картину. Отработавшая свою смену психбригада в полном составе восседает за чайным столом. Помимо чашек, там стоит емкий пузырек с зеленкой. Доктор заполняет карту вызова, диктуя сам себе: "Ведет себя вызывающе... Оскорбляет... Обильная нецензурная брань..." Водитель и фельдшер (за большую доброту души и неизбывную любовь к больным носящий кличку Пиночет) согласно кивают.

"Проведена психотерапевтическая работа", - завершает написание карты старшой. Члены бригады гнусно и долго ржут и возвращаются к прерванному занятию - смазыванию зеленкой ссадин на кулаках.

Удивительно, как быстро я привык к своей необычной начальнице. Временами ловлю себя на том, что думаю о ней и воспринимаю ее просто как женщину. Даже когда она сидит непосредственно перед моими глазами на приборной доске. Сомнения, которые я испытывал в ее профессиональной пригодности, за эти несколько дней развеялись совершенно. Трудно не проникнуться уважением к существу, помещающемуся на ладошке, способному спокойно беседовать с разъяренным чудовищем, превосходящим размером и силой в сотню раз, если не больше. Вы, вот лично вы, станете общаться со взбесившимся слоном?

Э-э, похоже, приехали. Снова город. Основную часть работы поставляет город. Что, в общем-то, и неудивительно: и плотность населения здесь выше, и жизнь более нервная, беспокойная. На селе дурачка накормят, пожалеют. Он уже примелькался, стал привычной деталью пейзажа. Даже и не смеются особенно над убогим. Живет себе, никому не мешает.

Не то в городе. Тесно, скученно. Соседи и родственники быстро устают от вполне даже безобидных выходок несчастного умалишенного. И того хуже - место занимает? Занимает. Кусок ему положи? Положи. А если он бабу приведет? Ну как такое потерпеть! И начинаются жалобы:

"Он же сумасшедший! А вдруг он чего сделает? А если он газ не выключит? У нас дети, мы за них боимся!" и т. д.

Несчастные создания наши больные. Бесправные. Каждая вша над ними может изгаляться. Скажи соседу слово недостаточно вежливо - в дурдом! Вынеси мусорное ведро в неурочное время - вызвать к нему психбригаду! И вызывают. И командуют с порога: "Его нужно немедленно изолировать! Отвезите его в психушку!" Вас бы туда на денек! И - бегут следом, до самой машины, возмущенно голося: "Как вы можете его оставлять! Мы будем жаловаться! Если что-нибудь случится, виноваты будете вы!"

Будем, будем. Жалуйтесь. Чем громче кричат, тем меньше, скорее всего, было причин для вызова.

Милые, он же не бегает за вами с топором! Оставьте вы его в покое. Поймите, он тоже человек.

Так. Кипит возмущением толпа соседей перед подъездом. Что там?

- Она орет, из окон по детям пустыми бутылками кидается!

Действительно, осколками разбитых бутылок усеян весь двор. Вот, сопровождаемая залпом брани, летит еще одна.

- Что, пьяная? Так это не к нам. Полицию вызывайте.

- Да вызывали, не берут. Говорят, проверили, она сумасшедшая. В дурдоме лежала раз пять. А это, мол, не по их части.

- Ладно, разберемся.

Дверь, естественно, заперта. Хорошая дверь, прочная. Похоже, еще и изнутри чем-то подперта. Ломать? Лень. Стоп. Это первый этаж. Окно. А, так тут еще и лоджия есть. Ну, вообще сказочно. Пошли. Прыг. Подтянулись. Люси, ты куда? Люси, не падай из кармана! Молодец, Люси. Хвостиком зацепилась. Влезешь? Тогда я продолжаю. Локтем - в стекло. Задвижку - аккуратненько, не порезаться. Двери открываются внутрь? Тогда - пинком. Хотя бы с одной стороны безопасно будет. Сам - в ту же сторону. Слева что? Ах ты бес!

Из-за занавески на меня - с трубой. Солидная труба, газовая. Поздно, милая. Давай-ка инструмент сюда. Черт, куда б ее деть, чтоб еще раз не схватила? Что ты делаешь, сука! Куда мне пальцы в рот суешь! Пасть мне рвать хочешь? Нет, такого еще никто себе со мной не позволял. Ну, получи. Заслужила. Не клади палец в рот, откушен не будет. Сожму-ка я зубки еще посильнее. Не нравится? А мне твои грязные лапы облизывать нравится? Кусну-ка еще разок для вящей внятности, и пора ручонки блудливые за спину закручивать. Чем же это таким скользким ты намазалась? Люси, ты еще куда?! Я ее не удерживаю, не дай бог, тебя раздавит.

- Шура, бери вторую руку. Я эту подержу.

Как же ты держать-то будешь, маленькая мышка? Гляди-ка, зубками впилась в запястье, коготками за кровать зацепилась. Правда, держит. Вырваться можно, но очень больно. Чуть ворохнется, зубки впиваются глубже. Плачет, сволочь, от боли. А не хватайся за струмент! На свободную руку - браслет. Подтянул к удерживаемой мышкой, закрыл вторую половинку. Уфф.

Хнычет, дурочка. Кровь с обеих рук течет - из прокушенного мной пальца и из порванного Люси запястья. Вольно ж тебе было, глупая, с психбригадой войну устраивать! Не права. Вперед, на выход!

Соседи аплодируют. Дверца машины открылась.

- Налево назад!

Сломленная духом дурочка безропотно лезет, куда велено. Дверца захлопнулась. Поехали.

- В роддом?

- А куда ж еще?

Отдышались. Просох пот. Унялась дрожь, вызванная избыточным выбросом адреналина в кровь. Попили химически-малиновой теплой газировки. Курю, с милостивого дозволения начальницы. Молодец, мышка. Понимает, когда мне без этого не обойтись.

- Нет, ну ты прикинь, как мы в больнице выглядеть будем? Врачи больную покусали!

- Не бери в голову. Никто не поверит. Это она по болезни. Бредовые идеи преследования.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

На краю городской застройки Нилыч притормозил, огляделся, затем остановился совсем. Не впервые я изумляюсь. Все-таки границы секторов поразительная штука. Улица обрывается, словно обрезанная лезвием. Я не удивился бы, увидав разрезанную пополам городскую квартиру. Но этого конечно же нет. Просто заканчиваются дома, столбы фонарей, дорожная разметка. И начинается дождь. Равнина перед нами мокнет, потонув в туманной серой мороси. Сумерки. Сизые, холодные, неприятные. Мрачная колея, в которую переходит улица, пузырится красноглиняным киселем. Плачет от тоски, свесив коричневые шапочки над мутно-зелеными оконцами, жёсткий неприбранный камыш. Интересно, дорога в одном секторе обязательно совмещается с дорогой в другом или это искусство пилота? Косым ломаным полетом перечеркнула небо какая-то непромокаемая сумеречная гадость. Резанул по барабанным перепонкам судорожный визг.

А у нас асфальт сухой. Брызги летят в городской сектор от силы на полметра. Медлит Нилыч. Знать, неохота в грязь залезать. Насколько хватает глаз, гати не видно, одно сплошное месиво.

Ухнула вдалеке трясина. Наружу выбралось грязного цвета создание помесь кенгуру с крокодилом. Огромное, бронированное, маленькие злобные глазки под нависшим лбом. Прошлепало, волоча на хвосте ошметки тины, кануло в следующее оконце. Не иначе, местная квакушка. Она нас с комариком не попутает? Не-е, роль Ивана-царевича я здесь играть не согласен. Но стрела-то у нас все равно в болото упала. Стоим.

- Слышь, Нилыч, ты в прошлой жизни не медведем, часом, был?

- С чего это?

- А вот похолодало слегка, ты и в спячку впал.

- Не мельтеши, Шура. На часы глянь.

Гляжу. Двадцать пятьдесят пять.

- Не понял? Через пять минут перемещение. Какой толк лезть в трясину, которая скоро окажется невесть где. Переждем, может, Бог получше дорогу пошлет. А то, глядишь, и вовсе разворачиваться придется.

- Усвоил. Стало быть, курю.

Вылез, оставив Люси в кабине. Присел на бетонный поребрик тротуара. Не спеша пускаю дым, любуясь сумеречной жизнью болот. Ничего жизнь, интересная. Особенно когда в это болото лезть не надо. Уж больно в нем неуютно.

Замутило, затошнило, поплыла голова. Замелькали перед глазами цветные пятна, как в неисправном телевизоре. Мгновение - и все закончилось. Я зажмурился от ударившего по глазам ослепительного света. На месте болотных топей перед нами расстелалось бескрайнее море белого песка. Сумерек как не бывало. В лицо дышал жар раскаленной пустыни.

- От занесло! - крякнул Нилыч. - Аж на противоположную сторону!

- Почем знаешь?

- По свету вижу. Там смеркалось, а здесь рассветает.

- Это хорошо или плохо?

-А кто ж его знает. До сих пор нам везло, дальше ста верст от базы не отходили, военной зоны не пересекали, дурдом родимый тоже рядом был. Что сейчас произошло, никому не ведомо. Где есть мы, где психушка, где что. Но что до базы как до луны - точно. Некоторым, правда, нравится. Так и норовят оказаться от начальства подальше и не заезжать домой подольше. Спокойнее им так.

- А что сейчас не едем?

- Скажи куда, раз ты такой умный.

- Давай диспетчера запросим.

- А он-то откуда знает?

- Ну, это... Спутники слежения там, компьютер.

- С утра, может, и компьютер. Только у нас-то сейчас ночь. Начальство давным-давно ушло.

Трудно было поверить, глядя на выцветшее от яркого солнца небо пустыни, что на дворе ночь. Здесь что, нет часовых поясов? Ах да, планетка, или что это там, слишком мала. Любопытно, куда уходит после работы начальство?

Я немного поразмышлял на эту тему, а Люси и Нилыч тем временем объяснили мне, каким образом выясняется реальная карта здешней местности повечеру.

Сейчас, после перемещения, все свободные от вызова машины, находящиеся вблизи от границ секторов, приближаются к этим границам. Это действо, по причине его ежедневности, стало столь привычным, что выполняется без каких-либо специальных указаний.

Там, на границе, происходит визуальное опознание прилегающей территории. Город, скажем, опознать легко. Достаточно прочитать название близлежащей улицы. Хватает легко узнаваемых ориентиров в Озерном крае да и на равнине. Хуже с лесом. Деревья - они везде одинаковы. Правда, и тут нашли выход. На главных дорогах, ведущих через лес, поставили различные метки вдоль границ. По ним и узнают, что это за территория. Вот пример такой лесной придорожной метки.

Принесли медики потерянную кем-то старую автомобильную дверцу, прибили к стволу, написали ярко: "Налево пойдешь - шины пропорешь. Направо пойдешь - ящик уронишь. Прямо пойдешь - репу открутят. Сектор С-2". Или еще: "Добро пожаловать на ужин в сектор А-3. Вы будете самым желанным блюдом на нашем столе". Резвятся коллеги.

Совсем плохо с секторами, в которых идет война. Не будешь же тормозить ближайший танк и выяснять, в каком он конкретном районе этого мира собирается в тебя снаряд всадить. Лучше держаться от греха подальше. А не то влепит в борт, не глядя на красные кресты, еще на подходе к границе. Если уж, паче чаяния, кто-нибудь захочет "ОЗ" в зоне военных действий (а это бывает предельно редко людям не до глупостей, все делом заняты), пусть сами объясняют диспетчеру, как к ним попасть. И сопровождение высылают.

А уж пустыня... Какие там ориентиры! Песок он и есть песок. И любые знаки этот песочек позаметет-позанесет, не найдешь, где и было. Дюны трактор схоронить могут. С легкостью. Нет, есть в пустыне и колодцы, и тропы, и города даже - частью мертвые, частью населенные. Но так уж сложилось, что на границах один песочек голимый. Каковой сейчас наблюдаем. Хороший такой, чистый. Много его. Можно бы в куличики поиграть, да рассыплются без воды.

Диспетчеры полученные от машин данные суммируют и пасьянс раскладывают. Он неполон, основан наполовину на догадках. В процессе работы уточнится. А что кому-то придется несколько десятков лишних миль прокатиться - что с того? Клиент до прибытия помощи уже не помереть - остыть успеет, так все претензии к бригаде. Пошто вовремя не приехали? Ничего не знаем, обязаны.

Включена рация. Машины перекликаются с диспетчерской и между собой.

- Зенит, я Рашид-восьмой. У меня улица Старых Вязов, это хрен его знает какой квадрат. Я стою в Эф-первом, берег Чернушки.

- Машины, кто слышит линейную сто тринадцать? Я недалеко от базы, внешний угол Джей-три. Справа война, а слева не пойму что. Лес, ориентир - два ржавых бензовоза. Подскажите, где я есть.

- Сто тринадцатый, как слышишь? Роберт, это Би-третий, заезд со стороны Дурнихи. Как шел от базы? Я Пионер-одиннадцать.

- Педиатры, шел нормально, от базы по равнине. Зенит-Центральная, Лиза, все поняла?

- Зенит понял вас, сто тринадцать. Запишите температуру высокую в Дурнихе. Поосторожней там, в лесу. Диктую...

Многоголосье эфира помалу идет на убыль. Слышимость сегодня безупречная.

- Прохор-Белла один-девять, ответь Зениту!

- Отвечаем.

- Вы с больной? Что у вас там?

- У нас - песочек...

Больная устала; Жалуется, что затекли руки. Клянется вести себя хорошо. Отстегиваю железки. Сидит, и правда, тихонько. Наручники - прекрасное воспитательное средство. Люси перепрыгивает в салон и начинает негромко беседовать с женщиной, разбираясь в существе ее бредовых переживаний.

Душно. Темная жестяная коробка кузова раскалилась под яркими лучами. Открытые окна не спасают от жары. Тронуться бы с места - хоть немного ветерком протянет.

Помню, раз дома выдалось очень жаркое лето. Градус в тени переваливал за тридцать пять. Асфальт тек. Мозги в черепе варились вкрутую. Системы охлаждения двигателя не справлялись с работой, приходилось включать печку в салоне, чтобы вода не закипала в радиаторе. Перегон из города в областную психбольницу дальний (не по здешним меркам, конечно) - два часа в один конец. Несчастная клиентура не нуждалась в уколах и связывании: самые буйные, поварившись в такой бане, пулей летели по прибытии под гостеприимные своды приемного покоя, рады-радешеньки оказаться в тени и прохладе. О, дождались!

- Психи-Безумные один-девять!...

- Спасибо за комплимент.

Впрочем, не одна Лизавета отпускает подобные шуточки. В сознании чуть ли не всех коллег мы прочно отождествились с нашей клиентурой. Стандартный вопрос, без всякой задней мысли: "Психи на базе?" Про педиатров не скажут "Дети", про реаниматологов "Трупы", а?

- Рекомендуемый маршрут... - Вроде бы недалеко. И то хлеб. Приморились уже, неохота долго кататься. Может, Бог даст капельку посачковать?

- Как поняли, Придурки-Бешеные один-девять?

- Утомила, шутимши...

Еще чуток задержались. Вернувшись на пару кварталов назад, залили все емкости, нашедшиеся в машине, водой. По утверждению Нилыча, если срезать уголок по песку, получится совсем близко. Что ж, ему виднее. География этого странного мира не переставала меня озадачивать.

Вот, например, здесь, у водоразборной колонки, приятная прохлада. И раскаленные пески в трех сотнях метров - вон они, видны в конце улицы. Яичницу на камнях можно жарить. Свободно. Как так?

Налились водой по уши сами. Не забыли про больную. И - вперед.

Ревет натужно двигатель. Шины вязнут, закапываясь в песок. Воет раздаточная коробка - включен передний мост. Вездеход передвигает наши сбитые жесткими сиденьями задницы в нужную сторону. Потеем.

Люси выбралась из моего насквозь промокшего кармана, недовольно почистилась и принялась развлекать меня местными легендами о сокровищах мертвых городов и невероятных приключениях охотников за ними. Нилыч вносил дополнения. Через некоторое время встретилась старая дорога, ведущая приблизительно в нужном нам направлении. Ехать по ней было значительно легче, несмотря на то что ее полузанесло песком.

- Уфф. Хорошо-то как! А то все вверх-вниз, вверх-вниз. Так и до морской болезни недолго.

Подтверждая мои слова, больная высунула позеленевшую физиономию в форточку. По борту хлынула обильная рвота. Подняв перепачканное лицо, женщина завопила:

- Господа санитары! Господа санитары!

- Что тебе? - недовольно просунулся я через перегородку. - Зачем орешь, как больная кобыла? И где ты увидела санитаров?

- Не бейте меня, господа профессора! Взгляните в окно, пожалуйста! - Она тыкала рукой в форточку, показывая куда-то немного сзади.

- Да кому нужно бить тебя, уродина, - проворчал я и перевел взгляд в ту сторону.

Действительно, за окном громоздилось нечто непонятное. И как это никто из нас не заметил?

- Эй, краса, ты в дурку сильно торопишься?

Женщина отрицательно потрясла редкими засаленными лохмами.

- Тогда посмотрим, что бы это значило. Нилыч, сможешь встать поближе?

Я выбрался из кабины, усадив своего доктора на плечо, и побрел к странной штуковине, казавшейся абстрактной металлической скульптурой. Из рваной кучи жеваного металла торчала вверх бликующая на ярком солнце косая плоскость.

Заинтересовавшийся Нилыч, не будучи в состоянии ходить, попытался подъехать ближе, разбрасывая кучи песка и скрежеща передачами. Невесть как выбравшаяся из машины дурочка оказалась рядом с нами, опасливо поглядывая на сюрреалистическую конструкцию.

Шаг, еще шаг, поворот за пологую дюну...

- Боже мой! - Теперь, увидев все целиком, мы поняли наконец, что находится перед нами.

Зарывшийся в песок, искореженный до неузнаваемости самолет. Кабина сплющена, хвост и стабилизаторы изорваны в лоскутья, одно крыло пропало неведомо где, другое, надломившись, торчало прямо в зенит. Четырехлопастной пропеллер, оторванный при падении, воткнулся в дюну крестом - памятником жертвам катастрофы.

- Как же он сюда попал? - прошептала возбужденно дышащая мышка мне в ухо.

Я прикинул возможный ход аварии. Сильно походило на то, что пилот пытался совершить посадку на дорогу, по которой мы только что ехали. Не то он промахнулся, сажая машину, не то не удержал ее на бетоне, возможно, из-за неисправности управления или же сильного бокового ветра. Съехал на песок, поломав на высокой скорости шасси, и машина закувыркалась, превращаясь в металлолом, убивая находившихся внутри. Сомнительно, чтобы кто-то мог уцелеть.

Я изложил свои соображения бригаде. Нилыч покачал головой, Люси, соглашаясь с ним, пискнула:

- Нет, Шура. Это невозможно. Дело в том, что здесь нет самолетов. В этом мире их просто не существует. Есть боевые вертолеты там, где воюют, и вертолеты линейного контроля нашей станции. А самолетов нет и никогда не было. Многие живущие здесь даже не слышали о них и ни разу не видели даже на картинке. Здесь не могло оказаться такой штуки, никак не могло.

За разговорами мы подошли вплотную. Больная заглянула сквозь отверстие в дверце кабины, отпрянула в испуге и понеслась прочь, крича:

- Смерть, смерть, там смерть!

Я попытался было догнать ее, но ноги вязли в сыпучем песке, и я рухнул мордой вниз, залепив скрипучей пылью глаза, нос, рот. Покуда поднимался с земли, отплевывался и протирал глаза, больной уже и след простыл. Оставалось только безнадежно махнуть рукой и понадеяться, что жажда и жар пустынного пекла заставят ее вернуться обратно по собственным следам.

- Если догадается. Если хватит сил. Если следы не заметет, - шипела Люси, плюясь и вытряхивая песок из одежды. При моем падении она отлетела ярдов на пять, изрядно ушибив хвост.

Мы немного поругались из-за того, что дверца салона оказалась плохо закрытой и дурочку не водворили обратно сразу после того, как она выбралась наружу, и постановили, что после драки кулаками не машут.

- Черта с два она вернется, - пробурчал Нилыч, - она же сама объявила, куда направляется. Я глянул непонимающе.

- Ну, она, убегая, смерть звала? Вот за ней и пошла, - пояснил водитель, - коли сама дотемна без воды не крякнет, то уж ночь-то точно не переживет. Глорзы потемну вылезут, к утру и косточки-то не все уцелеют.

Глорзами, как я уже успел узнать, именовались милые здешние зверушки нечто вроде бесхвостой гиены размером с добрую упряжную лошадь, только трошки порезвее. Манеры у них были самые что ни на есть очаровательные - все, что не успевало с наступлением сумерек попрятаться, подъедалось с поверхности пустыни начисто.

- Вам, господа, хиханьки, а мне за больную отписываться. Ты, Шурка, у меня еще по мозгам получишь, - мрачно пообещала мышка, - надо же, дверь в салон толком захлопнуть не может!

Чтоб не затевать раздоры по второму кругу, я промолчал. Все дружно попили водички и вновь обратили свои взоры к самолету, которого здесь не должно было быть.

Он, однако ж, был. И пребывал здесь, по всему судя, давненько. Металл фюзеляжа источило песком, кое-где до состояния тонкого белого кружева. Шина на единственном уцелевшем колесе высохла настолько, что осыпалась с диска хлопьями. Сохранившиеся стекла помутнели от секущих частичек песка до полной непрозрачности.

Просунув голову в рваную дыру со всеми предосторожностями, чтобы не порезаться о лохмотья обшивки, я понял, что же так напугало нашу несчастную дурочку. Для медицинского глаза зрелище было в общем-то не особенно жуткое.

В пилотских креслах скалили бодро зубы два скелета, облаченные в остатки летной формы. На костях черепа явственно виднелись следы зубов той живности, что их обгладывала. Высыпавшиеся из сгнивших карманов бытовые мелочи валялись нетронутые на полу. Люси, пробежавшись по моему плечу, заскочила внутрь. Немного осмотревшись в кабине и отпустив пару танатофилических шуточек, мышка изо всех сил налегла на внутренний засов дверцы. Тот не сразу поддался ее усилиям, но в конце концов, противно скрипя, дверца полуоткрылась-полуотвалилась. Поймав в воздухе мою маленькую напарницу, которая выпала из кабины, повиснув на дверной ручке, я полез внутрь.

Осмотрев внимательно кабину, вернее, то, что от нее осталось, и прихватив массивные золотые часы, обнаружившиеся под одним из кресел, я выкопал из нанесенного на пол песка планшетку Расстегнул, заглянул. Полетные карты очень подробные, хорошие. Пригодятся. Под прозрачный целлулоид заткнута фотокарточка, порыжевшая в пустынном пекле. У легкого самолета (может быть, того, в котором мы находились) веселый чубатый парень в кожаной куртке обнимает хохочущую девчонку Расстегнутые часы, те самые, что лежат у меня сейчас в кармане, болтаются на сильном запястье. Им хорошо вдвоем. Они молоды, счастливы, влюблены. Предстоящее - праздник. Небо огромно и светло. Полет радость. Жизнь - полет.

Какой стала сейчас эта девчонка? Покачал ей на прощанье парень крыльями авиетки, и бесконечное небо поглотило его, не оставив даже могилы на той земле, откуда он взлетел.

Долго ли ты ждала его, милая?

А долго ли будут ждать меня?

Дверь из пилотской кабины в грузовой отсек открылась неожиданно легко. Из замкнутого пространства вырвалась невообразимая вонь. Человек без медицинского стажа наверняка сбежал бы тотчас, не рискуя заглянуть внутрь без противогаза.

Но я-то не раз нюхал вонь кала и блевотины, разлагающихся трупов, сладко-тошнотный аромат гнойных ран и липкий жирный дух горелой плоти. Чем меня удивить? Люси тоже отнеслась к амбре, доносящемуся из отсека, абсолютно спокойно.

Поглядим, от чего же так разит? Источников запаха было несколько. Первое, что бросилось в глаза, - ящики, выглядевшие так, будто в них взорвалось по гранате. Развернутые металлические лепестки, заляпанные высохшими бурыми волокнами. Когда-то это были мясные консервы, не стерпевшие жары.

А еще имелся труп. Скрюченный человек валялся на полу в хвостовой части отсека. Рядом лежал металлический кейс, пристегнутый к его запястью наручниками.

Крышка "дипломата" от удара открылась. Все вокруг усеяно клочками обгоревшей бумаги. Видимо, при открывании сработал механизм ликвидации содержимого, но часть документов, разлетевшись, уцелела.

Труп выглядел не страшно. Все, что могло гнить, сгнило уже давно. Остальное высохло, превратив человека в мумию. Воняло лишь потому, что в ограниченном герметичном пространстве запахи разлагающегося человеческого и говяжьего мяса въелись, должно быть, даже в металл.

Из чистого любопытства я собрал обугленные клочки бумаги, на которых можно было прочитать хоть какие-то связные отрывки текста, сложив в благоприобретенную планшетку. Люси, шустренько пошарив по карманам трупа, сыскала ключи от наручников.

-Отцепи, пригодятся.

- В добром хозяйстве любое дерьмо сгодится.

- Во-во. Глянь-ка, что там в целых ящиках. Может, что полезное найдешь.

Я сходил в машину за монтировкой, попутно напившись там от души - в раскаленном фюзеляже пот с тела лился ведрами, высыхая белесой коркой. Вернувшись, начал отрывать крышки ящиков. Так, ничего путного. Какое-то геодезическое оборудование. И еще. И еще.

- А здесь что? Э, да это же настоящий клад! В ящике, аккуратно переложенные пластмассовой стружкой, находились бутылки с виски такой знакомой марки - "Джонни Уокер". Не меньше трети из них остались целы. И еще находка целый ящик сигарет! Полевой армейский паек - "Кэмел" без фильтра.

- Ага, тебе радость. Будешь теперь на халяву дымить целыми сутками. А мне что - из машины бежать? - возмущенно запищала Люси.

- Погоди, может, тут и пиво найдется.

Пиво не обнаружилось, но полезного было немало. Перевязочные средства. Инструменты. Крупы и макароны. Растворимые супы и сублимированное мясо. Даже оружие - десять армейских автоматических винтовок. Правда, патронов к ним не было. Судя по всему, планировалась доставка необходимого снаряжения какой-то автономной геологоразведочной партии. Не самолет - клад для Робинзона. На всех вещах - маркировки с такими до боли знакомыми названиями городов и стран.

- Самолетик-то из наших мест прилетел.

- Действительно, из ваших. Только как это ему удалось?

Грузили добро в машину чуть ли не дотемна. Каждая упаковка в отдельности весила немного, но ее следовало выволочь через узкий люк, спустить вниз и дотащить до вездехода. Переставленный в салон Нилыч, как мог, помогал укладывать барахло. Из-за тяжелой работы на жутком солнцепеке наши запасы воды стремительно уменьшались.

- Куда ж мы больных денем?

- А сверху, Шура, сверху Не баре, потерпят.

Мы сами толком не знали, к чему нам все это, но жадность превозмогла, и ящики заполнили салон до половины его объема. Люси еще после этого долго осматривалась в самолете, не забыли ли что стащить. Вроде все.

- Похоронить бы их... Ну, хотя бы в благодарность за все это.

- Не до похорон, ехать нужно. Да и вода на исходе, Пьете-то вы, мужики, как два жеребца.

Что ж поделать, перспектива заночевать посреди пустыни и впрямь не прельщала. Я, вспомнив о глорзах, поежился. Опять же, неизвестно, куда очередным перемещением забросит.

- Добро, поехали.

- Стой, послушай, что это там пищит? - насторожила Люси чуткие ушки.

Мы замолкли и прислушались. Из-за недальней дюны Доносился не то писк, не то стон. Тихонько так, слабо.

Я поднялся на гребень дюны и увидел распластанную на песке несчастную душевнобольную. Испугавшаяся скелетов бедная дурочка ползла назад по своим следам, но сил ей не хватило. Отчаль мы на пару минут раньше - ей конец. Я спустился вниз и ужаснулся - что же может сделать жестокое солнце с человеком за считанные часы! Организм обезводился настолько, что обгоревшая докрасна кожа обвисла складками, словно стала ей велика. Из пересохшего рта с лопнувшими губами, обметанными черной коркой, свисал растрескавшийся до крови язык. Глаза запали. Одежда стояла колом от соли, вышедшей с потом. Подхватив глупышку на руки, я отнес ее в машину и поудобнее устроил там на ящиках. Состояние выражение тяжелое.

- Капельницу ладить надо.

- Капай, но работать на ходу будешь. Уезжать нужно срочно. Сможешь на ходу-то?

- Обижаешь, начальница.

Тяжело груженный автомобиль увязал в песке по самые оси. Нилыч с натугой вертел баранку, заклиная радиатор не кипеть. Я, устроившись поудобнее на ящиках рядом с пострадавшей от солнца и собственной глупости женщиной, оказывал ей помощь. Люси пособляла, подавая то то, то это, придерживая, закрепляя.

Ковырнув несколько раз толстой иглой от капельницы локтевые сгибы, я с четвертого или пятого раза попал . в вену На ящики пролилась струйка темной крови. Жгут отпущен, в иголку аккуратно введена леска-проводник внутривенного катетера. Игла вынута так, чтобы леска осталась на месте, и по ней аккуратно вкручивается в вену сам катетер - длинная лавсановая трубочка.

- Правильно, - одобрительно шепчет мне в ухо мышка. - Игла на ухабе вылетит, не найдешь вену по новой. Это ты хорошо с катетером придумал. Идет?

- Идет.

Катетер действительно шел вперед легко, свидетельствуя о том, что двигается по кровеносному сосуду, а не под кожей. Люси тем временем не без натуги подкатила литровый флакон физиологического раствора и собрала капельницу. Раствор в вену не шел - высота от потолка, где мы подвесили на бинте флакон, до руки больной была явно недостаточна, чтобы обеспечить нормальное давление в системе. Кровь медленно поднималась вверх по трубке капельницы розовой мутью.

- Шприцем закачивай! - запищала моя мышка.

- Вот еще глупости!

Я, быстренько заменив воздушную трубку капельницы на длинную иглу для внутрисердечных инъекций, подсоединил к ней резиновую грушу, снятую с тонометра. Качнул несколько раз, и раствор полетел в вену мало что не струйно.

- А ты говоришь, шприцем!

- Да, Шура, мастерство, знать, не пропьешь.

- А то!

Вслед за литром физраствора отправились пол-литра глюкозы, затем четвертинка раствора соды. Больная разлепила запекшиеся губы:

- Пить...

Это завсегда пожалуйста, милая. Пей на здоровьичко, только помирать больше не вздумай. Вольно ж тебе, дуре, бегать было!

- А всего-то ты, Шура, дверь не закрыл. И пожалуйста - забот всем на полночи. Неужели нельзя повнимательней!

Я не желал вновь затевать бессмысленный спор. Воду вливали дурочке в рот по ложечке. Иссушенные слизистая и язык впитывали ее, словно губка. Мало-помалу, она смогла уже глотать, а там и присосалась к горлышку пластикового баллона с теплой водицей, да так, что отбирать пришлось.

- Чем бы ей губы смазать? .

Смазали завалявшимся в пакете с харчами кусочком прогорклого сала. Пациентка выглядела уже почти хорошо.

-Давление?

- О, не зря поработали!

Сняли капельницу. Катетер на всякий случай оставили в вене, плотно забинтовав локтевой сгиб, чтобы больная сдуру его не вырвала.

- Нилыч, скоро эта клятая пустыня кончится?

- Ну вы даете! Уж больше часа, как оттуда выехали. И перемещение уже было. Скоро в дурку приедем.

Мы с Люси переглянулись. Теперь волей-неволей придется рассказывать всю историю.

- Ох, Шура! Ну, ты нас и подставил...

- М-да... А может, ее в терапию сдать? По соматическому состоянию? Тепловой удар, обширный солнечный ожог, гиповолемический шок...

- Когда это наших больных туда брали?

- Нет, я думал, что все, что можно услышать, мне уже рассказали! Таки здрасте! Нет, крысюка, я помру из-за таких рассказок! Уже не только больную загрызли, но и зажарили! - Борух Авраамович рыдал от смеха. Его внушительный нос дрожал и всхлипывал. Катящиеся из глаз слезы падали на сопроводительный лист, превращая номер наряда в неразборчивое пятно.

Должно заметить, что хорошему настроению дежурного доктора нашего приюта для скорбных умом в немалой степени способствовала бутылка виски, приложенная нами к сопроводительному листу. В полной аутентичности содержимого ученый муж уже убедился.

- Нет, вы пропадите уже с глаз моих долой, кошмарные изверги, пока я не умер от смеха! Пулемета на вас нет!

Очевидно, нас с Люси одномоментно поразила одинаковая мысль. Мы переглянулись. Люси кивнула.

- Извините, господин доктор, - начал я осторожна, - пулемета мы вам предоставить не можем, но десяток М-16 есть.

- Так... - Психиатр посерьезнел.

- "Так", к сожалению, не годится, - объявила мышка, - сугубо за наличный расчет.

- Ха, крыса. Кто бы мог заподозрить в тебе такие таланты! И что стоит?

- Ну, во-первых, у нас есть не только оружие. Список достаточно большой. А во-вторых, мы готовы обсудить любые разумные предложения. Только не объявляйте два цента.

- Ай, ну кто говорит о такой смешной цене? Три с половиной! А что там еще?

Рат объяснила.

- Крыса, тебя завскладом назначали, или уже где? Ладно, пошли смотреть товар.

Не более чем через три часа торг закончился. Райзман протянул нам толстую пачку денег. Я демонстративно пересчитал. Десятки не хватало. Психиатр запричитал, что мы отбираем у него последние штаны, и, прежде чем отдать недостающее, попытался получить за эти деньги что-либо в придачу. Автомобиль, скажем. Или хотя бы носилки плюс медицинский ящик. Мы остались тверды, и уважаемый доктор со слезами на глазах расстался с десяткой, несомненно играющей определяющую роль при общей сумме сделки в несколько тысяч. Появился народ в больничных пижамах - ящики мигом сгинули неведомо куда. Только тогда я понял, что коварная Люси вместе со всем остальным продала и сигареты. Виски, впрочем, оставила. Для смазки трений, возникающих между коллегами.

Борух Авраамович долго махал нам вслед руками, выкрикивая:

- Мазлтов, коллеги! Заезжайте почаще! Больных при этом привозить не обязательно! .

Судя по столь сердечному прощанию, его нажива сулила быть безмерной.

- Так, сердешные. Мы разбогатели. Что делать будем?

- Отзваниваться, естественно.

- А не спросят ли нас, где это вы, родные, полсуток шлялись? И что на это отвечать?

- Шура, ну ты как ребенок, право слово. Неужели ты всерьез полагаешь, что диспетчер в состоянии удержать в голове, чем занимаются четыреста с лишком бригад? Да это физически невыполнимо.

- Ага, а журнал вызовов на что?

- Кто его читает?

- Уговорила. - Я поднял трубку рации.

- Машины, кто слышит ПБ-19! Передайте на Центр, что мы освободились.

Что доброго нам в этот тихий вечер скажет диспетчер?

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

- Не нравится мне, куда мы едем, - молвил Нилыч, - не признаю что-то дороги.

- Заблудился, что ль?

- Да не должен бы вроде... Если только перемещение внеплановое прозевали...

Машину резко тряхнуло, уши заложило от грохота. По крыше забарабанили комья земли.

- Эй, сзади! - заорал пилот. - Погляди назад! Задние окошки салона в моей машине закрашены, дабы народ не пугался, глядя на чудеса, творимые в автомобиле. Так что пришлось приоткрыть дверцу и высунуться. Мимо морды вжикнуло, я быстренько втянул головенку обратно, но успел разглядеть выползающее из кустов нечто длинное, железное, пятнистое. Лязгая гусеницами, оно разворачивалось, наводя в нашу сторону огромное жерло орудия. Дружественных чувств сей представитель бронетехники к нам определенно не питал.

- Гони, Нилыч, гони! - вскричал я дурным голосом. - Танки!

Тот немедленно вдавил педаль газа в пол, автомобиль резким рывком одернулся с места. Завизжала раздаточная коробка, через заболоченную обочину мы заскочили в лес, завиляв между деревьями. Бронированное чудище приотстало, не успевая маневрировать среди стволов. То слева, то справа вспыхивали разрывы снарядов, ударяя по барабанным перепонкам. Осколки косили ветки. Изрядный кусок зазубренного железа пробил боковину и упал на излете мне на колени, подпалив брюки.

Мало-помалу мы оторвались от неуклюжего преследователя, который, потеряв нас из виду, прекратил стрельбу. Нилыч не снижал скорости.

- Может, притаимся и как-нибудь замаскируемся?

- Да ты что, мы здесь пол-леса перепахали. Этот гад нас по следам враз вычислит.

- Кто это был?

- Да бог его знает. Кому твоя шкура нужна, тот и был. Нам бы ноги унести, думать потом будем.

Найдя нечто вроде трелевочного волока, Нилыч выбросил машину на него. По накатанному она пошла легче и не оставляла следов.

Впереди забрезжил прогал, по мере приближения оказавшийся изуродованным рытвинами лугом. Далеко справа виднелась кучка полуразрушенных бревенчатых строений, разворошенный стог. Из-за домишек в небо вздымался могучий столб густого черного дыма. Нилыч, выйдя на открытое пространство, притормозил невдалеке от опушки.

- Уфф... Кажись, ушли.

Люси никак не, комментировала наше избавление. Она озабоченно шарила в карманах, приговаривая:

- Беда-то какая, ох, беда...

- Что случилось, Люська? - обратил внимание на ее причитания наш пилот.

- Да пилку для ампул потеряла...

- Тьфу, холера! - плюнул Нилыч в сердцах. - Еле живы остались, а ей пилка!

Мы рассмеялись с неподдельным облегчением. Как вскоре оказалось, смех был преждевременен. Только-только я потянул из кармана сигаретку, как небо заполнилось металлическим клекотом и на лобовое стекло упала хищная тень. Над лугом, неспешно вращая лопастями, зависла поджарая боевая машина. Она была так близко, что в кабине различался силуэт пилота. На коротеньких плавничках, торчащих из черно-зеленых боков, серебрились рыбьи тела ракет. Из-под острого носа выглядывала крайне неприятного вида пушечка - шесть немалых стволов, собранных в круглый пакет.

Нилыч дернул рычагом переключения передач. Автомобиль начал было отползать назад, но пакет орудий на носу вертолета закрутился и выплюнул толстую тугую струю предупредительной очереди. Земля перед радиатором нашего вездехода вздыбилась. Вертолет качнулся, на секунду обнажив светло-серое брюхо, и переместился вправо от нас, предупреждая поползновения вернуться -под защиту деревьев. Всем стало неуютно.

- Слева! - зашипела мне в ухо Люси.

Я тотчас посмотрел, куда сказано. Еще веселей! Там, на краю луга, завис другой вертолет - транспортный. Из его скособоченного жирного пуза, покрытого мерзко-коричневой краской, один за одним выскакивали вооруженные люди. Пригибаясь, отпрыгивали от люка, давая место для выгрузки следующему, и разбегались по сторонам, разворачиваясь в цепь. Судя по тому, что врагов у них на лугу не наблюдалось, их действия со всей определенностью были направлены на отлов наших скромных персон. Причем именно на отлов. Для того чтобы уничтожить наш невооруженный автомобиль, таких трудов прилагать явно не стоило.

- Нам остается одно из двух - либо поднять лапки и ждать, что с нами будут дальше делать, либо рвануть вперед внаглую - авось да проскочим. Если мы им зачем-то нужны, могут и не подстрелить.

- А ну, да вдруг? Вот просто от досады?

- М-да...

Молчавший до сих пор водитель повернулся в нашу сторону:

- Есть и третий вариант. Вы дуйте в лес, а я останусь. Люське спрятаться несложно, а ты, Шура, уж как-нибудь. Во всяком случае, шансов больше. Были б ноги, я б и сам попробовал.

- Подыхать-то вместе веселей, поди.

- Подыхать, может, и веселей. А ты уверен, что подохнешь? Деда из Выселок помнишь?

Меня передернуло. Я снова глянул в окно. Десантная цепь приближалась. Крепкие парни двигались мягкой неспешной поступью хищников, уверенных, что добыча загнана в угол и деться ей некуда. Нилыч извлек из ящика бутылку виски.

- Давай, сынок, на посошок дернем...

Нож, подсумок, автомат. Люси - в один карман. Деньги-в другой. Пожрать? Здесь только мухе на закуску. Наручники на месте? На месте. Да на кой черт они мне! Просто рефлекс, будь он неладен. А что это я в халате-то? В нем бегать несподручно. Виски - в рот. Утерся рукавом. Патрон - в ствол. Зачем это Нилычу револьвер? От такой армии не отстреляться.

- Ясно, не отстреляться. Самому маслинкой закусить.

Молодец, Нилыч. Чуть не в гробу, а шутить пытается. Может, остаться?

- Не дуркуй, Шура. Хлебни еще - и пошел. Хлебнул. Горькая, падла!

- Ну, давай, Нилыч. Я не прощаюсь. Бог даст, свидимся.

- Ага, свидимся. На том свете - обязательно.

- Ты там местечко потеплей забей, я скоро. Вот только пробегусь сперва.

- Да ты не спеши. Туда не опаздывают.

Хлопок по подставленной ладони. Прыжок в дверцу, кувырок. На ноги - и ходу к спасительным деревам. Сзади клочьями летит взорванный очередью с вертолета дерн. Кто кому место занимать будет?

Парус сорванный над водой

Белой чайкою.

В синем воздухе пахнет бедой

Мы отчаялись.

Не грусти, мой дружок, не грусти

Ветер ласковый.

Что кого-то удастся спасти

Это сказки все.

Никакой не поможет святой,

Ни вся троица.

Гладь сомкнется над головой,

Успокоится.

Что горит огонек родной?

Зря он светится.

Забросают холмик землей

Вот и встретимся.

Рывок в сторону. Пробежка. Кувырок. За взгорок - притаиться. Что? Хрустят ветки под чьими-то ногами. Туда - короткую очередь. Откатиться. Вскочить на ноги. Снова бегом. Грохнуло слева. Упасть на бок. На карачках - в овражек. Ссыпаться на дно. Притихнуть. Снова хруст совсем близко. Очередь на звук. По овражку - ползком. Быстрее. Еще быстрее. Глина на брюхе. Глина на морде. Автомат скользит в руках. Норка. Не влезть, не спрятаться. Высунуться над краем. Прямо-сапоги. За сапог - рукой. Рывок на себя. В нору головой родимого. Прикладом по шее. Бегом, пока другие не подошли. Вон из оврага - и в папоротники. Снова ползком, за гнилое бревно. По бревну - тупой стук. Труха в морду. Откатился. Затаился. Шепоток на ухо:

- Сань, я, пожалуй, тут останусь.

- Что такое, начальница?

- Ты меня убьешь, к черту. Все время катаешься, валяешься, кувыркаешься, и все на меня упасть норовишь. У меня, похоже, уже пара ребер сломана. Я здесь схоронюсь как-нибудь. Живы будем, встретимся.

- И правда. Тебя здесь не найдут, а я мишень удобная. Дуй, Люси.

Мышка выскользнула у меня из кармана, забежала на плечо. Задержавшись на мгновение, пощекотала щеку усиками. Нежно, аккуратно. Поцеловала?

- Я пошла. Не сердись, Шура.

- Счастливо, Люси. Привет нашим. Спасибо за все, мне хорошо с тобой работалось.

- Аналогично. Удачи.

Моя маленькая начальница исчезла в траве. Через мгновение ее светлый костюмчик уже было невозможно различить в переплетении сочных стеблей. Господь тебя храни, Люси. На том свете... Впрочем, кто его знает, есть ли у мышек рай? Хотя душа у них точно есть.

Недовольные голоса совсем рядом. Потеряли? Нет, топают в моем направлении вполне уверенно.

Ползком. Бегом. Кувырком. На четвереньках. И снова ползком и бегом, бегом и ползком. Сердце разбухло, распирая грудную клетку. В селезенке - шило. Легкие раздираются, хватая огрызки воздуха. Лицо иссечено ветками. В волосах зелень клоками. Пробежка. Очередь. Нырок. Откатился. Перевернулся на брюхо. Вскочил. Побежал. Споткнулся. Лицом - в колючки. Не задерживаться. Вперед! Быстрее! Еще быстрее! Быстро, как только возможно! И еще быстрее!

Одежда - в лохмотья. Губы спеклись. На теле - сплошные синяки. Кто это всегда подкладывает камушки да сучки именно туда, куда я падаю? Волосы слиплись от пота. В глазах темно. Куда бегу? Вперед, вперед! Споткнулся об очередную корягу. Лечу головой в какую-то впадину. Лбом - обо что-то твердое. Из глаз искры. Присел, потряс ушами.

Я находился в премиленькой котловинке, шагов пятидесяти в диаметре. Края ее окружали заросли кустарника - округлые серебристо-голубые растеньица, пушащиеся мохнатыми лапками, украшенными крошечными красноватыми шишками. Крутые берега, покрытые густым ковром травы, опускались к озерку, звенящему под струйкой миниатюрного водопадика, выпрыгивающего из-под нагромождения замшелых валунов, увенчанного раскидистым деревцем с темными кожистыми листочками.

На воде покачивались заякоренные пятнистыми стеблями желтые лодочки цветов с вишневыми язычками-парусами. Шестикрылая стрекоза завершала разворот над огромным сердцевидным листом, заходя на посадку.

Продолжая сжимать в руках заляпанный грязью автомат с последним магазином, я прислонился спиной к жесткому коврику лишайника, наброшенному на валун. Сил не было даже проползти пару шагов к воде - смочить пересохший до трещин рот. К чему-то вспомнилось четверостишие бессмертного Хайяма:

Гонимый роком, ты опять упал.

Беги. Терпи. Не плачь, что ты устал.

Где в этой гонке финиш, знает только

Один лишь тот, кто дал на старт сигнал. *

*Хайям. Рубайи 40. (Интерпретация моя. - А. К.)

Не, ну ее к бесу, эту беготню. Прилягу-ка я лучше за валунчик да встречу загонщиков здесь. Коли суждено мне сдохнуть в чужом мире, так пусть это случится хотя бы в приятном месте. Не то в спину на бегу подстрелят.

Я передернул затвор, поймал на лету выскочивший патрон и сунул его в карман рубахи. Это - себе. Жить охота ужасно, но чем так, как тот дедулька... Остальными угощу преследователей. За Нилыча. За себя. За всех, кто окочурился под этим небом, вдали от дома. За деда из Выселок.

Металл патрона холодом обжигал грудь. Раньше в этот карман любила залезать Люси. Эх, мышка! Может, хоть ты доберешься до своих?

Затрещали ветки кустов. Кто-то ломился в котловину. Я шустренько перекатился за валуны. Прилег, удобно раскинув ноги. Умостил автомат на камне, уперев поплотнее в выступ. Жду гостей.

К бережку из зарослей сбежали трое солдат. Совсем молодые ребята в светлой форме, исчерченной ломаными камуфляжными линиями. На спинах и под мышками расплываются темные пятна пота. Летят к воде, радуясь, как дети. Отбросили оружие в сторону, зачерпывают воду ладонями, умываются. Льют из рук на коротко стриженные головы, пьют, пьют...

Следом из кустов вышел еще один. Этот изрядно старше.. Лицо обветренное, ежик волос сед. Форма на нем сидит ладно, вид такой, словно не носился за мной по лесу - чист, свеж, почти и не запыхался. Над обоими нагрудными карманами разноцветные нашивки в несколько рядов. Награды? Знать, опытный вояка. Тертый. Не спешит сломя голову напиться. Присел на корточки, оглядывает котловинку цепким взглядом из-под выгоревших бровей. Тяжелая автоматическая винтовка в сильных руках поворачивается стволом вслед за глазами, готовая к выстрелу Чем-то напомнил он мне Роя - та же уверенная, неспешная сила в мягких, ловких движениях. Этот - опасен. Ему - первая пуля.

Я тихонечко направил ствол автомата, направив его на пожилого воина, проверил, снят ли предохранитель. Тот, почувствовав взгляд, резко развернулся в сторону моего укрытия, приподнял оружие. На секунду мне показалось, что он заметил меня за камнями и вот-вот выстрелит. Я напрягся в готовности открыть огонь, но враг уже расслабился, дуло опустилось. Он сошел вниз, к ребятам. Присел на бережку спиной ко мне, снял кепи. Намочил носовой платок, обтер им лицо. Набрал воды в объемистую флягу, напился не торопясь. Снова наполнил флягу, закрутил плотно, привесил на ремень. Могло показаться, что он полностью спокоен и чувствует себя в безопасности. Но я-то видел, что одна рука постоянно поглаживает ложе винтовки и схватит его при малейшем шорохе.

Подведем мушку под лопатку сидящего. Совместим ее с планкой прорези. И плавненько тянем за спусковой крючок...

- Господин сержант, - позвал один из парней, - У вас огоньку не найдется?

Спина старшего ушла с линии прицела. Он повернулся и привстал, шаря в кармане брюк.

- Лови! - Брошенная зажигалка заблестела, вертясь в полете.

- Спасибо! - Парень ловко перехватил ее в воздухе. Дым сизыми кольцами поплыл над водой. Эх, закурить бы и мне! Перед смертью вроде как даже положено. И сигареты, хоть и поломались, в кармане есть. Но не курю. Пытаюсь растянуть отпущенное мне время хоть на чуть-чуть. На пару минут или секунд. Сидит все же в глубине дохленькая надежда на избавление. Бессмысленная. Глупая. И я таюсь. Не курю. Не шевелюсь. Дышу через раз. Боюсь себя выдать раньше времени. Жду удобного момента. Открыть стрельбу? Уползти? Сам не пойму. Жду.

Коленчатая трубка антенны сложилась и была спрятана обратно в сумку. Туда же сержант бросил наушник.

- Покурю и я. Похоже, мы упустили этого паскудника. Пока отдыхаем. Скоро придет вертушка.

- А что столько шума из-за одного человека? Целую роту на ноги подняли.

- Неспроста же он так нагло, в открытую пер в глубь нашей территории. Местные в этом квадрате давным-давно так не борзели. Знают, скоты, чья тут власть. А этот, видишь, затеял что-то. Вот капитана и припекло его живым взять да повыспросить, каких это мерзостей он, сволочь, учудить собрался. Только прыток, гад, оказался. Ушел. Лучше б врезали по нему с вертушки, и проблем бы не было. Нам опять же ноги зря не бить.

- Господин сержант, а то не медики были? К нам иногда с диких территорий "Скорая помощь" заезжает, так мы с ней вроде в мире. У этого на борту тоже крест нарисован.

- Ох, не смеши меня. По лесу бегает, как лось, из автомата палит. Тоже мне - медик. А машина, видал, какая? Это ж армейский вездеход. Я такие еще по той жизни помню. А что кресты намалевали для маскировки, так и что? Вон у нас на двери каптерки тоже слово из трех букв нарисовано. А за дверью одеяла лежат. Хоть бы в белый цвет, уроды, перекрасили, так и то поленились. Эх, мы раньше там, дома, так ли маскировку наводили!

Прикинь, идешь ты по дороге, а на дороге велосипед новый лежит. Или там магнитофон классный. Или авторучка с золотым пером. Ты вещичку - хвать! А она бу-бух! И тебя - в клочья. Вот это маскировка! У нас такие примочки сотнями лепили. Это здесь начальнички гуманисты, не позволяют. Мы бы местных макак быстренько проредили.

А за "Скорую" я так вам скажу, сынки. Мир-то у нас мир, но ушки востро держите. Потому, кто врагов лечит, тот и сам враг. Никого из бойцов за раздолбанную медицинскую машину под суд еще не отдали. Ну, виноваты, не разобрались в горячке. С кем не бывает! Не ошибается тот, кто ничего не делает. Извинится наше начальство перед ихним, да и все дела. А какие у них наркотики! Не чета местной дряни!

Сержант блаженно зажмурился. На текущий момент ясно было одно: гонялись за мной по ошибке. Добрых надежд, однако, данный факт вселял мало. Судя по словам седого вояки, от неприятностей это меня не ограждало. Но со стрельбой повременю пока. Может, еще что-нибудь интересное услышать удастся.

- Сэр, а правда, что вы сюда добровольно завербовались? - несмело поинтересовался один из солдат и тут же смутился. - Извините, сэр!

- Ничего, сынок. Правда. Я и там, дома, в армии служил. Воевал за южной границей - усмиряли соседей. Усмиряли-усмиряли, да и ушли ни с чем, несолоно хлебавши. Потом армию сокращать взялись. Я за воротами оказался. Попил-погулял, деньги кончились - куда пойти? Что я умею? Как о куске хлеба задумался - а эти тут как тут. Нам, говорят, такие люди нужны. Напели сладких слов в оба уха, насулили золотых гор, я и подписал контракт. Кто ж знал, что это дорога в один конец?

- А нас вовсе не спрашивали, сэр. Как закончили Учебку, выдали нам полевую форму, оружие, патроны. Слух был, в горы отправляют, локальный конфликт какой-то гасить. Везли-везли куда-то в темноте, привезли, в казармы выгрузили. Отдыхайте, мол, обживайтесь сутки, а потом - в бой. Мы не скоро-то и узнали, куда нас занесло.

Сержант ухмыльнулся невесело:

- Начальство полагает, что нам должно быть безразлично, где подохнуть. А тебе, Килька, что за дело? Что, приятней пулю от ваших горцев схлопотать, чем от здешних макак?

- А зачем мы здесь, сэр?

- Ха, Килька! Ты при капитане так не спроси. Враз в ночной патруль на границу сектора пойдешь. Солдат не вопросы должен задавать, а выполнять приказ. Согласно устава и со всем рвением.

Но мирная обстановка зеленой котловинки, видимо, настроила сержанта на неофициальный лад. Докурив и аккуратно присыпав землей чинарик, он снизошел до ответа.

- Сынки, вы о Зеркале слышали?

- Слышали, сэр.

- А я даже видел как-то издали, когда в штаб ездил.

- Кто ж это тебя в штаб пустил, сопляк?

- Да мы овощи для штабной кухни разгружали.

- Ясно. Так вот, это Зеркало и есть та штуковина, при помощи которой мы сюда попали. Поэтому необходимо жестко удерживать район вокруг него. Прикинь, что будет, если через Зеркало к нам домой хлынут орды макак?! Ты здесь, воин, не груши околачиваешь - выполняешь священный долг! Оберегаешь свой дом от вторжения врага!

- Почему ж тогда через то Зеркало мы домой попасть не можем?

- Мы не можем. А начальство может. Есть там какой-то секрет, нам не докладывают. А раз это возможно, то всегда существует потенциальная опасность нападения. Понял?

- Так точно. То есть никак нет, сэр. Откуда взялось само Зеркало?

- Ты, парень, этот вопрос яйцеголовым из лаборатории задай. Только тебя к ним на версту не подпустят. Они же секретней генеральской зарплаты! Похоже, они сами его и придумали.

-Зачем?

- Как зачем, тупая твоя башка! Чтоб завоевать этот мир, в котором мы сейчас.

- Да на кой он нам сдался?

- Р-разговорчики! Ты, солдат, не рассуждать должен, а службу бдить. Плохо устав помнишь. Будем вспоминать. Вечером, на спортплощадке. Вопросы?

- Никак нет, сэр. То есть еще один. Зеркало тут. А мы контролируем еще восемь секторов. Там тоже зеркала?

- Нет, сынок. Зеркал там нет. А что до контроля, то мы здесь для того, чтобы не девять секторов, а весь мир стал нашим. Следующий, кто задаст вопрос, отправляется в кухонный наряд.

Невдалеке застрекотали вертолетные лопасти.

- Эй, хорош валяться, вылетаем! Разлеглись, как ежи супоросные! Встали, подтянулись! Не солдаты, а черепахи полосатые!

Из открытого бортового люка высунулась чья-то пунцовая рожа.

- Грузитесь живей! Всех собрали, вы одни остались! Ужин сожрут!

Салазки вертолета зависли в паре сантиметров от грунта. Пригибаясь и прикрывая согнутым локтем лицо от летящих в потоке воздуха от винтов мелких камушков, четверо вояк заскочили в машину. Вертолет развернулся, сбивая хвостом зелень с деревца, и с треском растаял в небе. Я остался один.

Непосредственная опасность миновала, и я вспомнил, что хочу пить. Покуда я прятался за камнями, трясясь от напряжения и пытаясь раздавить побелевшими пальцами сталь автомата, жажда куда-то отступила. Поняла, верно, 'no не до нее сейчас. Зато теперь вернулась с удвоенной силой. Я слетел к озерку, упал лицом в воду и хлебал ее до тех пор, пока не почувствовал, что скоро лопну.

Пропитавшаяся потом одежда задубела фанерой, высохнув на теле, и воздуха определенно не озонировала. Извлекши из карманов их содержимое, я простирнул барахлишко и развесил его по веточкам. Затем искупался сам. Жить стало несколько легче.

Ночь упала внезапно, будто в котловинку уронили каплю чернил. Набравши сучьев, я сложил из них костерок на бережке, неподалеку от загадочно мерцавшей в темноте воды. Сырое дерево гореть отказывалось категорически. Я без жалости пожертвовал на растопку пару купюр из толстой пачки денег, результата нашей коммерции. Еле тлевший огонек обрадовался взятке и, как записной мздоимец, принялся ее бодренько отрабатывать, через пару минут запылав уже вполне весело. Одежда вскоре просохла на теплом ветру, я облачился в нее и вернулся к огню. Лежал рядом с ним на песочке, время от времени подкармливая его парой веточек. Курил неспешно и с удовольствием. Дымок сигареты мешался с горьковатым дымом костерка. Закрой глаза - и ты дома.

В туманной вечерней дымке расплывается вот такая же горечь осенних костров. Протяжно стонет электричка. На деревянном перроне шуршит под ногами разноцветная листва. Тает вдалеке красный фонарик последнего вагона.

Стою, облокотившись на скрипучие потрескавшиеся перила, глядя на дотлевающий у пальцев табак. Уроню на рассохшиеся ступеньки и неспешно пойду через пряно пахнущий прелью лес к старому домику с облупившейся краской на ставнях, где можно зажечь лампу на круглом чайном столе, завернуться в огромный овчинный тулуп и долго глядеть на летящих от заросшей заводи мошек, пытающихся забраться под зеленый абажур.

Почему ты опять не осталась у меня, милая? Я не обижу тебя, я буду с тобой ласков... Мягко поскрипывает старое плетеное кресло, и звезды пахнут антоновскими яблоками...

Легкий шорох вернул меня к текущей реальности. От озерка ко мне скользнула хищная гибкая тень. Сильное кошачье тело. Упругие лапы, к круглой голове прижаты небольшие уши. Короткий, мохнатый, не совсем кошачий хвост чуть на отлете. Двумя бездонными сапфирами пламенеют безудержно-синие глаза.

Испугаться я не то не успел, не то не захотел. Продолжал спокойно лежать, глядя на ночного гостя. Тот приблизился, остановился возле ноги. В сиянии ночного светила переливающаяся при движении короткая шерсть отблескивала серебром.

- Пожалуйста, продолжай, - услышал я негромкую просьбу.

- Продолжать что? - Насмотревшись на этот вывернутый мир, я и не подумал удивиться поведению хищника. Если бывают говорящие мышки, то почему не быть говорящим кошкам?

- Ты так хорошо думаешь - тихо, нежно, немного грустно. Это стихи?

- Нет, милая. Это воспоминания.

-А ты не мог бы вспомнить еще что-нибудь? Такое же.

- Я не умею по заказу, моя хорошая (почему-то я был совершенно уверен, что это существо женского пола), но, если хочешь, я могу почитать тебе настоящие стихи.

- Красивые? Почитай...

Я пересказывал ей стихотворение, недавно услышанное мной, - песня, звучавшая в курилке в ночь всескоропомощной попойки. Оно удивительно сочеталось с настроем моих недавних мыслей, подслушанных пришелицей:

Я тебе не дарил букетов...

Хищница замерла, вслушиваясь в музыку строк, окаменела так, что ни единый волосок не шевелился на ее серебряной шкуре. Лишь глаза то затухали, то вновь вспыхивали синим огнем в такт поэтическому ритму.

Повисла в воздухе последняя строка. Гостья тихо вздохнула и вытянулась рядом со мной на песке, положив изящную голову на лапы.

- Действительно красиво...

- Кто ты?

- Я - Та, Которой Принадлежит Ночь. - В ее словах вовсе не звучало ненужной выспренности. Всем нутром я чувствовал, что это имя действительно выражает подлинную сущность великолепной хищницы.

- Откуда ты взялась?

- Я была всегда и всегда буду. Я прихожу в сумерках и ухожу с рассветом. Обо мне слышали даже в твоем мире, чужак, - такова моя сила и власть! Ничто прежде не могло твориться во тьме без моего благоволения!

Бездонные озера ее зениц полыхнули надменно и властно. От меня, однако, не ускользнуло словечко "прежде".

- Что же изменилось теперь, владычица?

Дивная шкура ее передернулась. Перламутровая волна прокатилась от загривка к хвосту, постреливая электрическими искрами.

- Не смейся, чужак! Мне ничего не стоит лишить тебя жизни! - Из бархата приподнявшейся лапы выскользнули, сверкнув алмазным блеском в лунном свете, четыре отточенных кинжала. Удивительно, но абсолютно никакого страха я не испытывал.

Смертоносные когти спрятались бесшумно. Пришелица отвернулась и нехотя ответила на вопрос:

- География...

Я протянул руку и коснулся шелковистой шерсти. Та, Которой Принадлежит Ночь, напряглась. Моя рука неспешно скользнула от загривка вниз, нашла ложбинку между лопаток. Тихие поглаживания и почесывания понравились хищнице. Она расслабилась и снова прилегла на песок.

- Ты странный... Ты пахнешь кровью и смертью, но в тебе нет зла. Ты дружишь с безумием, а руки у тебя ласковые. Я лишила бы жизни любого, кто посмеет коснуться меня, а ты делаешь это, и мне нравится. Словно ты имеешь право... Почему ты не собираешься трепетать предо мной? Я поняла. У тебя в сердце столько боли, что для страха места не осталось. А воины, пришедшие из твоего мира, переполнены страхом, потому и жестоки. Они пытаются залить его кровью и вином, не зная, что ими-то страх и питается. Он молчит, только пока сыт, а проголодавшись, снова требует вина и крови...

И с чисто женской логикой попросила:

- Прикоснись ко мне еще..

Я положил руку на изящное горлышко хищницы, ощущая трепетание жил под тонкой кожей, погладил, почесал тихонько под подбородком. Владычица ночи прикрыла глаза, посветлевшие от удовольствия. Казалось, она вот-вот замурлычет, подобно простой кошке.

- Моя сила не безгранична. Воды и болота мне не подвластны, пески тоже, хотя в пустыне я могу кое-что. Город живет по своим законам, которых он сам же не в состоянии постичь. Но я была хозяйкой под пологом леса и на равнинах. Когда же пришли чужие из твоего мира - перепуталось все. Я выхожу в сумерках в свои владения и не могу понять, куда идти. Где была роща - стал город, где река - пески. Твои соплеменники заполонили мир насилием и ужасом. Но там, где я нахожусь, ночь пока еще принадлежит мне. Что бы ты хотел от меня, странный чужак?

- Не зови меня чужаком, пожалуйста. У меня есть имя. - Я представился.

-Хорошее имя. Са-ша... Будто волна, откатываясь, шуршит по камушкам.

- А как тебя зовут, мягкая? Ведь Та, Которой Принадлежит Ночь, - это не имя, правда?

- В разные времена и в разных мирах у меня было много имен. В твоем мире меня именовали Баст и почитали, как богиню.

- Ты что же, живешь во многих мирах одновременно?

- Конечно нет. Просто я люблю путешествовать. Мой дом и не здесь, кстати. Это было когда-то одно из моих любимых мест. Я зашла сюда однажды и не смогла выбраться. Теперь и рада бы, но это пока невозможно.

Прикинув, что земным именем ее звали древние египтяне, я невольно задался вопросом о возрасте моей новой знакомой. Цифра получилась внушительная. От комментариев я предпочел воздержаться (все-таки особа женского пола!) и вернулся к началу разговора.

- Все эти имена, которыми тебя называли, не могут быть настоящими. Их для этого чересчур много. Как же тебя зовут на самом деле?

- Назвать кому-либо свое подлинное имя - значит дать власть над собой. Назови меня сам. Это имя будет моим только для тебя, никто иной не посмеет его произнести.

Гибкая спина упруго прогибалась под моей ладонью.

- Ты не будешь возражать, если я назову тебя Линой?

Глаза ярко вспыхнули, удивленно раскрывшись.

- Я не знала, что ты колдун!

- Да я и сам не знал. А почему?

- Ты почти угадал... Это не может быть совпадением. Нельзя в сотнях тысяч имен нечаянно найти столь похожее, не обладая тайным знанием! Не случайна власть твоих рук надо мной, чужак с именем прибоя. Приказывай. Теперь я обязана тебе служить.

- Еще чего не хватало! В жизни ни к чему не принуждал женщину. У меня совершенно другие методы добиваться.

- Я не поняла тебя. Ты не хочешь, чтобы я была покорна тебе во всем?

- Даже если б хотел, то мне была бы отвратительна мысль, что это делается по обязанности.

- Ты не можешь просто так оттолкнуть меня! Если не хочешь видеть меня у своих ног, то должен освободить от своей власти. Но я не могу понять, чем я не угодила тебе?

- Милая, мне не нужно угождать. Ты очень нравишься мне, моя теплая, но зачем тебе находиться у моих ног? Это некрасиво и унизительно. Будь рядом со мной, если хочешь, то будь выше меня. Той, Которой Принадлежит Ночь, не пристала роль служанки!

- Я должна принять это как освобождение?

- Безусловно, Лина. Я и в мыслях не держал ничего иного.

Сильное горячее тело на мгновение благодарно прильнуло ко мне. Я почувствовал его необычный резковатый, но приятный запах.

- Ты благороден и великодушен, носящий имя, что шепчет волна. Многие соблазнились бы благами, которые может дать обладание властью надо мной, а ты так легко расстаешься с ней, словно она не нужна тебе ничуть. Что я могу сделать для тебя? Хочешь, я заберу те воспоминания, что причиняют тебе боль?

- Нет, моя хорошая. Без них я не буду собой. - И, вспомнив, процитировал слова своей маленькой начальницы: "Каждый должен жить в своем персональном аду".

- Наверное, мне никогда не понять тебя... Скажи, тебе дорого то странное крошечное существо, о котором ты только что подумал?

- Да. Очень.

- А тебе известно, что оно сейчас здесь?

- Где? - Я, присев, заозирался вокруг.

- Я имела в виду, в этом лесу, - поправилась хищница, - точнее сказать затрудняюсь, так как оно ушло под землю, где я не властна. Но если хочешь, могу помочь тебе его разыскать.

- Очень хочу. А еще неплохо бы вернуться к моему автомобилю, если это безопасно.

- Автомобиль? Это тот уродливый транспорт, на котором ты приехал? Да, я могу провести тебя к нему. С чего начать?

- С поисков Люси, если не трудно.

- Сейчас.

Мгновение - и гибкое тело взлетело в воздух, подобно отпущенной пружине. Лина подскочила к нагромождению камней, поскребла валун лапой и коротко не то взвыла, не то пропела что-то. Вскоре из-под валунов выбрался странный человек. Ростом приблизительно мне по плечо, с могучей грудью, кряжистый и, кажется, невероятно сильный. Широкие ладони его коричневых рук свисали ниже колен.

Владычица ночи негромко потолковала с человеком о чем-то, и тот снова исчез в камнях. Хищница вернулась ко мне.

- Все в порядке. Ее доставят к твоему автомобилю не позже, чем мы туда прибудем.

- Кто это был?

- А ты не знаешь? - удивилась Лина. - Твои соплеменники сталкиваются с ними не так уж редко. Спроси у них, они много интересного расскажут. А у меня с этим народцем что-то вроде вооруженного нейтралитета. Те, Кто Пришел Раньше, сами по себе, а я сама по себе. Они - внизу, я - наверху. Почти не пересекаемся. Ну что, пошли?

- Пошли.

Я поднялся с остывшего песка, подобрал автомат и двинулся за Той, Которой Принадлежит Ночь, в черную гущу леса.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Путешествие сквозь ночную чащобу казалось позаимствованным из сказок. В неверном свете ночного спутника этого мира лес обрел удивительный вид. Вершины гигантских стволов горели серебряными свечами, и это пламя жидкими языками стекало вниз по переплетающим их лианам, распадаясь на брызги, пачкающие пушистый подлесок. Трава под ногами чернела густой шуршащей сплошью. Неведомые грибы тлели на пнях причудливыми бирюзово-пурпурными лампами. Вскрикивали и ухали летучие твари, безошибочно находя дорогу в колдовском лабиринте.

Лина неслась рядом призрачно-бесшумными прыжками, изредка забегая вперед, чтобы указать мне дорогу. Ее грациозные движения порождали переливы жемчужных теней на блистающей шкуре. Ей воистину принадлежали и эта ночь, и этот лес!

У всякого пути есть конец. Впереди показалась прогалина, на которой угадывался темный силуэт моего вездехода.

- Вот ты и пришел, странный колдун, не жаждущий власти. А мое время истекает. Скоро рассвет.

Край неба вдалеке начинал чуть-чуть сереть. Я обернулся к своей спутнице, положил, прощаясь, руку меж коротких упругих ушей.

- Иди, Са-ша. Мужчины всегда спешат, они так устроены. Иди.

Я сделал несколько шагов вперед, но тут в моем мозгу возник отчетливый образ...

Смята постель, скрежещет дверной замок, слезы на глазах женщины. Тот, чьи объятия были так горячи, торопясь на службу, даже не поцеловал ее на прощанье.

Столь ярко было и живо это видение, что я метнулся обратно и, упав на колени, обнял обеими руками сильную кошачью шею, прижался к ней лицом. Лина уткнулась холодным мокрым носом мне в ухо, замерла.

Господи, до чего же беззащитна любая женщина! Даже если она Владычица Ночи.

- Я запомню тебя, Са-ша. Может быть, ты тоже не забудешь меня или даже захочешь увидеть. А теперь все-таки иди. Солнце встает.

И - исчезла. Не ушла, не отпрыгнула, не спряталась среди деревьев. Просто ее не стало, словно растаяла в воздухе.

В несколько затяжек кончилась сигарета, отгоняя наваждение. Пошли, Шура, посмотрим на транспорт.

Мой автомобиль являл собой весьма плачевное зрелище. Дверцы распахнуты настежь, части стекол не хватает. В салоне все перевернуто вверх тормашками и разбросано как попало. Пол истоптан. Из грязи блестят осколки порушенных ампул. Медицинский ящик валяется у порога на боку, с открытой крышкой. Содержимое высыпалось, часть была расколота. Серпантин размотанных бинтов белеет вокруг. Ноги липнут в лужах полупросохшей глюкозы. Водительское место пустует. Люси, вопреки заверениям Лины, тоже еще не видно. Что ж, нужно наводить порядок.

Выудив из хаоса ведро, я выбрался наружу и принялся оглядывать местность, где бы найти воды. Под уклоном блестела изрядная лужа, я двинулся в том направлении. Отойдя на несколько шагов от машины, едва не споткнулся о торчащую из травы руку

Тело сильного немолодого мужчины лежало лицом вниз. Одет просто - старая клетчатая ковбойка, замызганные рабочие штаны, грубые ботинки. Причина смерти вопросов не вызывала - поперек спины шла строчка круглых отверстий с опаленными краями. Расстрелян. Знать, местный житель попал под раздачу. Что-то побудило меня перевернуть мертвеца на спину. Грудная клетка разворочена выходными дырами пулевых ран в клочья. Глянул на лицо - и отпрянул в испуге. Это был Нилыч!

Почему-то страшнее всего мне показался не сам факт ужасной смерти знакомого мне хорошего человека. Испугали меня ноги. Обычные, кривоватые, мужские. Левая штанина задралась, обнажая часть несвежего носка и седоватые волоски на холодной бледной голени. Но у него же не было ног!

Я настолько успел привыкнуть к необычному устройству нашего водителя ниже пояса, что меня потрясло их внезапное обретение после смерти.

Бережно прикрыв глаза Нилыча, которым не суждено было больше смотреть на дорогу, я спустился все-таки вниз, набрал ведро воды и принялся за уборку.

Разложены по местам пожитки, вымыт пол. Заклеено лейкопластырем разбитое стекло. Убытка было значительно меньше, чем показалось сначала. Правда, вояки выпили спирт и уперли все сколько-нибудь похожее на снотворное или успокоительное - стрескать с целью изловления кайфа, - но разбито не так уж много, больше рассыпано и перепутано. Я позволил себе позлорадствовать, увидев отсутствие упаковки галоперидола - препарата, применяемого при галлюцинациях. При приеме его без специального корректора он вызывает крайне неприятные последствия - человека сначала сковывает, затем начинает крючить. Выпучиваются глаза, сжимаются до того, что крошатся, зубы, выворачивается шея, чуть ли не свинчивая голову лицом к спине, наступает удушье.

Корректор лежал на месте нетронутый.

Пошли Господь всю пачку в рот тому, кто стрелял в спину Нилычу!

- Нет, ну тебя, Шура, без присмотра нельзя оставлять, - раздался сзади знакомый голосок, - не успела отойти - вон во что машину превратил!

Я резко обернулся. В паре шагов стоял человек, похожий на виденного мной у озерка. Ростом с десятилетнего ребенка, но бородатый, с могучими руками взрослого мужчины и соответствующим торсом. Под надетым на голое тело кожаным жилетом кудрявилась буйная черная поросль.

Он стоял недвижно и молча, словно каменный, протянув в мою сторону вытянутую ладонь, посверкивая из-под косматых бровей глубоко посаженными красными глазами. На ладони его весело прыгала моя маленькая начальница, рискуя упасть. Я подхватил ее, тискал, гладил, тыкался носом в пушистый мех. Радости моей не было предела.

В отличие от меня, Люси выглядела ничуть не измотанной и пребывала в добром здравии. От нее исходил стойкий запах хорошего пива. Знать, покуда я бегал по кустам, моя мышка отдыхала и расслаблялась.

Начальница заметила движение моего носа и благодушно пробурчала:

- Славный народец эти Пришедшие Раньше!

Представитель означенного народа продолжал стоять все так же неподвижно, только уронил освободившуюся руку вдоль тела. Нарадовавшись встрече, мышка притихла, подняла на меня глазки-бусинки:

- Нилыч?

Я отнес ее к месту, где обнаружил тело водителя. При виде того, что сделали с Нилычем, Люси словно затвердела в моих руках. Острые зубы оскалились, выражение мордочки стало страшно. Хвост то свивался в спираль, то резко выпрямлялся. Так человек, наверное, сжимает и разжимает в бессильном гневе побелевшие кулаки. Наконец она с трудом вытолкнула из стиснутого рта:

-Ноги...

За нашими спинами прозвучал глухой, хрипловатый голос подземного жителя:

- Он искупил свою вину, потому после смерти ему дарован его настоящий облик.

Люси взметнулась ко мне на плечо серой молнией, впившись когтями в кожу. Из оскаленной пасти вылетел клок пены.

- Какая вина, ты, ублюдочный гном!

Человечек стойко выдержал взгляд ее налившихся кровью глазок.

- Вы все виновны перед нашим миром, незваные гости. Вы тащите сюда свою культуру, свои дикие обычаи, грязные машины, лекарства, лечащие одно и губящие другое. Вы принесли войну. Вы превратили города в рассадники безумия. Даже земля нашего мира взбесилась, не в силах носить вас на себе! Мы терпим тех, кто не убивает, потому что они сами рабы здесь, но не думайте, что нам это нравится.

И, отвернувшись, побрел прочь тяжелым шагом много работавшего человека.

Задний люк вездехода открыт. Носилки стоят наклонно, одной парой колесиков на салазках-направляющих, рукоятками с противоположной стороны упираясь в землю. Чтоб носилки не сдвинулись с места, они подперты камушками.

Мертвый человек всегда тяжелее живого. Эта закономерность установлена не мной и не сегодня. Убедившись в бесплодности попыток переместить тело Нилыча в машину пристойным путем, я закатил его на "мягкие носилки" - кусок брезента с пришитыми по бокам ушками для переноски - и транспортирую волоком. Поднатужившись, затаскиваю мертвого водителя на носилки, ставя почти вертикально, поднимаю их за край и вдвигаю внутрь.

Закреплены ручки резиновыми петлями. Запахнут брезент, закрыто лицо. Наш пилот готов к последней дороге на базу. Прости меня, Нидыч!

- Что делаем, Люси?

- Ты первый день работаешь? Ответа не знаешь? Отзваниваемся.

В эфире - молчание. Снова и снова. База не отвечает.

- Бросай это занятие. Неровен час, запеленгуют - греха не оберешься. Уезжаем.

- Люси, а ведь я машину водить не умею.

Немая сцена.

Деваться некуда. Что ж, однажды я уже попадал в такое положение, когда у моего пилота на трассе вдали от жилья начался приступ почечной колики. Приступ-то я ему снял, да он после этого выбыл из строя надолго. А на Дворе зима, мороз, снег. Включил я всю иллюминацию, какая есть на машине, да и поехал по краешку как можно тише, чтоб ни на кого не наткнуться. Все ж сколько лет рядом с водителем сижу, имею общее представление о том, как заставить автомобиль двигаться. Заставил. Доехал. Нормально, без происшествий. Правда, автомобиль потом долго ремонтировали. Надеюсь, по второму разу легче пойдет.

- А говорил - "не умею"...

- Отстань, не мешай процессу.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Изуродованная вчера нашими шинами растительность четко указывала путь, которым нам следовало выбираться из зоны военных действий. Вот и канава, которую мы перескочили, спасаясь от преследования, съезд на дорогу. Подпрыгнули раз, другой - и вот уже граница сектора невдалеке. Сегодня за границей равнина. По дороге, перпендикулярной к нашей, небольшое движение машин из поселка, находящегося поблизости.

Загрохотал за спиной танковый дизель. Скосивши глаза в боковое зеркало, я узрел аппарат, как близнец походивший на тот, что так негостеприимно встречал нас намедни. Хобот орудия двигался, нащупывая наш зад. Я втоптал педаль газа до пола в мгновение ока. И передачу бы переключил, да не был уверен, что сделаю это правильно.

Вездеход дернулся, пришпоренный, и вылетел на безопасную территорию. Преследователь пустил вдогонку один снаряд, благополучно пролетевший мимо и разорвавшийся где-то вдалеке. Затем он с досадой крутнулся на одной гусенице, прекращая погоню у края зоны, и сгинул - ожидать в засаде очередную жертву. Люси дрожала мелкой дрожью.

Я извлек из пачки измятую сигаретку, сунул ее обратной стороной в рот, принялся добросовестно раскуривать фильтр.

- Посмотри, что ты делаешь! - зашумела Люси, .разглядев мои манипуляции.

- А что? - невинно поинтересовался я.

- Ты ж сигарету не с той стороны зажигаешь! Отломив оплавленный фильтр и закурив как положено, я не удержался от вопроса:

- Чем моя сигарета хуже твоей пилки для ампул?

Начальница глянула на меня было с недоумением, но, быстро сообразив, что имелось в виду, хохотнула:

- Психолог хренов!

Я свернул налево, направив машину к поселку.

Далеко мы не уехали. За ближайшим же поворотом нашим глазам открылось невеселое зрелище.

Дорога на несколько метров была усыпана кубиками битого стекла. Один ботинок, через три-четыре метра - другой. еще дальше - сломанной тряпичной куклой с вывернутой неестественно шеей - их обладатель. Под головой - алая лужица.

Поперек дороги взрывом развернуло их малолитражку. Удар был страшен - он уничтожил всю переднюю часть автомобиля вплоть до самых сиденьев, оставив лишь днище, чудом держащееся на порванных колесах. Капота, двигателя, приборного щитка и руля просто не существовало.

Еще один труп болтался на скрученных лонжеронах рамы. Срезанная половина черепной коробки валялась на земле. В нее, как в чашу, стекало тягучее гнойно-желтое месиво мозга.

То, что осталось от задней части машины, было сплюснуто, зажав, как в тиски, находившихся на заднем сиденье. Остаток крыши, загнувшись, перекрыл возможность извлечь их со стороны отсутствующего передка. Оттуда слышен стон.

Мы подошли поближе. Живая женщина находилась внизу, на полу. Что с ней понять невозможно. Нам видна была только смятая каштановая коса. Над ней громоздилось тело старухи с полу оторванными руками, обильно присыпанное - мне сначала показалось, что сахарной пудрой - мельчайшими осколками стекла. Увенчивала пирамиду мертвая овчарка. Ее открытый, отливающий тусклой рыбьей чешуей глаз взирал на меня с немым укором. По всему выходило, что их настиг снаряд танка, предназначавшийся нам.

Люси не упустила случая уколоть меня:

- Ну что, сигаретку с фильтра прикурим или пилочку поищем?

- Задача... Ведь не вынуть ее, однако. Кузов резать нужно.

- Чем? Зубами грызть?

- Грызун здесь не я, а ты. Тебе и знать лучше. Позвонить, чтоб подмогу прислали?

- А где ты находишься?

-Черт его знает...

Задача, похоже, становилась неразрешимой. Или съездить в поселок, поискать инструмент по металлу? На худой конец, пару грузовиков - растянуть кузов. Там пока найдешь, пока обратно - беспокоиться не о ком будет.

- Что стоишь?

- Жду руководящих указаний.

- Ну, стой...

Послышалось урчание хорошо отрегулированного мощного двигателя, шорох шин по асфальту. Снова из ниоткуда возник и мягко встал рядом с нами великолепный, ослепительно снежный фургон со знакомой надписью на бортах и вертящимися на крыше проблесковыми маяками.

Дверцы его широко распахнулись, и оттуда выскочили подтянутые крепкие ребята в голубых комбинезонах.

- Добрый день, коллеги. Припухаете? Что тут у нас?

- Три трупа, в самом низу женщина жива. Осмотреть не смогли - не подлезешь.

- Не беда.

Повинуясь жесту старшего, один из медиков установил маленькую фырчащую машинку, оказавшуюся чем-то вроде портативного компрессора, и присоединил к ней шланг с механическими ножницами на конце. Захрустел металл кузова, легко поддаваясь усилиям инструмента. Другие члены бригады в это время уже приволокли жесткие носилки, воротничок на случай травмы шейных позвонков, развернули ящик, приготовили шины. На крышке ящика в нужном порядке выстроились флаконы с растворами, капельницы, шприцы и бинты.

Ножницы на конце шланга сменил пневматический домкрат. Еще пара минут и разрезанный кузов заскрипел, раскрываясь коробочкой. Мертвецы отнесены в сторонку и аккуратно уложены на траву. Под спину и шею пострадавшей подведен жесткий ворот-подкладка, застегнут на груди ремешками.

Больная подхвачена тремя парами сильных рук, бережно перемещена на носилки. Умело подогнана и наложена на сломанную ногу шина, одновременно установлена капельница. Носилки бесшумно скользнули внутрь фургона. За матовыми стеклами загорелся свет. Старший опустил видеокамеру, при помощи которой он документировал слаженные действия своей бригады.

- Счастливо, коллеги. Полицию на место происшествия мы вызовем сами, можете ехать.

Вся операция заняла от силы десять минут. Мы поблагодарили избавителей за помощь и уселись в свой побитый вездеход, ощущая себя нищими родственниками на купеческой свадьбе.

Я тихонько объехал роскошный реанимобиль слева и двинулся далее. Начальница взялась было комментировать:

- Умыли...

И вдруг больно, с размаху вцепилась мне зубами в мочку уха.

- Охренела?!!!

- Обернись!

В боковом зеркале медленно удалялся выручивший нас реанимобиль с нарисованным на капоте красным шестиконечным крестом...

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Узнав, где мы находимся, и подрядив водителя из местных за довольно грабительскую сумму перегнать наш горемычный транспорт на базу, мы наконец-то сумели отзвониться. Голос диспетчера выражал недовольство:

- Пауль-Борис один-девять, слышу вас. Где столько шлялись? Записывайте... . Я, не слушая, бросил трубку на капот.

- Как поняли, один-девять?

- Мы не можем выполнять вызов.

- В чем дело?

- У нас человеческие жертвы.

- Кого убили? Полиция в курсе?

- Не мы. Нас.

- Не поняли вас, один-девять.

- Бригада неполная. Один убит.

-Врач?

- Нилыч.

Вскрик. Тишина. Только через пару минут всхлипнула не вовремя включенная рация.

- Зу... Предлагаемый маршрут...

Захлопнулась левая дверца. Молодой кудрявый парубок швырнул кепку на капот.

- Как поедем, господа? - Он обернулся в салон. - Эй, а это что? Я трупы возить не подряжался! Цену давали - перегнать машину, а такого уговора не было. И вообще, я не знаю, от чего он сдох. А ну, зараза какая... Э-э, ты чего, ты брось... - забормотал, увидев наши глаза, затеребил дверную ручку, тщась вылезти.

Не успел. Мой удар вышвырнул его из кабины. Парень с трудом встал на ноги, шатаясь, зажал рукой разбитый в кровь рот.

- Да я что... Я ничего... - залепетал он растерянно, - так-то можно бы...

- Отдай деньги и убирайся! - прошипела Люси злобно.

Потрясенный ненавидящим выражением в ее маленьких глазах, водитель дрожащими руками положил деньги на капот и поспешил исчезнуть. По-моему, он так и не понял, что случилось.

- Ничего, Шура, сами доедем как-нибудь. Ты потихонечку, полегонечку, и не переживай - все у тебя получится.

Я перебрался на водительское место, отправил в окно чужую кепку и включил зажигание.

До станции добрались только к исходу дня, несмотря на небольшое (как выяснилось) расстояние. У меня никак не получалось развить сколько-нибудь сносную скорость. Только лишь стрелка начинала приближаться к сорока, машина в моих неумелых руках тут же принималась петлять от одной обочины к другой. Благо, что из-за включенных средь бела дня фар, габаритов и маяка полиция не обращала внимания на наши странные эволюции. В общем, наше перемещение в сторону Центра проистекало со скоростью погребального катафалка, каковым в настоящий момент мы и были.

Скрипя замученными сочленениями, вездеход полз на базу и замер посреди двора. Посадив мышку на плечо, я вывалился из кабины. Со всех сторон стекался народ. Кто-то выволок из машины носилки, поставил на скамейку, открыл лицо Нилыча. Коллеги окружили его. Огромная фигура старшего врача возвышалась в головах. Подходили все новые и новые сотрудники. Многие, не стесняясь, плакали. Я опустился на землю, прислонился спиной к грязному колесу. Силы иссякли. Завод кончился.

Чьи-то ноги заслонили обзор. Человек присел рядом со мной на корточки и заглянул мне в лицо. Я узнал Роя.

- Досталось, братан? Не отвечай, вижу. На-ка, хлебни. - Он. сунул мне в руку армейскую металлическую фляжку.

Я механически поднес ее ко рту и сделал большой глоток, надеясь глотнуть спирта или водки. Но это оказался просто холодный крепкий кофе с щепоткой соли. Рой закинул мою руку себе на плечо и помог встать.

Тело убитого водителя подняли на руки, медленно понесли ко входу в станцию. Толпа следовала за ним. В это время во двор влетела машина. Двое ребят весело выпрыгнули из нее, громко хлопнув дверцами. Автомобиль отправился в гараж, а парни, пересмеиваясь, подошли к толпе. Процессия привлекла их внимание. Будучи явно не в курсе происходящего, один из них поинтересовался у нас:

-Что там несут, коллеги?

- Груз двести, - бросил Рой.

Вчера я был слишком измотан, чтобы испытывать хоть какие-то чувства. А вот с момента, как проснулся, хожу смурной. Умом-то понимаю, что, останься я тогда с Нилычем, в лучшем случае стало бы одним покойником больше. В худшем же... Об этом даже думать не хочется. Понимать-то понимаю, а ощущение вины не проходит.

Я прячу глаза - мне кажется, что во взглядах коллег я читаю упрек. Слоняюсь бестолково по станции, не зная, куда приткнуться. На пороге курилки возник Павел Юрьевич, поманил меня коричневым от никотина пальцем. Бреду, как на казнь.

Старший доктор шумно прихлебнул из своей колоссальной кружки, выпустил облако дыма и вынес приговор:

- Сегодня ты до работы не допускаешься. Сердце мое упало.

- Служебное расследование?

- Сдурел? Просто ты, гляжу, небоеспособен. После пятиминутки отдыхай, приходи в норму. Да, и переодеться не забудь. Ходишь, как оборванец.

После вчерашних приключений вид у меня и впрямь был непрезентабельный.

- Похороны Прохора Нилыча вечером. Я скажу Лизавете, она тебя разбудит, если заспишься.

- А я не знал, что его звали Прохором...

Пятиминутка сегодня закончилась на диво быстро. После отчета старшего врача слово взяло верхнее начальство:

- Двадцать четвертого числа текущего месяца психиатрическая бригада в составе врача Закариаса и фельдшера Бадри прибыла к больному в деревню Расплюево. Повод к вызову - неправильное поведение. Больной находился в состоянии острого психомоторного возбуждения, был агрессивен, вооружен заряженным арбалетом и топором. Бригада в течение двадцати минут ожидала прибытия полиции, не заходя в избу. За это время больной, запершийся в доме соседей, изрубил в щепки мебель, отсек хвост домашнему коту и выпил все имевшиеся алкогольные напитки, в связи с чем поступила жалоба от хозяев дома на нерешительные действия бригады. Следует заметить, что на вооружении психбригад имеются пневматические винтовки, позволяющие дистанционно производить инъекции подобным больным... Наш долг- оградить население... Быстрота принятия решений... Честь медика... Безусловно, администрация сделает надлежащие выводы в отношении...

Как мне это все надоело!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Вереница автомобилей "Скорой помощи" тянулась бесконечной лентой. До самого горизонта не кончалась белая река, сверкающая синими волнами работающих проблесковых маяков. Стон десятков включенных сирен вдавливал барабанные перепонки в мозг. Брошенное на произвол судьбы население тщетно пыталось получить медицинскую помощь, неизменно слыша в ответ: "Извините, все врачи заняты. Пару часов придется потерпеть". Станция прощалась с Нилычем.

Я приехал на кладбище с бригадой зеленокожих коллег, чья машина двигалась сразу за возглавлявшим процессию вместительным джипом администрации, на крыше которого был закреплен гроб.

На дне отрытой в топком грунте могилы стояла лужа зацветшей мутной воды. Меня поразили размеры кладбища - десятки рядов одинаковых бетонных плит. На каждой - эмалированная табличка с красным крестом в верхнем правом углу. Сколько ж наших ребят осталось навеки в земле чужого мира?

Автомобили подъезжали один за другим, разворачивались передом к могиле, образовывая полукруг. Еще один, еще и еще, они заполняли поле за кладбищем неровными рядами. Вскоре к могиле стало невозможно подойти, и медики начали влезать на крыши ближайших к ней машин. Водитель джипа протянул главному врачу трубку рации.

- Все собрались? Машины "Скорой помощи", есть кто-нибудь отставший? Отсутствие ответа было сочтено за общее согласие начать похороны.

Администрация заняла место у лежащей на земле серой плиты - такой же, как и на других захоронениях. Без халата, в темном платье, с черным платком на голове, главврач лишилась своего неприступного вида и стала похожа на обыкновенную немолодую усталую бабу. Ее лицо, утратив обычную надменность, приобрело вполне человеческое выражение печали, тушь на ресницах расплылась.

- Сегодня мы провожаем в последний путь замечательного человека...

Один за другим выступило все начальство.

- Прекрасный работник...

- Добрый и отзывчивый...

- На протяжении многих лет мы знали его как...

- Не забудем...

- ...спокойно, дорогой товарищ...

Пустые, ничего не значащие, не стоящие слова, какие говорят о каждом. "Аут бене, аут нихиль". Ничего, не узнать из бестолковых казенных фраз о седом спокойном мужике в замасленной майке. Народ не вслушивается в трескотню, переговаривается. Им вовсе не безразлично происходящее. У них - свои некрологи:

- ...у бронетранспортера накрылся. Сам прикинь, эту дуру на буксир не возьмешь. А тут, на счастье, Нилыч мимо...

- ...двух с ногами стоил. А уж какие теперь водилы - лучше не говорить...

- ...в жизни не напомнит. Наживешь - отдашь... И то тут, то там хлеставшее, как пощечина:

- А где ж бригада была?

Я стараюсь сжаться, сделаться как можно мельче и незаметней. Вот и начальство начало искать бригаду - сказать слово. Меня, слава богу, пронесло. А Люси отловили и, передавая из рук в руки, доставили к могиле, поставили на холмик выброшенного грунта.

Мышка прыгала, бессильно размахивая лапками, пищала что-то. За гулом толпы не было слышно ни единого слова.

Сообразив это, Люси, цепляясь за чью-то одежду, влезла наверх - на плечи коллег, пробежалась по ним и заскочила через открытое стекло в кабину высокого реанимобиля. Коротко мяукнула ошибочно включенная сирена, провернулся маяк. Наконец мышка нашла нужную кнопку, заставив работать внешний громкоговоритель:

- Не буду повторять сказанное. Все знали Нилыча - доброго и честного человека. Я... я никогда, никогда не забуду, кому мы с Шурой... кому мы обязаны жизнью. Если бы...-Тонкий голосок мышки пресекся, раздалось несколько скрипучих звуков, потом она заговорила вновь, справившись с собой. Голос ее внезапно окреп, набрал силу. - Не нужно винить в его смерти только того одураченного мальчишку, что спустил курок. Будь отсюда дорога домой, Нилыч давно бы нянчил внуков в Айове или Тамбове, не помню точно... Он стал бы хорошим дедом, я знаю. Вспомните, как вы сюда попали и почему финал ваших жизней - под этими серыми плитами. Кто помолится за ваши души?

Люси выскочила из кабины, бросив невыключенный микрофон, оставшийся болтаться на длинном шнуре, подобно маятнику, из стороны в сторону, ударяясь о стойку кузова. При каждом ударе над толпой проплывал неприятный скрежещущий звук.

Начальство поторопилось поскорее свернуть церемонию. По жесту главврача гроб закрыли и опустили в яму. На дне хлюпнуло.

- Прощай, Нилыч. - И она первой бросила горсть земли. Комья гулко ударились о крышку гроба.

Люди подходили друг за другом, склонив головы, говорили что-то, бросали свои пригоршни сырого грунта. Кинул и я, прошептав: "Прости", отошел, освобождая место следующему. На ладони остался мокрый след болотной зелени.

В лопатах не было нужды. Народа было столько, что могила заполнилась, вырос холмик. Водрузили плиту, помолчали немного, разошлись по машинам.

Начальница вновь взяла рацию:

- Выезжаем, начиная с внешнего ряда, слева направо. Центр, диктуйте.

- Белая Топь, улица-Болотная, восьмой дом. Плохо с сердцем. Время приема... Передачи... Рекомендуемый маршрут...

- Линейная сто двенадцать, вас поняли, Центр. Выполняем.

- Город, улица... Время, маршрут...

- Линейная девяносто семь, принято, поехали.

- Время... Маршрут...

- Поняли...

- Поняли...

Машины, бригады которых получили вызов, разворачивались и, включив на прощанье последний раз сирены и маяки, уходили от кладбища по чавкающей под колесами гати одна за одной выполнять свою работу. Сегодня. Завтра. Ежедневно.

- Нет, нет! - раздались вблизи душераздирающие вопли. - Я не хочу! Не буду, не поеду! Мы все, все погибнем здесь! Нет спасения! Нет спасения!

Я протиснулся между пыльными кузовами, влекомый профессиональным любопытством. У распахнутой дверцы автомобиля на краю площадки билась, металась по земле молодая женщина, почти девочка. На запыленном лице - дорожки, проложенные слезами. Из прокушенной губы течет на подбородок струйка крови. Перепачканный зеленью халат распахнулся, сбился, обнажая исцарапанные до самых штанишек ноги, из-под которых выглядывал краешек казенного бинта. Тело женщины сотрясали судороги, выгибали его дугой. Рядом растерянно переминался с ноги на ногу немолодой водитель в роговых очках.

Я с размаху залепил ей пару хлестких пощечин - без эффекта. Забыв, где нахожусь, требовательно протянул руку назад, щелкнув пальцами. Кто-то, чей ход мыслей был сходен с моим, истолковал жест адекватно и сунул мне в ладонь набранный шприц.

- Что там?

- Реланиум.

- Два?

- Четыре.

- Годится. Держите руку.

Полностью ввести лекарство не удалось - при очередном рывке игла вылетела из вены, но сделанного хватило, чтобы истерика мало-помалу угасла. Вот уже женщина начала успокаиваться. Перестала дергаться, замолчала. Затем присела, обвела нас глазами так, словно видела впервые. Спохватившись, стыдливо одернула халат. Встретившись со мной взглядом, покраснела.

- Извините меня, пожалуйста... Поймите, у меня там ребенок остался.

- У меня-трое...

Я помог ей влезть в кабину. Материализовавшийся возле нас Павел Юрьевич выдрал из ее пальцев скомканную бумажку с вызовом, через голову протянул следующей бригаде.

- Ты - в конец очереди, - жестко объявил он, - чтоб через десять минут в порядке была.

- Я ей реланиума вкатил, - попытался заступиться я, - может, дадите полежать?

- Пока доедет, выспится. Задержки выезда на три часа уже. А с тобой, голубь, мы еще побеседуем.

- Да я-то что... - начал было я, но тут раздался хлесткий выстрел, за ним другой. Я даже не представлял себе, до какой степени можно выдрессировать человека - тем более меня самого! - за такой короткий срок. Прежде чем голова успела что-либо сообразить, мускулы самопроизвольно сработали, бросив мое тело наземь и перекатом переместив под днище ближайшего автомобиля.

Боязливо выглянул из-под бампера. Руки мои пытались нащупать отсутствующее оружие.

Пьяная в дым троица: высокий мускулистый водитель, седой унылый доктор с трясущимися руками, коренастый фельдшер азиатской наружности. В руках последнего - карабин. На земле, у колеса - открытая емкая бутыль с белесо-мутным содержимым, огрызки хлеба. Судя по вываливающимся из кармана водителя наручникам - коллеги-психиатры. Фельдшер передернул затвор и пальнул в воздух. Павел Юрьевич надвинулся на него.

- Вы что, ироды, творите?!

Водитель засунул пудовые кулаки в карманы широких порток, качнулся с пяток на носки..

- Дык... Нилыча провожаем. Во мужик был!

Фельдшер снова выстрелил. Карабин дернулся, едва не выпав из неверных рук. Из дула тянулся сухой беловатый дымок. Резко пахнуло горелым порохом.

- Отдай пушку! - Старший врач уверенно и властно протянул руку.

- А ты забери! - злобно ощерился узкоглазый смуглый парень, опуская ствол на уровень его груди. Палец с коротко обгрызенным ногтем танцевал на спуске.

Снулое лицо водителя оживилось. Руки он вынул из карманов. На кулаке правой блеснули кольца наручников, взятых, как кастет.

- Шел бы ты, Юрьич, - ласково посоветовал он, - не мешал бы. Завтра ж нам тут лежать.

Врач не принимал участия в конфликте. Его тихо рвало в сторонке.

- Черт с вами! - Старший доктор сплюнул досадливо, махнул рукой, взвесил на ладони бутыль и неожиданно приложился к грязному горлышку. Вновь цикнул тягучей слюной и, сгорбившись, поплелся к джипу администрации. Пьяный салют продолжался. Остро и пряно пахнущие теплые гильзы одна за одной отлетали, выброшенные отражателем затвора. Пиф-паф. Пиф-паф.

Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить?

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

- Ты ночевать здесь собрался? Не советую, - услышал я голос водителя.

Последний автомобиль собирался отчаливать с кладбища.

- Садись, парень. До базы подбросим.

Дважды повторять мне не нужно. Перспектива остаться на ночь среди болот вряд ли кого обрадует. Я скоренько вскарабкался в салон, просунул голову через окошко перегородки. Девчонка, которую я лечил недавно, сидела в кабине, демонстративно отвернувшись в сторону, и боролась со сном. Борьба, похоже, была неравная.

- Как тебя зовут, слышь, красивая?

- Вам-то что? - буркнула та, не отводя взгляда от унылого заоконного пейзажа. Я выудил из кармана бинт, заложил конец толстенькой салфеточкой. Наклонившись, пошарил в чужом ящике. Найдя спирт, обильно намочил ее. Протянул вперед.

- Эй, красивая! Локоток перевяжи. Я там напортачил маленько.

Она посмотрела на свою руку. У локтевого сгиба расплылось неэстетичное синее пятно - следствие моих манипуляций. Перевела взгляд на меня, видимо ища в моем лице осуждение или насмешку. Не найдя ни того, ни другого, смягчилась:

- Меня зовут Дженифер. Дженни.

И в знак примирения, протянула ко мне "подпорченную" руку:

- Сделай, пожалуйста.

Я аккуратненько приспособил компресс на локтевой сгиб, завязал, стараясь не затягивать слишком туго. Улыбнулся, попытавшись сделать это как можно дружелюбнее. Представился.

- Спасибо, Шура. - И, не сдержавшись, широко зевнула. - Что ты мне там вколол? Спать хочется - сил нет.

- Ну так и спи. На меня внимание обращать необязательно.

Дженифер отвернулась, прислонилась светлой головкой к боковой стойке, закрыла глаза. Я откинулся на спинку вертящегося кресла салона, тупо глядя на бесконечную гать в бесконечных топях.

Безветрие. Мягкие редкие хлопья снега вертятся, как отпущенные в полет перышки, оседают неслышно. Вечер сиренев и тих. Ветки яблонь сверкают длинными иголками стеклянных кристаллов. Темные еловые лапы согнулись до земли под толстыми мягкими подушками. Наст хрустит, как целлофан. Скатерти на крышах окаймлены стеклянной бахромой сосулек. Русло реки съела лиловая тень. Над пропадающей в поле лыжней встает низкая луна в двойном круге света. Ранняя, еще не запылившаяся звезда заглядывает в печную трубу, жмурясь от пышного белого дыма, прямым столбом уходящего ввысь. Чурки лопаются под топором и брызжут щепочками. В воздухе запах мерзлой березы.

Высыплю свежую охапку на некрашеный пол, швырну телогрейку в угол. Скрипнет закопченная задвижка. Огонек сначала робко скручивает бересту в рулончик, скручивает и вдруг вспыхивает бело и ярко, охватывая поленья. И вот уже накалилась чугунная дверца, набравшее силу пламя шкворчит и постреливает угольками. Медный чайник свистит, суля закипеть. Смородиновая настойка, недавно выуженная из снега, обтекает крупными слезами на хрусткие огурчики в глиняной миске. Ворошу кочергой уголья, отворачивая лицо от алого жара. Чуть прикрываю вьюшку.

Когда ты успела войти, милая? Я не слышал скрипа двери. Твои щеки красны от холода и в .ресницах запутались снежинки. От тебя пахнет морозом и хвоей. Замерзшие пальцы не справляются с пуговицами серой шубки. Дай я помогу тебе ее снять. Какие у тебя холодные руки... Щеки... Губы... Протяни ноги к печке. У меня есть немного клубничного варенья к чаю. Какой холодный вечер... Ты останешься у меня? Пожалуйста...

Тряхнуло машину на неровно уложенных плитах. Как там говорила Владычица Ночи? Это стихи? Нет, это бестолковые мысли. Водитель что-то бубнит себе под нос, странным образом в согласии с моим воображением:

-А здесь и зимы-то никакой нет совсем... Господи, я бы каждую снежинку расцеловал, каждую сосулечку обнял! И Новый год тут не празднуют. Вот у нас, бывалоча... Э, здеся на базу поворот, а моя, вишь, разоспалась. Будить, что ли?

Я потряс Дженни. Голова девчонки беспомощно перекатилась с одного плеча на другое, упала на грудь. Открылась хрупкая беззащитная шейка с крупной родинкой у основания. Перелечил...

- Что делать-то? - забеспокоился водитель.

-Что-что... Куда у нее вызов? - Погонщик скоропомощной телеги завозился, зашебуршился и, чертыхаясь, выудил откуда-то огрызок бумаги с координатами вызова.

- "Плохо". Что плохо? Где плохо? Диспетчеры напринимают хрен знает чего, не спросивши! Ровница. Это далеко?

- Да не-е. Соседний сектор, верст двадцать по прямой.

Я покрутил носом, в который раз бесцельно удивляясь здешним понятиям о "близко" и "далеко".

- Поехали, я обслужу Все одно безлошадный пока. Но чтоб потом на базу!

- А где ж твой транспорт?

- На базе.

- А водила где?

- В могиле.

Охота разговаривать у пилота пропала. Он сгорбился над баранкой, упытрившись на косые трещины в мокром бетоне дороги.

Сзади раздалось шуршание, скрипение, хруст и несколько погодя сонный писк:

- Проблемы, коллега?

Мятая и взъерошенная со сна Люси выбралась из внутреннего кармана моей куртки, брошенной на носилки. И как это она там оказалась?

- Есть некоторые. - Я передал ей бумажку с вызовом.

- Ха, тоже мне, проблема! Эту дуру здесь все знают как облупленную. Она каждый день вызывает.

- Что, такая больная?

- Здоровей тебя.

- Так зачем?

- А на белый халат посмотреть.

Есть такая категория больных, каких в районе обслуживания любой станции "Скорой" двое-трое найдется. Вряд ли существует разумное основание тому, почему они ежедневно хотят видеть медиков, которые со временем начинают их тихо ненавидеть и испытывать на их организмах самые изуверские лекарства в надежде отучить от скверной привычки хвататься за телефон. Их задубелым задницам, однако, все нипочем. Дикие разумоотшибающие коктейли и зверские смеси снотворного с мочегонным благополучно усваиваются их организмами, не принося желаемого результата. В борьбе клиентов со "Скорой" неизменно побеждают клиенты, и многострадальная бригада, исчерпав все возможные поводы к проволочке, вновь обреченно тащится на вызов, проклиная бабку или деда на чем свет стоит.

Были такие и на той станции, где я волок службу в течение большей части своей убогой карьеры: бабка с идиотической лягушечьей рожей Дуремара, утверждавшая, что "весь организм болить"; другая, имевшая полный набор таблеток от своей полувымышленной хворобы, ежедневно требующая объяснить, как их правильно принимать; дед-астматик, желавший получать бронхолитики внутривенно при полном отсутствии одышки. И каждую смену раздавался тоскливый вой очередного неудачника, получившего вызов: "Ну почему, почему мы не имеем права послать их на..."

- Чем она замечательна?

- Ничем. Дура дурой. Вроде как радикулит у нее. Померяешь давление, уколешь тем, что под руку попадет, и все дела. Зачем такой вызов взял?

- Да я и не брал. - В двух словах обрисовал ситуацию.

- Что ж, сам себе работы надыбал, сам и расхлебывай, - зевнула мышка, а я еще присплю, раз есть возможность.

И полезла обратно в куртку. Логично. На "Скорой" есть и спать нужно, когда дают, а не когда хочется. А не то так и останешься не жрамши да не спамши.

- Что болит, родимая?

- Ой, милок, все болить!

- Давно болит-то, бабка?

- Ой, давно, я и не упомню скольки.

-Ясно...

Я озадаченно искал в дряблом заду место, куда бы всадить иголку Обнаружение оного представлялось делом почтенным и требующим трудозатрат, достойных лучшего применения. После длительного изучения мне примерещился участок помягче. Замах был могуч. Раздался громкий стук вколачиваемого в доску тупого гвоздя. Игла согнулась пополам. Я выждал приличествующую случаю паузу, спрятал в карман полный шприц, объявил:

- Вот и все, отдыхай.

- Ай, спасибо, милок. Мне уже легче.

Облезлое домашнее животное обошло вокруг меня, с сомнением глядя на промокающий анальгином карман, роняя мне на брюки клоки линючей шерсти. Я ретировался со всей возможной скоростью.

Протирающая слипшиеся глазки измятая Люси встретила меня ехидным вопросом:

- Ото всех болезней вылечил?

- Безусловно. - Полный шприц полетел в кусты.

- Поздравляю. А нас тут ищут. Рация и впрямь булькала, видимо вопрошая, где мы находимся. Ответил.

- Девятнадцатая, как вас туда занесло?

- С линейной шестьдесят три.

- Не очень поняли, но вызов пишите. Вызов срочный, клиент вооружен, агрессивен, адрес... Маршрут... Записали?

- Записали, выполняем.

Водитель в ужасе схватился за голову:

- Вы что же, психи?

- Ага. Буйные. Езжай давай.

- А Дженни?

- Спит себе и пусть спит. Меньше шума будет.

Бедолага включил передачу, проклиная свою горькую судьбу распоследними словами.

- А если ты думаешь, что ты для нас подарок, так мы тебя сейчас, как подарку положено, ленточкой перевяжем - утешила пилота Люси, выкатывая из моей куртки свернутую в моток парашютную стропу. С тем и поехали.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Облупившийся дом под ржавой крышей стоял на отшибе в зарослях могучих сорняков. Тощая домашняя птица мрачно восседала на оглобле разбитой телеги, отчаявшись обнаружить во дворе что-либо съестное. На солнцепеке перед гнилым крыльцом бестолково топтались двое ражих детин в полицейской форме, с лицами деревенских увальней. Из дома доносился монотонный женский крик. На мой вопрос о существе происходящего полисмены синхронно, как по команде, открыли рты, издали звук "э-э-э" и захлопнули их. Мысленно перекрестившись, я двинулся в дом. Люси на ходу заскочила ко мне на плечо. Орлы-правоохранители топали сзади, не особенно торопясь.

Влетаю с размаха в горницу. У стены на полу сидит белая как полотно женщина, держа одной рукой другую - с отрубленным под корень большим пальцем, воет. Кровь, пузырясь, капает на шершавые доски. В угол жмется напуганный до смерти мальчуган лет десяти.

За скобленым столом, со стаканом в руке - здоровенный, голый по пояс бугай. Под рукой - длинный тяжелый преострейший нож.

Подавляя неимоверным усилием воли дрожь в коленках и непроизвольный позыв к мочеиспусканию, направляюсь прямо к столу, надеясь, что со стороны кажусь достаточно уверенным в своих силах. Маленькие свинячьи глазки мужика остановились на мне. Ручища поставила стакан и потянулась к ножу. Подбрасываю на ходу ногой табуретку, ловлю за ножку.

Конечность детины меняет траекторию, перехватывает мебель за другой конец, легко вырывая ее у меня из рук, отправляет в окно. Грохот бьющегося стекла и рушащегося дерева. И вновь движение к оружию.

Нет, не успел! Серый вихрь слетел с моего плеча, метнулся под страшную лапу, и нож зазвенел, ударившись о пол. Люси горделиво вернулась на свое место, довольная собой. Я несколько приободрился, нашариваю в кармане газовый баллончик, прикидывая свой следующий ход. Повеселели и полисмены, завозились, извлекая на свет длинные дубинки.

Бугаина сообразил, что расстановка сил меняется не в его пользу. Глазенки его забегали по сторонам. Внезапно он вскочил, издавая звериный рев, отпрыгнул от стола, сгреб в охапку мальчонку и выхватил из кармана обыкновенную пластмассовую расческу Затрещали, выламываясь, зубья, и в доли секунды из мирного предмета обихода сделался пилящий инструмент с острым иззубренным краем. Вжавшись спиной в угол, бандит, брызжа слюной, рычит, прижимая расческу к горлу ребенка:

- Еще шаг, и я пацана кончаю!

Мы растерялись. Как не растеряться?! Блюстители порядка мнутся с ноги на ногу. Я подбираю с пола нож, тупо верчу в руках.

- Слышь, тебе чего вообще-то надо?

Детина щерится, обнажая гнилые корешки съеденных зубов.

- Денег. Водки. Машину.

Здесь тоже дурные боевики показывают, что ли?

- И чтоб поскорее! А не то...

Угрожающее движение рукой. Пила сломанной расчески сильнее прижимается к детскому горлу. В глазах мальчонки стынет ужас. Изувеченная женщина кучей тряпья валится на пол - не то от кровопотери, не то от непереносимого страха.

Я, вздрогнув, порезался. Нож был отточен до бритвенной остроты. Тяжелая синяя сталь, переливающаяся поперечными полосами. Баланс почти идеален - центр тяжести там, где рукоять переходит в хищное лезвие. Такой нож метать хорошо. А что, если... Шестеренки в голове закрутились быстрее и быстрее. Полтора оборота на три ярда или около того... До бугая - ярдов семь... Если рукоятью да в лоб мало не покажется. По крайней мере, пацана бросит. А там - посмотрим...

Кидаю резко, почти без замаха. Оружие летит точно в цель, но я внезапно в ужасе понимаю, что рука меня подвела. Бросок неверен. Нож сейчас воткнется.

Чпок. Сочный звук вошедшей в дерево стали. Бог милостив, я не стал убийцей. Бандюга дернул башкой, увидя летящую смерть, и лезвие, скользнув по морде, прошило дубленую шкуру пониже уха, приколов его к стене.

Мальчонка опрометью кидается вниз по ступенькам крыльца. Бугай, побледнев, нашарил у щеки рукоятку, попытался качнуть. Острие задевает шею. Хрипит:

- Ваша взяла, суки... Вяжите.

Иду к нему качаясь. Голова кружится, колени предательски подгибаются. Наручники отзванивают в трясущихся руках. Щелк. Щелк. Закрылись. Теперь аккуратненько вынуть нож, не зарезать ублюдка. Отошел. Опустился на стул, обессилев. Отстранение гляжу, как неизвестно откуда взявшаяся и невесть кем вызванная другая бригада оказывает помощь женщине, как вспомнившие о своих обязанностях полисмены волокут бандюгу вон. Краем уха улавливаю, что это, оказывается, вовсе даже не наш клиент, а беглый преступник по кличке Кабан. Подходящее имечко... Поднялся. Сошел во двор, присел на порожек автомобиля. Дышу. Все живы. Господь милостив.

Незаметно появившаяся Люси дергает меня за штанину:

- Уважаемый господин фельдшер!

-Э?

- При всем моем почтении к вашим талантам, я попросила бы вас впредь... как бы это сказать... фиксировать больных не столь экзотическими способами. Доступно?

-Так то больных...

- И тем не менее... Ну что смотришь на меня, как ушибленный кролик?

- Люсь, можно тебя попросить о личной услуге?

- Чего тебе, рейнджер непутевый?

- Поищи пилочку, а?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Автомобиль грелся на солнышке во дворе дурдома. Водитель, поминутно роняя с носа очки, увлеченно читал газету, попавшую сюда за месяц до того, как меня угораздило здесь оказаться. Чтение сопровождалось оживленными комментариями, вроде: "Ну, чехи против Мадрида явно не потянут", или: "Глянь-ка, американский президент обратно в Израиль наладился". Оторванность мастера баранки от текущей реальности могла сравниться разве с похожим состоянием у клиента скорбного заведения, близ которого мы пребывали. Или его непосредственной начальницы Дженни, все еще продолжающей почивать от непомерной дозы снотворного. Она вконец утратила вертикальное положение, улегшись блондинистыми кудряшками на чехол капота и причмокивая во сне пухлыми губками. Аж завидно!

Должно заметить, что не все клиенты обретают место в желтом доме из-за утраты связи с внешним миром. Некоторые, напротив, попадают сюда из-за слишком ясного осознания его прелестей. Вот как эта бабулька, которую мы прихватили сразу после того вызовочка, где я чуть не взял на душу грех смертоубийства.

Про бабульку. Кто не знает, что такое одиночество, тот вряд ли поймет. Нескончаемая череда серых, однообразных дней, которые нечем заполнить. Отсутствие не просто родной души рядом, но вообще живого человека, к которому понадобилось бы обратиться, хотя бы и с пустяком. Немощь, насилу дающая обслужить самое себя, плюс - нищета... Старушка вешалась трижды. Два раза ее успешно вынимали из петли случайные люди, на третий, справедливо решив, что прослеживается определенная тенденция, захотели познакомить ее с психиатром. Люси долго не разговаривала:

- Ведь грех это, бабушка. Ты ж веруешь, поди.

- Грех, как не грех, - с достоинством отвечала та, подслеповато, щурясь понять, с кем беседует, - а жить так, как я, не грех? Кому я нужна?

- И не страшно ж тебе было руки-то на себя накладывать?

- Вперед страшно, а потом я привыкла.

- Ну, поехали...

Борух Авраамыч отсутствовал. Прием вела пожилая высокая дама с благородной осанкой и шикарной седой косой, уложенной короной вокруг головы. Она внимательно оглядела странгуляционный рубец на шее старушки и, пренебрегая нашим сопроводительным листом; увлекла ее в глубь приемного покоя, поближе к чайнику и накрытой кружевной салфеточкой тарелочке с чем-то румяным и аппетитным.

Мы убыли во двор ожидать вердикта на свежем воздухе. Люси развлекала меня местными рассказками:

- ...как покойник. Только дух сивушный кругом. Аленка давай его глядеть, не в коме ли. Зрачки смотрит, давление меряет, ну и прочее. Хлопочет, А этот сидит у ящика, на нее таращится. Девчонка ладная, а погода жаркая, халатик коротенький на голое тело. Она так повернется, сяк наклонится. Глазенки-то у него поразгорелись, похоть взыграла, он ручонку-то шаловливую ей под халат и запустил. Больной вмиг ожил, хвать за топор и ну их по дому гонять! "Ах вы, изверги, - кричит, - я тут с ангелами Уже беседую, а вы у моего смертного одра блуд учинили!" Насилу ноги унесли да давай нашу бригаду на помощь кричать, белая горячка, мол... А сходи-ка ты, Шура, посмотри, что там с больной, спохватилась моя маленькая начальница.

Я нырнул в прохладу приемного покоя. Беседа нашей тарушки с доктором неспешно текла к обоюдному удовольствию. Дрожал янтарный чай в высоких стаканах, блестела на блюдечке горка колотого сахару. Бабулька прихлебывала мелкими птичьими глоточками и погружалась все глубже в дебри своей генеалогии. Похоже, перебирались уже четвероюродные заборы старушкиною плетня. Врач, согласно кивая, жевала пышный пирожок. Надолго обосновались.

Выбрел обратно, щурясь на дневное светило. Мышка вопросительно глянула на меня.

- Беседуют, - махнул я рукой, - толкуй, что там дальше было.

-Дальше-то? Да все просто. Приехал Равиль. А фельдшером у него Гоша Грузило. Ежели четверых таких, как ты, сложить, навряд ли один Гоша получится. У Гоши стиль бесхитростный: вместо "здрасте" - кулаком в душу. А уж потом "зачем вызвали". Как они там беседовали, неведомо. Только вылез больной через сколько-то времени, на коленях к Аленке ползет и кланяется:

"Извините, госпожа, Христа ради".

- Госпитализировали?

- Ага. В травму с сотрясением мозга. А девчонке позор на всю "Скорую", хоть беги.

- И вот вы, доктор, врете все, - вмешался неожиданно в разговор водитель.

- Ха, а я думала, ты там в газете вконец поселился и между строчек бегаешь. А уши-то, оказывается, снаружи остались!

- И все равно врете, - упрямо заявил пилот, - там и впрямь горячка была. Они шли на "плохо с сердцем", а тот на них - с топором. Всей и правды, что извиняться его заставили. А остальное Грузило, пустозвон, натрепал. Осрамил, дуб, деваху ни за что.

- Ты-то почем... - начала было моя начальница, но развитию спора помешало появление на крыльце привезенной нами старушки. Вид ее был благостен, чистое маленькое личико светилось, будто вышла из храма. Она обернулась и истово поклонилась обшарпанной больничной двери, словно иконе.

- Благослови тебя Господь, госпожа доктор! - с чувством произнесла самоубийца-неудачница и направилась в нашу сторону. - Благослови и вас Господь, что привезли меня, скудоумную, сюда!

Мы разинули рты в немом удивлении.

- А и просветила меня госпожа доктор, а и на путь понаставила, возвышенно вещала бабка, - и от мыслей моих глупых рецепт выписала. Сделай, говорит, как написано, все плохое отойдет. Уж какая доктор душевная! Ну чисто андел Господен! - И, несколько сменив тон, попросила: - А вы, господа, не прочитаете ли мне, что за лекарство прописано? Я ить глазами слаба, самой не видать.

Мы оторопело приняли из слабых рук бумажку, развернули. На бланке с угловым штампом психиатрической лечебницы значилось:

"Felici domestic! No 1

D.S. Для постоянного применения.

Подпись. Личная печать".

Наши рты уже не закрывались. Мы глядели то на бумагу, то друг на друга. Наконец Люси вымолвила:

- Я вижу то, что вижу, или меня сюда пора? - Жест в сторону приемного покоя. Я покивал:

- Похоже, я вижу то же самое. Может, это у нас коллективное?

Бабулька занервничала:

- Что там, милые? Скажите, не томите старуху!

- Бабуль, - объявила мышка, - мы в латыни не сильны, прости. Вот мы сейчас профессора разбудим. Она тебе скажет.

- Молода чтой-то она для профессора, - засомневалась старушка.

- Профессор, профессор, бабка. Это тебе сослепу кажется. Шура, буди.

Мы невежливо, в две руки и две лапы, растолкали Дженифер и сунули под ее мутные со сна глазки рецепт.

- Читай и переводи! - хором приказали мы с Люси. Дженни зевнула и, ничего не понимая, зачитала:

- "Возьми. Кошку домашнюю одну. Выдай. Обозначь. Для постоянного..."

Старушка засияла радостно:

- Ай и правда. Вот уж дело так дело! Заведу себе котеночка, будет хоть с кем поговорить. Все душа живая!

И заторопилась прочь, сияя и прижимая к сердцу драгоценный рецепт.

- Ну, хоть кого-то вылечили...

- Шура, - неожиданно заявила мышка, - а та история и впрямь Гошкины враки. Но ведь вранье - смешно, а правду скажешь, никто и не улыбнется.

- Вот приедем когда-нибудь на базу, расскажешь чистую правду про рецепт.

- Да кто же поверит?!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Те же. Перекресток. Автомобиль - на обочине. Мы - натравке. Жуем, что бог послал. Послано от души - пышный богатый каравай, головка нежнейшего сыра, изрядный мешок колючих желтых овощей с запахом и вкусом отменного огурца. Овощи конфискованы у впавшего в слабоумие алкоголика, который готовил их к засолке на закуску. Я иезуитски заставил бедолагу волочь их в машину, а при выгрузке клиента овощи, само собой, забыл. К дружному удовольствию бригады.

Поглаживая наполненное брюхо, обращаюсь к основательному ломтю сыра, из которого торчат задние лапки и хвостик начальницы:

- А меня вроде на перевозку поставить собирались...

Хвост покачался из стороны в сторону, из сырных глубин раздалось глухо и недовольно:

- Тебе плохо со мной работать?

- Да нет, что ты!

- Ну и помалкивай.

Люси прогрызла кусок насквозь и явилась с другой стороны.

- А что есть перевозка? - философски вопросила она, очищая элегантными движениями усики. - Перевозка, если вдуматься, есть перемещение ненужного тебе груза из одного места в другое. Нет?

- Ну, можно и так определить.

- Так чем ты не перевозка?

- Вон Дженифер третьи сутки катаем, а проку? Объесть она нас не объест, но, - скупердяйски сощурилась мышка, - взятку ведь дадут, делиться придется.

Деваха обиженно надула губы:

- Это вообще-то моя машина, между прочим. Вы у меня в гостях, а не наоборот.

- Все мы на этом свете в гостях, - отмахнулась Люси, - а транспорт казенный.

И вновь принялась трудиться над сыром не хуже землеройного снаряда.

- За что она со мной так? - недоумевала Дженни.

- Не обращай внимания. Думаю, она просто ревнует.

- Ну и целуйся со своей мышью! - отвернулась та.

Еще этого мне не хватало! Бабьи дрязги на бригаде!

- Не, ну ты послушай, что в ихнем парламенте творят! - возгласил водитель.

Рат снова вылупилась из сыра, значительно возрастя в поперечном объеме и став несколько благодушней.

- Если в сыре много дыр - значит, вкусный этот сыр, - возвестила она народу, - если в ем одна дыра - значит, вкусным был вчера!

- Ну, дыр-то ты насверлила от души, - не удержался я от замечания.

- В здоровом теле - здоровый дух, крепкий сон и аппетит за двух!

- Ой, насчет духа и сыра, - оживилась Дхенифер, - там, в психушке, один чудак есть, так он постоянно рассказывает, что мы все на сыре живем.

- Идея-то не глупа, - раздумчиво протянула Люси, ковыряя былинкой в зубах, - только как тебя в дурку занесло?

- Я прежде с доктором ездила - объяснила Дженни, - так он туда попал. Не знаю, как это по-вашему называется, а по-моему, просто с тоски по дому умом повредился. Он не один там такой. Ну, я раньше иногда заходила его проведать. А тот чудик сырный с ним рядом лежал.

- Интересный бред... А он землю по этому поводу не кушал?

- Нет, он по-другому объяснял, не как гастрономию. - Девчонка на минутку задумалась. - Вроде так: у нас тут под ногами ходов, мол, каких-то полно, только их не видно. А через те ходы можно попасть в другие миры, которые больше внешнего. Или, наоборот, из них сюда... И якобы не так, что залез в них и попал, куда хочешь, а ключ нужен или вроде того... Я не помню точно, не слушала особенно...

- Занятно. Хороший бред. Нестандартный, развернутый, систематизированный. Никогда с подобными идеями не сталкивалась, - размышляла вслух мышка, - а сыр-то тут при чем?

- Ну как же? Дырки там, ходы.

- Ага... Кто он есть вообще-то?

- Я слышала, ученый какой-то. А он сам говорил, вроде зеркала делал.

У меня в мозгу что-то щелкнуло.

- Зеркала?

- Зеркало, что ли, строил... Ой, да не помню я!

Я ощутил странное чувство, будто услышал что-то очень важное, но не могу понять что извилины мои потрепыхались, побарахтались да и улеглись на место в ленивой дреме. Недурны, однако, местные огурчики! Почищу-ка, пожалуй, еще один.

- Психи девятнадцатые, где находитесь?

- Эль-два, повторяю, Леонид-второй. Перекресток дорог на Свирю и Лагунки, - ответил я по подсказке водителя.

-Смайли у вас?

- Кто-кто? Не понял вас, база.

- фельдшер Дженифер Смайли.

-У нас.

- Вот хорошо, а мы ее чуть не потеряли. Ждите на месте, скоро ваша машина с новым водителем подойдет. Смайли пусть отзвонится, когда вы пересядете. Загулялась. Работы гора, в Озерном крае эпидемия. Как поняли, девятнадцатая?

- Поняли вас, ждем.

- ...дите.

Сколько-то времени спустя рядом с нами встал, качнув вперед носом, до боли родной, побитый и пыльный зеленый вездеход. Я погладил рукой теплый грязный радиатор.

- Соскучился по кормилице? - ухмыльнулась начальница.

Я не постеснялся признаться, что да, соскучился. На привычном месте уютнее. Да и не надо подпирать перед каждым вызовом задний люк деревяшкой, чтоб клиентура не вылезла!

Дженни помахала нам на прощанье.

- Счастливо, Смешинка! - крикнул я.

Та широко улыбнулась, оправдывая каламбур своей фамилии, запрыгнула в кабину и убыла куда-то. Работы, говорила диспетчер, у линейных много.

Новый водитель был молод, веснушчат и коротко стрижен. Покуда я определял, все ли цело в салоне, Люси с ним знакомилась.

- Я тебя знаю. Ты с бронетранспортера. А вот имя прости, забыла. Самая большая и толстая начальни здесь я, Люси Рат. Он - Шура, начальник помельче.

- Патрик.

- Что ж тебя к нам или провинился в чем?

- Да я вообще-то не водитель, а башенный стрелок. Это когда броня сюда попала, я случайно за рычагами сидел. А теперь они настоящего водителя где-то нашли.

- Воевал?

- Нет, бог миловал.

- С нами не помилует. Жить охота?

-а...э...

-Коли охота, учти. Здесь думать некогда. Скажу "кошка" - мяукай, скажу "лягушка" - прыгай. Это тебе не в твоем танке за броней посиживать. Вопрос следующий очень важный.

- Слушаю вас.

- Пиво пьешь?

- Я за рулем алкоголя не пью.

- Не наш человек. Зато мы пьем. Вот там деревня, а в деревне магазин. Задача ясна?

Вспотевший водитель двинул транспорт в указанном направлении. Я тихонько поинтересовался:

- Не слишком пугаешь парня? Сбежит еще.

- Коли сбежит, туда ему и дорога. Нам пугливые не нужны. Они мрут быстро.

- К-ха... А на пиво ты всех новеньких раскручиваешь?

- Всех. Вдруг кто не приживется, так все какая-то польза.

- Ну ты и корыстна!

- От мздоимца слышу!

Автомобиль перемещался в сторону вызова, а пиво перемещалось из посуды в наши организмы. Вдумчиво перемещалось. Со смыслом. Люси сдула густую пену с мензурки и объявила:

- В следующий раз темного покупай. Портер желательно.

Патрик затравленно покосился на начальницу.

- Шеф! Патрик как будто имя ирландское. Я слышала, что ирландцы выпить не дураки. Откуда ж ты такой взялся? Ну-ну, ты не дергайся. За дорогой следи.

- Господа доктора! Разрешите обратиться?

- Буль-буль-щайся.

- А вы психов не боитесь? Они же буйные бывают!

- Ха! Чего нас бояться!

Пилот некоторое время помолчал, переливаясь всеми цветами радуги - от бледно-зеленого до ярко-пунцового. Судя по всему, он силился осмыслить, шутка последнее заявление или нет. Неизвестно, к какому выводу он в итоге пришел. Боюсь, что к нелестному для нас.

Получасом позже:

- Госпожа Рат, мэм! А вот этот сумасшедший, к которому мы едем, очень опасный?

Люси подслеповато уставилась в бумажку с вызовом, пытаясь разобрать текст сквозь пивные пары. Не без усилий разглядев написанное, она посуровела.

- Очень. Он не местный, ваш земляк. Один из самых крутых преступников, каких только видели Сан-Квентин или сибирские лагеря. Одних доказанных убийств на нем больше, чем на собаке блох. А уж подозревают... Джек-потрошитель перед ним младенец. Гнить бы ему за решеткой до самой смерти, но исхитрился как-то попасть сюда. Отошел от дел, живет тихо-мирно, но иногда находит на него бзик. Тогда он достает свой нож и начинает его точить. Точит, точит, точит, а сам звереет постепенно. Кончается дело тем, что выходит на улицу и кромсает на куски первого попавшегося.

- И ему разрешают находиться на свободе?

- Немало, должно быть, золота перекочевало в чей-то карман. Так-то, вне обострения, он мирный, подобные приступы с ним случаются все реже и реже. Да и стар уже. Но! Ребята! Максимум внимания! Опасен по-прежнему xyжe клубка гремучих змей. Твердо, с соблюдением всех правил вежливости, препроводить в машину. Не пытайтесь обезоружить - вмиг вас на ленточки распустит. В машине он, как правило, фокусов не выкидывает. Но если сбежит - не сносить нам голов. Пока кого-нибудь не зарежет, не успокоится. Вопросы?

Вопросов мы не задавали. Я мысленно прикидывал свои возможные действия как бы и больного взять, и целым остаться. Патрик же, по-моему, просто проглотил язык от ужаса. Посинел он окончательно, предчувствуя скорый конец своей молодой жизни.

Я заботливо осмотрел пневматическое ружье, заправил несколько стрелок-шприцев убойной дозой снотворного, вложил одну в ствол. Водитель белыми губами пролепетал:

- Вы не промахнетесь, если что, сэр?

-Знать бы...

Прибыли. Патрик на заплетающихся ногах волочится в дом, добросовестно стараясь не опередить нас. Бог с ним, мне не привыкать. Не ему первому хочется спрятаться за моей хилой спиной.

Маленький сухонький старичок любезно встречает нас в прихожей. Одет он весьма претенциозно: ядовито-зеленый пиджак, малиновые брюки, бабочка в горошек. Руки затянуты в шелковые черные перчатки. Правая чуть на отлете. В пальцах вытанцовывает невиданную пляску до блеска отполированная сталь. Такого мне видеть сроду не приходилось! Нож то вертится пропеллером меж указательным и средним пальцами, то бабочкой порхает вокруг кисти. Только что лезвие выглядывало из кулака вниз - и вдруг оказалось сверху или щучкой выглядывает из-под мизинца. Виртуоз. Отступаю на шаг, держа ружье стволом вверх, палец на спуске. Выстрел мне ничего не даст - лекарство всасывается далеко не сразу. Клиент может и впрямь меня на ленточки успеть порезать, при таких-то талантах! Люси на моем плече, однако, сидит спокойно, не нервничает. Ей, конечно, легче, при ее размерах. Патрик подпер стену, чтоб не упасть, но героически бормочет:

- Сэр! Вы не окажете нам честь пройти в автомобиль?

Румяные щечки старика, окруженные белоснежными бакенбардами, недовольно шевелятся:

- Вы убеждены, что это необходимо?

- Совершенно необходимо, сэр!

- Как же не хочется мне в ваше заведение! Ну да что ж делать, я уж и сам чувствую - пора пришла.

Блеск стали в руке сливается в сплошное кольцо.

- А может быть, не стоит?

- Мы убедительно просим вас, сэр! - Патрик подает очередную реплику голосом, способным растрогать и нетопыря. Эк старается парень с перепугу!

- Что ж, если это неизбежно...

Старик семенящей походкой выходит из дома, аккуратно запирает левой рукой замок, двигается к автомобилю. Нож в правой не перестает вращаться ни на секунду. Вот мы уже у раскрытой дверцы салона. Патрик быстренько побежал в кабину, вскочил за руль, радуясь, что сохранил шкуру в целости.

О, черт! Старикан неожиданно ловким движением юркнул под днище машины и, проскочив под ним как белка, трусит мимо противоположного борта. Не успеть! Уходит! Уходит!

Такой прыти от Патрика не ожидал никто. С высоты кабины он с силой опустил кулак на лысину старца, выглядывающую из благородных седин. Дед упал, а наш орел обрушился на него сверху всей тяжестью своего молодого тела. Как-то в полете ухитрился еще и веревку с капота прихватить! Не успели мы обежать автомобиль к нему на подмогу, как он уже сам взялся связывать виртуоза ножа. Делал он это крайне непрофессионально, но качественно - просто обмотал веревкой вокруг тела, прибинтовав к нему руки, благо длина позволяла, и затянул узлы с такой силой, что сам чуть не лопнул от натуги. Закончив это мероприятие, Патрик отволок супостата к двери и зашвырнул на носилки. Тот лежал недвижно, тихо постанывая.

Мы аплодировали и громко пели хвалу нашему герою.

- Ты уж прости, бога ради, Патрик. Недооценила я тебя. Такого волчару взять! Это не всем дано!

Красный, вспотевший водитель отдувался и вытирал. лицо огромным клетчатым платком. Руки его ходили ходуном, ему было не до похвал. Взгромоздившись на свое место, он выдернул из нашей сумки бутылку пива, открыл зубами пробку и шумно осушил сосуд до дна единым махом.

- Шура, ты посмотри на торжество генетики! Ирландская кровь не может себя не проявить, это несомненно. Нет, Патрик, ты не безнадежен. Мы из тебя еще сделаем настоящего психиатрического работника!

С таким кадром на борту лучше ехать в салоне, к нему поближе - не дай бог, развязываться начнет. Перед тем как влезть внутрь, я наклонился и подобрал очередной боевой трофей. Скоро можно будет торговлю ножами открывать. Дома я, вообще-то, этак частенько и поступал.

Что-то не так! Я озадаченно рассматривал то, что подобрал с земли. Где там на ленточки распустить! Это же обычный столовый нож, каким и масло-то резать нельзя без усилия. Гнется, что твой картон, и тупее, чем я спросонок. Взглянул на врача. Люси каталась по полу салона, дрыгая лапками в неукротимом приступе смеха:

- Не-е-ет, я не могу! Как он его по лысине! Нет, я сейчас умру!

До меня начала доходить странность происходящего.

- Стой, стой! Это что же, он никакой не убийца?

- Ой, лопну! Ну какой он убийца! Фокусник он, цирковой жонглер в отставке. Когда от пьянства ему начинает казаться, что белые лошади по потолку ходят, он сам нас вызывает. Нет, как он на него! А ты-то, с пушкой, - как только не пальнул!

Лицо водителя вытянулось. В глазах его занимался серый холодный огонь обиды.

- Значит, это все была ложь? Вы меня разыграли?

Люси прекратила смеяться, запрыгнула в кабину и взялась своими маленькими лапками за ручищу Патрика.

Она внимательно посмотрела ему в лицо. и строго произнесла:

- Да, брат. Это розыгрыш. Но ты об этом не знал. Для тебя это была настоящая схватка. И этот первый бой в твоей жизни окончился твоей победой. Неподдельной победой, понимаешь! И я уверена, что теперь ты и в реальной боевой обстановке не испугаешься и не растеряешься. Так ведь? Ведь так?!

- Притом ты не зря старался, - счел нужным вставить словцо и я, - он же на самом деле ушел бы от нас. Пусть он и не опасен, но последнее дело, когда от психбригады больные убегают!

- Так что сердиться не надо. Хуже было бы, если б ты сробел, и я тебя под настоящий нож подставила. На тебе ж не написано, какой ты орел! Мир?

- Мир! - объявил Патрик уверенно.

-А как насчет пивка для закрепления дружеского союза? - осведомилась мышка.

Пилот махнул рукой и принялся откупоривать бутылки - теперь цивилизованно, ножом.

- Нет, у парня положительно хорошие задатки, - негромко заметила мне в ухо Люси, - их только развить надо.

- А мои?

- ?!

- Ну я-то зачем с винтовкой, как чучело, бегал?

Люси отхлебнула из мензурки, подумала и объяснила серьезно:

- А чтоб служба медом не казалась.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Гора с горой, а психиатр с психиатром... На узком проселке - две машины лоб в лоб. Съезжать на топкий луг никому неохота. Либо им пятиться сотню метров до перекрестка, либо нам столько же до сухого места. Кричу:

- Вы на или с?

- С вызова.

- А мы на вызов, так что давай назад.

- У тебя вездеход, тебе легче. Если что, не застрянешь.

Люси решительно полезла из кабины наводить поря док. Вдруг - радостный крик:

- Да это же моя любимая мышка!

Оказалось - коллеги. Пара жилистых ребят моих лет, тертого вида. Не успел с ними познакомиться, на перекрестке тормозит еще один автомобиль и суровой внешности дама машет рукой, направляясь к нам. С ней мужичок постарше, ладони - что лопаты. Повылезали и водители.

Три психиатрические бригады на столь малом пространстве - тяжелый клинический случай. Самопроизвольно возникла не то конференция, не то банкет. Словом, клуб по интересам. Вот уже и солнышко вроде засветило ярче, и луг не такой уж сырой. Присесть поговорить, во всяком случае, можно.

У мадам Натали и ее фельдшера Хосе в машине, правда, груз. Груз время от времени начинает голосить, и Хосе прерывает на минутку разговор, чтобы заглянуть в салон. Его визита туда хватает минут на двадцать тишины, потом приходится повторять. А в целом душевно. Бригада, с которой мы не могли разъехаться, оказалась понаслышке мне знакома: врач Сейфулл-оглы и фельдшер Джонс, до сих пор не подозревающие о недовольстве начальства их методами работы. Это сколько ж они на базу не заезжали?

- А что там делать? Мы лекарств почти не трогаем. Вот когда отписанные карточки весь салон заполонят, тогда, может, заедем сдавать, - смеются, - а кто недоволен, сам пусть повоевать попробует.

Люси немедленно изложила страшную рассказку о пленении достопамятного Кабана, привирая безмерно.

- Послушать начальницу, так Рэмбо передо мною просто котенок. А я до сих пор как вспомню, коленки подгибаются.

- Не бери в голову, бери в рот, - отмахивается Хосе и сует мне в руку наполненный стакан.

Девять человек долго не в состоянии поддерживать общую беседу. Жидкостей и харчей еще не сильно убыло, как компания распалась на три группки. По должностям - интересы.

Водители:

- И вдруг как заскрежещет!

- Ясно, опять коренной...

Врачи:

- Да не признаю я МДП как самостоятельную нозологическую единицу! Это просто один из шизофренических синдромов...

- Разные психиатрические школы по-разному подходят...

Фельдшера:

- Ну не мог я такого стерпеть! Раз уронил поганца, другой, а моя и говорит...

- Ты прав, хамье лечить нужно...

- Господа доктора! Предлагается тема для диссертации: "Клиническое применение оплеух при лечении психопатии".

Народ смеется.

- А что, некоторым и впрямь показано. В терапевтических дозах, разумеется.

Хорошо сидим!

После Люсиной рассказки о троекратно давившейся бабусе и невиданном рецепте разговор плавно сполз на суициды. Самоубийства то бишь. Незаконченные, естественно. Кто это дело до конца довел, к тем труповозку вызывают, а не психбригаду. Один мой знакомый санитар из дурдома с многодесятилетним стажем на слово "суицид" презрительно махал рукой и непререкаемо заявлял:

- Суицид на кладбище лежит. А это все показуха. Ну, не совсем так. Бывают у людей и осечки. Так, один кадр проворовался по-крупному. Рассудив, что ему один черт до могилы за решеткой куковать, а с семьи взыскивать не будут, решил быстренько издохнуть. Своя логика в этом есть - срок расхитителям обычно дают вместе с конфискацией неправедно нажитого, а наворовано было столько, что не детям - внукам хватит.

Обставил все серьезно. Влез на перила балкона немалого этажа, на шейку петлю добротно намыленную приладил, да в лоб себе - пулю. Не застрелится удавится. Не удавится - всмерть разобьется. Триста процентов гарантии. Ан нет, не вышло! Пуля, скользнув по лобной кости, обогнула череп и застряла под шкурой за виском. Рука, что ль, дрогнула. Веревка обрывается, и клиент, сломав два ребра, приземляется парой балконов ниже. Так и завернули полисмены миляге ручонки за спину, в "воронок" поволокли. Сгинул в тюряге, болезный, семья по миру пошла.

Рассказов о самоубийцах и самоубийствах припасено у каждого немало. А уж я-то тут - король! Чай, не один год в профильном отделении для самоубийц при столичном Институте "Скорой помощи" напрягался! У меня даже собрана была объемистая коллекция предсмертных записок. Жаль, жена ими печку растопила. Решила, что на мою психику плохо влияют. Бог ее знает, может, и права была.

Словом, разговор продолжается. Уровень жидкости в имеющихся емкостях неуклонно падает. Всем интересно. Всем есть что поведать друг другу.

- ...карбофос лакал. Целый пузырек сожрал. А чтоб проскочило легче, черемшой закусывал. Прикинь, каково нам желудок промывать было! Зонд этой дрянью засоряется поминутно. Мы его туда-сюда, туда-сюда. То засунем, то вынем, то обратно засунем. Дух стоит убийственный. Мы в тазик с промывными водами поблюем, побьем дурака с досады и дальше моем...

-...охранники молодые попались. Ретивые. Ну буквально все поотбирали! Вот лежит он на нарах и думает, как жить дальше. А картинка-то мрачная: всем известно, каково в тюрьме насильникам. Тем паче тем, кто детей насиловал!

Слышит охрана чавканье. Громкое такое, аппетитное. Сперва не обратили внимания. Продолжается. Озадачились: что бы это ему кушать?. Ведь нет ничего. Глядь - а он локтевой сгиб себе грызет. Я приехал - ужаснулся. Дыра в кулак, и все вены уже снаружи. Чуть-чуть догрызть не дали, а то еще бы пара укусов...

- ...смирный такой дедулька. Тихий, безобидный. Сидит-посиживает у окошка, газетку читает. Палату свою прибирает, за всеми посуду моет, лежачих кормит. Чуть ли не на выписку уже готовили. А он, злодей, подобрал где-то от расчески зубок, наточил на батарее и шизофренику с переломом ноги в ухо всадил со всей дури.

В отделении крик, шум, все сбежались. Пока то да се - исчез дедулька. Уж как он через три двери прошел - до сих пор загадка. Только через пару дней нашли его в парке за старым корпусом. Висит на каштане, посинел, уже попахивает.

Ну, я, как бобик, и пошел за выговор расписываться. Начальству по барабану, что я вообще в приемном дежурил - всей смене по выговору, а ответственному - строгий...

- ...и хирурга не беспокоили. Такое дерьмо сами как-нибудь зашьем. Царапины неглубокие, как правило, штопать несложно. А анестезии в нем и так пол-литра минимум....

- ...не скажи. Тоже так думал, а глянул - там концы сухожилий торчат. Уж тут хочешь не хочешь...

- ...коллега хренов. И не с чем-нибудь капельницу, а с такой дозой ганглиоблокаторов, что неясно, где и спер-то столько. А внутрь - для верности спирта стакан и полную пачку...

- Что там про спирт? У меня в стакане сухо.

- А вот я, коллеги, видел суицидальную попытку отравления коньяком.

Дружный гогот. Деревья ходят ходуном, и автомобили качаются на рессорах.

- Зря гогочете. Абсолютно непьющая дама, чья максимальная доза спиртного не превышала полбокала шампанского на Рождество и день рождения, стрескала литр коньяка. Молодой любовник, видите ли, бросил. Ну, жизнь кончена. Так ведь впрямь чуть цели не достигла! Кома хорошая была, возились с ней полночи, да и потом не в дурку повезли, а в реанимацию.

- Коньяк-то хоть добрый был?

- "Реми Мартин", ни больше ни меньше!

- О-о, - застонали все коллеги, - нас бы кто отравил!

Люси потребовалось отдельно пояснить:

- Ну, это как для тебя "Гиннес".

- Насчет смеха. Представьте: суицидальная попытка отравления слабительным. Девять упаковок.

- Гы-ы! Га-а!

Трава ложится плашмя, и ампулы скачут в ящике. Зверье тикает со всех ног, подозревая землетрясение.

- Вот и мы так ржали. И Абрамыч икать со смеху начал. А персонал в родном заведении от веселья на полсуток работоспособность потерял. Заезжаем через пару дней - как там засранец? Помер, говорят. Как так? Да обыкновенно. Так его несло, что кишечное кровотечение открылось.

-Бр-рр... Такой смерти не позавидуешь. Коньячком-то травиться слаще!

Лужок вновь огласил вопль. На сей раз его интенсивность была особенно велика. Создавалось впечатление, что клиента пытает бригада гестаповцев.

- Ох, я тебя... - мечтательно бормочет Хосе, направляясь к автомобилю, открывает дверцу. Клиент, выпучив глаза, стремглав вылетает из транспорта и, завывая нечеловеческим голосом раненой гиены, несется неведомо куда.

Куда ж ты собрался, родной? Не въезжаешь в ситуацию! Все дружно повскакивали на ноги, в руках, как по волшебству, возник инструмент - дубинки, баллончики, наручники. Незавидна твоя участь, дурашка. Бегать - это больно.

Родимый подлетел к чахлым кустам, повозился что-то. Мы услышали плеск изливающейся под солидным напором жидкости, стенания:

- Нет сил, господа, нет сил, простите! Столько часов взаперти, не .могу больше...

Не застегнув порток, побрел обратно, на казнь. Казнь отменили, ограничившись направляющим обратно пинком. Все ж порядок должен соблюдаться.

- Коллеги, засиделись мы что-то. Пора и честь знать. Работа стоит. Вон Люси на вызов собиралась.

- Да он рассосался уже, поди.

- Вот бы так в нерабочее время, в спокойной обстановке...

Все замолчали, на минутку взгрустнув. Не будет у нас ни свободного времени, ни спокойствия. Только вот такие ворованные, краткие мгновения - если повезет...

- "До свидания" не говорить! - предупреждает кто-то. Ага, плохая примета.

Хлопки мужских ладоней. Поцелуи в щечки дам. Щелчки дверных замков. Моргание фар. Мяуканье сирен. И - разошлись кто куда.

Стой, стой, мы ведь разъехаться целый час не могли - как же это сейчас за мгновение вышло?

Полусонная веревка трассы петлями наматывается на ось вездехода. Впереди столб света от фар, а слева и справа - две сумеречные молчаливые стены. Белые палочки разметки защелкиваются монотонно под левое колесо. Дремотно. Взгляду не за что зацепиться, голове нечем заняться. В сонные мозги лезет постороннее:

Колючую грань бокала

Тревогой красит рассвет.

Сегодня ты все мне сказала,

Спасибо за честный ответ.

Не знаю, быль или небыль,

Просто ль вообразил,

Но было распахнуто небо,

И мир ослепителен был.

Смеялись березы весело,

Плясали в твоих глазах,

Падал в болото месяц,

Путался в камышах.

Кони бродили за речкою,

Вечер - для нас двоих... .

Краткими были встречи.

Не стало теперь и таких.

Только выглянул лучик

И спрятался между туч.

Если судьба - наручники,

То есть ли к наручникам ключ?

- Совсем ты, Шура, раскис.

- Да сердце болит что-то.

- А оно у тебя есть?

- Должно быть.

- Эт ты зря. С этим органом на "Скорой помощи" лучше не работать. Тем более здесь.

-Люсь, а ты вспоминаешь что-нибудь? Ну, хоть иногда?

- Что именно?

- Свой дом, свой мир, жизнь...

Ну что ты плачешь, маленькая мышка? Не надо, не плачь, прошу тебя. Прости, я не хотел сделать тебе больно...

А как же сердце?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Сон не сон, явь не явь. Так, дремота, морок. Мышка, наплакавшись досыта, влезла в перчаточный ящик и спит, зарывшись в чистую ветошь. Моя башка клонится на капот неудержимо. Патрик периодически клюет носом, при этом автомобиль выписывает на асфальте дуги. Пытаясь бороться с одурью, он начал насвистывать что-то бравурное, но выходил вместо желаемого протяжный грустный блюз.

- Ты это прекращай, - ругаюсь лениво, - денег на бригаде не будет. Хватит мучиться, становись в сторонку и кемарь. Неча гореть на работе. Пара часов сна еще никому не вредила.

Патрик обиженно побурчал что-то на тему, что он-де вполне свеж и еще может, но на обочинку отъехал с видимой радостью. Уронил стриженую голову на баранку и выключился тут же. Пора и мне. Перебраться, что ли, в салон, вытянуться на носилках? А, лениво. И так сойдет...

Вялые мысли перемешиваются причудливым калейдоскопом. Удивительным образом во сне всему находится свое место. Ревущий Кабан, приколотый к стене, вырывает из щеки окровавленный нож, роняет его на пол. Гномик в цирковом костюме подхватывает оружие, сияющей бабочкой клинок танцует вокруг перчатки. Бабочка взлетает, перепархивает к плачущему лицу Дженни, вонзается ей в грудь. Она падает, и я вижу, что это Нилыч со страшными ранами лежит на темной траве.

Проснулся в поту. Утерся. Бормочу: "Сон страшон, да Бог милостив", проваливаюсь обратно. Кошмары последних дней смыкаются в нечто уж вовсе фантастическое.

Вездеход стоит на поверхности огромного сияющего зеркала. Нет, не льда, но на настоящем зеркале гигантских размеров из отполированного металла. Кажется, даже различаются вдали завитки резной рамы. Я бьюсь, пытаясь вырваться из стального захвата, но тщетно - мои кисти крепко прикованы наручниками к дверце автомобиля, короткая цепь пропущена через ручку.

Неожиданно на поверхности зеркала рождается из ниоткуда грациозная кошачья фигура - Владычица Ночи тихо приближается ко мне, вкладывает в мою ладонь маленький ключик и вновь исчезает. Я ковыряюсь в замке неловко, ключ выскальзывает из рук и летит, летит вниз, разбивая зеркало пополам. Мой вездеход, вместе со мной, болтающимся на ручке, рушится на глыбу мягкого сыра. Я проваливаюсь в нее и погружаюсь в пористые недра, глубже, глубже - к царству полного мрака.

- Господи! - закуриваю трясущимися руками. Вот уж воистину: подольше поспится - корова в лаптях приснится! Бригада сопит во все носовые завертки. А тут уж и не до сна. Привидится же, тьфу-тьфу! Выбрался наружу немного поразмять затекшие члены, тихонько прикрыв за собой дверь.

Ночь тепла и влажна. Тьма вокруг нема и загадочна. Небо беззвездно. В переплетении черноты можно вообразить себе все, что угодно. Есть нечто первобытное в таком ночном безлюдье.

Занятый собственными переживаниями, я вдруг понял, что совершенно не представляю себе нашего местонахождения - что это вокруг? Лес, равнина, озера? Ежу ясно, что не город и не пустыня, а в остальном - загадка. Что там толковал Нилыч, покойник, о лесных напастях? Не прихватить ли из машины автомат? А много он мне прошлый раз помог? О неприятном думалось почему-то в сослагательном наклонении, настоящего страха темнота не вызывала. Билось, не отпуская, назойливым рефреном в висках стихотворение:

Если судьба - наручники,

То где от наручников ключ?

- странным образом ассоциирующееся со сном, примерещившимся мне только что.

Я повторил его от начала до конца мысленно, затем прочитал вслух, обращаясь к густому мраку. И даже не вздрогнул от мягкого голоса, прошептавшего мне прямо в ухо:

- Какие у тебя все-таки грустные воспоминания, Са-ша...

Ответил, точно зная, с кем разговариваю:

- А это не воспоминания, милая. Это как раз стихи.

- Разве? А мне показалось...

- Да, пожалуй, ты права. Разницы никакой. Где ты, Лина? Я бы хотел взглянуть на тебя.

- Это невозможно. Здесь не моя территория. Но я тебя вижу прекрасно. Что за задачу задал ты себе, колдун с именем волны? Для чего искать ответ, который тебе прекрасно известен? Дверей-то полным-полно, и не все плотно закрыты. Щели в любой двери есть. Но даже в приоткрытую не зайти без ключа... Существуй такая возможность, я бы не оказалась тут взаперти. Великое множество миров один прекраснее другого ждут меня, а я сижу у порога, словно кошка, надоевшая хозяевам. Ключ! Вся сила в ключе! Иначе двери открываются только внутрь впускают, но не выпускают. Наружу никак не получается.

Я вдруг представил себе дорогу, по которой мы ехали, но по бокам ее не полотнища темноты, а вполне осязаемые высокие стены со множеством дверей или даже ворот. За каждой - свой мир. Где-то есть проход и в мой?

- Я же говорила, что ты и без меня знаешь ответ на все свои вопросы. И знал всегда. Странный ты все-таки колдун, Саша. До такой степени пренебрегать данной тебе силой! Все равно что сидишь голодным на мешке с едой. Я буду счастлива, если тебе чем-нибудь поможет это знание. Мне не помогает... Жаль, что нельзя оказаться сейчас рядом. Я часто думаю о том, как ты прикасался ко мне...

Мне вспомнилась гибкая сила грациозного тела, упругость ушей, бархат играющей серебряным огнем шерсти. Мысленно я провел рукой от выемки между лопаток до основания хвоста, почти физически ощущая под тонкой шкурой кости позвоночника.

- Спасибо, Са-ша, - прошелестел голос Владычицы Ночи, - мне очень сладко. Но я мечтаю, чтобы ты дотронулся до меня на самом деле. А теперь прости. Я вынуждена покинуть тебя. Удачи тебе, носящий имя прибоя.

- Счастливо, Лина! - воскликнул я и почувствовал, что она пропала.

Ночь остыла, мрак загустел. В кабине зажегся свет.

- Эй, Шура! Что это с тобой? Ходишь взад-вперед, бормочешь что-то. Чем за? В смысле, зачем?

- С голосами разговариваю.

- А, ну это дело серьезное. Таблеточку от голосов поискать? - участливо поинтересовалась маленькая начальница.

- Обойдусь! - буркнул я и полез в тепло кабины.

- Фу, невежа какой! - Видя мое нежелание беседовать, Рат взялась за писанину, благо что машина стояла, писать удобнее.

Патрик очнулся с рассветом, когда первые лучи восходящего солнца уткнулись ему прямо в физиономию. Он открыл глаза и неожиданно громко чихнул, потешно сморщив нос.

- Куда едем? -немедленно по пробуждении осведомился наш пилот.

Мышка огляделась с преувеличенным вниманием.

- Да вроде никуда не едем. Стоим пока.

- А куда ехать надо? Мы пожали плечами.

- Отзванивались?

- Не, ну мы, конечно, психи, но не до такой же степени! Не завтракамши, за куст не сходимши, еле глаза продрамши - какой отзвон? У тебя с головой как?

- Виноват, госпожа Рат, мэм. Больше не повторится.

- Слушай, здесь не армия. Нет тут мэмов и сэров. Я - Люси. Он - Шура. И все тут! Так и зови. Вопросы?

- Никак нет, госпожа Рат, мэм.

- Тьфу!

Остатки припасов убраны в желудки. Кустик обильно полит.

- Звоним или не звоним?

- Давай.

- А где мы находимся?

- ??

- Ox... - Я так привык к превосходному знанию местной географии у здешних шоферов, что видеть недоумение Патрика было мне дико. Вот еще забота на мою голову!

- Слышь, Патрик, ты что, вообще не выезжал на своем танке из гаража, что ли?

- Ну почему, сэр... Только не часто, это правда. Я в основном начальство в зону военных действий возил.

- Они-то что там забыли?

- Так они же с тамошним командованием вот так (показал как), водку пьют и к какому-то Зеркалу шастают. Одна шайка, словом.

Я был так раздосадован потерей ориентировки в пространстве, что не отреагировал на очередное упоминание о Зеркале, хотя оно не потерялось, а ушло куда-то внутрь, присоединившись ко всем прочим непоняткам с дверями, ключами и остальным безумием.

- А кроме этого ты что-нибудь делал?

- Так точно, сэр. В остальное время я - дежурный тягач. Кто где застрянет, так меня туда - выдергивать.

- А добирался как?

- Диспетчер подсказывал, сэр.

- Горе ты мое...

Люси наскучили бесцельные вздохи, и она внесла конкретное предложение:

- Значит, так. Перемещайся прямо по дороге, покуда не найдем, к чему привязаться. Ориентир какой-нибудь. Вперед!

- Есть! - вскричал Патрик, радуясь ясности задачи, и двинул несчастный аппарат, куда сказано.

Вышедший откуда-то приземистый шестилапый зверь с постной мохнатой мордой внимательно прочитал украшающую нашу машину надпись "Санитарный транспорт" и, не найдя в ней ничего для себя интересного, уныло зевнул нам вослед, демонстрируя устрашающие желтые клыки.

По прошествии некоторого времени дорога вывела нас в просторную долину, со всех сторон окруженную пологими зелеными холмами. Шоссе пересекало ее, теряясь где-то на горизонте. Центр долины занимало почти идеально круглое озеро невозможного в природе густо-оранжевого цвета. У ближнего к нам берега поднималась вверх исполинским указующим перстом голая скала, протыкая острием вершины облака.

- Замечательное место для суицида, - заметила начальница, - взобраться на макушку - и башкой в озеро. Тем паче цвет у него такой приманчивый.

- Одна загвоздка - как туда попасть. По такому столбу ни один альпинист не залезет.

- Ну и замечательно. Раньше сорвется - раньше цели достигнет. А? '

- Ага. Только вот жилья поблизости не наблюдается. Как узнаем, где мы?

- А ты карту еще не пропил? Столь приметный столбик не может там не обозначаться. Да и водоемчик... Спорим на пиво, что он будет обзываться озеро Оранжевое? Если да, то я за твой счет угощаюсь, если нет, то ты мне за пивом бежишь. Замётано?

Я не сразу оценил словопостроение мышки, а когда осознал смысл сказанного, то мог лишь покрутить носом:

- Ловка!

- Стою на том! Так что там с картой?

Я пошарил за сиденьем. Планшетка из самолета нашлась сразу Открыл, ловя на лету выпавшие из нее листочки с обгорелыми краями. А я и забыл про них! Должно быть, немаловажные были документы, если их перевозили в таком дорогом и хитроумном кейсе, да еще и пристегивались к нему. Ладно, на досуге почитаю. Если он будет, этот досуг. Развернем-ка то, за чем лезли. Хорошие карты, подробные. Даже отдельные строения обозначены.

- Шура, я что-то не пойму.

- В чем дело, начальница ?

- Не такие они, как должны быть. Где, скажи на милость, здесь сектора? Поверхность изображена так, словно она цельная, координатная сетка абсолютно произвольная. Как можно определиться по карте, если граница сектора лежит так. - Люси пристроила хвост наискосок листа, иллюстрируя свои слова. - Вот произойдет перемещение и что получится? Полсектора на этой странице, полсектора - незнамо где.

- Я не настолько хорошо представляю себе этот мир, чтобы спорить с тобой. Поэтому вынужден согласиться. Но скажи, доктор, а тебе не приходило в голову, что эту карту и рисовали с нормальной неподвижной земли? Ведь в моем родном мире, в твоем, да, поди, и во всех прочих, земная кора не движется по пять раз на дню, а? По-моему, как раз все эти перемещения - дело абсолютно ненормальное. Я, когда первый раз услыхал о них, долго в себя прийти не мог. И до сих пор дико.

В разговор вмешался Патрик:

- Я полагаю, это справедливо, мэм. Осмелюсь заметить, честный кусок земли не должен бегать туда-сюда. Если бы наше картофельное поле там, дома, в Ирландии, так себя вело, то нам бы никак не прокормиться было, госпожа Рат, мэм. Я, к примеру, иду его поливать, а оно сбежало в другое графство. Ужас!

Люси почесала задней лапкой за ухом.

- А ведь вы правы, ребята. Я так давно здесь торчу, что вовсе мозги набекрень съехали. Что ж получается, здешний мир не всегда был таким?

- Выходит, так.

- Интересно, с чего бы он взбесился? Это не по нашей части? Может, ему успокоительного прописать покруче, так он и дергаться прекратит, а? Ну, хорошо. Тогда кажите, где на этой карте мегаполис? Он-то куда испарился?

- Наверное, карта старая, мэм. Может, его в то время еще не построили. Вот же, видите, городки небольшие есть.

- Да, парни. Уели. Что-то я сегодня не в разуме, соображаю туго. Два: ноль в вашу пользу. Раз такое дело, то пиво с меня. Заслужили честно. Остается надеяться, что скала не выросла здесь после создания данного шедевра картографии.

- Не должна бы вроде.

- Тогда ищите.

- Зенит, ответь Зениту Прокоп-Бенедикт один-девять!

- Слышим вас, один-девять.

- Свободны.

- Где вы находитесь, девятнадцатая?

- Зенит, мы стоим приблизительно в двух милях к востоку от озера Кирпичного (Люси, ты проспорила).

Диспетчер очень долго соображала, где такое озеро может находиться, наконец родила:

- Пауль-Борис один-девять, как слышите Зенит?

- Слышим вас.

- Один-девять, мы тут всей сменой гадаем, помогите решить задачку: как вы там оказались?

- Дать трубку Патрику?

- Ах да, черт, забыли. Нам все ясно, девятнадцатая. В вашем районе жилья нет, так что вызовов тоже нет. Выезжайте из долины, уходите направо (следует подробное описание дороги, явно рассчитанное на Патрикову бестолковость), у Лучков отзвонитесь повторно. Как поняли нас?

- Выполняем.

- Им все ясно. А вам, глубокоуважаемый погонщик сего почтенного тарантаса? - уколола пилота Люси.

- Так точно, мэм. Виноват, мэм.

- Шура, а почему ты строем не ходишь? Вот, бери пример с Патрика. И вообще мне, кажется, пора присваивать звание "генерал от психиатрии", раз у нас вместо бригады казарма.

- Я могу со всей определенностью из списка возможных причин вашей, госпожа генерал, смерти одну исключить.

- Докладывай.

- Скромность.

- Р-разговорчики! Как насчет пары нарядов вне очереди? По мытью салона, скажем?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

А почему бы мне не посмотреть горелые документы, покуда есть время? Может, их давно пора в окошко отправить, а может, наоборот, что-нибудь полезное вычитаю.

Хрупкие, пожелтевшие от времени и огня листочки норовили рассыпаться в руках, опадая бумажной трухой на брюки. Люси к моему занятию интереса не проявляла, коротая время традиционным образом - глядя сны в перчаточном ящике. Неизбежные в любой машине гаечки и сломанные ручки, пребывавшие там, она давно уже повыбрасывала, натащила ворох тряпочек и отдыхает с комфортом. На особо тряских дорогах мышка требует закрыть крышку отсека, чтоб не выпасть ненароком.

"...достаточно цивилизованны. Немногочисленность коренного населения позволяет предположить, что больших проблем с колонизацией не будет. При несовершенстве туземной военной техники гипотетические очаги сопротивления подавить не составит труда. В то же время полное истребление местных жителей нецелесообразно, ввиду природного знания ими различных форм и явлений "просачивания", обусловливающих своеобразие местной фауны и флоры, если данные термины здесь уместны.

В связи с невозможностью однозначного отнесения многих встречающихся образцов жизни к группам традиционной классификации, мы для описания их предложили бы термин "демонология"... (выгорел большой кусок)

...как "драконов", "русалок", "гномов", "призраков" и т. п. Не следует отождествлять указанные формы разумной, неразумной и полуразумной жизни с соответствующими сказочными персонажами или тем более приписывать им аналогичные этим персонажам свойства. Наименования даны условно, в связи со значительным внешним сходством... (горелая дыра) ...безусловно, не местного происхождения, о чем прекрасно осведомлено коренное население, научившееся сосуществовать с таковыми и избегать их опасной деятельности, одновременно используя полезные свойства.

С высокой степенью вероятности мы допускаем, что явление "просачивания" происходит из нескольких разных миров (количество нуждается в уточнении), о чем свидетельствует огромное многообразие вышеуказанных форм жизни, не могущих совместно..." (далее все сгорело, конец фрагмента).

"...объект поклонения местного населения - кристалл, именуемый ими "Ключ Богов". Вращение данного кристалла обеспечивает возможность проникновения в то или иное измерение с последующим переносом в один из сопредельных миров либо из такового. Предположение, что "Ключ" является не более чем индикатором, указывающим, которые из "проходов" открыты в настоящий момент, опровергается многочисленными документальными свидетельствами, каковыми распологает коренное население, о попытках, предпринимавшихся в разное время с целью остановить вращение кристалла. Из указанных свидетельств следует, что, несмотря на то что кристалл всегда разрушал установленные на его пути препятствия, в период этих кратковременных задержек всегда фиксировалось временное изменение параметров открытия и закрытия "проходов"... (бумага обуглилась, сделав часть текста нечитаемым) ...сравнить с транзитным вокзалом, на который прибывают и откуда убывают поезда в строго определенное время. За исключением "работников вокзала" (т. е. коренного населения и местных форм жизни), все остальное - не более чем "транзитные пассажиры". Данная аллегория, как нам кажется, достаточно хорошо описывает основные характеристики этого мира... (обгорело) ...задачей является обеспечение возможности произвольного перемещения кристалла в соответствии с имеющимися требованиями и неподвижность его в остальное время. Основные силы должны быть направлены на решение именно этой задачи.

В заключение мы считаем уместным упомянуть о бытующей в отдельных местностях легенде, восходящей к отдаленным историческим временам. В ее основе лежит обладание неким перстнем, в который вмонтирован фрагмент вещества, аналогичного веществу кристалла "Ключ". С его помощью возможно свободное проникновение в данный мир и обратно, но лишь для обладателя и тех, кто находится с ним в момент проникновения в одной повозке, если таковая имеется. Иные объекты перемещать якобы нельзя. Достоверность реального существования перстня не доказана, но сам принцип использования подобного фрагмента для транспортных... (далее сожжено) ...не представляется возможным изъять образцы вещества кристалла без нарушения его свойств. Поэтому не следует подвергать столь ценный артефакт риску, но, безусловно, надлежит приложить усилия к поиску других (дырка) с аналогичными сво..." (конец фрагмента, оставшаяся часть листа черной сажей оседает на пол кабины).

Патрик настойчиво теребит меня за рукав. Похоже, давно уже теребит. С сожалением отрываюсь от увлекательного чтения.

- Сэр, нас вызывают.

Смотрю на него тупо, никак не могу включиться.

- База ищет ПБ-девятнадцатую, сэр!

.Снимаю трубку рации.

- Ну, наконец-то. Мы вас обкричались. Где находитесь, девятнадцатая?

Озираюсь, ориентируюсь, соображаю.

- Зенит, мы вас только услышали. Должно быть, рация барахлит. Мы почти на месте, с полмили до въезда в Лучки. Что, работа образовалась?

- Записывайте: Озера, поселок... Ах да. Ладно. Поедете так (длинно объясняет как): от первого перекрестка налево, потом вдоль реки, там свайный поселок. Это и есть Фишеч. Как поняли, один-девять?

- Поняли, а что в поселке?

- Как понял ваш водитель?

Патрик уныло кивает, приходя к правильному выводу, что диспетчер считает его законченным идиотом.

- Понял он, понял. Что за вызов, объясните. Фамилия, адрес, повод?

- Не сомневайтесь, фамилий и поводов будет выше крыши. Срочно дуйте туда и стойте в поселке на виду. Все проблемы по вашей части решайте на месте. У старосты телефон есть, прибудете - позвоните, проинструктируем подробнее. Вам все ясно, Пауль-Борис один-девять?

- Приняли, выполняем.

Вдогонку в эфире прорезался голос взявшего рацию старшего врача:

- И если сказано "срочно", значит - "срочно". А то знаю я вашу психиатрическую расторопность!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Патрик пришпорил скакуна. Стрелка спидометра послушно переползла с отметки "сорок" на "шестьдесят". Он определенно мыслил бронетанковыми категориями скорости. Взъерошенная начальница, зевая, вылезла из своего тряпья, повисела вниз головой, обмотав хвост вокруг ручки над ящиком, почистилась. Перепрыгнув ко мне на колени, она полюбопытствовала:

- Далеко послали?

- Шефа далеко, а всех нас - в Озера.

- И кто там нас хочет?

Я пересказал услышанное, добавив:

- Когда мы Дженифер высаживали, там что-то толковали об эпидемии в Озерном крае. Может, с этим связано?

- Ага. Вирусная шизофрения, - насмешливо фыркнула начальница, - летучий штамм шизококка. Приедем - увидим. Нечего голову ломать! Съестное какое-нибудь есть?

Я отрицательно покачал головой.

- Так. Бригада не выполняет основную из своих функциональных обязанностей. Не кормит доктора! Совсем уже обленились, мышей не ловите.

Я приподнял Люси за лапки, подбросил в воздух и подхватил, спрятав в ладонях так, что только умная мордочка осталась снаружи.

- Обижаешь, начальница. Ловлю, как видишь.

- Лучше поймай что-нибудь на обед.

Патрик молча изумлялся этой явно неуставной форме наших взаимоотношений.

Когда-то, много лет назад, только придя на "Скорую", я и сам этому дивился. В психиатрической больнице, где я служил долгое время перед этим, существовала строгая иерархическая лестница.

Санитары почитали медсестер за высших существ, чьи веления не только не обсуждались, но даже исполнение оных без должного благоговения греховно.

Ответственный фельдшер смены являлся, вне всякого сомнения, наместником Господа Бога на земле. Сколь сложный вопрос ни требовалось бы решить, шли к нему (вернее, к ней - в моей смене эту должность занимала дама, о которой я уже упоминал как-то), без тени сомнения в его компетентности и правомочности окончательных суждений.

Дежурный врач - о, тот выше самого Вседержителя! Бели имя Божье еще можно упомянуть в сердцах, то попробуй разбудить дежурного врача.

- Что-о? - грозно вопросит он.

- Да, понимаете ли, такое дело... Извините, пожалуйста, но небо на землю упало... - робко пролепечет разбудивший.

Неминуемо воспоследует грозная начальственная брань, и в заключение ворчание:

- Совсем одурели, меня по таким пустякам трогать! Быстро поставить на место!

И - поставят. И-не увидишь, что падало. А за доктором утром уберут постель, и он, выкушав чаю, пойдет жаловаться заведующему, что за тяжелое дежурство ему досталось.

А уж заведующий! Нужно было видеть его обход. Больных выстраивают у тумбочек по стойке "смирно", старшая сестра записывает в блокнотик каждое высокое "кхе", а рядом свита лечащих врачей... Неописуемо!

Процесс шел, все проникались значимостью заведенного порядка - к общей пользе больных и персонала. Такой порядок можно было не любить, но невозможно было не уважать. В нем есть свой глубокий смысл - когда роли четко распределены... короче, "по уставу жить - легче служить".

От простоты нравов на "Скорой" сначала я обалдел. Водитель, который, по моим представлениям, должен пребывать в служебной иерархии ниже санитара, может во всеуслышание сказать доктору: "А не пошла бы ты, Мань-ка, туда-то! Мне надо в одно место (верст за десять) по своим делам заехать". Фельдшер объявляет врачу непосредственно у постели больного: "На черта ему это делать? С него и магнезии хватит! Дурак ты, Ванька, что на всякую хрень дефицит расходуешь".

Ну, положим, это крайности, свидетельствующие о слабости позиции начальника, умеющего навести порядок у себя на бригаде. Но тем не менее обращение на "ты" и обсуждение лечебной тактики в произвольных выражениях (что значит - не слишком их выбирая) было в порядке вещей. Конечно, толковый фельдшер в присутствии пациента не позволит себе критики в адрес доктора, но после - в машине, курилке либо за чаем - выскажет все, что думает. При наличии такой свободы в обращении снизу вверх про обращение сверху вниз и говорить нечего.

Не сразу приходит понимание причин. А все просто.

Первое. Коллектив, выполняющий конкретное задание - полученный вызов, невелик. Водитель, врач или фельдшер - три, редко четыре человека. Долгое сохранение формальных отношений в столь тесной группе работающих и живущих рука об руку людей, как бригада "Скорой", говорит скорее всего о скрытой (в лучшем случае) неприязни друг к другу Если ее нет, то теплые дружеские связи вырастают очень быстро. Хорошая, слаженная бригада - почти семья.

Второе. На "Скорой помощи" нет такого четкого разграничения обязанностей, как в стационаре. Как правило, у кого руки свободны, тот и делает то, что нужно. Покуда фельдшер вводит больному одно, врач набирает в шприц другое. Пока один накладывает шину, другой собирает капельницу. И так далее.

Третье, и главное. Каждый должен суметь заменить любого, не только шерудя руками, но и работая головой. Фельдшер поедет один на вызов и станет оказывать там помощь точно так же, как врач безо всяких скидок на недостаток образования. Не только больной, которым они занимались, но и врачи в стационаре, если он не проявляет совсем уж запредельного тупоумия, будут вежливо именовать его "доктор". Больным - кивнет. Коллегам - пошутит: "За "доктора" - спасибо". И поедет дальше трудиться.

Поэтому подчинение фельдшера врачу на бригаде зависит более не от субординации, а от уважения к знаниям и опыту коллеги. Есть оно - бригада дружна и работоспособна. Нет - ну что ж... Там, дома, сутки можно и гремучую змею перетерпеть и постараться больше с ней на одну машину не попадать. А как подобные вопросы решаются здесь, в этом мире, я пока еще не успел узнать.

Патрику хуже. Не знаю, как давно он угодил сюда, но, насколько я понял, до сих пор ему приходилось общаться преимущественно с представителями администрации. А это не та форма белохалатной жизни, с которой можно фамильярничать. Ничего, обтешется со временем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

- А что это наш пилот такой грустный? - заинтересовалась Люси. - Или болит чего?

- Так в Озера ж едем, мэм.

- Ну и что?

- Там же нечисти всякой под каждым кустом по три штуки.

-Да ну?

- Точно. Мне про этот Озерный край чего только слышать не приходилось!

- А про Лес не приходилось?

- Про Лес тоже, госпожа Рат, мэм.

- А про Пески?

- Само собой...

- Ну а про болота?

- У-у! Не только слышал, я там такое видел! Не приведи господь, мэм. Думал, меня черти за грехи прямо в ад уже утащили!

- А вот теперь объясни мне, ирландец чертов, где ж тебе хорошо? Сидеть на базе и за ворота без танка носу не казать? Так.что ли?

Патрик надулся и замолчал, оскорбленный в своих лучших католических чувствах. Губы его беззвучно шевелились, шепча что-то. "Живые помощи", не иначе.

- Начальница, а почему ты спросонок такая ругливая? Спать мы тебе не мешали.

- Не спросонок, а с голодухи. Уровень сахара в крови упал, а злобность компенсаторно повысилась.

Благополучно удовлетворив свое раздражение, мышка перебралась ко мне в карман и принялась созерцать дорогу. Я же возобновил прерванное чтение.

"...не может оказаться удачной, ввиду почти полного отсутствия у туземцев систематизированных религиозных представлений, замещаемых обожествлением реально существующих явлений "просачивания". Поэтому практика религиозного миссионерства представляется нам бесперспективной.

Преимущественные шансы на успех имеет создание сети медицинской помощи населению, до настоящего времени пользующегося услугами различного рода целителей и знахарей, обладающих недостаточными познаниями в области практической медицины, что приводит к повышенной смертности от заболеваний, не представляющих сложности для развитых медицинских технологий... (обуглился большой кусок) ...прибегая к медицинской помощи, одновременно приобщаться к новым для них культурным ценностям. Такая постепенная инфильтрация нашей культуры реально способна подготовить почву для последующей эмиграции больших масс на свободные территории с целью их колонизации (см. Приложение 1). Возможное перемещение в другие миры из данного будет, таким образом, впоследствии иметь надежный опорный плацдарм с развитой инфраструктурой... (выгорело) ...использовать также как учебно-тренировочную базу для сил вторжения, чему создают удобные предпосылки явления "просачивания", предоставляющие образцы жизненных форм, с которыми могут сталкиваться в иных мирах вышеуказанные силы..." (обгоревший лист, конец фрагмента).

- Я не замечала в тебе склонностей к чтению дешевой фантастики, сморщила носик Люси, просмотрев вместе со мной текст.

- А я не замечал в себе желания стать персонажем таковой, - парировал я.

- Если хочешь скоротать дорогу, возьми лучше справочник по психиатрии. Уснешь через пять страниц - все лучше, чем глупости читать.

- Ты полагаешь? - Я вкратце объяснил, чем занимаюсь. Глазки мышки загорелись, и она потребовала предыдущие документы, каковые я и разложил перед ней на капоте. А сам взял следующий кусок - клок в обгорелом конверте, похоже, личное письмо.

"...не так глупа, как кажется на первый взгляд. Половина переселенных даже не заметит, что их местожительство изменилось, а остальным нужно дать чуть лучшее, чем дома, жилье и заработную плату на пару монет больше. Они сами выстроятся в очередь на эмиграцию! У нас еще и выбор будет. Что пугает потенциального эмигранта? Необходимость учить чужой язык, жилищная неустроенность, неизвестность - какую работу придется делать, чтобы прожить. А тут вопросов нет! Только подпиши... (эта часть письма сильно обгорела, но от нее отделился еще один клочок - видимо, лист был сложен).

...не переселять промышленных рабочих. Всякие партии, профсоюзы, забастовки - хлопоты лишние. Нам больше придется их утихомиривать, чем дело делать. А вот конторские служащие - самое то. Мы вполне можем поддерживать существование ненужных учреждений, покуда не сложится независимое самообеспечивающееся поселение. Думаю, сфера обслуживания сформируется сама собой - семьям клерков тоже нужно чем-то заниматься. Если возникнет нужда в создании местной промышленности - просто прикроем белым воротничкам их кормушки, и жены их сами на фабрики работать выгонят. Так что Приложение 1, в целом..." (дальше ничего, кроме пепла, конец фрагмента, ни адреса, ни имени на конверте разобрать не удалось).

Далее шла целая стопка почти не порченых листов, испещренных непонятными знаками и цифрами, - явно какие-то физико-математические расчеты. Я, как закоренелый гуманитарий, перед всякими формулами испытываю ужас. В моем представлении, человек, посвятивший жизнь копанию в этих закорючках, вполне заслуживает почетной койки в надзорной палате дурдома. Ничего, кроме означенной каббалистики, на протяжении страниц пяти не наблюдалось, потом мое внимание привлекло краткое замечание в середине шестой страницы:

"Особое мнение проф. Еггерта о том, что остановка кристалла "Ключ" может привести к возникновению нестандартных тектонических явлений, ввиду тесной связи свойств кристалла со свойствами геологической коры, следует решительно отвергнуть. Ошибочность данного мнения доказывается..." - и вновь страница за страницей невообразимая цифирь.

Все же не нужно выбрасывать и их. Не все такие бестолковые, как я. Кто-то, наверное, в состоянии это расшифровать - ведь не для себя писали отчет его неизвестные авторы!

Завершались бумаги служебной запиской без начала, но с четкой подписью: "бригадный генерал К. Р. Зак". Она представляла собой расчет потребного для захвата и последующей обороны некоего плацдарма количества живой силы и техники, с подробным рассмотрением всех тонкостей снабжения войск - от ракет до портянок. Судя по нему, требовалось плотно обосноваться на ограниченном участке и удерживать его в течение длительного срока. Что же это за участок?

НЕУЖЕЛИ ТОТ, ГДЕ НАХОДИТСЯ ЗЕРКАЛО?

Через полчаса завершила чтение и моя начальница. Что меня поразило - она с огромным вниманием изучала математические выкладки, шевеля подвижным носом и совершая непонятные пассы хвостом. Поняла ли она, о чем говорилось в ученых трудах, осталось неясным, а спросить я поостерегся. Впрочем, чему я так удивляюсь? Привыкнув к Люси и вконец очеловечив ее в своем сознании, я невольно подхожу к ней с той же меркой, что и к своим коллегам по работе дома. Медик, понимающий в высшей математике, - вещь непредставимая. Но Рат все же не человек и даже не говорящая мышка. Это существо иномирное, вроде марсиан. Кто знает все ее возможности? Вот возьмет сейчас и левитировать начнет.. А что?

Я сам рассмеялся своим мыслям. Доктор подняла маленькие черные глазки:

- Что здесь смешного? Говори, вместе посмеемся.

Ответ мой был честен:

- Я представил себе, что ты марсианка и сейчас летать начнешь. Вот своим глупостям и смеюсь.

Люси протянула капризным тоном знатока обсуждаемого предмета:

- Марс - это такая скука... - Помолчала. - Шура, а ведь это дело у ваших высоколобых и яйцеголовых наперекосяк пошло.

- Почему?

- А вот поэтому. - Мышка хлопнула лапкой по бумагам. По кабине полетела сажа, мы все трое дружно чихнули.

- Видишь, правильно. Что мы здесь имеем? - Небрежный жест в сторону документов. - Победные реляции. Так? Сотворим, мол, посему, и почнется сплошное благорастворение и во человецех благолепие. Как мы зрим воочию, сотворили. И что? Ты где службу тащишь? Это же задыхающийся, умирающий мир, мир без будущего. Разве ты сам этого не ощущаешь?

Я вынужден был признаться, что да, ощущаю, только не пытался никогда своих чувств сформулировать.

- Вот-вот. Должен был быть сияющий вокзал для пересадки на транспорт следующий в великолепные дали. А есть догнивающая деревня, да еще обложенная осадой вдобавок. Знать, не срослось что-то. Не склеилось.

- Есть, что есть. А вот чего поесть - нет. Каков бы ни был этот мир, нам тут жить. И работать. Ты видишь вон ту вывеску?

- Трактир! - радостно завизжала Люси.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Харчевня представляла собой унылую длинную комнату с крошечными подслеповатыми окошками, изрядно замусоренную. На потемневших от времени и грязи потолочных балках болтались целые занавеси паутин. Стол был один , во всю длину заведения, нечистый, с лавками по бокам. Из приоткрытой двери на кухню несло запахом горелого масла. Трактир пустовал. Глядя на его интерьер, становилось ясно, что от процветания он дальше, чем я от дома.

Из кухни, пряча руки под засаленный фартук, вышла, громко шаркая, хозяйка - неопрятная женщина с унылым лошадиным лицом. Безразлично осведомилась:

- Что господа желают?

Мы переглянулись. Вид заведения внушал сомнения в съедобности предлагаемых здесь блюд. Люси полюбопытствовала негромко:

- Интересно, далеко ли до инфекционного отделения сегодня?

Патрик не понял юмора:

- А зачем нам туда ехать, мэм?

- Куда ж еще деваться с кишечной инфекцией?

Я пресек пересуды:

- Бросьте. Нашего брата так просто не уморишь. Я в родном городе неоднократно в диетической столовой жрал - и жив! Хозяйка! Нам полный обед из всего самого лучшего, что есть на кухне.

Трактирщица обреченно кивнула и спросила с тоской:

- Вы свое животное тоже кормить будете?

Люси оскорбилась. Пришлось вступиться:

- Это не животное. Это наша начальница.

Новый кивок, и замызганная дама исчезла за дверцей. Там что-то зазвенело, упав.

Выбрав кусочек стола почище, мы с пилотом уселись друг против друга (а мышка - рядом со мной), томимые самыми мрачными предчувствиями. Хозяйка выглянула в зал:

- Ничего, если я вашему животному подам чайные блюдца? Оно, кажется, у вас не очень большое.

Мы с Патриком хором закричали:

- Это не животное! Это наша начальница!! Госпожа Люси Рат!!!

Женщина мрачно склонила голову и отошла ненадолго, чтобы возникнуть с новым вопросом, исполненным печали:

- Какого вина подать господам - белого или красного?

Потакая вкусам нашего маленького доктора, мы потребовали пива.

- Светлое?

- Темное. Лучше портер. - Патрик хорошо усваивал руководящие указания.

- И вашему животному тоже?

Наш гневный вопль сотряс потолок, на стол полетели клочья паутины. В ответ мы получили очередной депрессивный кивок.

Наконец появилась пища. Хозяйка поставила перед нами по шершавой миске из простой красной глины - нам с водителем довольно емкие, а мышке - кривую плошку, не то глубокое блюдце, не то пепельницу. Вслед за этим на стол было брякнуто грубо слепленное из той же глины блюдо, прикрытое мятой жестяной крышкой, и кособокий серый кувшин со щербатым горлышком. Сервировку дополнили два мятых оловянных стакана, не иначе как побывавшие в камнедробилке, и пара кривых столовых ложек плюс одна чайная - все самого антисанитарного вида.

- Из чего пить животному, я не нашла. Напоите сами, - вымолвила неряха и пропала раньше, чем мы успели разораться.

Я выловил из нагрудного кармана халата пластиковую мензурку для Люси. Та подозрительно принюхалась:

- Из нее больные не пили?

- Ты за кого меня держишь?

- А что же оттуда валерьянкой разит?

Спорить я не стал. Вместо этого отправил Патрика в машину за стеклянной посудинкой, из. которой мышка обыкновенно заливала в свой организм напитки. Сам же извлек кусок бинта и взялся добросовестно протирать ложки.

- Не поможет, - мрачно заявила начальница, - их надо стерилизовать кипячением не менее сорока минут. С предварительным замачиванием на сутки в какой-нибудь дезинфекции покруче.

Патрик вернулся со стаканчиком для Люси, и мы приступили к трапезе.

- Предлагаю начать с пива, - внесла идею доктор Рат, - в состоянии опьянения та отрава, которой нас здесь попотчуют, проскочит, не вызывая рвотного рефлекса. Возможно.

- Вы меня все время вынуждаете пить за рулем, - слабо запротестовал Патрик, - а ведь это не дело, мэм.

- Кто кого заставляет пить за рулем? Что за чушь? Руль в машине, а ты здесь. Или ты сюда баранку под курткой приволок?

Водитель тихо вздохнул и принялся разливать пиво по стаканам.

Оно было черным и тягучим, в стаканах встала красивая шапка густой желтоватой пены. Над столом поплыл упоительный аромат. Мышка оживилась, зашевелила носиком, хвост ее забавно вздернулся вверх стрелкой. Первые же глотки привели всех в восторг. Напиток оказался чуть горьковатым, бархатистым на вкус, умеренно - в самый раз - охлажденным.

- Не все так плохо, - констатировали мы, - с этаким пивом, пожалуй, что угодно слопать можно.

И сняли крышку с блюда.

Перегородки из струганых лучинок делили посудину на четыре части. В одной из них лежала горка тончайше нарезанной слезящейся ветчины. Полосатые бело-розовые ломтики обрамляла темная каемка специй. Другую занимало крошево из ярких маринованных овощей. Кубики, в которые был нарезан салат, были столь малы, что определить первоначальные ингредиенты не представлялось возможным. Запах же вызывал такое слюнотечение, что все дружно сглотнули.

Третью секцию доверху заполняли мельчайшие, длиной в полспички, копченые рыбешки без голов. Их золотисто-коричневые тушки истекали прозрачным нежным жиром. Наконец, в четвертой пребывали аккуратные треугольнички ноздреватого теплого хлеба, пахнущего солнцем и тмином.

За ушами у бригады громко затрещало от дружной работы челюстей. Поданное исчезло со скоростью кошачьих консервов в рекламном ролике. Мы переглянулись.

- А здесь не так уж скверно! - постановили все, с надеждой поглядывая на косую кухонную дверцу в ожидании следующего блюда. Появление кривого, засаленного и закопченного чугуна встретили с энтузиазмом. К чугуну прилагалась сучковатая доска с чем-то закрытым обрывком тряпки.

Из непредставительных недр явился душистейший в свете крепкий прозрачный бульон. А под тряпкой... О, таких пирожков я давненько не едал! Слоеные крохотульки - их не требовалось откусывать никому, кроме Люси, - таяли во рту, обнаруживая внутри рассыпчатую мясную начинку, обильно сдобренную пряностями. Кувшин пива быстро опустел, мы затребовали другой, доставленный нам незамедлительно.

Вместе с пивом прибыл керамический горшок, залепленный обугленным блином. Внешность этой посудины, безусловно, могла свести с ума всю местную санэпидемслужбу, если бы таковая здесь имелась. Но нам уже было все равно. Мы нетерпеливо сорвали блин и полезли черпаком в благоухающие глубины.

Тоненькие ленточки тушеного мяса трех различных сортов, сплетенные в крошечные косички плавали среди овощей, частью знакомых, как зеленая фасоль и сладкий перец, частью мне неизвестных. Мясо не приходилось разыскивать в этом рагу - его там имелось больше, чем всего прочего. Тушение производилось в какой-то красной густой подливке, напоминающей томатную, совершенно божественных вкусовых свойств.

К. пожираемому нами блюду придавалась очередная доска с пирожками - на сей раз начинкой служили жареные грибы.

По мере увеличения нашего толстопузия скорость перемещения пищи в наши желудки падала, но и рагу съедено оказалось подчистую. И это было не все! Нас еще ожидал десерт.

При виде песочного торта, прослоенного пластами холодного дрожащего желе всех цветов радуги и увенчанного искусно выполненной конструкцией из свежих ягод и взбитых сливок, Патрик издал стон, а я украдкой расстегнул пуговицу на брюках. Люси бросила на нас испытующий взгляд и провозгласила, осушая мензурку:

- Пузо лопнет - наплевать! Под халатом не видать.

К десерту мы получили чай. Точнее, горячий настой чего-то терпкого и душистого, с оттенком весеннего меда. Осоловело таращились мы друг на друга, не в силах вылезти из-за стола. Приплелась трактирщица, промямлила, не вынимая рук из-под загаженного передника:

- Господам не угодно ли коньяку для завершения обеда?

Мне было угодно. Я умоляюще глянул на начальницу. Та вздохнула:

- Что с тобой поделать! Жри свою отраву!

На столе возникли чарочки, до краев налитые вязкой зеленовато-янтарной жидкостью. Я пригубил. Слов для описания моих чувств нет в лексиконе! Крайне приблизительно испытанные мной ощущения могут быть описаны термином Летики из гриновских "Алых парусов": "Улей и сад!"

Мягкое, обволакивающее дрожание несравненного аромата долго держалось во рту.

Нарисовалась хозяйка - за расчетом. Заявленная цена показалась нам удивительно скромной. Я протянул ей банкноту вдвое крупнее, махнув рукой - мол, сдачи не надо. Даже прижимистая Люси одобрительно кивнула.

- Вот только непонятно, почему при ваших талантах, хозяюшка, заведение столь убого. Таким поваром может гордиться любой ресторан!

- Видите ли, господа, - уныло промямлила женщина, - раньше моя харчевня находилась на тракте у городской заставы. Ко мне съезжались кутить богатейшие люди Тайра. А нынче... - Она досадливо сморщилась. -Лучше скажите, уважаемые, вам действительно понравился обед? Я ведь готовлю теперь только самое простое не для кого стараться.

Мы заверили ее, что обед понравился. Горячо заверили. Искренне.

- И животное ваше довольно?

Терпение лопнуло. Мы заорали дурноматом:

- Какое животное, бестолочь! Это врач, доктор Рат! Сколько можно повторять!

Кобылье усталое лицо несколько оживилось.

- Врач? То есть настоящий доктор?

- Самый что ни на есть настоящий!

- Что ж вы сразу не сказали? Я-то, глупая, не поняла. Извините меня, пожалуйста, госпожа доктор!

Люси прошептала мне на ухо:

- Не нравится мне что-то ее поведение. Не к добру это. Сейчас начнет просить осмотреть ее и полечить от какой-нибудь хронической хвори, которой страдает лет сорок.

Мышка оказалась недалека от истины:

- Я прошу прощения у многоуважаемых господ, - сказалаа женщина, - но у меня есть проблема по вашей части. Не согласитесь ли вы милостиво помочь мне?

- Куда ж от тебя деваться...

Мы без охоты побрели вслед за хозяйкой по расшатанной лестнице в глубины погреба, отчаянно воняющие плесенью, и попали в ледник. Тяжелая дверь отворилась с надсадным скрипом. Нашим взорам предстал возлежащий на присыпанных опилками глыбах льда заиндевевший труп пожилого мужчины.

-Так...

- Господа, это мой свекор. Он приехал ко мне в гости месяц назад, да через день и помер. Денег, чтобы похоронить его, у меня нет, отвезти к его родне - тем более.

- А от нас-то что требуется? - не поняли мы.

- Сделайте так, чтобы он пожил немного. Долго не надо. Пусть только до дому доедет, а там опять помирает.

- Как же мы это сделаем? Ведь он скончался давным-давно!

- Это уж вам виднее. Может, укольчик какой-нибудь... - Женщина умоляюще глядела на Люси.

- Не бывает таких уколов, милая.

Та недоверчиво осмотрела нас:

- Я бы вам деньги за обед вернула.

- Не выйдет ничего, понимаешь, не выйдет.

- Что, мало? Ну... я вам окорок еще хороший добавлю.

- Ну пойми ты, женщина! Это же невозможно!

Глаза хозяйки неприятно сощурились:

- Значит, не хотите помочь?

- Не то чтобы не хотим. Не можем. Не в наших это силах.

- Сволочи вы. Не желаете выручить бедную женщину. А я-то, дура, для них старалась...

Пора было уносить ноги. Мы припустились к выходу, сопровождаемые воплями:

- Люди в белых халатах, называется! Только карман свои набить! А если я не могу дать столько, чтобы ваша жадность нажралась, так и помощи никакой! Я еще разузнаю...

Вездеход резко взял с места и полетел прочь со всей скоростью, на какую был способен. Стоя на пороге трактира, хозяйка изрыгала проклятья. Она еще долго махала руками, выкрикивая гадости нам вдогонку

Реанимобиль стоял задом к дороге. Бригада тоскливо бродила вокруг, плюясь, переругиваясь и скучно куря. Люси приветливо помахала им из окошка:

- Салют, коллеги! Какие сложности в жизни?

- А, клиента везли. Расслаивающаяся аневризма аорты, кандидат на тот свет. Помереть он, конечно, обречен был, но зачем же делать это у нас в машине?! Полдня полицию ждали, да пока они еще туда-сюда... Теперь вызов на контроль ЭКГ хрен знает куда, в Пески, а мы не жравши. Какие Пески на пустой желудок?

- Ну, это беда поправимая. Вы же прямо на дороге к злачному заведению стоите!

И Люси не пожалела красок, описывая кулинарное искусство конеобразной трактирщицы.

- Дорого, небось?

- Да вы что, задаром. За всю бригаду двадцатку отдали.

- Не врешь?

- Помереть мне на этом месте. - Начальница препотешно осенила себя крестным знамением, используя вместо пальцев кончик хвоста.

Реаниматологи повеселели, дружно попрыгали в машину и отбыли в указанном направлении. Рат сияла, как начищенный пятак. Патрик кривился недовольно:

- Осмелюсь заметить, госпожа, делать своему ближнему пакости грешно, а уж радоваться этому и вовсе. Господь не одобрит вашего поступка, мэм.

- Разве тебе не понравился обед? - с невинным видом спросила мышка.

- Обед был замечательный, что правда, то правда, мэм. Мы дома такого и на Рождество не едали. Только от этой фурии на десерт может получиться несварение желудка.

- С таким нежным желудком на "Скорой" не фига делать, - авторитетно заявила начальница, - а что до ваших, сударь, беспочвенных обвинений, то я их решительно отметаю! Категорически! Личностью трактирщицы никто не интересовался. Пусть пообщаются, - заключила Люси злоехидно и, сложив лапки на животе, погрузилась в дрему у меня на коленях.

Я переложил ее на спальное место в тряпочки и последовал доброму примеру. Закрывая глаза, я про себя пожалел Патрика. Ему-то не видать послеобеденного отдыха. В Озерах ждут.

Мы проскочили границу сектора. И тут же сзади захрустело, задвигалось, ударило по вискам головной болью перемещение. Мышка ворохнулась в постели и сонно пробурчала:

- Зря не послушали профессора Еггерта...

- Что?

Но Люси уже сопела, отвернувшись.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

- Тьфу, зараза! Не чай, а писи сиротки Аси! - Войцех выплеснул остатки содержимого кружки прямо в пыль.

- Все, заварка кончилась. Кофе тоже. Придется на местную бурду переходить.

Уже сутки стояли мы в Фишече. Кроме нашей бригады здесь же обретались линейная - две смуглые дамы с непроизносимыми именами (охотно, впрочем, откликавшиеся на Бетти и Сару) - и инфекционная перевозка - фельдшер, с которым мы гоняли сейчас чаи, сидя на порожке его машины. Водители составили автомобили задними люками друг к другу, образовав на берегу обрыва, под которым лежал поселок, трехконечную звезду.

- Что, связи так и нет?

- Нет и не предвидится.

Вопреки уверениям диспетчера, к нам за помощью никто не торопился. Как и к коллегам, получившим распоряжения, полностью аналогичные нашим.

- Может, рассосалось? - предположил Войцех. - Простоим до восстановления связи, да и отзовут.

- Это вряд ли. Что-то здесь назревает, и, судя по всему, серьезное. Иначе бы этих здесь не было. - Я показал рукой в сторону.

Там, на противоположных друг другу холмах, господствовавших над местностью, стояли две машины с шестиконечными крестами на бортах. За все время, что мы торчали здесь, из машин ни разу никто не выходил.

- Стервятники, пся крев! - плюнул Войцех. - Не к добру это, Шура, помяни мое слово.

Я поднялся с подножки и направился к своему вездеходу за сигаретами. По пути меня вновь остановил великолепный вид на долину.

Возвышенность шла широкой дугой, завершавшейся округлой скалой, называемой местными жителями Вратами Реки. Имя весьма точно характеризовало вид этого старого красного камня: он изгибался крутой аркой над низкой пещерой. Река брала свое начало где-то там, в темных глубинах скалы. Ее воды за годы работы пробили в граните пологое ложе, обрывающееся в огромном природном бассейне у подножия. Оттуда река плавной излучиной изгибалась по равнине, неспешно унося свою волну вдаль. Берега ее обильно поросли тростником, где гнездились целые стаи шумливых птиц. Местами вода подмыла рощицы кривоватых раскидистых деревьев, и те, из последних сил цепляясь корнями за прибрежные камни, старались удержаться на суше. С нависших над полотнищами серо-зеленой ряски плакучих ветвей ныряли вниз головой изумрудные зимородки с белыми щечками и тяжелыми клювами.

Из Фишеча были видны еще две деревни - такие же свайные поселки с плетеными хижинами, длинными остроносыми лодками и сушащимися снастями в обрывках темных водорослей. Одна из них располагалась выше по течению, почти у самых Врат Реки, другая - намного ниже, между холмами у выхода из долины, на которых несли свой дозор реанимобили Тринадцатой подстанции.

Люси пригласила меня послушать, что рассказывают Бетти и Сара об эпидемии. Непосредственного участия в работе в ее очаге они пока не принимали, но несколько дней ночевали на базе и присутствовали на пятиминутках, где докладывалось положение дел. Заинтересовался и Войцех. Рассказка получалась такая.

Заболевание непонятного происхождения, тяжелое, с высокой смертностью. Начинается общей слабостью, разбитостью, головной болью. Потом присоединяется сильнейшая ломота в суставах, рвущий кашель, ручьем течет из носа, прогрессивно нарастает температура, достигая ужасающих цифр - с помрачением сознания, бредом. В отдельных поселениях Озерного края заболевало до девяноста процентов жителей. И вот что интересно: заражение касалось только коренного населения. Выходцы из нашего мира, судя по всему, обладали стойким иммунитетом к неизвестной хворобе.

Добрая половина "Скорой помощи" стеклась в озерные сектора. Лекарств от напасти подобрать не удавалось - вся помощь ограничивалась общим дезинтоксикационным лечением да жаропонижающими. То тут, то там среди наших автомобилей мелькали бригады Потерянной подстанции. На них почти не обращали внимания - не до разгадывания дурных примет.

Самое печальное, что обреченность положения и страх перед недугом привели к возникновению массовых психозов. Этим, очевидно, и объяснялось наше присутствие здесь. И хуже того - неизвестно откуда родился слух, что именно пришедшие из нашего мира распространяют заразу. Медиков не трогали, согласно известному принципу "не плюй в колодец", но были зафиксированы набеги на городские окраины и особенно высокая активность в зоне военных действий.

Заболевшие, покуда в силах стоять на ногах, десятками перлись туда, предпочитая умереть в бою, прихватив с собой на тот свет пару-тройку виновных в их беде "нелю-. лей". Несомненно, значительная часть сложивших буйны головы благополучно выздоровела бы, но... Разумные аргументы в таких случаях бессмысленны.

- Кстати, вы обратили внимание, что весь Фишеч населен только местными?

До сих пор мне как-то не приходилось задумываться о таких вещах. Больные есть больные, я не пытался делить их на местных и пришлых. Но, присмотревшись, можно было заметить в лицах здешних жителей какую-то инакость, непохожесть. Разрез ли глаз, рисунок ли скул чуть другой. А в общем люди как люди. Мы лечим всех, без различия пола, веры и цвета кожи.

В раздумье я поглядел вниз, на селение. Там происходило непонятное. Все жители, собравшись на площади в ярких одеждах, ритмично взмахивали руками и, глядя вверх по течению, дружно выкрикивали что-то. Насколько можно было разобрать, они обращались к некоему высшему существу с просьбой о защите и покровительстве.

- Кому они молятся?

- Хозяйке вод, - ответила мне смотрящая туда же, на толпу, начальница, она, по их мнению, обитает в той пещере, где берет начало река. Примитивный, в общем-то, культ.

Какая-то из смуглянок (я их все время путал) отправилась прогуляться в сторону Врат Реки. Войцех взялся подавать глупые советы водителям, втроем увлеченно копавшимся в замасленных кишках его автомобиля. А я вернулся к прерванному занятию - хлебать мочевидный чай - заваренные по третьему разу спитые остатки. Толпа на площади унялась, начала разбредаться по домам. Пока в Фишече еще никто не заболел. Будет ли дальше оберегать своих подданных Хозяйка вод?

От людей на улицах отделилась маленькая фигурка, побежала в нашу сторону. Когда человек поднялся приблизительно до середины склона, мы узнали в нем поселкового старосту.

- Связь! - звал он. - Телефон заработал!

- Сходи, Шура, узнай, чего от нас хотят, - повелела Люси.

Я спустился вниз и проследовал за старостой в общественное здание огромное, возведенное из тростника строение, одно из немногих, стоявших на берегу. Большая часть домов поселка забегала в реку, опираясь на высокие сваи. Между постройками перебрасывались плетеные мостки для ходьбы.

Окна в здании местной мэрии отсутствовали. Свет просачивался мелкими лучиками сквозь дырочки в стенах из легких циновок, создавая причудливую игру теней. Телефон был прикреплен к столбу, подпирающему высокую крышу.

Слышимость была омерзительной. Голос старшего врача с трудом продирался сквозь шорохи и помехи на линии:

- ...Нападения слишком участились... заявление военной администрации... подвергнет показательной бомбардировке десять приграничных... если население немедленно... входит Фишеч и две близлежащих... ультиматума уже истек... ф-ф-р... Как поняли?

- Что мы должны делать?

- Буль-буль-буль...

- Что, не расслышал?

- Шур-фур-фурр...

-Что?!

- Убирайтесь все оттуда как можно скорее!

- Понял, уезжаем немедленно.

Я поспешно отправился к машинам.

- Бросаем все к чертовой матери и срочно уматываем!

- Что случилось?

- Точно не понял, но похоже, нас сейчас бомбить будут.

Все зашевелились, разбегаясь по своим местам.

- Господи! Сара!

- Где она?

Крошечный силуэт виднелся у самых Врат Реки. Я помчался туда изо всех сил.

Отделявшее нас от Сары расстояние я преодолел со скоростью, достойной олимпийского чемпиона. Подлетев к женщине, схватил ее за руку и, не вдаваясь в объяснения, поволок к автомобилям. Но было уже поздно.

Откуда-то сбоку вывернулся, разрывая небо треском пропеллеров, боевой вертолет. Заложил, снижаясь, широкую дугу Его разворот завершился в двух шагах от нас. Я швырнул Сару наземь, сам навалился сверху, прижимая ее к камням, чтоб с перепугу не побежала, став мишенью для бортовых орудий.

Люк в брюхе вертолета распахнулся, и оттуда, крутясь, рухнули в воду две желтые бочки. Сам аппарат тут же отвалил в сторону и завис поодаль, наблюдая за результатом. Бочки раскрылись, затянув поверхность маслянистой желтой пленкой, немедленно вспыхнувшей бездымным .ярким пламенем. Увидев огонь, пилот повел машину прочь - к другим целям, возможно.

В оцепенении смотрели мы с Сарой, как огонь медленно отплывает по течению к первому поселку. Вот уже начали загораться одна за одной сваи и площадки, на которых стояли дома, лодки, привязанные под ними. Селение охватила паника. Люди, толкая друг друга, бежали по мосткам к спасительному берегу. Одна из легких плетеных перемычек не выдержала тяжести, и десяток человек, истошно крича, рухнули прямо в огонь. Они ныряли с головой, пытаясь сбить с тела пожирающее их пламя. Бесполезно. Напалм водой не смывается. Кто-то протянул с берега одному из горевших руку, очевидно намереваясь потушить его на суше песком, но тут же его собственная одежда полыхнула, и он покатился по земле вопящим комом огня. Остальные уже не пытались никому помочь, отскакивали в стороны, чтобы не вспыхнуть самим. Дальше по течению находился Фишеч. Через несколько минут пламя принесет течением и туда.

Вдруг раздался оглушительный грохот. Мы непроизвольно обернулись в ту сторону, подозревая разрыв бомбы или ракеты. Но нет, источником шума стала скала - Врата Реки. Вместо спокойного, неспешного плеска струй из-под каменной арки вырывался колоссальный столб воды, которая с ревом низвергалась в бассейн, круша его стены и растительность вокруг. Река завыла, зарычала, колотясь в ставшем тесным для нее русле.

Мгновение - и она широко разлилась по окрестностям, сметая рощицы, затопляя тростниковые заросли. Озеро горящего напалма унесло далеко в сторону, туда, где прежде зеленел сочной травой луг.

Буйство воды продолжалось недолго. Врата Реки резко прекратили извергать неукротимые фонтаны, будто там внезапно перекрыли кран. Из-под арки не вытекало более ни капли - словно Хозяйка вод, чтобы спасти Фишеч, выплеснула весь свой запас до конца. Река мало-помалу возвратилась в свое русло, а затем начала мелеть. Реанимобили Тринадцатой подстанции снялись с холмов и ходко направились к сожженной деревне на противоположном берегу. Работы там им хватит. Напалм штука жуткая.

От Фишеча бежали люди, выкрикивая слова благодарности спасшему их от огня божеству.

Мы с Сарой расслышали со стороны входа в арку слабый стон. Скорее не услышали даже, а почувствовали - настолько он был тих. Повинуясь инстинкту медика, мы решили посмотреть, что там стряслось. Звук исходил из глубины самой пещеры, где только что бурлила вода. Мы осторожно заглянули внутрь.

В полумраке на каменном полу различалась фигура совершенно нагой девушки с разметавшимися длинными волосами. Я поднял ее и выволок наружу, удивляясь неожиданной легкости ноши. Великолепная темная грива волос спадала почти до земли, мешая идти. На свету, умостив пострадавшую на травке, мы произвели беглый осмотр.

Дыхание редкое, поверхностное. Зрачки на свет реагируют вяло. Пульс на перефирии не определяется. Плохи дела! Мы с Сарой подхватили безжизненное тело на руки и бегом потащили в сторону лагеря.

Патрик, разглядев издалека наши усилия, правильно сориентировался, завел машину и подогнал ее по каменистой возвышенности прямо к нам. Раскрыв задний люк, выдернул носилки. Больная помещена внутрь, а мы влезли за ней, в салон. Люси, прибывшая на вездеходе вместе с Патриком, принимала во всем деятельное участие.

- Сухая, шершавая кожа. Обметанные губы. Высохшая, потрескавшаяся слизистая рта. Глаза запали. Ногти бледные. Шура, тебе это ничего не напоминает?

- Напоминает. Ту дуру, что от нас посреди пустыни бежала.

- Вот-вот. Выраженные признаки гиповолемического шока. Следствие глубокого обезвоживания.

- Ты знаешь, откуда мы ее вынули?

- И тем не менее.

- Как могло такое случиться посреди Озерного края? Ведь здесь кругом вода!

- Понятия не имею. Не наше дело. Ладь капельницу - это в любом случае необходимо. Сара, что это у тебя?

Смуглянка вертела в руках искусной работы перламутровый гребень, весь изукрашенный затейливой резьбой.

- Там, в пещере, подле нее лежал. Наверное, ей и принадлежит.

- Красивая вещичка... Шура, что ты копаешься?

- Вен на локтевом сгибе нет.

- Ищи на кисти.

Я положил безвольную ладонь девушки себе на колено. На белом мраморе синих прожилок не определялось. Осторожно раздвинул тонкие пальцы, щупая, не затрепыхается ли где венка. Что-то странное мелькнуло между фалангами. Я развел их пошире. Замер остолбенело. У девушки между пальцами находились перепонки! В растопыренном виде ее ладонь очень напоминала бы гусиную лапу, если б не холодная белизна кожи. Во рту пересохло.

- Люсь, дай-ка попить и подойди сюда.

Люси подкатила ко мне по полу пластиковую бутыль с водой и запрыгнула на край носилок.

- Никогда не видела ничего подобного. Атавизм какой-то.

Сара перебралась в заднюю часть машины, повозилась там. Точно такие же перепонки обнаружились и меж пальцами ног пациентки.

Заинтересовавшийся нашими движениями Патрик перевесился через окошко перегородки в салон. Вдруг лицо его побледнело, глаза расширились, челюсть нелепо отвисла. Он быстро-быстро начал креститься, шепча одну молитву за другой.

- Ты что, привидение увидел, - насмешливо пропищала Люси, - или на тебя голые женщины всегда так действуют?

- Вы, вы... Знаете, кто это?

- Призрак твоей бабушки?

- Это же русалка!

- Ну, русалка она там или вовсе баба-яга, а капельницу ставить нужно. Шура, ты не уснул там?

- Сейчас, только водички попью.

Я скрутил крышку и поднес к губам горлышко бутылки. Несколько капель скатилось у меня по бороде и упало на высокую девичью грудь. Грудь пострадавшей чуть приподнялась, веки дрогнули.

- Интересно...

Уже умышленно я плеснул немного воды на светящееся белизной тело. Девушка задышала чаще, губы шевельнулись, глаза открылись, мутно глядя широкими зрачками.

Сомневаться не приходилось - каким-то загадочным образом красавица усваивала попавшую на ее кожу жидкость. Я решительно перевернул бутылку кверху дном, так, чтобы вода стекала на нашу удивительную пациентку. С поверхности тела она исчезала неизвестно куда. Даже носилки намочить не успевала.

Больной между тем, вопреки медицинским прогнозам, становилось все лучше. Вот только бутыль опустела. Схватив мятое синее ведро, из которого мы обычно мыли салон, я выскочил наружу. У автомобиля плотно, плечом к плечу, стояли жители поселка, окружив нас широким кольцом. Я швырнул кому-то емкость, приказав:

- Воды, быстро!

Ведро поймали и убежали. Буквально через минуту оно вернулось уже полным до краев. Комментарий Люси отличался завидной простотой:

- Ненаучно, но помогает. Лей, не жалей. Струйка с легким звоном устремилась вниз. Вот уже девушка разлепила губы и прошептала:

- Волосы...

-Что?

- Намочи волосы...

.Я сгреб в горсть ее роскошную шевелюру и затолкал в ведро. Больная окончательно пришла в себя, завозилась, присела на носилках, потянулась к воде. Она напилась прямо из грязной посуды, а остаток вылила себе на голову. По окончании этих необычных реанимационных мероприятии девушка выглядела совершенно здоровой. Нежная кожа расправилась, обретя упругость, зеленым глазам вернулся живой блеск. Она, нимало не стесняясь своей наготы, сладко потянулась, колыхнув чашами грудей. Обратилась ко мне:

- Благодарю тебя, колдун из другого мира. Я думала - уже все...

Патрик больше не высовывался из кабины, продолжая креститься и мелко дрожа. До меня донеслись из-за перегородки слова:

- Ведьмы не оставляй в живых...

Пациентка бросила в сторону кабины ненавидящий взгляд.

- Как ограниченны эти верующие в Распятого! Если что-то не соответствует их ложным представлениям о мире, то оно - греховно. Какая чушь! Что дурного в той реке, что берет от меня начало? На ней живут и кормятся сотни людей.

- Так ты что... Ты и впрямь русалка?

- Я - Хозяйка вод! - гордо вскинула голову наша гостья.

Везет же мне на знакомства со всякими потусторонними силами! И каждый притом колдуном назвать норовит. Я, чего доброго, сам в это скоро поверю!

Исцеленная наяда взяла меня за руку, отворила дверь И твердо ступила на землю, прикрывая глаза ладонью от яркого света. Движения ее были исполнены непередаваемой грации.

Люди, окружавшие наш автомобиль, не приближаясь, склонили головы в приветствии, потом опустились на колени и наконец легли ниц, простерши руки в сторону Хозяйки вод. Та сделала жест, позволяющий им встать. Народ поднялся, оглашая округу криками хвалы за избавление их от огненной погибели. Речная нимфа стояла в своей ослепительной наготе, опершись рукой о пышное бедро, и благосклонно принимала восхваления. Насытившись ими, попросила внимания.

- Вы должны поблагодарить за то, что видите меня вновь, этого колдуна, - она показала на меня, - и его свиту, - жест в сторону Люси и Сары, - без их помощи меня уже не было бы в живых. Слишком много воды требовалось, чтобы отвести от деревни плавучий огонь.

Русалка, вычесавшая свои волосы досуха, обречена на смерть.

Вновь хвалебные крики, теперь уже в наш адрес. Когда они стихли, по толпе поползли шепотки, переходящие местами в споры. Наконец к ногам Хозяйки вытолкнули напуганного старосту Он поозирался по сторонам, ища подмоги, и робко начал:

- Мы все несказанно рады твоему чудесному спасению, о пресветлая! Но скажи нам, убогим, как мы теперь будем жить? Гибельное пламя не коснулось наших жилищ, но реки-то больше нет. К вечеру, если не раньше, остаток воды уйдет из нее. Чем же нам прокормиться? Не можешь ли ты вернуть воду обратно, чтоб нам не пойти по миру?

Красавица задумалась.

- Я не знаю, не утратила ли теперь свою силу. Будь со мной гребень, я могла бы это легко проверить.

- Этот? - протянула перламутровую диковину Сара. - Я подумала, что он твой, и прихватила его из пещеры.

Наяда склонила голову набок, колыхнув тяжелую волну темных волос, тихонько провела по ним сверху вниз гребнем. Тут же по их концам заструилась, сбегая на землю, чистая прозрачная влага. Жители Фишеча завопили от радости:

- Праздник! Праздник! Празднуйте наше чудесное спасение и возвращение реки! Все на праздник! - И они хлынули вдеревню, где тут же на берегу начали зажигаться костры и заиграла музыка.

- Проводи меня, - попросила русалка. Я подал ей руку, и мы неспешно двинулись к Вратам Реки. Как бы не заработать косоглазие, дивясь на ее прелести!

У подножия красного камня мы расстались.

- Ты всегда будешь желанным гостем здесь, - заверила Хозяйка вод, - я не забуду того, кто спас меня.

И нимфа ступила на дно бассейна, начиная на ходу расчесывать волосы. Вода струилась с них все быстрее и быстрее. Взмахнув последний раз на прощанье рукой, наяда исчезла в глубине пещеры. Поток хлынул оттуда, заполняя каменный желоб, как встарь. За судьбу реки можно было не беспокоиться.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

По возвращении я застал Люси горюющей над пустой вызывной картой.

- Спросил? - с ходу задала мне вопрос начальница.

- Что? - оторопел я.

- Фамилию, имя, отчество.

- А что, у русалок бывают фамилии? Я полагал, ничего такого у них нет.

-У русалок много чего бывает. Например, рыбьи хвосты вместо ног. Оч-чень скользкие. Все вы, мужики, одинаковые. Увидел смазливую мордашку да вертлявую попку, весь разум и отшибло. Как вот теперь графу заполнять?

- Люсечка, не беспокойся, мое солнышко. Ты у меня все равно самая лучшая. Честное слово! А карточку так и так отписать нельзя. Ну ты сама подумай: "Русалку в состоянии гиповолемии полили водой. Состояние улучшилось". Нас к нашим же коллегам на консультацию не отправят?

- Не отправят. Те еще хуже. Сеппо, покойник, царство ему небесное, писал: "Больная проживает с сыном и с двумя кошками. Одна из кошек белая". Джонса без врача к алкоголику отправили. Сдает карточку, которая начинается: "На момент прибытия "Скорой" тело стоит качаясь и выражается нецензурно". А у Ольгерта Полли вообще шедевр творчества: "После проведенной терапии. Двоеточие. Дыхание отсутствует. Пульс не определяется. АД ноль на ноль. Констатирована биологическая смерть". Знать, неслабо полечил!

На звуки музыки сходился народ из окрестностей. Жители Рилса, лежащего ниже по течению, даже толком испугаться не успели, настолько быстро все завершилось. Подходили, перебравшись через реку на уцелевших лодках, и погорельцы, оставшиеся в живых. Сверху нам хорошо было видно, как выносили на берег чаны с брагой, жарили на угольях рыбу, тащили огромные корзины фруктов. Молодежь собиралась поближе к музыкантам, там кружились в быстром танце пары.

- Немногого же стоит их благодарность, - желчно заметила Люси, - даже к столу не пригласят.

- Ты еще не отвыкла от этих глупостей - ждать чего-то от нашего населения? "Спасибо" сказали - и будь довольна.

- На хлеб мне мазать то "спасибо"? - мрачно процедила начальница. - Так в нем калорий ноль.

Вверх по склону в нашу сторону двинулась небольшая группа.

- Зря вы, пани Рат, на население грешили, - обратил на них внимание Войцех, -вот, похоже, и приглашающие.

- Пока еще не пригласили, - пессимистично буркнула мышь.

Пессимизм оказался оправданным. К нам прислали пострадавших из сгоревшего поселка.

- А я что говорила?

- Ну... Хочется все-таки думать о людях хорошо.

- Когда б мы с Шурой от своей клиентуры хорошего ожидали, наши гробы давным-давно в болоте бы гнили.

- У вас - специфика...

- У нас у всех специфика. "Скорая помощь" называется. Чем лучше для них постараешься, тем вернее на тебя жалобу напишут.

Бетти и Саре достался высокий худой старик с буквально измолотыми в крошку ребрами справа. Насколько мы поняли, он, споткнувшись, упал, а обезумевшая от страха толпа пробежала прямо по его телу. То, что он дошел до нас на своих ногах, было просто удивительно.

Войцех увез женщину, свалившуюся с мостков, - у нее наличествовал сложный перелом плеча.

Рядом с нами остался паренек, на вид лет четырнадцати. Он бережно поддерживал левую руку на весу правой. Больное место было туго замотано грязной тряпкой.

- Показывай.

Под тряпкой обнаружилось почти здоровое с виду предплечье, на котором просматривалось лишь одно маленькое черное пятнышко. Мы вгляделись. Крошечная с виду ранка с обугленными краями уходила в глубь тканей, словно в руку ткнули раскаленной спицей. Маскирующая повреждение краснота отека еще не успела нарасти вокруг. Одна-единственная капелька той пылающей мерзости, которой полили реку наши соплеменники!

Я попытался измерить глубину раны чистой иглой от шприца. Игла провалилась до канюли, не найдя дна. Меня передернуло. Щеки залила краска стыда за свою принадлежность к обществу, где не только производят подобные вещи, но и экспортируют, чтобы заливать ими волшебные миры, превращая их в безрадостные подобия собственного.

Морфий под кожу. Стерильный бинт. Перевязь, чтобы подвесить руку.

- Зенит, нам номер наряда и маршрут до Озерной больницы. Замену в Фишеч, если нужно. Здесь ни одной бригады не осталось.

- Поняли вас, девятнадцать. Записываем...

Двигатель вездехода покашлял пару минут, громко чихнул и заглох. Стрелка уровня топлива прочно обосновалась на нуле.

- Послал господь пилота! Сколько в поселке стояли, не удосужился у соседей канистру бензина спросить! Что, толкать теперь до самой больницы?

Патрик бестолково переминался с ноги на ногу, разводя руками. Оправдываться было бессмысленно.

- Звони, Шура. Вот позор на наши головы! - Люси злобно сплюнула и отправилась проведать пациента. Морфий сработал, боль отступила, паренек измученно забылся прямо на жесткой лавке салона. Сожженную руку он, выпростав из подвески, откинул далеко в сторону, оберегая во сне.

- Прозевавшие Бензин один-девять, к вам сейчас подойдет четвертая кардиологическая, отольет немного.

- Спасибо, Зенит.

Патрик заметно обрадовался. Благо, что подмога поблизости нашлась. Могли бы припухать долго.

- Господь к убогим милостив, - пояснила начальница, в упор глядя на нашего бездарного водилу.

За кустами показалась высокая крыша реанимобиля. Вскоре он притерся бортом к борту нашего обшарпанного транспорта. Патрик отправился за ведром и шлангом, а я, посадив мышку на плечо, вылез поприветствовать коллег. Дверцы машины распахнулись. Сердце мое ёкнуло. Интересно, побьют меня или удастся свалить вину за такую трапезу на начальницу?

Медики обрадованно замахали руками. Похоже, морда лица останется цела. Я осмелился подойти, поздоровался.

В ответ парни рассыпались в благодарностях. Они горячо клялись, что вкуснее не едали если не в целой жизни, то уж, во всяком случае, в этом мире. А дешивизна обеда привела их в такое изумление, что до сих пор деньги пересчитывают, не в силах поверить, что отдали так мало.

- Как вам хозяйка понравилась? - сделала наивную мордочку Люси.

Врач бригады отгрыз кусок от вдохновляюще пахнущего огромного бутерброда, прожевав, ответил:

- Веселая дама. Хотела, чтоб мы ей какого-то мороженого дохляка отреанимировали.

- А вы что?

- Мы велели ей разморозить его предварительно. Постепенно, аккуратно, прибавляя в день по четверть градуса тепла. А мы будем либо сами заезжать процесс контролировать, либо кого из коллег присылать. Пока что педиатров отправили дополнительно проконсультировать. В леднике у ней градусов двадцать ниже нуля, покуда оттает, разработаем дальнейшую тактику. Не лишаться же такого заведения из-за того, что ейного свекра сам Христос не воскресит! - И доктор снова откусил изрядную долю своего интересного харча.

- Нормально восприняла?

- Ха. Видишь, гонорар пережевываем. Угощайтесь! - И коллега отвалил нам солидный ломоть аппетитнейшего окорока, кинув его на пышную белую краюху Надо быть, того самого, который сулили нам.

Начальница долго искала хвоинкой в зубах остатки мяса, глядя вослед удаляющемуся реанимобилю. Наконец вымолвила восхищенно:

- Вот это есть то, что я назову настоящим, подлинным профессионализмом. Что скажешь?

- Век живи - век учись.

Дорога уперлась в длинный каменный причал, уходящий в огромное озеро. Другого берега различить я не . мог. Поверхность воды, покрытая мелкой рябью, казалась совершенно пустой.

- Приехали! - скомандовала начальница.

- А где ж больница?

- Сейчас покажу

Я подобрал съехавшую вниз папку с бланками, раскрыл, выискивая чистый сопроводительный лист. Люси наклонилась, пристально глядя куда-то мимо рычагов включения переднего моста и понижающей передачи. Смотрела долго, внимательно. Наконец подняла глаза:

-Патрик!

- Слушаю вас, госпожа доктор.

- Скажи, пожалуйста, что в вашей армии сделали бы с человеком, своими действиями подрывающим боеготовность подразделения и срамящим свое непосредственное начальство?

- Я полагаю, во время ведениия боевых действий такого солдата расстреляют, мэм.

- Шура, у нас автомат заряжен?

Водитель изменился в лице. Он перевел взор туда, куда указывала мышка. Краник переключения топлива смотрел влево.

- Ты что, чудо стриженое, первый раз слышишь о существовании резервного бака? Все, что тебе нужно было сделать - повернуть кран в другую сторону. Там еще пять галлонов бензина! Даже я об этом знаю.

По виду Патрика было ясно, что он и не подозревал ни о чем подобном.

- Черт бы побрал твою католическую душу!

- Грех вам так говорить, мэм.

- Грех не знать, где у машины руль.

- Я знаю, мэм.

- Зато я не знаю, где у тебя голова, - склочно объявила мышка, - так и быть, в этот раз я тебя помилую. Расстрел заменяется покупкой пары пива за твой счет. Но не думай, что следующая оплошность обойдется тебе столь же дешево! Иди, сын мой, и не греши впредь.

- А больница-то где? - вернул я начальницу к текущим делам.

- Да вон же она, - указала Рат куда-то вдаль. Мне с трудом удалось на горизонте высмотреть какое-то темное пятнышко.

-Я уже слышал пожелание перевести "Скорую помощь" на гусеничный ход. Но не превращать же ее в амфибию!

- Почему нет? В паводок полезно. Но этого, к счастью, не требуется. Радиостанция больницы настроена на частоту наших машин. Вызывай "Дельфина", и нам пришлют транспорт. А на экстренный случай там, внизу, под причалом, всегда есть несколько моторных лодок.

Менее чем через четверть часа к пирсу привалился большой белый катер. Расторопная команда помогла нам перенести паренька в просторную каюту - скорее палату, оборудованную всем необходимым для транспортировки больных. В случае необходимости, здесь можно было даже произвести несложную операцию.

Патрик остался на берегу стеречь вездеход и добывать пиво для смытия своего позора, а мы отправились сопровождать пациента. Убедившись в том, что он удобно устроен в каюте под присмотром здешнего санитара, мы вышли подышать на палубу. То есть вышел, конечно, я - напарница привычно восседала в левом нагрудном кармане.

Свежий ветерок трепал мне волосы. Пахло речной водой, нагретой жестью палубы и чем-то специфически корабельным. Облокотившись о заграждение, я наблюдал за тем, как пятнышко росло, превращаясь... в остров? О, нет!

Больниц я на своем веку перевидал всяких. Огромные, из стекла и стали, современные корпуса ведущих клиник; типовые панельные и кирпичные здания городских и районных больниц; особняки прошлых веков, чьи стены хранят память о вошедших в историю знаменитостях; бревенчатые домики сельских стационаров чистые и ухоженные либо полуразвалившиеся и доживающие последние дни; брезентовые палатки полевых госпиталей. Побывал раз даже в лечебнице, оборудованной в двух квартирах первого этажа обычного городского дома. Но больница Озерного края являла собой нечто удивительное.

Представьте себе корпус старого корабля, или, скорее, баржи, прочно растянутый на четырех массивных якорных цепях. На палубе настелены неохватные бревна огромной длины, далеко свешивающиеся за борта судна.

А на этих бревнах, как на помосте, выстроен в хаотичном беспорядке целый город цепляющихся друг за друга, громоздящихся одно на другом безо всякой системы строений самых разных форм и размеров. Материалы, использованные для строительства, изумляли многообразием - от досок и фанеры, кирпича и бетона до рифленого алюминия, листовой жести и пластика.

Общая картина более всего напоминала попытку трехлетнего ребенка соорудить домик из разнокалиберных и разноцветных кубиков, результатом чего стала неустойчивая и безобразная, ни на что не похожая куча. Надо полагать, новые помещения пристраивались на протяжении многих лет в соответствии с текущими потребностями безо всякой оглядки на эстетические свойства. Было очень странно, что баржа до сих пор не затонула или не перевернулась под тяжестью сооруженной на ней конструкции.

- Там, под днищем, пришлось намыть искусственную мель, - пояснила мне мышка.

- Для чего ж такие старания? Не проще ли было перенести клинику в другое место? Тем более, как я слышал, это предлагали сделать неоднократно.

- Не проще. У них есть свой огромный резон. Приедем - покажу.

Буруны под носом катера начали спадать, и посудина приткнулась бортом к дощатым мосткам, нависающим над водой. Высота их была рассчитана так, чтобы палуба судна оказалась вровень с настилом. Команда закрепила канаты на массивных чугунных катушках и поволокла носилки в жестяную галерею приемного покоя, протянувшуюся по всей длине носовой части больницы.

Передача больного дежурному хирургу не заняла много времени. Тот лишь устало поежился, потер лицо и молча принялся заполнять историю болезни. Которого по счету искалеченного бомбежкой привезли мы ему сегодня?

- А теперь пойдем полюбуемся на главную местную достопримечательность, пригласила меня Люси.

По узеньким досточкам, огороженным хлипкими веревочными леерами, мы обогнули плавучее строение, перебравшись на корму. Здесь имелось нечто вроде небольшой палубы, крытой выгоревшим брезентовым тентом. От палубы вниз вели широкие сходни прямо к... чуть не сказал - к воде, но это было не так.

Значительную площадь водоема, не меньше теннисного корта, занимала неслыханная в этом мире диковина - толстая искрящаяся льдина, не тающая каким-то чудесным образом. Границы ледяного поля обозначали яркие оранжевые вешки. На холодной ноздреватой поверхности я различил ровные ряды идеально круглых прорубей, в которых тяжко плескалась темная поверхность озера.

Сосчитав лунки, числом девяносто шесть (шесть рядов по шестнадцать), я углядел рядом с каждой вмороженный в лед белый конус с номером, имеющий на своей вершине кольцо. К кольцам были привязаны длинные веревки, на конце веревок - ведра. Одна, самая дальняя от нас, прорубь не имела ни ведра, ни номера на конусе.

Мимо нас взад-вперед сновали люди в белых и голубых халатах или зеленой хирургической форме с различными емкостями в руках; бережно наполняли свою посуду из дыр во льду, не погружая ее туда, но аккуратно зачерпывая воду ведром и затем переливая. По тому, с каким напряжением они волокли тару обратно, казалось, что набранная ими жидкость значительно тяжелее обычной озерной Н2О. В этом занятии угадывалось существование какого-то порядка: медики не хватали первое попавшееся ведро, но уверенно проходили к определенной лунке и, если она оказывалась занята, ждали.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ

Видя мою заинтересованность, мышка пояснила существо проводимых мероприятий:

- Предполагается, что вода в этих прорубях обладает целебными свойствами, в каждой - своими. Используют их либо по отдельности, либо в смеси, причем разные пропорции при смешивании придают им качества, которыми исходные компоненты не обладали. Все возможные комбинации до сих пор не изучены, постоянно открывают новые.

- Как же вода, будучи набранной из одного озера, но из мест, находящихся в паре ярдов друг от друга, может отличаться?

Люси пожала крошечными плечиками:

- Могу сказать лишь, что здешние врачи успешно излечивают практически всех, за редким исключением. И намного быстрее, чем в любом другом месте.

- Удивительно... А почему из одной лунки воду не трогают?

- Это местный секрет. Слухов на этот счет много, и все друг другу противоречат.

- Душевнобольных тут тоже пользуют?

- Вот чего нет, того нет.

-Жаль. А то бы я полечился. . .

- Что, уже пора?

- Скоро дозрею от местных чудес. Призраки, русалки, перемещения, двери туда-сюда, вода живая и мертвая, и прочее, и прочее... Бред!

Маленький доктор пристально посмотрела на меня и серьезно сказала:

- Мне не хочется этого говорить, Шура, но ты сам напросился. Сдается мне, что мира безумнее твоего не существует. Вспомни вашу политику, войну, биржу, налоги, да что угодно! Что перед этим тутошние странности?

Я не обиделся, хотя, наверно, должен был. Возможно, в глубине души я был согласен с мышкой. Но что ответить, я знал.

- Понимаешь, Люси, когда я вспоминаю свою жизнь, я не думаю о таких вещах. У меня в сердце совсем другое: мой дом, моя семья... Я ведь счастлив был когда-то...

- Ох, как я тебя понимаю. Ты даже не представляешь себе как... Наверное, каждый человек выстраивает внутри мира, где он живет, волшебный пузырек своего маленького личного счастья и оберегает его, чтобы тот не лопнул, будь это счастье подлинным или иллюзорным. Если же такое случается, то это воспринимается как крушение всего мира. А мир-то никуда не делся. Ему - все равно...

С такой искренней болью были произнесены эти слова, что я не удержался. Взглянув в крошечные черные глазки напарницы, спросил:

- Ты и о себе говоришь?

- А я разве человек? - невесело усмехнулась Люси.

- Да, - твердо произнес я, - понятие "человек" определяется не внешностью. Не каждый, кто похож на меня, заслуживает того, чтобы так называться. Фишеч бомбили нелюди. В моем мире таких и впрямь полно. Но мир не на них стоит, поверь.

Люси отвела глаза, смутившись.

- Пойдем?

- Что ж, пошли.

Мы взобрались на борт катера, и он отправился обратно. Причудливые конструкции клиники постепенно исчезли за кормой. Казалось, кроме нас, не существует ничего - лишь бесконечная свинцовая вода, подернутая холодной рябью. Мне вдруг почудилось, что вокруг - море залившего весь свет безумия, из которого мы обречены отчерпывать крошечной ложечкой с ситечком, пропускающим лишь самые безобидные его формы.

Моя крошечная подруга в кармане что-то пищала. Я удивленно узнал песенку, которую исполняла там, дома, популярная певица:

...проходит день за днем,

То радость, то печаль кому-то неся,

А мир устроен так, что все возможно в нем,

Но после ничего исправить нельзя...

Подхватил припев:

Этот мир придуман не нами,

Этот мир придуман не мной...

А мотор стучал размеренно, приближая нас к берегу этого странного мира. Там ожидал нас наш старый, побитый автомобиль. Там ожидали нас новые вызовы.

Сегодня.

ЗАВТРА.

ЕЖЕДНЕВНО.