"Пирожок с человечиной" - читать интересную книгу автора (Кассирова Елена)

16 СКАЖИ МНЕ «ДА»

– Не пойму… – сказала Катя.

– Что – не поймешь?

– Откуда в наш деловой век такая дичь. Всем нужны деньги. Зачем тратить силы на изуверство? Какая кому корысть? Нет, конечно, это шизофрения.

Костя вспомнил чей-то странно острый взгляд, когда выходили они с Нинкой из «Патэamp;Шапо».

– Почему шизофрения…

– А что же?

– Мало ли нормальных паскуд. Вспомнилась знакомая обувь Опорка в «Принце». У всех тайные грешки.

– У них тоже своя логика, – договорил он. – Надо влезть в их шкуру.

– Не нужна мне паскудная шкура.

А верхних бомжей замели.

В споре за верхнюю ступеньку Поволяйка написала, как умела, жалобу в милицию. Донос, что товарищи ее – жопочники и падлы.

В Чистый понедельник ступеньки очистились. Вечером пришел участковый и увел Серого, Опорка и двух случайных. Жалоб, кроме поволяевской телеги, на них не имелось. Но участковый оказался новый. Прежний, Голиков, прошел на довыборах в гордуму. Обещал лоббировать. Но теперь он был далеко. А этот сразу посадил Серого и Опорка в ИВЗ разбираться, кто такие.

Впрочем, долго в изоляторе их держать не могли. Обвинить было не в чем. А если и было, сумму откупиться они бы насобирали. Костя, выходя из лифта, поглядывал на чердачную лестницу. Но пока никто не сидел. Пропала и Поволяйка. Однажды Костя поднялся по ступенькам и присмотрелся к замку: замковая скоба висела в одной петле. Костя толкнул решетку и вошел на чердак.

Помещеньице было голым и довольно сухим. Всей грязи – скомканные газеты и ржавая короста на тру­бах. Когда-то они текли. Но с течью боролись, видно, не особенно. Ржавчина сама законопатила течь. Только в одном месте под трубой стояла бутылка, поставленная точно под каплю. Капля висела неподвижно, бутылка была пустая, с желтой лужицей на донышке.

На стене тускнело оконце – выход на крышу. От оконца, неплотно закрытого, дуло. Костя подошел и вдохнул ветер. Прямо под носом край крыши и тот же вид, что у них с Катей, на подмосковную лесную даль. Черная дымка полна гнусных тайн, но все же она выше и значительней их. Костя оглянулся на газетный хруст. В углу сидела Поволяева и мотала головой.

– Здрств, Кстин, – сказала она, тяжело ворочая языком. – Дбро пжлвт.

Поволяйка подняла голову и хотела посмотреть по-женски восторженно, но не смогла зафиксировать взгляд. Голова упала.

– Анна Ивановна. Здрасьте, – сказал Костя. – Вы живы.

– Жв.

– У вас тут уютно.

– У не всгд тк. Сдись. Тбе чё?

– Мне?

Костя присел рядом. Участие к женщинам возникало в нем автоматически. Ему захотелось погладить Поволяйку по голове. Остановил запах – и ее собственный, гюмоечный, и общий чердачный. На чердаке пахло застарелой химической солью – продуктами распада мочи.

У ног Поволяйки стояло открытое пиво. Она придвинула его Касаткину. «Пвко» «Кстин» взял, глотнул.

Благодарная Поволяйка разговорилась.

– В ментовке они. И хршо. Я тож челаэк. Петь едят.

– За что? Не они же расчленили ребят.

– Они.

– Зачем?

– Пкушть.

– Как – покушать?

– Тк.

«Кстин» еще глотнул из банки.

– Зажарили и съели? – шутя, он хотел расшевелить ее. Но глаза Поволяйки смотрели бессмысленно.

– Зжрли.

– И кто жарил?

– Хрчха.

– И вы ели?

– Эли.

– И что вы ели?

– Хлб.

– Какой хлеб?

– Чрнй хлб. И кильку.

– Значит, трупы все-таки не кушали?

– Не кушли.

– И не убивали?

– Не убвли.

– Зачем же ты донесла на людей?

– Не пскали мня на стпеньку. Сами сдели, а сами не пскали.

– Зачем тебе ступенька? Сиди здесь. Вон сколько места.

– Здсь нлзя сдеть.

– Но ты же сидишь!

– Сжу.

Поволяйка пьяно соглашалась со всем. Как малые дети, она отвечала повтором ваших слов.

С ней и не говорил никогда никто. Бомжи просто спихивали ее с верхних ступенек ногами. Сесть рядом не подпускали. Серый или Опорок тык ее в бок – она скатится. Костя видел не раз. Они – вверху марша, она – внизу, на расстоянии трех-четырех ступенек. От постоянных тычков под ребра слабая тварь озлобилась и, конечно, готова была на любой донос.

«И чердак они обжили, – подумал Костя. – На ступеньках сидели для отвода глаз. Теперь она тут хозяйка. Что ж, око за око».

– Отдыхайте, Нюра, – вслух сказал он и поднялся. – И пейте поменьше.

– Ты смптчный, – буркнула она вслед и сморщилась, изображая женское кокетство. Улыбнулась впервые. А зубки были еще свежие, ровные.

Выходя, Костя оглянулся. Поволяйка не выдержала усилий и прилегла головой на газетный комок.

– Ска-а-жы мне да-а, – тихо завыла Косте вслед песня, – ска-а-жы мне да-а, ска-а-ажы мне да-а, не гавари нет!