"Убийство в музее восковых фигур" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 13

Я, наверное, вздрогнул от этого прикосновения. До сего дня не знаю, как мне удалось не выдать себя, но, не раздайся тут голос горничной, я наверняка сделал бы это.

– Коктейль с шампанским для мсье, – произнесла она с укором.

Я задохнулся от облегчения, с трудом различая девушку, державшую поднос. Но что теперь? Я не мог велеть ей отнести коктейль наверх, время слишком поджимало. С другой стороны, подниматься сейчас в комнату одному было сумасшествием, особенно если учесть, что в самом низу лестницы стоял Галан, оберегая свой клуб от полицейских шпиков. И тогда девушка заговорила снова.

– Мсье, – вполголоса произнесла она, – мне ведено передать вам… Номер девятнадцать… Боюсь, там было небольшое происшествие…

– Происшествие?

– Да, мсье, – почтительно продолжала она. – Комнатой не пользовались много месяцев. И только день или два назад уборщица – о, она ужасно неловкая! – разбила там окно. Мне очень, очень жаль! Не помешает ли это мсье? Его еще не починили…

Я снова воспрянул духом. Вот, значит, почему она так засуетилась! Вот почему она разговаривала с Галаном. Не было ли другой причины?… Стоп!

Одетта Дюшен, которую нашли с порезами на лице, выпала из окна. Убита в самом клубе, убита, может быть, в той самой комнате…

– Это плохо, – сказал я недовольно. – Хм! И я знаю правила относительно других комнат. Ну да ладно. Давайте сюда стакан. Я сейчас поднимусь и посмотрю на комнату.

Вот так-то! Дела мои пошли лучше. Я залпом выпил коктейль, с сердитым видом обошел девушку и двинулся к гостиной. От возбуждения у меня стучало в висках, но я сдерживал себя, чтобы не бежать, а идти шагом. Вот так-то, Галан, и пошел ты ко всем чертям! Я направился прямо к нему, поджав губы с достоинством постояльца гостиницы, обнаружившего в номере тараканов, затем в последний момент сделал вид, будто передумал, и с обозленным видом стал подниматься по лестнице. Он по-прежнему не подавал признаков беспокойства, а его апаши продолжали курить в алькове…

Теперь внимание! Я благополучно добрался до своего этажа, но нужно было еще в полутьме пробраться по коридорам, устланным толстыми коврами. Номер 19 в дальнем конце за поворотом. Я надеялся, что там нет прислуги, которая могла бы обратить внимание на мою нерешительность. Стоп! Еще одна закавыка. Мы предполагали, что ни одна из дверей не запирается; теперь же я выяснил, что нужно нажать на кнопку внизу, чтобы открылся замок. С другой стороны, если они нажимали на кнопку, как только гость заходил в клуб, чтобы он не беспокоился об этом потом, дверь Галана могла быть уже открыта. Двери и окна комнат первого этажа находились на одной стене, но здесь, в соответствии с планом, в каждой комнате было по два окна, выходивших во двор, а дверь располагалась в стене напротив. Вот она. Номер 18. Я не сразу сумел заставить себя взяться за ручку. Дверь была открыта! Я шмыгнул в комнату Галана и закрыл за собой дверь.

Было темно, но я видел, как через одно из окон, створки которого были открыты, пробивался лучик света. Холодный ветер шевелил тяжелые занавески. Слабо слышались звуки оркестра. Где же, черт возьми, выключатель? Нет, не стоит зажигать свет. Во дворе могут быть сторожа, знающие, что Галан еще внизу. Но мне же нужно было найти себе место, чтобы спрятаться!… Вот идиот! Оказаться в такой дьявольски опасной ситуации, вызваться добыть улики, не зная даже, есть ли в комнате где укрыться. Я напряг зрение, но ресницы цеплялись за прорези маски, мешая мне видеть. Тогда я поднял маску на лоб и подошел к открытому окну. Стекло в нем было матовым, темно-красного цвета. (В порезах на лице Одетты Дюшен нашли осколки темно-красного стекла… разбитое окно в соседней комнате…) Я глубоко вздохнул, холодный воздух приятно освежил мое разгоряченное лицо, и я выглянул из окна. Избавившись от этой удушливой духоты, можно было, по крайней мере, спокойно подумать… Со всех сторон огромным прямоугольником до самого звездного неба вставали темные стены с тускло светящимися окнами. От моего окна до булыжной мостовой внизу падать было добрых двадцать футов. В восьми – десяти футах от стены возвышалась куполообразная стеклянная крыша главного зала. Она была несколько выше окна, у которого я стоял, поэтому я мог видеть только ту часть двора, которая находилась непосредственно подо мной, а справа от меня, я знал, должен был находиться вход в комнату, носившую название кабинета управляющего. Из моего окна я не мог заглянуть в главный холл, мне мешала слишком высокая стеклянная крыша; я видел только тусклое свечение сквозь закопченные стекла и слышал, как играет оркестр.

Вышла луна. Ее бледная синева скользнула по верхушкам крыш, посеребрив их, потом озарила лежащий внизу узкий двор. У меня взмокла рубашка и в груди стало холодно, потому что я увидел неподвижную фигуру в белой маске, которая глядела на мое окно. Маска в лунном свете казалась жуткой гримасой. Я слышал тихий гул машин на бульварах…

Итак, они наблюдают! Я отшатнулся от окна и в ужасе посмотрел вокруг. На ковер легла широкая лунная дорожка, осветив тяжелые кресла резного дуба и китайскую ширму, расшитую серебряной филигранью, вызывающе играющей блестящими узорами. Я все еще не мог придумать, что мне делать, но из-за белой маски, стоящей внизу, не могло быть и речи о том, чтобы зажечь свет. Я шагнул вперед и наткнулся на кресло. Было бы сумасшествием забраться за эту ширму – туда они заглянут в первую очередь. Потом оркестр умолк. Стало абсолютно тихо, как в могиле, только ветер шумел за окном; в моей тюрьме в последний раз зловеще захлопнулась дверь. Не западня ли вся эта затея?

Щелкнул замок, и узкая полоска света пробежала по полу. Боже! Они пришли!

У меня был только один выход. Китайская ширма находилась в каких-то двух футах от окна; я проскользнул за нее, мне стало холодно, душно, закружилась голова. Тишина. Я стоял и слушал, как колотится мое сердце…

– Моя дорогая Джина, – произнес голос Галана. – Я уже начал беспокоиться, что с тобой случилось. Секунду, сейчас я включу свет.

Шаги по мягкому ковру. Щелчок выключателя. На потолке возник полосатый кружок света; моя ширма, к счастью, осталась в тени. Значит, он все еще не знает?… Галан говорил вальяжным, безмятежным, ласковым тоном. Ого! Шаги в мою сторону! Он задел ширму локтем…

– Надо закрыть окно, – заметил он. Затем голос его стал нежным. – Иди сюда, Мариетта!… Сюда, моя девочка! Устраивайся поудобнее…

Вот оно что – с ним кошка! Я услышал что-то вроде сопения, потом со скрежетом и стуком опустились жалюзи, встал на место запор. Затем я заметил маленькую светлую вертикальную щель в ширме, между двумя ее половинками. Прильнув к щели глазом, я мог видеть небольшую часть комнаты.

Джина Прево сидела спиной ко мне на кушетке, откинувшись на подушки; ее поза выражала бесконечную усталость. На ее золотистые волосы, на черный мех вечерней накидки падал свет лампы. На столике стояли два стакана в форме тюльпана, за ними треножник с ведерком для шампанского, из которого высовывалось, блестя золотой фольгой, горлышко бутылки. (Интересно, как это я умудрился не перевернуть это сооружение, пробираясь в темноте через комнату?) Потом в поле моего зрения появился Галан. Маски на нем не было; по круглому лицу, как тонкий слой жира, разлилось выражение самодовольства. Он привычным жестом потрогал свой нос; в глазах его еще таилась озабоченность, но рот выдавал удовлетворение. Некоторое время он стоял и смотрел на девушку.

– Вы плохо выглядите, моя дорогая, – негромко произнес он.

– Что же здесь удивительного? – Она отвечала холодным, невыразительным тоном; похоже было, что она с трудом сдерживается. Затем Джина поднесла ко рту руку с сигаретой, и свет пересекло густое облако дыма.

– Здесь сегодня ваш друг, моя дорогая.

– Да?

– Я думал, это вас заинтересует, – язвительно сказал он. – Молодой Робике.

Она не отреагировала. Галан снова взглянул на нее, и у него чуть-чуть задрожали веки, будто он рассматривал дверь сейфа, которая не реагирует на обычную комбинацию. Он продолжил:

– Мы сказали ему, что окно у него в комнате разбито… уборщицей. Следы крови, конечно, смыты.

Пауза. Потом Джина медленно раздавила в пепельнице окурок.

– Этьен, – в голосе ее прозвучала командная нотка, – Этьен, налейте мне шампанского. Потом сядьте рядом со мной.

Он открыл бутылку и наполнил бокалы. Все это время он не спускал с нее глаз; взгляд его был испытующим, словно Галан гадал, что все это значит. Когда он сел рядом с ней, она повернулась к нему. Я увидел ее очаровательное личико анфас – влажные розовые губки и неожиданно твердый, непроницаемый взгляд, который она устремила на него…

– Этьен, я иду в полицию.

– Да ну? По поводу чего?

– По поводу смерти Одетты Дюшен… Я решила это сегодня днем. У меня в жизни никогда не было настоящих чувств… Нет, не перебивайте. Говорила ли я когда-нибудь, что люблю вас? Я смотрю на вас сейчас, – она оглядела его с некоторым сомнением, словно хлыстом ударила, – и все, что я вижу, – это неприятного вида человек с красным носом. – Она ни с того, ни с сего рассмеялась. – Чтоб я что-нибудь чувствовала!… Все, что я когда-нибудь знала в жизни, – это пение. Я столько чувств вкладывала в него, вы слышите, я всегда жила в таком напряжении, я все воспринимала с точки зрения великих страстей, я была впечатлительной зарвавшейся дурой… И вот… – Она повела рукой, расплескав шампанское.

– К чему вы клоните?

– И вот вчера вечером!… Вчера вечером я увидела истинное лицо моего бесстрашного рыцаря. Я отправилась в клуб, чтобы встретиться с Клодин, и открыла дверь в проход, как раз когда ее убивали… А потом, Этьен?

– Ну? – Он угрожающе, с хрипотцой повысил голос.

– Я умирала от страха, это естественно… Я выбежала из клуба на бульвар – и встретила вас, вы выходили из машины. Вы для меня были защитой и опорой, и я упала вам на руки, потому что меня не держали ноги… И что же делает мой титан мощи, когда узнает, в чем дело? – Она наклонилась вперед с застывшей улыбкой на губах. – Он сажает меня к себе в автомобиль и просит подождать его. Может, он помчался в клуб узнать, что произошло? Хочет как-то защитить меня? Ничего подобного, Этьен. Он спешит прямо в ближайший ночной клуб, чтобы посидеть там у всех на виду и обеспечить себе алиби на случай, если его будут допрашивать! И спокойненько сидит там, пока я валяюсь без чувств на заднем сиденье его автомобиля…

Мне и до этого был неприятен Галан. Но никогда прежде в моей душе не поднималась такая волна убийственного гнева, как та, что охватила меня, когда я услышал эти слова. Я больше не дрожал от страха быть обнаруженным. Разнести этот нос, эту гадкую рожу в кровавое месиво… какое это было бы наслаждение! Зло, наделенное мужеством, как у Ричарда III, еще можно уважать, но это!…

Когда Галан повернулся к Джине, лицо его было искажено ненавистью.

– Что еще вы имеете мне сказать? – с усилием выдавил он.

– Ничего, – ответила она.

Девушка тяжело дышала; глаза ее остекленели, когда она увидела, как его огромная рука двинулась к ней по спинке кушетки.

– Не делайте этого, Этьен. Позвольте сказать вам еще кое-что. Сегодня вечером, перед тем как уйти из театра, я послала пневматической почтой письмо человеку по имени Бенколин…

Огромная ручища сжалась в кулак, и на запястье выступили жилы. Мне не было видно его лица – только желваки, перекатывающиеся на скулах, – но чувствовалось, что в нем созрел и умер взрыв…

– В письме содержалась определенная информация, Этьен. Какая, я вам не скажу. Но если со мной что-нибудь случится, вы отправитесь на гильотину.

Молчание. Потом она заговорила осипшим голосом:

– Ну что ж, если оглянуться назад, в моей жизни было кое-что… Но сегодня, увидев Одетту в гробу, я вспомнила, как дразнила ее за то, что она такая домоседка, считала ее маленькой дурочкой, которой нужна хорошая встряска… О, как я ненавидела ее за это умение получать удовольствие от мелочей… И это выражение на ее лице!

Галан сосредоточенно кивнул. Его кулак разжался.

– Итак, моя дорогая, вы все расскажете в полиции. Что же вы им расскажете?

– Правду. Это был несчастный случай.

– Понимаю. Мадемуазель Одетта погибла в результате несчастного случая. А другая ваша подруга, Клодин Мартель, – это тоже несчастный случай?

– Вы прекрасно знаете, что нет. Вы знаете, что это было преднамеренное убийство.

– Прекрасно; кажется, мы понемногу продвигаемся! По крайней мере, это вы признаете.

Что-то в его голосе пробудило ее от наркотического оцепенения. Она снова повернулась к нему. Я видел, как у нее напряглись ноздри. Она знала, что к своим угрозам он всегда подступает исподволь, – так пастух пощелкивает кнутом, прежде чем хлестнуть им изо всех сил.

– Итак, дорогая, – продолжал он. – Надеюсь, вы все расскажете мне. Как же произошел этот «несчастный случай»?

– Будто… будто вы не знаете! О, черт бы вас побрал! Что вы еще…

– Меня в это время не было в комнате; надеюсь, вы это подтвердите. Все, что я могу сказать, – это то, что вы со своей доброй подружкой мадемуазель Мартель терпеть не могли разумницу Одетту… Пожалуйста, пожалуйста, моя дорогая, оставьте при себе ваше уничтожающее театральное презрение, у вас слишком драматический вид. Вы обе никак не могли понять, почему ей хочется мужа, и деток, и прозаического домика в Нейи, а то и еще более прозаического армейского поста в колониях. Поэтому вы организовали для нее маленький приемчик здесь…

– В этом нет ничего дурного! Говорю вам, я готова пойти в полицию…

Он осушил свой бокал, потом наклонился к ней и отечески потрепал по ладони. Она отдернула руку, но задрожала.

– Душой задуманного, я готов это подтвердить, – продолжал он с великодушным жестом, – была мадемуазель Мартель. Вы не могли зазвать сюда свою подружку Одетту ни под каким другим предлогом, кроме одного, для чего мадемуазель Мартель должна была сказать ей и повторять почаще, чтобы довести до истерического состояния, одно заведомо ложное утверждение, а именно, моя дорогая, – что капитан Шомон частый посетитель этого клуба. Она в этом сомневается? Пожатие плечами. Она может сама убедиться… Какая это будет чудесная шутка! Наконец-то Одетта испробует вкус настоящей жизни!… Привести ее сюда, накачать вином, а позже, вечером, познакомить с каким-нибудь донжуаном… Не желает приходить вечером? Ничего, дневное время тоже сойдет, потому что до вечера можно влить в нее много шампанского…

Джина Прево прижала руки к глазам.

– Так вот, я ничего не знал о содержании вашего плана, – снова заговорил Галан. – Что же касается последнего, я могу только догадываться. Но ваше поведение говорит мне о многом… Однако, – он пожал плечами, – мне эта идея нравилась. Я позволил вам провести ее без ключа мимо охраны. Но что произошло в той комнате – между прочим, вы воспользовались комнатой Робике, потому что знали, что он в Лондоне и никак не может быть там, – что произошло в той комнате, мне неизвестно.

– Я же вам рассказала, разве не так?

– Пожалуйста, успокойтесь, моя дорогая Джина, вы сами себя накручиваете. Разве вы мне рассказали?…

– Не понимаю, какую игру вы ведете. Я боюсь вас… Это был несчастный случай, вы это знаете. Во всяком случае, виновата Клодин. С Одеттой случилась истерика, когда мы… мы сказали ей, что капитана Шомона не будет…

– И тогда…

– Клодин все это время пила и вдруг вспылила. Она сказала Одетте, чтобы та не расстраивалась, мы найдем ей мужчину не хуже Шомона. Это было ужасно! Я ведь хотела только пошутить, посмотреть, как Одетта будет реагировать. Но Клодин всегда ее ненавидела, она просто взбесилась. Я поняла, что дело зашло слишком далеко, и перепугалась. А Клодин закричала: «Я научу тебя жить, ты, маленькая сопливая ханжа!» – и… – Джина сглотнула и со страхом посмотрела на Галана, – Клодин бросилась к ней. Убегая от нее, Одетта прыгнула через кровать, но споткнулась и… о Боже, как вспомню это разлетающееся вдребезги стекло, и лицо Одетты, и… Мы услышали, как она упала во двор…

Последовало страшное, тягостное молчание. Я отвернулся от ширмы, почувствовав тошноту.

– Я этого не хотела!… Я не хотела!… – прошептала девушка. – Но вы же все знали. Вы пришли и обещали убрать тело. Вы сказали, что она мертва, но что вы все уладите или мы все отправимся на гильотину. Ведь так это было?…

– Итак, – задумчиво произнес Галан, – Одетта Дюшен погибла в результате несчастного случая, выпав из окна. Причина смерти – трещина в черепе… Моя дорогая, вы видели газеты?

– Что вы хотите сказать?!

Он поднялся, глядя на нее сверху вниз.

– Безусловно, она рано или поздно умерла бы от этой трещины. Но что касается обстоятельств ее гибели, вы можете прочитать в газетах, что непосредственной причиной смерти послужил удар ножом в сердце. Ну как?

Рука его продолжала плавно двигаться назад, как будто он хотел размахнуться и побольнее щелкнуть ее кнутом. Галан поджал губы, в глазах его снова заиграло самодовольство.

– Нож, которым ее зарезали, – продолжал он, – пока не нашли. И неудивительно. По-моему, он принадлежит вам. Если полицейским придет это в голову, они найдут его в вашем туалетном столике в «Мулен-Руж»… Теперь, дорогая моя, остается надеяться, что вы не слишком много рассказали Бенколину!