"Волшебный миг" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

Глава 2

Линн смотрела на свое отражение в резном позолоченном зеркале. Какие могут быть сомнения, она очаровательна. Ее тонкое овальное лицо прекрасно, серо-зеленые глаза загадочны, а изгиб розовых губ необыкновенно соблазнителен. Она прищурила глаза, вспомнив, что когда однажды так сделала, один из критиков назвал ее «воплощенным желанием».

— В следующем месяце мне тридцать восемь, — сказала она громко, но я готова поклясться, что никто, кроме тебя, об этом не догадывается.

— Конечно, нет, — с едва заметной иронией ответила ее собеседница, — не вижу причин, чтобы тебе самой не забыть об этом. Если так много беспокоиться о своем возрасте, то от одного этого могут появиться морщины.

Линн Листелл отвернулась от туалетного столика и посмотрела на секретаршу.

— Не могу понять, что меня больше раздражает — то, что меня это беспокоит, или твой совет, не беспокоиться.

Мэри Стад засмеялась. Это была приятная женщина, без особых претензий на красоту, но в ней было какое-то особое тихое очарование, становившееся еще более заметным, когда она улыбалась.

— Ты выглядишь не старше двадцати пяти лет, дорогая Линн, — сказала она. — Тебе это хотелось от меня услышать? Не знаю, как бы выразиться поточнее, но, на мой взгляд, ты за всю свою жизнь не была более привлекательной, чем сейчас. Я говорю тебе правду, так что слушай внимательно.

— Слушай! Конечно, я слушаю, — воскликнула Линн. — Это я могу слушать без конца. Продолжай, Мэри.

Секретарша захлопнула свою записную книжку.

— Больше мне нечего сказать, — заявила она. — Кроме того, тебе об этом говорили миллион раз. Ты — красавица, Линн. Если бы у меня была такая внешность, я не стала бы вспоминать о своем возрасте.

— Как я могу о нем забыть, когда ты постоянно со мной? — сердито буркнула Линн.

— Я всего лишь на два года старше тебя, — сказала Мэри, — но всегда выглядела на свой возраст. Помнишь, когда мы впервые встретились, я подумала, что тебе семнадцать лет?

— Лучше не напоминай мне о нашей первой встрече и о том ужасном прослушивании, — взмолилась Линн. — Как я тогда боялась!

— А как ты была очаровательна, — задумчиво продолжала Мэри, — и с каждым годом становилась еще более красивой. Честно говоря, я не променяла бы тебя сегодняшнюю на ту двадцатипятилетнюю. Думаю, что и публика не стала бы этого делать.

Она произнесла последние слова с легкой насмешкой, но Линн восприняла их абсолютно серьезно.

— Моя публика, — повторила она. — Я боюсь ее. В первый раз в жизни.

— Чепуха! — резко возразила ей Мэри.

— Нет, не чепуха! — настаивала Линн. — Им может не понравиться, что я собралась замуж за южноамериканца.

— Ну...

Мэри сделала паузу и почти незаметно пожала плечами. Потом продолжила:

— Честно говоря, я и сама задаю себе этот вопрос. Но Эрик де Сильва — особенный южноамериканец. Можно сказать, он — интернациональная личность, кроме того, еще и завидный жених. Взять хотя бы его скаковых лошадей, собственный реактивный самолет, успехи его команды по поло.., все это принесло ему популярность в Англии, и, возможно, поможет публике принять его как твоего мужа.

— Очень на это надеюсь, — сказала Линн. — Но я приобрела в качестве первой актрисы Англии такую широкую известность, что порой мне кажется, у меня на груди изображен государственный флаг.

— Мы все очень гордимся тобой.

В голосе Мэри опять прозвучала еле заметная насмешка.

— Хватит, давай прекратим эти разговоры. Все уже решено! Объявления в газетах появятся через два дня, и остается только молить Бога, чтобы какой-нибудь пронырливый журналист не узнал правду о моем настоящем возрасте.

— Не думаю, что это возможно, — возразила Мэри. — Нам удавалось сохранить его в тайне все эти годы. Последнее предположение прессы было.., дай мне вспомнить. Я куда-то отложила газету.

— Тридцать два! — коротко напомнила Линн. — И хочу тебе сообщить, что именно столько лет Эрику де Сильва.

— Удачное совпадение.

— Да, очень, — сухо согласилась Линн, но было заметно, что эта проблема не дает ей покоя. Она встала с пуфика у туалетного столика и по голубому мягкому ковру подошла к окну. Отодвинув тяжелые шелковые портьеры, цвета персика, она стояла и смотрела на Беркли Сквер.

Это было очень похоже на Линн, иметь дом именно на Беркли Сквер, в ее стиле был и длинный, серебристо-серый роллс-ройс, стоявший перед входом в дом. Линн Листелл была не только сама шикарна, но и имела все необходимые атрибуты шика.

Один из известных театральных продюсеров написал не так давно, что она является единственной актрисой на английской сцене, обладающей этим качеством. Достаточно трудно объяснить, что это такое, но шик присутствовал во всем — в каждом ее жесте, в манере входить в дверь, в глубоко посаженных глазах, и даже в том, как одежда облегала каждый изгиб ее фигуры.

Люди, настроенные к ней не очень доброжелательно, говорили, что она где-то брала уроки обольщения. И это могло быть правдой, так как каждое слово, ею произнесенное, и каждое ее движение были пропитаны непередаваемым очарованием, которое и принято называть шиком.

Каким бы банальным не был сюжет, и какой скучной не была бы пьеса, Линн привносила в нее столько магнетизма и личного обаяния, что только лишь одно ее участие обеспечивало каждый вечер аншлаг.

Мэри Стад была рядом с Линн пятнадцать лет, фактически с самого начала ее сценической карьеры. Только она была ее доверенным лицом и совмещала в себе секретаря, друга, советчика и няню Линн, оберегая и защищая ее как ребенка, и, надо сказать, очень любимого ребенка.

Иногда, в моменты, когда Линн не была настроена решать свои проблемы сама, она задумывалась над тем, что бы она делала без Мэри. Правда, этот вопрос всегда оставался без ответа, так как она не мыслила своей жизни без нее. Без всякого сомнения, у Мэри была нелегкая должность. Ей приходилось не только разбираться в личных делах Линн и держать на расстоянии наиболее ретивых поклонников, но и оберегать ее саму. Похожая на ребенка, импульсивная и легкомысленная, Линн могла попасть в такую ситуацию, что Мэри приходилось призывать на помощь весь свой ум и изобретательность, чтобы вытащить ее из неприятностей.

Карьера Линн была молниеносной. Она разрушила все правила, не оставила камня на камне от канонов, создававшихся поколениями, по которым актер или актриса, прежде чем достичь какого-то успеха на сценах Вест-Энда, должны были сначала входить в состав той или иной труппы.

Когда Линн впервые появилась в театре, ей было гораздо больше лет, чем кто-то мог себе представить. Она обладала необыкновенным обаянием, еще больше усилившимся с годами. Стоило ей первый раз появиться на сцене, как публика оказалась у ее ног и отдала Линн свои сердца. Конечно, это было не так просто. Ей приходилось работать, как каторжной, чтобы освоить все эти, казалось бы незначительные жесты, выглядевшие теперь так натурально и ставшие частью ее образа. Она училась заново ходить, разговаривать, поворачивать голову, садиться и вставать со стула, входить и выходить из комнаты — все, что казалось естественным в обычной жизни, было абсолютно непригодно для сцены. И все же, даже в этом самом обычном деле, присутствовал налет собственной индивидуальности Линн, которая отличала ее от других людей, заурядных с самого своего рождения, и которая сделала ее национальной гордостью.

Линн Листелл! Немного сейчас найдется людей, не слышавших о ней, не читавших ее имя на сверкающих огнями афишах перед входом в театр, или не восхищавшихся ею на сцене.

Она ужасно боялась провалов, но ей не стоило об этом беспокоиться, потому что, кроме возраста, ничто не могло поколебать ее успех у публики.

— Мне так не хочется ехать в Южную Америку, — сказала Линн Мэри вздохнула.

— Это только на шесть месяцев, и контракт был подписан еще до твоей помолвки. Кроме того, тебе вряд ли удастся провести спокойный медовый месяц. Сейчас посмотрю. Запланировано шесть турне и бесчисленное количество встреч со зрителями. Кроме того, устрашающее число банкетов, приемов и, бог знает, чего еще, устраиваемых в твою честь...

— Да-да, знаю, я уже читала об этом, — перебила ее Линн. — Они называют меня «послом Англии». Не перестанут ли они так думать, когда узнают, что я выхожу замуж за южноамериканца? Эрик говорит, что там его считают героем, ну а мне приходится верить ему на слово.

Мэри вздохнула еще глубже.

— Линн, мы это обсуждали сотни раз. Ты уверена, что хочешь выйти замуж за Эрика. Если быть точнее, ты даже настаивала на этом браке. Так в чем дело? Что тебя беспокоит?

Лицо Линн просветлело. Она улыбнулась и сделала выразительный жест, как будто отбрасывая все проблемы прочь.

— Я люблю Эрика, и он любит меня, — мягко сказала она. — Я никогда еще никого так не любила, кроме того, он мне очень помог.

— Тогда не о чем беспокоиться.

— Больше не буду. Как ты сказала, все уже спланировано, и я обещаю больше не возвращаться к этой теме.

Она посмотрела на свое запястье, где переливались, украшенные бриллиантами, часы.

— Мне лучше поторопиться. Уже половина шестого, а я собираюсь на коктейль к леди Марлинг.

— Я знаю, — сказала Мэри. — Мистер Торн ждет тебя внизу.

— Бедный Тони! Он обещал заехать за мной, а мне придется огорчить его известием о своем замужестве. Ведь не могу же я позволить ему проснуться одним прекрасным утром и узнать обо всем из заголовков газет, не правда ли?

— Конечно, нет, — согласилась Мэри. — Тебе нужна шляпка? Позвонить Розе?

— Она уже протянула руку за колокольчиком из розового кварца, как раздался стук в дверь.

— Войдите, — сказала Мэри.

Открылась дверь и вошла невысокая полная женщина с седеющими волосами.

— Это ты, Роза? Я как раз собиралась тебе звонить. Мадам нужна ее шляпка.

— Сейчас принесу, — , ответила Роза. — Вам телеграмма, мадам.

— Она прошла через комнату и протянула Линн серебряный поднос, на котором лежала телеграмма.

— Интересно, от кого это? — воскликнула Линн. — Надеюсь, Эрик не задерживается в Париже. Самолет должен приземлиться в 9.30, а я так хочу его увидеть.

— Опять волнения, — сказала насмешливо Мэри. — Дай мне телеграмму сюда, если боишься открывать ее сама.

— Ничего я не боюсь, — огрызнулась Линн. — Просто у меня целый день какое-то предчувствие.., или даже это продолжается с прошлой ночи. А может быть, во всем виновато похмелье? Мы вернулись очень поздно.

— Скорее всего именно так, — согласилась Мэри. — А теперь давай сюда телеграмму.

Она взяла ее из рук Линн, открыла и прочла, затем в изумлении подняла глаза.

— Что там такое? — спросила Линн.

— Ничего не понимаю, ответила Мэри. — Может быть, ты объяснишь? В ней говорится:

«Приезжаю сегодня вечером. Надеюсь, все в порядке. Не дождалась ответа на письмо. Салли».

— Салли? — воскликнула Линн.

Она выхватила из рук Мэри телеграмму и прочитала ее сама.

— Приезжает сегодня вечером. Но, Мэри, что это значит? Почему она сюда приезжает? Это невозможно! Она не может этого сделать!

— Почему она ждала ответа от тебя? — спросила Мэри. — Ты получала недавно от нее письмо?

— Нет, от нее давно не было известий, — ответила Линн и вдруг прижала к щеке ладонь. — Ой, Мэри, было письмо несколько дней назад, но я его не прочла.

— Где оно? — поинтересовалась Мэри.

— Дай мне вспомнить, — задумалась Линн. — Я увидела адрес на конверте, поняла, что оно от Салли, и собиралась его прочесть. Правда. Но.., но у меня была встреча.., или что-то в этом роде.., я подумала, что прочту его, когда вернусь.., а потом забыла... Оно, наверное, лежит на моем столе.

— Я всегда говорила, — вздохнула Мэри, — что будет лучше, все твои письма сначала читать мне.

— Я начинаю думать точно так же, — покорно согласилась Линн.

— Пойду, схожу за ним, — Мэри встала и вышла из комнаты. Линн слышала, как она спускается по лестнице.

Она стояла и не могла оторвать взгляд от телеграммы.

— Я полагаю, что вы предпочтете шляпу с перьями, мадам.

— Зачем? — отрешенно спросила Линн. — А, коктейль. Конечно, Роза.., и соболиное боа.

— Хорошо, мадам.

Двигаясь спокойно, с достоинством Роза достала из шкафа вещи и положила их на маленький стул, покрытый парчой персикового цвета, чтобы Линн, уходя, могла надеть все это на себя.

— Что-нибудь еще, мадам?

Линн покачала головой.

— Нет, Роза. Сегодня вечером я надену белое платье с серебряным шитьем и бриллиантовое колье.

— Очень хорошо, мадам. Вы мне сказали об этом утром.

— Да? Я стала такой забывчивой.

— Ты абсолютно права, — заметила Мэри, входя в комнату, — вот это письмо. Оно лежало в ящике твоего стола.

— О, боже, — вздохнула Линн.

— Видишь? На нем написано «лично». А ты всегда говорила, чтобы я не вскрывала письма с надписью «лично».

— Да, да, я помню, — воскликнула Линн. — Я тебя ни в чем не обвиняю. Мне следовало сказать Салли, чтобы она не писала «лично» на конвертах, но она это делала все последние годы.

— Да, годы, — задумчиво проговорила Мэри. — Послушай, ей сейчас должно быть около девятнадцати лет.

Линн посмотрела на Мэри, и обеим пришла в голову одна и та же мысль, хотя вслух они ее не высказали. Затем, без дальнейших разговоров, Мэри вскрыла письмо.

Оно было написано на двух листах дешевой бумаги крупным аккуратным почерком, и Линн прочла его от начала до конца без всяких комментариев. Потом, взмахнув рукой более театрально, чем всегда это делала на сцене, она передала письмо Мэри и села на стул.

— Я с самого утра чувствовала, что что-нибудь произойдет. У меня было предчувствие. Что могло быть хуже? Тетя Эми умерла, ее похоронили, и Салли больше некуда идти, поэтому она возвращается домой.., к маме. Большего сюрприза трудно было ожидать.

Мэри какое-то время молчала, дочитывая письмо, потом, когда закончила, привычным движением сложила его пополам.

— Письмо пришло шесть дней назад, — произнесла она осуждающим тоном.

— Да, дорогая, я знаю. Я не открыла его. Нет нужды повторять мне, что я должна была это сделать. Из телеграммы следует, что Салли находится на пути сюда и приедет в 9.30. Мы не можем ее остановить.

— Да, мы не можем ее остановить, — повторила Мэри, — но, даже если бы было возможно, не думаю, что ты смогла бы это сделать.

— Почему? — спросила Линн.

— Письмо все объясняет. Ей больше некуда идти. Она все эти годы прожила с тетей, и теперь, когда мисс Сент-Винсент умерла, у Салли не осталось дома. В конце концов девочке только восемнадцать.

— Только восемнадцать! — воскликнула Линн. — В таком возрасте уже можно самой о себе заботиться. Мэри, скажи, ради бога, что мне теперь делать? Как я сейчас объясню появление такой взрослой дочери? Господи! Почему я была так глупа и родила ребенка?

— Не слишком ли поздно для сожалений подобного рода? — спросила сухо Мэри. — Тем более что Салли уже приезжает.

Линн вскочила на ноги.

— Ты должна увезти ее отсюда. Вдруг Эрик узнает, кто она!

— Подожди минутку, — Мэри пересекла комнату и закрыла дверь, оставшуюся открытой после того, как она принесла письмо.

— А теперь послушай, мы должны все спокойно обдумать. Я согласна, что в настоящий момент ты не можешь объявить о появлении восемнадцатилетней дочери, но тебе следует быть очень осторожной. Нельзя отправить Салли куда-нибудь, словно ненужную вещь. Если она уедет, как ей там объяснят, кто она такая? Насколько мне известно, она никому не говорила, что приходится тебе дочерью, но нам надо быть уверенными, что Салли никому не расскажет об этом и в будущем.

— Старая Эми свято хранила тайну все эти годы.

— Да, я знаю, потому что стыдилась такого родства. Она, а не Салли. Девочка очень любит тебя, и всегда гордилась своей мамой. Если я что-нибудь понимаю в человеческой натуре, она готова с крыш кричать о том, что ты ее мать.

— Если она меня любит, ей придется держать рот на замке. Я отправлю ее в Брайтон, Париж или еще куда-нибудь.., не имеет значения, лишь бы подальше отсюда.

— Разве дело в месте? Девушка восемнадцати лет не может поехать в Париж без сопровождения.

— Да, да, я понимаю это, — истерично воскликнула Линн. — Но что мне делать?

— Ну, во-первых, ничего нельзя сделать за три часа, это все, чем мы располагаем в данный момент. Тебе придется увидеться с Салли, и принять ее ты должна очень хорошо. Потом попробуешь убедить девочку сохранить ваше родство в тайне.

— Отчего, отчего тетя Эми умерла именно сейчас?

— Она умерла от пневмонии.

— Меня не интересует, от чего именно она умерла, — взорвалась Линн. — Она меня не любила, и я терпеть се не могла. Если бы не вмешательство Эми, мой первый брак мог бы оказаться более удачным.

— Интересно. Ты мне об этом никогда не рассказывала.

— Она испортила все, что только смогла, — начала рассказ Линн. — Я почти влюбилась в Артура, и он любил меня.., когда вспоминал, что я существую. Но мне было не по силам тягаться со средневековой архитектурой, или бог знает еще с чем, о чем он писал в то время книгу. Если добавить к этому постоянное брюзжание Эми и скуку в этом ужасном доме в Девоншире, стоит ли удивляться, что я сбежала оттуда?

Линн говорила вызывающе, как будто пыталась оправдать тот безумный поступок, заставивший ее забыть о безопасности и респектабельности и сбежать с лощеным, но очень ненадежным финансистом, к которому она потеряла интерес менее чем через три года. Но какими бы сложными потом не оказывались обстоятельства, на самом деле Линн никогда не пожалела о своем поступке, благодаря которому она оказалась в Лондоне и смогла встретиться с людьми самого разного сорта, что и привело ее в конечном итоге к сценической карьере.

И самое удивительное, что после стольких лет и встреч с огромным количеством людей Эми оставила о себе в памяти гораздо более яркое впечатление, чем кто бы то ни был другой. Она как будто видела ее сейчас — плоскогрудую, недоброжелательную. Но в то же время Эми была умной женщиной и сильной личностью.

Линн ненавидела ее, потому что с самой первой встречи Эми относилась к ней с явным неодобрением. Будучи глубоко религиозным человеком, миссис Сент-Винсент выносила суждение о человеке, основываясь на религиозных принципах, основной задачей которых было найти слабое место у тех, кого пристально изучали, а потом судили. Линн казалось, что каждая глупость или неблаговидный поступок, которые она совершала, словно специально были написаны у нее на лице, чтобы ее золовка могла их прочесть. Она чувствовала, что Эми видит ее насквозь и понимает, что ее любовь к Артуру Сент-Винсенту — легкое увлечение, возникшее скорее по причине того, что она страстно желала покинуть свой дом, где была несчастлива.

Однажды Эми язвительно сказала Линн:

— Ты не знаешь, что значит любить!

Линн была в ярости, так как понимала, что эта пожилая женщина имела гораздо больше представления о любви, чем она с ее юношеским пылом.

Артур интересовался только своими исследованиями в области Средневековья и книгами, которые он писал с необыкновенным усердием. Не будь Артур так богат, он, наверное, никогда бы не женился. Но Линн сразила его наповал своей красотой и опьяняющим счастьем чувствовать прикосновение ее губ и нежного юного тела.

Только Линн было известно, скольких усилий ей стоил этот брак. Артур был ошеломлен и испуган, когда осознал тот факт, что эта девчушка, только что со школьной скамьи, словно одурманила его и практически вынудила сделать ей предложение. Абсолютно неискушенный в отношении женщин, он не понимал, что частые встречи во время его уединенных прогулок отнюдь не случайны. И также с умыслом она просила его дать почитать ей какие-нибудь книги, и с широко распахнутыми глазами и полуоткрытым ртом слушала его рассказы из истории Средних веков.

Он был очень привлекательный мужчина, но вырастили его застенчивым и скромным сверх меры. Его мать умерла, когда он был еще ребенком, и все заботы о воспитании взяла на себя старшая сестра, имевшая весьма странные представления о честолюбии.

Артур не говорил Эми, что собирается жениться на Линн, практически до того момента, когда на ее пальце появилось кольцо, свидетельствующее о том, что они помолвлены, и Эми не поняла, что слишком поздно просить его изменить решение. Линн страдала от этого неимоверно, но сейчас, оглядываясь назад, она сознавала, что у Эми были причины не любить ее.

Замужество сулило ей новые впечатления, жизненный опыт и уход из родительского дома. Она не хотела, чтобы оно значило для нее что-то большее, и ее совершенно не интересовал дом Артура. Он ей казался продолжением ее собственного дома, где она была несчастна. Линн рассчитывала, что обручальное кольцо принесет ей свободу от глупых условностей, возможность посещать все приемы, на которые они будут приглашены, и покупать груды одежды. И самое главное, она думала, что муж будет настолько в ее власти, что ей будет достаточно только нахмуриться, чтобы сделать его несчастным, а ее улыбка будет превращать его в счастливейшего из смертных.

Линн не хотела мужа как такового, но, так или иначе, опомнилась она в новой детской среди игрушек и кукол. Меньше года ушло на то, чтобы она поняла, что просто сменила одну обузу на другую, и что иметь ребенка — серьезное дело. Она не хотела рожать Салли. Линн не без основания считала, что слишком молода, чтобы иметь ребенка, и очень злилась на Артура. Но еще больше ругала себя за свою неосведомленность.

Она возненавидела эти месяцы, когда должна была осторожно двигаться, не могла ворваться куда-нибудь подобно молнии, не имела возможности скакать на лошадях по парку. Линн не выносила постоянных замечаний Эми, что ей следовало бы шить и вязать для будущего ребенка. Она старалась экономить деньги, которые планировалось истратить на новорожденного, как будто чувствуя, что когда-нибудь она сможет пустить их на свои наряды и украшения.

Тем не менее когда родилась Салли, Линн очень быстро поняла, что в ее руках появился инструмент, которым можно довольно широко пользоваться. Она получила почти животное удовольствие, проигнорировав предложение Эми назвать ребенка одним из фамильных имен, которыми Сент-Винсенты обычно называли дочерей — Шарлота или Мелани. В течение шести поколений старшая дочь называлась одним из этих имен, а вторая, в течение четырех поколений — Эми.

Существовали также имена для первого сына, для второго и даже для третьего. Но Линн не выбрала ни одного из них.

Для нее было делом чести предложить самое простое имя, которое она могла только придумать в тот момент, и настаивать на нем самым решительным образом.

— Ее будут звать Салли.

— Тогда может быть Салли Шарлота, — предложила Эми, чувствуя, что битва проиграна.

— Салли! Просто Салли! — повторяла Линн, и так как Артур был все еще влюблен в нее и благодарен богу, что она не умерла во время родов, как ему представилось в одну из бессонных ночей, он согласился. И, впервые в истории, старшая дочь Сент-Винсентов была названа Салли. Таким образом, многовековые традиции были отодвинуты в сторону.

Каким все это казалось незначительным сейчас. Но тогда она считала, что важнее ничего не может быть. Время шло, и Линн поняла, что больше ей бороться не с чем. Артур возобновил свои исследования в области средневековой истории. Он опять взялся за ручку, которую однажды отложил на время, чтобы присутствовать на обеде в доме ее отца и увидеть Линн, сидевшую напротив. Она была такой юной, свежей и прекрасной в черном бархатном платье, которое принадлежало когда-то ее матери, но было перешито по ней, когда она выросла настолько, чтобы спускаться к обеду.

У Линн хватало здравого смысла, и она была достаточно честна с собой, чтобы понять, что была лишь эпизодом в жизни Артура. Он жил в прошлом, а не в настоящем. Она могла бы, конечно, побороться с какой-нибудь другой женщиной за его любовь, но не с давно забытыми тайнами прошедших столетий.

Линн осмотрелась в поисках развлечений и нашла их. Эми сначала не поняла, что происходит. Она была слишком занята сначала подготовкой к рождению ребенка, потом уходом за ним, одновременно управляла хозяйством и выполняла еще массу дел в деревне, которые Линн считала неимоверно скучными, не стоившими даже того, чтобы думать о них.

— Разве ты не понимаешь, — пыталась ей объяснить Эми, — что чем значительнее человек, тем больше у него обязанностей перед другими людьми? Твой долг, как миссис Сент-Винсент и члена нашей семьи, проявлять участие к тем, кто живет в нашем поместье, и помогать людям, оказавшимся в более тяжелом положении, чем наша семья. Мы обязаны заботиться о тех, кто нас окружает.

Линн не спорила с ней. Она давно поняла, что лучший способ перехитрить Эми, это изображать, что во всем согласна с ней, а потом просто ничего не делать. Она улыбалась той очаровательной улыбкой, которую Эми считала фальшивой, а позже миллионы зрителей стали восхищаться ею.

— Ты абсолютно права, Эми, — говорила она серьезно, — я знаю, что ты хочешь, чтобы я навестила старую миссис Хантер. Но я не могу, правда. От нее так плохо пахнет, и потом я не выношу больных людей.

Она выскочила из комнаты раньше, чем Эми успела ответить. Ей удалось только услышать, что Линн бежит по направлению к конюшне и подзывает собак.

Ее невозможно было изменить. Эми понимала это, но поскольку она была человеком долга, то продолжала попытки. Тем не менее каждое замечание, каждый назидательный совет только расширяли пропасть между ними. В конце концов они возненавидели друг друга лютой ненавистью.

Незадолго до этого, Линн обнаружила, что верховая езда не только развлечение и возможность сбежать из дома, но она имеет еще и практическую ценность. Лошадь может довольно быстро доставить ее в ближайший город, который находился всего в четырех милях от поместья. Там она могла не только сделать покупки, но и, оставив лошадь в конюшне на постоялом дворе, весело провести время в баре, выпив коктейль и познакомившись с завсегдатаями этого места.

Большинство из них были зажиточными фермерами, которых она никогда не встречала за все эти годы, пока жила по соседству, потому что их считали людьми не их круга. Но однажды около бара сломалась машина, и пока ее чинили, в бар зашел позавтракать незнакомец. Таким образом Линн встретилась с Лесли Хэмптоном. Это был один из тех страстных, бурных романов, которые налетают, как летняя гроза, и так же быстро проходят.

Для безрассудной Линн, скучающей, тоскующей по новым впечатлениям, было просто невозможно пропустить такое приключение. Несколько лет спустя, она смеялась, вспоминая о Лесли Хэмптоне, но в то же время, ей было немного стыдно за себя, так как она не поняла тогда, что это был не только хам, но и напыщенный, самовлюбленный человек, которого не волновал никто, кроме самого себя.

Так же как и Артуру, Линн вскружила ему голову настолько, что он тоже не жалел ничего, чтобы обладать ею. В итоге они сбежали самым традиционным способом. Линн даже оставила на туалетном столике записку Артуру и те драгоценности, которые он ей дарил.

До чего все это было по-детски, смешно! Но, она и сейчас помнила, как колотилось ее сердце, казалось, что оно остановится, и страх, что ее раскроют, и как она бежала с двумя чемоданами все быстрее и быстрее, оставляя в ненавистном доме мужа и своего ребенка.

В тот момент страстные, требовательные поцелуи Лесли казались ответом на все вопросы. Его объятия, прикосновения рук, ощущение поцелуя на ее шее — что еще можно было требовать от жизни?

Как же быстро прошел тот экстаз! Ей казалось, что после получения развода и их свадьбы с Лесли, они почти сразу расстались. И скоро Линн опять была в поиске чего-нибудь еще более волнующего, более впечатляющего, чего-то, приносящего еще большее удовлетворение.

От ее брака с Лесли Хэмптоном не осталось ничего, кроме нескольких расплывчатых и довольно неприятных воспоминаний, изредка поднимавших голову. Его убили во время войны, чему она почти обрадовалась, вместо того, чтобы расстроиться, когда пришло извещение о смерти. Причина была одна — она снова была свободна, как будто ее замужества и не существовало вовсе.

От ее брака с Артуром осталась Салли. Артур никогда не сердился и не возражал против ее встреч с ребенком. И поскольку его характеру было вообще чуждо чувство мстительности, как только Линн написала ему, что хочет видеть дочь, Салли была привезена ее тетей в Лондон, для того чтобы провести день или ночь, что окажется удобнее, наедине с Линн.

Сама Салли не очень ее интересовала, но она была очаровательным маленьким ребенком, а когда стала постарше, было очень забавно слушать новости об Артуре и Эми и обо всех людях из Девоншира, которых она знала с детства.

Салли научилась пересказывать ей сплетни, потому что мама смеялась над ее рассказами. Она готова была сделать что угодно, лишь бы развлечь и рассмешить это прекрасное существо, которое молнией ворвалось в ее маленькую жизнь, словно щедрая фея из сказки, но очень быстро исчезло, оставив только воспоминания о своей красоте и дорогие подарки, заставлявшие тетю Эми неодобрительно поджимать губы.

Позже Салли пошла в школу, но все свои каникулы она проводила с отцом и тетей, пока неожиданно Артур не умер. Он тоже стал жертвой войны, как и Лесли, но несколько иначе. Лесли был убит в бою, а Артур сильно промок в одно из воскресений во время парада отрядов местной обороны и сильно простудился. Эми в это время отсутствовала, иначе ему, конечно, не позволили бы проигнорировать болезнь. Он продолжал нести службу в отряде местной обороны, работал над книгой, поддерживал сад в идеальном состоянии, поскольку все садовники были призваны в армию, и считал это частью своего военного долга.

К тому времени, когда Эми вернулась, у него уже была очень сильная пневмония, и, несмотря на все усилия его сестры и местного доктора, он умер в следующее воскресенье. Салли написала маме письмо, где обо всем рассказала. Линн это известие не особенно заинтересовало, если не считать нескольких проблем, возникших с его смертью.

Салли была одной из них. Дом должен был быть продан — так пожелал Артур в своем завещании. Это первое, что удивило Линн. Она не могла себе представить, что он захочет, чтобы чужой человек владел поместьем, которое так долго было частью семьи Сент-Винсентов. Но Артур после своей смерти доказал, что был более практичным и не совсем таким человеком, каким он ей казался.

Во-первых, дом должен был быть продан; во-вторых, половина вырученных денег оставалась Эми, а вторая половина составляла наследство Салли, когда она выйдет замуж. Ни один пенни не должен был быть истрачен до этого времени. Если же Салли оставалась незамужней, она должна была жить с Эми до своего двадцатипятилетия.

Первой реакцией Линн во время чтения завещания было удивление, а потом — гнев.

— Он мне не доверяет, — бушевала она. — Он считает, что я плохо влияю на свою дочь. Нет, хуже того, он считает, что я могу украсть у своей дочери деньги. Можно ли представить себе что-нибудь более унизительное? Конечно, это Эми заставила его так поступить, но то, что Артур пал так низко и пошел у нее на поводу, очень меня обижает.

Мэри сказала ей что-то в утешение, но на самом деле она совсем не была удивлена. Ей было известно, что и Артур, и Эми сомневались в законном происхождении денег Линн, которые позволяли ей жить так роскошно, хотя у нее и было уже вполне устойчивое положение в театре. Кроме того, она знала, что с того самого момента, когда Линн оставила Артура, их шокировало, что, присылая Салли такие дорогие подарки, она ни пенни не давала на ее содержание. Никогда Линн не предложила платить за одежду или обучение Салли. Вместо этого, она посылала ей роскошно одетых кукол, браслеты из жемчуга, подвески с аквамаринами и алмазами, маленькие вечерние сумочки, расшитые бриллиантами, абсолютно бесполезные для Салли вещи, и еще механические игрушки, стоившие целое состояние, но которые совсем не подходили для девочки. Вряд ли они, думала Мэри, были настолько потрясены ее дорогими подарками, что сочли бы ее подходящей кандидатурой для того чтобы растить и учить ребенка.

Годы шли, и Линн зарабатывала все больше и больше, но она совершенно не умела копить деньги. Фактически, чем больше она зарабатывала, тем больше была должна. Ее всегда восхищала красивая одежда. Орхидеи и бриллианты, которые она носила, не всегда были подарены обожавшими ее молодыми поклонниками. А большие машины, в которых она разъезжала, с шоферами в униформе, и ее квартиры и дома, где она жила, и которые обязательно должны были находиться в самых фешенебельных районах Лондона — все это каждый год стоило огромных денег.

По-своему, Линн была великодушна. И те, кто работал с ней на сцене, знали, что они всегда могут рассчитывать на чек, если дела пойдут из рук вон плохо. Представители благотворительных организаций были уверены, что если объявлен благотворительный спектакль, они никогда не вернутся с пустыми руками. Но, по сути, финансовое положение Линн, вместо того чтобы становиться все более стабильным, оказалось с годами совершенно неустойчивым.

Поэтому Линн решила в третий раз выйти замуж. И как было известно Мэри, скорее по экономическим мотивам, чем по романтическим. Линн с легкостью говорила о том, чтобы отправить Салли в Париж или еще куда-нибудь с сопровождающим лицом, но надо было еще найти деньги на все ее полеты фантазии, если они станут реальным фактом. А Линн в этот момент была в долгах, и на нее наседали кредиторы.

— Есть у Салли свои деньги? — спросила Мэри.

— Вспомни завещание, — резко ответила Линн.

— Ах, да, конечно, — Мэри разозлилась на себя за то, что не вспомнила о нем раньше. — А Салли еще не замужем, значит...

— Значит, действительность такова, — перебила ее Линн, — что если Эми ничего ей не оставила, она не получит ни единого пенни, пока не выйдет замуж.

— Я уверена, что мисс Сент-Винсент... — начала Мэри.

— Ты не можешь быть ни в чем уверенной, если дело касается Эми, — снова перебила ее Линн. — Она могла подумать, что у Салли будет и так много денег, когда она выйдет замуж, и не оставила ей ничего. Кроме того, ты знаешь этих старых дев с их благотворительностью. На этот дом отдыха, или как там его, который она открыла в Уэльсе, наверняка ушла большая часть ее денег. Увидишь, что я права.

Мэри подумала, что это очень похоже на правду.

Линн знала об этой ферме очень мало, только из писем Салли. Дочь ей писала регулярно. Раз в месяц она обязательно получала письмо, но отвечала на них обычно Мэри. После бессчетного количества напоминаний, не приносивших результатов, что Линн следует ответить на письмо Салли, Мэри казалось проще написать самой, уверив в самых нежных чувствах и сославшись на необыкновенную занятость Линн.

Мэри стояла, уставившись на письмо Салли, написанное круглым, почти детским почерком. Неожиданно ей пришла в голову мысль, что никто из них за все эти годы ни разу не подумал о Салли, как о человеке.

— Ты помнишь, когда в последний раз видела дочь? — спросила она.

— Не так давно, — начала Линн, потом посмотрела на Мэри, и в ее глазах появилось удивление. — Мэри, прошли годы.., да, годы! Она была прелестным ребенком, довольно пухленьким, но очаровательным, потому что я помню, еще подумала...

Мэри перебила ее.

— Последний раз ты видела Салли пять лет назад!

— Этого не может быть! — воскликнула Линн. — О, Мэри, прошло так много лет? Я думаю, она изменилась.

— Она стала на пять лет старше, — сказала Мэри, и Линн, почти инстинктивно, повернулась к зеркалу.

— Не мучай меня.

— Прости, — извинилась Мэри, — но я так же беспокоюсь, как и ты. Нам нужно что-то делать.

— Только одно. В бумагах, касающихся смерти Эми, нет никаких упоминаний обо мне. Это одно из преимуществ. Мы бы знали, если бы они были. Собственно говоря, нет никаких причин считать, что вся эта история может быть как-то связана со мной. Я никогда и нигде не упоминала, что была Сент-Винсент. Когда я пришла на сцену, как тебе известно, то претендовала на то, что мне семнадцать лет. Два моих замужества были забыты, и, насколько мне известно, никто не знает о них. Моя семья настолько обозлилась на меня, что никогда не стала бы признаваться в родстве со мной. Получается, что я прямо со школьной скамьи пришла к славе. Одно утешение, что я сменила имя. Нам придется придерживаться моей версии, что бы ни случилось.

— Конечно, — согласилась Мэри, — не беспокойся. Когда Салли приедет, мы посмотрим на нее и выработаем план. Если ты захочешь, она поедет в Париж.., или...

— Если Эми не оставила ей денег, то это будет весьма затруднительно, — проговорила с сомнением Линн.

— Я тоже подумала об этом, — согласилась Мэри.

— Ей уже восемнадцать, — сказала Линн. — Самое время выходить замуж. Может быть, она найдет кого-нибудь? — Потом пожала плечами. — На это очень мало надежды, если учесть, что она жила с Эми. Эта старая дева всегда ненавидела все, что связано с любовью и молодостью. Она наверняка считала, что Салли никогда не встретит подходящего молодого человека. Но, я думаю, самое лучшее, что можно сделать, это выдать девочку замуж и побыстрее. После замужества она будет получать две тысячи в год, кроме того, на деньги, которые оставил Артур, сейчас уже наросли проценты.

— Бедная Салли, — сокрушенно сказала Мэри, — она может и не захотеть выходить замуж за первого встречного.

— А кто ее будет заставлять? — возразила Линн. — Увидишь, она влюбится! Ведь Салли моя дочь, не так ли?

Неожиданно она улыбнулась Мэри. Ну кто еще мог так улыбаться, несмотря на все свои неприятности.

— Да, она твоя дочь, — согласилась Мэри, — но она никогда не будет такой красавицей, как ты.

— Она будет достаточно красива, если мне не изменяет память, — возразила Линн. — Все, что от нас требуется, это подыскать нужных людей. Девушка, имеющая две тысячи в год, не останется незамеченной.

Внезапно маленькие часы на камине пробили семь часов.

— Господи! — воскликнула Линн. — Уже так поздно! Я ужасно опаздываю. Мэри, дай быстро мою шляпу, мне надо бежать.

— Ты права. Бедный мистер Торн ждет тебя уже полчаса.

— Ну, Тони никогда не возражает против ожидания, — проговорила Линн и вдруг издала радостный вопль. — Тони Торн!

Она взяла с туалетного столика лупу в золотой оправе и постучала ею по флакону с духами. Раздался мелодичный звон.

— Тони! — повторила она. — Вот решение всех наших проблем.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Мэри.

— Оставь это мне, — ответила Линн. — Я придумала кое-что замечательное.

Она взяла шляпу и надела ее себе на голову. Темные перья оттенили бледность прекрасного лица. Потом она обернула соболиное боа вокруг шеи и, взяв с туалетного столика букетик из розовато-лиловых орхидей, приколола его к плечу.

— Что ты имеешь в виду? — опять повторила Мэри. — Расскажи мне.

Линн отвернулась от туалетного столика. Она улыбалась, ее глаза сверкали.

— Не беспокойся, Мэри дорогая! Я уже все продумала. Теперь беспокоиться не о чем.

С этими словами она выпорхнула из спальни, оставив в комнате аромат своих духов. Мэри смотрела ей вслед и вскоре услышала, как Линн мягким, нежным голосом, будто со сцены в театре, позвала:

— Тони! Тони! Ты мне нужен.