"Эти синие глаза" - читать интересную книгу автора (Кэбот Патриция)

Глава 11

— Прошу прощения, мэм, — проговорил Рейли, должно быть, уже в десятый раз, — но я не лечу животных.

Женщина, жена Адама Макадамса, точно соответствовавшая описанию графа, выпятила пухлую нижнюю губу и сказала:

— Но она уже так давно не несется, а ведь была моей лучшей несушкой. Несла яйца будто по часам. Уж не меньше одного яйца в день.

Рейли посмотрел на жирную коричневую курицу, расположившуюся на его смотровом столе.

— Уверен, что она скоро поправится, раз не отказывается от корма.

— Да в том-то все и дело! — сказала миссис Макадамс, выпячивая объемистую грудь. — В том-то и дело, сэр! Она отказывается от пищи. Пожалуйста, осмотрите ее!

Рейли, печально моргая, смотрел на представительницу семейства куриных.

Он предполагал, что это именно курица. Ведь куры, если он был правильно информирован, — это представительницы женского пола, в отличие от петухов — мужского. Так это была курица, а не петух? Он не был уверен.

Его невежество в области сельского хозяйства за последние несколько недель стало особенно очевидным, потому что к нему постоянно обращались с просьбами полечить овец, лошадей, коров и даже ежа. До сих пор ему довелось принять всего одного пациента, представлявшего человеческий род, который едва ли шел в счет, потому что это был лорд Гленденинг, страдавший от того, что у него на ногах ногти вросли в тело. Рейли, несмотря на то что занял место в амбулатории и жил там в надежде избавиться от общества графа, превратился как раз в того, кем отчаянно не хотел быть, а именно в личного врача Йена Маклауда.

И дело было вовсе не в том, что жители деревни Лайминг были особенно здоровым народом. Вовсе нет. Они были довольно хворыми. Но, судя по всему, никто из них не питал доверия к новому врачу и не обращался к нему за помощью. Немногие из них доверяли ему настолько, чтобы привести своих хворых домашних животных. Единственный раз, когда к нему обратились за советом…

— Мисс Бренна сказала, что ее надо кормить теплым суслом, — сообщила ему миссис Макадамс. — Но сусло такое дорогое. Не можете ли вы посоветовать чего-нибудь подешевле? Говорят, чем больше мнений, тем лучше.

— Если мисс Доннегал считает, что теплое сусло поможет, — сказал Рейли, передавая курицу ее владелице, — то, боюсь, теплое сусло — это как раз то, что надо. Мисс Доннегал разбирается в курах гораздо лучше меня.

Он любезно отворил дверь для своей пациентки и ее владелицы, и его приветствовал подувший ему в лицо теплый ветерок. Приближалась весна, на деревьях появлялись листочки, а в глазах животных на склонах холмов — живой блеск, особенно у баранов или тех, кого Рейли принимал за баранов. Впрочем, в овцах Рейли разбирался не лучше, чем в курах. Во всяком случае, наступал сезон, когда должны были появиться ягнята, и все мужчины, если только они не забросили сети в озеро, находились в холмах, разыскивая ярочек. Рейли с самого начала сезона не видел Бренны Доннегал. По-видимому, ее маленькие руки, столь ловко скользившие по родовым путям, теперь были особенно необходимы.

В то время как мужчины следили за приплодом в своих отарах, деревенские женщины пользовались рано наступившим теплом, чтобы продавать самодельные товары на рынке под открытым небом, в двух шагах от амбулатории Рейли.

Деревушка Лайминг была мала и находилась вдалеке от проезжей дороги, поэтому в нее редко кто заглядывал мимоходом, почти у каждого ее жителя было место в торговых рядах. Рейли получал истинное удовольствие, разглядывая выставленные на продажу товары.

Здесь можно было купить вкуснейшие пироги с мясом у миссис Макгрегор, лук-порей и редис у миссис Мердок, роскошные пышные караваи хлеба у миссис Конелл и божественно пахнущее мыло у досточтимой миссис Мерфи.

Даже у Флоры был свой прилавок, хотя она торговала только элем — по пенни за кружку. И все-таки Рейли повадился по нескольку раз в день наведываться к ее прилавку. Если она бывала занята с покупателями, то, как он полагал, не находила времени, чтобы грустить о графе и жаловаться на жизнь. Эту привычку она приобрела после последнего его отказа сделать ее честной женщиной.

Теперь, подходя к ее прилавку и заранее позаботившись вывесить на двери амбулатории записку со словами «Вернусь через пять минут», что было, разумеется, лишнее, потому что очень немногие жители деревни Лайминг умели читать, он заметил, что Флора снова тоскует.

Она мечтательно созерцала замок, примостившийся на утесе высоко над их головами. Только когда он деликатно покашлял, Флора встрепенулась и сказала безрадостно:

— О, доктор Стэнтон. Это вы. Привет.

— Отличное приветствие, — сказал Рейли гораздо теплее, чем собирался, — для вашего первого покупателя. Пожалуйста, пинту, Флора, и на этот раз проявите внимание к пене.

Флора вздохнула и повернулась к своему крану. Впрочем, скорее это был кран миссис Мерфи, потому что именно она любезно разрешила Флоре продавать эль из «Истерзанного зайца».

— Простите меня, — сказала Флора все тем же безжизненным голосом. — Только не могу не думать о нем. Думаю, это и значит любить.

Рейли все с той же наигранной бодростью принялся журить ее:

— Мисс Флора, вы ведь знаете, что он вас не стоит.

— Знаю, — вздохнула Флора, и ее худенькие плечики под поношенной кружевной шалью опустились. — На прошлой неделе Том Финни попросил меня выйти за него замуж.

Искренне и приятно удивленный, Рейли тотчас же откликнулся:

— Но это же превосходно. Флора! Том — славный малый. Почему бы вам не согласиться?

Флора покачала головой, и все ее бледно-золотые локоны взметнулись:

— Это было бы нечестно по отношению к Тому. Он женится на мне, зная, что я люблю другого. К тому же его мать меня не выносит.

Рейли, знакомый с миссис Финни, понимал, почему девушка колеблется. Он положил монетку ей на ладонь, взял кружку и сказал:

— Не стоит грустить, Флора. Есть много других парней. Такая хорошенькая девушка, как вы, вряд ли останется без внимания.

Флора заморгала. Ее голубые глаза наполнились слезами:

— Да, но среди них нет того парня, который нужен мне.

Это было сказано столь траурным тоном, что Рейли растерялся и не знал, что ответить. Поэтому вместо того чтобы произносить слова утешения, он потрепал ее по подбородку и бросил ей еще монетку, после чего удалился, стараясь показать, что интересуется торговлей пирогами.

Несмотря на горе Флоры, Рейли, вышагивая между прилавками, вдыхая соленый морской воздух, слушая болтовню женщин и глядя на чаек, вившихся над их головами в надежде схватить корку хлеба, чувствовал всем своим существом, что поступил правильно, приехав на остров Скай. Правда, пока что у него была только одна пациентка — курица миссис Макадамс. Но никогда в Лондоне он не был так в ладу с собой, как здесь, в Лайминге. Может, причиной тому был бодрящий морской воздух или отсутствие удушающего дыма из каминных труб. Может быть, отличная еда из кухни миссис Мерфи или ее изысканного вкуса эль. А возможно, и это он считал наиболее вероятным, причина была в том, что в маленькой рыбачьей деревушке жил добрый, простой и бесхитростный народ. Без претензий, без мудрствования. В Лайминге рыбак был рыбаком, а рыба — рыбой, и каждый знал свое место, за исключением Флоры, имевшей более высокие запросы.

Он начинал чувствовать, что здесь наконец он по-настоящему может стать доктором Стэнтоном, а не «маркизом и врачом по совместительству». Если бы только у него появилась хоть пара пациентов.

Бараны были не единственными существами, у которых с наступлением весны появлялся пресловутый особый блеск в глазах. Рейли замечал такой же блеск в глазах многих жителей деревни, в том числе и в глазах их лорда.

Этот достойнейший муж проносился по деревне верхом на своем вороном жеребце, и при его появлении направо и налево разбегались куры, собаки и дети.

В его явлении всегда было нечто театральное. Он проносился через рыночную площадь и, заметив Рейли, осаживал своего жеребца. На этот раз он принялся махать перед носом Рейли какой-то бумагой.

— Ну вот, — сказал граф, явно весьма довольный собой. — Вот оно! Это разрешает все наши проблемы.

Рейли смотрел на ухмыляющегося джентльмена без всякого восторга. Внезапно его покинуло ощущение благополучия.

— О чем речь? — спросил он.

— Речь идет, конечно же, о Бренне, — ответствовал граф, нимало не смущенный сдержанностью Рейли. — Стабен только что привез почту, и, как полагаете, что в ней оказалось на этот раз?

Рейли, ожидавший прибытия микроскопа взамен утраченного, с надеждой спросил, не о нем ли речь. Но Йен Маклауд ответил отрицательно, при этом лицо его выразило досаду.

— К черту ваш дурацкий микроскоп, — объявил он. — Здесь письмо для мисс Доннегал от ее маленькой подружки, покрывавшей ее до сих пор.

Рейли, словно пораженный громом, протянул руку, принял от него листок бумаги и осмотрел его.

— Боже мой! — воскликнул он, увидев адрес. — Это же частное письмо, адресованное мисс Доннегал.

Раздосадованный граф вырвал бумагу из его рук.

— Да знаю я! — сказал он. — Но послушайте, что она пишет…

Рейли вновь завладел письмом, рванув его из пальцев графа.

— Я решительно отказываюсь его слушать. Вы что, спятили? Вы не имеете права вскрывать личные письма. Мисс Доннегал знает, что вы читаете ее корреспонденцию?

Граф смутился:

— Не знаю. Думаю, это могло прийти ей в голову. Все письма поступают к ней вскрытыми. Поэтому она могла предположить, что кто-то их читает. Но она никогда ничего не говорила на этот счет. Ну если и говорила, то только раз или два.

Рейли не поверил своим ушам.

— Но это невозможно! — вскричал он. — Когда вы оставите эту женщину в покое?

Заметив, что к нему прислушиваются сельчане, а также опасаясь, что жеребец графа ненароком наступит ему на ноги, он овладел собой и зашипел:

— Я запрещаю вам рыться в корреспонденции мисс Доннегал. Вы меня понимаете, Гленденинг?

Но граф только ухмыльнулся.

— Вы мне запрещаете? — сказал он со смехом. — О, это мило! Я ваш наниматель, помните это, Стэнтон! А вовсе не наоборот, хотя никому не придет это в голову, судя по тому, как вы себя ведете.

При этом справедливом замечании Рейли дернулся, потому что возразить ему было нечего. Он продолжал скрывать тот факт, что имеет титул маркиза, восьмого маркиза Стиллуорта, прежде всего потому, что для его жизни на острове это не имело ни малейшего значения.

Но, если положить руку на сердце, в гораздо большей степени его решение скрывать факт своего происхождения было обосновано явной антипатией мисс Бренны Доннегал к представителям медицинской профессии, в чьих жилах текла голубая кровь. Кроме того, он сознавал, что если бы даже и решился открыть свою тайну лорду Гленденингу, графы на иерархической лестнице все равно стояли выше маркизов…

— И все же, — сказал Рейли сурово, — вы не должны копаться в почте молодой леди. Это гадко, Гленденинг. И ваше поведение вовсе не походит на поведение влюбленного.

При этих его словах граф нахмурился.

— Но вы послушайте, — сказал он, — в этом письме говорится…

Рейли протестующе выставил вперед руку.

— Я ничего не хочу слышать.

— Но…

Внезапно пререкания двух молодых людей были прерваны тонким голоском:

— Прошу прощения.

Рейли опустил глаза и увидел мальчика, которого уже встречал, когда впервые приходил в Берн-Коттедж.

Это был Хемиш Макгрегор, с робким видом мявший пальцами свою и без того потрепанную шляпу, а его пес, выжидающе глядя, сидел рядом.

— В чем дело, Хемиш? — спросил Рейли.

У него уже были многочисленные встречи с Хемишем, когда Хемиш и Лукас не сторожили овец. Мальчика почему-то тянуло к амбулатории, и он постоянно околачивался возле ее дверей. Заказанный Рейли микроскоп еще не прибыл, зато в большом количестве прибыли присланные его сестрами французские конфеты, большую часть которых он раздал деревенским детям, проходившим мимо его амбулатории по пути в школу и обратно. Хемиш питал особенную слабость к этому лакомству и теперь ходил за молодым доктором по пятам, что не всегда устраивало Рейли.

— Это насчет тех… капканов, — сказал Хемиш, обращаясь к графу.

Раздосадованный граф смотрел на мальчика сверху вниз. Рейли не смог удержаться от стона.

Хемиш объявил крестовый поход против графа с того самого случая, как Лукас угодил в капкан, поставленный графом на волков. Лукас успешно поправлялся после своей травмы, но мальчик все еще таил зло на человека, ответственного за увечье его пса.

— Хватит, — пробормотал граф. — Послушай, Хемиш, не начинай все сначала. Я ведь и прежде говорил тебе. Пока волки будут угрожать моим оленям, я буду ставить капканы.

— Но я хотел бы знать, — упорствовал мальчишка, — сколько волков вы поймали в свои капканы в этом году и сколько ни в чем не повинных собак пострадали вместо волков?

— Я уже говорил тебе, — объяснял лорд Гленденинг, — пока что ни одного, но это вовсе не значит, что волков здесь нет. А теперь беги по своим делам. У нас с доктором Стэнтоном важный разговор.

Тут лорд Гленденинг протянул руку к письму, все еще находившемуся в руках Рейли.

— Если бы вы все-таки прочли его, Стэнтон, — сказал граф, когда Рейли проворно убрал руку с письмом подальше от протянутой руки графа, — вы узнали бы, что ее дядя…

— Лорд Гленденинг! — закричал Хемиш, бросаясь между копыт огромного жеребца, чтобы не быть раздавленным, потому что конь наступал на него, раздраженный движениями графа, пытавшегося вырвать письмо Бренны из рук Рейли. — Вы не ответили на вторую часть вопроса. Сколько собак попало в ваши капканы вместо волков?

Гленденинг, почти добившийся успеха в единоборстве с Рейли, проворчал сквозь зубы:

— Ни одной, кроме твоего глупого ублюдка, который сам полез в волчий капкан…

Именно в этот момент Флора, влекомая к графу такой же силой притяжения, какая притягивает воду клуне, скользнула к нему.

— Милорд, — в ее голосе не было и намека на уныние, с которым она только что говорила с Рейли, — не угодно ли вам пинту эля? Я могу принести вам. Это займет не более минуты.

Гленденинг посмотрел на нее сверху вниз, одарив ее улыбкой, способной затронуть все струны сердца любой девушки, а уж влюбленной служанки, родившей ему четверых детей, и подавно.

— О, благодарю, моя прелесть, — сказал он. — В горле у меня сухо, как в пустыне.

Флора, окрыленная возможностью услужить предмету своих нежных чувств, издав какой-то писк, поспешила исполнить желание своего господина. Жеребец лорда Гленденинга, не отличавшийся терпимостью и испуганный стремительным движением девушки, поднялся на дыбы.

Поскольку лорд Гленденинг бросил поводья, пытаясь вырвать письмо из рук Рейли, конь опустил свои тяжелые копыта не туда, где они стояли прежде, и одно из них угодило прямо в голову Хемиша Макгрегора.

Рейли не успел предупредить мальчика об опасности. Хемиш упал на землю, обмякнув, как одна из влажных тряпок Флоры, которыми она вытирала посуду.

Конь Гленденинга продолжал храпеть и выплясывать рядом с бесчувственным телом мальчика. Рейли закричал графу, чтобы тот успокоил свою лошадь, потом бросился под массивные копыта, как только испуганный лорд Гленденинг крепко взялся за поводья, и встал на колени возле раненого мальчика.

Необходимый осмотр был нелегким делом. Почти все, кто находился на рыночной площади в это время, были свидетелями несчастного случая и тотчас же сбежались посмотреть на жертву, наперебой выкрикивая советы о том, как лечить его наилучшим образом.

Напуганный Лукас отчаянно лаял возле самого уха Рейли. А граф, наконец осознав, что случилось, предался самобичеванию.

— Это моя вина, — снова и снова твердил Гленденинг.

— Нет, моя любовь, — возражала Флора. Она не могла допустить мысли, чтобы свет ее очей совершил что-нибудь неподобающее. — Это все собака. Залаяла собака, и это испугало бедного Торнода.

— Дитятко мое! — кричала миссис Макгрегор, мать Хемиша, торговавшая пирогами с мясом во время происшествия и видевшая все от начала до конца. Женщину пришлось удерживать, чтобы она не бросилась на тело сына, но прекратить ее причитания не удавалось никому. — Мое любимое дитятко! Мой старший сынок!

Краткий осмотр, произведенный Рейли, привел его к неутешительным выводам.

— Не будете ли вы так любезны, — крикнул он женщинам и графу, бестолково толпившимся вокруг него, — отступить подальше и освободить мне пространство для работы?

Лорд Гленденинг тотчас же начал действовать: он растопырил свои огромные ручищи и принялся теснить женщин, в том числе и мать мальчика, назад.

— Дайте доктору осмотреть его, — говорил граф. — Доктор Стэнтон знает, что делает. Он приехал из Лондона. В руках доктора Стэнтона мальчик будет в безопасности.

Рейли же вовсе не был в этом убежден. Должно быть, сомнение было написано у него на лице. Он услышал, как кто-то пробормотал:

— Надо послать за мисс Бренной.

— Беги за ней, Уна. Беги за мисс Бренной.

— Сегодня утром я видел ее на овечьем пастбище. Она помогала Барра с одной из его ярок…

Толпа несколько поредела, самая быстроногая из женщин побежала искать Бренну Доннегал. Судя по тому, что увидел Рейли, мальчик не нуждался уже ни в чьей помощи.

— Пусть кто-нибудь принесет доску, — распорядился доктор, обращаясь к толпе, которую оттеснил лорд Гленденинг. — Нам надо соорудить носилки, чтобы сохранить его в неподвижности, пока мы перенесем его в амбулаторию…

Единственный, кто выразил готовность подчиниться ему, оказался лорд Гленденинг. Он направился к прилавку, где Флора торговала элем, смахнул с него бочонки и кружки, мгновенно выломал доску из козел, на которых покоился прилавок, и тотчас же представил ее Рейли для оценки.

— Эта вполне подойдет, — сказал Рейли. — Положите ее рядом с мальчиком.

Рейли с величайшей осторожностью переложил пострадавшего на доску. Хотя он ощупал шею Хемиша на предмет повреждений и не нашел ничего, его неотвязно преследовало воспоминание о смерти отца, последовавшей в результате падения с лошади.

Девятнадцатый граф Гленденинг и восьмой маркиз Стиллуорт перенесли бесчувственного пастушка в деревенскую амбулаторию под рвущие душу стенания женщин и лай пса, ни на шаг не отстававшего от них.

В операционной, где Рейли и Гленденинг переложили мальчика с носилок на смотровой стол, какофония голосов, доносившихся снаружи, стала для врача просто непереносимой, и он потребовал от матери пострадавшего мальчика, чтобы она сдерживала свои чувства, в противном случае пообещав удалить ее из амбулатории. Эта перспектива, по-видимому, испугала женщину до такой степени, что она замолчала на целых пять минут, и Рейли удалось более тщательно осмотреть ее сына.

— Мадам, — сказал он, выходя из операционной в маленькую соседнюю комнату, где толпилось более дюжины женщин, с волнением ожидавших докторского вердикта, — ваш сын серьезно пострадал…

— Но, — перебила его Флора, — я видела его. Крови нет.

— Нет, — ответил Рейли, — это правда. Наружного кровотечения нет. Но я уверен, что у Хемиша произошло внутреннее кровоизлияние. А это очень скверно.

Женщины переглядывались. Ни одна из них никогда не слышала ни о чем подобном. Рейли подозревал, что их опыт ограничивался такими неприятностями, как рыболовный крючок, пропоровший кожу и застрявший в ней, ожог, а также роды и иногда эпидемия холеры.

Его подозрения подтвердились, когда миссис Макгрегор спросила его:

— Вы говорите, он серьезно пострадал?

Рейли кивнул:

— Очень серьезно.

— Он… — Миссис помолчала, пожевала нижнюю губу и спросила: — Он умрет?

— Умрет, — ответил Рейли, — если не удастся прекратить кровоизлияние.

Он чувствовал себя ужасно несчастным, и ему очень хотелось, чтобы Пирсон или Шелли стояли рядом с ним вместо этого олуха графа и помогли бы ему объяснить этой женщине серьезность опасности, грозившей ее сыну.

Практичная миссис Мерфи, тотчас же осознав суть сказанного, возмущенно воззвала к нему:

— В таком случае остановите кровоизлияние.

Рейли поморщился.

— Это не так легко сделать, как сказать, — попытался объяснить он, глядя на испуганные бледные лица, окружавшие его. — Это весьма рискованная и опасная операция, во время которой мне придется просверлить отверстие в черепе мальчика…

Миссис Макгрегор упала в обморок. Во время последовавшего за этим смятения и хаоса дверь амбулатории открылась, и голос, который всегда вызывал изумление Рейли своим низким тембром и глубиной, произнес:

— В чем дело? Леди, пожалуйста! Возьмите себя в руки!

Миссис Мерфи посвятила Бренну Доннегал во все подробности.

— У Хемиша пробита голова, — возвестила она, выпрямляясь из согнутого положения, потому что стояла, наклонившись над бесчувственной Бесси Макгрегор, и обмахивала ее лицо. — А доктор Стэнтон говорит, что единственное, что может его спасти, — это если просверлить в его черепе дырку и выпустить кровь.

— Не позволяйте ему это делать, мисс Бренна! — закричала одна из женщин. — Не позволяйте ему это проделать с Хемишем!

Рейли почувствовал на себе взгляд Бренны прежде, чем поднял голову и посмотрел на нее. Их взгляды встретились. Было нечто не поддающееся логике в том, какое воздействие оказывали на него прямота и выразительность взгляда этой женщины. Он не мог смотреть в эти синие глаза, опушенные угольно-черными ресницами, и не ощущать, что совершил колоссальную ошибку, нажив в ее лице врага.

И он не мог понять, как это случилось. В течение нескольких недель, что прошли с той неприятной встречи в Берн-Коттедже, они почти не разговаривали, потому что таково было желание Бренны.

И теперь, глядя на нее поверх голов галдящих женщин, он убедился, что она по-прежнему красива и все еще носит свои замечательные мужские штаны.

Только теперь они не выглядели так соблазнительно, как прежде, потому что сплошь были покрыты чем-то очень похожим на овечью плаценту.

— Могу я поговорить с вами наедине, доктор? — спросила Бренна, отбросив на спину свои длинные рыжие локоны.

— Разумеется, — ответил Рейли и отступил назад, чтобы пропустить ее в узкую дверцу в операционную. Когда она приблизилась, он заметил, что и свитер ее в таких же пятнах и бог знает в чем еще.

Он заметил также, что под ее прекрасными глазами залегли нежные тени. Было ясно, что мисс Бренна Доннегал очень устала.

Граф хлопотал возле пациента и выглядел крайне встревоженным. Когда он увидел Бренну, его мужественное лицо сморщилось, а в голосе зазвучали слезы:

— О, Бренна! Смотри, что случилось. Это сделал Торнод. Я не углядел…

Бренна, хоть и положила успокаивающе руку на плечо графа, не смотрела ему в лицо. Ее взгляд был прикован к лицу мальчика, лежавшего на смотровом столе.

— Это был несчастный случай, милорд, — сказала она. — Не оставите ли вы нас на минутку вдвоем?

И Йен Маклауд, огромный мужчина и отважный воин, тотчас же послушался и вышел, не возразив ей ни словом.

Отведя волосы со лба Хемиша, еще более рыжие, чем ее собственные, Бренна остановилась, глядя на него, и, по-видимому, ее ужаснуло это зрелище — шумный и живой мальчик, которого она знала, теперь лежал бледный и безмолвный.

— Рефлексы едва заметны, — сказал Рейли торопливо, потому что ему было известно, что плохие новости следует сообщать как можно скорее, — дыхание неглубокое и неровное. Хуже всего то, что один зрачок не реагирует на свет. А это означает, если мне не изменяет память, что, по всей вероятности, сгусток крови давит на мозг.

Пораженная Бренна, казалось, не могла вымолвить ни слова.

— Единственное средство спасти его жизнь — трепанация, — продолжал Рейли. — Но и в этом случае я не ручаюсь за успех.

Отведя взгляд от лица мальчугана, она посмотрела на Рейли. Ее синие глаза были полны тревоги, боли, сожаления, беспокойства, и все эти чувства, сменяя друг друга, проносились по ясной синеве ее глаз, как облака по летнему небу.

— Что?

— Трепанация. Эту методику используют американцы, чтобы спасти тех, кто выжил после оскальпирования индейцами. В черепе просверливают отверстие, чтобы выпустить скопившуюся в черепной коробке кровь…

— Отверстие, — взгляд Бренны вновь переместился на лицо мальчика, — отверстие в черепной коробке.

— Уменьшает давление на мозг, — со вздохом пояснил Рейли и провел рукой по волосам. — Не знаю, что еще сказать. Дело в том, что без операции он непременно умрет, но может умереть и в случае, если операция будет произведена. У вас есть какой-нибудь опыт на этот счет?

Она посмотрела на него. Ее обычно задиристый тон был забыт.

— Просверливать отверстия в человеческом черепе? Никакого, — ответила она, — я и не слыхала ни о чем подобном.

Ее взгляд вновь переместился на пациента:

— А вы знаете, как это делается? Эта… трепанация?

Рейли вновь нервно провел рукой по волосам.

— Гм, один раз я видел эту операцию. На трупе.

— Один раз вы ее видели, — повторила она.

Он кивнул.

— На трупе.

Он кивнул. Это была чистая правда, но в его устах это звучало нелепо.

Она снова посмотрела на него, на этот раз очень внимательно.

— Если вы произведете эту операцию и она окажется неудачной, — сказала Бренна ровным голосом, — они обвинят в неудаче вас. Я имею в виду его родителей. Если Хемиш умрет.

Он кивнул:

— Знаю.

— Но не только Макгрегоры, — продолжала Бренна, — вы восстановите против себя всю деревню.

Так что же нового было в ее речи? То, что это было неправдой. Деревня не сторонилась его. Все жители деревни были приветливы. Во всяком случае, по большей части, начиная от его собутыльников по «Истерзанному зайцу» и до их измученных тяжким трудом жен.

Но они предпочитали не обращаться к нему со своими болезнями.

И если бы Хемиш умер в результате операции, сделанной Рейли, они продолжали бы избегать его. При этой мысли сердце Рейли мучительно сжалось, потому что оказалось, что он очень привязался и к острову, и к его обитателям.

— Если вы это сделаете, — неумолимо продолжала Бренна, — чтобы произвести впечатление на свою невесту…

— Ради всего святого, — взмолился Рейли, — окажите мне хоть крошечное доверие. Вы полагаете, что я могу совершить серьезную рискованную операцию на ребенке для того, чтобы произвести впечатление на женщину? Едва ли. Если я не попытаюсь спасти его, он умрет наверняка. Но даже если я произведу операцию успешно, все же остается опасность, что Хемиш не выживет.

Она продолжала смотреть на него, не отводя своего проницательного взгляда.

— Но ведь без операции у него нет никакого шанса, — спокойно возразила Бренна. — Думаю, стоит рискнуть. Начинайте готовиться к операции. Пойду скажу им, что буду вам ассистировать. В этом случае они смогут обвинить и меня тоже.

И Рейли ощутил прилив горячей благодарности к ней. Похоже было, что его чувства к Бренне Доннегал менялись с такой же быстротой, как краски моря. Лишь минутой назад он испытывал к ней жгучую неприязнь, когда она спросила, готов ли он произвести эту операцию только ради Кристины. Будто он хоть раз за несколько недель вспомнил о Кристине…

На пути к двери операционной Бренна положила руку ему на плечо. Удивленный ее дружеским жестом, он посмотрел ей в лицо.

— Приступайте, — сказала она, скупо улыбнувшись.

Он узнал свои собственные слова, обращенные к ней, когда она собиралась принимать младенца Флоры. Теперь он знал, что она, должно быть, почувствовала, когда он их произнес: испуг и бесшабашность.