"Эти синие глаза" - читать интересную книгу автора (Кэбот Патриция)

Глава 17

Что она такое делает? Не сошла ли она и впрямь с ума? Ей эта мысль уже приходила в голову.

Только в умопомрачении можно было предложить перевязать руку Рейли Стэнтону и полечить его разбитые пальцы.

После инцидента в бальном зале замка Гленденинг она решила, что для всех будет лучше, если она будет держаться подальше от Рейли Стэнтона. В конце концов она должна была завершить свою работу, а ему следовало заниматься собственной.

Было бы разумнее, если бы они не попадались друг другу на глаза. Но встречаться им все-таки иногда случалось, и, к несчастью, всякий раз в присутствии Рейли Стэнтона щеки Бренны покрывались ярким румянцем, а сердце начинало бешено биться, и она ничего не могла с этим поделать.

Она просто не могла допустить, чтобы на этой ступени ее исследования ее что-то отвлекало, особенно красивый молодой врач из Лондона, способный творить своими руками такие веши, что при одном взгляде на его руки сердце ее начинало петь…

Но ведь она отлично знала, что он снова уедет в Лондон, как только докажет самому себе и своей невесте, какой он блестящий и самоотверженный врач.

Нет. Гораздо лучше было держаться как можно дальше от Рейли Стэнтона, и до сих пор ей это удавалось, потому что он не выходил из своей амбулатории, а она редко покидала Берн-Коттедж. Она по-прежнему не посещала церкви, чтобы избежать новой проповеди преподобного Маршалла и упреков его жены. Благодаря лорду Гленденингу все они были оповещены, что она живет одна в своем коттедже и никто не присматривает за ней.

Преподобный Маршалл был полон готовности написать ее родителям и объяснить им в деталях, каким опасностям Бренна подвергается, и это было причиной того, что она выплачивала Стабену по десять шиллингов за то, что он придерживал до лучших времен почту священника или по крайней мере показывал ее ей прежде, чем отправить в Лохалш. Среди этой корреспонденции она нашла весьма оскорбительное послание, которое обрекла торжественному сожжению в своем камине. Преподобный мог удивляться сколько душе угодно тому, что не получал ответа, но это пренебрежение настолько оскорбило его, что он не повторил попытки.

Ах, если бы проблемы, связанные с Рейли Стэнтоном, было так же легко решить!

Ведь как бы она ни уговаривала себя не думать о нем, часто в ужасе она ловила себя на воспоминании об их поцелуях. Часто за работой она замечала, что думает вовсе не о том, что делают ее руки, а о глазах Рейли Стэнтона и, что еще хуже, о его руках…

Об этих самых, на которые она теперь накладывала мазь и повязку. Ссадины на его пальцах были довольно глубоки и, как она полагала, довольно болезненны. С такими ссадинами, думала она, ему некоторое время не придется производить хирургические операции, а это было скверно и обидно, потому что Рейли Стэнтон был хирург высочайшей пробы, и такого она еще не встречала в своей жизни.

— Вы должны позволить мне зашить вам руку, — сказала она, склонившись над его ссадинами и рассматривая их.

— Ради Господа, не делайте этого, — возразил Рейли Стэнтон бодро, — не стоит пятнать мою безупречную кожу уродливыми шрамами.

Бренна нахмурилась:

— Если оставить все как есть, шрам будет еще больше и уродливее.

— Нет, благодарю вас, — возразил он. — Я питаю глубокое благоговение к вашим медицинским познаниям и навыкам, но что касается ваших талантов хозяйки… — Он выразительно поднял брови. — Я предпочитаю рискнуть и оставить рану открытой.

Бренна нахмурилась:

— Что вы хотите сказать? Вы видели, как я зашивала рану Лукаса. Вы даже сделали мне комплимент.

— Да, но Лукас, если вы помните, собака.

— А чем вас не устраивают мои таланты хозяйки? — поинтересовалась она. — Думаю, коттедж я содержу в порядке.

Он оглядел комнату с того места, где сидел за грубо сколоченным, но, несомненно, безупречно чистым столом. В камине горел огонь, и чайник с водой, висевший на крюке, уже начал нагреваться. Дождь хлестал по ромбовидным стеклам окон, подчеркивая уют и тепло коттеджа.

— Я имею в виду, — сказал он уклончиво, — что только теперь я определил природу этого шуршанья, которое постоянно слышу над головой каждый раз, как бываю здесь.

Он поднял глаза на стропила. Взгляд Бренны проследил за ним.

— О, но ведь это только Джо, — сказала она и умолкла, понимая, как нелепо должны были прозвучать ее слова.

Однако Рейли будто ждал ее слов, потому что тотчас же парировал:

— Отлично, только Джо. Сообщаю вам, что в вашем доме под потолком свободно летает птица, а вы говорите: это всего лишь Джо.

Она скорчила гримасу, потом взяла миску с мыльной водой, которую использовала, чтобы обмыть его руку, и направилась к раковине.

— Она одна из любимиц моего брата, — пояснила Бренна. — Видите ли, он подарил ее Хемишу, когда мы все уехали в Лондон, но Хемиш сказал, она не захотела остаться у него. А потом, когда я вернулась…

— Это негигиенично, — заявил Рейли Стэнтон. — Весьма негигиенично.

Она так и не смогла понять, шутит ли он или говорит серьезно.

— Она ручная птица и привыкла жить в доме, — объяснила Бренна. — А это гораздо больше, чем можно было бы сказать о некоторых жителях Лайминга. Поэтому не стоит говорить об антисанитарии.

— Сколько у вас братьев? — неожиданно спросил Рейли Стэнтон.

— Четверо, — ответила она, глядя на него с подозрением.

Да и как ей было не стать подозрительной? С того момента как они выехали из лощины, где обитало семейство Макафи, Рейли не только не прикоснулся к ней даже пальцем, но и не затрагивал никаких животрепещущих тем, столь волновавших ее, не заговаривал о том, что случилось с ними в ту последнюю встречу, когда они оказались наедине.

Возможно, размышляла Бренна, этот поцелуй не имел для него такого значения, как для нее.

— Четверо братьев, — подал голос Рейли Стэнтон. — И, я полагаю, все моложе вас?

Она кивнула:

— Старшему семнадцать. Младшему семь.

— Семнадцатилетний должен где-нибудь учиться, — заметил Рейли, — и, уж конечно, не в Индии.

Она пожала плечами:

— Он захотел поехать.

— Легкомыслие! — все, что мог сказать на это Рейли.

— Такой шанс может представиться раз в жизни, — заметила уязвленная Бренна.

Он тотчас же отреагировал:

— Полегче. Я не собираюсь чернить ваших драгоценных родителей. Господи, вы готовы броситься тотчас же на их защиту. Ну и что мы будем делать дальше?

Она бросила удивленный взгляд через плечо.

— А что тут можно сделать? Они вернутся через год-другой, и тогда Робби отправится учиться.

Рейли закатил свои выразительные темные глаза.

— Да нет, я говорю не о ваших возлюбленных братьях, Бренна. Я имею в виду нас с вами.

— О!

Сердце ее забилось так бурно, что ей пришлось ухватиться за край раковины, чтобы не упасть. Она только надеялась, что он не заметил, как дрожат ее руки.

— Я думаю, что нам следует держаться подальше друг от друга.

— А почему мы должны держаться подальше друг от друга? — недоуменно спросил он. — Не вижу причины для этого.

— Не будьте смешным, — сказала она, довольная тем, что ей удалось овладеть собой и голос ее звучал нормально. — Вы же сами говорили, что помолвлены.

— Был, — поправил он ее. — Я был помолвлен. Но помолвка расторгнута.

Бренна покачала головой:

— Ваше сердце разбито. И вы хотите немного отвлечься. Но я не стану средством…

— О, ради Бога, Бренна, — перебил ее Рейли, — послушайте меня. Дело в том, что вы мне нравитесь, конечно, когда вы не упрямитесь как ослица, как вот теперь, и я льщу себя надеждой, что и я вам нравлюсь. По крайней мере больше, чем Гленденинг, мои единственный соперник, насколько я мог заметить. Я, право, не могу понять, почему мне не дозволено вешать свою шляпу на гвоздь в вашем коттедже. Если у нас есть нечто общее, а у нас есть общее — я врач, а вы дочь врача, и мы оба, полагаю, хотели бы видеть конец этой ужасной эпидемии. И в этом нет никакой трагедии, если мы будем видеться — вы и я.

— В этом есть трагедия.

Она круто обернулась к нему, надеясь, что он не заметит, как отчаянно бьется ее сердце под шерстяным свитером. Она с трудом верила своим ушам. Она ему нравится… Пусть хоть немного, но нравится. Пусть он назвал ее ослицей! Наплевать. Она ему нравится!

Но секундой позже она спросила себя, что это может значить. Это ничего не меняло. Он все еще оставался лондонцем. Каждый сказал бы так, бросив на него хоть один взгляд. А это означало, что он вернется к себе рано или поздно, как только представится случай. Конечно, он станет это отрицать, если она скажет ему об этом прямо, но жители низин всегда возвращались к своей более легкой жизни на юге. А ей предстояло завершить свою работу, важную работу. И если бы даже он попросил ее уехать с ним, она не уехала бы.

Она не могла позволить себе бросить свое дело.

— Я и так в сложном положении, — сказала она. — Я живу одна. И это сходит мне с рук лишь потому, что здешние люди знают меня всю жизнь и в известной степени зависят от меня и полагаются на меня. Для них я не женщина, а мисс Бренна, дочь доктора Доннегала. Но поверьте мне, если я стану принимать поклонников, люди начнут сплетничать.

— Бренна, — медленно и спокойно проговорил он, — вот почему я давным-давно убеждал вас, если вы только помните, что вам нужен кто-то, какая-нибудь компаньонка…

— Но я не хочу этого, — перебила Бренна. — Я не смогу терпеть возле себя миссис Мерфи или миссис Маршалл. Я не хочу, чтобы они совали нос в мои дела. Я занимаюсь исследованиями…

— О, опять вы об этом…

— Рейли, — сказала она, и в голосе ее прозвучало отчаяние, — послушайте меня. Вы не знаете этих людей и не сможете их понять, потому что не пережили с ними все их невзгоды. В прошлом году волна холеры прокатилась по этому острову как вихрь и забрала треть здешних людей. Вы не можете понять, насколько суеверны эти люди и насколько они напуганы болезнью.

Да, я хожу на кладбище среди ночи и сверяю имена на могилах с именами, записанными на моих карточках. Да, по ночам, когда все спят, я беру образцы почвы. Никому не хочется, чтобы об этом напоминали. Каждый хочет думать, что с этим покончено. Но конец пока что не наступил, Рейли. Как только потеплеет, эта болезнь вернется. А к тому времени, когда она вернется, я хочу быть готовой…

Ножки стула заскрипели, когда он поднялся с места.

— Отлично. — Он был немногословен. — Понимаю.

— Если бы я была мужчиной, — продолжала Бренна, чувствуя, что слезы вот-вот польются, и не понимая, что их вызвало, — и сказала бы вам, что мои исследования для меня важнее, чем ухаживание, поклонение и даже семья, вы бы оценили это, это вызвало бы ваш восторг. Люди сказали бы: «О! Как он предан своему делу! Он неустанно трудится для того, чтобы искоренить эту болезнь». Если бы я была мужчиной…

— О, чушь, — сказал Рейли. — Если бы вы были мужчиной, я бы не влюбился в вас. Поэтому такой разговор не имеет смысла.

И тут, к се полному и совершенному изумлению, он решительно шагнул к ней, обнял за плечи и властно притянул к себе. Прежде чем она успела осознать, что происходит, его губы прижались к ее губам, завладели ими, и он снова поцеловал ее, как тогда в бальном зале лорда Гленденинга.

Почему-то его будничная манера говорить о чувствах оказала на Бренну гораздо более сильное воздействие, чем любые страстные изъяснения лорда Гленденинга. Значит, он влюблен в нее. Рейли Стэнтон влюблен в нее. Он целовал и целовал ее, будто и не собирался прерывать это занятие, и было не важно, что она облачена в мужские брюки, что волосы ее намокли от дождя и прилипли к голове, а руки огрубели от того, что она постоянно возилась в холодной воде…

— Черт возьми! — сказал наконец Рейли, внезапно поднимая голову. — Что это там за кошачий концерт?

Очнувшись, Бренна прислушалась.

Сквозь стук дождя, барабанившего по крыше и оконным стеклам, и ровное журчание ручья пробивался какой-то иной звук — тонкий жалобный голос, звавший ее по имени.

— Хемиш!

Она вырвалась из объятий Рейли Стэнтона и бросилась к двери.

— Какого черта здесь делает Хемиш в такую погоду? — изумился Рейли. — Я же говорил мальчишке…

Но Бренна уже не слушала его. Она распахнула дверь и рванулась наружу.

Дождь, так и не утихавший с тех пор, как начал идти два часа назад, теперь был частым и ровным. Вместе с растаявшим снегом, вымытым из расселин между утесами, он превратил мирный ручей в бушующий поток, столь мощный, что вполне мог унести новорожденного ягненка, оказавшегося на берегу и еще нетвердо держащегося на подгибающихся ножках. Сквозь хлещущий дождь она с трудом разглядела фигурку Хемиша, бегущего по берегу вздувшегося от обилия воды ручья и безуспешно пытающегося вырвать у пенящегося потока крошечное, отчаянно сопротивляющееся течению существо с помощью крючковатого пастушеского посоха. Охрипшим от волнения и напряжения голосом он выкрикивал ее имя.

— Держись! — крикнула Бренна. — Я иду!

И она бросилась на помощь мальчику сквозь сплошную пелену дождя.

— Бренна!

Задыхаясь, Рейли нагнал ее на мосту. Он на ходу натягивал свой плащ, а его шляпа и сумка с медикаментами остались в коттедже.

— Право, — сказал он, когда они оказались так близко друг от друга, что теперь не требовалось кричать во всю глотку, чтобы услышать друг друга, — я не представляю, как выкроить хоть одну минуту, чтобы остаться наедине с вами. Вас постоянно кто-то призывает на помощь.

Потом, заметив, что Хемиш спешит к ним и уже почти догнал их, он переключил внимание на своего недавнего пациента.

— Мне казалось, я велел тебе держаться поближе к дому еще несколько недель. Не так ли, молодой человек? — принялся Рейли отчитывать мальчика с таким суровым видом, что тот тотчас же понял, что это не шутка.

— Знаю, — ответил Хемиш, задыхаясь от быстрой ходьбы. — Но ведь кто-то должен присматривать за ягнятами. И посмотрите, что получилось! Лукас бросился на помощь, и теперь и его смыло! Гляньте!

Мальчик, казавшийся еще меньше ростом и еще более хрупким и уязвимым с выбритой головой, на которой едва держалась слишком большая шляпа, указывал куда-то вниз.

Бренна, перегнувшись через перила моста, увидела это существо, увлекаемое потоком и быстро приближавшееся к ним. Вода то и дело швыряла его о камни. Крошечное серое тельце отчаянно сопротивлялось течению и старалось держать голову над водой.

Вслед за этим уносимым водой серым пятном они увидели нечто черно-белое, приближавшееся к ним со скоростью, с какой ветер несет невесомое перышко. Лукас!

— О Господи, — едва выдохнула Бренна.

— Он прыгнул в воду, пытаясь спасти ягненка, — заскулил Хемиш.

— И поток тотчас же сбил его с ног, — решил Рейли.

Он уже сделал движение с моста, на ходу сбрасывая только что надетый плащ.

— Не пугайтесь. Я сейчас его достану.

— Спасите Лукаса, — взмолился семенивший вслед за доктором Хемиш. — Ягненка я спасу сам.

И мальчик принялся раздеваться.

— Нет! — закричала Бренна, бросаясь вслед за ним. — Ты останешься на берегу!

Хемиш смотрел на нее так, будто она лишилась разума.

— Но он не сможет спасти и собаку и ягненка, — пояснил ей наконец мальчик, так терпеливо, как обычно разговаривают со слабоумными, — у него всего две руки, а этого недостаточно.

Бренна, оказавшаяся уже у кромки воды, начала спускаться ниже.

— Ягненка спасу я, — крикнула она Рейли, стараясь заглушить рев бурного потока, — а вы хватайте Лукаса!

Рейли, уже зашедший довольно далеко в воду, крикнул ей, чтобы она перестала дурить, но она ступила в обжигающе-холодную воду и пыталась перехватить ягненка, которого течением несло прямо на нее.

Глупое существо пыталось ускользнуть от нее, насколько это позволяла бурно несущаяся ледяная вода, и добилось только того, что его засасывало под воду. Бренна, впавшая в панику от мысли, что крошечный ягненок проскользнет сквозь ее расставленные ноги и его убьет поток, бросив на бревна моста, расставила руки как можно шире и почти до пояса ушла под воду, лихорадочно нащупывая покрытое намокшей шерстью тельце.

Она схватила его и мгновением позже выпрямилась с отбивающимся животным на руках.

— Я его поймала! — крикнула она Рейли и увидела, что и ему приходится не легче.

Напуганный до такого же панического состояния, Лукас, весивший на добрых пятьдесят-шестьдесят фунтов больше крошечного ягненка, которого Бренне все-таки удалось удерживать в руках, отчаянно сопротивлялся, пытаясь добраться до берега самостоятельно, но после нескольких таких безуспешных попыток, просто сдался на милость природы и теперь плыл по течению, плыл с бессмысленным видом и остекленевшими глазами…

Наконец Рейли удалось ухватить его поперек туловища и, удерживая за хвост, оттянуть от одной из деревянных опор моста, о которую животное должно было неминуемо разбиться. Лукас перестал вырываться и только пытался слабо бить лапами по воде, пока Рейли из последних сил плыл к берегу…

Когда наконец он в совершенном изнеможении рухнул на берег, не выпуская из объятий собаку, Хемиш принялся прыгать вокруг него, выкидывая невероятные коленца.

— Вам, — с трудом произнес Рейли, потому что зубы его выбивали дробь, — вам, Бренна, хорошо было бы держать в доме виски.