"Дитя любви" - читать интересную книгу автора (Карр Филиппа)

ПОЕЗДКА В ЛОНДОН

Вновь мы зажили по-старому. Ли продолжал свою службу в Англии, а мы с нетерпением ждали, когда сможем быть вместе. Дети подрастали: Дама-рис было уже шесть, Карлотте — тринадцать, а мне недавно исполнилось двадцать восемь.

— Времени еще много, можно завести целую кучу детей, — говорила моя мать.

Она была довольна жизнью: отец был дома, и она радовалась, что он стареет.

— Слишком стар ты для приключений! — с насмешкой говорила она.

Но отец принадлежал к тем мужчинам, которые всегда готовы броситься в очередную авантюру, как, впрочем, и Ли. Мать и я сблизились друг с другом больше, чем когда-либо. Мы делились нашими тревогами, она рассказывала мне, каким утешением я всегда ей служила.

— Хотя, когда ты родилась, — сказала она, — я очень расстроилась, что ты не мальчик, но это, конечно, из-за отца: он всегда хотел только мальчиков.

— Я знаю, — с легкой горечью ответила я, — это всегда было ясно.

— Есть такие мужчины, — подтвердила моя мать. — Они думают, что мир устроен только для них одних, хотя во многом это действительно так. Но некоторые из них не могут жить без нас!

Я испытывала к ней огромную нежность. Рядом с ней я чувствовала себя сильной. Она потеряла своего первого мужа, когда он был еще совсем молод, и оплакивала его долгие годы, убедив себя в том, что он был совершенным рыцарем, хотя, признаваясь ей в вечной любви, он одновременно с тем был любовником Харриет. Однако она пересилила себя и на всю оставшуюся жизнь полюбила моего отца. В некотором роде жизнь была милостива к ней, чего нельзя сказать о моей судьбе. Я любила и родила ребенка вне брака; меня затянуло в интригу, и я провела ночь с человеком, который казался мне настоящим воплощением зла; а сейчас я жила спокойной деревенской жизнью, подобно почтенной матери семейства, никогда не отступавшей от жизненных устоев. Очень многого я не могла объяснить моей матери.

Но сейчас нас обеих терзали страхи за мужчин, которых мы любили, и это объединяло нас. Бывали моменты, когда я хотела все рассказать ей, но, к счастью, вовремя сдерживала себя.

Временами в отпуск приезжал Ли, и мы принимались строить планы на будущее. Но как бы я ни скучала по нему, пока он находился в отлучке, когда мы были вместе, мы так и не могли достигнуть того блаженного согласия, которое, я знала, по праву принадлежало нам. Между нами вставало воспоминание о Бомонте Гранвиле, издеваясь и насмехаясь надо мной, служа вечным напоминанием об унижении, которому я подверглась. Если бы я могла скрыть это от Ли, я была бы гораздо более счастливой, но он чувствовал, что что-то разделяет нас, и это глубоко ранило его. Я начала бояться, что со временем это может вытравить нашу любовь и разрушить брак Дамарис росла тихой, отзывчивой девочкой Она проявляла на занятиях незаурядный ум и была любимицей Эмили. Я была рада за нее. Привязанность же Эмили к Карлотте слегка угасла, чему причиной являлось поведение Карлотты.

Она была настоящей дикаркой — импульсивной, подверженной вспышкам гнева, когда она могла наговорить все, что ей придет в голову. Дамарис же была мягкой и никогда никого не обижала. Я помню, однажды жарким летним днем она прибежала ко мне в огромном горе и сказала, что наш бедный мир разваливается на куски. Она увидела трещины в иссушенной зноем почве, и это очень расстроило ее, потому что она считала, что, если что-то трескается, ему должно быть очень больно. Она любила животных и неоднократно приносила мне раненых птичек, чтобы я их вылечила. Однажды она принесла чайку, которую нашла на пляже.

— У нее сломано крыло, — всхлипывая, шептала она, — а остальные клевали ее!

Она была очень милой девочкой, но после Карлотты любой ребенок показался бы незаметным. Не было сомнений, что Карлотта вырастет настоящей красавицей, но она никогда не проходила через несколько стадий, как обычно случается с остальными, в будущем красивыми девушками: невероятное очарование всегда присутствовало в ней. У нее были мягкие, вьющиеся темные волосы и светящиеся голубые глаза. Она была не такой темной, как Харриет, а глаза были более светлого голубого оттенка. За свою жизнь я лишь однажды видела женщину с фиолетовыми глазами и почти черными волосами, и этой женщиной была сама Харриет, но Карлотта была красива той же красотой, и многие отмечали, что Карлотта «пошла в мать», над чем Харриет не уставала шутить.

В тринадцать лет у Карлотты уже сформировалась хорошая фигура, в отличие от остальных девушек ее возраста. Она родилась, как будто уже познав искусство обольщения людей, и я вынуждена была признать, что это дало мне немало поводов для тревоги. Она была чем-то похожа на мою бабушку, Берсабу Толуорти. В них обеих, кроме красоты, было что-то, привлекающее к ним внимание всех мужчин. Харриет до сих пор сохранила это искусство, хотя и немного располнела, моя же бабушка всю жизнь пользовалась этим очарованием.

Карлотта часто бывала в Эйот Аббасе. Она души не чаяла в Харриет и все еще думала, что та — ее мать, но их сближало не столько это так называемое родство, сколько то, что обе они были одного типа. Харриет устраивала в своем доме развлечения и частенько ставила пьесы, а Карлотта всегда настаивала на главных ролях в них, и Харриет рада была уступить ей.

— Не ради самой пьесы, — говаривала она, — Карлотта рождена для сцены! Конечно, здесь в основном играет ее красота: она привлекает к себе все взгляды. Будь жив король Карл, он бы небеса и землю перевернул, только бы заполучить эту крошку к себе в кровать. — Увидев мою реакцию, она рассмеялась. — Сейчас ты становишься чопорной, Присцилла, а у этой девочки будет уйма любовников, запомни мои слова! Нам остается только следить, чтобы это произошло не так быстро и с кем надо!

Карлотта вышла из подчинения Эмили Филпотс, и мы наняли ей воспитательницу — приятную молодую женщину, которая, как и Кристабель в свое время, приехала из семьи викария.

— И как всегда — лучшая подготовка! — сказала моя мать. Так в наш дом вошла Амелия Гарстон, и Карлотте, хоть и неохотно, а пришлось проводить часть своего времени в классной зале. Эмили не жалела об этом, ибо давно поняла, что с Карлоттой ей не совладать, и, кроме того, у нее была моя дорогая, нежная Дамарис, которая училась с желанием и была очень умна и способна.

Карлотта не любила подолгу сидеть на одном месте: она то и дело ездила к Кристабель. Томас-младший боготворил ее, как, впрочем, и другие представители его пола. Мне тоже нравилось посещать Грассленд Мэйнор: это был такой счастливый дом! Никогда не думала, что человек может так разительно измениться, как это произошло с Кристабель, и перемены в ней не переставали радовать меня. Злоба и зависть отравили ее жизнь, но сейчас они совсем исчезли, она искренне наслаждалась жизнью.

Однажды она призналась мне, что больше ей ничего не нужно, но тут же поправилась:

— Кроме одного: мне хотелось бы еще одного ребенка, да и Томасу тоже. Конечно, нам повезло, что у нас есть Томас-младший — самый прекрасный ребенок в мире, хотя думаю, что ты не согласишься со мной в этом, — но мне хотелось бы подарить Томасу еще пару детей.

— Может, так оно и будет, — сказала я.

— Нет, — покачала головой она. — Ты же знаешь, что я чуть не умерла при родах Томаса, и доктор сказал, что рожать еще очень опасно! Но мой дорогой муж предпочитает меня любому ребенку, даже если бы я и могла иметь его!

Карлотта была частым гостем и в Эндерби-холле. Она совершенно очаровала Роберта Фринтона, но я была рада, что она ездит навещать его: он был одиноким старым человеком. Я часто думала, что бы он сказал, если бы узнал о своем родстве с Карлоттой? Уверена, что это ему бы доставило большое удовольствие.

Эндерби-холл он превратил в нормальный жилой дом, хотя ему так и не удалось разогнать его гнетущую атмосферу. В тот зал я всегда входила с какими-то мрачными мыслями, и в редких случаях, когда меня никто не сопровождал, я ловила себя на том, что оглядываюсь украдкой через плечо, как будто за мной кто-то наблюдает.

С собой Роберт Фринтон привез несколько слуг и с тех пор жил совсем простой жизнью. Он часто заезжал к нам, так как мать постоянно приглашала его. Я заметила, что, как только он входил в дом, он сразу начинал искать взглядом Карлотту, а в тех случаях, если ее не было — так как она очень часто жила у Харриет, — он не мог скрыть своего разочарования.

Карлотта была очень своенравной и всегда настаивала на том, чтобы все было так, как хочет она, но стоило ей улыбнуться, как все моментально становились ее рабами, все, за исключением Харриет, которая совсем не пыталась ублажать ее, однако каким-то образом умудрялась привлекать ее к себе.

Был июньский вечер 1695 года, когда Харриет и я сидели в саду Эйот Аббаса и глядели на море. Появился туман, и, когда он осел и проступили контуры того самого острова, мне сразу вспомнилась — как бывало всегда в таких случаях — ночь, что я провела там с отцом Карлотты. Я подумала о моей юности, невинности и нежности, о нашей любви, такой прекрасной, послужившей началом всего, что потом последовало, и повлекшей за собой другую, ужасную ночь, которая до сих пор появлялась в моих кошмарных снах и даже сейчас омрачала мою жизнь. Она была подобна черному, едва заметному облачку, набегающему порой на небосклон моего счастья.

Конечно, Ли и я были счастливы друг с другом, но полного доверия, о котором так мечталось, мы достигнуть не смогли. Это было загадкой для Ли, но я-то знала, в чем причина: никогда я не смогу чувствовать себя совершенно спокойной, пока существуют воспоминания о той ночи.

Я хорошо знала Ли — он был добрейшим человеком, когда дело касалось тех, кого он любил, но он был способен на вспышки безжалостной ярости, когда речь заходила о том, что он считал несправедливостью. Он легко перешел на сторону Вильгельма, потому что, хоть и принес присягу на верность королю, он не уважал его. Всем сердцем он поддерживал своего командующего Черчилля, а раз тот перешел к Вильгельму, решил, что и у него есть моральное право на такой поступок. Я часто вспоминала о том, как Ли доставил меня обратно в палаццо, а ночью ушел и хладнокровно до полусмерти избил Бомонта Гранвиля. Я была уверена, узнай он все, ни о каких полумерах речи бы не было:

Бомонту Гранвилю пришел бы конец.

— Ты о чем-то думаешь? — обратилась ко мне Харриет, внимательно наблюдая за мной. — Возвращаешься в прошлое? Не надо горевать о том, что было, Присцилла! Ты должна глядеть в будущее! Я хочу поговорить о Карлотте.

— Да?

— Я чувствую, что ответственна за ее судьбу не меньше, чем ты: ведь как-никак я где-то ее мать. Ты можешь этому не верить, но я чувствую свой долг перед ней.

— Конечно, я верю. Ты всегда была добра к ней, а она любит тебя.

— Она восхищается мной, это верно. Мы чем-то похожи, Карлотта и я. Я думаю о ее будущем: она рано выйдет замуж!

— Но она еще ребенок!

— Некоторые из нас рано взрослеют.

— Ей тринадцать лет!

— Милая Присцилла, а сколько было тебе, когда ты провела на острове со своим любимым целую ночь?

— Это были необычные обстоятельства!

— Порой необычное превращается в совершенно заурядное! Это — парадокс, но, как ни странно, это — факт! Они возникают, эти необычные обстоятельства, и застают нас врасплох. Я уверена, такая девушка, как Карлотта, будет притягивать к себе все подобные случайности, как она притягивает любого мужчину, появись он в нескольких ярдах от нее.

— Я согласна, нам придется быть очень осторожными с ней. — Харриет рассмеялась. — Чем больше мы осторожничаем, тем безрассуднее она становится! Я знаю таких, как она, — здесь ничего не поможет!

— Но что нам тогда делать?

— Мы будем управлять ею… невидимыми руками!

— Харриет, что ты имеешь в виду?

— У меня есть жених для нее, я присмотрела его уже давно!

— Харриет!

— Да, мой сын Бенджи! Он боготворит ее, но даже сам еще не понимает, как далеко это зашло. Кроме того, он думает, что она — его сестра! Он должен будет узнать, что она вообще не родственница ему. Это напоминает мне тебя и Ли, хотя тот знал, что он не брат тебе, но вырос с тобой как брат! Видишь ли, получается очень сложная и запутанная ситуация. Предположим, Ли не принимал бы тебя все эти долгие годы за свою маленькую сестренку, но тогда бы вы с самого начала были вместе. Ведь именно Ли ты любила на самом деле, я всегда знала это! Та идиллия на Эйоте была пробуждением, ты понимаешь, что я имею в виду?

— Конечно, понимаю, но это не совсем так.

— Все именно так и было! Тогда бы ты и Ли стали любовниками, еще когда тебе исполнилось четырнадцать, — ведь он-то тогда был уже совсем мужчиной — и тогда бы не случилось всего этого. Но все это уже закончилось, и теперь на первый план выступает Карлотта. Я хочу, чтобы Бенджи узнал о том, что она не сестра ему! Ли ведь знает, не правда ли?

— Конечно, я не смогла бы выйти за него замуж, не рассказав об этом!

— Хорошо, что он все понимает. Кроме того, он мой сын. Я очень счастлива, Присцилла, что ты и Ли вместе! Это значит, что в некотором роде ты мне дочь! Но о чем я сейчас действительно беспокоюсь, так это о будущем Карлотты.

— Я не могу заставить себя признаться моим родителям!

— А почему нет? Твой отец тоже не всегда жил жизнью монаха-затворника!

— Я знаю, но он всегда вел себя со мной высокомерно и презрительно.

— И это глубоко ранило тебя? Порой мне хочется устроить твоему отцу хорошую взбучку! Он самый упрямый из всех мужчин, что я когда-либо видела. Мне он никогда не нравился…

— Тебе он не нравился, потому что принадлежит к тем нескольким, на которых не действуют твои чары!

— А ты хорошо это подметила! Ты более проницательна, чем твоя мать!

— Может быть, я обязана этим тому, что произошло со мной.

— Милое дитя, то, что случилось с тобой, просто банально! Как ты думаешь, сколько девушек уступали своим чувствам с результатом, подобным твоему? Единственным отличием было то, как мы преподнесли дитя нашему миру, и тебе очень повезло, дитя мое, что у тебя под рукой оказалась я!

— Я знаю, Харриет, и никогда не забуду, что ты сделала для меня: ты и Грегори!

— Он очень мил и хорошо сыграл свою роль, ради меня он пошел бы на все, но сейчас мы обсуждаем Карлотту! Ты можешь не беспокоиться насчет того, говорить родителям или нет… Пока не беспокоиться, но есть кое-кто, кто просто обязан знать это!

— Ты имеешь в виду Бенджи?

— Нет, это попозже. Я подразумевала Роберта Фринтона!

— Роберта Фринтона?! — воскликнула я. — Но ему-то зачем знать?

— Потому что отец ребенка был его племянником.

— Но…

— Ты лишаешь человека семьи! Он любит Карлотту, он одинок и стар, с его семьей произошла ужасная трагедия. Только представь себе, что будет, когда откроется, что у него еще есть родственница в лице этой прелестной девочки!

— Не думаю, что это будет разумно.

— Почему?

— Мы так долго хранили секрет: ты, Ли, Грегори, Кристабель и я — кроме нас, никто больше…

Внезапно я в ужасе замолчала. Был еще один человек, знающий эту тайну. Я снова увидела эти злобные, насмешливые глаза: «…Корчила из себя девственницу, тогда как приехала туда, чтобы произвести на свет своего маленького ублюдка!"

Харриет поднялась с места и обняла меня за плечи.

— Наша тайна так и останется тайной, — сказала она. — Только он и будет знать. Представь, как он обрадуется этому! Ты непременно должна сделать это, Присцилла!

— Нет! — воскликнула я. — Чем меньше людей посвящено в наш секрет — тем лучше! Харриет пожала плечами.

— Ну, тогда я должна признаться тебе кое в чем: он знает! Я с удивлением поглядела на нее. — Ты ему сказала?! Харриет, как ты могла?! — Равно как и твоя, это была моя тайна!

— Я решила, что лучше будет сказать ему, — ответила она и быстро продолжила:

— То, что я сделала, будет лучшим выходом для всех. Он скоро будет здесь — я просила его приехать, он хочет увидеться с тобой и поговорить.

Я была ошеломлена. Не было смысла упрекать Харриет: это было очень похоже на нее — сначала сделать так, как ей захочется, а после поставить в известность остальных. Мне хотелось наорать на нее, сказать, что это мое личное дело, но это было не так: она тоже участвовала во всем.

Примерно час спустя до нас донесся звук копыт со двора. Харриет и я спустились, чтобы приветствовать Роберта Фринтона. Увидев меня, он протянул руки. Нас обоих переполняли чувства, поэтому я кинулась ему в объятия, и мы крепко обняли друг Друга. Немного спустя он отодвинулся и посмотрел мне в глаза.

— Ты сделала меня таким счастливым, — сказал он, — таким счастливым! Для меня это равноценно чуду! Случилось нечто, о чем я никогда даже и не мечтал! Я ведь сразу полюбил эту девочку, я даже выразить не могу, что это означает для меня!

И когда я увидела его радость, я почувствовала, что простила Харриет.

Весь тот день мы провели вместе, и он, не переставая, говорил о Карлотте. Он привез ей в подарок золотую цепочку с алмазным кулоном. Она была очень рада ей: Карлотта любила подарки, и у нее была страсть к драгоценным камням.

Роберт Фринтон и я вместе вернулись в Эверсли. Все время он рассказывал мне о той радости, которая охватила его, когда узнал, что Карлотта — дочь Джоселина.

— Теперь, благодаря тому, что я знаю о ребенке Джоселина — и о каком ребенке! — я меньше тоскую по нему, — сказал он. — Как бы мне хотелось, чтобы все обернулось иначе! Ему вовек не найти бы лучшей пары, и Карлотта восхищает меня. Мне хочется все время смотреть на нее, я хочу слышать ее голосок. Она — самый прелестный ребенок, что я когда-либо видел! Я чувствую себя так, будто обрел вторую жизнь. Как я благодарен судьбе, что привела меня в Эндерби-холл! Ведь это действительно судьба, не правда ли? А в доме была она, в «Шкафу Карлотты». О, как я счастлив! Присцилла, не бойся, это будет нашей тайной до тех пор, пока ты сама не решишь открыть ее. Я ни в коем случае не буду заставлять тебя сделать это, тебя, подарившую мне такие прекрасные моменты счастья!

Так он говорил, и я подумала, что ничего плохого не случилось. Он был очень хорошим человеком, и не было сомнений, что это откровение доставило ему огромную радость.

Но когда я вскоре после этого поехала навестить его в Эндерби-холле, то, войдя в дом, я опять ощутила какие-то странные опасения. Этот дом принадлежал теням, и, несмотря на богатую мебель и запахи благовоний, которых слуги не жалели, в воздухе его все равно витало какое-то зло.

Когда же вышел Роберт, то настроение, казалось, мигом изменилось, но, пока я стояла в том зале одна, я чувствовала нечто зловещее. Я подумала, не была ли это тень прошлой трагедии, разыгравшейся здесь, однако что-то мне упорно твердило, что приближается новое несчастье.

После нашего с Харриет признания я все больше и больше открывала для себя Роберта. Мы очень сблизились, он стал частым гостем в Эверсли-корте, а я навещала Эндерби-холл. Каждый раз при виде меня он буквально лучился радостью. Порой со мной приезжала и Карлотта, и эти дни, разумеется, были для него настоящими праздниками.

Я была рада тому, что Карлотта искренне любит его и перестала кокетничать с ним, но это не имело никакого значения: кокетство и умение очаровывать людей были у нее в крови. Такой была ее природа, и чем больше он радовался ее появлению, тем больше она любила его. Он даже пробудил в ней нежность, которой раньше я не замечала. Она обожала угощать нас кофе и шоколадом, что в последнее время стало очень модным в лондонских кофейнях. Карлотта занималась столом, а мы с гордостью наблюдали за тем, как она подносит нам разные напитки.

— Мои родители, когда были в Лондоне, пили чай, — говорила она нам. — Это какая-то странная заморская трава, как они говорят. Особенно она им не понравилась, но сейчас ее пьют все известные люди.

Ее глаза блестели. Я знала, как она хочет поехать в Лондон и встретиться со знаменитостями.

— Моя мать говорит, что, когда мне исполнится четырнадцать — то есть уже в этом году, — она повезет меня в Лондон!

Я никак не могла привыкнуть к тому, что она называет Харриет матерью, хотя времени уже прошло немало.

— А что ты будешь делать в Лондоне? — снисходительно спросил Роберт.

— Я хочу поездить по балам и чтобы меня представили королю! Жаль, что бедняжка королева умерла: это означает, что в королевском дворце все горюют. А на трон нет наследника, кроме принцессы Анны, и поэтому они тоже горюют. Но ведь на балах должно быть веселье, да? Я так хотела бы побывать там! Бенджи сказал, что еще очень весело ходить по кофейням: там встречаются важные люди и говорят, говорят… А потом есть еще лавки! О, как бы мне хотелось побывать в Лондоне!

— А что бы ты купила в лавках? — спросил Роберт.

— Я бы купила прекрасных тканей, чтобы сшить из них бальные платья, купила бы амазонку жемчужно-серого цвета с серой шляпкой, на которой бы качалось перо с оттенками голубого цвета, но чтобы не очень много голубого… скорее, голубовато-серого цвета! А потом я бы купила бриллиантовую брошь!

— Кажется, — прервала я ее, — за несколько часов ты бы потратила целое состояние! Может, для начала тебе следовало бы остановиться на чем-нибудь одном?

Я заметила, что Роберт про себя подсчитывает стоимость всего этого, и догадалась, каков будет итог. Скоро мы увидим Карлотту, щеголяющую в серой амазонке, в дом прибудут шелка, а там не заставит себя ждать и бриллиантовая брошь. Я долго спорила с ним.

— Вы делаете ей слишком много подарков, — протестовала я. — Она может задуматься — почему?

— Карлотте никогда не приходит на ум вопрос, почему люди стараются исполнить ее малейшие прихоти. Я никогда не видел такой восхитительной девушки!

Вскоре настал ее четырнадцатый день рождения — хмурый октябрьский день. Когда я проснулась, то, как всегда в это время года, вспомнила этот день в Венеции, когда я впервые услышала крик моей малютки.

Моя мать обожала праздновать наши дни рождения и всякие другие годовщины. Она была очень сентиментальна и пыталась сохранить дружбу семьи. День рождения Карлотты был особым, ибо та считала, что с этого дня она станет взрослой. Справляли его в Эйот Аббасе, так как, несмотря на то, что большую часть своего времени она проводила в Эверсли, там был ее настоящий дом. К списку ее почитателей и почитательниц добавилась и Амелия Гарстон, и между ними завязалась тесная дружба, которая когда-то связывала и нас с Кристабель. Харриет сказала, что хорошо бы, чтобы у нее появилась подруга примерно такого же возраста, может, чуть постарше, и тогда на сцене появилась Амелия.

Главный зал Эйот Аббаса был украшен всеми цветами и ветками, которые только можно было набрать в это время года. Приехали я с Дамарис, мои родители, Джейн с сыном и Салли Нулленс, которая искренне уверовала в то, что ей ни в коем случае нельзя отлучаться от детей.

Естественно, там был и Роберт Фринтон. Он ждал этого события уже многие недели, как он поделился со мной, и, вероятно, приготовил для Карлотты множество дорогих подарков. Карлотта, в чем я была абсолютно уверена, очаровательно улыбнувшись, поблагодарит его и пообещает, как она сама это называла, «всегда присматривать за ним». Ее чувства к нему никогда не переставали удивлять меня, так как она была постоянно занята своими собственными делами, но, кажется, находила его преданность особенно трогательной.

Я никогда не видела Карлотту такой красавицей, и, конечно, она была в центре внимания, ведь все-таки этот день принадлежал ей. Был приготовлен большой праздничный торт, который Карлотта торжественно разрезала. Она была в платье темно-синего цвета, сделанном из шелка, что прислал ей Роберт, а на ее груди переливалась бриллиантовая брошь — также его подарок. В волосы она вплела нитку жемчуга — подарок Харриет и Грегори, а на пальце сияло кольцо с сапфиром, подаренное мной и Ли. Может, слишком много драгоценностей для ее возраста, но это ее день рождения, и она должна была порадовать всех дарителей, надев на себя их подарки.

Она была очень счастлива, а когда радовалась, то старалась сделать так, чтобы все вокруг тоже были счастливы. Она долго танцевала с Бенджи, которому к тому времени исполнилось почти двадцать. Я была согласна с Харриет, что, несмотря на то, что она была намного моложе его, они бы хорошо смотрелись как семейная чета. Бенджи, когда был рядом с Карлоттой, действительно всегда выглядел слегка смущенным. Я задумчиво поглядела на него. Правда ли то, что он влюблен в нее, хоть и думает, что она его сестра? Каким сложным становится все, когда человек отступает от общепринятых правил! Интересно, какой была бы его реакция, если бы он внезапно узнал, что Карлотта не сестра ему?

Постепенно я начинала понимать, что рано или поздно мне придется открыть правду. Я могла бы рассказать ее матери — я была уверена, что она поймет меня, но мне очень не хотелось, чтобы узнал отец. Хотя почему он должен плохо думать обо мне, если он вообще никогда обо мне не задумывался? Ответа на этот вопрос я не знала, но чувствовала, что отец очень критически отнесется к случившемуся. Сам он неоднократно и с легким сердцем вступал в случайные связи, в этом я была уверена. Было, по крайней мере, одно доказательство этого — моя сестра Кристабель. Так как он может судить меня? Но все равно я бы не вынесла, если б он узнал. Он властвовал надо мной, его образ, как всегда, занимал мои мысли. Тот факт, что я спасла ему жизнь, мог бы что-то изменить… если б он знал! Порой я думала о том, что бы было, если б я ему рассказала; я, как наяву, слышала мои слова: «Карлотта — моя дочь! Да, у меня так же, как и у тебя, есть незаконнорожденная дочь! Я бы вышла замуж за ее отца, останься он в живых, твоя же связь была абсолютно другой: ты вступил в нее ради удовлетворения своей страсти, так как ты можешь критиковать меня? И я скажу тебе еще кое-что, тебе, который никогда не хотел дочери, а когда она случайно родилась, никогда не обращал на нее внимания, — я скажу тебе, что, не будь ее, ты бы сейчас был мертв и умер бы в ужасных муках! Я дорого заплатила за твою жизнь, и то, что случилось со мной тогда, оставило в душе шрамы навсегда!"

Я часто думала о том, что бы он ответил, если бы узнал об этом, но не переставала говорить себе, что такого никогда не должно случиться.

А теперь надо было подумать о Карлотте и Бенджи. Я заметила, что Харриет наблюдает за ними. Потом ее взгляд переместился на меня, и я поняла, что Харриет расскажет все Бенджи так же, как рассказала Роберту Фринтону. Может, она была права? Если кто-то оступился, почему от этого должны страдать другие?

В танцах наступил перерыв. Карлотта поднесла Роберту Фринтону бокал вина и присела рядом с ним. На его лице появилась счастливая улыбка, когда она прикоснулась к брошке на груди. Я поняла, что она говорит ему, как ей понравилась брошь, и благодарит от всего сердца. Она наклонилась и поцеловала Роберта. Он взял ее руку и нежно пожал. Она не отдернула ее, и я подумала, что она действительно любит его.

Вновь зазвучала музыка. Карлотта взяла у Роберта бокал и поставила его на стол. Затем она заставила его подняться с места и вышла на середину зала, чтобы начать танец. Он двигался с заметным трудом, и я подумала, каким же старым он выглядит, но, может, таким он казался на фоне яркой молодости Карлотты. Они прошли в танце вокруг зала, и к ним присоединились остальные. Вдруг Роберт Фринтон заметно побледнел и, пошатнувшись, упал. По залу пронесся общий вздох, музыканты резко оборвали мелодию, и на несколько секунд воцарилась полная тишина. Карлотта опустилась перед ним на колени и стала развязывать галстук. Из толпы выбрался мой отец.

— Доктора, быстро! — сказал он Харриет.

Так закончился четырнадцатый день рождения Карлотты. Роберта Фринтона сразу перенесли в постель, а вечером он умер. Лишь на пару минут пришел он в сознание, чтобы увидеть Карлотту, сидевшую у его кровати. Он нежно погладил ее по руке, а она опустилась перед ним на колени. По щекам ее катились слезы.

Я расслышала, как он прошептал:

— Милое дитя! Ты сделала меня таким счастливым!

Потом его отвезли в Эндерби-холл и похоронили на кладбище Эверсли. И тогда мы узнали, что он был очень богатым человеком и все, чем обладал, он завещал Карлотте. Она вступала в право владения, когда ей исполнится восемнадцать лет или когда выйдет замуж, если это произойдет раньше. В этот день она станет одной из самых богатых женщин страны.

Харриет была довольна. На следующий день после похорон мы с ней пошли к могиле Роберта, чтобы положить на нее букет цветов.

— Милый Роберт! — сказала она. — Он так любил Карлотту! Она была для него символом, означающим, что его род будет жить! Как видишь, я правильно сделала, что рассказала ему, кто она на самом деле!

— Харриет, — спросила я, — ты знала, что он богат?

— Ну, конечно, этого утверждать никто не мог…

— Но ты — знала?

— Можно было предположить, что он не из бедных! Я знала, что он получил компенсацию за владения, отобранные у его семьи, но он и сам был довольно богат!

— И ты подумала, что все может произойти именно таким образом?

— Это кажется вполне естественным исходом!

— Понимаю, это был один из твоих планов?

— Моя дорогая Присцилла, не надо читать мне мораль! Если есть хорошее состояние, а наследница имеет на него право, было бы глупостью не воспользоваться!

— Харриет, — сказала я, — с того момента, как ты вступила в замок, где жила во время изгнания моя мать, ты начала играть нашими жизнями и продолжаешь это делать и по сей день!

Она задумалась.

— В твоих словах что-то есть, — признала она, — но этот поворот событий пришелся впору всем, кто в нем замешан! Красавица Карлотта, которая не располагала особыми деньгами, теперь — наследница значительного состояния! Что ж в этом плохого?

— Не знаю, — ответила я. — Подождем — увидим!

Милый Роберт Фринтон! Если б он мог предвидеть, какие последствия повлечет за собой его завещание, наверняка бы поступил иначе. Я никогда не забуду реакцию Карлотты, когда она узнала о завещании. На ее лице было написано огромное изумление. Она сказала:

— Он, должно быть, очень любил меня?

Никто не произнес ни слова, и на несколько секунд ее лицо смягчилось, когда она задумалась о том, как этот старик, который ей так нравился, любил ее. Но затем она осознала, что все это значит: она стала богатой, перед ней был открыт весь мир! Ей надо было подождать всего лишь четыре года, а потом это огромное состояние станет принадлежать ей одной!

Я могла видеть, как в ее голове зарождаются безумные планы: она поедет в Лондон, она объедет весь мир, у нее будет свой дом, и никто не посмеет ей указывать.

— Не забывай, ты должна подождать, пока тебе не исполнится восемнадцать, — сказала я, — а до тех пор все будет по-старому, и к тому времени ты решишь точно, что сделаешь с этими деньгами.

— Четыре года! — воскликнула она.

— На самом деле это совсем немного, — заметила Харриет.

Она разделяла восторг Карлотты. Харриет обожала строить всякие планы, и почти всегда ее замыслы исполнялись в ее пользу. Она хотела, чтобы состояние Роберта Фринтона перешло к Карлотте отчасти и потому, что, как она считала, потом оно достанется ее сыну Бенджи. Мне следовало бы понять это: Харриет всю жизнь занималась интригами, это вошло у нее в привычку. В душе я боялась этих денег, я чувствовала, что добра они не принесут.

Карлотта захотела съездить в Лондон.

— Здесь стало так грустно, после того как умер Роберт! — сказала она. — Он наверняка бы и сам захотел, чтобы мы поехали.

Харриет сочла это хорошей идеей, и все сошлись на том, что она, Грегори, я и Карлотта вместе на несколько дней поедем в Лондон.

— Говорю вам, — сказала Харриет, — во дворце сейчас ужасно скучно. Как это отличается от того, что творилось там во времена Карла! Какие тогда были развлечения! И как милостив был Карл! Между нами, Вильгельм просто грубиян, голландский мужлан. Ходят слухи, что он вообще не умеет говорить!

— Но народ восхищается им, ибо он хороший король, — ответил Грегори, — а это то, что нам нужно.

— Если бы королева не умерла или если б он женился снова…

Грегори покачал головой:

— Никогда, так что за ним на престол взойдет Анна или, может, ее сын Вильгельм, хотя он очень мягок.

— Будем надеяться, что при Анне во дворце будет веселее, чем сейчас, — сказала Харриет. — Не люблю я этих суровых правителей, Карл был совсем другим! Никогда не перестану жалеть о том, что времена его уже давно позади!

Выехали мы в середине декабря. Харриет сказала, что лучше съездить до того, как наступят холода, что бывает обычно сразу после Рождества. Карлотта очень волновалась по поводу предстоящей поездки, хотя то и дело вспоминала о Роберте, и мимолетное облачко грусти касалось ее лица. Прекрасно зная ее, я понимала, что она чувствует за собой некую вину в том, что может радоваться, несмотря на его смерть. Я рада была подметить в ней эту чувствительность. Она была не так уж эгоистична — просто молода и полна энергии, благодаря которой она никогда не сидела на месте, и, если она и принимала восхищение как само собой разумеющееся, это было только потому, что ей это нравилось.

Мы намеревались остановиться в городском доме Эверсли, который находился неподалеку от Уайтхолла. Не в первый раз Карлотта ехала в Лондон, но, казалось, теперь она воспринимает его совсем по-другому: теперь она была наследницей большого состояния. В ее глазах плясали довольные искорки! Она была уверена, что к тому времени, как ей стукнет восемнадцать, у нее будет подробный план того, что предстоит сделать.

Трудно было устоять пред лондонской суетой. Мы, живущие тихой жизнью в деревне, не могли не изумиться при виде этой кипучей энергии, суматохи и радости существования, что бурлили на улицах города.

По словам Харриет, с тех пор, как случился Великий пожар, вид города заметно улучшился, и некоторые здания, построенные Кристофером Вреном, были очень приятны глазу, но совладать с этим шумом и красками не смогли ни чума, ни пожар.

— Какая красота! — вскричала Карлотта, когда мы проезжали по Странду мимо громадных домов с садами, спускающимися к реке. У ступенек покачивались маленькие лодочки, а все пространство реки было заполнено судами всех видов. До нас донеслась песня паромщика, но тут же потонула в потоке уличного шума.

Харриет показала нам несколько новых кофеен, которые были разбросаны по улицам и наводняли весь город.

— Кстати, — сказала она, — здесь подаются напитки и покрепче кофе, и к ночи гулянье становится неуправляемым.

— А мы пойдем в какую-нибудь кофейню? — спросила Карлотта.

— Не думаю, что это подходящее место для нас, — сказала я.

Карлотта скорчила гримаску.

— Милая Присцилла, — сказала она, — со мной ты будешь в полной безопасности! — Она посмотрела на Грегори. — Ведь вы возьмете меня, да?

Грегори усмехнулся и пробурчал:

— Посмотрим.

Он никогда не мог прямо отказать Карлотте. Мы въехали на Мэлл ", и Харриет вновь принялась вздыхать о днях правления Карла, когда его часто можно было видеть здесь и наблюдать за его игрой в мячи, от которой и пошло название этой улицы.

— Ты бы видела его! — сказала Харриет. — Никто не мог так далеко послать мяч, как он! Я слышала от одного старого солдата, что один раз мяч пролетел даже до середины улицы. «Как будто из мушкета пальнули». Да, нынешний король на такие подвиги не способен!

— Зачем вздыхать по старым временам? — сказала я. — Надо быть благодарными, что у нас есть король, который вроде бы знает, как обращаться со страной.

— Пусть даже его двор самый умный в Европе?

— Эти парки прелестны! — вздохнула Карлотта.

— Да, — подтвердил Грегори. — Мне всегда они нравились, да и все без исключения души в них не чают. Я думаю, народ поднял был восстание, попытайся кто-нибудь лишить его этих парков. Да, как ты правильно заметила, парк Святого Якова просто изумителен, есть, правда, еще Гайд-парк, Спринг-гарден и Малбери-гарден.

— Но после наступления темноты туда лучше не ходить, — предупредила Харриет. — Даже если ты переоденешься, могут заподозрить, что пришла ты туда неспроста, но хватит об этом.

В толпе сновали цветочницы, то там, то здесь можно было видеть молочниц, бредущих со своим товаром, мимо проезжали кареты с накрашенными и напудренными дамами. Один раз мы заметили, как какой-то мужчина открыл окно в своем доме и ведет беседу с одной из дам в коляске.

Мы подъехали к центру сразу после полудня, который всегда слыл самым шумным временем суток. В два часа улицы угомонятся и воцарится тишина: в это время у большинства обед, а в четыре город вновь заполнится людьми, идущими в театры и на приемы.

Карлотта не могла оторваться от ярких соцветий лент и кружев, выставленных на прилавках и в витринах. Харриет пришлось пообещать ей, что позже мы обойдем все лавки Вскоре мы подъехали к дому, где все уже было готово к нашему приезду. После обеда Карлотта сразу же собралась на прогулку. Я напомнила ей, что скоро стемнеет и что, по-моему, можно подождать и до утра. Она расстроилась и села у окна, глядя на город.

На следующий день мы пошли за покупками на Новый рынок, что находился на Странде. Он был очень похож на базар, а верхняя его галерея была заполнена лавками, демонстрирующими самые изумительные товары. Карлотта даже вскрикнула от восторга, когда увидела все эти шелка, ленты и кружева, и мы купили ткани на новые платья.

Леди, некоторые из которых, как я была абсолютно уверена, вряд ли славились своей добродетелью, гуляли взад-вперед по рынку. Они внимательно оглядывались по сторонам и явно искали себе кавалеров. Последние же гордо щеголяли в своих бархатных плащах, шелковых панталонах, шляпах с перьями и зачастую с толедскими клинками на боку. Многих из них сопровождали пажи, и смотрелись они, разумеется, очень впечатляюще. Как я заметила, многие оглядывались на Карлотту, и была очень рада тому, что она слишком занята своими покупками, чтобы замечать пылкие взоры.

Мы подошли к палатке, в которой были выставлены веера. Там мы задержались, так как Карлотте захотелось приобрести один из них. Веер был очень красив, весь усыпан бриллиантами. Она открыла его и начала обмахиваться.

— Я непременно должна купить его! — сказала она. — Он прелестен и так подойдет к новому шелку, что я купила!

И тут я почувствовала, как вся похолодела, будто кто-то выплеснул на меня ведро ледяной воды. У соседнего ларька стоял человек, чье лицо я не забуду никогда, даже если проживу еще сотню лет. Это было лицо, которое до сих пор являлось мне в кошмарных снах, наполняя ужасом. У следующей лавки покупал шарфы Бомонт Гранвиль.

— Ну, что ты об этом думаешь? — донесся до меня далекий голос Карлотты. Время, казалось, замерло. Услышав голос Карлотты, Бомонт Гранвиль повернулся и увидел нас.

Я заметила, как по его губам скользнула легкая улыбка — он узнал меня. Потом его взгляд перешел с Харриет на Карлотту и там остановился. Она, прижав к губам веер, вопросительно смотрела на меня.

— Я пойду домой, я чувствую… — начала было я. Я ощутила их взгляды, скрестившиеся на мне: выражающие любопытство темно-голубые глаза Харриет, и Карлотта, с беспокойством всматривающаяся в меня. Я резко развернулась: я должна была уйти от насмешливого взора глаз, которые для меня навсегда останутся самыми жестокими в мире. Но тут нога моя попала в щель между булыжниками, и я бы упала, не подхвати меня Харриет. Острая боль пронзила мою лодыжку.

— Что случилось? — спросила Харриет.

Я не ответила, наклонилась и потрогала ногу.

— Мы сейчас же возвращаемся! — сказала Харриет, подбирая пакеты, которые я уронила.

Затем я услышала голос, который так хорошо помнила — мелодичный, мягкий, лживый, — и почувствовала, будто очутилась в одном из тех кошмаров, которые снились мне с тех пор, как я провела эту отвратительную ночь в его доме.

— Если я могу чем-нибудь помочь вам… Он поклонился Харриет, Карлотте, мне.

— Спасибо, все уже в порядке! — быстро проговорила я.

— О, как это мило с вашей стороны! — раздался преувеличенно вежливый голос Харриет, и я поняла, что Гранвиль все так же красив, как и прежде. Харриет всегда резко менялась при виде мужчины, причем не имело особого значения, стар он или некрасив, — это была Харриет!

— Со мной все чудесно! — поспешно отвергла я его помощь.

— Ты повредила ногу! — сказала Карлотта.

— У меня здесь поблизости есть знакомый аптекарь, — сказал Бомонт Гранвиль. — Он мог бы взглянуть на ногу и посоветовать что-нибудь, потому что, если треснула кость, вам нельзя ходить.

— Я ничего не чувствую!

— Ты очень побледнела! — сказала Карлотта. Ее миленькое личико выражало тревогу. Я была слишком обеспокоена, чтобы размышлять разумно. Я напомнила себе, что, как бы все ни обернулось, я ни в коем случае не должна показывать своей тревоги, но как я могу быть спокойной, если так боюсь его?

— Вы должны позволить помочь вам, — продолжал он. — Мой друг-аптекарь здесь, прямо на рынке. Разрешите? — И он взял меня под руку, а глаза его насмешливо блеснули. — Даже если это просто растяжение, не помешает наложить повязку.

— Вы очень добры, сэр! — сказала Карлотта.

— Я к вашим услугам.

— Было бы неблагодарно отказываться от такого побуждения помочь, — добавила Харриет.

— Да, Присцилла, — сказала Карлотта, — ты должна сходить к этому аптекарю! У тебя болит нога, это видно!

— Значит, — подвел итог Бомонт Гранвиль, — договорились? Разрешите мне показать вам дорогу?

Я страшно хромала. Я подвернула лодыжку, но даже не чувствовала боли. Я могла лишь спрашивать себя, какая злая шутка судьбы снова ввела его в мою жизнь?

Я ни на секунду не верила ему. Я хотела сказать ему, чтобы он оставил нас, и объяснить им, что из собственного опыта знаю, что этот человек — неподходящая компания для честных людей.

Карлотта взяла меня под руку:

— Больно, Присцилла?

— Нет, нет, ерунда! Я пойду домой!

С другой стороны стоял Бомонт Гранвиль.

— Обопритесь на меня, — заботливо промолвил он.

— Нет, благодарю вас, в этом нет необходимости!

— Ну, здесь всего пара шагов, — сказал он и повел нас.

В аптеке стоял запах духов и мазей. Мы ступили в ее мрачное помещение, и тут же нам навстречу поспешил какой-то человек в желтом камзоле. Увидев Бомонта Гранвиля, он низко поклонился и его лицо приняло чрезвычайно услужливый вид. Ясно было, что Бомонт Гранвиль — один из самых уважаемых клиентов здесь.

— Мой господин, — проговорил аптекарь, — чем могу быть вам полезен?

Бомонт Гранвиль объяснил, что я подвернула ногу и он хочет, чтобы аптекарь взглянул на нее и в случае необходимости выписал бы какую-нибудь мазь и наложил повязку.

Аптекарь огляделся по сторонам и подвинул стул, на который меня усадили. Затем он опустился передо мной на колени и потрогал лодыжку. У меня даже дыхание перехватило от боли. Он перевел взгляд на Бомонта Гранвиля, который пристально наблюдал за мной.

— Переломов нет, — сказал он. — Небольшой вывих, ничего особенного, через пару дней все пройдет!

— У вас есть какая-нибудь мазь или лекарство от этого? — спросила Харриет.

— Есть одна просто прекрасная вещь! Я намажу ногу, а потом леди надо полежать день или два, и все будет в полном порядке!

— Так делай же! — сказал Бомонт Гранвиль. Он повернулся к Харриет. — Вы ходили по лавкам? Почему бы нам не оставить нашу пациентку здесь на время, пока ей делают перевязку, и не продолжить это увлекательное занятие? Как только она будет готова, мы вернемся. У вас есть карета? Ей не следует ходить.

— Мы не собирались далеко отходить от Уайтхолла, поэтому пришли пешком, — объяснила Харриет.

— Но она не может ходить! Впрочем, предоставьте это мне: я отвезу вас назад в своей коляске!

— Вы так добры к нам, сэр! — воскликнула Харриет.

— Я всегда к вашим услугам, — ответил он.

— Кажется, это хорошая мысль, Присцилла, — сказала Харриет.

Я не ответила: мной овладело беспокойство. Аптекарь взбалтывал что-то в одной из бутылочек. Я подумала: «Пока что Гранвиль не делает нам ничего плохого, но что все это значит?"

— Тогда мы зайдем за тобой чуть позже, — сказала Харриет. — Через полчаса, ладно?

Аптекарь ответил, что к этому времени я уже буду готова.

— Это прекрасный выход из положения, — сказала Карлотта, — а потом мы отвезем тебя домой.

Я проводила их взглядом. У дверей Гранвиль повернулся и еще раз взглянул на меня. Я не могла понять, что у него на уме, но чувствовала эту его вечную усмешку.

От запахов аптеки меня начало тошнить. Я наклонилась и стянула чулок: моя нога страшно опухла. Аптекарь склонился над ней и помазал поврежденное место чем-то прохладным. Боль в ноге слегка успокоилась, но ничто не могло успокоить боль в моей душе.

Что это могло значить? Ну почему я подвернула ногу именно в этот момент? Вероятно, потому, что при виде его мои руки и ноги сковал необъяснимый ужас!

Так домой он отвезет нас в своей коляске! Мне следовало бы отказаться от этого, потому что потом его пригласят в дом, угостят вином, предложат перекусить. На Харриет он произвел большое впечатление, это было видно невооруженным глазом.

Я должна напомнить ей, кто он такой. Может, она вспомнит, когда услышит его имя? То, как избил его Ли в Венеции, вызвало толки, но это было пятнадцать лет назад. Как только смогу, я сразу напомню Харриет о нем, ибо в его знакомстве мы совсем не нуждались!

Аптекарь без перерыва расхваливал свои мази и лосьоны. Он пытался продать мне что-нибудь из своего товара: мыло для лица, которое делало кожу нежной, как у ребенка, специальные лосьоны, чтобы красить седые волосы. В его распоряжении имелись и изысканные духи для джентльменов, а для женщин его аптека была настоящей сокровищницей.

Я откинулась на спинку стула и закрыла глаза: мои мысли были далеко от аптеки.

Через полчаса Бомонт Гранвиль, Харриет и Карлотта вернулись. Последняя была в полном восторге: их провели по чудеснейшим лавкам, их добрый друг знал все самое лучшее на рынке и позаботился о том, чтобы они покупали товары только прекрасного качества.

— Вы можете ходить? — Голос его был мягок и заботлив, хотя в глазах по-прежнему играла насмешка.

— Я хотела бы поехать домой! — ответила я.

— Моя карета уже здесь, вам надо всего лишь выйти из аптеки.

— Но сначала, — напомнила я ему, — мы должны расплатиться с аптекарем, который так помог мне. Он пренебрежительно махнул рукой:

— У него есть мой счет, это уже мои проблемы.

— Я и слышать об этом ничего не хочу! — ответила я.

— Да ничего, пустяки.

— Прошу вас, скажите, сколько я вам должна? — обратилась я к аптекарю.

— Я запрещаю! — приказал Гранвиль. Аптекарь виновато посмотрел на меня и развел руками.

— Я не могу позволить этого! — настаивала я.

— Значит, вы лишите меня этого удовольствия?

Я достала из кошелька несколько монеток и положила их на прилавок. Аптекарь беспомощно взглянул на них. Я поняла, что он очень боится Бомонта Гранвиля.

— Ну тогда хоть не отказывайтесь от удобств моей кареты.

— В этом нет нужды, — ответила я. — Мы можем подождать, пока прибудет наша, надо только послать за ней.

— Да что на тебя нашло? — рассмеявшись, спросила Харриет. — Очень невежливо с твоей стороны отказываться от столь любезно предложенной помощи!

Он помог мне сесть в карету. Карлотта села рядом со мной, а он и Харриет расположились на противоположном сиденье.

— Какое приключение! — воскликнула Карлотта. — Как твоя нога, Присцилла?

— Гораздо лучше, спасибо.

— Это было такое изумительное утро! Сначала все эти прекрасные шелка, а теперь вот это… О, я же не купила веер! Я совсем про него забыла!

— Ничего, — сказала Харриет. — У тебя и так было очень интересное утро! А как же бедная Присцилла? Моя дорогая, я надеюсь, что сейчас боль утихла немножко?

Я сказала, что после того, как аптекарь перевязал мне ногу, стало значительно лучше.

— О, прости меня! — тут же воскликнула Карлотта. — Я совсем не хотела сказать, что хорошо, что ты подвернула ногу!

— Я поняла, — ответила я, и она подарила мне одну из своих ослепительных улыбок.

Мы подъехали к дому, и Бомонт Гранвиль соскочил, чтобы помочь нам выйти.

— Вы непременно должны зайти и выпить с нами бокал вина! — сказала Харриет.

Он заколебался и посмотрел на меня. К сожалению, я не нашла, что сказать для отказа.

— Да, пожалуйста! — попросила Карлотта. — Вы обязательно должны зайти! Он повернулся к ней:

— Вы уверены, что я не вторгаюсь в вашу жизнь?

— Вторгаетесь?! И это после того, что вы для нас сделали?! Мы у вас в большом долгу!

Так Бомонт Гранвиль снова вошел в мою жизнь, и вновь начался кошмар.

— Ты знаешь, кто этот человек? — сказала я Харриет. — Это Бомонт Гранвиль!

— Да, так его зовут.

— Ты что, забыла Венецию? Она наморщила лоб.

— Разве ты не помнишь? Он пытался похитить меня с бала, а на следующий день к нему в дом пришел Ли и избил его до полусмерти!

Она вспомнила и громко рассмеялась.

— Здесь не над чем смеяться, Харриет! Это все очень серьезно!

— Но уже пятнадцать лет прошло с тех пор!

— Такое никогда не забывается!

— Моя дорогая Присцилла, ты отстала от жизни! Мужчины дерутся на дуэлях, а через неделю забывают о них. В нем просто слегка взыграла кровь!

— Но он почти похитил меня, а еще бы чуть-чуть и…

— Но там же был Ли! Это было так романтично! Ли спас тебя, потом вернулся, и произошла драка! Да, я действительно хорошо помню! Вся Венеция говорила об этом деле!

— Я знать его не хочу!

— Так вот почему ты так холодна и, по-моему, даже слишком невежлива! Ведь он все-таки предлагал нам помощь!

— Харриет, мне не нравится этот человек! Я не хочу, чтобы он появлялся у нас в доме!

— Но после того, что он сделал, мы были просто вынуждены пригласить его к нам!

— Значит, будем надеяться, что на этом все и закончится, и больше мы его не увидим!

— Но он так хотел помочь нам, и, ты должна признать, он действительно очень помог нам с тем аптекарем!

— Мы бы обошлись и без него!

— О, Присцилла, неужели ты никогда не простишь ему ту шалость?

Мне хотелось закричать: «Если бы ты знала все, ты бы сразу поняла!» Я почти призналась ей, но опять не смогла заставить себя говорить.

Наш разговор прервала Карлотта. Она несла веер, который увидела на рынке. Подойдя поближе, она помахала им перед нами.

— Ты выходила, чтобы купить его?! — воскликнула я. — Карлотта, ни в коем случае нельзя выходить одной!

Она покачала головой.

— Даю вам две попытки! Итак, как ко мне попал этот прекрасный веер?

— Грегори пошел и купил его, — сказала Харриет. — Этот мужчина портит тебя!

— Не правильно! — возразила она. — Попробуй еще раз: не Грегори, а…

Тут Карлотта показала нам записку. Харриет взяла ее, и вот что она прочитала:

"Мне очень не хотелось, чтобы вы упустили этот веер, поэтому я вернулся и купил его. Прошу вас, умоляю, примите его.

Мне хотелось кричать, что веер непременно нужно отослать обратно, что нам ничего не надо от этого человека, даже более скромных подарков!

— Какой прелестный поступок! — сказала Харриет.

— Это так заботливо с его стороны, — добавила Карлотта.

— Я думаю, он очень очаровательный мужчина, — сказала Харриет почти вызывающе. Меня переполняла тревога.