"Дар Орла" - читать интересную книгу автора (Кастанеда Карлос)

14. Флоринда

Мы с Гордой были в полном согласии относительно того, что к тому времени, когда Зулейка обучила нас точностям сновидения, мы приняли как безоговорочный факт, что правило – это карта, что в нас скрыто другое сознание и что есть возможность входить в это сознание.

Дон Хуан выполнил то, что предписывалось правилом. По правилу полагалось, чтобы следующим шагом было мое знакомство с Флориндой, единственным из воинов, кого я не встречал. Дон Хуан сказал, что я должен войти в ее дом сам, без него, потому что все, что будет между Флориндой и мной, не касается никого другого. Он сказал, что Флоринда будет моим личным гидом, как если бы я был таким же нагвалем, как он. У него были такие же отношения с воином из партии его бенефактора, который соответствовал Флоринде.

Однажды дон Хуан оставил меня у двери дома Нелиды. Он велел мне войти, сказав, что Флоринда ждет меня внутри.

– Имею честь с вами познакомиться, – сказал я женщине, которая встретила меня в холле.

– Я Флоринда, – сказала она. Мы молча смотрели друг на друга. Я был поражен. Мое осознание было острым, как никогда. Никогда больше я не испытывал подобного чувства.

– Красивое имя, – ухитрился я сказать, желая сказать больше.

Мягкое и длинное произношение испанских гласных делало ее имя текучим и звучным, особенно «и» после «р». Имя не было редким, просто я никогда не встречал никого, вплоть до этого дня, кто бы был самой сущностью этого имени. Женщина передо мной подходила к нему, будто это имя было сделано для нее или как если бы она сама подогнала свою личность под это имя. Физически она выглядела в точности как Нелида, разве что казалась более уверенной в себе, более могущественной. Она была довольно высокой и худощавой; кожа у нее была оливковой, как у людей средиземноморья: испанка или, возможно, француженка. Она была старой, но не дряхлой и даже не начала дряхлеть. Ее тело казалось гибким и собранным. Длинные ноги, угловатые черты лица, маленький рот, красиво очерченный нос, темные глаза и светлые волосы, заплетенные в косу. Никаких складок, никаких морщинок ни на лице, ни на шее. Она была старой так, будто притворялась старой.

Вспоминая задним числом первую встречу с ней, мне пришло на ум нечто совершенно не связанное, но уместное здесь. Однажды я видел в газете двадцатилетней давности фотографию молодой в то время голливудской актрисы, которая была снята с роли, где она должна была выглядеть на 20 лет старше. Рядом в газете с той фотографией был напечатан современный снимок той же самой актрисы, как она стала выглядеть через 20 лет тяжелой жизни. Флоринда, по моему субъективному суждению, была как первая фотография той актрисы – молодая девушка, играющая старую.

– Ну, и что мы имеем? – сказала она, осматривая меня. – судя по твоему виду, не много. Мягкий. Индульгирующий до мозга костей, без всякого сомнения.

Ее прямота напомнила мне дона Хуана, так же как внутренняя жизнь ее глаз. Оглядываясь на мою жизнь с доном Хуаном, мне приходит в голову, что его глаза всегда были расслабленными. Никакого напряжения в них увидеть было нельзя. Это не значит, что глаза дона Хуана были красивы на взгляд. Я видел и очень красивые глаза, но никогда не находил слов, чтобы что-нибудь сказать о них. Глаза Флоринды, так же как глаза дона Хуана, давали мне ощущение, что они были свидетелями всего, чему только можно быть свидетелем, они были спокойными, но не безразличными. Возбуждение было направлено внутрь и превратилось во что-то такое, я могу описать как внутреннюю жизнь.

Флоринда провела меня через жилую комнату дальше, на крытую веранду. Мы сели в удобные мягкие кресла. Ее глаза, казалось, что-то искали на моем лице.

– Ты знаешь, кто я такая и что я должна для тебя сделать? – спросила она.

Я сказал, что все, что я знаю о ней и о ее отношении ко мне, это лишь то, что набросал мне дон Хуан. В ходе объяснений я назвал ее доньей Флориндой.

– Не называй меня доньей Флориндой, – сказала она с детским жестом недовольства и раздражения, – я еще не настолько стара и даже не настолько респектабельна.

Я спросил ее, как же мне к ней обращаться.

– Подойдет просто Флоринда, – сказала она, – а относительно того, кто я такая, могу рассказать тебе прямо сейчас, что я – женский воин, знающий искусства сталкинга. А относительно того, что я для тебя должна сделать, я могу тебе сказать, что собираюсь обучить тебя первым 7 принципам сталкинга, первым 5 принципам правила для сталкеров и первым 3 маневрам искусства сталкинга.

Она добавила, что для каждого воина является нормальным все забывать, когда взаимодействия происходят на левой стороне, и что мне потребуются годы, чтобы потом вернуться к тому, чему она собирается меня учить. Она сказала, что ее инструктаж – только начало и что когда-нибудь она закончит мое обучение, но при других обстоятельствах.

Я спросил, не будет ли она против того, чтобы я задавал вопросы.

– Делай, что хочешь, – сказала она. – все, что мне от тебя требуется, – это согласие на практику. В конце концов, ты знаешь обо всем, что мы собираемся обсуждать. Твоим недостатком является твоя неуверенность в себе и то, что ты не хочешь признать свое знание силой. Нагваль, будучи мужчиной, загипнотизировал тебя. Ты не можешь действовать самостоятельно. Только женщина может освободить тебя от этого. Я начну с того, что расскажу тебе историю своей жизни и по ходу этого многое станет тебе ясно. Мне придется рассказывать ее тебе по частям, поэтому ты будешь приходить сюда довольно часто.

Ее явное желание рассказать мне о своей жизни поразило меня, как несоответствующее сдержанности всех остальных относительно их личной жизни. После многих лет общения с ними я перенял у них безоговорочно это правило, и теперь ее добровольное желание раскрыть свою личную жизнь было совершенно непонятно мне. Ее заявление сразу же насторожило меня.

– Извините, пожалуйста, – сказал я, – вы говорите, что собираетесь раскрыть мне свою личную жизнь?

– А почему бы и нет? – сказала она.

Я ответил ей длинными объяснениями о том, что дон Хуан говорил мне об обволакивающей силе личной истории и о том, как каждому воину необходимо стереть ее. Я закончил, сказав ей, что он запретил мне когда-либо говорить о моей жизни. Она рассмеялась высоким фальцетом. Казалось, она была довольна.

– Это относится только к мужчинам, – сказала она. – неделание твоей личной жизни состоит в рассказывании бесконечных историй, в которых нет ни единого слова о тебе реальном. Видишь ли, быть мужчиной означает иметь позади себя солидную историю. У тебя есть семья, друзья, знакомые и у каждого из них есть своя определенная идея о тебе. Быть мужчиной означает, что ты должен отчитываться – ты не можешь исчезнуть так просто; чтобы стереть самого себя, тебе потребовалась масса работы. Мой случай другой. Я женщина, а это дает мне великолепное преимущество. Мне не надо отчитываться. Знаешь ли ты, что женщинам не надо отчитываться?

– Я не знаю, что вы имеете в виду под необходимостью отчитываться, – сказал я.

– Я хочу сказать, что женщина может легко исчезнуть, – сказала она, – во всяком случае, женщина может выйти замуж, женщина принадлежит мужу. В семье, где много детей, дочерей очень рано сбрасывают со счетов – никто не рассчитывает на них, и есть шансы, что какая-нибудь исчезнет, не оставив следа. Их исчезновение принимается легко. Сын, с другой стороны, – это некто, на кого делается ставка. Сыну не так легко ускользнуть или исчезнуть. И если даже он сделает это, то оставит позади себя следы. Сын чувствует вину за свое исчезновение, дочь – нет. Когда нагваль учил тебя держать язык за зубами относительно твоей личной жизни, он хотел помочь тебе преодолеть чувство того, что ты поступил плохо по отношению к своей семье и друзьям, которые так или иначе рассчитывали на тебя. После целой жизни борьбы мужчина-воин кончает, конечно, тем, что стирает себя, но эта борьба оставляет свои следы на мужчине. Он становится скрытым, всегда на страже против самого себя. Женщине не приходится преодолевать эти трудности, женщина уже готова раствориться в воздухе; фактически, это от нее и ожидается. Будучи женщиной, я не склонна к скрытности, мне нет до нее дела. Скрытность – это та цена, которую вам, мужчинам, приходится платить за то, что вы важны для общества. Эта борьба только для мужчин, потому что они не хотят стирать самих себя и найдут разные смешные способы, чтобы когда-нибудь и где-нибудь высунуться. Возьми, например, самого себя: ты ездишь повсюду и читаешь лекции.

Флоринда заставила меня нервничать очень интересным образом. В ее присутствии я чувствовал странное беспокойство. Я бы без колебаний признал, что дон Хуан и Сильвио Мануэль заставляют меня нервничать и тревожиться, но там чувство совсем другое. Фактически, я боялся их, особенно Сильвио Мануэля. Он ужасал меня, и все же я научился уживаться со своим ужасом. Флоринда меня не пугала. Моя нервозность скорее была результатом того, что я был раздражен, опасаясь ее духовной живости. Она не смотрела на меня пристально, как это делали дон Хуан и Мануэль. Они всегда фиксировали на мне свой взгляд, пока я не отводил свое лицо с жестом покорности. Флоринда только поглядывала на меня. Ее глаза постоянно переходили с одного на другое. Она, казалось, рассматривала не только мои глаза, но каждый сантиметр моего тела. Разговаривая, она бросала быстрые взгляды то на мое лицо, то на мои руки, то на свои ноги, то на крышу.

– Я вызываю у тебя чувство неловкости, не так ли? – спросила она.

Ее вопрос застал меня врасплох. Я засмеялся. Ее тон не был угрожающим.

– Да, – сказал я.

– О, это совершенно понятно, – сказала она, – ты привык быть мужчиной, женщина для тебя – это нечто созданное для твоей выгоды. Женщина для тебя глупа, а тот факт, что ты мужчина и нагваль, еще более все усложняет.

Я почувствовал необходимость защититься. Я думал, что она слишком скорая на мнения дама, и хотел ей это сказать. Я начал длинную фразу, но сорвался почти немедленно, услышав ее смех. Это был веселый, молодой смех. Дон Хуан и дон Хенаро все время смеялись надо мной, и смех их тоже был молодой, но у Флоринды была другая вибрация. В ее смехе не было спешки и не было давления.

– Я думаю, нам лучше войти внутрь, – сказала она, – там не будет никаких отвлечений. Дон Хуан уже водил тебя повсюду, показывая тебе мир; это было важно для того, что он должен был тебе говорить. Я должна говорить о других вещах, которые требуют другой обстановки.

Мы сели на кожаную кушетку в нише у веранды. В помещении я почувствовал себя лучше. Она сразу начала рассказывать свою жизнь.

Она сказала, что родилась в довольно большом мексиканском городе в богатой семье. Поскольку она была единственным ребенком, родители портили ее с самого рождения. Без малейшей ложной скромности Флоринда признала, что она всегда сознавала свою красоту. Она сказала, что красота – это демон, который множится и процветает при наличии поклонения. Она заверила меня, что может сказать без тени сомнения, что побороть этого демона труднее всего и если я посмотрю вокруг на тех, кто красив, то обнаружу самые изуродованные существа, которых только можно вообразить.

Я не хотел с ней спорить, но имел очень сильное желание сказать ей, что она все же догматична. Видимо, уловив мое чувство, она подмигнула мне.

– Они изуродованы, лучше проверь их, – продолжала она, – испытай их. Не соглашайся с их идеей, что они красивы и из-за этого важны, – и ты сразу увидишь, что я имею в виду.

Она сказала, что вряд ли может винить своих родителей или саму себя за свое поведение. Все вокруг нее, будто сговорившись, с самого младенчества давали ей возможность чувствовать себя важной и уникальной.

– Когда мне было 15, – продолжала она, – я считала, что являюсь величайшим, что когда-либо было на земле. Все так говорили, особенно мужчины.

Она призналась, что в отроческие годы она наслаждалась вниманием и связями с несколькими любовниками. В 18 лет она обстоятельно выбрала наилучшего мужа из не менее чем 11 серьезных ухажеров. Она вышла замуж за Селестино – человека с большими средствами и старше ее на 15 лет.

Флоринда описывала свою замужнюю жизнь как рай на Земле. К тому огромному кругу друзей, которых она имела, она добавила друзей Селестино, и в результате получился большой и непрекращающийся праздник.

Блаженство ее продолжалось, однако, всего 6 месяцев, которые пролетели незаметно. Все пришло к внезапному и жестокому концу, когда она заразилась загадочной и уродующей болезнью. Ее левая стопа, колено и икра начали раздуваться. Очертание ее прекрасной ноги исчезло. Опухоль стала такой сильной, что воспаленные кожные ткани разрывались. Вся ее нога от колена и вниз покрылась болячками и гнойными выделениями. Кожа отвердела, заболевание было диагностировано как слоновая болезнь. Доктор пытался облегчить ее состояние, но его попытки были неуклюжи и болезненны и в конце концов было решено, что только европа, где медицинские центры более развиты, может излечить ее. За каких-то 3 месяца рай Флоринды превратился в ад. В отчаянии, искренне страдая, она хотела лучше умереть, чем так продолжать. Ее страдания были так трогательны, что однажды девушкаслужанка, будучи не в силах их больше выносить, призналась ей, что была подкуплена прежней любовницей Селестино, чтобы добавить определенный состав в пищу – яд, приготовленный магами. Служанка для искупления своей вины пообещала отвести ее к знахарке, которая по слухам является единственным человеком, способным обезвредить яд.

Флоринда усмехнулась, вспомнив свои затруднения. Она была воспитана набожной католичкой. Она не верила ни в колдовство, ни в индейских знахарей. Боль ее была, однако, столь интенсивной, а положение столь серьезным, что она была готова идти на все. Селестино был категорически против. Он хотел передать служанку властям. Флоринда вмешалась не столько из жалости, сколько из опасения, что сама не найдет знахарку.

Внезапно Флоринда встала. Она сказала, что мне пора уезжать. Она взяла меня за руку и проводила до двери, как если бы я был старым и дорогим другом. Она объяснила, что я выдохся, потому что находиться в левостороннем сознании, это значит быть в особом и неустойчивом состоянии, пользоваться которым нужно с перерывами. Это, конечно, не состояние силы. Доказательством этого было хотя бы то, что я чуть не умер, когда Сильвио Мануэль попытался подстегнуть мое второе внимание, заставляя меня смело входить в него. Она сказала, что нет такого способа на земле, путем которого мы могли бы приказать кому бы то ни было или самим себе набирать знания. Это дело медленное, и тело в должное время и в должных обстоятельствах безупречности само ускоряет накопление знаний, без вмешательства желания.

Некоторое время мы стояли у входной двери, обмениваясь приятными замечаниями и тривиальностями. Внезапно она сказала, что причина, по которой нагваль Хуан Матус привел меня к ней, в том, что он знает, что его время на земле подходит к концу. Две формы инструктажа, которые я должен был получить, согласно мастерскому плану Сильвио Мануэля, были уже завершены. Все, что осталось еще не сделанным, – это то, что она собирается сказать мне.

Она подчеркнула, что это в действительности не совсем инструктаж, а скорее установленные связи между ею и мной.

В следующий раз дон Хуан привел меня к Флоринде и прежде, чем оставить меня у двери, он повторил мне то, что я уже слышал от нее, – что приближается то время, когда он и его партия войдут в третье внимание. Прежде, чем я успел задать ему вопрос, он толкнул меня внутрь дома. Его толчок перенес меня не только в дом, но также и в мое самое острое состояние сознания. Я увидел стену тумана.

Флоринда стояла в холле, как бы ожидая, когда дон Хуан втолкнет меня. Она взяла меня за руку и спокойно провела в жилую комнату. Мы сели. Я хотел начать разговор, но не мог говорить. Она объяснила, что толчок безупречного воина, подобного нагвалю Хуану Матусу, может вызвать перемещение в другую область сознания. Она сказала, что моей ошибкой было считать, что важна сама эта процедура. Процедура вталкивания воина в другое состояние сознания применима только лишь тогда, когда оба воина, в особенности тот, кто толкает, безупречны и обладают личной силой.

Тот факт, что я видел стену тумана, заставлял меня нервничать на физическом плане. Мое тело неудержимо дрожало. Флоринда сказала, что мое тело дрожит потому, что оно привыкло к активности во время нахождения в этом состоянии сознания, но что мое тело может также научиться фокусировать свое самое острое внимание на все, что говорится, а не на том что делается.

Она сказала мне, что быть помещенным в левостороннее сознание является своего рода ставкой на будущее. Заставляя меня входить в состояние повышенного сознания и позволяя мне взаимодействовать со своими воинами только тогда, когда я нахожусь в этом состоянии, нагваль Хуан Матус получает уверенность, что в будущем у меня будет ступенька, на которую я смогу встать. Она сказала, что его стратегией было вырастить небольшую часть другого меня, намеренно наполняя ее воспоминаниями о взаимодействии. Воспоминания забудутся, чтобы потом пробиться когда-нибудь на поверхность и послужить рациональной исходной точкой, откуда можно отправиться в неизмеримую безбрежность другого «я».

Из-за того, что я так нервничал, она предложила успокоить меня тем, что продолжит рассказ о своей жизни, который, пояснила она, в действительности не является рассказом о ее жизни, как светской женщины, но рассказом о том, как избалованной, богатой никчемности помогли стать воином.

Она сказала, что как только решила навестить знахарку, остановить ее было уже нельзя. Она отправилась на носилках, которые несли служанка и 4 мужчины, в двухдневное путешествие, которое изменило ход ее жизни. Дороги не было. Это были горы, и иногда мужчинам приходилось нести ее на спине.

В дом знахарки они прибыли в сумерках. Место было хорошо освещено и в доме было много людей. Флоринда сказала, что какой-то вежливый старик рассказал ей, что знахарка поехала лечить пациента и вернется через день. Этот человек, казалось, много знал о деятельности знахарки, и Флоринде было легко с ним разговаривать. Он был заботлив и признался ей, что он сам пациент. Он описал свою болезнь как неизлечимое состояние, которое заставляет его забыть весь мир.

Они дружески болтали допоздна. Старик был так заботлив, что даже уступил Флоринде свою постель, чтобы она могла отдохнуть и подождать до следующего дня, пока вернется знахарка.

Утром Флоринда пробудилась внезапно от острой боли в ноге. Какая-то женщина двигала ей ногу, нажимая на нее кусочком полированного дерева.

– Знахарка была очень симпатичной женщиной, – говорила Флоринда, – она взглянула на мою ногу и покачала головой.

– Я знаю, кто это сделал, – сказала она. – ему, видимо, очень хорошо заплатили или же он был убежден, что ты – совсем бесполезное человеческое существо. Как ты думаешь, что из двух?

Флоринда засмеялась. Она сказала, что приняла тогда знахарку за сумасшедшую или грубую невоспитанную бабу. Она представить себе не могла, что хоть кто-нибудь в мире мог поверить, что она – бесполезное существо. Несмотря на то, что она испытывала жуткую боль, она многословно дала понять этой женщине, что является богатой и значительной персоной, над которой никому не придет в голову посмеяться.

Флоринда вспомнила, что знахарка сразу же изменила свое отношение к ней. Она, казалось, испугалась и начала уважительно говорить ей «миссис», встала со стула и всех выпроводила из комнаты. Когда они остались одни, знахарка уселась ей на грудь и перегнула ее голову через край кровати. Флоринда отбивалась. Она думала, что ее собираются убить. Она пыталась закричать, чтобы услышали слуги, но знахарка быстро накинула ей на голову одеяло и заткнула ей нос. Чтобы не задохнуться, Флоринде пришлось дышать открытым ртом. Чем больше знахарка нажимала ей на грудь и чем сильнее зажимала ей нос, тем шире Флоринда открывала рот. Когда она поняла, что знахарка делает в действительности, она уже выпила гадко пахнувшую жидкость, содержащуюся в большой бутылке, которую знахарка сунула в ее открытый рот. Флоринда заметила, что знахарка так хорошо маневрировала ею, что она даже не захлебнулась, несмотря на то, что голова ее свисала с края кровати.

– Я выпила так много жидкости, что мне чуть не стало плохо, – продолжала Флоринда. – она усадила меня и, не мигая, посмотрела мне в глаза. Я хотела сунуть пальцы в рот, чтобы вызвать рвоту, но она отхлестала меня по щекам, пока у меня губы не начали кровоточить. Индеанка бьет меня по щекам! Разбивает до крови мои губы! Ни отец, ни мать никогда пальцем не тронули меня. Мое удивление было настолько велико, что я забыла о неудобстве в желудке. Она позвала моих людей и сказала, чтобы они унесли меня домой, затем она склонилась надо мной к самому моему уху, чтобы никто не услышал.

– Если ты не вернешься назад через 9 дней, ты, ишачья дыра, то раздуешься, как жаба, и будешь просить смерти у бога.

Флоринда сказала, что жидкость вызвала раздражение в ее горле и гортани. Она не могла сказать ни слова, однако это было наименьшим из ее огорчений. Когда она прибыла домой, Селестино уже был вне себя, ожидая ее. Не имея возможности говорить, Флоринда могла наблюдать за ним. Она заметила, что его злость никак не связана с огорчениями из-за ее здоровья, а связана с тем высоким положением, которое он занимал в обществе. Он не мог перенести того, что его влиятельные друзья узнают, что он обращался к индейским знахарям. Он был в ярости. Он кричал, что собирается подать жалобу армейскому начальству, взять солдат, поймать эту знахарку и привести в город, чтобы ее отхлестали кнутом и бросили в тюрьму. Это не было пустой угрозой: он действительно надавил на военное начальство, чтобы за знахаркой выслали наряд. Несколько дней спустя солдаты вернулись, сказав, что женщина сбежала.

Служанка успокоила Флоринду, сказав, что знахарка будет ее ждать, если она захочет вернуться назад.

Воспаление в горле было столь сильным, что она не могла есть твердой пищи и едва дождалась того дня, когда ей нужно было навестить знахарку. Лекарство облегчило боль в ее ноге.

Когда она дала знать Селестино о своих намерениях, он настолько разъярился, что нанял себе помощников, чтобы самому положить конец всей этой чепухе. Он и трое его людей отправились на лошадях впереди нее. Флоринда сказала, что когда она прибыла к дому знахарки, то ожидала найти ее мертвой, но вместо этого обнаружила Селестино, который сидел в одиночестве. Он послал своих людей в три разных ближайших местечка, приказав привести знахарку назад силой. Флоринда увидела того же самого старика, которого она встречала в прошлый раз; он пытался успокоить ее мужа, уверял его, что кто-нибудь из посланных вот-вот вернется вместе с женщиной.

Как только Флоринду положили на крыльцо в переднем дворике, знахарка сразу же вышла из дома. Она начала оскорблять Селестино, обзывая его, выкрикивая ему всякие обидные вещи, пока он не пришел в такую ярость, что бросился, чтобы избить ее. Старик стал удерживать его и упрашивать не бить ее. Он встал на колени, указывая, что это старуха, но Селестино ничто не трогало. Он сказал, что собирается отхлестать ее нагайкой, несмотря на ее возраст. Он подошел, чтобы схватить ее, но внезапно застыл на месте: 6 страшного вида мужчин вышли из кустов, размахивая мачете. Флоринда сказала, что страх приковал Селестино к месту. Он посерел. Знахарка подошла к нему и сказала, что или он добровольно позволит ей отстегать его по ягодицам нагайкой, или ее помощники разрубят его на мелкие кусочки. Несмотря на свою Гордость, он покорно склонился, чтобы его наказали. За несколько секунд знахарка превратила его в беспомощного человека. Она смеялась ему в лицо, так как знала, что он на крючке, и позволяла ему тонуть. Он зашел в ее ловушку, как беззаботный дурак, каким он и был, пьяный от собственных раздутых идей о своей значимости.

Флоринда взглянула на меня и улыбнулась. Она немного помолчала.

– Первым принципом искусства сталкинга является то, что воин сам выбирает место для битвы, он никогда не вступает в битву, не зная окружающей обстановки. Знахарка показала мне своей битвой с Селестино первый принцип сталкинга. Затем она подошла туда, где я лежала. Я плакала. Это было единственное, что я могла делать. Она, казалось, сочувствовала мне. Она подоткнула одеяло вокруг моих плеч, улыбнулась и подмигнула мне.

– Дело еще не окончено, ишачья дырка, – сказала она, – возвращайся так быстро, как только сможешь, если хочешь жить, но не приводи с собой своего хозяина, ты, маленькая потаскушка. Приходи только с теми, кто абсолютно необходим.

Флоринда на несколько секунд остановила глаза на мне. По ее молчанию я понял, что она ждет моих замечаний.

– Отбросить все, что не является необходимым, – второй принцип сталкинга, – сказала она, не дав мне времени открыть рта.

Ее рассказ так сильно захватил меня, что я не заметил, когда исчезла стена тумана. Я просто осознавал, что ее больше нет.

Флоринда поднялась со стула и провела меня к двери; некоторое время мы еще постояли, так же как после нашей первой встречи. Флоринда сказала, что злость Селестино позволила знахарке указать также не ее рассудку, а ее телу, первые 3 принципа правила для сталкеров. Несмотря на то, что ее ум был полностью сфокусирован на ней самой, поскольку для нее не существовало ничего, кроме ее физической боли и страха потерять свою красоту, ее тело все же запомнило все, что произошло, и в дальнейшем нуждалось лишь в напоминании для того, чтобы расставить все по местам.

– Для воинов мир не является подушкой, чтобы смягчать толчки, поэтому они должны иметь правила, – продолжала она, – однако правило сталкингов приложимо ко всем. Раздражение Селестино было его развенчиванием и началом моего обучения и освобождения. Его собственная важность, которая была в той же мере и моей, заставляла нас обоих верить в то, что мы находимся выше практически всех и всего. Знахарка свела нас вниз к тому, чем мы были в действительности – к нулю.

Первый принцип правила состоит в том, что все, что окружает нас, является неизмеримой загадкой.

Второй принцип правила в том, что мы должны пытаться раскрыть эту загадку, но даже не надеясь выполнить это.

Третий принцип в том, что воин, зная о неизмеримой загадке, окружающей его, и зная о своем долге раскрыть ее, занимает свое законное место среди загадок и сам себя рассматривает как одну из них, следовательно, для воина нет конца загадке бытия, будь то загадка бытия камешка, муравья или его самого. В этом смирение воина. Каждый равен всему остальному.

Последовало длинное вынужденное молчание. Флоринда улыбнулась, играя концом своей длинной косы. Она сказала, что с меня довольно.

Когда я в третий раз приехал к Флоринде, дон Хуан не оставил меня у дверей, а вошел вместе со мной. Все члены его партии были собраны в этом доме и приветствовали меня, будто я вернулся из долгого путешествия. Это было исключительное событие. Оно соединило Флоринду со всеми ними в моих чувствах, поскольку первый раз она была вместе с ними в моем присутствии.

Когда я в следующий раз пришел к дому Флоринды, дон Хуан неожиданно толкнул меня, как он это делал раньше. Мое потрясение было огромным. Флоринда ожидала меня в холле. Я мгновенно вошел в то состояние, в котором была видна стена тумана.

– Я рассказывала тебе, как мне были показаны принципы искусства сталкинга, – сказала она, как только мы уселись на кушетке в ее жилой комнате. – теперь ты должен сделать то же самое для меня. Как их показывал тебе нагваль Хуан Матус?

Я сказал ей, что так сразу вспомнить не могу; мне нужно подумать об этом, а думать я не могу – мое тело испугано.

– Не усложняй, – сказала она голосом приказа, – стремись к тому, чтобы быть простым. Приложи всю концентрацию, которая у тебя есть, чтобы решить: вступать или не вступать в битву, потому что любая битва – это битва за собственную жизнь. Это третий принцип искусства сталкинга: воин должен хотеть и быть готовым стоять до конца здесь и сейчас, но не спустя рукава.

Я просто не мог собрать свои мысли. Я вытянул ноги и прилег на кушетку. Я глубоко вздохнул, чтобы расслабить середину тела, которая, казалось, была связана в узлы.

– Хорошо, – сказала Флоринда, – я вижу, что ты применяешь четвертый принцип искусства сталкинга. Расслабься, отступись от себя, ничего не бойся, только тогда силы, которые ведут нас, откроют нам дорогу и помогут нам. Только тогда.

Я попытался вспомнить, как дон Хуан показывал мне принципы искусства сталкинга. По каким-то необъяснимым причинам моя мысль отказывалась фокусироваться на образе прошлого. Дон Хуан был очень смутным воспоминанием.

Я поднялся и стал смотреть вокруг себя. Комната, в которой мы находились, была хорошо обставлена, пол был покрыт желтыми изразцами. В их расположении было заметно изумительное мастерство. Я собирался осмотреть мебель и пошел в направлении красивого темно-коричневого стола. Флоринда подбежала и сильно встряхнула меня.

– Ты правильно применил пятый принцип искусства сталкинга, – сказала она, – не давай себе уйти в сторону.

– Что это за пятый принцип? – спросил я.

– Встречаясь с неожиданным и непонятным и не зная, что с этим делать, воин на какое-то время отступает, – сказала она. Он позволяет своим мыслям бродить бесцельно. Воин занимается чем-нибудь другим. Подойти может все, что угодно. Ты сделал как раз это, а теперь, когда ты это выполнил, ты можешь применить шестой принцип: воин сжимает время – даже мгновение идет в счет. В битве за собственную жизнь секунда – это вечность; вечность, которая может решить исход битвы. Воин нацелен на успех, поэтому он сжимает время. Воин не теряет ни мгновения.

Внезапно шквал воспоминаний ворвался в мое сознание. Я возбужденно сказал Флоринде, что могу вспомнить, когда дон Хуан впервые познакомил меня с этими принципами. Она приложила пальцы к губам с жестом, требующим молчания. Она сказала, что была заинтересована только свести меня лицом к лицу с принципами, но она не хочет, чтобы я рассказывал свои воспоминания.

Флоринда продолжила свой рассказ. Она сказала, что знахарка велела ей вернуться опять без Селестино и дала ей выпить состав, который уменьшил ее боль почти мгновенно, а затем она прошептала ей на ухо, что Флоринда должна сама принять мгновенное решение, что она должна успокоить свой ум, делая что угодно, но как только решение будет принято, она не должна терять ни секунды. Дома она заявила о своем желании вернуться назад. Селестино ничего не мог ей возразить, потому что ее решение было непоколебимо.

– Почти сразу я отправилась к знахарке, – продолжала Флоринда. На этот раз мы ехали на лошадях. Я взяла с собой самых доверенных слуг: девушку, которая дала мне яд, и мужчину, чтобы присматривать за лошадьми. Нам трудно пришлось при переходе через эти горы. Лошади нервничали из-за запаха моей ноги, но мы кое-как добрались. Сама не сознавая, я применила третий принцип искусства сталкинга. Я подвела свою жизнь или то, что от нее осталось, к новому рубежу. Я хотела и была готова умереть. Для меня это не было таким уж трудным решением, поскольку я все равно умирала. Верным является то, что когда умираешь и уже наполовину мертв, как в моем случае, и когда в этом больше неудобства, чем боли, появляется склонность к лени и слабости, когда невозможно никакое усилие.

– Я оставалась в доме знахарки в течение 6 дней. На второй день я уже чувствовала себя лучше. Опухоль начала спадать. Выделения из ноги прекратились, боль прошла. Я была лишь немного слабой в коленях, когда пыталась ходить.

– На шестой день знахарка взяла меня в свою комнату. Она была очень заботлива ко мне и, оказывая всяческое внимание, усадила на постель и дала кофе. Она уселась на полу у моих ног лицом ко мне. Я могу вспомнить ее точные слова: «ты очень и очень больна и только я могу тебя вылечить; если я этого не сделаю, ты умрешь такой смертью, которую и вообразить невозможно. Поскольку ты глупая, ты предпочтешь горький конец. С другой стороны, я могу вылечить тебя в один день, но не сделаю этого. Ты будешь приходить сюда до тех пор, пока не поймешь, что я показываю тебе, только тогда я вылечу тебя полностью; если я сделаю иначе, ты, будучи глупой, никогда сюда не придешь».

Флоринда сказала, что знахарка с огромным терпением объяснила ей очень тонкие моменты своего решения помочь ей. Она не поняла ни одного слова. Это объяснение заставило ее еще больше увериться в том, что знахарка несколько ненормальна.

Когда знахарка сообразила, что до Флоринды ничего не доходит, она стала более суровой и заставляла Флоринду, как ребенка, повторять вновь и вновь, что без помощи знахарки ее жизнь кончена и что знахарка может решить прекратить лечение и заставить ее умирать. В конце концов женщина потеряла терпение, когда Флоринда стала просить, чтобы та кончила ее лечить и отослала домой к ее с семье; она подняла бутыль, содержащую лекарство, разбила ее о землю и сказала Флоринде, что больше ее знать не хочет.

Флоринда сказала, что тогда она заплакала – единственные настоящие слезы в ее жизни. Она сказала знахарке, что хочет одного – быть здоровой и что она более чем согласна платить за это. Женщина сказала, что для денежной платы слишком поздно и что от Флоринды она хочет ее внимания, а не ее денег.

Флоринда призналась мне, что за свою жизнь она научилась добиваться всего, чего захочет. Она знала, что значит быть упрямой, поэтому она заговорила о том, что к знахарке приходили тысячи пациентов, таких же полумертвых, как она, и что знахарка брала их деньги. Почему же ее случай другой? Флоринде ничего не объяснил ответ знахарки, что, будучи видящей, она видела светящееся тело Флоринды и это тело точно такое же, как у знахарки. Флоринда решила, что женщина сошла с ума, если не понимает, что между ними целый мир различий: знахарка была грубой индеанкой, необразованной и примитивной, в то время как Флоринда была богатой, красивой и белой. Флоринда спросила женщину, что она собирается с ней делать. Знахарка сказала, что ей поручено вылечить ее, а затем обучить чему-то очень важному. Флоринда хотела знать, кто ей поручил. Женщина ответила, что поручил орел – ответ, который убедил Флоринду, что женщина абсолютно безумна. И все же Флоринда не видела никакого способа противиться требованиям женщины. Она сказала ей, что согласна делать все, что угодно.

Женщина мгновенно изменила свое враждебное отношение; она дала Флоринде с собой лекарства и велела ей возвращаться, как только она сможет.

– Как ты знаешь сам, – продолжала она, – учитель должен использовать трюк с учеником; знахарка использовала трюк с моей болезнью. Она была права. Я была такой идиоткой, что если бы она сразу меня вылечила, то я вернулась бы обратно к своей глупой жизни, будто со мной никогда ничего не случалось. Разве все мы не делаем так же?

Флоринда вернулась на следующей неделе. Когда она подъехала, ее приветствовал старик, которого она встречала раньше. Он разговаривал с ней так, будто они были старыми друзьями. Он сказал, что знахарка на несколько дней уехала и что она оставила ему лекарство для нее, если она появится. Он сказал Флоринде очень дружески, но с командой в голосе, что отсутствие знахарки оставляет ей лишь две альтернативы: она может или вернуться домой, возможно, в худшем физическом состоянии, чем раньше, из-за утомительного путешествия, или она может следовать тщательно разработанным инструкциям знахарки. Он добавил, что если она решит остаться и начать свое лечение прямо сейчас, то через 3-4 месяца она будет совершенно здорова. Здесь, однако, было одно затруднение: если она решит остаться, ей придется пробыть в доме знахарки 8 следующих дней и поэтому отправить своих слуг домой. Флоринда сказала, что решать тут нечего – ей приходится остаться. Старик немедленно дал ей настой трав, который знахарка, очевидно, оставила для нее. Он просидел с ней большую часть ночи. Он поддерживал ее беседой и его легкий разговор зажигал во Флоринде оптимизм и доверие.

Ее двое слуг уехали на следующее утро после завтрака. Флоринда совсем не боялась. Она глубоко доверяла старику. Он сказал ей, что должен построить ящик для ее лечения в соответствии с инструкциями знахарки. Он усадил ее на низкий стулик, который был установлен в центре голого места без растительности. Пока она там сидела, старик познакомил ее с тремя молодыми людьми, которые, как он сказал, были его помощниками. Двое были индейцами, а один белый. Им четверым потребовалось меньше часа, чтобы соорудить ящик вокруг стула, на котором сидела Флоринда. Когда они закончили, Флоринда оказалась замурованной в ящик, крышка которого имела решетку для вентиляции. Одна из его сторон была на петлях и служила дверью. Старик открыл дверь и помог Флоринде выйти оттуда. Он провел ее в дом и попросил помочь приготовить для нее лекарство, чтобы иметь его под рукой к тому времени, когда вернется знахарка.

Флоринда была поражена тем, как он работал. Он сделал отвар из растений с затхлым запахом и приготовил ведро горячей жидкости. Он предложил, чтобы она для удобства погрузила ногу в ведро и, если она пожелает, то ей лучше, может быть, выпить лекарство, которое он приготовил, прежде, чем оно потеряет свою силу. Флоринда повиновалась ему без всяких расспросов. Облегчение, которое она почувствовала, было значительным.

Затем старик выделил ей комнату и велел молодым людям поставить ящик внутрь комнаты. Он сказал ей, что пройдет несколько дней, прежде чем вернется знахарка, а тем временем ей следует тщательно выполнять оставленные ею инструкции.

Она согласилась с ним, и он вытащил список заданий. Туда входило очень много ходьбы, чтобы собирать лекарственные растения, необходимые для ее снадобья, и ее помощь в их практическом приготовлении.

Флоринда сказала, что провела 12 дней вместо 8, потому что ее слуги задерживались из-за проливных дождей. Только на 10-й день она обнаружила, что женщина никуда не уезжала и что старик фактически и был настоящим знахарем. Флоринда смеялась, описывая свое потрясение. Старик заманил ее в активное участие в лечении самой себя. Более того, под тем предлогом, что этого требует знахарка, он держал ее в ящике ежедневно по крайней мере 6 часов для того, чтобы выполнить особое задание, которое он называл «перепросмотром».

В этом месте своего рассказа Флоринда внимательно осмотрела меня и заключила, что мне достаточно и время уходить.

При нашей следующей встрече она объяснила, что старик был ее бенефактором и что она была первым сталкером, которого женщины из партии ее бенефактора нашли для нагваля Хуана Матуса, но тогда ничего этого ей не было известно. Хотя ее бенефактор сместил ей уровень сознания и открыл ей это, все было бесполезно. Она была выращена, чтобы быть красивой, и это создавало вокруг нее такой непроницаемый щит, что она не поддавалась перемене.

Ее бенефактор заключил, что ей нужно время. Он разработал план, чтобы вывести Селестино на поле битвы Флоринды. Он дал ей возможность увидеть в личности Селестино такие вещи, о которых она сама знала наверняка, но не имела мужества открыто посмотреть на них. У Селестино было сильное чувство собственности, относящееся ко всему, чем он владел. Среди его владений его богатство и Флоринда занимали очень высокие места. Его заставили проглотить свою Гордость, когда он попался в руки знахарки; из-за того, что знахарка была нужной, а Флоринда действительно поправлялась, он ждал времени, ждал той минуты, когда лечение будет закончено, чтобы отомстить. Флоринда сказала, что по словам ее бенефактора, в случае ее быстрого и полного выздоровления была опасность, что Селестино решит, поскольку он принимал все решения в доме, что Флоринде больше не нужно видеть своего лекаря. Ее бенефактор дал ей тогда особый настой, чтобы мазать им другую ногу. Настой был очень терпким и вызывал раздражение на коже, которое напоминало распространение болезни. Ее бенефактор посоветовал ей пользоваться раствором каждый раз, когда она захочет приехать вновь повидать его, даже если ей не надо будет никакого лечения. По словам Флоринды, на излечение потребовался год. За это время ее бенефактор познакомил ее с правилом и муштровал ее, словно солдата, в искусстве сталкинга. Он заставил ее применять принципы сталкинга ко всему, что она делала ежедневно, начиная с малого и вплоть до всего в ее жизни. За этот год ее бенефактор познакомил ее также с нагвалем Хуаном Матусом, которого она описала как очень умного и вдумчивого, но все еще самого ненадежного и ужасающего молодого человека, какого она когда-либо встречала.

Она сказала, что именно нагваль Хуан Матус помог ей бежать от Селестино. Он и Сильвио Мануэль контрабандой вывели ее из города через полицейские и военные кордоны. Селестино подал жалобу в суд из-за ее побега и, будучи влиятельным человеком, использовал все свои возможности для того, чтобы помешать ей покинуть его. Из-за этого ее бенефактор должен был переехать в другую часть мексики, а она должна была оставаться, спрятавшись в его доме, в течении нескольких лет. Такое положение устраивало Флоринду, поскольку она должна была выполнить задачу перепросмотра, а для этого она нуждалась в абсолютной тишине и одиночестве. Она объяснила, что пересмотр является основной силой сталкеров, так же как тело сновидения является силой сновидящих. Он состоит из пересмотра собственной жизни вплоть до самых незначительных деталей.

Ее бенефактор дал ей ящик как средство и символ, которое должно было помочь ей научиться концентрации, потому что ей пришлось сидеть там долгие годы, пока вся жизнь не прошла перед ее глазами, и в то же время это был символ узости границ нашей личности. Ее бенефактор сказал ей, что когда она закончит свой перепросмотр, она разломает ящик, символизируя этим, что она больше не связана ограничениями собственной личности.

Она сказала, что сталкеры пользуются ящиками или земляными гробами, чтобы закрываться в них, пока они вновь переживают, а не просто пересматривают каждый момент своей жизни. Причина, по которой сталкеры должны пересматривать свою жизнь таким подробным образом состоит в том, что дар орла человеку включает в себя его согласие принять вместо настоящего сознания суррогат, если этот суррогат будет совершенной копией.

Флоринда объяснила, что поскольку сознание является пищей орла, он может удовлетвориться в совершенстве выполненным пересмотром вместо сознания.

Затем Флоринда дала мне основу пересмотра. Она сказала, что первая стадия – это краткий учет всех случаев нашей жизни, которые явным образом подлежат пересмотру. Вторая стадия – это более полный пересмотр, который начинается систематически с точки, когда сталкер сел в ящик и теоретически может простираться вплоть до момента рождения. Она заверила меня, что совершенный пересмотр может изменить воина настолько же, если не больше, как и полный контроль над телом сновидения. В этом смысле как искусство сновидения, так и искусство сталкинга вели к одному и тому же концу – входу в третье внимание. Для воина важно, однако, знать и практиковать как то, так и другое. Она сказала, что женщинам требуются разные конфигурации светящегося тела, чтобы добиться мастерства в одном или в другом. Мужчины, с другой стороны, могут делать и то и другое довольно легко, но они никогда не способны достичь такого уровня мастерства, которого достигают женщины в каждом искусстве.

Флоринда объяснила, что ключевым моментом пересмотра было дыхание. Для нее дыхание было магическим, потому что это была функция, дающая жизнь. Она сказала, что пересматривать легко, если сможешь уменьшить область возбуждения вокруг тела. В этом и был смысл ящика. Затем дыхание будет выносить все более и более глубокие воспоминания. Теоретически сталкеры должны вспомнить каждое чувство, которое было у них в жизни, а этот процесс начинается у них с дыхания.

Она предупредила меня, что те вещи, которым она меня учит, являются лишь предварительными и что в другое время и в другой обстановке она обучит меня тонкостям. Она сказала, что ее бенефактор велел ей написать список тех событий, которые ей надо пережить. Он сказал ей, что процесс начинается с первоначального дыхания. Сталкер начинает с того, что его подбородок лежит на правом плече и по мере медленного вдоха он поворачивает голову по дуге в 180 град. Вдох заканчивается на левом плече. После того, как закончен вдох, голова возвращается обратно в расслабленное положение. Выдыхает сталкер, глядя прямо перед собой. Затем сталкинг берет событие, которое у него стоит первым по списку и остается с ним до тех пор, пока не будут учтены все чувства, затраченные в этом событии. Когда сталкер вспомнит все чувства, которые он испытал в том, что он вспоминает, он медленно вдыхает, двигая голову с правого плеча на левое. Смысл этого вдоха – восстановить энергию. Флоринда сказала, что светящееся тело постоянно создает паутиновидные нити, которые выходят из светящейся массы под действием разных эмоций, поэтому каждая ситуация взаимодействия или любая ситуация, где участвует чувство, потенциально опустошительна для светящегося тела. Вдыхая справа налево при воспоминании чувства, сталкер, используя магию дыхания, подбирает те нити, которые он оставил позади. За этим сразу следует выдох слева направо. При его помощи сталкер освобождается от тех нитей, которые оставили в нем другие светящиеся тела, участвовавшие в том событии, которое вспоминается.

Она сказала, что это обязательная предварительная ступень искусства сталкинга, через которую прошли все члены ее партии как через введение в более сложные упражнения этого искусства. Если сталкеры не прошли этой предварительной ступени, чтобы вернуть те нити, которые они оставили в мире, а в особенности чтобы выбросить нити, оставленные в них другими, нет никакой возможности практиковать контролируемую глупость, потому что эти чужие нити являются основой для безграничной возможности роста самосознания. Чтобы практиковать контролируемую глупость, поскольку это не является способом дурачить людей или чувствовать превосходство над ними, нужно быть способным смеяться над самим собой. Она сказала, что одним из результатов детального пересмотра является искренний смех при столкновении лицом к лицу с надоевшим повторением самовлюбленности, которая является сущностью всех человеческих взаимодействий.

Флоринда подчеркнула, что правило определило искусство сталкинга и искусство сновидения именно как виды искусства, поэтому они являются чем-то таким, что люди исполняют. Она сказала, что дающая жизнь природа дыхания является тем, что дает в то же время способность очищаться. Именно эта способность превращает пересмотр в практическое дело.

При нашей следующей встрече Флоринда подвела итог тому, что она назвала последними указаниями. Она сказала, что поскольку общее заключение нагваля Хуана Матуса и его воинов было то, что мне не придется иметь дело с миром повседневной жизни, они обучили меня искусству сновидения вместо искусства сталкинга. Она объяснила, что это заключение было радикально изменено и что они оказались в неудобном положении. У них больше нет времени обучить меня искусству сталкинга. Ей придется отстать, задержавшись на периферии третьего внимания для того, чтобы выполнить свою задачу позднее, когда я буду готов. С другой стороны, если я покину мир вместе с ними, эта обязанность будет с нее снята.

Флоринда сказала, что ее бенефактор считал три основные техники сталкинга – ящик, список событий для пересмотра и дыхание сталкера – пожалуй, самыми важными задачами, которые может выполнить воин. Он считал, что глубокий пересмотр является самым действенным средством, чтобы потерять человеческую форму. Поэтому сталкерам легче после пересмотра своей жизни использовать все неделания самого себя, такие, как стирание личной истории, потеря самомнения, ломка ритуалов и т.п.

Флоринда сказала, что ее бенефактор дал им всем пример того, о чем он говорил, сначала действуя, исходя из собственных предпосылок, а затем дав им разумные основания воина относительно своих поступков. В ее собственном случае он, будучи мастером искусства сталкинга, разыграл представление с ее болезнью и излечением, которое не только совпадало с путем воина, но было мастерским введением в 7 основных принципов искусства сталкинга. Сначала он затащил Флоринду на свое поле битвы, где она была в его руках; он заставил ее отбросить то, что не было существенным; он научил ее, как поставить ее жизнь на новый рубеж при помощи решения; он научил ее, как расслабиться; для того, чтобы помочь ей заново собрать свои ресурсы, он заставил ее войти в совершенно новое настроение оптимизма и уверенности в себе; он научил ее сжимать время; и наконец, он показал ей, что сталкер никогда не выставляет себя вперед. На Флоринду большое впечатление оказал последний принцип. По ее мнению, он сводил вместе все, что она хотела сказать мне в своих последних указаниях.

– Мой бенефактор был вождем, – сказала Флоринда, – и в то же время, глядя на него, никто бы этому не поверил. Он всегда выдвигал вперед кого-нибудь из своих женщин-воинов, в то время как сам свободно смешивался с пациентами, притворяясь одним из них или изображая дурака, который постоянно подметает сухие листья самодельной метлой.

Флоринда объяснила, что для того, чтобы применять седьмой принцип искусства сталкинга, необходимо применять остальные 6. Таким образом ее бенефактор всегда смотрел из-за кулис. Благодаря этому он мог избегать конфликтов или отражать их. Если имел место какой-нибудь нажим, он всегда был направлен не на него, а на его переднюю линию – на женщину-воина.

– Я надеюсь, теперь ты понял, – продолжала она, – что только мастер-сталкер может быть мастером контролируемой глупости. Она не означает дурачить людей. Это означает, как объяснял мой бенефактор, что воин применяет 7 основных принципов искусства сталкинга ко всему, что он делает, начиная с самых тривиальных поступков до ситуаций жизни и смерти. Применение этих принципов приводит к трем результатам. Первый тот, что сталкер выучивается никогда не принимать самого себя всерьез. Он выучивается смеяться над самим собой. Если он не боится быть дураком, он может одурачить другого. Второй тот, что сталкер выучивается иметь бесконечное терпение, он никогда не спешит, никогда не дрожит. И третий тот, что сталкер выучивается иметь бесконечные способности к импровизации.

Флоринда поднялась. Мы сидели, как обычно, в ее жилой комнате. Я немедленно заключил, что наш разговор окончен. Она сказала, что у нее есть еще одна тема, с которой она хочет меня познакомить прежде, чем попрощаться. Она провела меня на другую веранду ее дома. Я никогда раньше не был в этой части ее дома. Она мягко позвала кого-то и из комнаты вышла женщина. Сначала я не узнал ее. Женщина назвала меня по имени и только тут я сообразил, что это была донья Соледад. Ее перемена была потрясающей. Она стала намного моложе и сильнее. Флоринда сказала, что Соледад провела в ящике пересмотра 5 лет и что орел, приняв ее пересмотр вместо ее осознания, отпустил ее на свободу. Соледад подтвердила это движением головы. Флоринда резко прервала нашу встречу, сказав, что мне пора уходить, потому что у меня не осталось больше энергии.

После этого много раз бывая в доме Флоринды, я каждый раз видел ее лишь несколько секунд. Она сказала мне, что решила не учить меня больше, потому что мне выгоднее иметь дело только с доньей Соледад.

Мы с доньей Соледад встречались несколько раз, но то, что происходило между нами во время этих встреч, осталось чем-то абсолютно непонятным для меня. Каждый раз, когда мы были вместе, она усаживала меня у двери ее комнаты лицом на восток. Сама она садилась справа, касаясь меня. Затем мы останавливали вращение стены тумана и оставались оба в ее комнате лицом к югу.

Я уже научился с Гордой останавливать вращение стены. Донья Соледад, казалось, помогала мне понять другой аспект этой способности восприятия я правильно заметил с Гордой, что лишь какая-то часть останавливает стену, как-будто я внезапно делился надвое. Часть всего меня смотрела вперед и видела неподвижную стену справа, тогда как другая, более крупная часть более цельного меня, поворачивалась на 90o вправо и смотрела на стену. Каждый раз, когда мы с доньей Соледад останавливали стену, мы оставались смотреть на нее, но никогда не входили в пространство между параллельными линиями, как я делал множество раз с женщиной-нагваль и Гордой. Донья Соледад заставляла меня каждый раз вглядываться в туман, как если бы он был отражающим стеклом. Каждый раз я при этом испытывал крайне необычное нарушение ассоциаций. Это было так, как если бы несясь на головокружительной скорости, я мог видеть осколки ландшафта, формирующиеся в тумане, и внезапно оказывался в другой физической реальности. Это был горный район, каменистый и неприветливый. Там всегда была донья Соледад в компании с милой женщиной, которая громко смеялась мне.

Моя неспособность запомнить, что мы делали после этого момента, была еще более острой, чем моя неспособность помнить, что женщина-нагваль, Горда и я делали в районе между параллельными линиями. Казалось, что мы с доньей Соледад входили в другую область сознания, неизвестную мне. Я уже был в том состоянии, которое считал самым острым, однако было что-то еще более острое.

Этот аспект второго внимания, который донья Соледад, очевидно, показывала мне, был более сложным и недоступным, чем все, с чем я встречался до сих пор. Все, что я мог вспомнить, это чувство большого количества движений – физическое ощущение, подобное тому, когда пройдешь пешком несколько миль или вернешься с горной прогулки. У меня также была ясная телесная уверенность, хотя я и не мог сказать, почему, что донья Соледад, эта женщина и я обменивались словами, мыслями, чувствами, но я не мог вспомнить их.

После каждой встречи с доньей Соледад, Флоринда немедленно выпроваживала меня. Словами донья Соледад передавала минимальную часть информации. Мне показалось, что нахождение в состоянии такого повышенного сознания оказало на нее столь глубокое воздействие, что она едва могла говорить. Было что-то такое, что мы видели в этой горной местности, помимо той милой женщины, или что-то такое, что мы делали там вместе, что оставляло нас буквально бездыханными. Она не могла ничего вспомнить, хотя и пыталась.

Я попросил Флоринду разъяснить природу моих путешествий с доньей Соледад. Она сказала, что часть ее последних занятий состояла в том, чтобы заставить меня войти во второе внимание так, как это делают сталкеры, и что донья Соледад была более способна, чем она сама, вталкивать меня в пространство сталкеров.

На той встрече, которая должна была быть нашей последней, Флоринда, так же как она делала в начале наших занятий, ожидала меня в холле. Она взяла меня за руку и провела в жилую комнату. Мы сели. Она предупредила меня, чтобы я пока не пытался осмысливать свои путешествия с доньей Соледад. Она объяснила, что сталкеры в своей основе отличаются от сновидящих в том, как они используют мир вокруг себя, и что донья Соледад занималась тем, что пыталась помочь мне повернуть голову.

Когда дон Хуан описывал концепцию поворота головы воина для того, чтобы увидеть новое измерение, я понял это как метафору, под которой подразумевал изменение установки. Флоринда сказала, что описание верно, но это не метафора. Сталкеры действительно поворачивают головы, но делают это не для того, чтобы видеть новое направление, а для того, чтобы по-другому взглянуть на время. Сталкеры повернуты навстречу наступающему времени. Обычно мы смотрим на время, уходящее от нас. Только сталкеры могут менять направление и поворачиваться лицом к набегающему времени. Флоринда объяснила, что поворачивание головы не означает, что смотришь в будущее; это означает, что видишь время как нечто конкретное, хоть и непонятное, поэтому для меня было излишне пытаться обдумывать то, что мы делали с доньей Соледад. Все это будет иметь смысл, если я смогу воспринять целостность самого себя и буду иметь в таком случае энергию, необходимую для того, чтобы разрешить загадку. Флоринда сказала мне тоном человека, вручающего награду, что донья Соледад является сталкером экстра-класса; она назвала ее величайшей из всех них. Она сказала, что донья Соледад может пересекать параллельные линии в любое время. Более того, никто из воинов партии Хуана Матуса не был способен сделать то, что сделала она. Она благодаря своей безупречной технике сталкинга нашла свое параллельное существо.

Флоринда объяснила, что все, что я испытал с нагвалем Хуаном Матусом, или Сильвио Мануэлем, или Зулейкой, или Хенаро, было лишь мельчайшей долей второго внимания; то, что помогала испытать мне донья Соледад, было еще одной мельчайшей, но совсем другой долей. Донья Соледад не только заставила меня повернуться к набегающему времени, но она привела меня к своему параллельному существу. Флоринда определила существо как противовес, который имеют все живые твари благодаря тому факту, что они являются светящимися существами, наполненными необъяснимой энергией. Параллельное существо любой личности – это другая личность того же пола, которая тесно и нераздельно соединена с первой. Они существуют в мире в одно и то же время. Два параллельных существа являются как бы концами одной и той же палки. Воину почти невозможно найти свое параллельное существо, потому что в его жизни слишком много отвлекающих факторов и других первостепенных вещей, но тот, кто способен выполнить эту задачу, найдет в своем параллельном существе, как это сделала донья Соледад, бесконечный источник молодости и энергии.

Флоринда резко поднялась и отвела меня в комнату доньи Соледад. Возможно потому, что я знал, что это наша последняя встреча, я был охвачен странной тревогой. Донья Соледад улыбнулась мне, когда я сказал ей, что мне только что рассказала Флоринда. Она сказала с истинным, по-моему, смирением воина, что она не учит меня ничему, что все, что она надеялась сделать, так это показать мне свое параллельное существо, потому что именно туда она отступит, когда нагваль Хуан Матус и его воины покинут этот мир. Однако случилось что-то еще, что было вне ее внимания. Флоринда объяснила ей что мы увеличивали энергию друг друга, а это заставило нас встретить наступающее время не в малых дозах, как планировала для нас Флоринда, а невосприемлемыми глотками, как того хотела моя беспорядочная натура.

Результат нашей последней встречи был еще более ошеломляющий. Донья Соледад, ее параллельное существо и я оставались вместе в течение необычно долгого времени. Я видел каждую черту лица параллельного существа. Я чувствовал, что она пытается сказать мне, кто она такая. Она, казалось, тоже знала, что это наша последняя встреча. В ее глазах было всепобеждающее чувство слабости, затем сила, подобная ветру, унесла нас прочь во что-то такое, что не имело для меня значения.

Внезапно Флоринда помогла мне встать. Она взяла меня за руку и повела меня к двери. Донья Соледад пошла с нами. Флоринда сказала, что мне трудно придется, вспоминая все, что произошло, потому что я потакал своей рассудительности – состояние, которое может только ухудшиться, потому что они скоро уйдут и не останется никого, кто помог бы мне сместить уровни сознания. Она добавила, что мы с доньей Соледад еще встретимся опять в мире повседневной жизни. Тогда я повернулся к донье Соледад и попросил вывести меня из моего потворства себе. Я сказал ей, что если это ей не удастся, то пусть она убьет меня. Я не хочу жить в путах своей рассудительности.

– Неправильно так говорить, – сказала Флоринда. – мы – воины, а у воинов в уме только одна мысль – их свобода. Умереть и быть съеденным орлом – это не вызов. С другой стороны, проскочить мимо орла и стать свободным – исключительная доблесть.