"Слезы печали" - читать интересную книгу автора (Карр Филиппа)

ОПАСНАЯ МИССИЯ

Это были дни исступленного восторга и страха. По мере того как день отъезда Эдвина приближался, страх стал преобладать. Не слишком ли это опасно?

— Опасно! — восклицал Эдвин. — Да о какой опасности можно говорить? Я отправляюсь в Англию, к себе домой.

— Роялист в пуританской Англии…

— Знаешь, меня будет невозможно отличить от пуританина. Я коротко остригусь. Будешь ли ты любить меня, когда я стану «круглоголовым»?

— Буду, буду! — уверяла я.

— Моя дорогая верная Арабелла! Бояться абсолютно нечего. Мы только заглянем в Эверсли-корт… Сейчас там крепость «круглоголовых»и всем заправляет мой кузен. Полагаю, что это шутка. Все ценные вещи тщательно упакованы и спрятаны.

Он даже сменил имя на Хьюмилити. Хьюмилити Эверсли. Смиренный Эверсли — просто обхохотаться можно. Он это понимает и именно поэтому выбрал такое имя. Уж чего не найдешь в моем кузене Карлтоне, так это смирения. Любопытно будет взглянуть на него. Ему нужно было проявить себя актером не худшим, чем я, чтобы суметь провести пуритан. Видимо, актер он хороший, если ему это удается, причем без того стимула, который был у меня, когда я играл Ромео.

— Ты и так настоящий Ромео, Эдвин.

— Ах, милая, ты, наверное, хочешь преуменьшить значение моего сценического триумфа?

Как я обняла его! Я так сильно его любила! Мне нравилась беззаботность, с которой он брался за выполнение рискованной миссии. Ничто не могло поколебать его спокойствия. Я считала, что мой муж способен выйти из любой критической ситуации, весело смеясь.

Обычно он говорил со мной о предстоящей поездке во время наших прогулок в саду.

— Ты не узнаешь меня в обличий пуританина, — говорил он. — О, Арабелла, ведь ты не перестанешь любить меня? Обещай мне.

Я подтвердила, что не разлюблю его ни при каких обстоятельствах.

— Стриженая голова, черная шляпа без единого перышка, простой черный камзол и такие же штаны. Нужно будет обзавестись белым воротничком и манжетами… очень, очень простыми. Мне придется научиться контролировать мимику и сохранять серьезный вид.

— Это для тебя сложнее всего.

— Боюсь, что так.

Эдвин придал своему лицу выражение мрачной задумчивости, и это было так комично, что я расхохоталась, а он присоединился ко мне.

— Расскажи мне о своем кузене Карлтоне.

— Кузен Карлтон — один из тех, о ком говорят: крупная личность. Он велик во всех отношениях. Он гораздо выше шести футов и к тому же обладает незаурядным характером. Ему достаточно сказать слово, и все вытягиваются по стойке «смирно». Я уверен, что он смог бы нагнать страху Господня на самого Оливера Кромвеля. Что же касается бедняжки сына Кромвеля… Думаю, у него не было бы ни единого шанса выстоять против Карлтона. Это одна из причин, по которой я уверен в нашем скором возвращении в Англию.

— Расскажи мне о нем серьезно.

— Мы воспитывались вместе. Он на десять лет старше меня и в течение этих десяти лет считал себя наследником титула и земель. В нашей семье они передаются по наследству представительницам женской линии только тогда, когда отсутствуют наследники-мужчины, пусть даже самые дальние. Несправедливо по отношению к женскому полу, моя милая, но уж так принято в роду Эверсли. Младший брат моего отца, Джеймс, женился, и у него родился сын — Карлтон. Моим же родителям пришлось долго ждать плодов своего брака. Наконец у них родилась девочка, прожившая всего два дня. Через какое-то время появилась на свет Карлотта. К тому времени все уже были уверены, что наследником станет Карлтон. Он тоже надеялся на это. Приехав в Эверсли в десятилетнем возрасте, он сразу повел себя как хозяин. А потом родился я. Какое замешательство в лагере противника! Что за ликование в нашем лагере! Дядя Джеймс смирился с неизбежным, а вскоре после этого события упал с лошади и умер, потерпев окончательное поражение. Его жена, тетя Мэри, пережила его на два-три года, а затем тихо умерла в собственной постели от простуды, перешедшей в воспаление легких. Карлтон стойко перенес удар судьбы и продолжал жить в Эверсли. Он принимал во мне большое участие. Он научил меня ездить на неоседланной лошади, бегать, плавать, фехтовать — и все это с целью подтянуть меня до своего уровня, что было, разумеется, невыполнимой задачей. Так или иначе, но можно сказать, что он воспитал меня.

— Он не таил на тебя обиды?

— О нет! Я думаю, что он, конечно, был бы не против получить наследство законным путем. Но у него была доля в наследстве, а на меня он смотрел, вероятно, как на слабовольного человека, нуждавшегося в его опеке.

— Ты — и слабовольный?

— Ну, моя милая, по сравнению с Карлтоном всякий покажется слабаком.

— Похоже, он не очень приятный человек.

— Многие его недолюбливают. Он несколько циничен. Возможно, таким его сделала жизнь. Он остроумен и красноречив… Не знаю, как он там сейчас управляется. Ведь он роялист до мозга костей, и я не представляю, как ему удается строить из себя пуританина.

— Почему он остался в Англии?

— Он отказался покинуть страну. «Здесь мой дом, и здесь я останусь», — заявил он. Он был твердо убежден в том, что кто-то должен это сделать. Если все уедут из Англии, то как мы узнаем, когда страна достаточно созреет для возвращения короля? Вот поэтому Карлтон и остался. Я считаю, что эта роль ему подходит. С тех пор как король покинул родину, Карлтон действует в качестве королевского шпиона в Эверсли… и не только там. Он разъезжает по стране и прощупывает настроение людей. В случае необходимости он в состоянии собрать небольшую армию, хотя мы, конечно, рассчитываем на мирное возвращение короля. Нам не нужна еще одна гражданская война. Надеюсь, что и народ ее не хочет. Последняя война была достаточно разрушительной. О да, Карлтон хорошо поработал. Я не сомневаюсь в том, что король пожелает должным образом вознаградить его. — Карлтон из тех людей, которые должны нравиться королю.

— Так же, как и ты.

— У меня нет его остроумия, его сообразительности, его красноречия. Он из тех людей, которых король любит держать возле себя.

— Я слышала, что король склонен окружать себя женским обществом.

— Ты очень деликатно выразилась, дорогая.

— А твой кузен?

— Это еще одна черта, общая для моего кузена и нашего короля.

— Так у Карлтона нет жены?

— Нет, он женат. Но у них нет детей, и это источник постоянных переживаний для него.

— А что думает его жена об… интересе мужа к лицам противоположного пола?

— Она прекрасно его понимает и разделяет его убеждения.

— Наверное, у них не слишком счастливый брак.

— Почему же? У него свои интересы, у нее — свои.

— Ах, Эдвин, как несчастна была бы я, если бы наша с тобой жизнь сложилась подобным образом!

— Я могу дать тебе твердое обещание, Арабелла, что этого с нами не случится.

Я взяла его лицо в ладони и расцеловала.

— Было бы слишком невероятно, если бы все были так же счастливы, как мы, — торжественно заявила я.

Эдвин согласился со мной.

Но как же быстро летели дни! Мне хотелось ловить их и держать, чтобы они не убегали, ведь каждый ушедший день означал приближение разлуки.

Иногда Эдвин на несколько часов пропадал. Один или два раза он возвращался лишь под утро.

— Нужно успеть очень многое сделать, милая, — говорил он. — Ты даже не знаешь, как мне тяжело вдали от тебя.

Потом мы предавались страстной любви, и я упрашивала его побыстрее разделаться со своим поручением и вернуться ко мне.

Настал неизбежный день разлуки.

Эдвин был коротко острижен и очень скромно одет. Это могло бы изменить его до неузнаваемости, если бы не живое, веселое выражение лица, столь характерное для него, считающего, что жизнь — всего лишь шутка, которую не следует принимать всерьез.

Я попрощалась с мужем и долго смотрела ему вслед, пока они с Томом — слугой, который должен был сопровождать его в пути, — не исчезли из виду. Потом я пошла в спальню, чтобы побыть в одиночестве.

Закрыв дверь, я обнаружила, что в комнате есть еще кое-кто. С кресла поднялась Харриет.

— Значит, он уехал, — сказала она.

Я почувствовала, как дрожат мои губы.

— Бедная брошенная новобрачная! — насмешливо продолжала Харриет. — Но у тебя нет причин оставаться в таком положении.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне кажется, ты его разочаровала, Арабелла. Я изумленно уставилась на нее.

— Подумай, что сделала бы на твоем месте верная подруга? И не нужно смотреть на меня с недоумением. Ты не думаешь, что она последовала бы за любимым?

— Последовать за ним?!

— А почему бы и нет? В радости и в горе… и все такое прочее. В Англии или во Франции… во дни мира и во дни войны… в безопасности и перед лицом угрозы…

— Прекрати, Харриет. Она пожала плечами.

— Раньше ты вела слишком уединенную жизнь. Но я вижу, что брак доставляет тебе удовольствие. Ты чуть ли не мурлычешь, будто кот, слизывающий сливки. Я знаю, как это бывает. Ну, а теперь что? Будешь сидеть в башне, надев пояс верности и дожидаясь возвращения храброго рыцаря?

— Не шути такими вещами, Харриет! Я сейчас в таком настроении, что не воспринимаю шуток.

— Шутки! Я говорю вполне серьезно. Знаешь, что сделала бы на твоем месте хорошая жена?

— Что?

— Последовала бы за мужем.

— Ты имеешь в виду…

— Я имею в виду то, что сказала. Почему бы и нет? Думаю, он ожидал от тебя именно этого.

— Последовать за ним… Но ведь я не смогу найти его.

— Это вполне преодолимо. Он доберется до побережья за три дня, потом будет ждать прилива. Если мы уедем сегодня с наступлением темноты, когда все улягутся спать…

— Мы?!

— Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя одну?

— Это безумие.

Она покачала головой.

— Безумием будет остаться. Откуда ты знаешь, что с ним случится? Мужчине, который только что женился, необходимо, чтобы жена была рядом. Отведав сладость меда на супружеском ложе, он станет ощущать недостаток лакомств — и начнет их искать. И если поблизости не окажется тебя…

— Прекрати, Харриет.

— Подумай, — сказала она. — Еще есть время. Если решишься, то мы поедем вместе, одной тебе ехать я не позволю.

Харриет встала и пошла к двери. Там она остановилась и обернулась. На ее губах играла легкая, хитрая улыбка. Казалось, она старается проникнуть в мои сокровенные мысли, и это ей удается.

Когда она вышла, я почувствовала себя сбитой с толку, но мысли мои уже начали работать в определенном направлении. Безумный замысел? Возможно. Но чем дольше я размышляла, тем яснее понимала: теперь, когда мне его предложили, я готова его осуществить.

Через день или чуть позже мы вновь будем вместе.

Харриет была необыкновенно возбуждена. Видимо, ее очень привлекало предстоящее приключение. Как она была права, говоря, что родилась авантюристкой!

Остаток дня мы провели вместе, разрабатывая подробный план. Надо было выехать сразу после того, как все лягут спать. Если ехать всю ночь, то к утру мы должны добраться до постоялого двора, где будет ночевать Эдвин.

Харриет знала его название, которое Эдвин как-то раз упомянул в разговоре, — «Ананас», в деревушке Марлон.

— Чем скорее мы присоединимся к нему, тем лучше, поскольку неприлично, когда две женщины разъезжают по стране без сопровождения.

Поначалу Харриет подумывала о том, чтобы нам переодеться мужчинами. Видимо, в ней говорила актриса. Но даже ей не удалось бы сыграть эту роль достаточно убедительно.

— Что же касается тебя, — сказала Харриет, — то в тебе все говорит о том, что ты женщина.

Меня била лихорадка от волнения. Я оставила две записки: одну — для моей свекрови, другую — для Лукаса. В них я написала, что уверена в своем скором возвращении… вместе с Эдвином. Что же касается Лукаса, то ему надо вернуться в Конгрив (впрочем, ему пришлось бы сделать это в любом случае) и присмотреть за малышами.

— Ах, Харриет! — воскликнула я, когда мы отъехали от замка. — Как я рада, что мы решились на это. Интересно, что скажет Эдвин?

— Он будет смеяться над тобой, — ответила она. — Он скажет: «Неужели ты не можешь обойтись без меня несколько недель?»

Я громко рассмеялась от радости:

— Ах, Харриет, как хорошо, что ты поехала со мной! Без тебя у меня не хватило бы духу сделать такое. Мне бы это и в голову не пришло.

— Разве я не говорила тебе, что ты лишь начинаешь жить?

И это было правдой.

Я была так счастлива во время этой ночной поездки!

Нам очень повезло: мы сразу нашли постоялый двор «Ананас»с вывеской, изображающей этот экзотический плод, и лицом к лицу столкнулись с Эдвином.

Мы въехали в конюшню в тот самый момент, когда он со своим слугой собирался выезжать из нее.

Мне показалось, что он был не слишком удивлен случившимся, хотя и изобразил изумление, а я была взволнована встречей с ним, и меня переполняла благодарность к Харриет. В одиночку я ни за что не решилась бы на такую авантюру.

Мы спешились и оказались перед Эдвином. Широко раскинув руки, он обнял нас обеих.

— Что… — начал он. — Ну… — А потом, как и предсказывала Харриет, рассмеялся.

— Я должна была приехать, Эдвин, — сказала я, — чтобы быть рядом с тобой.

Кивая, он переводил взгляд то на меня, то на Харриет.

— Это показалось нам наилучшим решением, — сказала она.

Секунду-другую Эдвин колебался, а потом сказал:

— Это нужно отпраздновать. Правда, хозяин может предложить лишь обыкновенное вино, причем, заранее вас предупреждаю, весьма обыкновенное. Давайте зайдем, присядем и выпьем за встречу.

Он взял нас под руки, и мы вошли в гостиницу.

— Вы должны все рассказать мне. Что сказала моя мать?

— Она узнает о нашем отъезде сегодня утром, прочитав мою записку, — сказала я.

— Ах, значит, записка? Очень драматично! Ты просто молодец! За всю свою жизнь я никогда не был так счастлив, как сегодня, когда увидел тебя.

— Тогда все в порядке, Эдвин! — воскликнула я. — Ты не сердишься? Мы не слишком безрассудно поступили?

— Ну, скажем, безрассудно, но восхитительно. Какой очаровательный час мы провели на этом постоялом дворе! Принесли вино, и мы с Харриет сели по обе стороны от Эдвина.

— Вы знаете, — сказал он, — как ни странно, но я надеялся на то, что вы приедете. Именно поэтому я и не спешил покидать постоялый двор, хотя мне следовало отправиться отсюда еще не рассвете.

— Это придумала Харриет. Эдвин слегка сжал ее руку.

— Чудесная Харриет! — сказал он.

— Следует сознаться, — пролепетала я, — что, впервые услышав ее предложение, я подумала, что оно совершенно неприемлемо, и не могла воспринять его всерьез. Я боялась, что ты рассердишься.

— Разве ты когда-нибудь видела меня сердитым?

— Нет, но, может быть, я до сих пор не давала тебе повода к этому.

— Ты просто прелесть! — сказал мой муж. — Ты никогда не приносишь мне ничего, кроме радости. А вот с одеждой нам придется что-то придумать. Вы обе выглядите слишком роскошно для пуританской Англии. Как вы переносите морские путешествия?

Мы заявили, что переносим их превосходно, хотя я вовсе не была в этом убеждена. Полностью я была уверена только в том, что счастлива рядом с Эдвином.

— Не представляю, что скажет мой кузен Карл-тон, когда я приеду в сопровождении двух прекрасных дам. Он ждет только меня и моего слугу. Ну что ж, чем больше народу, тем веселей.

Я внезапно посерьезнела.

— Надеюсь, наше присутствие не сделает твою миссию более опасной, Эдвин?

— Разумеется, нет. Скорее наоборот. Джентльмен-пуританин, сопровождающий двух дам, — это естественно, в то время как одинокий мужчина со спутником, несомненно, являющимся его слугой… Вот это и в самом деле может вызвать подозрения.

— Я вижу, — сказала Харриет, — что твой муж решил приветствовать наш приезд.

— Приветствую, — воскликнул Эдвин, — как майские цветы!

Я была настолько счастлива, что мне хотелось петь. Особенно меня радовало отношение Эдвина к Харриет. Он был с ней так любезен, что она, по-моему, чувствовала себя не хуже, чем я.

Вскоре мы выехали, уверив Эдвина в том, что не нуждаемся в отдыхе, несмотря на ночь, проведенную в седле. Мы ехали и пели — Эдвин в центре, а мы по обеим сторонам от него… ехали к побережью, к Англии…

Ступить на землю родины, вдали от которой прошли долгие годы изгнания, — это ни с чем не сравнимое чувство.

Кутаясь в простой грубый плащ, приобретенный перед выходом в море, я чувствовала радостное возбуждение. Здесь был мой родной дом, о котором мы вспоминали много лет, уверенные в том, что настанет день — и мы сюда вернемся. И вот мы оказались дома.

Я не могла не вспоминать о той ночи, когда мы ехали к побережью в сопровождении бабушки и дедушки. Я помнила запах моря, помнила, как поднималось и опускалось утлое суденышко и как мама крепко прижимала нас с Лукасом к своей груди, а ветер трепал наши волосы. Я помнила дедушку с бабушкой, стоявших на берегу, и странное смешанное чувство грусти и оживления, охватившее меня тогда.

Сейчас я ощущала лишь радостное возбуждение. Том, слуга Эдвина, выпрыгнул из лодки и, бредя по колено в воде, вышел на берег. Затем из лодки выбрался Эдвин. Он взял меня на руки и вынес на берег, а потом то же самое проделал с Харриет.

Было темно. Эдвин шепнул мне:

— Не бойся Я знаю каждый дюйм этого побережья. Эверсли в шести милях отсюда. Я часто приезжал сюда верхом, чтобы поиграть на берегу моря. Пойдем.

Левой рукой он взял за руку меня, правой — Харриет, и мы пошли, ступая по гальке.

— Ты ничего не видишь, Том? — спросил он слугу.

— Нет, сэр. Может, если вы посидите где-нибудь с дамами, я постараюсь что-то разведать.

— Я знаю, куда мы отправимся, — сказал Эдвин. — В пещеру Белой скалы. Мы будем ждать тебя там. Не слишком задерживайся, Том.

— Разумеется, сэр. Я приду в пещеру минут через двадцать, если не найду того, что мы ищем.

Я слышала удалявшиеся шаги Тома, хруст гальки под его ногами. Потом Эдвин сказал:

— Дамы, следуйте за мной.

Через несколько минут мы оказались в пещере.

— Пещера Белой скалы, — объявил он. — Понятия не имею, почему ее так называют. Тут кругом сплошные белые скалы. Я здесь прятался в детстве. Разводил костер и проводил здесь долгие часы. Это было моим убежищем.

— Как удачно, что мы высадились именно здесь, — сказала Харриет.

— Это благодаря тому, что я отличный штурман.

— А что скажет твой кузен, когда увидит нас? — спросила я.

— Это мы вскоре узнаем, — беззаботно ответил Эдвин.

— Мне не терпится сыграть роль пуританки, — сказала Харриет. — Это будет сложная роль, потому что я чувствую к пуританам особую неприязнь.

— Так же, как и все мы, — подтвердил Эдвин.

— Эдвин, — спросила я, — а чего могут ожидать от меня и Харриет в Эверсли?

— Поскольку нас вообще не ждут, то вряд ли чего-то особенного, — заявила Харриет, и они с Эдвином рассмеялись, оценив это высказывание как удачную шутку.

Но я продолжала настаивать:

— У тебя важная миссия, а мы присоединились к тебе… поступив достаточно опрометчиво. Твой кузен будет удивлен, увидев нас, я в этом уверена, но, раз уж мы здесь, нам надо подумать, чем мы можем облегчить твою задачу.

— Карлтон быстро сообразит, как вас использовать, если сочтет это нужным, — сказал Эдвин. — А нам для начала надо бы выяснить, что ему удалось разузнать. Я сумею убедить его в том, что гораздо меньшие подозрения вызывает мужчина, сопровождающий двух дам, чем мужчина со слугой. Думаю, он согласится со мной.

— Ну, значит, мы принесем какую-то пользу, — сказала Харриет. — Приятно чувствовать себя полезной.

Мы привалились к жестким камням, и я вдруг поняла, что никогда в жизни не чувствовала такого волнения. В мою тихую жизнь внезапно ворвалось потрясающее приключение. Казалось, что письмо от матери, в котором сообщалось, что меня приглашают Эверсли, я читала много лет назад. Могла ли я предположить, что это письмо окажется ключиком, открывающим дверь в сказочный мир?

Эдвин рассказывал о своем детстве, о днях, которые он провел в этой пещере.

— Это мое тайное убежище. Во время высокого прилива вода заливает вход, и можно попасть в ловушку. Но это случается раз в полсотни лет, так что не тревожьтесь. Сейчас приливы невысокие, и в это время года никакой опасности нет. К тому же скоро вернется Том. Можете быть уверены: кузен Карлтон нас не подведет. Где-то поблизости должны быть лошади, на которых мы доберемся до Эверсли.

— Сколько лошадей?

— Только две, дорогая Но нас четверо.

— Ничего страшного, вы поедете на седельных подушках. Одна — со мной, другая — с Томом.

— Ну что ж, вы неплохо подготовились, — сказала Харриет.

В темноте раздался довольный смех Эдвина.

— Как нельзя лучше.

Послышались шаги, и в пещеру вошел Том.

— Лошади готовы, сэр.

Мы встали и по покатому полу пещеры прошли к выходу.

— Итак, мы — путешественники, у которых появились трудности, — весело сказал Эдвин. — Пошли. — Некоторое время он колебался, переводя взгляд с меня на Харриет, и, наконец, сказал:

— Я повезу свою жену, а ты, Том, возьми госпожу Мэйн.

Мы уселись на лошадей и поехали сквозь предрассветные сумерки.

До Эверсли-корта мы добрались с первыми лучами солнца. Замок окружала высокая стена, над которой виднелись очертания двускатных крыш. Ворота были распахнуты, и мы въехали внутрь. Суровый аскетизм окружающего подействовал на меня, как порыв ледяного ветра. Замок Контрив и Вийе-Туррон были захудалыми, второсортными поместьями, предложенными изгнанникам в качестве временного места проживания. Этот замок производил совсем другое впечатление: повсюду чувствовался порядок, было очень чисто, но на всем лежала печать пуританства, считавшего грехом яркие краски, красоту, любые радости жизни.

Я могла представить, как когда-то выглядело это место: буйство пестрых цветов на клумбах, искусно подстриженные тисы, фонтаны, уединенные дорожки Кое-где еще оставались очажки былой роскоши, но все явно говорило о том, что этот сад должен быть не красивым, а полезным. Здесь росли лечебные травы, фруктовые деревья и овощи — все для пользы и ничего для красоты.

— Господи! — шепнул Эдвин. — Как все изменилось! Эверсли при пуританах!

Мое возбуждение стало уступать место мрачным предчувствиям. Эдвину было опасно возвращаться в родной дом, хотя с момента его отъезда прошло, вероятно, лет десять. Теперь ему было двадцать два, так что уезжал он в возрасте двенадцати лет. Вдруг кто-нибудь узнает его? Двадцатидвухлетний мужчина может напомнить двенадцатилетнего мальчика, но только тем людям, которые его хорошо знали.

— Том, — сказал Эдвин, — войди в дом и скажи, что мы нуждаемся в приюте. Ты свою роль знаешь. Мы останемся при лошадях.

Вскоре Том вернулся с конюхом, который с любопытством посмотрел на нас и сказал:

— Если вы пройдете в дом, то хозяин готов вас принять.

— Ах, — сказал Эдвин, — я был уверен, что нам не откажут в приюте. Помоги с лошадьми, Том.

Наш слуга последовал за конюхом, а мы, пройдя по дорожке, вошли в холл. Там стояла поджидавшая нас служанка. Я заметила, что она, бегло посмотрев на нас, уставилась на Харриет, которая в своей пуританской одежде выглядела не менее красивой, чем обычно. Меня удивило то, как она сумела изобразить застенчивость, — свойство, ей совершенно чуждое. Воистину Харриет была великолепной актрисой.

— Прошу вас подождать, — сказала служанка, — сейчас хозяин спустится к вам.

Я стала рассматривать холл с высоким сводчатым потолком, со стенами, обшитыми деревянными панелями, на которых было развешано всевозможное оружие. Я решила, что это вполне соответствует пуританскому духу, поскольку именно силой оружия они победили роялистов и вынудили их отправиться в изгнание. Кое-где на стенах виднелись светлые пятна — видимо, там раньше висели гобелены. Посередине стоял длинный обеденный стол, на котором была расставлена оловянная посуда, а по обеим его сторонам стояли грубые скамьи. Я решила, что их поставили специально, чтобы создать неудобства во время еды.

Никакой другой мебели в холле не было, и, хотя на дворе стояло лето и день обещал быть жарким, здесь было прохладно.

Я никогда не забуду первого впечатления от Карл-тона Эверсли.

Он спустился по лестнице в дальнем конце холла. Прекрасная лестница из резного дерева, какие я видела в детстве, до того, как покинула Англию, типичная для эпохи Тюдоров, когда была построена или перестроена эта часть замка.

Как и говорил Эдвин, Карлтон был высоким и, несомненно, импозантным мужчиной, причем в простом черном пуританском платье он выглядел, вероятно, более эффектно, чем в шелковой и кружевной мишуре, которую носили при роялистах. Его темные волосы были коротко острижены, отчего на голове образовалось что-то вроде шапочки, — таков был единственный допустимый в этом обществе фасон, а его одежда подчеркивала налет суровости, бросавшейся в глаза уже в первые часы пребывания в Англии.

Да, Карлтон производил сильное впечатление: бледная кожа лица, темные блестящие глаза, густые брови, крупные и резкие черты лица. Несомненно, Эдвин был прав, говоря о нем как о личности, яркой и замечательной.

Карлтон шел к нам, и его шаги гулко звучали на каменных плитах пола. По нему было совершенно незаметно, что он узнал Эдвина или удивился, увидев Харриет и меня.

— Боже храни тебя, друг! — сказал он. Эдвин ответил:

— Боже храни тебя, друг! — и продолжал:

— Я еду из Лондона с женой и ее сестрой. Мы остановились переночевать на постоялом дворе, и ночью нас обокрали воры, покинувшие постоялый двор еще до рассвета. С нами мой слуга, и я собираюсь послать его домой в Честер, чтобы он привез мне денег. Но до той поры мы будем находиться в очень затруднительном положении. Проезжая мимо вашего дома, сэр, мы заехали сюда в надежде найти временный кров над головой и, возможно, хлеб насущный.

— Вы получите здесь кров и пищу, друг, пока ваш слуга не выручит вас.

— И тогда, сэр, вы будете вознаграждены за все оказанные нам услуги.

— Слово Божие учит нас: не прогоняй странника от врат дома твоего, — ответил Карлтон Эверсли, и я не могла не отметить странность таких речей в его устах. Он скорее напоминал пирата елизаветинских времен, чем богобоязненного пуританина.

Он подошел к веревке колокольчика и дернул ее. Откуда-то из-за перегородок тут же появились две служанки. Одну из них мы уже видели до этого.

— У нас в доме странники, нуждающиеся в крове, Джейн, — сказал Карлтон. — Прошу тебя, приготовь для них комнаты. Мужчина с женой… я не ошибся, друг? Его свояченица и его слуга. Итак, две комнаты: одну — для мужа с женой, другую для его сестры. Слуга будет жить вместе с нашими слугами.

— Хорошо, господин, — сказала девушка, слегка поклонившись.

— Несомненно, вы голодны, — продолжал Карлтон.

Он не ошибся. Во время морского путешествия нам редко удавалось поесть, а с тех пор, как мы ступили на землю Англии, у нас во рту не было ни крошки.

— Усаживайтесь за стол, — предложил он. — Мы питаем отвращение к плотским утехам, и еда у нас очень простая.

И он нам не солгал. Принесли ржаной хлеб, холодный бекон и по кружке сидра.

Мы уже собрались приняться за еду, но хозяин строго взглянул на нас: мы забыли возблагодарить Господа за хлеб насущный.

Эта простая пища показалась нам нектаром и амброзией, хотя я была слишком взволнована и не особенно хотела есть.

Карлтон сидел вместе с нами за столом и время от времени задавал нам вопросы, касавшиеся нашего дома в Честере. Между ним и Харриет даже завязался разговор. Харриет дала ему детальный отчет о своих цветочных клумбах, где по бордюру пущены розмарин и лаванда и майоран, и сообщила, как ей нравится ухаживать за цветами.

Она слишком увлеклась, описывая выращиваемые ею превосходные цветы, в то время как я была уверена, что она в жизни не посадила ни единого деревца или цветка.

Карлтон сурово посмотрел на нее и холодно спросил, не собирается ли она посвятить свое время более достойным занятиям, нежели выращивание цветов, от которых нет никакой пользы.

Харриет скромно потупилась.

— Господь сотворил цветы красивыми, — напомнила она ему, — но я вижу, друг, что вы уловили мою слабость. Действительно, я так люблю свои цветы, что впала в грех гордыни.

— Гордыню следует смирять, — заявил Карлтон, сложив ладони и подняв глаза к сводчатому потолку.

Я позволила себе усомниться в его безгрешности. Даже очень беглое знакомство с ним склоняло к таким сомнениям.

— Грех, — продолжал он, — есть западня. Мы постоянно должны следить за собой, чтобы не упасть в отверзающиеся под ногами бездны греха.

— Аминь, — сказала Харриет, и я подумала, как мы вдоволь посмеемся, оставшись наедине.

Надо признаться, мне было бы очень любопытно познакомиться с женщиной, которая вышла замуж за этого человека. О ее существовании я знала со слов Эдвина и поэтому поинтересовалась, будем ли мы иметь честь познакомиться с хозяйкой дома.

— В данное время госпожи Эверсли нет дома, — ответил он мне.

— Как жаль, что мы не будем иметь удовольствия поблагодарить ее за гостеприимство!

— Господь сотворил нас не для удовольствий, госпожа, — прервал меня Карлтон, — таким образом, вы, к счастью, лишены возможности согрешить.

При этом мне показалось, что он улыбнулся уголками губ, наслаждаясь разыгрываемой сценой.

— Стало быть, вас зовут… — повернулся он к Эдвину.

— Эдвин Лисон, — без запинки ответил Эдвин. — Моя жена Бэлла и моя свояченица Харриет Гроупер. Карлтон слегка поклонился.

— После еды вас проводят в предназначенные для вас комнаты. Я уверен, что поездка в Честер и обратно займет несколько дней. До возвращения вашего слуги вы будете гостями Эверсли.

— Господь вознаградит вас на небесах за вашу доброту к несчастным путникам, — с набожным видом проговорил Эдвин.

— Я не ищу вознаграждения, — возразил Карлтон. — Я всего лишь стараюсь выполнять свой долг перед Господом.

Я стала задумываться, не слишком ли далеко они заходят, но опыт последовавших за этим дней показал, что подобные разговоры были вполне характерны для пуританского дома.

Не было ничего удивительного в том, что в стране зрело недовольство и люди ждали возвращения нового короля, который установил бы иные законы и нормы поведения.

Наши комнаты располагались рядом, и как же убого они выглядели! Обстановку каждой из них составляли кровать, шкаф и стул. Во всем здании царил холод, свидетельствовавший о том, что здесь давным-давно, даже в зимние холода, не топили. К счастью, мы приехали сюда в середине лета.

Нам досталась широкая кровать с четырьмя столбиками по углам. Когда-то она наверняка имела роскошный полог, но теперь все выглядело голым и жалким.

На холодных грубых досках пола не было ни единого коврика.

Сегодня комната, предоставленная в распоряжение Харриет, ничем не отличалась от нашей, разве что была гораздо меньше.

— Как только вы умоетесь, прошу вас пройти в мою библиотеку, — сказал Карлтон. — Я объясню, как к ней добраться.

Эдвин не мог удержаться от улыбки. Он знал в этом доме каждый дюйм, ведь именно здесь он провел большую часть своего детства. А теперь ему приходилось делать вид, что он никогда в жизни здесь не бывал, и мне стало интересно, как же ему удается подавлять эмоции, неизбежно возникающие у человека, вернувшегося из изгнания в родной любимый дом. В свою очередь, и Карлтону было нелегко играть свою роль. Впрочем, играл он ее прекрасно.

Когда мы остались в комнате вдвоем, Эдвин взял меня на руки и протанцевал по комнате, затем уложил меня на кровать, а сам сел рядом.

— Ну, как тебе понравился мой пуританский дом и кузен-пуританин?

— И тот и другой выглядят несколько нереально, — ответила я.

— Да, так оно и есть. Мне хотелось бы знать, где же все гобелены, балдахины и картины, где превосходная мебель? Я не узнаю свой дом.

— Твой кузен, несомненно, все разъяснит.

— А что ты скажешь о нем? Знаешь, мне очень хотелось рассмеяться ему в лицо. Он играет свою роль необыкновенно хорошо, правда?

— Ты уверен, что он не превратился в пуританина?

— Абсолютно уверен. А ты рада тому, что приехала сюда?

— Эдвин, я чувствовала себя очень несчастной без тебя, а сейчас…

— Сейчас ты здесь, в пуританской стране. Ты будешь спать со мной в пуританской кровати, и мы будем любить друг друга по-пуритански.

— Как это?

— Увидишь, милая.

Раздался стук в дверь. Это была Харриет.

— Войдите, — пригласил Эдвин.

Она вошла и, осмотревшись, рассмеялась.

— Что за приключение! Ну, Арабелла, ты больше не считаешь, что тебе лучше было бы остаться во Франции?

— Мне там было бы просто скверно. Здесь так чудесно! В конце концов, здесь наш родной дом… и здесь Эдвин.

— А я?

— И ты, Харриет.

— Да уж, пожалуйста, не бросайте меня. Я этого не переживу.

— Мы об этом и не помышляли, — уверил ее Эдвин.

— Я была бы очень расстроена, если бы ты пожалела о том, что приехала сюда, Арабелла. Я решила бы, что мне следовало приехать сюда одной.

Она взглянула на Эдвина, и они рассмеялись.

— Все это вскоре изменится, — сказал Эдвин, взмахнув рукой. — Я бы сказал, через год, а то и раньше вся эта серость сменится жизнью, цветами, смехом, которые принесет с собой в страну наш добрый король Карл.

— Красивая одежда, — промурлыкала Харриет, — блестящие кавалеры… и театр…

— Пора собираться в библиотеку, — напомнил Эдвин. — Мой кузен ждет нас.

— Он не будет возражать против присутствия дам? — спросила я.

— Я понял, что приглашение относится ко всем. Наверное, он хочет рассказать, как вам следует себя вести. Если ему потребуется поговорить со мной наедине, он отошлет вас. Карлтон всегда очень ясно выражает свои желания. Я чуть не лопнул от смеха, услышав от него: «Боже храни тебя, друг!» Он прекрасно овладел этим дурацким языком, и, кажется, игра даже доставляет ему удовольствие.

— Так надо ли нам идти в библиотеку? — настаивала я. — Может быть, нужно подождать провожатых? Не покажется ли странным то, что ты знаешь планировку дома?

— Кузен подробно объяснил мне, как туда идти, принимая во внимание, что слуги могут подслушивать. Пойдемте же.

Эдвин провел нас по коридору к лестничной площадке, но не той, по которой мы поднимались в свои комнаты. Наши шаги гулко отдавались в тишине, поскольку деревянные ступеньки не были застелены коврами. Я чувствовала, что голые стены и полы неприятны Эдвину, и мне очень захотелось увидеть этот дом таким, каким он был в те времена, когда король еще не лишился трона.

Мы подошли к двери, и Эдвин осторожно приоткрыл ее.

— Войди, друг, — пригласил Карлтон. Мы вошли. Он стоял спиной к камину. Сейчас он казался еще крупнее, но несколько по-иному. Эдвин быстро осмотрелся.

— Только религиозные книги, друг, — подтвердил Карлтон. — Здесь ты не найдешь грешного чтива… ничего, кроме благочестивых произведений.

— Как удачно найти прибежище именно в таком доме! — с жаром ответил Эдвин.

— Я хочу рассказать вам об обычаях нашего дома, чтобы, пребывая здесь, вы могли их исполнять. Я понимаю, что вы задержитесь ненадолго, и, тем не менее, несоблюдение правил может внести беспорядок в жизнь здешних обитателей. Наш день начинается с утренней молитвы в холле в шесть утра. Затем скромный завтрак, а после него — молитвы. После них все, живущие в доме, принимаются за работу, и мы, разумеется, найдем и для вас подходящие занятия, поскольку безделье есть путь к дьяволу. В полдень — богослужение в старой церкви, а после него — обед. За столом мы не засиживаемся. После обеда вновь работа, в шесть часов — ужин и еще одно богослужение в церкви. В доме читают лишь Библию и одобренные религиозные книги.

— Воистину благочестивый дом, — пробормотал Эдвин.

— Потрудись захлопнуть дверь, друг, — попросил Карлтон.

Эдвин выполнил поручение, и выражение лица Карлтона изменилось.

— Кто эти женщины? — спросил он совсем другим голосом.

— Арабелла, моя жена, и Харриет, ее подруга.

— Ты дурак! — бросил Карлтон. Он подошел к двери, открыл ее и выглянул наружу. — Никогда не знаешь, где может скрываться шпион. Я думаю, что дом наводнен ими, поэтому стараюсь соблюдать осторожность.

Он запер дверь, провел нас к книжным полкам и нажал на одну из них. Часть полок сдвинулась с места, открыв проход.

Карлтон обернулся и взглянул на нас.

— Этим может воспользоваться любой из вас, но только в самом крайнем случае, и перед тем, как открыть эту дверь, вы должны убедиться, что за вами не следят.

Он зажег канделябр, поднял его повыше и сделал нам знак следовать за ним.

Мы оказались в какой-то комнате, где царила кромешная тьма, но когда Карлтон осветил все вокруг, я увидела, что комната заполнена вещами. Здесь были свернутые в рулоны гобелены, картины в рамах, прислоненные к стене, сундуки, кресла, столики и тому подобное.

— Ты не знал об этом тайнике, не так ли, Эдвин? — спросил Карлтон. — Однажды я чуть было не решился показать тебе его, но подумал, что чем меньше людей знают о его существовании, тем лучше.

Он подозрительно посмотрел на меня и Харриет.

— Что за безумная идея взять с собой этих женщин? — спросил он.

— Эдвин не брал нас, — ответила я. — Мы сами… догнали его.

В глазах Карлтона я прочла легкое презрение.

— Видишь ли, — объяснил Эдвин, — мы совсем недавно поженились.

Карлтон с пренебрежением покосился на меня и громко расхохотался.

— Отсюда ничего не слышно, — сказал он. — Я когда-то проверял это с твоим отцом. Только здесь можно безопасно разговаривать. Но до того, как откроешь эту дверь из библиотеки, нужно убедиться, что наружная дверь заперта на ключ. Итак, вы здесь, и вам теперь предстоит поработать.

— Мне кажется, присутствие Арабеллы и Харриет сделает мою легенду более достоверной, — сказал Эдвин.

Карлтон пожал плечами.

— Возможно, — признал он. — Они, конечно, знают цель твоей миссии?

— Да.

— В таком случае они должны понимать, сколь многое зависит от их осторожности и осмотрительности.

— Мы все понимаем, — сказала Харриет, глядя ему прямо в глаза.

Хорошо ее зная, я была уверена, что она хочет привлечь к себе внимание Карлтона. Я также понимала, что он — мужчина, имеющий немалый опыт общения с женщинами, и уж никак не может стать легкой добычей. Он должен был догадаться, что Харриет пытается его очаровать, но по нему этого не было заметно.

Он смотрел на меня. Полагаю, я интересовала его как жена Эдвина. Наконец он заявил:

— Мне известно, что вы дочь генерала Толуорти. О, не удивляйтесь! Я хорошо осведомлен о текущих событиях. Я верю в то, что вы будете вести себя здесь, руководствуясь здравым смыслом, на что имеет право надеяться ваш отец.

— Какова здешняя обстановка? — спросил Эдвин.

— Хорошая. Точнее, обнадеживающая. Нам еще предстоит многое обсудить. — Карлтон взглянул на нас, и я мысленно продолжила за него: «Когда мы избавимся от присутствия женщин». — В этой округе мы можем рассчитывать на прочную поддержку. Но многое еще надо уточнить. Мы должны выяснить, кто же наши друзья. — Слегка улыбаясь, он переводил взгляд с меня на Харриет. — Очень может статься, что вы, дамы, действительно нам пригодитесь. Вы можете собрать кучу слухов. Но самое главное — не выдайте себя. Поменьше манерничайте, прошу вас. Приберегите все это до возвращения короля.

Харриет сказала:

— Во мне вы можете быть уверены. Я актриса и сумею сыграть свою роль. Я поработаю с Арабеллой.

— Надеюсь, что лучшим стимулом для Арабеллы будет ее отношение к мужу, — заметил он. — Вам следует знать о том, что под совершенно гладкой поверхностью где-то в глубине может бурлить поток. Мы пытаемся выяснить, насколько глубоко он скрывается. Дамам придется потрудиться на кухне и в огороде. Здесь все работают, и нет места безделью. Прислушивайтесь к разговорам слуг. Будьте осторожны в своих высказываниях. Не забывайте о том, что вы живете в Честере. Надеюсь, они выучили свои роли наизусть, Эдвин?

— Вскоре выучат. Уверяю тебя, Карлтон, ты не должен опасаться за них.

— Хорошо. Я привел вас сюда, чтобы наглядно показать нашу предусмотрительность. Вам надо осознать: если выяснится, что я спрятал часть наших богатств от уничтожения, сразу станет понятно, что я — человек короля. Пощады не будет. Меня, несомненно, повесят, а то, что это будет совершено благочестиво, с молитвами за мою грешную душу, мало меня утешает. Наши правители-пуритане испуганы. Возможно, они уже слышат раскаты роялистского грома. Страх порождает злобу. Мы должны быть начеку. Теперь я должен поговорить с тобой, Эдвин. Оставайся пока здесь и полюбуйся спасенными мною сокровищами. А я провожу дам в их комнаты. Там вы дождетесь служанку, которая отведет вас на кухню, где вам предстоит потрудиться. Понятно?

— Вполне, — ответила я. Он перевел взгляд на Харриет.

— Конечно, — кротко произнесла она. Мы вернулись в библиотеку. Панель скользнула на место, Карлтон отпер дверь и проводил нас в комнату.

— Помните, — шепнул Карлтон, приложив палец к губам.

Когда он вышел, Харриет бросилась на нашу с Эдвином широкую кровать и, взглянув на меня, рассмеялась.

— Как тебе понравился достопочтенный кузен? — спросила она.

— Эдвин рассказывал о нем, так что я была ко всему готова.

— Что за мужчина! — мечтательно произнесла она.

— Он, конечно, несколько жестковат.

— Мне понравилась его двойная игра, — улыбаясь, сказала Харриет. — Господи, каким он был пуританином! Живо представляешь, с каким удовольствием он налагает наказание на тех, кто нарушает законы Господни, которые, разумеется, сам же Карлтон и истолковывает. Кажется, что он считает себя Господом. — А потом — хоп… дверка открывается, и мы видим совсем другого человека. Просто невероятно, как он умеет перевоплощаться! Ты заметила? Он даже смотрел на нас по-разному. Ты, конечно, не обратила внимания. Там он воспринимал нас… как женщин. А вот в качестве пуританина выяснял, насколько мы грешны.

— Похоже, что он тебя очаровал.

— А тебя?

— Что ты имеешь в виду, Харриет?

— Ничего. Я шучу. Бедняжка Арабелла, я думаю, что лучше бы тебе сидеть за прялкой, ожидая возвращения мужа.

— Я не умею прясть.

— Это образное выражение. Слушай, мне не нравятся разговоры о работе на кухне. Я приехала сюда не для того, чтобы работать служанкой.

— Зачем же ты сюда приехала?

— Я приехала только потому, что знала: ты хочешь быть рядом с мужем.

— Знаешь, Харриет, — призналась я, — иногда мне кажется, что ты не говоришь мне всей правды.

— Дорогая Арабелла, наконец-то ты стала умнеть.

До чего же странным был мир, в который мы попали! Ситуация была захватывающей. Я находилась с любимым и любящим мужем; тут же была Харриет; и все вместе мы участвовали в рискованном предприятии. Оно, и в самом деле, являлось таковым, хотя здесь, в этом доме, трудно было поверить в то, что мы подвергаемся смертельной опасности.

Как я и предполагала, мне не понравился мой новый родственник. Я находила его слишком властным, грубым и излишне самодовольным — таково было его истинное лицо. А в облике пуританина Карлтон определенно вызывал у меня отвращение. Кроме того, он усвоил в отношении ко мне снисходительную насмешливость. Обращаясь к Эдвину, он называл меня «твоя добрая жена», и в его голосе и в выражении лица читалась ирония. К Харриет он относился холодно и весьма безразлично, что, по моим наблюдениям, злило ее. Конечно, он был незаурядным человеком, поскольку отказал ей в том, что она считала совершенно естественным, — в восхищении ею.

— Я не удивлена, что его жена вынуждена искать достойных мужчин на стороне, — ядовито заметила она. — Женщина, которая вышла замуж за такого человека, просто обречена на это.

Она делала вид, что презирает Карлтона, но на этот раз ей не удалось обмануть меня.

Том якобы уехал в наш несуществующий честерский дом, а на самом деле укрылся в надежном месте поблизости, откуда мы должны были вызвать его по окончании нашей миссии.

Мы с Харриет начали работать на кухне. От нас не ждали ни мытья полов, ни другой грязной работы, поскольку Харриет ясно заявила, что мы хозяйки честерского поместья и хотя, подобно всем честным пуританам, терпеть не можем безделья, все-таки привыкли к более благородным занятиям.

Делами в кухне заправляла Эллен, жена Джаспеpa, человека, работавшего на землях Эверсли. У них была шестилетняя дочь по имени Частити. Как все порядочные маленькие пуритане, она выполняла свою долю работы на кухне под присмотром матери. Остальная прислуга состояла из горничных Джейн и Мэри. Большее количество прислуги считалось бы излишеством. Я была восхищена тем, как Карлтон сумел приспособиться к существующим условиям, хотя в то же время понимала, что это говорит о неискренности его натуры. Как он отличался от открытого и прямого Эдвина!

У Эдвина были свои дела. Частенько он вместе с Карлтоном выезжал верхом в окрестные имения. Я, конечно, понимала, что эти поездки необходимы для изучения обстановки и что Эдвин, вероятно, разъясняет тем, кто поддерживает роялистов и, подобно всем нам, ждет дня восстановления монархии, какое именно количество войск может быть собрано и переброшено в Англию в случае необходимости. Конечно, возлагались большие надежды на то, что удастся обойтись без военных действий, если народ сам пригласит короля на трон.

Поскольку у меня были младшие братья и сестра, с которыми я проводила большую часть своего времени, я любила и хорошо понимала детей, так что мы с Частити сразу же подружились. Я нашла кусок грифельной доски и стала рисовать для нее угольком смешные картинки. Но ее мать не была уверена в том, что ребенку надо доставлять удовольствие, и мне пришлось перейти на буквы, чтобы девочка понемногу училась читать.

Это озадачило Эллен. Во благо ли будет обучение Частити? Если бы Господь пожелал, чтобы девочка училась, он сделал бы так, чтобы она родилась в соответствующей семье, разве не так? Необходимо было посоветоваться с Джаспером.

Джаспер казался ей всеведущим существом. Он воевал в армии Кромвеля и был одним из тех, кто всегда стоял против монархии. Это был серьезный человек, истинный пуританин, в чем не боялся признаться даже в те дни, когда это грозило серьезными неприятностями со стороны тех, кто придерживался противоположных взглядов и не стеснялся навязывать их силой. Сейчас наступили другие времена.

— Теперь мы здесь хозяева, — гордо заявил Джаспер своей Эллен, и она любила повторять эти слова на кухне.

Перед Джаспером действительно встала сложная проблема, поскольку Эллен, очевидно, указала на то, что на кухне недостает для всех работы, с которой мы к тому же справлялись не лучшим образом. Мои занятия с девочкой уберегали меня от безделья. После консультаций с Творцом («Вчера вечером он простоял на коленях целых два часа вместо одного», — сообщила нам Эллен) Джаспер решил, что мне нужно продолжать обучение Частити.

— Расскажите мне сказку, — обычно просила Частити, и я, конечно, могла бы что-нибудь придумать, но тут же ловила хмурые взгляды взрослых, считавших, что лживые выдумки не могут идти во благо.

В эти дни я стала кем-то вроде няни-гувернантки, что меня вполне устраивало. Харриет предпочитала ускользать из дома — для уличных работ, как она это объяснила.

Иногда мне становилось любопытно, где проводила Харриет долгие часы. Часто она возвращалась с корзинкой каких-нибудь трав или ягод, сообщая, что у нее есть чудесный рецепт сердечных капель, которые она вскоре приготовит, что принесет великую пользу всем окружающим. Единственная загвоздка состояла в том, что растения перед использованием должны вылежаться, что займет некоторое время. Кроме того, ей требовались и иные растения, для которых она выдумывала названия, приводившие Эллен и служанок в замешательство, поскольку они никогда о таких не слышали. Им и в голову не могло прийти, что этих растений просто не существует.

Иногда, просыпаясь, я обнаруживала, что Эдвина нет рядом со мной. Ему приходилось уходить по ночам. Именно тогда я и осознала опасность его миссии. Он шептал мне: «Главное — сохраняй тайну. Никто не должен знать о моих ночных вылазках. Есть люди, с которыми опасно встречаться днем».

Счастливые дни! Странные дни! Нереальные дни! Хотелось бы мне, чтобы здесь не было кузена Карлтона. Я часто замечала, что он посматривает на меня так, словно хочет одновременно и посмеяться надо мной, и пожалеть меня. Я решила, что он считает меня глуповатой, отчего мое отношение к нему отнюдь не улучшилось.

Однажды мы оказались с ним наедине. Эдвина нигде не было видно, Харриет тоже, и я отправилась в библиотеку поискать их, так как именно там мы обычно встречались. Каково же было мое смущение, когда я обнаружила там Карлтона! Покраснев, я пробормотала:

— Извините, я думала, что застану здесь Эдвина.

— Войдите и закройте за собой дверь.

— Я не хочу мешать вам.

— Если бы вы могли мне помешать, разве я пригласил бы вас войти?

— Скорее всего, нет.

— Вижу, у вас сложилось правильное представление о моем характере… в этом отношении.

— Вы хотели поговорить со мной?

— Да. Как я слышал, вы обучаете Частити грамоте.

— У вас есть возражения?

— Конечно, нет. Это прекрасная идея. Я ненавижу невежество и поддерживаю все старания искоренить его. Вы прислушиваетесь к разговорам на кухне?

— Да. Но слушать там почти нечего. Эллен во всем слепо повинуется своему мужу, а он — преданный последователь Кромвеля.

— Джаспер — фанатик. Я всегда опасался фанатиков. Человека, который добивается своей цели, потому что она ему выгодна, можно переубедить. Надо только указать иную, более выгодную цель, и из врага он станет вашим союзником. Но фанатики… Господь храни нас от фанатиков!

— А вы сами разве не фанатик-роялист?

— О, святая простота, нет! Я поддерживаю короля и партию роялистов, потому что они вернут мне то, что я потерял. Правда, я искренне верю в то, что угрюмое правление пуритан вредит интересам всей страны и делает жизнь людей чертовски неуютной. Но вы не должны приписывать мне несуществующие доблести.

— Мне кажется, я вообще не приписывала вам каких-либо достоинств. Карлтон рассмеялся:

— Так я и думал. И тут вы не ошибаетесь, ибо мои достоинства столь немногочисленны, что буквально утопают в бездне моих грехов.

— По крайней мере, вы честны в отношении себя. Он пожал плечами:

— Лишь в тех случаях, когда это меня устраивает. Вот что я вам скажу, дорогая кузина (за закрытой дверью я имею право обращаться к вам так): я испорченный человек. Моя жена не без оснований предпочитает мне других мужчин. У нас есть кое-что общее, и хотя мы неспособны разделить некоторые радости, мы можем понять стремление другого удовлетворить свои желания. Я, наверное, выражаюсь чересчур прямолинейно. Простите меня. Боюсь, что у вас сложится обо мне слишком благоприятное мнение.

— Как я уже сказала, эти опасения совершенно безосновательны.

— Вы меня успокоили. В нашем семействе существуют прочные традиции, и вам, ставшей членом семьи, не следует питать в этом отношении никаких иллюзий. Слабым местом многих из моих предков был прекрасный пол. Женщины испытывали к Эверсли непреодолимое влечение. Мой прадед содержал трех любовниц, все они жили в нескольких милях друг от друга, и ни одна не знала о существовании соперниц. Наше семейство всегда было предметом всевозможных сплетен. Это обычное дело для таких местечек. Мы ведь являемся местной знатью, и за нашими деяниями следят с особым вниманием. Прадедушка был просто ненасытен. Ни одна деревенская девушка не чувствовала себя в безопасности.

— Весьма любопытно, — холодно прокомментировала я, стараясь не обнаруживать своего беспокойства, поскольку мне стало ясно, что разговор этот ведется неспроста.

— Время от времени, — продолжал Карлтон, — случаются исключения. Мой дядюшка, отец Эдвина, который находится сейчас в Кельне с нашим королем, — совсем иной человек. Предан долгу и верен жене. Прямо-таки феномен в семействе Эверсли.

— Я рада за него.

— Так я и думал и, в свою очередь, рад возможности поговорить с вами. Полагаю, вскоре вы нас покинете. Видимо, через три-четыре дня. Мы вызовем Тома, который сделает вид, что наконец вернулся к вам из Честера с деньгами, и тогда вы уедете, а я обеспечу ваше возвращение во Францию. Маленькое приключение закончится. Я восхищен вашей смелостью и преданностью мужу.

— Мысль последовать за ним пришла в голову Харриет.

Карлтон улыбнулся и кивнул.

— О да, я так и думал.

Затем он посмотрел на меня, и трудно поверить, но в его взгляде мелькнула нежность. Я тут же убедила себя в том, что мне это померещилось.

Я встала, и на этот раз он не пытался удержать меня.

Не найдя ни Эдвина, ни Харриет, я прошла к себе в комнату и стала думать о нашем разговоре в библиотеке. Было несомненно, что он имел какое-то более глубокое значение. Но какое?

Частити очень привязалась ко мне. Она ходила за мной по пятам, поскольку я, привыкнув к постоянному обществу сестры и братьев, хорошо понимала детишек. Я и опомниться не успела, как мы начали вместе играть. Бедная крошка Частити впервые узнала, что такое смех и веселье. Я ничего не могла с собой поделать. Я уводила ее подальше от дома, и там мы играли. Увы, однажды мы оказались слишком близко от конюшни, и Джаспер услышал наш смех. Он вышел, схватил Частити в охапку и унес ее, обернувшись только затем, чтобы бросить на меня мрачный недоверчивый взгляд.

Когда я на следующий день увидела Эллен, она сказала мне, что Джаспер недоволен. Я ответила, что не вижу большого греха, если у маленького ребенка хорошее настроение.

— Вам следовало бы обучать ее слову Господню вместо того, чтобы насмехаться над благочестием.

— Я и не делала ничего подобного, — запротестовала я. — Мы всего лишь играли в прятки. Она немножко оживилась, и я…

— Джаспер убежден, что мы живем на этой грешной земле не ради того, чтобы ублажать себя, госпожа. Джаспер говорит, что не знает тех мест, из которых вы приехали, но если вы ведете себя таким образом, то Честер, должно быть, грешное место.

Я подумала о бедняжке Частити, которую, несомненно, наказали за краткие мгновения радости, и забыла о необходимости сдерживать себя:

— О да, — воскликнула я, — это настоящие Содом и Гоморра!

Эллен уставилась на меня, подняв руки, с которых в таз медленно капало тесто.

Я выбежала из кухни. Что теперь сделает Джаспер?

На следующий день в мою комнату поднялась Частити. Я сидела там одна и чинила юбку, которую накануне слегка порвала, зацепившись за куст ежевики.

Частити, крадучись, вошла в комнату. Глаза у малышки вызывающе сверкали, и я подумала, что ей ведено держаться от меня подальше. Теперь она знала, что в жизни есть кое-что иное, кроме молитв, занимающих чуть ли не все свободное время, шитья одежды — обязательно неприглядной, поскольку красота есть грех, заучивания наизусть Священного Писания и исповедей в своих грехах.

Как недолго ей довелось посмеяться и поиграть не для того, чтобы развивать умственные способности, а просто ради удовольствия! И теперь у нее появились собственные желания.

— Частити, — заговорщицки шепнула я.

— Госпожа Бэлла! — воскликнула она, подбежала ко мне и уткнулась лицом в мои колени, а потом, улыбаясь, взглянула на меня — надо признать, с некоторым вызовом.

— Ты знаешь, что тебе не следует приходить сюда? — сказала я.

Частити весело кивнула.

— Я должна напомнить тебе об этом.

— Можете отвести меня вниз, к маме и сказать, что я согрешила, — спокойно предложила она. — Но ведь вы не сделаете этого, правда? — Она оглянулась на закрытую дверь. — Никто ничего не узнает, — продолжала она, — а если кто-нибудь зайдет, я спрячусь.

Она подбежала к шкафу, открыла его и залезла внутрь, потом выбралась оттуда, раскрасневшись от удовольствия и смеясь.

Эта девочка была такой милой, такой непохожей на то маленькое угрюмое создание, которое я увидела, приехав сюда, что мне захотелось вцепиться когтями в пуритан, чтобы дать этому ребенку возможность быть счастливым.

Частити подошла ко мне и стала рассматривать юбку, которую я держала в руках и которая была излишне изысканной для пуританки. Я подумала, что мы предприняли далеко не все необходимые меры предосторожности. Да иначе и быть не могло. Наше с Харриет участие в поездке не было запланировано. Мы сами нарушили все планы.

— Расскажите мне сказку, — попросила Частити. Это, конечно, было запрещено, кроме нравоучительных историй о каре за грехи, но я рассказала ей сказку, недавно услышанную во Франции: о девушке, которую мачеха заставляла без передышки работать на кухне, о том, как появилась ее крестная — добрая фея, благодаря который девушка оказалось одетой в прекрасное платье и очутилась на балу, где встретила принца, влюбившегося в нее. Частити слушала как зачарованная, и я не могла не радоваться, видя, какое удовольствие доставила ребенку. Я подумала, что все равно мы скоро уедем. Какой вред в том, что я дам ей немножко счастья?

Слушая меня, Частити изучала юбку, которую я зашивала. Сунув руку в кармашек юбки, она достала оттуда блестящую пуговичку.

— Ой, как красиво! — воскликнула она. Пуговичка лежала у нее на ладошке, и личико девочки светилось от восторга.

— Что это? — спросила она.

— Это пуговица. Я помню платье, к которому она была пришита, — синее бархатное, и на нем было десять таких пуговиц. Одна из них оторвалась. Да, теперь я вспомнила, когда в последний раз надевала его Я собиралась пришить пуговицу, сунула ее в карман юбки и забыла о ней.

Частити сжала пуговицу своими пальчиками и умоляюще посмотрела. Ну что я могла поделать? Глупость своего поступка я осознала позже, а тогда это казалось таким незначительным.

— Пожалуйста, пожалуйста, госпожа Бэлла, можно мне взять ее?

Разве я могла отказать? Ведь это была всего лишь пуговица. Бедняжке Частити так хотелось получить красивую вещицу!

Я сказала:

— Возможно, твоим отцу и матери не понравится, что у тебя есть что-то красивое.

Она пожала плечами и хитро взглянула на меня. Я больше ничего не сказала, поняв, что у нее хватит сообразительности не показать пуговицу родителям.

На следующий день я не увидела Частити. Эллен сказала, что девочка в своей комнате.

— Надеюсь, она не заболела? — спросила я. Эллен мрачно покачала головой.

— Может быть, мне стоит ее навестить?

— Нет, не надо! — резко ответила Эллен. И даже после этого меня ничто не насторожило. Я отправилась на огород на прополку и через некоторое время заметила, что за мной наблюдает какой-то мужчина. Я пристально взглянула на него, почувствовав какое-то беспокойство, как обычно бывает, когда за тобой подсматривают.

— Добрый день, друг, — сказал мужчина.

Я ответила в соответствии с принятым обычаем:

— И тебе день добрый, друг.

— Я иду издалека и нуждаюсь в куске хлеба и месте для отдыха. Как вы полагаете, я найду приют в этом доме?

— Я уверена в этом. Здесь никогда не откажут в помощи тем, кто в ней нуждается.

— Вы в этом уверены, госпожа?

— Полностью.

Я выпрямилась и рассмотрела его получше: черный камзол, широкополая шляпа, коротко остриженные волосы — самый обычный пуританин. Действительно, а кого еще здесь можно встретить?

Я добавила:

— Мы с моим мужем и сестрой получили приют под крышей этого дома, поэтому я знаю, о чем говорю!

— А, — сказал мужчина, — так вы не здешние?

— Да. Мы ждем прибытия нашего слуги с деньгами, необходимыми для продолжения путешествия. Именно по этой причине я не имею права сама оказать вам гостеприимство, но уверяю, что в нем не будет отказано.

— Расскажите мне об этом доме. Здесь живут добрые христиане?

— Несомненно, самые добрые из всех, каких только можно найти.

— Мне не хотелось бы получить оскорбление отказом.

— Не бойтесь этого. Если вы добрый пуританин, то получите здесь все необходимое.

— Ну, нынче мы все добрые пуритане. — Он как-то странно посмотрел на меня. — Нужда заставит, верно?

— Это так, — сказала я, стараясь не встречаться с ним взглядом.

— А вы сами издалека?

— Из Честера.

— Далековато отсюда.

— О да. На постоялом дворе у нас украли деньги. Мы положились на милость этих добрых людей и теперь ждем возвращения слуги.

— Да, встречаются еще дурные люди. При такой всеобщей набожности, казалось бы, можно не беспокоиться за свой кошелек.

— Увы…

— Мне приходилось бывать в Честере, — продолжал он. — Давным-давно… Я неплохо знал его. Я надеялась, что не покажу своего волнения.

— Да, друг, это красивый город. Но ведь города не должны быть красивыми. Где красота — там развращенность… Так нам говорят. А вы, значит, приехали из Честера? Долгий, долгий путь. Я когда-то жил в Ливерпуле. Вы, должно быть, по пути завернули туда.

— О да, — быстро ответила я. — Давайте я отведу вас в дом.

— Благодарю вас, друг. Я наблюдал за вашей работой. Если вы позволите мне сказать, создается впечатление, что в этом деле вы весьма неопытны.

— Конечно. Я занимаюсь этим лишь с тех пор, как мы остановились здесь. Удачно, что всем нам нашлись какие-то полезные занятия.

— Очень удачно. — Он подошел поближе. — Может статься, наступят дни, когда у нас появится время и для иных занятий, правда?

Сердце гулко билось у меня в груди. Я была уверена, что он не тот человек, за которого себя выдает. Возможно, он один из наших друзей и хочет проникнуть в дом, чтобы поговорить с Карлтоном и Эдвином.

— Может быть, — ответила я.

Он медленно прищурил глаз. Это выглядело так, будто мы стали сообщниками. Я направилась к дому.

Когда мы вошли на кухню, там была Эллен. Я сказала:

— Вот друг, который нуждается в крове.

— Войдите, — пригласила Эллен, — в этом доме никому не отказывают в приюте.

Я прошла в комнату, которую мы занимали с Эдвином, чувствуя смутное беспокойство. Я хотела разыскать мужа и рассказать ему о случившемся, но не смогла найти его.

Харриет тоже нигде не было видно. Я решила, что она вновь ушла собирать свои растения. Она говорила, что за ними приходится далеко ходить, и обещала Эллен объяснить, как надо их готовить и какие болезни ими можно лечить.

— Надеюсь, ты никого не отравишь, — сказала я, а она ответила, что если эти люди столь добродетельны, то они будут только рады поскорее попасть на небеса.

Пока я раздумывала, что же делать дальше, в комнату без стука вошел Карлтон. Я бросила на него гневный взгляд, но он не дал мне открыть рта.

— Как можно быстрее идите в библиотеку и сидите там, пока я не приду. Где Эдвин и Харриет? Я сказала, что не знаю. Он кивнул и сказал:

— Быстро вниз!

Мне стало ясно, что произошло нечто чрезвычайное, и я тут же связала это с появлением человека, которого привела в дом.

Я спустилась в библиотеку. Вскоре туда пришел и Карлтон. Он запер входную дверь, отодвинул стеллаж и провел меня в тайное убежище.

— У нас неприятности, — сказал он. — И в этом виноваты вы.

— Я?!

— Какая же вы дура! — закричал он. — Неужели вы не понимаете всю серьезность ситуации? Конечно, не понимаете. Вы первая вызвали подозрения. Какую глупость сделал Эдвин, взяв вас с собой!

— Я не понимаю…

— Конечно, вам этого не понять. Это же очевидно. Вы дали ребенку пуговицу. Вы так и не смогли усвоить, что ни один пуританин, будь он из Честера, или из Лондона, или откуда угодно в стране, где правит Кромвель, не может носить, хранить, а тем более дать ребенку такую пуговицу…

— Я думала…

— Вы ни о чем не думали. Вам просто нечем думать. И как мог Эдвин свалять такого дурака? В доме находится посторонний. Это шпион. За ним послал Джаспер, который подозревает вас всех. Слава Богу, что он не заподозрил меня. Все эти годы я прекрасно играл свою роль, а потом приехали вы, и теперь мы в смертельной опасности. Этот человек приехал сюда, чтобы шпионить за вами, Эдвином и Харриет. Вы все под подозрением… а наше дело не завершено. Вам нужно убираться отсюда как можно скорее, и мы это устроим.

— Ах, Карлтон, мне так жаль…

— Жаль… Жалеть уже поздно. Крупица здравого смысла принесла бы вам больше пользы, чем куча сожалений. Вы уедете отсюда, как только я это организую. Вернутся Эдвин и Харриет, и вы оставите нас. Я еще не знаю, как много им удалось разнюхать. Кажется, вы сказали, что ехали через Ливерпуль? Так вот, он находится к северу от Честера. Они подозревают, что вы вовсе не из Честера, и начинают обо всем догадываться. Они думают, что вы — французские шпионы. Вас выдала пуговица. Наверное, такие пуговицы носят во Франции. Ладно, что толку объяснять вам, как вы глупы и насколько легче было бы нам всем, если бы у вас хватило ума остаться во Франции. Идите к себе в комнату. Запритесь и не открывайте никому, кроме меня. А если вернется Эдвин и вы увидите его, то пусть он запрется с вами, пока я не приду. Я буду начеку.

Это произошло через час или чуть позже. Я сидела в комнате в ожидании Харриет или Эдвина. Меня колотило от возбуждения. Я боялась, что Эдвина поймают, когда он будет возвращаться в дом.

В комнату ворвался Карлтон. Глаза у него были безумные, я и не предполагала, что он может быть таким. С ним была Харриет в плаще, залитом кровью.

— Что случилось? — воскликнула я. Карлтон сказал:

— Снимайте свою одежду, немедленно переодевайтесь в костюмы для верховой езды. Будьте наготове. Я должен быстро вывести вас отсюда.

Он вышел, и я с тревогой спросила:

— Харриет, что это значит? Где Эдвин? Она пристально взглянула на меня. Ее глаза горели синим огнем на фоне бледного, очень бледного лица.

На ее волосах я заметила кровь.

— Это было ужасно! — сказала она. — Ужасно!

— Что? Скажи мне, Бога ради!

— Эдвин в беседке, — начала она. — Он пытался спасти меня. Ты знаешь полуразрушенную беседку… в конце сада…

— Причем здесь беседка? Скажи мне, Харриет, Бога ради, скажи мне!

— Я была там поблизости с корзиной трав и увидела Эдвина. Я окликнула его и в этот момент увидела человека с ружьем…

— О нет… нет… Она кивнула.

— Этот человек что-то выкрикнул, и Эдвин попытался защитить меня… Он втолкнул меня в беседку и прикрыл собой. И тогда раздался выстрел… Кровь хлынула рекой…

— Ты… ты бросила его…

Я хотела выбежать из комнаты, но Харриет удержала меня.

— Не ходи! Карлтон велел нам оставаться здесь и ждать. Он приказал мне удерживать тебя. Ты ничем не можешь помочь. Он сам отправился за Эдвином. Его принесут сюда…

— Эдвин… застрелен… умирает… Я должна быть рядом с ним…

Она прижалась ко мне:

— Нет! Нет! Они убьют нас обеих… так, как убили его. Ты ничего не сможешь сделать. Лучше подчиниться Карлтону.

Я тупо смотрела на нее, не в силах поверить в это. И в то же время понимала, что это правда.

Его внесли в дом на наспех сколоченных носилках. Я не могла поверить, что Эдвин, мой веселый Эдвин, лежит там. Только что он жил, смеялся — и вдруг его не стало.

Рядом со мной находилась Харриет. Она сняла шляпу и смыла с волос кровь.

Я продолжала монотонно повторять:

— Мне нужно к нему.

Но она не пустила меня. Положение и без того было крайне сложным. Мы не должны были ухудшать его.

Я знала, что она права, но не пускать меня к Эдвину было жестоко.

Вошел Карлтон. Он внимательно посмотрел на нас:

— Вы готовы?

Ответила только Харриет:

— Да.

— Хорошо. Немедленно вниз, в библиотеку! Мы последовали за ним. Он запер дверь библиотеки и открыл потайное помещение.

— Здесь вы пробудете до вечера, а затем я попытаюсь вывести вас из дома. Я послал весточку Тому. Он будет ждать вас в пещере. Там есть лодка. Дождитесь прилива и молитесь, чтобы море оказалось спокойным. — Он взглянул на меня. — Эдвин мертв, — невыразительно сказал он. — Его застрелили в беседке. Он умер мгновенно, так и не поняв, что произошло. Он не почувствовал боли. Наша работа завершена, отчет о ней я пошлю с Томом. Он знает, куда его доставить. Я взмолилась:

— Мне необходимо видеть Эдвина.

— Это невозможно, — ответил он. — Эдвин мертв. Это только причинит вам боль. Когда он привез вас, я понял, что все пойдет не так, как должно. Теперь поздно сожалеть о чем-то. К счастью, они поверили мне.

Он запер нас, и Харриет обняла меня.

— Ты должна держаться, Арабелла. Нам необходимо вернуться. Подумай о своей семье и о том, как много поставлено на карту.

— Эдвин мертв, — сказала я. — А меня с ним не было… Сегодня утром он был живым и здоровым, а сейчас…

— Он умер мгновенно и ничего не успел понять. Пусть это послужит тебе утешением.

— Утешением… Что может утешить меня? Он был моим мужем.

Я больше не могла разговаривать. Я опустилась на какой-то сундук и стала думать об Эдвине, о том, как мы с ним встретились. Эдвин в роли Ромео… Наша встреча на постоялом дворе… Ах, как он любил жизнь!.. Он умел наслаждаться жизнью. Как жестоко было лишить его жизни!

Потом я попыталась представить себе, как я буду жить без него.

Мне не хотелось разговаривать с Харриет. Я ни с кем не могла разговаривать. Я хотела остаться наедине со своим горем.

Карлтон пришел к нам в сумерки. Он вывел нас из дома и доставил к месту, где находились лошади, а оттуда проехал с нами к побережью, где уже ждал Том.

Море было спокойным, но мне было все равно. Я, пожалуй, предпочла бы, чтобы разразился шторм и перевернул нашу лодку.

И сквозь отчаяние пробивалась ужасная мысль. Я вспомнила о своих играх с Частити. Я ясно видела, как она держит красивую пуговицу на своей маленькой ладошке.

— Эдвин мертв, — говорила я себе, — и именно моя беспечность убила его.

Это бремя я буду нести до конца своей жизни. Я не просто потеряла Эдвина — я одна была в этом виновата.

Я бездумно пустилась в эту авантюру, не понимая всей серьезности миссии Эдвина. Вместо того чтобы стать ему опорой, я оказалась обузой и в результате виновницей его смерти.

Мне суждено отчаянно страдать, пока я жива. Нет ничего удивительного в том, что я хотела, чтобы нашу лодку поглотило море. Какая насмешка судьбы! Как весело мы отправлялись в путь; как трагично наше возвращение!