Барбара Картленд Бескорыстная любовь

Глава I

Маркиз Маунтигл вышел из экипажа и сказал, обращаясь к кучеру:

— Возвращайся через час.

— Хорошо, милорд.

Маркиз поднялся по ступенькам Уайт-клуба и через открытую дверь гостиной увидел того, кого искал: его друг сидел в глубоком кожаном кресле. Он уже направился к нему, когда рядом услышал громкий шепот:

— Посмотрите, пришел Маунтигл. Ради Бога, не показывайте ему книгу пари.

Маркиз непроизвольно сжался и огромным усилием воли заставил себя не смотреть на шептавшего, а нарочито громко обратился к одному из членов клуба, находившемуся в другом конце комнаты. Они недавно виделись в Нью-Маркете.

— Вы вернулись победителем? — спросил маркиз.

— Мне не повезло, — ответил тот.

Затем маркиз взглянул направо и увидел, кто шептал за его спиной. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он прошел к креслу, где его поджидал лорд Чарльз Каррингтои.

— Ты опаздываешь, Джон! — заметил Каррингтон. — Я уже начал думать, что ты все еще нежишься в объятиях какой-нибудь прелестницы.

— Нет, я задержался потому, что писал письмо, — ответил маркиз.

— Дай мне три попытки, и я постараюсь угадать адресата, — воскликнул Каррингтон.

— Нет, — покачал головой маркиз, — и вообще, Чарльз, занимайся своими делами.

Чарльз рассмеялся и, подозвав официанта, заказал бутылку шампанского. Когда официант принес шампанское, маркиз сказал:

— Принесите мне книгу пари.

— Слушаюсь, милорд.

Это была легендарная книга Уайт-клуба. Она велась уже более ста лет и необыкновенно высоко ценилась завсегдатаями клуба, которые почти все без исключения слыли азартными игроками. Поэтому, что ни день, в книге появлялись записи о новых пари. Когда официант отошел, Чарльз обратился к другу:

— Думаю, не стоит тебе заглядывать в эту книгу. Так будет лучше и для тебя, и для всех.

Маркиз удивленно поднял брови:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты можешь найти там кое-что огорчительное для себя. А сам знаешь: чего не видишь, о том и не печалишься!

— Не понимаю, о чем речь, — резко ответил маркиз. — Правда, войдя сюда, я слышал, как шептался за моей спиной Пэрсвил и просил не показывать мне эту книгу. В чем дело? Скажи!

— Не знаю. Но советую, не заглядывай в книгу, когда ее принесут.

— Да вы тут все сошли с ума! — вспылил маркиз. — Если в книге есть пари, касающееся меня, я конечно же имею все основания ознакомиться с ним, и если оно оскорбительно для меня, то откручу Пэрсвилу башку!

Чарльз вытянулся в кресле, отпил глоток шампанского и проговорил:

— Не понимаю, Джонни, зачем поднимать шум из-за такого ничтожества, как Пэрсвил? Для меня, во всяком случае, гораздо важнее разговор с тобой о лошадях. — Он помолчал, а потом добавил: — Я только что видел несколько замечательных образцов в Тэтерселе, они бы превосходно пополнили твои конюшни.

— Ценю твою заботу о моих лошадях, — колко ответил маркиз, — но сейчас меня больше волнует, что написано в книге пари!

Лорд Чарльз сделал выразительный жест:

— Что ж, будь по-твоему! Но пеняй на себя! Я всегда придерживался принципа: не буди лиха, пока оно тихо.

— Ты сегодня буквально нашпигован пословицами, — заметил маркиз. — А это говорит о твоей озабоченности тем, что я обнаружу в книге. Я изучил тебя еще со времен Итона — и знаю: когда ты начинаешь сыпать пословицами, это дурной знак.

Чарльз рассмеялся, правда несколько натянуто. Прежде чем он успел ответить, официант подал книгу пари маркизу. Она была такой старой, что кожаный переплет несколько поистрепался. На обложке золотыми буквами было написано:

«Уайт-клуб. Книга пари. 1813 год».

Маркиз открыл книгу и пролистал несколько страниц. Первые записи были так небрежны, что их почти невозможно было разобрать, и он перешел к более поздним. Несколько пари относилось к прошлому году, когда маркиз и Чарльз сражались против Наполеона. Случайно ему на глаза попалось пари, заключенное в год битвы при Ватерлоо:

«Капитан Кейпл бьется об заклад с мистером Брамме-лом на 5 гиней, что Наполеон не возглавит французское правительство через десять дней, начиная со дня сегодняшнего»

15 марта 1815 года. Джордж Браммел.

Еще одно пари было заключено тремя днями позже и подписано двумя членами клуба:

«Сэр Дж. Тэлбот заключает пари с мистером У. Ховардом на пятьдесят гиней против пяти, что Бонапарт не займет Вену в ближайшие три месяца».

18 марта 1815 года. У. Ховард, Дж. Тэлбот.

Маркиз перевернул страницу. Несколько записей касалось спорта. Затем он медленно прочитал:

«Лорд Пэрсвил бьется об заклад с мистером Хэттоном на пятьдесят гиней, что один благородный маркиз не сможет сорвать цветок, пока не станет известно, жив или умер герцог Д».

29 апреля 1816 года.

Маркиз перечитал запись дважды, прежде чем сказал:

— Если это значит то, что значит, то это чудовищное оскорбление и я вызову Пэрсвила на дуэль!

— Ты сваляешь дурака, если поступишь так! — возразил Чарльз.

— Почему? Что ты хочешь сказать? После короткой паузы Чарльз ответил:

— Послушай, Джонни, ты мой друг, и у меня нет ни малейшего желания разрушать нашу дружбу. Мой тебе совет — отложи книгу в сторону и сделай вид, что ничего не читал.

— С какой стати? — зло отпарировал маркиз. — Ведь совершенно ясно, что речь идет о Флер, но, черт возьми, какое отношение имеет к ней герцог Дорсетский?

Чарльз поджал губы и ничего не ответил.

— Ну же, Чарльз, говори! — продолжал маркиз. — Что бы ты ни сказал мне, я не рассержусь на тебя. Это все свинья Пэрсвил — ужасный сплетник, которого я не выношу! Если у него нет под рукой грязной истории о ком-либо, то он ее сочинит сам.

— Совершенно верно! Именно это он и сделал сейчас! — ответил лорд Чарльз, но торопливая речь явно выдавала, что он говорит неправду.

— Скажи мне правду, Чарльз, — попросил маркиз. Чарльз вздохнул.

— Хорошо, — произнес он наконец. — Но если ты думаешь, что я собираюсь с тобой драться, то глубоко ошибаешься. Ты меня слишком часто бил раньше.

— Не будь дураком! — ответил маркиз. — Я собираюсь драться не с тобой, а с Пэрсвилом.

— Пусть будет так, — сказал Чарльз, сдаваясь. — К сожалению, то, на что ставит пари Пэрсвил, правда.

Маркиз уставился на своего друга в немом изумлении.

— Ты хочешь сказать, — произнес он медленно, словно подбирая слова, — Флер тянет с ответом на мое предложение руки и сердца потому, что в случае смерти герцога Дорсетского Сэттингтон станет герцогом и она примет его предложение?

— Я всегда поражался твоей сообразительности, — ответил Чарльз.

— Не верю в это! — воскликнул маркиз. — Она любит меня и сотни раз повторяла это, а нашу помолвку держит в секрете только из-за болезни ее бабушки.

— Насколько мне известно, ее бабушка болеет уже три года, — заметил Чарльз.

Маркиз тяжело вздохнул:

— Но Сэттингтон! Ведь ты же знаешь, что мы всегда о нем думали!

— Герцог есть герцог, — возразил друг.

Маркиз допил свой бокал шампанского, налил еще и произнес:

— Я очень хочу узнать, как Пэрсвил оказался в курсе всего этого? Ведь я никогда и словом не обмолвился о своих чувствах к Флер и о том, что она для меня значит. Пожалуй, только тебе я рассказал об этом.

— Моей вины здесь нет, — поспешно ответил Чарльз.

— Тогда кто?

— Может быть, тебе и не понравится, но правда такова, что слуга Пэрсвила встречается с горничной Флер.

— Ты хочешь сказать, что девушка рассказала своему кавалеру о секретах своей госпожи?

— Мой дорогой! Слуги тоже имеют обыкновение беседовать! И учти — все сплетни, которые ходят в высшем обществе, берут свое начало в людской.

— Мне как-то это не приходило в голову! — воскликнул маркиз.

— Тем не менее это так! Как ты думаешь, кто проболтался о связи Генри с этой хищной маленькой аферисткой, которая практически промотала все состояние, оставленное ему дядей?

— Этот вопрос и меня занимал в свое время. Кто вытащил шило из мешка?

— Слуги есть слуги. И поскольку слуга Пэрсвила любит поговорить, то можешь не сомневаться, что все присутствующие здесь знают о тебе и Флер.

На мгновение маркиз сжал кулаки, а затем опять заставил себя расслабиться и усесться поудобнее в кресле. Он действительно был увлечен Флер Манроу, как ни одной девушкой до сих пор. Когда-то всерьез поклявшись не жениться до сорока лет, он проводил время в обществе самых изысканных великосветских красавиц, увивавшихся вокруг принца-регента. Все они были замужем, но мужья были достаточно любезны, чтобы оставить жен одних прожигать жизнь в Лондоне, а сами отправились в деревню, предпочитая спокойную жизнь праздной суете и непрерывному поиску удовольствий и развлечений, которые буквально захлестнули столицу после войны. Маркиз имел несколько страстных, бурных романов. Они были непродолжительными, но наделали довольно много шума в обществе.

Встреча с Флер Манроу нарушила все его планы и намерения. Спустя всего три недели после их первой встречи с его губ сорвались взволнованные слова предложения стать его женой. Флер была старше, чем обычная дебютантка в свете. Она появилась в Лондоне, когда ей исполнилось девятнадцать лет, до этого не выезжая в свет из-за траура по отцу. Она сама была прелестна, поэтому богатое наследство вовсе не волновало и других ее воздыхателей, которые и сами были достаточно состоятельные. С первой встречи между ним и Флер установилась какая-то неведомая связь. Их тянуло друг к другу словно магнитом. Но Флер убедила маркиза, что их отношения нужно держать в строжайшей тайне, пока не закончится ее траур.

— Ты ведь знаешь, сколько шума это наделает в обществе! И если я объявлю о своей помолвке загодя, начну раньше времени наряжаться и веселиться, то дам повод для пересудов и кривотолков.

Маркиз согласился с ней. Флер и так приехала в Лондон раньше, чем истек траур, поскольку обязана была явиться ко двору. Намечалось ее представление их королевским высочествам на первом в этом сезоне приеме в Букингемском дворце. Маркиз хорошо знал нрав принца-регента — неявка была равносильна оскорблению.

Итак, Флер настояла, чтобы на людях их отношения были подчеркнуто безразличными. Он тайно посещал ее дома, подолгу оставаясь с возлюбленной. Для маркиза было внове, что женщина не стремится похвастаться своей победой сразу же после того, как ее заметили. Ему даже доставляло удовольствие незаметно прокрадываться в сад на Парк-стрит, где жила Флер. Она открывала застекленную дверь на террасе и тут же попадала в объятия маркиза; он целовал, целовал ее до тех пор, пока оба не начинали задыхаться. А потом они долго обсуждали свою будущую жизнь, пока не наступали горестные минуты расставания.

— Я сыт по горло всей этой конспирацией, — сказал он ей. — Я хочу тебя, дорогая, и хочу, чтобы весь мир знал, что ты — моя!

— И я люблю тебя! — проворковала Флер нежно. — Ты такой красивый, умный. Нет, правда, ты лучше, гораздо лучше всех мужчин, которых я знала до сих пор.

— В будущем, обещаю тебе, — ты будешь знать их как можно меньше. Я схожу сума, видя, как ты танцуешь со всеми этими дураками, вместо того чтобы быть со мной! — Он поцеловал ее, а затем продолжал: — Стоит мне представить, как они признаются тебе в любви, и я готов пустить себе пулю в лоб!

— Ах, Джонни, Джонни! Какой ты деспот! — произнесла Флер с укоризной. — Знаешь, когда я стану твоей женой, за моей спиной могут болтать всякое. — Вздохнув, она добавила: — Увы, люди так злы и завистливы!

— Чему удивляться! Ты такая красавица!

Судя по выражению лица Флер, именно таких слов от него она и ждала. Правда, ему было легче выразить обуревавшие его чувства поцелуями, а не речами. От бесконечных поцелуев глаза ее разгорелись от удовольствия, и он насилу оторвался от нее часом позже, чтобы дать ей время переодеться к званому ужину. Флер тайком вывела его тем же путем, каким он и пришел. Прощаясь у калитки, она прошептала:

— Будь осторожен! Я боюсь, как бы люди не узнали и не начались разговоры.

— Не волнуйся, дорогая. Ты можешь полностью положиться на меня.

Быстро отперев калитку ключом, который еще раньше передала ему Флер, он вышел на улицу. Вокруг не было ни души. И только по дороге домой на Беркли-сквер маркиз вспомнил, что не поинтересовался у Флер, о каком званом ужине идет речь. Судя по всему, это бал в доме одного из его знакомых, на который он тоже приглашен и собирался заехать попозже. Но в любом случае у него будет шанс потанцевать с любимой.

Тут он спохватился. Танец с незамужней девушкой обязательно даст повод сплетникам позлословить на его счет. Они и так держали его под постоянным прицелом. Богат и холост! Малейшего намека на матримониальные планы маркиза было достаточно, чтобы сгореть от любопытства.

«Поеду-ка я лучше в клуб», — решил маркиз. Сегодня утром, просматривая приглашения, которые оставил ему секретарь, он и так отказался по меньшей мере от пяти визитов. И все потому, чтобы лишний раз не встретить Флер. На прошлой неделе он виделся с ней на двух балах и теперь, перебирая в памяти подробности этих вечеров, вспоминал, что она танцевала с Сэттингтоном, сыном и наследником герцога Дорсетского. Это был довольно заурядный молодой человек, которого маркиз встречал на скачках, где его отец участвовал в бегах, выставляя свою лошадь. Сэттингтон часто появлялся в клубе пьяным. Ни маркиз, ни Чарльз не числили его среди своих друзей. Ему и в голову не приходило, что перед ним удачливый соперник, хотя благосклонности Флер пытались добиться многие. Но никто из них не занимал в обществе такого положения, как маркиз, никто не мог сравниться с ним по богатству, никто не имел такой репутации настоящего спортсмена. И вот Пэрсвил узнал правду об их взаимоотношениях с Флер. И что еще ужаснее, он понял, что Флер прельщает более высокий титул.

Все эти невеселые мысли пронеслись в голове маркиза. Чарльз с опаской смотрел на него.

— Что бы ты ни думал обо всем этом, Джонни, — сказал он, — тебе нельзя устраивать сцену.

— А я и не собираюсь делать этого, — ответил маркиз. — Но я хочу знать правду, всю правду, Чарли, и я выжму ее из тебя!

— Я знал, что ты рассвирепеешь, — произнес Чарльз уныло.

— Конечно, я зол, — ответил маркиз, — и хочу услышать от тебя, что все это неправда.

— Боюсь, я не смогу сделать этого.

— То есть — все правда?

— К сожалению, да!

— Откуда такая уверенность?

Маркиз чувствовал, что он, как утопающий, цепляется за соломинку. Нет! Он отказывался верить. Она не могла поступить так. Флер, его Флер лгала ему! Разве могли быть лживыми все ее заверения в любви? А то, как она отдавалась его поцелуям?

Словно читая его мысли, Чарльз сказал:

— Из того, что я слышал, — Флер действительно любит тебя! И ее никто более не волновал. Но она не может устоять перед соблазном стать герцогиней.

— Откуда тебе все это известно? — спросил маркиз, испытующе глядя на него.

Чарльз поколебался некоторое время, а потом ответил:

— Видишь ли, дворецкий моей матери приходится дядей слуге Пэрсвила.

— Боже праведный! — воскликнул маркиз. — Я не могу больше слушать пересуды слуг.

— Ты не хуже меня знаешь, — ответил его приятель, — что люди в домах лучших фамилий служат из поколения в поколение. Их дети, братья и сестры и даже их внуки — все находят работу в аристократических семействах. И хотя ты можешь недолюбливать Пэрсвила, но должен признать, что его генеалогическое древо не менее длинное, чем твое собственное.

— Ну да. Мне всегда говорили, что слуги — самые страшные снобы на свете, но я никогда не воспринимал этого всерьез.

— Это потому, что ты с ними напрямую не общаешься, твой секретарь мог бы порассказать тебе, как он скрупулезно изучает каждую рекомендацию, прежде чем любой новичок удостоится чести переступить порог твоего дома.

Видя, что маркиз слушает его заинтересованно, Чарльз продолжил:

— Твои слуги в основном выходцы из твоего поместья, их уже с двенадцати лет начинают натаскивать, как смотреть на тебя в немом восхищении и с обожанием.

— Ах, заткнись! — воскликнул маркиз.

Он знал, что его друг говорит сущую правду. Анализируя теперь все, Джон вспомнил, что одни и те же люди служили в их поместье Иглз десятилетиями, занимая определенное, строго установленное положение в иерархии слуг. Когда он был мальчиком, отец водил его знакомиться с работниками — каменщиками, лесорубами, малярами. Из поколения в поколение эти люди занимались одним и тем же ремеслом. Штат слуг, работающих непосредственно в доме, и тогда и теперь превышал пятьдесят человек.

— Мы государство в государстве, — обычно говорил отец. — И ты, Джонни, всегда помни, что это твои люди и ты должен нести за них ответственность, заботиться о них и стараться удержать от совершения всякого рода ошибок.

Этому наказу и старался следовать маркиз, когда унаследовал все состояние.

— Конечно! А что, такой любви не бывает? Думаешь, я не знаю, как из кожи вон лезут все эти лондонские матроны, у которых дочери на выданье. Они буквально преследуют меня все эти годы!

Он помолчал.

— Как вспомню, как их выводят передо мной! Словно овечек на сельском базаре. Нет, не могу понять… Как я мог свалять такого дурака! Попался в силки, как мальчишка.

— У тебя есть веское оправдание, — попытался утешить его Чарльз. — Флер не только очень красива, но и умна.

— О да! Достаточно умна, чтобы обмануть! — не без сарказма заметил маркиз. — А я ей верил! Какой дурак! Я ей действительно верил, Чарли!

— Но правда жизни такова: для любой женщины твоя корона пэра и солнце, сияющее в сотнях окон твоего величественного дворца в имении Иглз, важнее, чем ты сам.

— Ты серьезно утверждаешь, что настоящей бескорыстной любви нет? И никто никогда не полюбит меня, не имей я всех этих знаков отличия? И не найдется женщины, которая бы полюбила меня ради меня самого?

— Конечно, они будут любить тебя. Ты уже имеешь достаточно доказательств этого на сегодня. Но — ведь речь о другом. Ты хочешь знать, вышли бы они за тебя замуж, будь ты обычным человеком с единственным капиталом в виде привлекательной наружности да характера.

Маркиз на мгновение задумался, а потом сказал:

— Да! Я думаю, каждый мужчина мечтает о любви ради него самого, а не по какой-либо иной причине.

Чарльз улыбнулся:

— Давай проверим!

— Что проверим?

— Почему бы не посмотреть на мир глазами какого-нибудь мистера Снукса, а не благородного маркиза Маунтигла?

— Я отказываюсь носить такое ужасное имя, как Снукс! — возразил маркиз.

— Что ж, выбери на свой вкус. Послушай, Джонни, я предлагаю пари! — Он задумался, а потом медленно произнес: — Ставлю свою лошадь Сильвию, которой ты так восхищаешься, против твоего жеребца Темпеста, что ты двух недель не сможешь прожить в обличье простого человека и признаешь себя побежденным раньше, потому что предпочитаешь вести ту жизнь, которой живешь сегодня.

— Послушай, Чарли, это не пари. Конечно же, я перевоплотиться в обычного смертного и не испытал при этом никакого дискомфорта. Вспомни, много у нас с тобой было удобств на войне?

— Это совсем другое дело! Ты там был командиром, отдавал приказы, солдаты восхищались тобой, и генералы кстати, тоже.

— Ну хорошо. А о каких неудобствах ты говорил сейчас? Кем я, по-твоему, должен стать?

Лорд Чарльз на мгновение задумался, прежде чем ответить:

— Ты только что признался, что ничего не знаешь слугах. Почему бы не побыть слугой хотя бы две недели? чем за это время тебя не должны уличить в некомпетентности. Это тоже входит в условие пари.

— Да как ты смеешь даже думать, что я могу быть уличенным в некомпетентности? — возмутился маркиз, — в конце концов, жизнь слуг не такая уж тяжелая.

— Ну, это потому, что ты не был в их шкуре, — возразил Чарльз. — Не могу себе представить, что ты научишься же хорошо чистить серебро, как это делает Маллинз.

Маллинз был дворецким маркиза в имении, и его друзья хорошо знали этого старого слугу.

— Если уж мне быть слугой, — сказал маркиз, — выберу что-нибудь связанное с лошадьми. По крайней мере, уж здесь-то меня никто не уличит в не профессиональности.

— Согласен! И хотя это дает тебе известное преимущество в нашем споре, я разрешаю тебе стать кучером.

— Ну хоть что-то стоящее! — произнес маркиз. — Я да восхищался Сильвией. Думаю, когда она займет место в моей конюшне, то восхищение ею только возрастет.

— И не надейся. Это я буду ездить на Темпесте и наслаждаться.

Оба рассмеялись. Маркиз налил Чарльзу еще бокал и, ставя бутылку с шампанским в ведерко, спросил:

— Надеюсь, это несерьезно?

— А почему нет? В конце концов, при встрече с Флер ты вынужден будешь сказать все, что думаешь и о ней, и об этой истории с тайной. К тому же чем ты лучше Пэрсвила, если узнал правду из пересудов слуг и лакеев?

Губы маркиза плотно сжались.

— Да, все это и оскорбительно, и унизительно. Нет, встречаться с ней я не стану, по крайней мере сейчас.

— Вот и прекрасно! Тогда принимай мое пари и давай запишем его в книгу.

Маркиз протянул руку за книгой, которая лежала рядом, в соседнем кресле. Потом передумал и сказал, обращаясь к другу:

— Не стоит давать людям повод для излишнего любопытства! Наше пари должно остаться в тайне от всех остальных. — Он невесело рассмеялся: — Ты только представь, какую пищу для разговоров мы дадим всем этим сплетникам! Да они нас потом до конца жизни будут преследовать своими домыслами!

— Пожалуй, ты прав. — согласился Чарльз. — Обещаю тебе, Джонни, сохранить все в строжайшей тайне.

— И я тоже. Впрочем, после всех твоих рассказов я и так в каждом слуге буду подозревать шпиона.

— Вот теперь ты познакомишься с жизнью простых людей. Второй половиной общества, так сказать.

В глубине души Чарльз был несказанно рад, что отделался так легко. Маркиз воспринял правду тяжело, но без яростного взрыва, которого, зная характер друга, так опасался Чарльз.

А ведь маркиз был не на шутку влюблен во Флер Манроу.

Пожалуй, ни одной женщиной ранее не был он так сильно и страстно увлечен. Чарльз был почти уверен, что, отбросив все приличия, его друг просто вышвырнет Пэрсвила вон и разразится грандиозный скандал. А при безупречной репутации маркиза, про воинскую доблесть которого неустанно рассказывал герцог Веллингтон, расточая при каждом удобном случае похвалы в его адрес, это чревато серьезными осложнениями. Маркиз пользовался заслуженным уважением в обществе, с его мнением считались многие авторитетные люди. Правда, и у него были завистники. У кого их нет? Но и завистники и недруги вынуждены были признавать его превосходство.

И вот теперь Флер Манроу. Чарльз давно подозревал ее. Уж слишком она была добродетельна, слишком невинна. И все же он был ошеломлен, когда узнал, что она встречается и с Сэттингтоном, и с его другом, умудряясь сохранять все в тайне. Его первым порывом было пойти к Джону и раскрыть ему глаза на предательство Флер. Но потом он поостыл и решил понаблюдать, как станут развиваться события дальше. Пари Пэрсвила избавило его от неприятной миссии! Чарльз понимал — его друг оскорблен до глубины души! И потребуется время, чтобы затянулась рана, нанесенная коварной и лживой кокеткой, искательницей богатства и громкого титула. Самое лучшее для маркиза сейчас — куда-нибудь уехать. Так у Чарльза созрела идея, чтобы маркиз выдал себя за слугу. Это действительно отвлечет Джона от мыслей о женщине, которая предала его. А заодно и позволит по-новому взглянуть на жизнь тех, кто не так обеспечен, как он сам.

Маркиз имел все. Наверное, ему трудно представить, подумал Чарльз, что множество людей испытывают лишения и страдания, о которых маркиз даже и не подозревал. Чарльз всегда восхищался своим другом, еще со времен учебы в Итоне. В школе маркиз был лучшим в спорте, и, назло многим завистникам, в учебе тоже.

«Он не просто родился в сорочке, — подумал Чарльз, — а в сорочке, расшитой золотом!»

— А теперь, Джонни, — сказал он вслух, — давай все обдумаем самым тщательным образом. И первое — как найти тебе место. Мы должны снабдить тебя рекомендациями.

Маркиз, который выглядел несколько подавленным, развеселился:

— Мы проработаем всю операцию, словно это военная кампания.

— О да! Тебе всегда нравилось это делать, — напомнил ему Чарльз.

— Думаю, что в некотором роде я получу удовольствие, но моя маскировка не должна быть уж очень сложной.

— Конечно, — согласился его друг. — В противном случае ты проиграешь пари и Темпест будет мой.

— Черт возьми! — возмутился маркиз. — Ты слишком самоуверен! Если я не смогу стать отличным кучером, то буду стыдиться себя самого. — Он улыбнулся и добавил: — Помнишь, Чарли, я был неплохим актером, когда мы учились в Итоне. Ты долго вспоминал те пьесы Шекспира, которые мы ставили. Я был превосходным Шейлоком, не так ли?!

— Считаю, ты лучше был в роли Боттона в постановке «Сон в летнюю ночь».

— Нет, ты просто намеренно злишь меня, — возразил маркиз. — Но я проучу тебя, и ты еще придешь ко мне как проигравший пари!

— Ну уж нет! — быстро отпарировал Чарльз. — Уверен, тебе не удастся выиграть у меня Сильвию.

— Боже мой! Вся эта затея с пари сущее безумие, — вырвалось у маркиза. — И все же давай выпьем за успех предприятия!

Чарльз поднял свой бокал:

— За самого красивого кучера, который когда-либо управлял четверкой!

— Предпочитаю выпить за самого умелого кучера, — возразил маркиз. И затем, пригубив свой бокал шампанского, подумал: какого черта он дал себя уговорить на такую глупость!