"Клетка для простака" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 16 Гордость

– Не будете ли вы добры, – сказал Хью, тоже наклоняясь вперед, – повторить это?

– Я признался в убийстве, – сказал Чендлер, – или практически признался. Я под арестом или практически под арестом. Сегодня вечером меня отправят в Брайдуэл.

Hа сцене танцоры-негры принимали самые невероятные позы, их черные туфли, надраенные до зеркального блеска, жили своей собственной дьявольской жизнью. Така-така-так, така-така-так, така-тика-так – неслось со сиены под звуки оркестра. Вдруг в зале раздался такой громкий и ядовитый свист хлыста, что Бренда, Хью и Чендлер подскочили.

Текс Ланниган объявил войну. То ли он хотел позлить мистера Маргегсона, то ли (подобно всем южанам) решил, что мнение насчет цвета кожи еще остается под вопросом, но он стоял в центре зала и яростно работал хлыстом. Танцоры, сверкая туфлями, невозмутимо проносились через сцену и возвращались обратно.

Артур Чендлер устроился в кресле перед Брендой и Хью, обернулся и улыбнулся им.

– Под арестом, – прошептал Хью. – И вас это совсем не беспокоит?

– Не слишком.

– Видите ли, – сказала Бренда, – нам, пожалуй, следует объяснить, кто мы такие. Мы…

Чендлер снова откинул голову и рассмеялся:

– Ах, я знаю, кто вы. Откровенно говоря, мне было интересно, окажете ли вы мне сегодня честь своим визитом. Я надеялся, что окажете. – Он опустил на пол рядом с собой тяжелую коробку или сверток, который до того держал под красным плащом. – Я хотел вернуть эту проклятую посуду. Я имею в виду груз фарфора, который я унес вчера вечером из теннисного павильона. – Его улыбка стала еще шире. – Я вам друг, не так ли? Но мне от этого одно беспокойство: когда я окажусь в тюрьме, никакого проку от этого мне не будет.

Крак! – снова заговорил хлыст Ланнигана. Хью повернулся к Бренде и увидел ее широко раскрытые глаза под полями сдвинутой на затылок белой шляпки.

– О том, что именно это и есть главное чудо, – сказал Хью, – можно и поспорить. Значит, посуду украли вы?

– Разумеется. Вот черепки.

Чендлер ударил ногой по пакету, и раздался звон.

– Но зачем?

Чендлер оставил вопрос без внимания.

– А еще я подумал, – продолжал он, – что надо вам кое-что показать. Вам обоим. Взгляните сюда.

Он сунул руку под плащ, вынул из-под резинки трико клочок глянцевой бумаги размером в несколько квадратных дюймов и через спинку кресла протянул его Хью. Тот мельком взглянул на него в полумраке, затем зажег зажигалку и присмотрелся более внимательно; после чего, ощутив легкую тошноту, опустил фотографию несколько ниже, под прикрытие спинки кресла.

– Возможно, вам известно, что мой отец фотограф, – с готовностью объяснил Чендлер. – Я проявил это сегодня ночью. Конечно, это всего лишь моментальный снимок, к тому же при плохом освещении, но я снимал на новом «панкроматике»; с ним даже в полной тьме можно сделать довольно хороший снимок.

Так оно и было.

Снимок был сделан с западной стороны теннисного корта из-за проволочной ограды. На переднем плане – тело Фрэнка Дорранса, лежащее на сероватом, покрытом лужами поле. Но легче всего получилась на снимке Бренда Уайт.

Бренда находилась лицом к фотоаппарату, хотя и не смотрела в объектив. Она смотрела на тело Фрэнка. Прядь волос падала ей на лицо, глаза были широко раскрыты. Перед собой она обеими руками держала корзину для пикников, которая, должно быть, била ее по ногам. Камера поймала ее в тот момент, когда Бренда бежала к телу Фрэнка и находилась футах в двенадцати от него.

Крак! – хлопнул хлыст Ланнигана, заглушая и оркестр, и така-так, така-так танцоров.

– Не правда ли, хорош? – усмехнулся Чендлер.

– Очень хорош, – прошептала Бренда. Она протянула руку и выключила зажигалку Хью; пламя погасло. Хью почувствовал ее дыхание на своей щеке.

Голос Чендлера изменился.

– Спокойно, приятель. Не поймите меня неправильно. Видите ли, это не шантаж.

– Тогда что же?

– Ну, я бы назвал это дружеским жестом, – улыбнулся Чендлер. Теперь он стоял в кресле на коленях, словно худой красный гоблин. При слабом свете они разглядели на его губах сардоническую ухмылку. – Хотя вы, очевидно, так не считаете. Признаться, роль ангела-хранителя для меня нова и не совсем обычна, но ведь говорят же, что тот, кто не может позаботиться о себе, всегда заботится о других. Раз! Я взмахиваю волшебной палочкой. Раз! И вы уже вне подозрений. Будь я проклят, если мои усилия не стоят хотя бы одного слова благодарности!

– Благодарности? – переспросила Бренда.

– Послушайте, – сказал Чендлер, – сейчас у меня нет времени заниматься чужими неприятностями, своих хватает. И между нами говоря, признаюсь: все, что я сделал, было сделано не из альтруизма. Вместо того чтобы держать фотографию так, точно она вот-вот вас укусит, почему бы вам не возликовать? Ведь она доказывает, что мисс Бренда Уайт не имеет никакого отношения к убийству, разве вы не понимаете?

– Неужели? – спросила Бренда.

– Честное слово. Приглядитесь внимательней. Если снимок о чем и говорит, то лишь о том, что Дорранс мертв и рядом с ним нет никаких следов, кроме его собственных. Вы еще даже не приблизились к нему. Если не считать алиби, засвидетельствованного и подтвержденного его светлостью верховным судьей или архиепископом Кентерберийским, какое лучшее доказательство вам требуется?

В театре было очень жарко.

– Он прав, Хью?

– Прав.

– Значит…

– Это явно не подделка, – сказал Хью, с удивлением заметив, что шея под воротничком вдруг вспотела, а подсознательные страхи почти рассеялись. – Фотографию можно увеличить и сравнить с официальными снимками. Послушайте, Чендлер: масса благодарностей и ряд извинений. Но если я спрошу, что, черт возьми, вы делали там с фотоаппаратом, вам не покажется, что я плачу за добро злом? Или если я спрошу: что вы там вообще делали?

Чендлер снова улыбнулся и махнул рукой:

– Ах, это целая история.

– И у вас есть причины ее не рассказывать?

– Не спешите с выводами, приятель. Нехорошо это. А что до фотографии, – загадочно проговорил Чендлер, – оставьте ее себе. Она ваша. У суперинтендента Хедли уже есть копия.

Крак!

Им пришлось перейти на шепот. Оркестр замер, и зал затих, танцоры покинули сцену. Ланниган теперь развлекался тем, что на большом расстоянии сбивал хлыстом розовые абажуры со светильников по бокам лож. Мистер Маргетсон, управляющий, предварительно аккуратно положив свои очки на пол и растоптав их ногами, вприпрыжку бросился через зал. Дуэт клоунов, маленький, красноносый человечек и толстый, подагрический полковник Блимп, опиравшийся на костыли, начал вполголоса репетировать свой номер. Техасец, очевидно не державший зла на Шлоссера и Визла, на время прекратил упражнения с хлыстом.

– Значит, у суперинтендента Хедли есть копия, – глухим голосом прошептал Хью. – Вот как! Давно ли?

– С полудня сегодняшнего дня. Хедли и старый толстяк по имени Фелл застукали меня в моем любимом пабе. Я их ждал. Видите ли, я отпечатал несколько копий с этого маленького снимка. Думал, что они могут пригодиться.

– Хедли знает? – воскликнула Бренда, инстинктивно оглядываясь через плечо. – Но он не говорил мне.

Чендлер сделал серьезное лицо:

– Скажет, мадам. Скажет. Уверяю вас.

– Подождите, – вмешался Хью. – Что вы ему сказали?

– Я сказал, – холодно ответил Чендлер, – что я тот самый заботящийся об общественном благе гражданин, который убил Фрэнсиса Радди Дорранса.

– Ну? И вы действительно убили его?

– Опять-таки это как посмотреть. Только между нами: возможно, убил, а возможно, и нет. Во всяком случае, им придется это доказать, для чего потребуются определенные усилия. – Он снова заговорил серьезно: – Послушайте. Наверняка у меня не будет другой возможности поговорить с вами до того, как меня заберут в полицию. А это может случиться в любую минуту, что приведет босса в еще большую ярость, а мне доставит еще большее удовольствие…

– Но вы, кажется, хотите, чтобы вас арестовали.

– Хочу. Впрочем, позвольте мне договорить. Я должен предупредить вас обоих: ради вашей же пользы откажитесь от дурацкой версии, что мисс Уайт не оставляла этих следов, и забудьте о прекрасной фантазии, будто я надел ее туфли на руки и прошелся в них по корту. Это было бы неблагодарностью по отношению к вашему ангелу-хранителю и источником серьезных неудобств для меня.

– Согласен. Что дальше?

Чендлер по-волчьи осклабился:

– Эта история могла бы причинить мне массу хлопот. Я мог бы пройтись на руках. Мне пришлось отрицать это. И я отрицал. Не досаждайте своему ангелу-хранителю лишними вопросами – вот все, о чем я прошу. Не важно, что я делал там с фотоаппаратом, не важно, почему стащил посуду, и сколько времени провел там, и что мне известно.

Хью прервал его:

– Но все это очень важные вопросы.

Чендлер колебался.

– Я сообщу вам, что я собираюсь делать, – наконец решился он. – Я сообщу вам то же, что сказал Хедли, ни больше ни меньше. Но поскольку я вижу в вас союзников… – Он остановился. Его покрасневшие глаза сузились. – Кстати, я знаю, что это не вы сочинили историю про мое хождение на руках.

– Нет. Ее сочинил джентльмен по имени доктор Янг.

Глаза Чендлера сощурились еще больше.

– Янг? Янг? Тот старый калека, да? Хозяин дома? Что-то вроде опекуна Дорранса? Да, я слышал о нем. Так эта блестящая идея принадлежит ему, да?

– Да. Но веревку он пытался затянуть не на вашей шее. Тогда он вел другую игру.

Чендлер, казалось, затрясся от еле сдерживаемого смеха:

– Внутриполитическую, как я понимаю? Благослови вас Господь, дети мои. Но как ваш союзник, я сделаю кое-что получше. Я расскажу вам…

– Случайно, не правду? – предположила Бренда ласковым голосом. – Не думаю, что мы сумеем сейчас установить ее.

– Почему же? Я по пунктам приведу вам показания, которые я дал Хедли. И после каждого, на манер газетных опросников, в которых, например, дается слово «Горгонцола» и приводятся возможные варианты ответа, как-то: испанский композитор, сыр, гора в Греции, я буду добавлять слова «верно», «неверно». Слушайте внимательно.

Я сказал, что в субботу был на квартире Дорранса, и мне сообщили, что он отправился к старому калеке в Хайгейт играть в теннис. (Верно.) Я сказал, что последовал за ним, спросил у полицейского, как пройти, и тот довольно косо посмотрел на меня, когда я задал ему несколько вопросов про дом доктора Янга. (Верно.) Я сказал, что прибыл туда примерно без двадцати шесть. (Верно.) Я сказал, что нашел теннисный корт и специально оставил в павильоне газету, чтобы дать Доррансу пищу для размышлений. (Верно.) Я сказал, что намеревался убить Дорранса. (Как ни странно, неверно.) Я сказал, что, услышав, как на корт идут люди, спрятался за деревом и стал ждать. (Верно.) Я наблюдал за игрой, пока не разразилась гроза. (Верно.) Затем – я все же не утка – укрылся в гараже и сидел там, пока не перестал дождь. (Более чем верно.) Я понял, что пары разделились, услышал, что Дорранс собирается сходить к миссис Бэнкрофт и вернуться той же тропинкой. (Верно.) Я терпеливо ждал в гараже и через несколько минут услышал, что он возвращается… один. (Верно.) Этот поросенок тогда что-то насвистывал, – добавил Чендлер. – Больше он уже не насвистывал. Ах, совсем забыл: верно.

Чендлер замолчал.

Слушателей поразила ненависть, звучавшая в его голосе. К тому же он обладал даром оживлять и делать зримым то, о чем рассказывал, повышая или понижая голос, делая жесты рукой. Они уже не были в театре. Они сидели в гараже и слышали посвистывание Фрэнка.

– Я сказал, что в окно гаража видел, как он остановился. (Верно.) Я сказал, что видел, как он идет к деревьям, окружавшим корт. (Верно.) Я сказал, что видел, как он входит туда… один. (Неверно.)

Вся сцена предстала перед ними с ужасающей зримостью.

– Но если вы видели, как он входит туда, – сказала Бренда, – вы должны были видеть, кто его убил.

– Вы забываете, что его убил я.

– "Артур Чендлер – убийца". Это верно или неверно?

– Ах, и об этом вы пока не должны меня спрашивать. Но, видите ли, именно это больше всего и беспокоит полицию. И обеспечивает мою безопасность. Во всем этом я признался Хедли. Я сказал, что должен был убить этого малого, а по здравом размышлении, полагаю, и убил. Основная загвоздка в том, что они не могут решить, как я это сделал.

В его рассказе чувствовался явный наигрыш. Хью был уверен в этом; рассказ Чендлера попахивал алым плащом. Однако он не мог решить, что разыгрывает Чендлер: виновность или невиновность.

– И что случилось потом? – спросил Хью. – После того, как Дорранс пошел на корт… не один?

– Извините. Здесь история заканчивается.

– Для нас, но не для полиции?

– Для всех.

Мысль Хью усиленно работала, во всяком случае, он пытался заставить ее работать.

– Здесь целая дюжина загадок, – сказал он. – И самая главная из них – почему вы так жаждете, чтобы вас арестовали?

– Не догадываетесь?

– Нет. Разве что…

– Разве что?

– Разве что вы невиновны и располагаете массой доказательств, которые на суде снимут с вас малейшее подозрение. – Хью немного помолчал. – Возможно, вы полагаете, что известность, которую принесет вам суд по обвинению в убийстве, тем более в «чудесном» убийстве, обеспечит вам положение, к которому вы стремитесь. – Он снова помолчал. – Возможно, вы и правы, но предупреждаю: вы рискуете, чертовски рискуете.

Послышалось чье-то свистящее дыхание. Похоже, он попал в самую точку, подумал Хью, однако Чендлер даже не шелохнулся.

– А вы не так просты, – усмехнулся Чендлер. – Разве не более вероятно, что я виновен, но убил таким способом, что меня никто и никогда не уличит? Когда совершаются самые интересные убийства…

– Чендлер их фотографирует, – закончил Хью. – Именно это я и имел в виду, говоря о доказательствах. Если у вас есть снимок Бренды после убийства, почему бы вам не иметь фотографии самого убийства? И убийцы. И способа. Ведь это подлинные сокровища.

Говоря это, Хью не смотрел на Чендлера. Он смотрел мимо него, туда, где огни сцены светились в пушистых каштановых волосах Мэдж Стерджес. Кроме того, что Мэдж – худенькая девушка в цветастом платье, ему ничего не удалось разглядеть, но она снова оглянулась и посмотрела на них. Теперь в ее взгляде не было ни гнева, ни злобы, только удивление.

С такого расстояния она ничего не могла услышать. Что-то другое побудило ее оглянуться и посмотреть на них, но движение девушки поразительно точно совпало со словами Хью. Но так или иначе, он об этом забыл, поскольку в голосе Чендлера, ровном и спокойном, зазвучала такая ярость, что не верилось, будто он говорит шепотом.

Он сказал:

– Боже правый, неужели это так же очевидно, как и все остальное? – И, уже не рисуясь, он с такой силой вцепился в спинку кресла, словно хотел оторвать его от пола.

Хью подался вперед и схватил его за руку:

– Так, значит, вы сфотографировали и это?

Чендлер оттолкнул его руку:

– Нет!

– Это правда?

– Я же сказал вам. Почему мне все всегда дается с таким трудом, а этой свинье ровно ничего не стоит?

– Да, но…

– С тех пор, когда я еще был вот таким, – Чендлер поднес руку совсем близко к полу, – я мечтал о том, чем буду заниматься, когда вырасту. И все впустую. Ничего не получилось. Я обещал Мэдж в один прекрасный день набить цилиндр пятифунтовыми купюрами и высыпать ей на колени. Высыпал? Нет. Так дайте мне хотя бы возможность блеснуть на скамье подсудимых.

Хью понял, к чему клонит Чендлер. Но не стал слишком горячо спорить.

– Это ваше личное дело, – сказал он. – Такое, конечно, уже случалось. Я припоминаю дело одного человека, который намеренно признался в убийстве, которого не совершал, и уже на суде предоставил улики, убедительно доказавшие, что он невиновен. Он объяснил, что на основании досужих сплетен его так уверенно обвинили в убийстве, что он вышел из терпения и решил реабилитировать себя в глазах всего света на открытом суде.

Хью помолчал.

– Если вы решили признаться в убийстве лишь затем, чтобы приобрести известность во время суда, – продолжал он, – возможно, вы правы. За ложь вам ничего не грозит, если, разумеется, вы не станете лгать на суде. А на суде вы лгать не станете. Но вы должны быть абсолютно уверены, что сумеете доказать свою невиновность. Хочу предупредить вас, как адвокат, что вы смертельно рискуете. Судье такая шутка не понравится. Не понравится и присяжным. Прежде чем начать, как следует все проверьте, или они подумают, что ваши оправдания – еще один блеф, и вас повесят.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

Но Бренда поняла. Хью видел ее ресницы, мягкий овал подбородка, напряженную линию плеч.

– Хью прав, мистер Чендлер, – сказала она. – При всем уважении к нашему ангелу-хранителю, вы не слишком искусный лжец.

– Ха!

– Нет, не слишком, – настойчиво повторила Бренда, качая головой; голос ее звучал умоляюще. – Вы слишком честны или, может быть, слишком боитесь, что вас уличат. Я знаю одного беззастенчивого лгуна. – Хью заметил ее отвращение и мысленно полюбопытствовал, сколь долго она его испытывала. – Я знаю одного беззастенчивого лгуна, который не сумел совладать с собственной ложью. Не сумеете и вы.

Чендлер смотрел в пол. Через некоторое время он резко проговорил:

– Может быть, вы правы. Не знаю. Как ни глупо, но это весь день меня тревожило.

– Поверьте мне, мы правы, – заверил Хью. – Неужели вам не кажется, что, сказав правду, вы приобретете достаточную известность, к тому же ничем не рискуя? То есть, в том случае, если сами предъявите доказательства? Вы станете героем дня.

– Вы так думаете? – серьезно спросил Чендлер, вскинув голову.

– Я это знаю.

Казалось, Чендлер принял решение. Быстро оглядев зал и уверившись, что Мэдж Стерджес ничего не услышит, он выразительно склонился в их сторону.

– Слушайте… – сказал он.

– Летающие Мефистофели, – грянуло со сцены. – По местам! Номер четвертый! Эй! Вы!

Сердца у Бренды и Хью бешено колотились, но Чендлер замолчал, облизал губы и отвернулся.

– Полсекунды! – крикнул он. – Я только…

– Эй! – донеслось со сцены.

Коренастый акробат, по всей вероятности ведущий номера, не удовольствовался обычной речью. Его лицо было бледно. Он подбежал к микрофону у края сцены и через усилитель на них обрушился его крик:

– Я долго терпел! Всем уже невмоготу. Чтобы через три секунды ты был на месте. Я считаю. Ты меня слышишь?

– Но…

– Вам лучше идти, – сказал Хью. – Если из вашей затеи ничего не выйдет, то надо хотя бы сохранить работу.

– Один. Два. И можешь сказать своему… техасцу, – доносился усиленный микрофоном спокойный, зловещий голос, – что, если это так по душе здешним дамам и джентльменам, он может хлопать своим дьявольским хлыстом до второго пришествия. Это и блоху не сгонит с места. В Манчестере мы слыхали и не такое. Один. Два…

Взметнув алый плащ, Чендлер одним махом перепрыгнул через спинки кресел, мягко приземлился в проходе и побежал к сцене.

Из оркестровой ямы донесся звук настраиваемых скрипок.

– Хью, он все знает, – прошептала Бренда. – В этом нет никакого сомнения. Он знает, кто настоящий убийца, знает, как все случилось. Нельзя было отпускать его. Если у него будет время собраться с мыслями, он может снова передумать.

– Да. А если мы его не отпустим, этот амбал Алессандро выгонит его с работы, и он с отчаяния снова прибегнет к своей выдумке. Будь, что будет. Пока он занят в номере, у него не останется времени думать о другом.

– Это меня тоже беспокоит, – сказала Бренда. Она обернулась, и их глаза встретились. – Хью, это очень опасный номер. Сейчас он не в том состоянии духа, чтобы исполнять его. Будет просто ужасно, правда, если у него соскользнет рука или случится еще что-нибудь? Акробаты работают без сетки на высоте в пятьдесят футов.

Они посмотрели друг на друга.

Возникла новая опасность, новое скользкое место. Но им не хватило времени подумать об этом. За их спиной кто-то тихо спустился по застланному красным ковром проходу и положил руку на плечо Хью. Это был суперинтендент Хедли, который рассматривал их с весьма странным выражением лица.