"Любовь сильнее дьявола" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

Глава 3

Хариза еще суетилась, убирая вещи, когда услышала, что экипаж остановился у входа.

Она знала, как отец ненавидит ждать.

Поэтому впихнула вазу и охапку шкатулок в руки горничной со словами:

— Убери все это куда-нибудь, Мэри, только так, чтобы мне не пришлось их искать, когда я вернусь.

Горничная, прослужившая в доме уже несколько лет, рассмеялась.

— Не беспокойтесь, мисс. И возвращайтесь скорее, мы скучаем без вас.

— И я без вас тоже, — сказала Хариза.

Уезжая в Моуделин, она не брала ее с собой.

Горничная в Обители, которая знала Харизу с пеленок, претендовала на право самой ей прислуживать.

Полковник Темплтон брал своего камердинера, Вилкинса — без него он вообще никуда не ездил.

Вилкинс уже заканчивал укладывать багаж.

Водрузив на голову широкополую шляпу, которая гармонировала с платьем, Хариза сбежала по лестнице.

Полковник ждал ее в холле.

— Быстрее! Быстрее! — прокричал он «командирским» голосом, как его называла Хариза. — Мы заставляем лошадей ждать!

Девушка слегка улыбнулась.

Наконец они разместились в экипаже, и она посетовала:

— Это просто безумие — ехать в Обитель, когда у меня так много дел дома! Но я, конечно, понимаю, независимо от того, какие чувства он испытывает ко мне, без вас Жерве как без рук.

— Тут ты абсолютно права, — согласился полковник. — Я пришел к выводу, что он очень мало знает об английской жизни, а в его возрасте не так-то легко усваивать новые манеры.

Хариза рассмеялась.

— Я уверена, вы найдете в нем способного или, во всяком случае, прилежного ученика.

— Надо отдать ему должное, он необыкновенно учтив, — с явной неохотой произнес полковник.

Они ехали по узкой аллее.

Хариза оглядывалась по сторонам, восхищаясь удивительными красками окружающей природы.

Она любила весну, когда повсюду цвели нарциссы и фиалки.

Она любила лето, когда, вот как теперь, над кустами жимолости вились пчелы, а в полях золотились колосья.

И она гордилась тем, что лишь благодаря отцу урожай зерновых в Моуделине оказался столь же отменным, как и в его собственном поместье.

«Жерве должен быть безмерно благодарен папеньке», — подумала она.

Они уже добрались до окраины деревни.

Заслышав цокот копыт, из ворот своего дома выбежал викарий и замахал руками.

Не дожидаясь указаний, кучер натянул поводья, и лошади остановились.

Викарий, начинающий седеть мужчина средних лет, подбежал к дверцам экипажа.

— Я как раз собирался к вам, полковник! — выпалил он.

— Мне очень жаль, викарий, — ответил мистер Темплтон, — но нас с Харизой пригласили пожить в Обители, и мы как раз туда направляемся.

У викария был такой взволнованный вид, что полковник не мог не спросить:

— Отчего вы хотели видеть меня? Случилось что-то из ряда вон выходящее?

— Я думаю, да, — кивнул викарий. — Мне, право же, совестно вас задерживать, но не могли бы вы на несколько минут войти в мой дом?

— Почему бы не войти? — ответил полковник.

— Это очень любезно с вашей стороны, — извиняющимся тоном сказал викарий. — Я ненавижу причинять кому бы то ни было беспокойство, но мне нужен ваш совет.

Кучер и лакей на запятках, конечно же, слышали его слова и, как только викарий распахнул ворота, развернули лошадей.

Экипаж покатил к крыльцу по неширокой дорожке.

Дом священника, построенный, наверное, лет пятьдесят назад, казалось, говорил: «Посмотрите, какой я красивый; здесь вам будет радостно и уютно».

Теперь, когда дети викария выросли и покинули родительский дом, в нем было еще и очень просторно.

Хариза невольно залюбовалась садом, который всегда был слабостью миссис Тейлор.

Переступив порог, гости сразу почувствовали аромат роз — ваза с цветами стояла на столике в передней.

Комната, куда привел их викарий, служила ему своего рода святилищем, где он сочинял свои проповеди.

Там тоже стояли цветы в вазах.

Вдоль стен выстроились высокие, до потолка шкафы, битком набитые книгами.

Год назад викарий занимался с Харизой английской литературой.

Он слыл чрезвычайно эрудированным человеком, и ей действительно было с ним интересно.

Обычно уроки не ограничивались только литературой; викарий затрагивал самые различные темы.

Харизе, несомненно, повезло, что в деревне обитал человек, который мог так много рассказать ей о мире.

И не только о современном; он поведал ей о развитии цивилизации, начиная с самых ее истоков.

Сегодня утром она уже встречалась с викарием, когда заходила в магазинчик, где могли приобретать все необходимое жители этих мест в радиусе нескольких миль.

Именно поэтому викарий не стал здороваться с ней второй раз.

— Он опустился в удобное кресло и сказал:

— Вы, наверное, хотите поскорее добраться до Обители, Хариза? Простите, что я вас задерживаю.

— Я никуда не спешу, — ответила девушка. — На самом деле, если говорить откровенно, ни у меня, ни у папеньки нет возможности там задерживаться.

И вдруг она заметила, что викарий ее не слушает.

Он смотрел на ее отца, и глаза выдавали его крайнее волнение.

— Так что же случилось, викарий? — спросил полковник.

— Сегодня утром я направился в Обитель, — начал свой рассказ викарий. — Мне пришлось немного подождать, потому что, как я понял, его светлость еще не спускался к завтраку, но в конце концов он меня принял.

Полковник внимательно слушал, сохраняя невозмутимость.

Но Хариза прекрасно знала, отец всерьез обеспокоен состоянием викария и ломает голову, что же такое могло случиться.

— Видите ли, — сказал священник, — я не имел чести познакомиться с маркизом раньше, потому что переехал сюда всего двенадцать лет назад.

— Все верно, это я помню, — заметил полковник. — И с тех пор мы не перестаем думать, что нам очень повезло со священником.

— Как вам известно, — продолжал викарий, — покойный маркиз был очень добр ко мне и почтил меня своей дружбой. Не покривив душой, могу сказать, здесь я был счастлив.

— И, я надеюсь, будете счастливы еще много лет, — уверил его полковник.

— Как раз по этому поводу я и хотел с вами посоветоваться.

Девушка заметила, что отец выпрямился в кресле.

Это означало, он весьма удивлен.

— Так что же случилось сегодня утром? — напрямую спросил он.

— Я поздоровался с его светлостью и сообщил ему, что являюсь приходским священником в его поместье, а посему надеюсь служить ему так же, как доселе служил его дяде.

Викарий умолк, и прошло немало времени, пока он заговорил вновь.

— Его светлость, по-видимому, не знал, что приход тоже относится к его владениям.

Когда я объяснил ему, что наследник, получивший титул маркиза Моуделина, имеет право сам назначать священника бенефиции и платить ему, он выразил удивление.

«Я не только приходской священник для жителей деревни и поместья, милорд, — сказал я, — но а личный капеллан вашей светлости».

Он смотрел на меня, но ничего не отвечал, и я стал объяснять:

«Дядюшка вашей светлости посещал службы в приходской церкви и всегда читал псалмы».

«Читал псалмы?»— воскликнул его светлость.

«Ну да, милорд, — ответил я. — Такова традиция, которая существует в течение жизни нескольких поколений».

— Ну конечно! — вставил полковник. — Я думал, ему об этом известно!

— Тогда я поведал его светлости, — продолжал викарий, — что раз в месяц провожу службу в большой часовне в Обители, потому что слугам не всегда удобно, особенно если маркиз устраивает прием, ходить в приходскую церковь.

— Этот обычай мне всегда представлялся весьма разумным, — вставила Хариза. — Многие служанки уже слишком стары, чтобы бежать в церковь, а потом обратно, когда днем много работы.

— Я как раз собирался объяснить это его светлости, — кивнул викарий, — когда он заявил, что привез из Франции собственного капеллана!

На какое-то время полковник и Хариза потеряли дар речи.

Потом полковник воскликнул:

— Собственного капеллана? Это что же — пока маркиз жил во Франции, он перешел в римско-католическую церковь? Вот уж не мог бы подумать!

— Он этого не говорил, — возразил викарий. — Он просто сказал, что мои услуги в Обители более не понадобятся!

Викарий вздохнул и печально добавил:

— У меня предчувствие, господин полковник, что он назначит этого своего капеллана на мое место!

— Нет, он не посмеет! — вскричал полковник. — Вы нужны всей деревне, и прихожане вас любят!

— Это правда, — подтвердила Хариза. — Если б Жерве предложил вам уехать, я думаю, здесь бы вспыхнула революция!

— Должен особо отметить, — торопливо сказал викарий, — что его светлость не говорил об этом вслух. Просто мне показалось, будто такая мысль пришла ему в голову, когда он упомянул о своем капеллане.

— А он не сказал, француз это или англичанин? — поинтересовался полковник.

Викарий покачал головой.

Полковник задумался.

— Предоставьте это мне, — произнес он наконец. — Я объясню Жерве, что приход не может существовать без вас и что вы пользуетесь непререкаемым авторитетом не только у нас, но и во всем Беркшире.

Он помолчал немного и прибавил:

— Начальник полиции, сэр генерал Мортимер Стенбрук, говорил мне на прошлой неделе, что ваша речь на собрании иоменов была лучшей из когда-либо слышанных им.

— Весьма польщен, — просиял викарий. — Вы знаете, господин полковник, и я, и моя супруга будем крайне опечалены, если нам придется отсюда уехать.

Полковник решительно поднялся.

— Предоставьте все мне, — повторил он. — Жерве плохо разбирается в английской жизни, но я позабочусь, чтобы он ни в коем случае не отменил ежемесячные службы в часовне. Кроме того, я недвусмысленно дам ему понять, мы вас не отпустим.

— Я знал, что смогу положиться на вас, — с облегчением промолвил викарий.

Он протянул полковнику руку, и тот крепко ее пожал.

— Не волнуйтесь, — успокоил его мистер Темплтон. — Как говорится, новая метла по новому метет. Я уже имел возможность убедиться, что новый маркиз столь же поспешен в своих решениях, сколь самоуверен!

Хариза подумала, точнее не скажешь.

Поднявшись с кресла, она поцеловала викария в щеку.

— Папенька совершенно прав, мы не представляем себе прихода без вас. И я уверена, любой в этой части Беркшира сказал бы то же самое.

— Спасибо, Хариза, — растрогался викарий.

Когда гости уходили, он долго махал им вслед.

Сейчас он выглядел намного жизнерадостнее, чем в самом начале их визита.

Уже за воротами Хариза выразилась более откровенно:

— Нужно быть сумасшедшим, чтобы решиться уволить такого блестяще образованного человека, как наш викарий!

— Я полагаю, Жерве просто об этом не знает, — ответил полковник. — Мне не представилось случая сообщить ему о роли викария в жизни Обители и всего поместья.

— Значит, надо сообщить ему об этом сейчас же! — воскликнула Хариза. — И пусть напишет своему капеллану, чтобы не приезжал!

Полковник молчал, и Хариза прибавила:

— Никогда не ждала от Жерве особой религиозности.

— И я тоже, — согласился полковник. — Но не волнуйся, моя дорогая, я во всем разберусь и наставлю Жерве на путь истинный.

— Надеюсь, в дальнейшем обойдется без всяких сюрпризов, — заметила Хариза. — Я вам не говорила, но миссис Буш намекнула вчера, что маркиз собирается уволить кое-кого из слуг.

— О Боже! — воскликнул полковник. — Уж не намерен ли он избавиться от нее или от Доукинса? На них держится весь дом!

— Вот и я так подумала. О папенька, поговорите с ним как можно скорее, и заставьте его понять: если он осмелится что-то изменить здесь, то просто разрушит Обитель. Зачем нужны новые порядки или новые люди, когда все и так замечательно?

— Я постараюсь, — пообещал полковник. — С другой стороны, как тебе хорошо известно, маркиз Моуделина имеет право сам устанавливать законы.

— Нет, не имеет, если этим он причиняет вред людям, которые нам дороги, — возразила Хариза.

Мистер Темплтон ничего не ответил.

Но по тому, как он сжал губы и выпятил подбородок, она поняла, что он в гневе.

Эти признаки также указывали на то, что он готов немедленно кинуться в бой.

Только слишком самонадеянный человек, подумала Хариза, решился бы бросить вызов ее отцу, когда тот уверен в своей правоте.

Наконец экипаж подъехал к парадному входу.

Они поднялись по ступенькам и лицом к лицу встретились с вышедшим им навстречу маркизом.

— Как я счастлив, что вы приехали! — радостно молвил он. — Теперь вам не придется скучать в моем обществе, потому что из Парижа только что приехали двое моих друзей. Они с нетерпением ждут встречи с вами, и я уверен, вам с ними будет так же весело и интересно, как мне.

Он провел их в гостиную.

Там они увидели двоих: мужчину и женщину.

Глядя на гостью маркиза, девушка невольно подумала, что никогда ей еще не доводилось видеть столь шикарной и к тому же столь необычной дамы.

— Аристея, дорогая, — сказал маркиз, — позволь представить тебе мою прекрасную кузину, Харизу Темплтон, и ее отца, полковника Лайонела Темплтона, который оказывает мне неоценимую помощь в исполнении моих новых обязанностей.

Затем, повернувшись к Харизе и полковнику, он представил гостью:

— Мадам Аристея Дюба, моя старинная и самая близкая подруга.

— Я просто очарована встречей с вами! — Мадам Дюба взглянула на Харизу, а потом на мистера Темплтона из-под длинных черных ресниц. — Разумеется, полковник, Жерве расхваливал ваши добродетели, теперь я воочию убедилась, что он ничуть не преувеличивал.

Она говорила по-английски легко, но все же с заметным акцентом.

Ее нельзя было назвать красавицей; ее притягательная сила таилась в сугубо женском обаянии.

С отцом Харизы она говорила томным голосом, строя при этом глазки и откровенно кокетничая.

Между тем маркиз обратил свое внимание на другого гостя, довольно симпатичного молодого человека.

— А это еще один мой старый друг, — сказал он. — Мы с ним ровесники, и он стал мне почти братом. Граф Жан Суассон и я учились в одной школе и, конечно, окончили ее с отличием!

Граф обменялся рукопожатием с полковником, а потом всецело сосредоточился на Харизе.

— Вы прекрасны! — воскликнул он. — Вы завоевали бы Париж в тот самый миг, когда ступили бы на его мостовые!

— Мне совсем неплохо и в Англии, — улыбнулась Хариза, — хотя вам, наверное, она представляется весьма скучной.

— Нет и нет, если здесь вы! — пылко возразил граф.

Взгляды, которые он на нее бросал, Хариза сочла более чем выразительными.

Она подошла поближе к отцу.

Полковник стоял у окна и показывал мадам Дюба сад.

Маркиз расставил на подносе бокалы и налил всем шампанского.

Хариза думала, что он предложит гостям чай.

Впрочем, решила она, для маркиза это было бы слишком по-английски.

Вероятно, он велел Доукинсу не приносить великолепный серебряный поднос со старинным грузинским сервизом, в который входили чайничек, молочник и сахарница.

И, разумеется, напрасно пришлось бы ожидать восхитительных булочек, сандвичей и ромовых пряников.

Наверное, решила Хариза, они будут поданы к ужину.

Жерве вышел на середину комнаты, держа в каждой руке по бокалу.

— Я уверен, тебе как раз не хватает именно этого, Жан, — обратился он к графу. — И вам, Хариза, бокал шампанского тоже не повредит.

— Спасибо, не надо, — ответила девушка. — В это время суток я предпочла бы стакан лимонада.

— По-моему, вы не совсем правы, — вмешался граф. — Это исключительное, прекрасное вино. Я только что привез его из Франции по просьбе моего друга Жерве, и, уверяю вас, оно оправдывает каждый франк, который мне пришлось за него заплатить!

Хариза ничего не ответила.

Она размышляла о том, что Жерве сейчас находится в стесненных обстоятельствах и уже вынужден был просить ее отца одолжить ему денег.

Он, без сомнения, допускал оплошность, расходуя немалые суммы на вино.

К тому же о его расточительстве непременно начнут судачить в деревне, а в конечном счете — и во всем графстве.

Мадам Дюба все еще оживленно беседовала с полковником.

Маркиз принес Харизе стакан лимонада, и она присела на диван.

Граф сел рядом, и ей показалось, будто он придвинулся к ней ближе, чем следовало.

— Я всегда говорил, что английские девушки красивы, — произнес он высокопарно, — но теперь просто очарован, ослеплен, одурманен одной из красивейших женщин, каких я когда-либо видел в своей жизни!

— Едва ли вы можете надеяться, что я в это поверю, — осадила его Хариза, — в то время как в Англии без конца твердят: мол, француженки очаровательнее всех девушек в мире, поскольку обладают тем, что вы называете «шарм».

— Шарм можно приобрести, но красота дается от Бога, — парировал граф.

Маркиз, слушая их, рассмеялся.

— Отлично, Жан! — воскликнул он. — Я никогда не сомневался, что ты за словом в карман не полезешь, но то, что ты сейчас изрек, по-английски звучит даже лучше, чем по-французски!

— Клянусь, по-французски я мог бы выразить свои чувства более страстно, будь я уверен, что мадемуазель меня поймет.

— Если вы таким образом желаете спросить, говорю ли я по-французски, — с холодком в голосе промолвила Хариза, — то могу вас заверить, да, и весьма неплохо.

Ее мать утверждала, что девочка говорит по-французски с парижским акцентом.

— Так докажите мне, что в ваших устах мой родной язык звучит еще очаровательнее, чем ваш.

Слова графа Хариза расценила не иначе как вызов.

— Я буду говорить по-французски с одной-единственной целью: чтобы вы не подумали, будто лавры полиглота принадлежат исключительно вам, — ответила Хариза по-французски.

Граф Суассон засмеялся и зааплодировал.

— Браво! Великолепно! Теперь я знаю, что лавры мне больше не принадлежат, и остаюсь всего-навсего покорным рабом у ваших ножек!

«До чего же он смешон!»— подумала Хариза, глядя на его игру.

Как и Жерве, граф был чересчур нарядно одет, а для деревни, пожалуй, даже вызывающе.

Хариза готова была поспорить, что другим Моудам он не понравится.

Не столько сам по себе, сколько в качестве ближайшего друга главы семейства.

Жерве подал бокалы мадам Дюба и полковнику.

Они уже отошли от окна и присоединились к остальным, устроившимся возле камина.

— Я рад, моя дорогая, — сказал полковник дочери, — что ты благоразумно предпочла шампанскому лимонад. Мне совестно нарушать правило, которое было принято в нашем полку: ни капли спиртного до захода солнца!

Граф рассмеялся.

— Вы, англичане, вечно избегаете всего приятного, веселого и очаровательного — просто потому, что боитесь наслаждаться жизнью безоглядно и всецело, как мы, французы.

— Это зависит от того, что называть наслаждением, — нахмурился мистер Темплтон.

Граф поднял бокал.

— Прежде всего — вино и женщины! — провозгласил он. — Все остальное приложится.

Полковник улыбнулся, но Хариза понимала, какие чувства скрываются за этой улыбкой.

Граф продолжал вести себя так, будто находился на сцене.

То же самое можно было сказать и о мадам Дюба.

Кокетка вложила свою ладошку в руку мистера Темплтона и проворковала:

— Мой дорогой английский полковник, вы должны как можно скорее приехать в Париж, ко мне в гости, и я раскрою перед вами врата наслаждений, о которых вы доселе не могли и мечтать!

При этом ее ресницы затрепетали, а на губах запорхала игривая улыбка.

Было очевидно, что она не прочь пофлиртовать с «английским полковником».

Внезапно Хариза сказала:

— Я хотела бы подняться наверх и немного отдохнуть перед обедом.

У себя дома она никогда так не делала.

Ей просто хотелось уйти.

Под фривольными взглядами графа она чувствовала себя неловко.

К тому же ей была противна та доверительная манера, в которой мадам Дюба говорила с отцом.

Как была бы потрясена ее мать, увидев подобное, и как, должно быть, отцу сейчас нелегко.

«Эти люди мне омерзительны! — подумала она. — Надеюсь, не все его друзья таковы».

Можно было с уверенностью сказать, что родственники нового маркиза никогда не найдут с ними общего языка.

Для них это будет ударом.

Мадам Дюба стала уговаривать Харизу не покидать их общество, но маркиз сказал:

— Спешить некуда. Обед будет подан только в половине девятого, да и это гораздо раньше, чем мы привыкли в Париже.

Хариза не сомневалась в достоверности его слов, однако здесь был не Париж, а Беркшир.

Впрочем, врожденная деликатность не позволила ей сказать это вслух.

Она просто направилась к выходу.

Графу ничего не оставалось, как только открыть перед ней дверь.

Хариза поднялась по лестнице.

Ей не нужно было осведомляться, где ее спальня: в Обители у нее имелась своя комната.

Эту комнату она особенно любила, потому что ее на свой вкус обставляла и украшала миссис Темплтон.

Мама подбирала шторы и мебель.

А однажды Хариза попросила у старого маркиза разрешения повесить здесь картину, которая ей больше всего нравилась.

Будучи в самом нежном возрасте, Хариза могла часами с удовольствием рассматривать полотна Лукаса Кранаха.

Для нее в мире не существовало картины лучше, чем «Отдых на пути в Египет» кисти этого художника.

На ней были изображены Дева Мария с младенцем Иисусом на руках и Иосиф, стоящий у нее за спиной.

Вокруг них парили и резвились на траве ангелочки с расправленными крылышками.

Эта сцена волновала ее до глубины души, неизменно поражая воображение.

После того как старый маркиз разрешил Харизе повесить картину в ее спальне, она каждое утро, просыпаясь, подолгу ею любовалась.

А вечером нашептывала ему свои молитвы.

Сама комната находилась в наиболее древней части Обители.

Каменные стены здесь, как и во всем здании, были обшиты белыми панелями.

Все остальное в комнате специально подбиралось под эту удивительную картину.

Шторы были того же глубокого синего цвета, что и платье Девы Марии.

Розовый и синий — цвета земли, на которой расположилось Святое Семейство, — обнаруживались на великолепном ковре на полу.

Балдахин над кроватью был прикреплен к золотистому венчику с изображением ангелочков.

Войдя в спальню, Хариза увидела, что садовники не забыли принести сюда ее любимые цветы.

По обе стороны камина стояли вазы с лилиями, а на комоде еще одна — с белыми розами.

Так было всегда, когда Хариза приезжала в Обитель.

За единственным исключением: на туалетном столике красовались в вазе такие же орхидеи, что маркиз послал ей домой.

Только сейчас Хариза сообразила, что забыла его поблагодарить.

Надо будет извиниться за это, подумала она, когда спустится к обеду.

В спальню с шумом ввалилась Бесси.

Эта старая горничная обычно брала на себя заботы о ней.

— Я думала, вы еще внизу, мисс Хариза. Но я рада снова видеть вас в вашей комнате, это уж точно!

— Я тоже рада видеть тебя, Бесси. Как ты поживаешь?

— Просто голова кругом идет, это уж точно, мисс! — застрекотала Бесси. — Все вверх тормашками, уж и не пойму, на каком я свете; может, уже на том!

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Хариза, пока Бесси расстегивала ей платье, а затем помогала надеть ночную сорочку и гармонирующий с ней пеньюар.

— Завтрак в одиннадцать часов, и нам запрещено заходить в спальни, как было всегда, — жаловалась Бесси. — А второй завтрак — в полдень. Этак скоро придется обед подавать в полночь, это уж точно!

Хариза невольно улыбнулась, слушая горничную.

— У французов другой распорядок дня, — объяснила она.

— И люди у них другие! — снова зачастила Бесси. — Видели бы вы те сундуки, что эта приезжая леди с собой притащила.

Можно подумать, она приехала сюда лет на пять!

— Что ж, она очень элегантно одевается.

Хариза услышала в своем голосе холодок антипатии.

Она уже решила бесповоротно, что мадам Дюба ей не нравится.

Как, впрочем, и граф Суассон.

И все же чуть погодя Хариза упрекнула себя в ограниченности.

Неразумно требовать от иностранцев, чтобы они ничем не отличались от твоих соотечественников, и подогревать свое желание унижать их, вместо того чтобы учитывать это различие.

А вслух девушка сказала:

— Я сослалась на то, что хочу отдохнуть перед обедом, но на самом деле мне просто необходимо побыть одной, что-нибудь почитать и полюбоваться моей картиной.

— Я так и думала, что вы сразу к ней помчитесь, — улыбнулась Бесси. — «Картина мисс Харизы», так мы ее между собой называем. Она и впрямь очень красивая, это уж точно, особенно эти вот ангелочки.

— Сколько себя помню, она всегда меня восхищала, — подхватила любимую тему Хариза. — Кстати, раз уж я здесь, надо бы освежить в памяти и другие картины в галерее.

— Тогда вам лучше не откладывать это дело, — посоветовала Бесси. — А то, пока вы соберетесь, там половины уже не будет!

Хариза замерла.

— Что это значит?

Бесси понизила голос.

— Я случайно услышала, как его светлость спрашивал мистера Шелдона, какие картины можно продать.

Хариза уставилась на горничную в крайнем изумлении.

— Продать? — воскликнула она. — Но ему наверняка должно быть известно, что они относятся к категории фамильных ценностей, как и все в этом доме!

— Я сама слышала, как его светлость сказал: «Должно же быть тут хоть что-то, что не значится в этом чертовом списке!»— Бесси приложила пальцы к губам. — Простите, мисс Хариза, но это его точные слова, вот так!

Мистер Шелдон был управляющим и поместья, и дома.

Хариза не сомневалась, что маркиз говорил с ним с глазу на глаз.

Но слуги, по всей видимости, подслушивали их разговор через замочную скважину.

Это ее не удивляло.

Конечно же, они не смогли бы не проявить любопытства к тому, что говорит и делает их новый хозяин.

И услышанное сейчас известие, будто Жерве, едва успев приехать, уже собирается что-то продавать, привело ее в ужас.

Она решила незамедлительно сообщить об этом отцу.

Если речь зайдет о продаже картин, то их прежде всего должны предложить ему.

Потом девушка задумалась, для чего маркизу так много денег.

Может, у него остались какие-то долговые обязательства во Франции?

Или это обычная расточительность?

Когда Бесси ушла, Хариза не стала ложиться.

Она подошла к окну и рассеянно посмотрела на сад.

Теперь понятно, почему маркиз хочет жениться на ней.

Он надеется, что ее отец будет по-прежнему помогать деньгами поместью, как было при его дядюшке.

Правда, при его дядюшке никто не позволил бы ему продавать картины или иные ценности из Обители.

И, разумеется, никто из Моудов, задолго до него вступавших в права наследства, и мысли об этом не допускал.

Дом и все его содержимое было для них священно.

На протяжении столетий это передавалось от одного поколения другому.

Естественно, случались времена, когда Моуды были вынуждены отказываться от таких вещей, как шикарный выезд, дом в Лондоне и дорогие развлечения.

Но разве могла кому-нибудь из них прийти в голову мысль распродавать фамильные ценности?

Они обязаны были передать их следующим владельцам в том же состоянии, в котором сами их получили.

«Папенька должен его остановить!»— подумала Хариза.

Но потом она спросила себя — а сможет ли отец это сделать?

Она отошла от окна и вновь посмотрела на свою картину.

В детстве Хариза воображала себя одним из херувимов, парящих вокруг младенца Иисуса.

Они поклонялись Ему и в то же время защищали Его.

— Именно это вам нужно сделать теперь, — прошептала она. — Защитить Обитель и все, что в ней есть.

Внезапно у нее появилось непреодолимое желание помолиться, и ей страстно захотелось, чтобы эти молитвы были услышаны.

И ничего страшного, если она сбегает в часовню в пеньюаре.

Она помолится там, где молилась обычно, когда оставалась в Обители.

На самом деле в Моуделине были две часовни.

Большая, возведенная для всей общины, которая могла легко вместить сотню человек, и маленькая, поставленная на могиле первого настоятеля.

Она была совсем крошечная, в ней едва уместилась бы дюжина человек.

Поскольку эта часовенка редко использовалась, Хариза, бывая в Обители, почти всегда молилась там.

Ей казалось, монахи, чей дух до сих пор витает над Обителью, довольны, что маленькую часовню не забывают.

Хариза пробежала по коридору и в конце крыла спустилась по узенькой лестнице.

Там внизу начинался проход, ведущий к часовне.

Хариза прошла по нему и открыла дверь.

Лучи вечернего солнца струились сквозь пестрый витраж.

Это было единственное окно в часовне, поэтому остальная ее часть находилась в тени.

Здесь отсутствовали цветы и вообще не было той пышности, какая отличала большую часовню.

Хариза направилась к алтарю.

Солнце било прямо в глаза, и ей казалось, будто золотой свет струится от самого престола Всевышнего.

Подойдя к алтарю, она опустилась на колени.

Потом подняла голову.

Девушка ожидала увидеть древний золотой крест, украшенный драгоценными камнями, который, как гласило предание, принадлежал первому настоятелю.

Но она его не увидела.

Подумав, что это из-за солнца, которое слепило ее, она прикрыла глаза от ярких лучей.

Крест исчез.

Так же, как и шесть золотых подсвечников, всегда стоявших по обе стороны от него.