"Песнь для Арбонны" - читать интересную книгу автора (Кей Гай Гэвриел)

Глава 6

Если бы Лиссет спросили в ту внезапно ставшую ужасной ночь или даже после, когда появилось время и тихое место, чтобы все обдумать, она не смогла бы объяснить, почему выскользнула из приметного синего плаща Бертрана де Талаира, не обратила внимания на настойчивый окрик Алайна и последовала за человеком по имени Блэз от залитой светом факелов пристани в темный лабиринт, в путаницу переулков, уходящих прочь от реки.

Возможно, дело было в том, как он покинул пристань, как в безудержной свирепости пролетел мимо аримондца, словно его не существовало на свете. Или, возможно, в потрясенном выражении его лица, когда он слепо прошел мимо всех них и нырнул в толпу. Она услышала слово «яд», выползшее, словно змея, оттуда, где лежал Валери. Его собирались отнести в самый большой храм Риан. Мужчины поспешно готовили парусное полотно, натягивали его между шестами. Его понесут на этих носилках. Толпа молча расступится, пока они пройдут, неся смерть, а потом снова станет шумно, еще более, чем прежде. Впечатляющее убийство внезапно вольется в опьяняющий карнавальный напиток и сделает эту ночь еще более памятной.

Лиссет знала, что трубадуры и жонглеры придут в храм, будут ждать и наблюдать, будут нести вахту снаружи, за стенами, многие ради Бертрана, а некоторые ради Валери. Лиссет раньше доводилось участвовать в таких бдениях. Ей не хотелось участвовать в этом сегодня.

Она пошла за кораном из Гораута.

Ей пришлось пробираться против течения в толпе. Люди спешили к реке, их привлекали слухи о каком-то происшествии или катастрофе, вымыслы праздника. Протискиваясь среди тел, Лиссет улавливала запахи вина и запеченного мяса, жареных орехов, сладких духов, человеческого пота. На секунду ее охватила паника, когда она застряла среди компании пьяных моряков из Гётцланда, но она увернулась от объятий ближайшего из них и рванулась вперед, ища взглядом того, за кем шла.

Его рост облегчал ей задачу. Даже на бурлящих улицах она видела его впереди, пробирающегося сквозь толпу, его волосы сверкали яркой рыжиной, когда он проходил под факелами на стенах старых, обветшавших складов. Это был не самый привилегированный район Тавернеля. Блэз Гораутский стремительно шел вперед, казалось, он наугад сворачивает в какие-то улицы, и двигался он все быстрее по мере того, как толпы редели вдали от воды. Лиссет обнаружила, что почти бежит, чтобы не упустить его из виду.

В одном тускло освещенном извилистом переулке она увидела, как какая-то женщина, в великолепном платье из зеленого шелка, в мехах и драгоценностях, с искусно сделанной маской лисы на лице, потянулась к Блэзу. Он даже не замедлил шага, ничем не показал, что заметил ее присутствие. Лиссет, торопливо шагая вслед за ним, внезапно вспомнила о своих влажных, обвисших волосах и загубленной блузке. Мелочи, сурово сказала она себе; стрела с белым оперением была выпущена сегодня ночью с ядом на наконечнике, и она предназначалась — не требовалось большой проницательности, чтобы это понять, — герцогу Талаирскому, а не его кузену, который незаметно для всех занял его место в маленькой лодке на реке.

Блэз Гораутский внезапно остановился на перекрестке улиц и в первый раз огляделся вокруг себя. Лиссет быстро нырнула в дверную нишу. И чуть не упала, налетев на тесно обнявшихся мужчину и женщину, которые прислонились к стене в темноте у самой двери. Нижняя часть туники женщины была поднята до талии.

— Ох, хорошо, — чувственным, протяжным голосом произнесла женщина, бросив на Лиссет томный взгляд, с легкой насмешкой в голосе. Ее маска соскользнула назад с лица и волос, и болталась на спине. Мужчина тихо рассмеялся, прижимаясь ртом к ее шее. Они оба одновременно протянули руки, сильные пальцы и тонкие пальцы, и притянули Лиссет в свои объятия.

— Хорошо, — снова прошептала женщина, прикрывая глаза. Ее окружал аромат полевых цветов.

— Гм, не совсем, — смущенно ответила Лиссет, помимо своей воли она почувствовала возбуждение. И вывернулась из рук обоих.

— «Тогда прощай, любовь, ах, прощай навсегда, любовь», — пропела женщина старый припев неожиданно жалобным голосом, но впечатление было смазано хихиканьем в конце, когда мужчина что-то прошептал ей на ухо.

Оказавшись снова на улице, в колеблющейся, неверной тени между двумя факелами на стенах, Лиссет быстро надела маску той женщины. Это была маска кошки; большинство женщин сегодня ночью выбрали маски кошек. Она увидела, как Блэз впереди взмахом руки остановил троих подмастерьев. Он что-то спросил у них. Со смехом они ответили и показали направление; один из них протянул ему флягу. Лиссет увидела, как Блэз поколебался, а потом взял ее. Струя темного вина полилась ему в горло. Лиссет это зрелище почему-то смутило.

Он свернул направо, туда, куда они указали. Она пошла за ним, прошла мимо подмастерьев быстрыми, осторожными шагами, готовая пуститься в бегство; здесь было слишком темно и мало людей. Дошла до поворота и посмотрела вдоль улицы, уходящей вправо. Там было еще тише, выше и дальше от реки и от базарной площади. Дома становились все более внушительными, явно более богатыми, дорога была лучше освещена, чем раньше, фонарями, горящими в затейливых канделябрах на наружных стенах — один из самых верных признаков богатства. Две девушки, наверное, служанки, весело окликнули ее, перегнувшись через резную каменную балюстраду. Лиссет шла дальше. Блэз, быстро и размашисто шагая, уже свернул за угол впереди. Она пустилась бежать.

К тому времени когда она подбежала к следующему перекрестку и повернула еще раз направо, как сделал Блэз, Лиссет уже поняла, где они находятся, еще до того, как увидела на площади в конце улицы башню, мрачно возвышающуюся над самым большим зданием из красного камня.

Это был купеческий квартал, где банкирские и торговые дома нескольких стран имели свои представительства. Эта башня на верху дороги была копией великой башни Мигнано, самого крупного города-государства Портеццы, и ее построили специально с целью внушить страх, а массивные, величественные дворцы по обеим сторонам улицы, ведущей к площади, служили жильем умным, осторожным купцам — представителям этих богатых городов в Арбонне.

Теперь карнавал шумел где-то в отдалении. Лиссет скользнула под арку и осторожно смотрела оттуда, как Блэз Гораутский прошел мимо одной массивной двери, потом другой. Наконец она увидела, как он остановился и посмотрел вверх на герб над двустворчатой железной дверью. В этом доме горели огни на верхних этажах, где должны были находиться спальни. Больше на улице никого не было.

Блэз стоял неподвижно, и ей показалось, очень долго, словно обдумывал какой-то трудный вопрос, потом осторожно огляделся и проскользнул в узкий переулок, идущий между этим домом и домом к северу от него. Лиссет выждала несколько секунд, потом вышла из своей арки и последовала за ним. У входа в переулок ей пришлось на мгновение задержать дыхание: она чуть не задохнулась от зловония мусора. Пригнувшись, чтобы стать незаметнее, напрягая зрение в темноте, она увидела, как коран из Гораута легко подтянулся и забрался на шершавую каменную стену, тянущуюся позади дома, и замер. За стеной мерцал мягкий свет. Силуэт Блэза на секунду возник на его фоне, а потом коран спрыгнул по другую сторону.

Пора было возвращаться к реке. Теперь Лиссет знала, куда он пошел. Она могла утром выяснить, кому принадлежит этот дом, и рассказать об этом инциденте тому, кого сочтет подходящим слушателем. Очевидным кандидатом был герцог Бертран или сенешаль правительницы в Тавернеле. Возможно, даже Ариана де Карензу, которая обязала мужчин Мираваля и Тавернеля соблюдать мир этой ночью. Утро подскажет, что делать; она может посоветоваться с друзьями, с Реми, Аурелианом. Пора возвращаться.

Отбросив маску и стиснув зубы, Лиссет прошла по зловонному переулку мимо той точки, где гораутец взобрался на стену, и немного дальше нашла перевернутый деревянный ящик. В переулках всегда попадаются ящики. Крысы прыснули в разные стороны, когда она осторожно встала на него. Оттуда ей с трудом удалось подтянуться и взобраться на гребень широкой стены. Лиссет лежала, растянувшись, на камне неподвижно долгое время. Затем, убедившись, что никто ее не видел и не слышал, осторожно приподняла голову и посмотрела вниз.

Это был замысловато распланированный, симметричный сад, тщательно ухоженный. У самой стены рос платан, и его ветви отчасти скрывали стену, что было немаловажно, так как Рианнон, голубая луна богини, именно в тот момент на время вышла из-за редких облаков. Вверху, сквозь завесу листвы, Лиссет видела звезды, сверкающие в летнем небе. Какая-то птица пела в ветвях дерева.

Внизу, на коротко подстриженной траве лужайки, тихо стоял Блэз Гораутский у маленького, круглого пруда, в который с плеском лилась вода из скульптуры фонтана. Вокруг фонтана были высажены цветы, и цветочные узоры извивались по всему упорядоченному пространству сада. Лиссет почувствовала запах апельсинов и лимонов, а у южной стены росла лаванда.

На маленьком патио у дома на каменном столике стояли закуски, сыр и вино. Горели высокие белые свечи.

В кресле у стола развалился мужчина, закинув руки за голову, вытянув длинные ноги; его лица не было видно в тени. Блэз смотрел на него. Он ничего не произнес и не шевельнулся с тех пор, как она забралась на стену. Он стоял к ней спиной. Он сам казался высеченным из камня. Сердце Лиссет стремительно билось.

— Признаюсь, я задавал себе этот вопрос, — лениво протянул мужчина у стола, он говорил на языке Портеццы с элегантным выговором аристократа. — Я задавал себе вопрос, расположен ли ты сегодня поступить умно и прийти сюда. Но видишь, я истолковал сомнение в твою пользу: здесь еда и вино для двоих, Блэз. Я рад, что ты пришел. Мы давно не виделись. Подойди же и поужинай со мной. В конце концов, сегодня ночью в Арбонне карнавал.

С этими словами он встал, потянулся за вином через стол и оказался в освещенном пространстве. При свете двух лун, свечей и сияющих изящных фонарей, которые раскачивались, подвешенные на треногах среди деревьев, Лиссет увидела, что он строен, светловолос, молод и улыбается. Он был одет в свободную шелковую тунику, черную, как ночь, с пышными белыми рукавами, а его трико было черно-белого цвета, как у Мастера меча Арсенольта из кукольных представлений, которые она помнила с детства, и как стрелы, которые лежали на виду в колчане возле стола.

— Я вижу, ты по-прежнему пользуешься сивареном, — спокойно сказал Блэз Гораутский. Он не приближался к столу. И тоже говорил на языке Портеццы.

Светловолосый человек поморщился, наливая вино из кувшина с длинным горлом.

— Неприятная вещь, правда? — с отвращением произнес он. — И потрясающе дорогая в наше время, ты даже не представляешь. Но полезная, иногда полезная. Будь справедлив, Блэз, это был выстрел с очень большого расстояния, при сильном ветре и неверном освещении. Я ничего не планировал заранее, это, очевидно, чистая удача, что я оказался в таверне, когда они договорились участвовать в состязаниях. А потом мне пришлось рассчитывать на то, что герцог Бертран достаточно ловок, чтобы добраться до веревки. Я поставил на это, и он оказался ловким, упокой Кораннос его душу. Ну же, ты мог бы поздравить меня с тем, что я попал в него с такого расстояния. В правое плечо, как я понимаю? — Он с улыбкой обернулся, держа в каждой руке по бокалу вина, и протянул один из них Блэзу.

Блэз колебался, и Лиссет, у которой все чувства были напряжены, не сомневалась, что он решает, рассказать ли убийце о его ошибке.

— Это был сложный выстрел, — вот и все, что он сказал. — Только я не люблю яд, ты это знаешь. В Арбонне его не применяют. Если бы не это, могли подумать, что убийца — один из людей Уртэ де Мираваля. Как я понимаю, это не так?

Его вопрос остался без ответа.

— Если бы не это, не было бы убийства. Только герцог, раненный в плечо. Охранников у него стало бы в четыре раза больше, а я лишился бы довольно внушительного гонорара.

— Насколько внушительного?

— Тебе не следует этого знать. Ты будешь завидовать. Давай, Блэз, возьми вино, я чувствую себя глупо, стоя с протянутой рукой, будто нищий. Ты на меня сердишься?

Блэз Гораутский медленно прошел вперед по траве и взял предложенный кубок. Человек из Портеццы рассмеялся и снова сел в кресло. Блэз остался стоять у стола.

— В таверне, — медленно произнес он, — ты должен был видеть, что я пришел с герцогом, что я один из его людей.

— Конечно, я видел, и, должен сказать, это меня удивило. До меня дошли слухи на турнире в Ауленсбурге — между прочим, тебя не хватает в Гётцланде, о тебе там вспоминали, — что ты этой весной находишься в Арбонне, но я сомневался, я ведь не знал, что ты так любишь пение.

— Я его не люблю, поверь. Но это не имеет значения. Меня нанял герцог Талаирский, и ты это видел в таверне. Неужели это не имеет для тебя никакого значения?

— Кое-что имеет значение, но тебе это не понравится, и тебе не следует слышать это от меня. Ты все же на меня сердишься, очевидно. В самом деле, Блэз, что мне было делать, отказаться от контракта и от платы из-за того, что ты случайно оказался на месте событий, обмениваясь оскорблениями с аримондским извращенцем? Насколько я понял, ты убил его брата.

— Сколько тебе заплатили? — снова спросил Блэз, не обращая внимания на последние слова. — Скажи мне.

Светловолосая, красивая голова снова спряталась в тень. Повисло молчание.

— Двести пятьдесят тысяч, — тихо ответил человек из Портеццы.

Лиссет еле сдержалась, чтобы не ахнуть вслух. Она увидела, как изумленно замер Блэз.

— Ни у кого нет таких денег, чтобы заплатить за убийство, — хрипло произнес он.

Его собеседник весело рассмеялся.

— Кое у кого есть, кое-кто заплатил. Деньги переведены заранее в наш филиал в Гётцланде, где я их получу при определенных условиях. Когда придет весть о горестной кончине музыкального герцога Талаирского, условия будут соблюдены. Гётцланд, — задумчиво произнес он, — иногда бывает полезен своим умением хранить секреты, и еще, я полагаю, полезно иметь семейный банк.

Казалось, этот человек забавляется, втайне наслаждается слушанием Блэза. Лиссет все еще не могла прийти в себя, не в состоянии даже осознать размеры суммы, которую он назвал.

— Плата в валюте Портеццы?

Снова смех, уже на грани бурного веселья, и этот звук среди упорядоченного спокойствия сада вызывал изумление. Медленный глоток вина.

— А, ну ты пытаешься выудить сведения, мой дорогой. Тебе это всегда плохо удавалось, правда, Блэз? Тебе не нравится яд, тебе не нравится обман. Ты мной очень недоволен. Я явно стал нехорошим с тех пор, как мы расстались. Ты даже не спросил, что нового слышно о Люсианне.

— Кто тебе заплатил, Рюдель?

Вопрос был прямым, жестоким, как удар молота.

Блэз поставил бокал с вином на стол нетронутым; Лиссет видела, что он слегка дрожит. Второй человек — у которого теперь было имя — тоже должен был это заметить.

— Не будь глупым и надоедливым, — сказал портезиец. — Разве ты когда-либо рассказывал, кто тебя нанял? Разве те, кого ты уважаешь, так поступали? Ты лучше всех знаешь, что я в любом случае никогда не делал этого ради денег. — Неожиданным, широким жестом он обвел дом и сад. — Я родился для всего этого и для того, что все это означает в шести странах, и я умру с этим, если только не буду глупее, чем планирую, потому что мой отец меня любит. — Он сделал паузу. — Выпей свое вино, Блэз, и садись, как цивилизованный человек, чтобы мы могли поговорить о том, куда отправимся дальше.

— Мы в Горауте не очень-то цивилизованны, — ответил Блэз. — Помнишь? — Теперь в его голосе звучала новая нота.

Сидящий в кресле человек откашлялся, но ничего не сказал. Блэз не двинулся с места.

— Но я теперь понимаю, — тихо произнес он, так что Лиссет его еле расслышала. — Ты выпил слишком много вина и слишком быстро. Ты не собирался всего этого открывать, не так ли, Рюдель? — Он говорил на портезийском языке исключительно чисто, гораздо лучше, чем сама Лиссет.

— Откуда ты знаешь? Возможно, собирался, — ответил второй человек, теперь его тон стал более резким. — Люсианна всегда говорила, что хорошее вино по ночам заставляет ее…

Блэз покачал головой:

— Нет. Нет, мы не будем говорить о Люсианне, Рюдель. — Он вздохнул, затем, к удивлению Лиссет, снова взял кубок и выпил. Снова осторожно поставил его. — Ты сказал мне слишком много. Я теперь понимаю, почему ты находишь все это таким забавным. Тебе заплатили в валюте Гораута. Тебя наняли за такие безумные деньги убить герцога Талаирского по поручению Адемара, короля Гораута. Но по приказу и, несомненно, с подачи Гальберта, верховного старейшины Коранноса в Горауте.

Второй человек в тени медленно кивнул головой:

— Твоего отца.

— Моего отца.

Лиссет смотрела, как Блэз отвернулся от стола и огней на патио и зашагал назад, к фонтану. Он стоял, глядя на струящуюся воду в искусственном пруду. Трудно было разглядеть его лицо.

— Я не знал, что ты у Талаира, когда согласился на этот контракт, Блэз. Это очевидно. — Теперь голос портезийца звучал более настойчиво, из него исчезла веселость. — Его хотели убить из-за каких-то написанных им песен.

— Знаю. Я слышал одну из них. — Блэз не отрывал глаз от пруда. — В этом и заключается предупреждение. Мой отец любит посылать предупреждения. Никто не может считать себя в безопасности, говорит он. Никто не должен ему перечить. — Он резко взмахнул рукой и обернулся. — Знаешь, по их плану ты должен был назвать мне сумму оплаты. Если ты этого не сделал бы, то, поверь, это сделали бы они сами. Она стала бы известна. Она сама по себе является предупреждением. Как далеко он способен зайти, если понадобится. Ресурсы, которые имеются в их распоряжении. Тебя использовали, Рюдель.

Его собеседник пожал плечами:

— Нас всегда используют. Это моя профессия и твоя. Люди нанимают нас для своих нужд. Но если ты прав, если они действительно хотели, чтобы все знали, кто за это заплатил и сколько, тогда тебе лучше серьезно подумать насчет того, чтобы уехать вместе со мной.

— Почему?

— Подумай. Используй свои умственные способности, Блэз. Что будет с тобой здесь, когда раскроется твоя тайна? Когда узнают, кто ты такой и что твой отец убил герцога Талаирского, когда ты должен был охранять его. Я имею некоторое представление о том, почему ты уехал именно в Арбонну — нет, нам сейчас не стоит это обсуждать, — но ты не можешь теперь остаться здесь.

Блэз скрестил руки на груди.

— Я мог бы решить эту проблему. Я мог бы сдать тебя. Сегодня ночью я служу герцогу Талаирскому, и это мой долг.

Лиссет не могла как следует разглядеть его лицо, но по голосу, донесшемуся из тени, поняла, что человек по имени Рюдель снова развеселился.

— Этот достойный сожаления, поэтичный, покойный герцог Талаирский. Он написал одну лишнюю песню, увы. В самом деле, Блэз. Твой отец заказал это убийство, твой старый товарищ по оружию его осуществил. Перестань быть дураком. Тебя будут винить в этом. Мне жаль, если то, что я совершил, ненадолго осложнит тебе жизнь, но единственное, что сейчас остается, это придумать, куда нам хочется отправиться, и уехать. Между прочим, ты слышал? Люсианна снова вышла замуж. Давай навестим новобрачных?

Снова повисло молчание.

— Где? — тихо спросил Блэз. Лиссет показалось, что этот вопрос вырвался у него помимо его воли.

— В Андории. За графа Борсиарда, две недели назад. Мой отец был там. Меня не пригласили. И тебя, очевидно, тоже, хотя я думал, что ты об этом слышал.

— Не слышал.

— Тогда мы должны нанести им визит и пожаловаться. Если ему еще не наставили рога, ты можешь об этом позаботиться. А я как-нибудь отвлеку его внимание.

— Как? Отравишь кого-нибудь?

Человек по имени Рюдель медленно встал. При свете можно было видеть, как застыло его лицо; на нем не осталось и следа веселости. Он поставил свою чашу с вином.

— Блэз, когда мы расстались год назад, у меня было впечатление, что мы друзья. Я не знаю, что произошло, но сейчас у меня этого впечатления нет. Если ты на меня сердишься только за сегодняшнюю ночь, скажи и объясни почему. Если дело не только в ней, мне бы хотелось это знать, чтобы действовать соответственно.

Оба они уже тяжело дышали. Блэз опустил скрещенные руки.

— Ты заключил договор с моим отцом, — сказал он. — Ты все знаешь, но все равно заключил с ним договор.

— На двести пятьдесят тысяч гораутских золотых монет. В самом деле, Блэз, я…

— Ты всегда говорил, что занимаешься этим не ради денег. И только что повторил это здесь. Твой отец любит тебя, помнишь? Ты станешь наследником, помнишь?

— И ты поэтому мне завидуешь? Так же, как ревнуешь к любому другому мужчине, который близок с Люсианной?

— Осторожно, Рюдель. Прошу тебя, будь осторожен!

— А что ты сделаешь? Будешь со мной драться? Чтобы посмотреть, кто из нас кого убьет? Как далеко может зайти твоя глупость, Блэз? Я понятия не имел, что ты служишь у герцога Талаирского. К тому времени когда узнал, я уже не мог отказаться от работы, за которую взялся. Ты такой же наемник, как и я. Ты знаешь, что это правда. Я согласился заключить договор с твоим отцом, потому что это самая большая сумма денег, которую предложили за убийство в наши дни. Признаюсь, я был польщен. Мне понравилась эта сложная задача. Мне понравилось, что я известен как убийца, который стоит так дорого. Ты собираешься убить меня за это? Или ты в действительности хочешь убить меня за то, что я познакомил тебя со своей кузиной, которая решила не менять свои привычки только потому, что ты появился в ее жизни и захотел, чтобы она это сделала? Я говорил тебе, что представляет собой Люсианна еще до того, как ты ее увидел. Помнишь? Или ты предпочитаешь просто прятаться за свой гнев, прятаться от всех, кого знаешь, здесь, в Арбонне, и забыть о таких неприятных вещах? Будь честен перед самим собой, в чем моя вина, Блэз?

Лиссет, распластавшаяся на стене, под прикрытием листьев платана, в ветвях которого над ее головой теперь умолкли птицы, услышала то, что не должна была слышать, и теперь почувствовала, как у нее задрожали руки. Это было нечто слишком болезненное, слишком глубоко личное, и она жалела, что пришла сюда. Она шпионила в этом саду, в точности как одна из тех злобных, завистливых аудрад, которые шпионят за влюбленными во всех «низких песнях», стремясь погубить их, причинить зло. Неумолчный, тихий плеск фонтана долго оставался единственным звуком, В этих песнях обычно тоже бывают фонтаны.

Когда Блэз снова заговорил, то, к ее удивлению, на арбоннском языке.

— Если быть честным перед самим собой и перед тобой, то надо сказать, что есть только два человека на земле, один мужчина и одна женщина, с которыми, кажется, я не могу справиться, и ты теперь связан с ними обоими, а не только с одной. Это создает… трудности. — Он глубоко вздохнул. — Я не собираюсь покидать Арбонну. Помимо прочего, это выглядело бы как признание в том, чего я не делал. Я подожду до утра, а потом доложу тем, кому положено, кто пустил эту стрелу. Для тебя не составит труда выйти в море на одном из кораблей отца раньше. Я рискну остаться здесь.

Его собеседник сделал шаг вперед и оказался полностью освещенным свечами на столе и факелами. Теперь на его лице уже не было легкомыслия или хитрости.

— Мы были друзьями долго и многое пережили вместе. Если мы теперь станем врагами, мне будет жаль. Может быть, ты даже заставишь меня пожалеть, что я заключил этот договор.

Блэз пожал плечами:

— Это большие деньги. Мой отец обычно получает то, что хочет. Ты никогда не задавал себе вопрос, почему из всех возможных убийц в шести странах он нанял того, кто был моим ближайшим другом?

Лицо Рюделя медленно менялось, по мере того как он обдумывал эту мысль. Лиссет видела, как оно менялось в лучах света. Он покачал головой.

— Неужели? Неужели дело в этом? Я никогда об этом не думал. — Он снова тихо рассмеялся, но отнюдь не весело. — Моя гордость заставила меня думать, что он считает меня самым лучшим из всех нас.

— Он покупал друга, которого я нашел себе вдали от дома, вдали от него. Можешь гордиться — он решил, что ты должен стоить очень дорого.

— Достаточно дорого, хотя, должен признаться, сейчас меня это уже не так радует, как раньше. Но скажи мне вот что. Я думаю, что знаю, почему ты оставил нас всех и уехал один, но почему остаешься сейчас? Что сделала Арбонна, чтобы купить тебя и удержать? Кем был Бертран де Талаир, что ты вот так решаешь свою судьбу?

Блэз снова пожал плечами:

— Она ничего не сделала. И, уж конечно, не купила меня. Мне здесь даже не нравится, по правде говоря. Слишком много богинь, на мой вкус, как ты мог догадаться. — Он переступил с ноги на ногу. — Но у меня собственный контракт, как и у тебя. Я его отработаю как можно честнее, а потом посмотрим, к чему это приведет. Не думаю, что этим решаю свою судьбу, правда.

— Тогда подумай хорошенько, Блэз. Напряги мозги. Если твой отец отправляет послание миру посредством убийства герцога Талаирского, как мы прочтем это послание? Что хочет сказать нам всем Гораут? Мой отец говорит, что надвигается война, Блэз. Если она начнется, то я считаю, Арбонна обречена.

— Возможно, — ответил Блэз Гораутский, а Лиссет почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. — Как я сказал, через некоторое время увидим, к чему это приведет.

— Я ничем не могу тебе помочь?

Лиссет услышала в голосе Блэза усталую насмешку.

— Не позволяй вину сделать себя сентиментальным, Рюдель. На рассвете я сообщу, что ты — убийца. Лучше начинай строить собственные планы.

Рюдель не шелохнулся.

— Есть одна вещь, — медленно произнес он, будто про себя. Он колебался. — Я пошлю агентам во всех отделениях дома Коррезе письма с приказом принять и укрыть тебя, если когда-нибудь в этом возникнет нужда.

— Я не стану к ним обращаться.

Теперь насмешка звучала в голосе Рюделя.

— Тут я уже бессилен. Не могу взять на себя ответственность за твою гордость. Но письма будут написаны. Я полагаю, ты оставишь свои деньги у нас?

— Конечно, — ответил Блэз. — Кому еще я могу их доверить?

— Хорошо, — сказал Рюдель Коррезе. — Единственное, что мой отец ненавидит больше всего, — это когда вкладчики закрывают свои счета. Он был бы мной очень недоволен.

— Мне было бы очень жаль, если бы я стал причиной подобного недовольства.

Рюдель улыбнулся:

— Если бы я не встретился с тобой, Блэз, то был бы сегодня ночью абсолютно счастливым человеком, окрыленным своим большим успехом. Возможно, даже пошел бы и повеселился на карнавале. Вместо этого мне почему-то грустно, и я вынужден совершить ночное путешествие, а это плохо влияет на мое пищеварение. И какой ты после этого друг?

— По крайней мере, я не враг. Будь осторожен, Рюдель.

— И ты тоже. Этот аримондец убьет тебя, если сумеет.

— Я знаю. Если сумеет.

Воцарилось молчание.

— Что передать Люсианне?

— Совсем ничего. Храни тебя бог, Рюдель.

Блэз шагнул вперед, и двое мужчин обменялись рукопожатием. На мгновение Лиссет показалось, что они обнимутся, но они не обнялись. Она бесшумно поползла назад по стене, нащупала внизу в темноте ногами деревянный ящик и соскользнула в зловоние переулка. Снова услышала шуршание крыс, пока быстро шла по направлению к улице. Когда она выбралась из переулка, подняла маску, брошенную на улице, и надела ее. В тот момент ей хотелось иметь какую-нибудь преграду между собой и окружающим миром, и ей все еще хотелось, даже сильнее, чем прежде, иметь свободное время и ясную голову, чтобы подумать.

Наверное, ни то ни другое ей сегодня не суждено.

Она вернулась на пустынную улицу, верхняя часть которой переходила в площадь, прошла мимо массивных железных дверей, служивших входом, как она теперь знала, во дворец Коррезе в Аримонде. Она знала это имя, разумеется. Все его знали. Она наткнулась на что-то очень значительное и не понимала, что делать.

Пройдя немного дальше по улице, Лиссет подошла к тому арочному проему, из которого наблюдала недавно за Блэзом, идущим по переулку. Она снова нырнула в него, глядя сквозь удлиненные прорези маски.

Ей не пришлось долго ждать. Блэз Гораутский широкими шагами вышел из переулка через несколько секунд. Он остановился на улице и посмотрел вверх, на суровую башню Мигнано. Теперь она знала почему, знала больше, чем должна была и даже хотела знать: Мигнано контролировало семейство Делонги, и уже много лет, а единственной дочерью Массены Делонги была женщина по имени Люсианна, дважды выходившая замуж и дважды рано овдовевшая.

Трижды выходившая замуж, поправила она себя. Теперь за графа Борсиарда д'Андория. Она на мгновение удивилась, почему мужчина, обладающий властью и средствами, захотел жениться на ней, зная ее семью, амбиции и ее собственную репутацию. Говорили, что она очень красива. В какой степени красота может стать оправданием или принуждением?

Блэз отвернулся от башни и быстро зашагал вниз по улице. Свет фонарей снова придал бронзовый оттенок его волосам и пышной бороде.

До того момента когда она окликнула его по имени, она не знала, что собирается это сделать. Он остановился, его рука быстро потянулась к мечу, потом опустилась. Женский голос; женщин он не боялся. Лиссет вышла из арки на свет. На ней была маска. Она подняла руку и сняла ее. Наскоро подобранные волосы при этом рассыпались, и она почувствовала, как спутанные пряди упали ей на лицо. Она представила себе, как ужасно выглядит.

— А! — произнес он. — Певица. — Голос слегка удивленный, но не очень. По крайней мере он ее узнал. — Это место далеко от карнавала. Хочешь, чтобы тебя проводили обратно туда, где люди?

Его голос звучал учтиво и равнодушно: коран бога, выполняющий свой долг по отношению к человеку в нужде. Ему даже в голову не пришло, почему она оказалась здесь, поняла Лиссет. Она просто — одна из арбоннских женщин и, наверное, нуждается в помощи.

Ее мать всегда говорила, что она слишком часто поступает не подумав и что однажды она за это поплатится. Лиссет уже поплатилась, и не раз. И, вероятно, сейчас случится то же самое, подумала она, уже открывая рот.

— Я следила за тобой, — сказала она. — Я была на стене сада под платаном. Я слышала, о чем вы говорили, ты и Рюдель Коррезе. И пытаюсь решить, как следует поступить.

На краткий миг она была вознаграждена глубиной изумления, отразившегося на его лице, даже под прикрытием бороды — своего рода защита, как и маски сегодня ночью. Это ощущение быстро прошло. Вполне возможно, осознала она, что он ее сейчас прикончит. Она в это не верила, но такая возможность существовала.

Лиссет собралась с духом, чтобы выдержать его ярость. В неверном свете ей показалось, что она видит ее приближение в том, как он вздернул голову и прищурился, глядя на нее. Она помнила, что он ранил Реми. Он убил шесть человек у озера Дьерн. Но его руки оставались неподвижными. Она видела, что он обдумывает последствия и удивление и гнев уступают место чисто профессиональной оценке. Он быстро овладел собой; если бы она не видела, как немного раньше, в саду, он пролил вино, услышав имя женщины, она сочла бы его холодным, жестоким человеком.

— Зачем? — вот и все, что он в конце концов спросил.

Она боялась этого вопроса. По-прежнему не знала на него ответа. Ей бы хотелось, чтобы волосы у нее были уложены как следует и чтобы одежда была чистой и сухой. Она чувствовала себя уличным сорванцом. Ее матери было бы так стыдно за нее.

— Мне показалось, что ты куда-то спешишь, — неуверенно ответила она. — Ты так быстро покинул причал. Думаю, ты вызвал во мне большое раздражение там, в таверне, мне захотелось… узнать больше.

— И теперь ты знаешь. — Его голос звучал скорее устало, чем сердито. — И что ты будешь делать?

— Я надеялась, что ты мне скажешь, — ответила Лиссет, глядя вниз, на кошачью маску в руках. — Я слышала, как ты сказал, что останешься, а не уедешь вместе с ним. Я слышала, как он сказал, что может начаться война, и я… я слышала, кто заплатил за убийство. — Она заставила себя поднять голову и посмотреть ему в глаза.

— Мой отец, — резко сказал он. — Да, продолжай.

Она сосредоточенно наморщила лоб:

— Скромность не входит в число моих достоинств, но мне не хочется влезать в дела, в которых я не разбираюсь.

— О, неужели? — с мягким сарказмом спросил Блэз. — Не мешало бы и другим так думать. Но напрашивается вопрос: почему ты мне доверяешь? Почему рассказываешь мне все это на темной улице, когда никто на свете не знает, что мы вместе и о том, что ты только что слышала? Почему ты спрашиваешь у сына Гальберта де Гарсенка, что тебе делать? Ты знаешь, кто он, ты знаешь теперь, кто я. Ты знаешь, что Рюдель Коррезе, мой друг, — это тот человек, который убил Валери. Ты шпионила, ты узнала важные вещи. Почему ты сейчас стоишь здесь со мной? Ты так мало дорожишь своей жизнью или ты просто не знаешь, что случается в реальном мире с людьми, которые совершают подобные поступки?

Она сглотнула. С ним было нелегко иметь дело, совсем нелегко. Она снова убрала с глаз волосы; они безнадежно спутались.

— Потому что я верю тому, что ты ему сказал. Ты не знал, что я слушаю, у тебя не было причин лгать. Ты не имеешь никакого отношения к этому убийству. И ты сказал, что не покинешь Арбонну и… и потом ты не сказал ему, что он убил не того человека. — Она почувствовала, как разгладился ее лоб, когда до нее дошла истина только что произнесенных слов. Это и были ее причины; она осознала их, пока говорила. Она даже улыбнулась.

— Я думаю, что ты — неотесанный северянин, но не считаю тебя злым, и я полагаю, что ты говорил правду.

— Почему, — произнес Блэз Гораутский странным, задумчивым голосом, — меня сегодня ночью со всех сторон окружают сентиментальные люди?

Лиссет громко рассмеялась. Мгновение спустя, словно удивляясь самому себе, Блэз криво усмехнулся.

— Пойдем, — сказал он. — Нас не должны видеть в этом районе. Могут сопоставить факты.

Он двинулся вниз по просторной улице. Шагал широко, не делая скидки на ее рост, и ей пришлось идти быстрыми, подпрыгивающими шажками, чтобы не отставать от него. Это снова вызвало у нее раздражение, и через короткое время она ухватила его за рукав и резко дернула, заставив замедлить шаг.

— Бог не хочет, чтобы ты заставлял меня бежать, — пробормотала она.

Он открыл рот, потом закрыл его. Она подумала, что он чуть не рассмеялся, но не была уверена из-за неверного света и теней.

К сожалению, именно тогда, держась рукой за его рукав, она вспомнила, что это карнавальная ночь летнего солнцестояния. В Тавернеле говорили, что сегодня ночью нельзя спать одному, это приносит неудачу. Лиссет почувствовала, что у нее пересохло во рту. Она глотнула и отпустила его рукав. Он даже не заметил, шагал рядом с ней уже медленнее, широкоплечий и уверенный, а где-то в прошлом у него осталась печально известная Люсианна Делонги. Внезапно перед глазами Лиссет возникла яркая картина переплетенных тел той парочки в темном переулке. «Ох, хорошо», — простонала женщина хриплым от желания голосом, и они потянулись к Лиссет и втянули в тень своего святого убежища.

Лиссет покачала головой, выругалась про себя и глубоко вдохнула ночной воздух. Все это, конечно, вина Реми. До него подобные мысли, подобные образы были ей чужды. Ну, почти чужды.

— Почему ты позволяешь ему уехать? — спросила она, чтобы изменить направление своих мыслей и нарушить молчание. Теперь вокруг них появились люди; в основном парочки в такое позднее время, как она отметила, но быстро прогнала эту мысль. — Потому что он — твой друг?

Блэз сверху посмотрел на нее. Интересно, прозвучал ли ее голос напряженно? Он колебался. У Лиссет на секунду возникло ощущение, что он бы не колебался, будь она мужчиной. Но все же Блэз ответил.

— Отчасти поэтому, очевидно. Мы с ним… многое пережили вместе. Но дело не только в этом. Рюдель Коррезе — человек значительный. Он сын своего отца, а его отец — очень важное лицо. Если его здесь схватят, нам придется решать, что с ним делать, и это может создать трудности. Если начнется война, города Портеццы будут иметь большое значение, из-за денег, а возможно, не только из-за них.

Она еще раз пошла на риск. На большой риск.

— Нам? — переспросила она.

Несколько шагов он прошел молча.

— Ты — умная женщина, — в конце концов произнес он, — и явно смелая. — Лиссет хотела было отвесить ему насмешливый поклон посреди дороги, но сдержалась. — Я предлагаю тебе постараться не относиться к этому слишком сентиментально. Я — профессиональный коран, в данный момент служу по контракту герцогу Бертрану, который не умер, хотя вместо него умер человек, которого я успел полюбить. При моей профессии приходится привыкать к смерти людей, которых любишь, или надо искать другую работу. К осени я могу с тем же успехом оказаться в Ауленсбурге и служить Йоргу Гётцландскому, и если он решит присоединиться к Горауту, и если начнется война… я вернусь сюда и буду сражаться на его стороне против вас. Ты должна это понимать. А пока я стараюсь служить по мере сил тому человеку, который мне платит.

— Разве плата — это все? Разве ты не стал бы сражаться за Гораут, потому что это твоя страна? Только по этой причине, оставив в стороне деньги? — Она обнаружила, что опять тяжело дышит.

Он молчал, шагал, глядя на нее сверху вниз. Их глаза на мгновение встретились, потом он отвел взгляд.

— Нет, — в конце концов ответил он. — Было время, когда стал бы. И сражался. Но теперь — нет. — Он медленно вздохнул. — Только не после Иерсенского моста. Я — профессиональный коран. Плата — это все.

— И ты так легко переходишь с одной стороны на другую? И нет никаких предпочтений, которые имеют для тебя значение? Никаких людей или принципов?

— Ты начала вечер с того, что напала на меня, — пробормотал он. — Неужели это входит в привычку?

Лиссет почувствовала, что краснеет.

— Если будешь справедливой, — продолжал он, — то признаешь, что в основе моих поступков лежат принципы. Предпочтения при моей профессии опасны. И сантименты тоже.

— Ты сегодня вечером употребил это слово четыре раза, — возразила Лиссет с большей запальчивостью, чем хотела. — Это твое единственное слово для определения привязанности между людьми?

Он снова рассмеялся, удивив ее.

— Если я признаюсь в этом, ты согласишься оставить эту тему? — спросил он.

Блэз остановился посреди улицы. Их уже снова окружала толпа. Кто-то толкнул ее, проходя мимо. Блэз положил ладонь ей на плечо, и она обернулась и посмотрела на него.

— Думаю, мне не стоит спорить с тобой на улице сегодня ночью. Мне кажется, я проиграю. — Он серьезно смотрел на нее, снова как профессионал, оценивающий ситуацию. — Ты недавно спросила, что тебе делать. Я собираюсь поговорить с эном Бертраном утром. Не следует обременять его этим сегодня ночью. Я думаю, это очевидно, оставив в стороне то, что я дал обещание Рюделю Коррезе. Я расскажу ему обо всем, что произошло, в том числе и о своем решении дать Рюделю шанс уехать. Надеюсь, он с этим согласится, пусть и не сразу. Я также расскажу ему, кто заплатил за эту стрелу. Обещаю тебе, что все это выполню. Если ты не веришь, что я это сделаю, можешь присутствовать на нашей встрече утром.

Это было больше, чем она могла ожидать, гораздо больше. Однако она спросила, будучи такой, какой ее всегда считала мать:

— Ты расскажешь ему все? И о том, кто ты такой?

Выражение его лица не изменилось, и она поняла, что он ждал этого вопроса. Он уже начал понимать ее характер, и сознавать это было странно.

— Если ты настаиваешь, чтобы я рассказал, я это сделаю. В любом случае я не могу помешать тебе рассказать ему. Я не убиваю женщин, которые слишком много знают. Могу лишь попросить тебя позволить мне самому определить, сообщать ли ему об этом и когда именно, по мере развития событий. — Он снова заколебался. — Я не хочу причинить зла тем, кто тебе дорог.

Она подумала о Реми с раной в плече. Сказала отважно, стараясь говорить голосом спокойного и опытного человека:

— Прекрасно. Я тебе верю. Но тогда мне лучше не присутствовать при твоем разговоре с Бертраном, иначе он меня потом вызовет одну и спросит, что еще я слышала. А я не очень-то умею лгать. — Она все еще чувствовала его ладонь на своем плече.

Он улыбнулся:

— Спасибо. Ты проявляешь великодушие.

Лиссет пожала плечами.

— Не будь сентиментальным, — ответила она.

Он расхохотался, запрокинув голову. Как раз в это время мимо них пробегал ремесленник с трещоткой, создавая ужасный шум. Блэз поморщился.

— Где тебя оставить? — спросил он. — В таверне?

Он снял руку с ее плеча. Это была ночь летнего солнцестояния в Тавернеле. Лиссет сказала:

— Собственно говоря… тебе не обязательно меня оставлять. Идет карнавал, и ночь еще не закончилась. Мы могли бы вместе выпить бутылку вина, если хочешь, и… и, ну, если собираешься остаться еще на некоторое время в Арбонне, тебе следует знать некоторые наши обычаи. — Она невольно отвела взгляд и посмотрела вдоль переполненной народом улицы. — Говорят, что… если проведешь сегодняшнюю ночь в этом городе один, удача от тебя отвернется.

Мать всегда говорила, что она в конце концов опозорит семью. Она могла винить дядю за то, что тот вывел ее в широкий мир в качестве певицы. Могла винить Реми Оррецкого. Могла винить священные обряды Риан в ночь летнего солнцестояния в Тавернеле.

Она могла ждать, прикусив губу, пока стоящий с ней мужчина скажет с сокрушительной вежливостью:

— Спасибо. И за то, и за другое. Но я ведь родом не из Арбонны, и отвернется от меня удача или нет, но коран, которым я восхищался, сегодня ночью умер, и мои обычаи требуют, чтобы я бодрствовал подле него в доме бога.

— Всю ночь? — Она снова подняла на него глаза. Для этого потребовалось некоторое мужество.

Он заколебался, подбирая слова.

Тогда Лиссет сказала, понимая, что поступает опрометчиво:

— Не знаю, что произошло в Портецце, но я не такая. Я хочу сказать, что обычно не…

Он закрыл ей рот ладонью. Она чувствовала его пальцы у себя на губах.

— Не говори этого, — прошептал он. — Пусть хотя бы это останется только моим.

Он северный варвар, подумала Лиссет. Он ранил Реми в предплечье. «Пока солнце не упадет, и луны не умрут, — говаривали ее дед и отец, — Горауту и Арбонне не соседствовать мирно». Он убрал ладонь и снова ушел в себя, спрятался за свою маску. Это всего лишь опасные ассоциации летнего солнцестояния, сказала она себе, и смущающая интимность того, что она услышала в том саду. Есть другие мужчины, с которыми она может провести эту ночь, мужчины, которых она знает и которым доверяет, талантливые, остроумные и учтивые. Они должны были уже вернуться в «Льенсенну», в зал внизу или в комнаты наверху, к вину и сырам Маротта, со своими арфами, лютнями и песнями, и будут славить Риан все оставшиеся часы самой священной ночи богини. Вряд ли ей придется спать одной.

Если только в конце концов она этого не пожелает. С неожиданной грустью Лиссет подняла взгляд и посмотрела через плечо стоящего перед ней мужчины, стараясь возродить тот сверкающий, как алмаз, восторг, который, казалось, ускользнул от нее где-то в течение этой странной ночи среди толпы людей, музыки и трещоток, после полета стрелы и слов, произнесенных под плеск фонтана и услышанных ею.

И поэтому, глядя вдаль, вдоль оживленной улицы, она раньше него увидела шестерых мужчин в красной униформе, которые подошли и окружили их, держа в руках факелы и мечи.

Их командир грациозно поклонился Блэзу Гораутскому.

— Ты окажешь нам большую любезность, — произнес он безупречно официальным, торжественным тоном, — если согласишься последовать за нами.

Блэз быстро огляделся: она видела, что он пытается оценить эту новую ситуацию. Он снова посмотрел на Лиссет, ища в ее глазах подсказку или объяснение; она знала, что так и будет. Конечно, ему была не знакома эта униформа. А она ее знала. Хорошо знала. И ей не очень хотелось в тот момент ему помогать. Как может, подумала она, удивленная собственным быстро вспыхнувшим гневом, нищая жонглерка из оливковых рощ Везета противостоять подобным силам в ночь Риан?

— Кажется, — сказала она, — тебе все же не удастся сегодня бодрствовать в доме бога. Желаю тебе радости этой ночью и в этом году. — Она испытала короткое, поверхностное удовлетворение при виде недоумения в его глазах перед тем, как они его увели.

Один из людей в красном проводил ее назад в «Льенсенну». Разумеется. Они безупречно воспитаны в таких тонкостях. И должны быть, уныло подумала она, ведь они обязаны служить примером всему миру.