"Неотразимая" - читать интересную книгу автора (Кауи Вера)

Глава 2

Касс разбирала телеграммы (только самые важные; она создала штаб по организации похорон из своих так называемых «девочек», чтобы справляться с полученными сотнями телеграмм, мешками писем, потоком присланных цветов — «на остров, где их полным-полно», фыркала она). Касс же имела дело с телеграммами от важных — в экономике или политике — или просто важных лиц. То же самое с телефонными звонками.

Разговаривая с теми, с кем нельзя было не разговаривать, она давала понять, не произнося этого, что мисс Темпест, тяжело переживая горе, не в состоянии взять трубку. Но больше всего она была занята звонками в Организацию. Чтобы не спали, мрачно думала она. Насколько она разбиралась в людях — а она разбиралась, — сейчас должна была начаться суматоха, появиться самые нелепые догадки относительно того, кто займет это место, эту огромную, расположенную в самом центре здания комнату, на двери которой висела табличка «Офис президента». На все предположения по этому поводу она бодро отвечала: «Я полностью с вами согласна», что, разумеется, было явной ложью.

По давно сложившемуся мнению, преемником умершего должен был стать исполнительный вице-президент, Роджер Кендрикс, и Касс не считала нужным это опровергать. Особенно самому Роджеру. Пусть думает, что хочет. Она-то знала, что этого не может быть. Но чего она не знала, хотя не сознавалась в этом, — кто станет следующим президентом Организации Темпеста.

Ричард никогда не говорил об этом.

И она следила, чтобы не было паники, чтобы все оставалось в равновесии, чтобы огромные шестерни Организации продолжали вращаться без помех. Телефонные звонки были стихией Касс, телефон служил ей третьей рукой, еще одним ухом, излюбленным орудием.

Она могла набрать номер и в течение пяти минут разнести собеседника в клочки. Что она проделывала с удовольствием. Она работала исполнительным секретарем Ричарда Темпеста, но на деле была гораздо большим — его тенью, его банком данных, его эмиссаром и наемным убийцей, его посланником и неизменным помощником.

Никто — даже сам Ричард, создавший Организацию, не знал о ней больше, чем Касс. Что было ее радостью и гордостью. И сейчас, когда она сидела в своем кабинете, справа от президентского офиса, утопая в сигаретном дыму, окруженная телефонами, по праву ощущая себя в самом центре событий, ее не могло не беспокоить, что с нею будет.

Тридцать лет Касс работала на этом поприще, помогая Ричарду Темпесту в создании чудовищной махины, которая все росла и росла, пока не заслонила солнце; огромная, богатейшая, могущественная настолько, что даже Касс, гордившаяся созданным, иногда вздрагивала. Но, разумеется, от радости. Ей нравилось быть равнодушной ко всему, кроме работы, «Железной девой Организации Темпеста», как писали о ней в «Тайме».

Она вырезала заметку и послала ее в Бостон. Конечно, никакого ответа не последовало.

Там, откуда Касс была родом, каждый скромно и с достоинством занимался делами в своей викторианской конторе в городе, и никто не устраивал, как Ричард Темпест, из офиса подобие Версаля на одном из тропических Багамских островов, и не перелетал, как он, из одной части земного шара в другую, посещая то заводы, то аукционы, то выступая в роли делегата. И всегда рядом с ним была Касс. Она была посвящена во все.

«Касс — мои глаза и уши», — говорил Ричард, будто бы все и так этого не знали (и не опасались Касс). Она знала все. Она могла сказать, кто занимается каучуковыми плантациями на Борнео или возглавляет отдел корреспонденции в Организации; она знала, кто какую плетет интригу, кто продвигается вверх по служебной лестнице и чья карьера уже пошла на спад. Ей кланялись, перед нею заискивали. Никто не мог попасть к Ричарду Темпесту иначе, как через нее, а те, кто пробовал, вскоре убеждались, что это невозможно. Касс была семьей. Она вытирала чужие носы и осушала слезы, одалживала деньги и хранила секреты. Она распекала и успокаивала, помогала и чинила препятствия. Что бы кому ни понадобилось, он прежде всего шел к Касс. Она ворчала, хмурилась, курила, выпуская клубы дыма в лицо пришедшему. И ей все это нравилось.

Харви вошел в насквозь прокуренную комнату, отчаянно пытаясь разогнать дым рукой, широкими шагами подошел к окну и распахнул его настежь. Касс была в своей стихии. При исполнении обязанностей. Она откинулась на спинку стула, сдвинула очки на лоб, седые волосы торчали во все стороны:

— Ну что? Могу я получить аудиенцию?

— Хелен пока не в состоянии видеться с кем бы то ни было, Касс. Но она просила передать тебе вот это…

Харви положил на заваленный стол перед Касс стопку тонких кремовых листков, исписанных рукою Хелен. Касс вернула очки на место, взяла листки, просмотрела их и возмущенно сказала:

— Боже! Я ведь всего-навсего исполнительный секретарь, но как только приходится возиться со всяким дерьмом, тут я сразу же председатель правления! — Она помахала листками перед его носом. — Телевидение! Репортеры! Киносъемочная группа! Что это, парад, что ли?

— Ты прекрасно знаешь, что Хелен хочет этого меньше всего. Это только возможные варианты.

— Прекрати, Харви! Все мы знаем, какие списки пишет Хелен! О небо! Кто подал ей идею пригласить на похороны телевидение?

— Думаю, что Дан, — ответил Харви без энтузиазма.

— Доверяйте ему больше! Ручаюсь, он сдерет комиссионные со своих приятелей на телевидении!

— Ну, островные похороны… — сказал Харви со значением.

— Да… зажженные факелы и мешанина из католицизма и вуду… это будет неплохим развлечением для всех!

— Ты достаточно долго живешь на острове, чтобы понимать и уважать наши обычаи.

В голосе Харви слышался холод. Касс вздохнула, потерла ладонью нос.

— Прости… Я всегда забываю, что ты тоже островитянин… но ты должен признать, что от многого отмахнулся.

— От острова невозможно отмахнуться.

Да, но можно сделать так, чтобы остров не был превыше всего, думала Касс. Кстати, это весьма странное место для создания многонационального конгломерата, но Ричард Темнеет был известен тем, что делал странные вещи, которые затем имели потрясающий успех и заставляли завистников скрежетать зубами. Но Харви был прав. Остров был для Темпестов чем-то особым; они превратили его в свое королевство. Это было место вне мира, каким-то образом изолированное от него, несмотря на телексы, радиотелефоны, специально проложенные частные линии связи, посадочную полосу.

Место, где высился дом-дворец. А похороны Ричарда.

Не в Англии, откуда Темпесты приехали сюда три с половиной столетия назад, не в Соединенных Штатах, стране, гражданином которой он, имея двойное гражданство, был тоже, стране, в которой Организация расцвела, как ни в одной другой. Нет, на этом крохотном островке в шестьдесят квадратных миль, с тремя сотнями человек населения, в часе лета от Майами и десяти минутах лета от Нассау… при этом в постоянной и прямой связи с любым заводом, учреждением или складом по всему миру, и весь мир сможет наблюдать похороны по телевизору. Чего же еще? — сардонически подумала Касс. Вряд ли можно было предположить, что Ричард Темпест тихо исчезнет с лица земли. Небу известно, он и не жил тихо…

— Итак, — пожала она плечами, — значит, это будут островные похороны.

— Дорогая Касс, если ты и Хелен Темпест не сможете, объединив усилия, создать зрелище, которого не сможет забыть никто из присутствующих, — считай, что я не Харви Уинстон Грэм.

— Ну конечно. Хелен будет предлагать, а делать все придется мне!

— Не строй из себя мученицу. — Харви был непреклонен. — Ты прекрасно знаешь, стоит тебе позвонить, у тебя будет столько помощников, сколько потребуется.

Его черные, как пуговицы, глаза встретились с ее васильковыми. Они были давними и добрыми друзьями, но в борьбе за первенство им иногда приходилось сталкиваться. Оба были «не своими», но Харви опережал Касс. Он родился на острове. Его семья работала на Темпестов с тех пор, как те прибыли на Багамы после американской революции. Касс, совершенно непристойная бостонка, как называл ее Дан, все еще, несмотря на свое тридцатилетнее пребывание здесь, не была островитянкой. Для этого надо здесь родиться.

— А теперь я должен вас покинуть, — сказал Харви.

— То есть как? — мгновенно взвилась Касс. Столько работы, а он куда-то исчезает…

— Я еду в Лондон, — объяснил Харви. — Мне звонили из банка. У них хранится завещание Ричарда.

Настала тишина. Касс обдумывала услышанное. Завещание. Банк. Лондон.

— Значит, не ты его составлял? — в ее голосе слышалось удивление.

— Нет. — И он продолжал, отвечая на непрозвучавший вопрос:

— Ричард сам. И оставил завещание у Ховарда Уотса до тех пор, пока оно… не понадобится.

Касс прикурила очередную сигарету от предыдущей, загасила в пепельнице окурок, напряженно размышляя.

— Почему же он сделал это сам? — удивлялась Касс. — Сам написал завещание, не сказав никому ни слова, и отдал его на хранение в банк.

— Запечатанным.

Их взгляды встретились снова.

— Что-то мне это не нравится, — произнесла наконец Касс.

— Не нам рассуждать, почему… — пожал плечами Харви.

— Наверное, причины были… можно побиться об заклад на последний доллар, что были. Он ничего не делал просто так.

— Именно поэтому я и еду. Чтобы выяснить.

Касс покачала головой.

— Неприятности… Я предчувствую…

— Как всегда, — сухо заметил Харви.

— И всегда оказываюсь права! Не знаю, откуда у меня берутся эти предчувствия, но я им верю! И сейчас тоже — нас ждет что-то неожиданное и неприятное, Харви… помяни мои слова.

— Да, родители не ошиблись, назвав тебя Кассандрой, — уколол ее Харви. — Ее предсказания тоже все сбывались…

Стук в дверь оповестил о новых телеграммах.

— Боже мой, — простонала Касс. Взгляд ее упал на лежавшую сверху. — Не может быть… только этого нам не хватало. — Она подала телеграмму Харви.

МАДАМ В ШОКОВОМ СОСТОЯНИИ ПОСЛЕ ВАШЕЙ ТЕЛЕГРАММЫ. ОНА В БОЛЬНИЦЕ. ЧТО ДЕЛАТЬ? ЯНА.

— Сидней… — Харви прикусил губу. — Это территория Роберта Арнолда. Он надежный человек. Позвони ему и попроси быстро выяснить; у Матти, может быть, что-то серьезное, а может быть, и нет… чем скорее мы будем знать, тем лучше; если мы без Матти устроим похороны Ричарда, она нас никогда не простит.

Касс уже держала в руке телефонную трубку. Живо обрисовав ситуацию, она отдавала распоряжения.

— Держите связь со мной… Если она сможет, пусть летит самолетом Организации вместе с остальными людьми из австралийского отделения; если нет — мы пришлем за ней специальный самолет, — но что бы с ней ни происходило, сообщайте мне немедленно, понятно? Хорошо… Я жду вашего звонка.

Харви слушал, чуть улыбаясь. Касс в своей стихии, отдает распоряжения. Он не чувствовал угрызений, что оставляет ее за командира. Она и так всегда командует.

Когда он ушел, Касс снова взялась за телеграммы, но вскоре услышала знакомый голос. А вот и мы, подумала она, и тут распахнулась дверь комнаты и торжественно появилась Марджери в сильно декольтированном и умопомрачительно дорогом платье. Простое черное платье с наброшенной сверху эффектной накидкой, шляпа с большими полями, затеняющими лицо. Глаза Марджери горели, излучая радость. Деликатность никогда не была ей свойственна.

Касс откинулась в кресле, снова сдвинула на лоб очки, брови ее приподнялись.

— Боже! — воскликнула она. — Ты в таком виде собралась на похороны — или куда-нибудь еще?

Ричарда Темпеста хоронили, по островной традиции, ночью; обычай возник больше полутора веков назад, когда во время эпидемии желтой лихорадки едва не погибло все население острова, умерших полагалось хоронить в ту же ночь. Необходимость превратилась в обычай.

Похороны Темпестов отличались торжественностью и пышностью. Прежде всего семья усопшего в сопровождении факельной процессии направлялась в фамильную церковь святого Иоанна Богослова, в пятистах ярдах от дома, выстроенную в 1820 году Джонатаном Темпестом. Там отслуживали краткий благодарственный молебен, поскольку на острове смерть воспринималась не столько как горе, сколько как праздник, и возносили благодарность за всю прожитую жизнь. Затем гроб помещали на утопающую в цветах тележку, и процессия двигалась к семейному кладбищу на склоне холма, где читали Библию и пели псалмы, после чего семью сопровождали в дом с факелами и пением.

Так было и с Ричардом Темпестом. Как только пробило девять, массивные двери Мальборо распахнулись, и появилась Хелен в сопровождении семьи и специально нанятых плакальщиц. Хелен, островитянка, шла, одетая, как одеваются на острове: длинная ситцевая юбка ярких цветов и снежно-белая блузка со складочками и вырезом под горло; все остальные женщины были одеты так же. В свете факелов процессия переливалась красками: белый, золотой, зеленый, фиолетовый; накидки на волосах женщин сияли белизною. Одежда мужчин состояла из белых брюк и разноцветных рубашек. Черный цвет отсутствовал.

С Марджери случилась истерика, когда она узнала, что Ричарда собираются хоронить по местным обычаям.

Ее тщательно выбранное платье никто не увидит! Но, поразмыслив, она решила, что и так произведет впечатление: островной наряд ей шили в Париже, юбка переливалась радугой, как бензиновое пятно на мокром асфальте, а блузку украшали валенсианские кружева. На Касс, как обычно, все сидело мешком; белейшая батистовая блузка подчеркивала юность и чистоту Ньевес.

Матти, прибывшая на остров накануне ночью, шагала, как зомби, в оцепенении, Яна помогла ей одеться, но языческая яркость наряда лишь подчеркивала боль и страдание, написанные на ее лице, придавала ей вид разряженного трупа. Пылающие волосы обрамляли бледное лицо, огромные фиалковые глаза были обведены темными кругами.

Дейвид, которого Дану удалось протрезвить ледяным душем, шел, пошатываясь, рядом с Хелен; Дан, безукоризненно элегантный, в очередном шедевре от Дживса и Хокса, шел с другой стороны. Харви следовал за ними. Харри вел под руку жену.

Процессия, подобно Красному морю, расступилась, пропустив в центр семью и приглашенных. Затем, по невидимому знаку, началось пение, и в свете факелов процессия тронулась вниз по холму, через сказочные сады Мальборо к маленькой церкви; языческое великолепие шествия и блеск факелов жадно запечатлевали телевизионные камеры.

Гроб был перенесен в церковь раньше, днем, и сейчас, когда процессия вошла внутрь, те, кто сидел у экранов своих телевизоров, в изумлении ахнули. В залитой светом церкви краски казались еще ярче, сиял белый цвет, сверкало серебро, алтарь горел позолотой, высокие белые свечи в серебряных подсвечниках курились возле великолепного «Благовещения» кисти Караваджо. У подножия алтарных ступеней стоял гроб, затянутый полотнищем флага; на флаге острова были цвета дома Темпестов — алый, синий и золотой — и их герб.

Гроб утопал в огромных букетах, связках, гирляндах гибискуса, олеандра, жасмина, роз, орхидей, лилий, жимолости.

Когда Хелен переступила порог, все запели любимый гимн Ричарда Темпеста: «Возблагодарим Господа нашего». Церковная служба длилась недолго, это была простая, но прекрасная благодарность за жизнь. Зазвучало пение; свечи горели ровным пламенем; те, кому не хватило места на скамьях, стояли в проходах между рядами и у стен; алтарь сиял золотом, краски переливались радугой.

Несколько островитян благоговейно вынесли гроб и поставили его на тележку, в которую вместо волов были впряжены несколько сильных юношей. Шествие вновь тронулось — в центре гроб, за которым шла Хелен и члены семьи, — спустилось ниже по извилистой дороге к старому кладбищу, и там вновь зазвучали молитвы, зазвучали прекрасные слова Библии короля Якова. И снова пение.

Последняя часть церемонии заставила тысячи зрителей вздрогнуть и уронить слезу. Когда все слова уже были произнесены, Хелен Темпест выступила вперед и встала в изножии гроба, развернув плечи, с поднятой головой, спокойным лицом (благодаря пригоршне валиума), а люди острова медленно проходили мимо нее и мимо гроба, почтительно поклонившись, прежде чем возложить к гробу, с которого уже убрали флаг, цветы.

Зрелище было необыкновенное. Стояла полная тишина. Под конец Хелен почти скрылась за выросшей у ее ног горой ярких, благоухающих тропических цветов.

Когда шествие готовилось отправиться в обратный путь, Матти не выдержала. С ужасным, полным отчаяния стоном она вырвалась из рук поддерживавших ее Дейвида и Дана и рухнула на кучу цветов, пытаясь продраться сквозь них к гробу, выкрикивая имя Ричарда, страшно, истерически рыдая и умоляя его не оставлять ее. Все репортеры направили на нее объективы камер.

Но когда Дейвид и Дан, после минутной растерянности, бросились, чтобы поднять и увести Матти, толпа оградила их, окружив кольцом, а когда народ расступился, ее уже не было видно.

И снова процессия в свете факелов вилась по холму, теперь уже по направлению к дому. Хелен поднялась по ступенькам, на верхней остановилась и обернулась, семья и плакальщицы окружали ее. В воздухе разносилось пение. Затем, как будто гигантская рука накрыла факелы — они погасли, осталась лишь темнота и свет звезд. Похороны Ричарда Темпеста закончились.