"Ксенофобы" - читать интересную книгу автора (Кейт Уильям)

Глава 6

Было все еще утро, середина его, когда Катя Алессандро, выйдя из магнитохода на одной из станций в самом сердце Джефферсона и, справившись о своем местонахождении по общественной информсети, поспешила через Франклин-парк. Золотистый свет Драконис 26 А коснулся вершин Железных гор, возвышающихся к востоку от города, и дневное светило казалось теперь зажатым между горами и изжелта-бледным серпом Колумбии, огромного естественного спутника Новой Америки, застывшего в неподвижности над городом.

Была середина утра, и утро это будет продолжаться еще много-много часов. Здешний, длившийся примерно восемьдесят три стандартных часа день мало имел общего с обычными и привычными земными циклами смены дня и ночи. Для Кати же именно эти часы были самыми приятными, ей не хотелось спешить, и она вместо того, чтобы отправиться из космопорта на магнитолете, который доставил бы ее в город без единой остановки намного быстрее и удобнее, решила воспользоваться магнитоходом.

Едва она ступила на движущийся асфальт главной аллеи парка, как целая стая пурпурных вьюнков – ипомей – выпорхнула из янтарно-желтой листвы, пронзительно щебеча, – это очень походило на приветствие, а может, их просто рассмешил ее изумленный вид?

Катя и впрямь была изумлена тем, что ей было приятно снова оказаться дома, несмотря на то, что приезд сюда разбередил ее старые раны.

Всего лишь раз она приезжала в Новую Америку за эти прошедшие восемь лет и то ненадолго. А теперь прошло уже почти четыре месяца, как она была здесь, но все это время Кате пришлось так вкалывать, что до сих пор она не могла выкроить хоть немого времени, чтобы навестить родителей или старых знакомых, или даже просто погулять. «Впрочем, может, это и к лучшему», – считала она.

Катя не горела желанием возвратиться в мир, где родилась. Тот день, когда ей удалось освободиться от родительской опеки и покинуть их ферму под Ново-Киевом, запечатлелся в ее памяти как самый счастливый в жизни. Ее решение потратить все свои средства, которые ей еще предстояло зарабатывать добрых лет восемь, на то, чтобы обзавестись трехразъемным вживленным цефлинком и впоследствии загрузить его в Джефферсоне солидной образовательной программой, ее стремление отправиться в космос – все это постепенно обрезало узы, соединявшие ее с домом родителей, старым домом на отшибе украинской колонии Новой Америки. А желание Кати отправиться на службу в армию Гегемонии и последовавший затем искренний порыв встать на сторону восставших, довершили этот непростой процесс расставания с родным домом.

Новая Америка представляла собой пестрый и богатый мир, населенный тремя различными этническими группами населения. Самой крупной и наиболее влиятельной была Новоамериканская колония, называемая еще Новой Америкой, со столицей Джефферсоном, но Кантонская и Украинская колонии, лежавшие в южном полушарии, население которых составляло почти половину всего населения этого мира, точнее говоря – пятьсот миллионов, тоже представляли силу и немалую. Американская колония была в Приграничье самым ярым апологетом обретения независимости от Гегемонии; что же касалось Кантонской колонии, то она могла служить образцом лояльности по отношению к Гегемонии. Украинцы, также активно участвующие в политических баталиях, с упрямым постоянством были расколоты на два приблизительно равных лагеря: оппонентов и верных сатрапов Гегемонии.

Подобный раскол произошел и в семье Кати. Отец ее хоть и был родом из самого Джефферсона, но никогда не разделял новоамериканские идеи самоуправления. В конце концов, именно Гегемония столь щедро осыпала субсидиями его ферму. Что же касалось его жены, тоже украинки, то и она яростно сопротивлялась идее автономии, поскольку, по ее мнению, это было равнозначно бунту, призыву к революции, короче говоря, анархии. Катя не очень любила вспоминать о последнем послании от отца, полученном четыре года назад, в Котором он советовал ей больше не посылать им своих сообщений по ВИР-коммуникации, поскольку они «очень расстраивают мать».

Ну и дьявол с ними со всеми…

Джефферсон был не только столицей планеты, но и главным городом всей только что образовавшейся Конфедерации, и его космопорт, расположенный на полуострове Диксон в двадцати пяти километрах к югу от города, являлся единственным связующим звеном между этим миром и остальным Шикидзу. Джефферсон сейчас переживал свой звездный час, суеты здесь, по сравнению с тем, что было восемь лет назад, прибавилось.

Хоть и не такой современный бастион, какими были земные Пулау Кодама или Токио, Джефферсон казался гигантом, несмотря на то, что население его не превышало миллиона. Он не изобиловал современными постройками, но зато здесь было полно этих старинных сверкающих небоскребов и крытых прозрачными куполами административных зданий, тут и там приютившихся в бесчисленных парках местной янтарно-золотистой флоры. Это впечатление старомодности, однако, тут же исчезало, стоило лишь увидеть толпы людей, спешивших по своим делам в узких ущельях улиц между этими небоскребами, или скользившие по небу магнитолеты, аэрокосмолеты и другие воздушные транспортные средства.

Население города представляло собой космополитическую мешанину, и на улицах Джефферсона можно было увидеть любую одежду. Некоторые носили традиционные клетчатые юбки, популярные в малообжитых районах Новой Америки, но большинство выглядело так, как жители любого большого столичного города любого из миров Гегемонии – пастельные обтягивающие костюмы, либо свободные одеяния-накидки, либо комбинезоны рабочих, строго безликие костюмы чиновников и, бизнесменов, форма солдат и офицеров – обычная коричневая – у конфедератов и серая – у солдат армии Гегемонии.

В общем, зрелище это было небезынтересное, иногда в толпе могло промелькнуть и какое-нибудь совершенно немыслимое экзотическое одеяние пришельца из другого мира Приграничья. Но не все в этой толпе были людьми в строгом смысле этого слова – часть ее составляли существа, бывшие плодами генетической революции, особенно много таких было в рабочих комбинезонах, они отличались чрезвычайно широкими плечами и длинными руками, выдававшими в них рабочих доков, другие же, наоборот, миниатюрные, очень гибкие и юркие, были представителями класса «техно».

Катя заметила парочку страйдеров – это были потрепанные RLN-90 с эмблемами соединений конфедератов на боку, они несли вахту на одной из главных аллей парка. Миротворцы. Весть о кончине Императора была воспринята представителями различных групп населения весьма неоднозначно. Были и шествия скорби, и беспорядки. Призывы раз и навсегда обрубить эту раздражавшую всех цепь, приковывающую мир к Империи, чередовались с апелляциями к разуму и осторожности, предостережениями от поспешных решений, к согласованному примирению. Теперь вот уже два месяца было относительно тихо, но командование силами Конфедерации продолжало на всякий случай держать парочку таких вот машинок в готовности, они патрулировали центральные улицы и площади столицы, места скоплений людей. Это и был один из таких патрулей.

По иронии судьбы высоченное, зеленовато-синее здание межзвездной корпорации «Сони», устремившееся в небо над Фрэнклин-парком, разместило в своих стенах самопровозгласившееся правительство, после того как прежние владельцы отбыли, не забыв прихватить свои прежние структуры и ИИ. Громадину эту до сих пор по привычке называли «Сони-билдинг», однако гигантский товарный знак фирмы, занимавший добрую сотню лет вершину восьмидесятиэтажного здания, был убран оттуда. Сейчас на его месте сверкали и переливались большие голографические буквы: ПЕРВЫЙ КОНГРЕСС НАРОДОВ КОНФЕДЕРАЦИИ.

Делегаты из миров Приграничья всего необъятного Шикидзу уже в течение нескольких месяцев пребывали здесь, продолжая свои попытки создать новое правительство… или, на худой конец, выработать комплекс общих целей и задач. У Кати совсем не оставалось времени на политику после того, как ее нежданно-негаданно произвели в полковники и назначили во вновь сформированное диверсионно-разведывательное подразделение «Первые рейнджеры Конфедерации», а когда она в добавление к своим основным обязанностям вошла и в состав штаба генерала Синклера, то практически полностью устранилась от тех горячих дебатов, которые происходили сейчас в столице Конфедерации. Синклер был политиком, заключила она, человеком, которому приходилось иметь дело с кучей самых разных идеологических концепций и учений пяти десятков самых различных культур десяти или даже больше самостоятельных миров.

С недавних пор многое стало меняться. В течение последнего месяца Катя вынуждена была разрываться между бараками подразделений милиции, расположенными в районе столичного космопорта и залом заседаний в Джефферсоне. Ее должность в штабе Синклера предоставляла ей определенную свободу действий и возможность распределять свое время по собственному усмотрению даже в периоды заседаний конгресса.

Должность эта открывала перспективы и вообще была заманчивой во многих отношениях. Она своими глазами видела первые шаги этого правительства, находившегося еще на младенческой стадии развития, которое, она это твердо знала, ей придется когда-нибудь защищать с оружием в руках. И Катя, стоило ей прибыть в космопорт, становилась той, кем была, собой, реализуя свое истинное, аполитичное «Я», уходя с головой в вопросы организации и подготовки пилотов «Шагающей смерти», которые совсем недавно были определены как «Первые рейнджеры Конфедерации».

Пока «Первые рейнджеры» формально да и фактически были под командованием полковника Джэкоба Р. Вайса, новоамериканца, бывшего командира «Первых Новоамериканских минитменов». Вайс был прекрасным организатором, но, как и большинство военных Конфедерации, почти не обладал опытом ведения боевых действий. Именно по этой причине Катя была его первым замом – хотя обычно на этой должности хватило бы и подполковника. Но Синклер как-то в приватной беседе признался Кате, что, случись «Рейнджерам» принять участие в боях, Вайс тут же получит новое назначение, а она, в свою очередь, возьмет на себя это подразделение и станет единственным его командиром вместо двух нынешних.

Она была бы счастлива отказаться от этого, поскольку командование подразделением, эквивалентным полку, было для нее так же в новинку, как для полковника Вайса усесться в «Шагающую смерть» и отправиться в бой. Но искушение было слишком велико. Прежний ее опыт пребывания на командных должностях сводился, в основном, к командованию ротой, то есть четырьмя или даже тремя взводами по восемь «Шагающих» в каждом, она могла вести за собой не более тридцати двух машинок и, если считать и обслуживающий персонал, душ эдак сто пятьдесят, не больше. «Рейнджеры» же представляли собой полностью укомплектованный по штатам военного времени полк – три батальона по пять рот в каждом и 480 машин и две тысячи пятьсот человек личного состава.

Такими были цифры, и если судить лишь по ним, Подразделение выглядело внушительно, однако, Кате лучше других было известно, насколько все это не соответствовало действительности. Так, «Первые рейнджеры Конфедерации» имели в своем распоряжении ровно 148 штук «Шагающих», половина из которых, будучи реликтами, украсила бы любой музей военной техники, плюс 867 человек, мужчин и женщин, физически пригодных для управления машинами на месте первого пилота. Восьмидесяти семи из них – практически одной десятой – приходилось управлять машинами в боевой обстановке.

Зато этим восьмидесяти семи достаточно пришлось повидать на своем веку. Большинство из них были ветеранами Рэдерс-Хилла, что на Эриду. Некоторые служили раньше в прежнем 2-м Новоамериканском соединений и имели опыт сражений против ксенов на Локи или же служили в составе 1-го Имперского Экспедиционного корпуса. Хороший это был народ, причем все без исключения – прекрасные бойцы, проникнутые чувством товарищества, исполнительные, дисциплинированные, уравновешенные. Именно им суждено составить костяк этого нового подразделения, душой которого был Синклер, сумевший увлечь этой идеей и ее.

Это будет абсолютно новая армия – армия Конфедерации.

– Ты ведь, должно быть, понимаешь, – спросил он ее как-то утром не очень давно, во время одного из перерывов в дебатах в стенах Конгресса, – что ничего принципиально нового мы здесь не создаем?

Катя тут же принялась уверять генерала в том, что она, дескать, страшно восхищена его талантом организатора, умением делать что-то из ничего, ориентироваться в том хаосе, том стихийном смешении культур, людей, конфликтов, которое являли собой миры Приграничья.

– Вы как-то рассказывали мне, как прежние земные американцы уже однажды прошли через что-то подобное… когда же это было? Постойте… ах да, шестьсот лет тому назад!

– Семьсот шестьдесят лет тому назад, если уж быть точным. Едва только забрезжил свет Первой Индустриальной революции. А нашим предкам удалось совершить свою собственную революцию, направленную в общем-то против того, с чем мы пытаемся сразиться сейчас. Разумеется, шкала отсчета была тогда несколько иной, куда там им до наших замыслов и масштабов, но идеи, причины, чаяния – в сущности своей были теми Же. Все они – этот народ действительно представлял собой пестрейшую мозаику десятков автономных культур: фермеры, купцы, мореплаватели, ученые, переселенцы с западных территорий, еще Бог знает кто – словом, все они были объединены одним желанием – выразить свою идею о личности и свободе личности, оставаясь сынами того государства, которое было когда-то их родиной. Родина эта стала тиранить их, понимаешь, и очень желала удержать в своей железной руке. Но они-то ведь выросли. Эта жизнь на бескрайних полях и в горах изменила их, вселила в них веру в себя. Точно так же, как жизнь в нашем Приграничье переделала и нас. А теперь наша мать-Империя не может позволить себе просто отвернуться и позволить нам пойти своей дорогой.

Синклер, усевшись в своём кресле поудобнее, потер свою уже начинавшую седеть бородку.

– Самая большая из проблем, перед которыми оказались тогда американцы, – продолжал он, – суметь сделать так, чтобы эта в высшей степени пестрая и разнородная группа – тринадцать совершенно отдельных, самостоятельных колоний – чтобы они начали сотрудничать. Ведь каждый испытывал, что-то вроде зависти к другому… ну совсем как наши Варуна и Ново-Киев. Почти у всех существовали какие-то разногласия с соседом по таким вопросам, как, например, допустима ли работорговля или нет, все это очень похоже на споры наших «Свободы» и «Радуги».

– Работорговля? Так ведь работорговля поставлена вне закона уже Бог знает сколько столетий. Какая у нас может быть работорговля?

– А дети генной инженерии? Эти самые «геники»? Разве это не сходные проблемы?

Хотя сказано это было очень мягко, без тени упрека, лицо Кати тут же зарделось… Что это было? Смущение? Стыд? До сей поры она никогда не задумывалась об этом. Ей и в голову не приходило, что геники могут быть частью проблемы. Она ежедневно видела их десятками в парках и на улицах Джефферсона. В большинстве миров они, как правило, составляли незначительное меньшинство, их и их проблемы предпочитали оттеснять в тень и не выставлять напоказ.

– Во всяком случае, – продолжал Синклер, – полк из жителей Род-Айленда никак не желал идти в бой плечом к плечу с какими-то мэрилендцами или нью-йоркцами, если взять это в качестве примера. И командиром они желали видеть над собой уравновешенного, добродушного жителя Род-Айленда, а не какого-то там придурка из Вирджинии.

Все эти названия ничего не говорили Кате, хотя она смутно догадывалась, что Синклер имел в виду прежних земных североамериканских колонистов.

– Как я понимаю, они все были американцами?

Синклер улыбнулся.

– Ну, такого понятия как «американцы» тогда еще не существовало – тогда человек мог быть вирджинцем, жителем Род-Айленда или Пенсильвании и уж потом американцем. Слово «Америка» в те времена ассоциировалось с чем-то очень большим, слишком абстрактным. Как, например, Шикидзу для нас. Да что говорить, а разве ты можешь просто представить себе размеры такого колоссального образования, как Империя из семидесяти восьми миров? Если уж каждый мир в отдельности представляет собой целую вселенную, состоящую из самых различных групп населения, целую палитру культур и богатейшую историю, взять хотя бы к примеру нашу Новую Америку, нашу прежнюю родину, нашу Мать-Землю?

– Я никогда не задумывалась об этом, никогда не рассматривала все это с такой точки зрения, генерал, – призналась Катя.

– И вот тогда первые американские генералы встали перед необходимостью создания американской армии. Потребовалось, наверное, вмешательство самого Господа Бога, но армия эта, Континентальная армия, была создана и стала впоследствии их военной элитой с лучшими генералами и офицерами во главе, в рядах которой сражались ополченцы от каждого отдельного штата.

– И они победили в войне за независимость? Синклер криво улыбнулся.

– Не забегай вперед! Все было не так просто, и что не удалось сделать английским регулярным войскам, довершила зима, холода и недоедание.

Катя, я хочу еще раз напомнить тебе, что это просто какое-то чудо, что Новая Америка не была названа Новой Британией. А ведь до этого чуть было не дошло дело.

– Черт возьми! – с отчаянием воскликнула Катя. – Так на что же надеяться нам?

– Да не причитай ты! Они победили, победили, несмотря ни на что. Но это было много позже. Выстояли за счет своего упорства. За счет того, что они научились извлекать пользу из своих ошибок… и что враги их стали совершать больше ошибок, чем они сами. Попомни мое слово, Катя – прошлое никогда в точности не повторяет себя. Не спорю, что-то может показаться сходным, какие-то отдельные черты, но детали – никогда. Конечно, ты и твои «Первые рейнджеры» могут послужить аналогом Первой Континентальной армии. Но, если принять во внимание развитие наших технологий, найти силы, наши способности и выучку – а ведь ничего этого у наших предков-американцев не было – то у нас есть шанс, чертовски большой шанс одолеть этих империалов еще до того, как они вообще поймут, что мы действительно существуем, и возжелают раздавить нас, как жучков. И вообще, первое, что мы должны сделать, это попытаться убедить их в том, что для них же самих будет лучше оставить нас в покое и не втягивать ни в какие войны и битвы. Ведь рано или поздно каждая революция побеждает, слышишь, Катя, каждая! – На несколько секунд генерал замолчал, словно пытаясь заглянуть внутрь себя – консультировался со своим цефлинком, запросив у него какие-то данные. – Ну, вот, как всегда – ты снова меня заговорила, а я купился и наплел тебе Бог знает чего. Ты же знаешь, что история – моя слабость, Катя. Так что не следовало тебе меня заводить!

Но она уже загнала в память своего цефлинка все, что ей, по его собственному выражению, «наплел» генерал. Синклер. Потом она часто воспроизводила эти куски, если выдавалась свободная минутка. Такой информации накопилось у нее уже довольно много и последнее время она пыталась как-то систематизировать ее, даже составила своего рода каталог исторических тем.

Страстная, могущая показаться сегодня даже какой-то непонятной, архаичной причудой, эта любовь, которую питал генерал Синклер к людям, событиям и документам давно ушедших веков, очень помогла Кате выработать совершенно иной взгляд на события дней сегодняшних, беседы с генералом как бы возводили своеобразный каркас, на который навешивались события современности.

И теперь, направляясь в бывшее здание «Сони», она вызвала в памяти эту беседу, и Катя от души жалела, что сейчас с ней не было Дэва, иначе она непременно бы посоветовала и ему загрузить эти данные в память, чтобы потом как-нибудь обсудить с ним вопросы текущей политики и дела прошлого.

Если бы он только мог услышать хоть малую толику из этих мыслей! Они очень бы прояснили ему мозги, дали бы ему возможность взглянуть на все другими глазами, убедить его в правоте сторонников Конфедерации. У них раньше нередко возникали споры по поводу той или иной акции конфедератов.

Дэв должен бы уже вот-вот вернуться из своего рейда на Дайкоку, продолжала размышлять она. Жив ли он? Катя усилием воли подавила импульс страха, внезапно пронзившего ее. Неважно, как и чем закончится эта его миссия, самое главное – пусть он останется жив!

Она вдруг ощутила страстное желание вновь увидеть его, несмотря на все то, что разделяло их и удивилась сама себе.

При входе в Зал Конгресса Катя приложила руку к идентификатору. Она чувствовала себя усталой, измученной и грязной – в течение последних двадцати четырех часов ей пришлось заниматься распределением вновь доставленных машин «Шагающая смерть». Раньше они принадлежали Ново-Киеву. Пятнадцать машин поступили от этой колонии ополченцев примерно год тому назад и с тех пор стояли в одном из складов на окраине космопорта Джефферсон. Конечно, машинки эти уже отжили свой век – самой современной из них была KR-9 «Манта», изготовленная на заводах «Тошиба» на Земле в 2531 году – двенадцать лет назад – и ее уже собирались снимать с вооружения. А что же до самых старых, то это были Т-90 – самоходные орудия. Они сошли с конвейера сотни полторы лет тому назад и могли гордиться своим прошлым. Орудия эти сослужили добрую службу во время восстания на Оси-ране, позже ими были вооружены повстанцы на Шиве, затем шиванцы продали обе установки в Ново-Киев, это было в 2501 году, когда поползли слухи о первых налетах ксенофобов на Ан-Нур II, вызвавшие панику во всем Приграничье.

Позже украинцы решили передать эти пятнадцать машин Новоамериканским силам обороны – это подразделение уже давно было расформировано. А теперь, вследствие осложнившихся отношений между Новой Америкой и двумя остальными колониями, стали возникать неожиданные проблемы. Вдруг куда-то подевались запчасти, необходимые для того, чтобы ввести в строй машины. Кроме того, Кате позарез были нужны нанотехнологические разработки – специальное программное обеспечение, где были буквально по молекулам описаны все технологические операции и отдельные виды оборудования для их ремонта, в котором нуждались практически все машины.

У Синклера были хорошие контакты с членами новоамериканской делегации, придерживающихся зачастую полярных точек зрения, и это давало хоть какую-то надежду найти выход из создавшегося положения. Именно поэтому Катя и решила прийти сегодня сюда.

Она появилась в зале, как обычно, в самый разгар дебатов. В течение последнего месяца обсуждалась тема геников – в основном, споры шли о том, должны ли быть им предоставлены все права наряду с людьми и, надо сказать, споры эти были жаркие. Представители «Свободы» и «Радуги» стояли на диаметрально противоположных позициях, и каждый предпринимал отчаянные попытки убедить всех остальных в своей правоте.

Десять дней назад вопрос этот был впервые вынесен на обсуждение, и теперь выяснилось, что и без того еще хрупкую Конфедерацию разрывают серьезные внутренние разногласия.

Партия Эмансипаторов от «Свободы» потребовала внести в Декларацию особый пункт, который бы объявил всех тех, кто поддерживает генорабство, «государствами вне закона, недостойными даже заседать в одном парламенте с остальными цивилизованными людьми». В ответ на это «Радуга» пригрозила выходом из Конфедерации в случае, если геникам будет предоставлено избирательное право.

Синклер вместе с остальными умеренными надеялся, что обе стороны, в конце концов, охладят свой пыл, отнесутся с должным вниманием к позициям оппонентов и изменят свои требования.

Однако дальше – хуже. Почему, хотели знать представители таких колоний, как Ново-Киев, Дезере и Кантонская, некоторые горячие головы так ратуют за полное прекращение любых связей с Империей? Примиренцы, какими их считали здесь, выступали за оживление связей с многочисленными мирами Приграничья и остальной частью Гегемонии. Реформы, несомненно, могут быть осуществлены путем переговоров, в то время как война означает полное и окончательное уничтожение всего того, что Человек воздвиг в мирах Приграничья.

Катя коснулась ладонью идентификатора перед последними дверями, и они тотчас же растворились, пропуская ее в зал. На центральном дисплее красовалось лицо Дюана Ласситера. Делегат из Эостре, одного из миров Приграничья, горячо убеждал остальных членов конгресса не впадать в крайности. Дюан Ласситер был из ярых «примиренцев», выступление его было ярким, страстным, убеждающим.

– Неужели вы и вправду верите, – говорил он, – что какая-то горсточка систем, сумеет прожить сама по себе, отказавшись от всех торговых сношений с Гегемонией? Какая судьба может ждать миры, отрезанные от других, от остальной части человечества? Какая судьба может ожидать тех, кто сознательно отвернется от своих братьев? Но, что самое страшное, мы можем оказаться втянутыми в долгую, изнурительную войну, инициаторами которой явятся новоамериканцы. Либо сама Гегемония спровоцирует гражданскую войну, натравив нас на кантонцев и украинцев, и брат пойдет на брата, отец на сына, а сын на отца. А гражданские войны, как вы знаете, бывают самыми кровавыми, самыми опустошительными и самыми беспощадными. Это геноцид, войны на истребление…

Катя выключила оратора и направилась к рядам, где сидели члены новоамериканской делегации. За прошедшие месяцы ей уже не раз приходилось слышать изложение подобных идей, и каждый раз они оживляли в ее памяти образы родителей, напоминая о той пропасти, которая разделяла их сейчас.

Примиренцы выдвинули неоспоримый аргумент лучше жить в мире с Империей и Гегемонией. Вся проблема состояла лишь в том, каким образом склонить эту самую Империю принять их условия?

– Император назвал нас бунтовщиками, – заявил Синклер в одном из своих выступлений в ответ на очередной спич примиренцев. – Видимо, пришло время действительно стать ими!

Но в конгрессе по-прежнему продолжались бурные словопрения, по-прежнему там переливали из пустого в порожнее.

Катя незаметно скользнула в кресло рядом с Синклером.

– Катя! – тут же обернулся он. – Наконец-то! Я уже стал подумывать, что ты вообще здесь больше не покажешься.

Она устало улыбнулась ему.

– Просто меня сморило от усталости в одном из страйдеров. Отключилась – и все тут. Мы можем переговорить?

– Что, прямо сейчас?

– Не обязательно сейчас, можно и часа через два.

– Было бы неплохо, – сказал он, и брови его чуть насупились. – Вот что, отправляйся-ка в мой кабинет и отдохни там малость. Ты выглядишь просто измочаленной.

Она вымученно улыбнулась.

– С ног валюсь. – Катя вытянула вперед руки, продемонстрировав ему темные пятна силикарда и любегеля, сквозь которые едва виднелось переплетение вживленных проводов у основания большого пальца. – У меня такое чувство, что мне их уже никогда не отмыть. Но отдыхать у меня нет возможности – спасибо, конечно, но не могу. Я лучше загружу кое-что из твоей системы в кабинете или же мне лучше обсудить это с твоим аналогом?

Аналог Синклера был снабжен компьютерной программой, в значительной мере основанной на психологическом портрете и индивидуальной судьбе самого Синклера, что давало возможность решать многие из второстепенных рутинных вопросов в отсутствие его самого. И порой возникали ситуации, когда его аналога было невозможно отличить от самого генерала.

– Э-э-э. Катя, да ты взвоешь от общения с ним! Он же просто воплощение техномегаломании, сплошная техноспесь! Ладно, пошли, поговорим сейчас… но только при одном условии, что ты сразу же после этого отправишься отдохнуть. Я просто не переживу такой потери, если ты вдруг свалишься от переутомления.

Катя уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но вдруг ее внимание привлекла внезапно наступившая в зале тишина. На дисплее было видно, что спикер конгресса о чем-то переговаривается с каким-то офицером. Вдруг постепенно стал нарастать гул голосов. Явно что-то произошло. Но что?

– Уважаемые делегаты! – заговорил наконец Ласситер. – Я, гм… мне сейчас предстоит сообщить вам несколько… несколько тревожную весть. Крупный… весьма крупный флот Империи, только что преодолев гиперпространство, вошел в границы нашей системы. Последние сообщения оттуда носят отрывочный характер, но согласно поступившей информации, пограничные службы из наших ополченцев, попытавшиеся противостоять этому вторжению, были тут же отброшены. В данный момент корабли направляются в Новую Америку, и их прибытие сюда ожидается через двадцать-тридцать часов.

– Кажется, Империя уже решила для себя – воевать или нет, дорогие друзья. Они задумали обсудить проблемы нашей независимости лично с нами.

– Кузо! – пробормотала пораженная Катя японское ругательство. – И это тогда, когда вы уже почти меня уговорили прилечь отдохнуть!