"Зимний сон" - читать интересную книгу автора (Китаката Кензо)

2

Я бежал, глядя себе под ноги.

Ноги уже сами знали, где какие ямки и препятствия. При желании я бы мог бежать с закрытыми глазами.

По обыкновению я добежал до перевала.

Пока разминался, заметил Акико Цукаду. На травянистом склоне виднелась обращенная ко мне спиной фигурка в бежевой пуховой куртке и светло-коричневых брючках. Еще на ней были светло-розовые перчатки и меховая шапка. Девушка терялась на фоне высохшей бурой травы.

Казалось, Акико меня заметила. Когда я распрямился, она обернулась и кивнула.

Я стал спускаться, по пути раздвигая сухую траву, и остановился позади девушки.

– А я думал, вы с мольбертом.

Акико сидела на земле, положив на колени самый обыкновенный альбом. Только вот рисунки ее обыкновенными я бы не назвал.

– А там, на дороге, ваша машина?

– Моя.

– Если подняться повыше, там море осенних красок.

– Честно говоря, меня не слишком-то интересует осенняя листва.

– Но ведь это истинные краски осени.

– Я бы скорее использовала их как фон, чтобы подчеркнуть холодность какого-нибудь валуна.

Акико рисовала торчащий из травы валун. Выбор несколько необычный, но рисовала она вполне пристойно. Однако дальше того, чтобы передать форму, дело не пошло.

– Сколько вы сделали набросков?

– Этот третий. Я вчера еще приметила этот валун, снизу, с дороги. Он так и просился на лист, только сегодня у него плохое настроение.

– Понятно.

Я улыбнулся словам молодой художницы.

– Надо же, а я вчера и не заметил, что у вас такие длинные волосы.

– Ну, за ночь они не вырастают.

Акико мгновенно реагировала на мои слова, несмотря на резкую смену темы.

Я все перескакивал с темы на тему, пытаясь совладать с искушением: страшно хотелось протянуть к ней руку. Мне выглядывающий из травы валун казался вполне симпатичным.

– Необычная машина.

– «Ситроен 2CV». Мне нравится, что он двуцветный – черный с темно-красным, но там нет кондиционера, окна открываются только наполовину, и на подъемах еле тянет.

– В самый раз для вас.

Искушению я все-таки поддался, протянул руку. Думал, попрощаюсь и убегу прочь, но неожиданно рука протянулась к ней навстречу.

– Ах! – сказала Акико и тоже протянула руку словно для рукопожатия.

– Да нет, я не прощаюсь. Дайте-ка альбом.

– А-а, простите. Вот, пожалуйста. Держите.

Акико прикрыла рот ладонью, чтобы скрыть смешок, и протянула мне альбом.

Я взял его и принялся торопливо водить карандашом по чистой странице. На все ушло секунд тридцать, не больше, и лишь когда я закончил, меня отпустило.

Я вернул художнице альбом.

– Все просто, – сказал я и припустил вверх по тропке, помахав на прощание рукой. Я успел остыть и потому бежал медленно. Тропка шла почти параллельно пролегавшей ниже дороге, слишком узкой для машин. Сквозь голые ветви деревьев виднелась крыша «ситроена».

Этот единственный набросок меня утомил. Порою я могу часами простаивать у холста. А иногда достаточно провести линию, и я уже чувствую такую усталость, что весь день не хочу двигаться.

Я спустился в гостиную, подкинул в камин пару поленец. Пил пиво и смотрел на пламя.

Охапка дров прогорела быстро.

Обедать я поехал в итальянский ресторан на полпути к городу.

Аппетита особого не было, недобрый предвестник. Хотелось нырнуть в рюмку и всплыть уже в пьяном ступоре.

С тех пор как я приехал в горы, то выпивал, можно сказать, умеренно. В основном налегал на выпивку, когда мы засиживались допоздна с Номурой. Раз в день я бегал по горной тропке, выпаривая алкоголь.

Если сильно увлечься выпивкой, я, пожалуй, и бегать не смогу.

Как-то я особо не анализировал, что именно меня побуждало пить. Просто когда мне стукнуло тридцать, стало меня всерьез и надолго прихватывать.

Если б не тюрьма, кто знает, был ли бы я жив. Спасли меня те три года.

Я вернулся в хижину.

На кухню не пошел, а направился сразу на террасу с ведерком и точильными камнями.

Принялся затачивать нож.

Слегка успокоила меня эта монотонная работа.

Я точил нож больше часа. Прополоскал в воде, высушил, потом взглянул на лезвие. Сколько бы я его ни точил, серебряная крупка не истиралась. И теперь даже по какой-то причине мельчайшие выпуклости просматривались отчетливее, чем вчера.

Я сел на стул и закурил.

Пока все шло нормально, больше тянуло к сигаретам, чем к выпивке. Мне было спокойно. Такое чувство, словно я перепрыгнул через большую глубокую яму.

Нет, мне не было страшно напиться. Просто не хотелось уступать зеленому змию. Так что надо держать ухо востро.

Была у меня такая черта: я или слишком упивался, или только пригублял – среднего не дано. Я мог быстро перейти грань от «самую малость» до «беспредела» и хорошо знал свою норму. Когда мы встречались с Номурой в городе и выпивали, я доходил до своей планки и останавливался, не переступая грань.

Я вернулся к прерванному занятию.

Обнаружилось интересное свойство: клинок истончался от постоянной заточки, он становился все меньше, но прежде чем от него ничего не останется, пройдет еще уйма времени.

– Вы заняты?

Я услышал голос, поднял голову. Акико стояла под террасой и смотрела на меня.

Я рассеянно кивнул. Промыл нож, вытер его тряпкой. Девушка поднялась по ступенькам на террасу.

– Что стряслось? Больше не рисуете? – поинтересовался я, закуривая.

– После нашей встречи я больше не рисовала.

– Это моя вина? Наверно, валун в плохом настроении.

– Настроение тут ни при чем. Он просто упрямец. Не хочет разговаривать и слушать отказывается.

– Ай-ай-ай. Да он не просто в плохом настроении – он мертвый.

– Правда?

– Да, в этом все и дело.

– В таком случае, сэнсэй, это вы его убили. Зря вы так. Акико положила на стол мой рисунок. Грубый набросок, на который у меня ушло полминуты.

– Валуны от такой ерунды не умирают, – сказал я.

– Но ведь…

– Он умер в вас. Вот в чем все дело.

Девушка кинула на меня многозначительный взгляд. Я тоже на нее посмотрел и в солнечном свете увидел золотой пушок на щеках.

– Что мне делать?

– Завтра оживет.

– Значит, он не умер.

– Не надо острить. Рисунок – это умение возродить мертвое к жизни. Мы для того и пишем.

Акико перевела взгляд с моего лица на набросок.

Я затушил сигарету, пошел на кухню и вернулся с двумя банками холодного пива.

Запоем это не грозит, тут я был уверен. Я потянул за колечко и поднес банку ко рту.

Акико потянулась к другой банке прежде, чем я успел ей предложить.

Она как-то странно на меня взглянула и рассмеялась.

– Чушь все это.

– Точно. Надо просто больше рисовать.

Я-то говорил о своем, но Акико поняла по-другому.

– Вам всего восемнадцать. Конечно, все это чушь.

– А вы в восемнадцать лучше были?

– Почем мне знать.

Я раскурил вторую сигарету. Слепило солнце. Я и не заметил, как косые лучи заползли на террасу.