"Путешествие «Геоса»" - читать интересную книгу автора (Новиков Валентин Афанасьевич)

ЗОВ БЕЗДНЫ

Одэя ехала на велосипеде среди синих елей и обтянутых зеленым мхом скал. Океан бросал на пустынный берег свинцовые волны.

Вдали под всеми парусами шла яхта, накренившись под свежим ветром. Она то исчезала среди волн, то появлялась снова.

Из-за деревьев показался поселок. Веселые разноцветные домики рассыпались среди скал.

Четверо подростков развешивали на наклонных кольях длинный невод. Неподалеку от них работала другая группа подростков. Мальчики обтесывали блестящими топорами смолистые бревна и закатывали их на сруб.

Одэя подъехала к ним и соскочила с велосипеда.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровались мальчики.

– Здравствуйте, – удивленно ответила Одэя. – Что вы делаете?

– Баню.

– Что?

Мальчики переглянулись и рассмеялись.

– Вы не знаете, что такое баня?

– Нет. Впрочем, да. Скажите, где я могу найти Аэлу?

– А вот она.

Одэя подошла к девочке лет семи, собиравшей в мешок щепки.

Девочка оставила мешок и выпрямилась. На Одэю в упор смотрели прозрачные глаза.

– Аэла, – тихо, каким-то совсем другим, изменившимся голосом сказала Одэя и умолкла.

Девочка так же в упор удивленно смотрела на нее Но вот глаза ее вспыхнули. Она порывистым жестом переломила щепку.

– Моя девочка, – еще тише сказала Одэя.

Щепка выскользнула из пальцев Аэлы.

В начале века Марс был переведен на более близкую к солнцу орбиту и во время максимального сближения с Землей на него перебросили воду растопленных льдов Антарктики. Над южным полюсом зажглось атомное солнце. Проблема создания марсианской атмосферы была решена. Но подготовка планеты к заселению требовала огромного труда. Дети тех, кто работал на Марсе, годами не видели родителей.

К Одэе подошел широкоплечий мужчина в мокром черном плаще с откинутым капюшоном. Ветер трепал его густые рыжие волосы.

– Здравствуйте, – улыбнулся он. – Это ваш велосипед?

Одэя кивнула.

– Я тоже люблю этот спорт. Вернее, любил. Сейчас нет времени, да и велосипеда нет.

– Возьмите мой.

– Благодарю вас. У меня нет времени.

– Вижу. А ведь когда-то так жили люди… Все время у них уходило на добычу пищи, сооружение жилищ, починку одежды, борьбу с морозами…

– И океаном, – добавил рыжий. – Видели яхту? Это дети ушли в море.

– Но они могут не вернуться.

– Вернутся.

– Какая странная школа. И много таких?

– Вы как будто с другой планеты.

– Да, я с Марса. Начальник межпланетного биологического отряда.

– Вот как… Таких школ пока еще немного. Но они дали наилучшие результаты. До сих пор мы разнеживали детей на южных морях.

– А не кажется вам, что ваша система воспитания слишком сурова? Эта яхта, эти бревна, топоры, сети… Да и к чему все это в наше время, когда перед людьми стоят более серьезные и сложные задачи, чем приготовление пищи, забота о жилье. От этого людей давно избавили механизмы. Однако вы здесь преподаете детям именно это.

– Детские игры не исчезли, – перебил ее, улыбаясь, рыжий, – и никогда не исчезнут, как бы далеко ни ушло наше общество и как бы оно ни изменилось. Они всегда будут детьми, а не маленькими мудрыми старичками. Все, что вы здесь видите, – игра, очень здоровая, закаляющая волю и мускулы игра. Мы действительно изолируем детей, предоставляем их самим себе. Они получают первоначальные впечатления лишь от природы: океана, леса, гор и неба. Посмотрите, какие глаза у вашей дочери. Разве могут быть такие глаза у ребенка, если он растет среди бешеного движения, всяческой автоматики и сложности человеческих отношений?

– Как можно растить детей вне общества? Они же вырастут наивными, простодушными, как эти растения.

– А зачем в наш век быть человеку хитрым, если его никто не обманывает? Поймите, мы добиваемся только одного, чтобы взрослые были прекрасны, как дети. Чтобы их отношения были так же светлы и гармоничны… Однако зачем вы пришли?

– Я прилетела в отпуск. Всего на один месяц. А потом я снова улетаю с Земли. И хочу вас просить… Позвольте мне этот месяц провести с дочерью. Я думаю, не очень пострадает ваша педагогическая система, если мы с Аэлой побудем немного вместе.

– Я не инею ничего против…

Одэя порывисто полола учителю левую руку. Потом подняла лежавший в траве велосипед и сместила вправо укрепленную на раме белую стрелочку. Это значило, что велосипед свободен и теперь им мог воспользоваться любой прохожий.

Учитель чуть улыбнулся и, помахав Одэе рукой, зашагал прочь.

Они шли среди елей. Тихо шумела хвоя, пахло смолой и опавшими иглами. Звучно долбил кору красноголовый дятел.

Вышли к остановке электробуса. Вокруг небольшой платформы лежали замшелые валуны. На одном из них грелась на солнце пестрая ящерица. Тут же прогуливалась тонконогая дикая курочка.

– Куда мы поедем, мама? – спросила Аэла, не выпуская руку Одэи.

– Мы поедем отдыхать к океану, моя девочка.

На матовом щитке у самой трассы был укреплен кружок с набором цифр и значков.

Одэя не торопясь набрала номер маршрутного электробуса и устало облокотилась на перила.

Резкие короткие гудки высокого гона заставили ее вздрогнуть. Она вынула из кармана крошечный плоский прибор и, щелкнув кнопкой, сказала:

– Я слушаю. Что? – Глаза ее расширились, она торопливо положила прибор обратно в карман. Подошла к щитку. Резкими движениями набрала номер экспресса.

Спустя минуту к ним по глянцево блестящей вогнутой дороге бесшумно скользнул электроэкспресс, похожий на длинную сплющенную каплю. Разошелся борт.

Заключенный в полусферу робот-рулевой плавно пустил машину вперед.

Скорость нарастала так, что Аэла, прижатая к пологому сидению, не могла шевельнуться. Лес летел сплошной белесо-зеленой лентой, все быстрее бежала вправо стрелка спидометра, но вот электробус слабо дрогнул и с закладывающим уши звоном рванулся вперед. Аэла не чувствовала больше трепета машины. Электробус летел над дорогой на волне сжатого воздуха, как снаряд магнитной пушки.

– Что случилось, мама? – спросила Аэла.

– Внешняя обсерватория приняла сигналы из космоса.

Электроэкспресс летел на восток. На горизонте уже вырастали гигантские спирали зданий.

Машина плавно опустилась, пронеслась по безлюдным улицам и резко сбавила скорость у центрального здания города биологов.

– Четырнадцатый пояс, – сказала Одэя роботу.

Электромобиль закружил Аэлу, как на карусели, поднимаясь по спиральному въезду все выше и выше. Вращалось небо с облаками, медленно плыл назад и раздвигался вширь голубой горизонт.

Выйдя из электроэкспресса, Аэла осмотрела обширную панораму города. Дома и лаборатории внизу были густо оплетены зеленью. Сейчас, в начале мая, здесь цвели сады, и вверху над ухом девочки то и дело с сердитым жужжанием проносились, пчелы. Волнами накатывался тонкий аромат цветущих садов.

По обширной галерее они прошли в стеклянный вестибюль, вошли в зал с тонкими колоннами и прозрачным потолком.

Здесь уже собралось несколько человек. В центре группы стоял профессор Росс, широкий в плечах старик с крупной головой и густой седой гривой.

Одэя подошла к собравшимся.

– Материалы уже получены? – спросила она.

– Нет, – взглянул на нее Росс. – Мы, как всегда, в последнюю очередь.

– Но, профессор, согласитесь, записи сначала нужно расшифровать, – сказал высокий атлетического сложения ассистент. – А это никак не удается.

– Электронные анализаторы наших математиков примитивны, как каменные топоры, а сами они закоренелые тупицы! – выкрикнул Росс и принялся нервно ходить по залу.

– Я думаю, что радиосигналы направили к нам люди, похожие на нас, – сказала Одэя.

– А я думаю, что они представляют собой размазанную по камням плесень, – ответил Росс.

– Это бесплодный цинизм, профессор.

– Хорошо, ответьте мне на такой крайне простой вопрос. Человечество существует уже много десятков тысячелетий, однако к нам до сих пор не прилетал никто. Вы мне сейчас, конечно, подсунете избитый довод– удаленность солнечной системы от центра галактики. Но ведь автоматы должны были вести корабли ко всем звездам, на планетах которых предполагается жизнь. Вы скажете – совпадение, редкость. Но чужой корабль с механизмами мог вертеться вокруг Земли миллионы лет и ждать, когда появятся организованные радиосигналы. Создается впечатление, что космические парни или круглые дураки, или они действительно плесень, размазанная по камням, и считают, что в окрестностях нашего солнца им делать нечего.

– Плесень не полетит к звездам, – ответила Одэя.

– Плесени просто недостает мозга, – с улыбкой заметил ассистент.

– Не более, чем нам с вами, – молниеносно повернулся к нему профессор. – Если им недостает мозга, они его сделают, как мы. Нам явно его недостает. Мозг человека почти не изменился за последние двадцать тысячелетий. Того же можно ожидать и от двадцати последующих, да и сам человек, в сущности, не изменился, если не считать новых форм поведения, вызванных новыми общественными отношениями и появлением сложных машин. А разве цивилизация будет ждать, когда усовершенствуется наша черепная коробка? Нет, не будет. И что же происходит? Человеческий мозг остается таким же, как и тысячи лет назад, а мозг искусственный непрерывно совершенствуется…

– Пугаете вы нас что-то, профессор, – улыбнулся великан-ассистент. – Пугаете, что человек может создать что-то более совершенное, чем он сам. Я думаю, эго будет лишь новая победа человечества.

– Последняя победа. Или… как это говорилось – Пиррова победа.

– Последняя? Пусть. Зато она в то же время будет первой победой более совершенного существа, чем человек. Разве вы можете определенно утверждать, что сами возникли в процессе эволюции, а не созданы другим разумным существом? И в конце концов эволюция разума не имеет ничего общего с эволюцией естественного отбора.

– Один американец коллекционировал человеческие хвосты, – сказал Росс. – Это было очень давно. Тогда еще существовали эти…

– Деньги, – подсказала Одэя.

– Да-да, деньги. Так вот, люди за деньги тогда давали обрубать себе хвосты, если у них, разумеется, имелись эти редчайшие рудименты. Попробуй сейчас достань человеческий хвост. Кто тебе его продаст…

– Да, но с другой стороны есть рудименты совсем иного свойства, – например, биологическая радиосвязь. Вот я сейчас мысленно окликну эту девочку…

Аэла, стоявшая возле матери, обернулась к высокому ассистенту.

– Ты меня звал? – спросила она.

Все удивленно переглянулись.

– Да, но выслушайте меня до конца, – сказал профессор. – Представьте, что вы создали питательную среду для искусственного мозга.

– Искусственный мозг – бред, – ответил молчавший до сих пор астроботаник Воробьев.

– Да? – с издевательской усмешкой взглянул на него Росс. – Мы вплотную подошли к разработке этой проблемы. Счетные машины и электронные анализаторы уже захлебываются от непосильных задач. А че­ловек на них с каждым днем валит все больше и больше. Скоро биомозг нам будет более необходим, чем наш собственный.

Все рассмеялись.

– Вы не догадываетесь, почему я вас так поспешно вызвал? – не глядя на Одэю спросил профессор.

Одэя внимательно посмотрела на него.

– Может быть, с моей стороны это бестактно, но, я думаю, вы меня поймете…

Одэя продолжала молча пристально смотреть на него. Встретив этот прямой испытующий взгляд, Росс на минуту замялся, затем торопливо закончил:

– Вы единственная, кому Чарли Колин не сможет отказать ни в чем… Его чувства к вам…

– Не продолжайте, профессор. Прошу вас. – Лицо Одэи вспыхнуло. Рыжий ассистент профессора смущенно отвернулся, а Воробьев принялся сосредоточенно ковырять носком туфли пол.

Вычислительный центр и город математиков находился на берегу океана в Южной Америке. Вдоль улиц тянулись заросли тропических растений, в ветвях прыгали обезьяны. Эти животные в своем развитии за истекшие тысячелетия не продвинулись вперед ни на волос.

В реке купались дети. Отчаянно горланили, носились нагишом по песку, в фонтанах брызг вбегали в воду.

Езда по городу математиков была запрещена для всех видов транспорта. Город состоял из легких деревянных домиков с просторными террасами и яркими крышами. Больших зданий здесь не было. Пройти его из конца в конец можно было за двадцать минут. И лишь на окраине у самого берега поднимались сияющие стеклом и сталью горы корпусов вычислительного центра планеты. И то, что было над землей, являлось лишь ничтожной частью электронного анализатора, скрытого глубоко под землей. Это было то самое примитивное, как доисторический каменный топор, сооружение, которое поносил профессор Росс.

– Мама, посмотри, петушок? – закричала Аэла, со смехом показывая на конек крыши столовой. Там действительно был укреплен пестрый пластмассовый петушок, он вертелся во все стороны под легким дыханием океана. Это было единственное, что привлекло здесь внимание Аэлы.

Математик Чарли Колин просматривал прозрачную пленку, испещренную всевозможными дырочками. Он не заметил, как вошла Одэя, не ответил на приветствие.

– Чарли! Что с вами! Очнитесь!

Математик поднял серое от усталости лицо с красными воспаленными глазами, увидел Одэю.

Он весь преобразился. Засуетился, достал из шкафа бутылку с искрящейся фруктовой водой.

Чарли было всего тридцать лет, но в его коротко остриженных волосах сверкала седина, над переносьем ветвились беспорядочные морщины.

– Чарли, посмотрите, какой у вас вид!

Математик поправил отложной воротник белой рубашки, пригладил ладонью волосы.

– Нет же, у вас очень усталый вид. За вами, вероятно, вовсе не следят врачи.

– Да-да. Сейчас много работы.

– Сейчас понятно. А раньше?

– Раньше тоже. Мне приходится работать сверх положенного времени. Мне повезло… Это помогает мне не думать о вас. Но не всегда. Часто вижу ваше лицо среди цифр и шифров этих проклятых машин. Как все же они несовершенны, как ограниченны их возможности. Особенно сильно мы почувствовали это сейчас, анализируя радиосигналы из космоса.

– Что-нибудь уже известно?

– Очень мало. Машины перегружены…

Внезапно замигали сигнальные лампы, зазвучали короткие тревожные гудки.

Одэя огляделась – Аэлы в комнате не было. Она не заметила, когда девочка вышла.

Чарли бросился к щиту управления, включил мик­рофон. Напряженно прозвучала его короткая отрывистая команда:

– Главная централь! Немедленно прекратите подачу энергии!

– Вы хотите выключить мозг планеты? – послышался чей-то хриплый от волнения голос.

– Выполняйте, черт побери! – побледнев от ярости, закричал Чарли.

В то же мгновение все лампы погасли, воцарилась полная тишина. Чарли и Одэя бросились искать Аэлу.

Взрослые не обращали на девочку внимания, и она вышла на прозрачный, висящий над густой зеленью балкон. У перил играл пестрый котенок. Он жмурился от яркого солнца, подпрыгивал, ловил собственный хвост. Аэла взяла котенка на руки и вошла с ним через открытую дверь в огромный зал. Вокруг мерцали короткими вспышками бесконечные панели анализа-тора.

Аэлу заинтересовали маленькие автоматы, проворно сновавшие среди движущихся частей и мелодично поющих моторов в машинном отделении. Автоматы поминутно выверяли режим работы механизмов, что-то чистили, смазывали.

Внизу, под движущимися цилиндрами сновала взад и вперед маленькая щеточка. Котенок вырвался из рук Аэлы и бросился к щеточке, но маленький автомат с быстротою молнии перехватил его. Котенок принялся отчаянно царапать задними ногами твердую пластмассу рук автомата. Он злобно фыркал и вырывался.

Аэла подбежала, выхватила котенка. Автомат послушно отдал его. Но котенок царапнул руку девочки, вырвался, бросился наутек куда-то вниз под части работающей машины. Его немедленно перехватил второй автомат.

Аэла снова отняла котенка и сказала:

– Зачем ты его трогаешь? Это мой котенок.

Автомат был такого же роста, как Аэла. Он тупо глядел на нее и повторял:

– Это инородное тело.

– Это не тело, это котенок. А ты кто такой?

– С-72…

– Ну и имя!

Из машинного зала Аэла вошла в сводчатое помещение, где было одно из программных устройств. Ввиду перегрузки машины тут никто не работал.

Аэла подошла к клавиатуре, держа в одной руке котенка, другой нажала красную кнопку.

Тотчас донесся ясный металлический голос:

– Готовность.

– Ты кто? – спросила Аэла.

– Электрический мозг.

– Ты можешь придумать сказку?

– Да.

– Ну-ка, придумай.

Не ведая того, Аэла задала мозгу задачу огромной сложности. То, что было легко для человека, оказалось крайне тяжело для машины.

Аэла подошла к пульту распределения энергии и не заметила, как пересекла электронный луч и замкнула электрическую цепь. Машина начала подавать в главный сектор сигналы тревоги.

Чарли, как ветер, влетел в зал и, увидев у программного устройства Аэлу, всплеснул руками.

– Как ты меня напугала, детка!

Он торопливо сказал в микрофон:

– Энергия!

Снова вспыхнули сигнальные лампы.

Они возвратились в главное управление анализатора.

Принятые из космоса радиосигналы не поддавались кибернетической машине. Попытки установить их последовательность также ни к чему не привели.

Не слышалось ни единого звука. Только какой-то шорох да тихий скрежет иногда прерывали плавное движение ленты.

Аэла сидела в легком качающемся кресле и, щуря глаза, прислушивалась не к шорохам ленты, а к приглушенному шуму океана. Океан начинался за окном и стеной уходил в дневное небо, терялся и тускнел в его невыносимом блеске.

Одэя стояла у окна и прислушивалась к монотонному пению приборов.

Чарли поглядывал на нее запавшими глазами.

– Никакой системы, – нетерпеливо сказала Одэя. – Зачем все это, если сигналы невозможно разобрать? Для кого собственно они посылали их?

– Скорее всего сигналы предназначались для того, кто первым примет их. В сигналах мы действительно не находим системы, но это не значит, что ее нет. У них какой-то свой язык, который трудно понять. Но мы могли бы, не зная его, понять друг друга на элементарном математическом языке.

Он подошел к окну и стал рядом с Одэей. Долго смотрел в пустынную даль Тихого океана. Волны плескались у берега, разбрасывая брызги. Вдоль побережья бежали светло-голубые электробусы. Над водой скользил силуэт крылатого океанского лайнера.

– Мне кажется, что-то тревожное есть в этих сигналах из космоса, – вдруг сказал Чарли. – Странно, но я что-то чувствую.

Одэя быстро взглянула на него.

– Но, может быть, они потерпели катастрофу и зовут на помощь. – Кстати, какие у них координаты?

– Это в направлении созвездия Лебедя. Нас от них отделяет сто световых лет.

– Вы исключаете возможность катастрофы?

Математик пожал плечами.

– Кто знает. Я не уверен, мне, судя по этим сигналам, кажется, что уровень их цивилизации весьма близок к нашему.

– Но ведь здесь просто ничего нет, пустая лента…

– Здесь что-то есть.

Аэла слушала молча и смотрела через окно в ровную лучезарную пустоту неба.

И вдруг Аэла сказала:

– Три, какое-то слово, потом два, четыре, опять это же слово, потом три…

– Что-что? – повернулся к ней математик.

– Я не знаю, – ответила Аэла.

Математик бросился к аппарату,

– Невероятно, – прошептал он.

Снова зашуршала пленка.

– Один, – сказала Аэла, – теперь другое слово и два. Три, опять такое же слово и четыре…

Одэя словно в каком-то оцепенении некоторое время смотрела на дочь.

– Ты что-то слышишь? – спросила она.

Аэла кивнула и погладила котенка.

– А теперь что? – спросил математик, включая аппарат.

– Два, еще какое-то слово и опять два.

Математик ударил себя ладонью в лоб и закричал:

– Биологическая радиосвязь? Я же чувствовал, что на меня как-то странно действует этот шорох. Вот почему машина не могла найти никакой последовательности в сигналах.

– Хорошо, но как расшифровать слова, которые слышит Аэла?

– Это совсем просто. Смотрите. – Математик взял лист бумаги и написал:

3…..2; 4…3

Такие цифры слышала Аэла, и между ними повторялось одно и то же слово. И в данном случае слово может быть только одно – “меньше”. Смотрите. Од быстро написал:

3lt;2; 4lt;3

Во втором случае она слышала вот что:

1gt;2; 2gt;3

– Один больше двух, два больше трех.

В третьем случае 2… 2. Между этими цифрами может быть только одно слово – “равно”. Машина над этими сигналами могла бы биться тысячу лет и не установила бы никакой последовательности, тогда как разгадать их может даже ребенок, обладающий телепатической одаренностью.

Центральное здание Международной федерации астронавтики было окружено необыкновенным садом. Здесь культивировались растения, привезенные астронавтами с других планет. Всякий, кто шел по дорожкам этого сада, безлюдного, странного, невольно уносился мыслью к тем мирам, откуда пришли побеги невиданной флоры.

Архитектура здания федерации была также непривычна для глаз – на прозрачных опорах, над ярусами ступеней покоилась вытянутая кровля из многослойной пластмассы. С широкого перепада рвался вверх, нависая над фронтоном, тонкий, как игла, серебристый планетолет.

Круглый зал Совета был погружен во тьму. Только перед каждым сидящим в кресле слабо светились узкие щиты с кнопками и крошечными телеэкранами для вызова справочных станций и библиотек.

Выступающие не вставали. Они включали передатчик и говорили с места.

Центральный экран передавал каждый их жест, каждое слово. Это сокращало драгоценное время работы.

Экран погас. В глубокой тишине послышалось металлическое шуршание, невнятный скрежет, затем слова:

“…антивещества на уничтожение разума… координаты девяносто второго… погибших”.

Все подались вперед и с затаенным дыханием вслушивались в слова из бездны.

Еще некоторое время слышался слабый шорох, затем все стихло. Было ясно, что это случайная запись, обрывки каких-то фраз.

Вспыхнул экран, появилось узкое лицо Чарли. Он находился в Америке, в вычислительном центре.

– Все это очень приблизительно, – сказал он. – Что-то мешало им вести передачу.

Экран погас, снова послышался тихий шорох. Шорох сменился беспорядочным набором звуков, затем звуки отсеялись и прозвучали слова:

“В четыреста циклов ушло шестьдесят кораблей. Вернулось девять. В трех первых звездных поясах следов высшей жизни не обнаружено. С-12/44 средняя, царство пожирателей. Гигантские земноводные. Море кишит жизнью”.

Некоторое время в зале царило молчание, потом прозвучали странные слова: “Остался один. Невыразимая тоска. Пять тысячелетий никто не мог оказать помощи нашей планете”.

Звуки оборвались, снова появилось усталое лицо Чарли.

– Вот все, – сказал он. – Поясняю текст. Цикл равен приблизительно 11 земным годам. С-12/44 наименование желтой звезды класса С.

На экране появилось знакомое всей планете лицо Изрытое темными морщинами, пересеченное наискось глубоким шрамом, оно притягивало какой-то необъяснимой силой.

Это был звездный капитан Горин.

Весь зал замер.

– Сигналы, принятые нами из космоса, – сказал он, – по необъяснимой причине разрозненны. И едва ли нам когда-нибудь удастся связать обрывки фраз. Этот тихий скрежет бездны оставляет предчувствие какой-то опасности. Создавшиеся обстоятельства вынуждают нас направить звездолет-астероид не к Тау Кита, а в созвездия Лебедя в столетний путь.

– Мы не изучили еще межзвездной среды, чтобы направлять корабль в бездну, – возразил президент. – Трудно сказать, какие неожиданности ждут нас в пути. Переходя через скопления космической пыли, “Геос” может потерять начальную скорость и израсходовать на вторичный разгон основной запас антипротонов. Кроме того в пути он не сможет заменить источенный встречными частицами астероид.

– Астероид – космическая крепость, – ответил Горин. – Он обладает тысячекратным запасом прочности. Антивещество можно взять на Периосе. У меня вызывает опасение другое: автоматы могут ошибиться в решении ряда проблем космической навигации и увести корабль в бесконечность или вызвать катастрофу.

С места встал профессор кибернетики Гайденбург. Он повернул к Горину массивную голову и сказал:

– Такая опасность не исчезнет, даже если за работой электронного мозга корабля будут следить люди. Наблюдения за различиями между мертвой и живой материей дают нам основание предоставить машинам решение проблем космической навигации.

– Откуда у вас такая уверенность? – спросила у него Одэя. – Экспериментальный звездолет “Сириус” исчез у светового порога. И ваши роботы ничего не сообщили о характере катастрофы.

– Мало ли погибало людей, которые не успевали ничего сообщить, – улыбнулся Гайденбург, – “Сириус” погиб пятьдесят лет назад. За это время много воды утекло. И мои роботы не имеют ничего общего с теми, что были пятьдесят лет назад. Вы долго находились вдали от Земли и многого не знаете. Я давно хотел пригласить вас в порт воздушных испытателей. Вам многое станет ясным…

Одэя и Аэла прибыли в порт воздушных испытателей, когда уже началась проба скоростных машин.

Через множество пневматических дверей они вошли в зал причудливых очертаний, поражавший ассимметрией. Все было здесь серого тона. Только сияли разноцветные панели, непрерывно мигали, пульсировали сигнальные лампы, загорались и гасли шкалы и дуги.

Посередине зала был огромный дымчато-серый эк­ран. Перед экраном сидел профессор Гайденбург.

– Капитан Андэвейн испытывает новый двигатель, – сказал он и сдвинул густые брови. – Я был против испытания. Это неоправданный риск.

Андэвейн сидел за штурвалом острого, точно игла ионолета с ярко-красными короткими крыльями, похожими на оперение древней стрелы.

Аэла смотрела на матово-серую машину в окно.

– Внимание! – повысил голос профессор, и его пальцы нервно заплясали на пластмассовой плите. – Старт!

Замелькали, быстро чередуясь, сигнальные огни, и матово-серая машина рванулась вперед. В следующий миг она уже исчезла в слепящей синеве неба. Андэвейн с места повел машину на взлет.

Аэла подошла к экрану.

Сияющая стрела в одно мгновение пронзила облака, пробила атмосферу и вошла в первый вираж с такой молниеносной быстротой, что на миг потерялась из вида.

– Станция наведения! – закричал профессор.

Игла снова понеслась по экрану. Снова пронзила атмосферу и почти слилась с трепещущей мглой горизонта, взмыла вверх, непрерывно наращивая скорость. Описала крутую петлю и прямо ринулась вниз. Одэя с тревогой взглянула на профессора. Его большой рот был плотно сжат, глаза напряженно прищурены.

Серебряная игла врезалась в тусклую колеблющуюся пелену атмосферы, вспыхнула, как метеор.

Одэя почувствовала, что пальцы ее рук стали влажными.

– Горит! – испуганно вскрикнула она.

– Андэвейн, вы превысили допустимую скорость! – закричал профессор. – Ионолет горит.

– Вижу, – донесся спокойный голос пилота. – Машина потеряла управление.

Одэя схватилась руками за горло.

– Иду в плотные слои атмосферы, – послышался гаснущий в треске, но по-прежнему спокойный голос пилота. – Броня выдержит.

Горящая точка у поверхности непроницаемой сферической массы Земли изменила направление полета, отклонилась вправо, пошла по касательной.

– Пятидесятикратная перегрузка, – тихо сказала Одэя.

– Через три минуты ионолет совершит посадку, – закончил профессор.

Аэла снова подошла к окну. Ионолет, как призрак, промчался над ней и исчез. Снова появился на горизонте, слился с блестящим покрытием поля, побежал прямо на Аэлу и замер.

С ужасом и восхищением смотрела Одэя на сизую в полосах окалин броню.

Открылся люк, и на землю спрыгнул пилот.

Андэвейн вошел и снял с головы шлем. Он был высок, строен и широк в плечах. Белокурые волосы крупными кольцами спадали на чистый высокий лоб. Черты лица были идеально правильны и поражали отточенным совершенством.

– Познакомьтесь, капитан Андэвейн, – сказал профессор.

Одэя встала, подошла к Андэвейну, протянула руку. И вдруг отдернула ее и отпрянула. Перед ней стоял не человек.

Беззвучно смеялся профессор, щуря черные глаза.

Андэвейн был робот. Универсальный автомат с электронным мозгом, внешне ничем не отличавшийся от человека. Только глаза его никогда не меняли выражения и не мигали, и лицо было неподвижно.

– Что вы можете сказать о новой машине? – спросил у робота профессор.

– Удовлетворительной оценки заслуживает только двигатель, – ровным, лишенным всякого выражения голосом ответил Андэвейн.

– Как прошло испытание?

– Станция наведения несколько раз давала неправильную ориентировку в пространстве.

– Как вы к этому относитесь?

– Нужно проверить механизмы станции.

– Идите. Лаборатория 12–7–4.

Робот вышел.

– Да, я еще не добился внешнего сходства, – с досадой сказал профессор.

– Зачем вам это нужно? – тихо спросила Одэя. – Его сходство с человеком ужасно.

– Внешне робот должен быть подобен человеку, – спокойно ответил профессор. – Иначе это будет неудобно. Управление звездного корабля рассчитано в конечном счете на человека. Кроме того это необходимо, чтобы предусмотреть все для звездоплавателей” Вначале роботы будут гонять “Геос” у светового порога, и лишь потом на нем полетит человек.

Одэя и Аэла вышли на поле порта испытателей.

– Никогда не будь астронавтом, Аэла, – сказала вдруг Одэя. – Ведь ты не хочешь быть астронавтом? Там, – показала она в небо, – я всегда думала только о Земле. Когда под твоими железными подошвами из месяца в месяц, из года в год лязгает магнитный пол, хочешь только травы, мерещится запах мяты и полыни. А степной ветер… Скажи, кем ты хочешь быть, моя девочка?

Аэла не ответила.

Одэя посмотрела в глаза дочери. Косой полет ее бровей был дик и бесстрашен. Одэя поняла, что означает молчание Аэлы, – поняла, что ее дочь будет ас­тронавтом.

В ста миллионах километров от Земли в глубоком межзвездном мраке вспыхивали ослепительные полосы мощных электрических разрядов. Это восстанавливалась на выступе астероида поврежденная метеоритом спиральная башня. Прожекторы планетолета были направлены внутрь астероида. Там копошились в тяжелых скафандрах люди.

Заканчивалась десятилетняя работа по подготовке корабля к плаванию. Наклонный пульт его был усеян удручающим количеством приборов. Только годы напряженной работы крупнейших земных ученых могли связать в единый организм механизмы, бесчисленные кривые на шкалах, язык мерцающих циферблатов. Ученые уже несколько лет не покидали корабля.

Едва один планетолет уходил от астероида, как прибывал другой. Ни на час не прекращалась работа.

Во время установки спиральной башни по плечу капитана чиркнула голубая молния. Горин покачнулся на узкой арке над звездной пропастью И в то же мгновение рука Гайденбурга тяжелым ударом опустилась на его пробитый метеоритом скафандр.

Когда Одэя, биолог и врач экспедиции, обследовала рану на плече капитана и пробоину в скафандре, она с удивлением посмотрела на застывшего в напряженной позе Гайденбурга. Он стоял, точно глыба базальта, сдвинув рыжие лохматые брови под широким лбом. Глаза его были полны страха.

– Метеорит едва задел мышцу, – сказала Одэя.

Глаза Гайденбурга наполнились неудержимым ли­кованием.

– Но, – продолжала Одэя, – вы едва не убили капитана. Посмотрите, какую вмятину вы оставили в броне скафандра, когда закрыли пробоину. У вас первобытная сила.

После происшедшего команда собралась в каюте звездолета.

Горин с повязкой на плече сидел в кресле и, с усмешкой поглядывая на волосатые тяжелые руки Гайденбурга, говорил:

– Мы сейчас так же далеки от разгадки тайны сигналов из космоса, как и десять лет назад, когда их приняли.

– Приближение какой-то катастрофы заставило их послать в космос эти сигналы, – сказал Чарли Колин. Математик сидел у пульта электронного мозга, вытянув длинные ноги и явно наслаждаясь минутным отдыхом и беседой.

– Что, например, могло бы угрожать нашей планете? Пожалуй, ничего… – заметила Одэя. – Мы безгранично сильны.

Горин промолчал. Ответил за него Чарли Колин:

– Чрезмерное накопление одного качества может привести к катастрофе или в лучшем случае тупику. Успехи разума столь грандиозны, столь стремительно нарастают темпы прогресса, что становится тревожно за грядущее. Как иначе объяснить странные слова, дошедшие до нас: “Антивещества на уничтожение разума”?

– Значит, вы так объясняете их катастрофу? – спросил Горин.

– Да, примерно. Нападение извне я исключаю. А вы?

– Я ничего не объясняю и ничего не исключаю, – ответил капитан.

– Ваши опасения, Чарли, смешны, – сказала математику Одэя. – Мозг уже сейчас часть своих функций передает машинам. Биология на подступах к решению проблемы создания биомозга.

– А вы, биологи, в состоянии сказать, что будет, если человек свое главное оружие – мысль передаст биомозгу? – с улыбкой глядя в темные глаза Одэи заметил математик.

Одэя резко сунула руки в карманы мягкой серебристой блузы.

– Разве вы потеряли что-то из ваших индивидуальных качеств от того, что по вашим программам работают электронно-счетные анализаторы федерации? То, что человек поручил машинам тяжелый физический труд, не повело к физическому вырождению. Напротив, человек стал совершеннее.

– Да, за счет умственной деятельности.

– Биомозг не отнимет у человека способности мыслить. Создание биомозга действительно приведет к скачку. Но не назад, как полагаете вы, а далеко впе­ред. Оглянитесь, как изменился человек, избавившись от изнуряющего физического труда, от повседневных забот, однообразных и бесплодных, истощавших его умственно и духовно. Создание биомозга – универсальной мыслительной машины – откроет такие горизонты развития разума, о каких мы сейчас не смеем и мечтать.

Наступило молчание.

Капитан в упор, не отрываясь, смотрел на математика.

– Послушайте, что было со мной перед отлетом, – сказал Чарли. – Для мелких поручений федерация приставила ко мне робота У-2. Он бегал за мной везде, как собака. Однажды я зашел в буфет и заказал пива. Смотрю – мой У-2 тоже подходит к стойке и заказывает кружку машинного масла.

– Что-что? – переспросил Гайденбург.

– Заказал, облокотился на стойку точь-в-точь, как я, и отхлебнул полкружки масла. Я жду. Роботам не разрешается заговаривать с людьми. А тут вдруг мой У-2 заговорил: “Профессор, – сказал он, – а ты знаешь, сколько будет дважды два?” “Четыре”, – ответил я, чтобы отвязаться от него. – “Правильно! – воскликнул он. – Вот видишь, мы и нашли с тобой общий язык. А ведь говорят, будто с машинами нельзя найти общего языка”.

– Что? – переспросил капитан. – Чарли, вы решили нас развлечь?

– Честное слово, во всей этой истории нет ни крупицы вымысла. – “Для чего ты его заказал? – спросил я У-2, показав на его кружку с машинным маслом: – Тебя же заправили всем необходимым в соответствующих соотношениях”. – “Но ты ведь искусственно ускоряешь работу своего сердца вот этим”, – показал он на мое пиво. “Ну и что?” – осторожно спросил я. “На меня дополнительная смазка действует примерно так же”. – “Ты в этом уверен?” – спросил я.

Капитан рассмеялся.

– Будет вам, Чарли.

Математик пожал плечами.

– Если электронные машины способны на подобные выходки, то чего можно ждать от биомозга? – пробормотал он.

Все замолчали.

– Завтра мы летим на Землю, – сказал Гайденбург. Он оглядел всех и еще раз повторил: – На Землю. Почему вы молчите?

Ему снова никто ничего не ответил. И только Чарли тихо сказал:

– На Землю… В последний саз.

Десять лет готовила Земля к звездному рейсу “Геос”. Десять лет пролетели для Аэлы, как какой-то легкий воздушный звук, как тревожный лесной шум. Она закончила школу пилотов-межпланетников и теперь, в восемнадцать лет, получила право водить в пределах солнечной системы атомные ракеты.

Реяли звуки и качались провода. Сквозь ветви прорывались клочья синевы. Аэла сидела на террасе северного дворца отдыха, нависшей над скалами и мо­рем. Пол террасы был прозрачен. Внизу, точно в кузнице циклопов, в темных расщелинах бесновались свинцово-тяжелые валы. А небо было радостно-голу­бым. Террасу оплетали заросли цветущих северных лиан.

Только что над скалами и морем прошел воздушный вагончик на роликах по тонким проводам. И провода то поднимались, то опадали, точно струны.

Сейчас был май – мягкий, светлый, радостный ме­сяц. Провода качались как раз на уровне глаз Аэлы, и ей казалось, что провода на месте, а качается она сама, листва и все остальное. Синева текла, прозрачная и прохладная.

Где-то вверху возник гулкий протяжный звук. Аэла вздрогнула и остановила качалку. Замерло небо и море. В радиопередатчике гудел и звенел зов далекого звездолета. По этому сигналу находившийся на Земле экипаж “Геоса” должен был покинуть планету.

Аэла встала, высокая и сильная, в серебристо-черном костюме астролетчика.

Она шла среди замерших в немом восхищении людей. Все они знали, что Аэла самый юный член экипажа “Геоса”. Она вернется, когда никого из них уже не будет в живых. Ее встретят внуки их внуков. Встретят совсем другие, незнакомые, неведомые люди, другие города.

Аэла спустилась по прозрачным ступеням дворца отдыха к перилам электротрассы. И тотчас вдали сверкнул длинный плоский аэромобиль. Он скользил по воздуху над сизым гребнем леса прямо к Аэле. Вот коснулся желтой песчаной полосы и замер.

Из лимузина вышла Одэя.

– Что случилось, мама? – спросила Аэла, садясь в аэромобиль: Одэя должна была встретить Аэлу на космодроме.

– Моя девочка, – тихо сказала Одэя,– я не смогу лететь с тобой. Двадцать лет работы вне Земли сделали свое дело. Врачи вынуждают отдыхать… Вместо меня полетит Рора…

Одэя опустила голову.

– Мама, я останусь с тобой! – Аэла обняла мать.

– Нет, это большое счастье летать на “Геосе”, Аэла. Каждый с кем-нибудь расстается…

Одэя откинулась на спинку сидения и включила двигатель. Аэромобиль рванулся вверх, накренился, пошел вниз, заплясал в воздухе над бесчисленными корпусами северного дворца, над светлым лесом, над лентами электротрасс. Но вот машина выровнялась и стремительно ринулась на юг.

Вдали засверкали аркады космодрома. Отсюда легкие корабли поддерживали сообщение с искусственными спутниками Земли и Луной. Отсюда стартовали ракеты на “Геос”. Звездолет находился на расстоянии ста миллионов километров от Земли в поясе астероидов.

Ракеты одна за другой на столбах огня с ревом бросались в пустоту и мгновенно исчезали.

Аэромобиль опустился на глянцевую площадку. Одэя и Аэла вышли.

Бежали гонимые ветром песчинки. Кругом тянулись желтые барханы. От их гребней падали резкие черные тени. Даже космодром не мог смутить вечного покоя пустыни. Горячий ветер дохнул в лицо Аэлы.

С космодрома поднялся лайнер экстренного воздушного сообщения и взял курс на Северную столицу. Он плыл беззвучно над землей, огромный и легкий, словно порождение грез.

– Все это останется здесь, – сказала Аэла. – Ведь самое главное, что это останется. – Аэла взяла горсть песка. Песок медленно вытек между пальцев. – Вот так, наверно, будет постепенно угасать память о Земле.

Одэя молча отрицательно покачала головой. Она не отрываясь смотрела на дочь. Потом бросилась к ней и заплакала.

– Что ты, мама… Ты плачешь?

– Как редко мы виделись с тобой, моя девочка. Как я хотела бы вернуть тот день, когда приехала за тобой в школу. Ты тогда собирала щепки…

– Мама, не нужно! – крикнула Аэла. Она не выдержала, уткнулась в плечо матери и расплакалась как ребенок.

Когда она поднималась по железной лестнице к люку ракеты, глаза ее были красны от слез. До нее не доходили крики многотысячной толпы, собравшейся на космодроме.

Человеческое море волновалось и расплывалось сквозь слезы. Она уже никогда не увидит никого из этих людей.

Парусный пассажирский планетолет “Остон” последним рейсом шел к астероиду. На борту планетолета был капитан звездного корабля.

Аэла подключила систему счетных машин планетолета. В прозрачном овале маленького экрана побежали каскады цифр.

У пульта управления сидел незнакомый ей смуглый человек. Вот он поднял голову, не глядя на Аэлу, спросил:

– Вы не устали? – И не ожидая ответа, сказал:

– Астероид по курсу. Начинаем торможение.

Его пальцы побежали по кремовым клавишам.

Словно крылья звездной бабочки, начали распускаться паруса корабля навстречу потоку солнечного света.

Астероид был еще недоступен локатору, но люди уже чувствовали его приближение.

Штурман “Остона” готовил очередную программу для счетных машин.

И вот на экране локатора появилось туманное пятнышко.

– “Геос”, – прошептала Аэла.

С каждой минутой все отчетливее вырисовывался силуэт гигантского звездного корабля.