"Малый драконий род" - читать интересную книгу автора (Кернер Элизабет)

Глава 2 ЮДОЛЬ ИЗГНАНИЯ

Внемлите же словам Старейшего, Хранителя душ Большого рода. Сим вверяю я душу свою Ветрам, открывая имя свое жаждущим истины: я — Хадрэйтикантришикрар из колена Иссдры.

Узнайте же правду о тех временах, что изменили мир.

Проснувшись внезапно во мраке, я тут же почуял неладное. Я пребывал в глубоком вех-сне, дабы излечиться от ран, и подобное пробуждение уже само по себе было необычным. К тому же воздух вокруг словно звенел, а с землей происходило что-то странное. После вех-сна всегда чувствуешь прилив здоровья и новых сил, что должно быть особенно заметно такому старику, как я; однако сейчас ощущения мои были другими. Сердце мое колотилось, а внутри бесновался огонь — я посчитал это ничем иным, как страхом. Но с чего вдруг?

И тут до моих ушей вновь донесся звук, который и разбудил меня, но я предугадал его за миг до этого. Я услышал глухой рокот: едва уловимый, скорее даже угадывающийся — по дрожи, исходившей глубоко из-под земли. Недолго думая, я выскочил из своих чертогов и взметнулся в ночное небо, не успев даже толком понять, что происходит. Я воззвал на Языке Истины к самой дорогой и родной мне душе:

«Кейдра, сын мой, где ты?»

«Отец? Слава Ветрам! Я пытался обратиться к тебе, но ты не отвечал. Я опасался, что ты все еще охвачен вех-сном. Ты исцелился?»

«Почти да, сын мой. Во всяком случае, я чувствую в себе прилив новых сил и вполне способен к полету. Где ты? Ты замечаешь, как дрожит земля?»

«Я в небе, отец, вместе с Миражэй, — голос его звучал так, будто он смеялся, хотя дыхание его казалось тяжелым. — Не пугайся, твой внук Щеррок у меня в руках. Он уже подрос с тех пор, как ты его видел, и это испытание, похоже, ему по душе. Он ни разу еще не летал. Вот послушай».

Щеррок, малыш Кейдры, был еще слишком мал, чтобы пользоваться истинной речью, но через Кейдру я мог слышать его. Услышанное больше напоминало переживания, нежели было речью или мыслями, но малышу, скорее всего, не исполнилось еще и двух месяцев, да к тому же он был полон совершеннейшего восторга.

«Как долго я был охвачен вех-сном?» — спросил я, успокоившись и находя большое удовольствие в этой мысленной связи с юным Щерроком. Я легко мог представить его себе: крохотные чешуйки кожи, все еще мягкие, спинной гребень, пока еще не развившийся и до конца не затвердевший, короткий хвост, бьющий по сторонам от охватывающего малыша восторга... Оттенок его кожи представлял собой нечто среднее между темной бронзой, свойственной нам с Кейдрой, и ярко-желтым цветом Миражэй, его матери. Самоцвет его души был пока не виден, как и у всех недавно рожденных. В ближайшие девять месяцев чешуя, защищающая самоцвет, отпадет; однако глаза его уже сейчас имели золотистый оттенок, что редко встречается среди нашего народа и считается весьма необычным и красивым. И это вовсе не мое предубеждение: старикам подобные вещи хорошо известны.

"Менее трех лун, отец , — ответил Кейдра. — Ты только что пробудился?"

Я попытался собраться с мыслями, ища в ночном зимнем небе хоть какой-нибудь слабый ветерок, который помог бы моему полету. Мышцы мои, разумеется, затекли, да и плечо все еще побаливало от раны, что нанес мне этот ракшадакх Марик, — о скорбные воспоминания! — однако оба крыла уже достаточно излечились, и в дальнейшем я вполне мог обойтись без вех-сна.

«Земля дрожала дважды?»

«Да».

«Первый толчок и пробудил меня от глубокого сна. А второй заставил подняться в воздух».

Я продолжал прислушиваться, однако устрашающий рокот больше не повторялся. В голове у меня прозвучал мягкий голос: «Полагаешь ли ты, что уже можно опуститься на землю?»

Это была Эриансс, одна из нашего рода, на несколько столетий старше Кейдры, однако гораздо моложе меня. В голосе ее слышалось раздражение. Я поборол в себе внезапное желание рассмеяться.

«Я знаю ровно столько же, сколько и ты, Эриансс. Не так уж много лет минуло со времени последнего землетрясения, разве не помнишь?»

Впрочем, в ее словах был смысл. Я заговорил на Языке Истины, рассеяв свою речь, чтобы было слышно каждому:

«Пусть все, кто желает обсудить это, соберутся на Летнем лугу, что к югу отсюда. Но это не будет собранием Совета. Я никого не принуждаю».

"Тогда там и увидимся, отец, — ответил Кейдра. — А где ты намерен провести остаток ночи?"

Я поднимался все выше и выше, разгоняя крыльями холодный ночной воздух. Я знал, что перенапряжение может мне дорого обойтись, однако сейчас было самое время кое-что выяснить. Огонь земли наиболее хорошо виден в темноте.

«Я отправляюсь на север, Кейдра, и посмотрю, что вытворяет Тераш Вор. Я дам тебе знать, если что-то увижу».

«Тогда доброй охоты. Мы с Миражэй и малышом встретим тебя завтра на Летнем лугу. Смотри держись повыше, когда будешь пролетать над жаркими струями воздуха, отец».

Позабавленный, я зашипел — достаточно громко, чтобы Кейдра расслышал мой смех.

"Хорошо, сынок, и спасибо, что ты так обо мне заботишься. - Я не стал напоминать ни о том, кто впервые рассказал ему о воздушных ямах над огненными равнинами, ни о том, насколько это было давно. Опыт, приходящий с возрастом, иногда слишком обременителен для молодежи.— Передай мои самые лучшие пожелания Миражэй".

«Передам. Всего хорошего, отец», — ответил Кейдра, и голос его затих в моем разуме, хотя и продолжал звучать в сердце. Я поднимался все выше, направляясь на север, и на какое-то мгновение подумал еще о двоих, жизни которых так тесно были переплетены с жизнью Кейдры, с моей жизнью. О Вариене Кантриакхоре — Акхоре, самом близком моем друге, принявшем новое обличье, — и о его возлюбленной, Ланен Кайлар. Я еще раньше решил, что как только очнусь ото сна, то мысленно воззову к ним, но сейчас у меня было дело поважнее. И все же мне было интересно, как они там поживают, и я вспоминал о них, пока летел в холодной зимней ночи по направлению к Тераш Вору, Дышащей Горе, дабы увидеть, что нам всем уготовано Ветрами.

Тераш Вор находится в западной части горного хребта, который отделяет северную половину Драконьего острова от южной. Граница эта обозначена четко: приземистые холмы вдруг резко вздымаются ввысь, образуя пики в пять раз больше по высоте. По виду гор ясно, что в далеком прошлом все они были подобны друг другу. Помню, отец мой Гареш рассказывал, будто в этой гряде есть и другие вершины, которые время от времени изрыгают пламя.

Мои соплеменники — кантри, Большой род, или истинные драконы, как нас называют детища гедри, — живут на этом острове вот уже почти пять поколений, что можно приравнять к пяти тысячелетиям, с тех самых пор, как мы добровольно обрекли себя на изгнание, покинув четыре королевства Колмара в день, называемый Днем Без Конца, навсегда выжженный в памяти нашего народа. В тот день один-единственный отпрыск гедри, человек, именуемый Владыкой демонов, восстал, окруженный великой тьмой, и за каких-нибудь несколько часов изменил мир.

В те времена кантри и гедри жили бок о бок, короткие и долгие жизни текли вместе, к великой выгоде обеих сторон: долгожители-кантри помогали гедри осознать бесконечность времени и не ограничивать себя узкими пределами, отведенными им свыше, а кратковечные гедри напоминали кантри о том, что следует жить каждым текущим мгновением, черпая из него крупицы радости.

Потом наступили черные дни. Началось, все с того, что некий молодой человек, занимавшийся целительством, достиг предела своего недовольства — по его мнению, Владычица, великая богиня-мать Шиа, которой поклоняются гедри, несправедливо обделила его способностями к врачеванию. Он возжелал быть величайшим среди своего народа, однако великое мастерство не было даровано ему Ветрами — или, как говорят гедри, рука Богини, сваявшая его, не была к нему щедра. В своем разочаровании, объятый гневом, он заключил страшную сделку с ракшасами, племенем демонов, третьим из первых четырех народов (четвертым народом были трелли, которые давным-давно вымерли). Он продал демонам свою душу и лишился имени — ныне оно навеки забыто. Его стали называть Владыкою демонов, и он обрел неимоверную власть над кантри. Начал он с того, что подверг смерти многих из своих же сородичей, перемещаясь из одного королевства в другое со скоростью, превосходящей самый быстрый полет. В конце концов он умертвил Айдришаана, одного из кантри, но по какой-то неясной причине пожелал остаться подле его тела. Предсмертный крик Айдришаана был услышан Трешак, его возлюбленной, и та немедленно обратилась к остальным сородичам на Языке Истины — по счастью, все кантри обладают этим даром общения на уровне разума. Тогда мы взмыли в воздух — четыре сотни крепких, сильных представителей нашего рода, — намереваясь уничтожить убийцу, пусть даже ценой собственной гибели. Порыв этот не требовал отваги: ведь в нашем распоряжении имеются крылья, когти и броня — и огонь, который для нас священен; гедри же по сравнению с нами мелкие, голые и беззащитные. Нет, дело было не в отваге. Нас обуревал гнев. Этот отпрыск гедри осмелился уничтожить одного из наших сородичей!

Трешак была первой: на крыльях ярости она устремилась к Владыке демонов, выпустив когти, и пламя ее опалило землю в том месте, где он стоял. Однако огонь не причинил Владыке демонов вреда — он взмахнул рукой, произнеся одно-единственное слово, и Трешак изменилась . Прямо в полете она вдруг уменьшилась до размеров детеныша, синий самоцвет ее засверкал пламенем, и она испустила крик муки и боли. Она пала вниз, ибо крылья не могли больше ее держать, и тогда самоцвет ее души был вырван полчищем младших демонов — рикти.

Было бы лучше, если бы остальные кантри отступили и поразмыслили над случившимся: ведь до этого ни одному из гедри не удавалось противостоять нашему огню, и уж тем более никто не учинял прежде подобного злодейства. Но мы не отступили.

Мы обезумели, и огонь, что поддерживает в нас жизнь, вырвался из-под нашего повиновения — четыре сотни кантри устремились на Владыку демонов, выпуская в воздух языки пламени. Тогда он быстро заговорил, снова и снова произнося одно и то же слово, и чуть ли не половина кантри рухнули на землю, а их самоцветы были вырваны подоспевшими демонами.

Но ему так и не удалось одолеть нас всех. Рассказывают, будто перед смертью он хохотал, а окружавшие его рикти исчезали в нашем пламени, ибо они — самые слабые из ракшасов, наших заклятых оагов и не способны противостоять огню. Предался ли он безумию настолько, что его уже не страшили смерть и боль, или же в своей мрачной душе он верил, что в конце концов его злоба все равно восторжествует — этого мы не знали... Труп его топтали и рвали, пока самый младший из нас, Кеакхор, не выкрикнул: «Он мертв, и мы не можем убить его дважды! Во имя милосердия, обратитесь к раненым!»

Кантри занялись теми, кто был покалечен Владыкой демонов и его слугами. Мы пытались говорить с ними, но все напрасно. Язык Истины дает нам возможность общаться друг с другом во время полета, когда шум ветра заглушает обычную речь, но он также позволяет проникнуться переживаниями и чувствами собеседника — однако на этот раз мы не почувствовали никаких признаков присутствия разума, пусть даже плененного или порабощенного, и единственным ответом на все наши отчаянные попытки обратиться к несчастным сородичам был лишь страх. Среди останков поверженного врага были найдены самоцветы наших сородичей — друзей, детей, родителей, — но в них до сих пор чувствовалась скверна от прикосновения демонов. При естественном ходе событий самоцветы умерших кантри становятся похожими на ограненные драгоценные камни, и во время церемонии вызова Предков, проводимой Хранителем душ, они начинают сиять ровным светом. Тогда тот, кто проводит церемонию, может недолго пообщаться с умершими. Но эти самоцветы светились — они светятся и по сей день, внутренний свет их мерцает и дрожит, и так все время.

Мы верим, что души наших родичей заключены внутри этих камней, они не живы, но и не мертвы, однако, как мы ни пытались, нам до сих пор не удавалось вызволить их оттуда.

Тела наших братьев и сестер превратились в тела диких зверей. Мы не могли убить их из-за своей давней к ним любви, но не в силах выносить этого зрелища. В тот день их впервые назвали Малым родом — так у нас появилось единственное для них название.

Теперь они плодятся, как звери, а жизнь их коротка и одинока. Ежегодно некоторые из нас пытаются взывать к недавно рожденным среди них, однако не получают ответа. Ни разу за все эти долгие, тяжелые дни не было подано ни малейшей надежды на то, что нас хоть кто-то услышал и попытался хоть как-то ответить...

В тот же день мы покинули Колмар, ибо обезумевшие от горя кантри и так уже предали смерти нескольких ни в чем не повинных целителей из рода гедри. Те из нас, кто, невзирая на обрушившееся горе, сумел сохранить здравый смысл, понимали, что двум нашим народам следует расстаться — до той поры, пока выжившие кантри при виде людей не перестанут чувствовать внезапный и неотвратимый порыв отомстить им за злодеяния Владыки демонов...

С того дня прошло почти пять тысяч лет, а среди кантри по-прежнему встречаются те, кто не может сдержать в себе пламени ярости при одной лишь мысли о гедри. И не важно, что ныне в живых не осталось даже правнуков тех, кто были свидетелями этого злодейства: крик, который издала Трешак, когда у нее вырывали душу, эхом звучит сквозь эпохи, преисполненный мучительной ярости и неописуемого отчаяния, — настолько явственно, словно случилось это лишь вчера. Кантри живут до двух тысяч лет, если не вмешиваются болезнь, раны или несчастный случай, поэтому правнуки и праправнуки тех, кто был там, впитали эту историю до мозга костей. Прийти к прощению тяжело, особенно сегодня, когда — увы! — род наш угасает.

Детеныш моего сына Кейдры, Щеррок, родился осенью — ах, он такой чудесный малыш, видели бы вы его глаза! — но до этого кантри в течение пяти сотен лет не имели потомства. Акхор, наш царь и мой сердечный друг, долгое время размышлял о причинах нашего упадка, но и он, несмотря на всю его мудрость, не мог сказать, откуда берет начало наша бездетность. Ныне мы живем в тревоге, опасаясь, как бы наш народ не вымер окончательно. Я молил Ветров, чтобы чудесное превращение Акхора принесло великую пользу: помимо того что он соединился со своей возлюбленной, он, возможно, смог бы узнать от гедри сведения, которые помогли бы и его собственному народу. В противном случае остается лишь одна горькая истина: мы обречены, и Щеррок окажется последним из нашего рода...

Я встряхнул головой и, глубоко втянув в себя ночной воздух, обратился к Упражнению Спокойствия — прямо в полете, разгоняя мрачные думы, что сжимали мне сердце. Подобные мысли делу не подмога, под их тяжестью я не смогу подняться выше ни на взмах крыла. Я постарался сосредоточиться на задаче, которую нужно было решить сейчас. У меня почти получилось.

Некоторые порой задаются вопросом: а что, если подземный гул имеет какое-то отношение к нашему нынешнему положению? Земля на нашем острове редко хранила молчание подолгу, и мы привыкли к ее дрожи; но за последние несколько столетий толчки усилились. Те, что пробудили меня ото сна, были слишком уж могучи, такие случаются и вовсе редко, поэтому нужно было выяснить их причину. Не следует думать, что меня влекло туда лишь собственное любопытство, побуждавшее лететь быстрее; но сейчас, когда мне пришлось занять место Акхора, нашего царя, жившего теперь среди гедри, я должен был беспокоиться о всем своем народе. Меня не покидало какое-то странное чувство. И я все думал, пока летел: а сумел ли Акхор за время своего правления привыкнуть к этому чувству, когда кажется, будто ты несешь судьбу всех прочих кантри на своих крыльях или в собственных когтях — повсюду, куда бы ты ни направлялся и что бы ни делал.

Небо над горой было багряным, и чем дальше, тем все больше. Чего-то подобного я и ожидал. Однако я был еще далеко от места, когда оказалось, что мне удалось предвидеть отнюдь не все.

Тераш Вор обжигал небо своим огненным дыханием: широкая струя огня то и дело устремлялась вверх, чтобы опять низвергнуться на землю, словно полыхающее перо огромной птицы с размахом крыльев во все небо. Держась на порядочном расстоянии, я полетел вкруговую, огибая гору, чтобы получше все рассмотреть. К своему удивлению, я заметил еще несколько огней, поменьше, на северном склоне горы и дальше, на других склонах хребта, — это говорило о том, что глубоко под землей творится нечто ужасное. Я мысленно воззвал к Идай, старейшей из кантри, давней и преданной моей подруге.

«Идай, могу ли я обратиться к тебе?»

"Разумеется, Шикрар, — услышал я знакомый голос ее мыслей. — Что тебя тревожит?"

«Я нахожусь у Тераш Вора, и мне хотелось бы, чтобы и ты увидела то, что вижу я. Ты не прилетишь ко мне? Я буду ждать тебя на Старике».

Она ответила кратко:

«Лечу. Встретимся через час».

Стариком называется самая южная из гор — первая, что вздымается ввысь над тихими холмами далеко внизу. Зовется она так потому, что с определенных сторон очертания ее напоминают огромного черного дракона. С южной стороны имеется большой уступ, который можно принять за часть спины или сложенное крыло, — на нем свободно могут разместиться двое моих соплеменников. Уступ этот часто использовался нами как место встреч. Я тоже бывал здесь изредка, однако всегда чувствовал себя тут неуютно.

Как я уже говорил, нам, кантри, отпущен долгий срок — при естественном ходе событий мы способны увидеть две тысячи лет. Поэтому по природе своей мы не склонны замечать отрезки времени, если они не длиннее часа. Но все-таки время для нас течет так же, как и для других существ. И в ожидании Идай я решил еще разок пустить в ход крылья и быстро облетел огненную равнину. Вернувшись назад к месту ожидания, я был глубоко озабочен.

Я частенько посещал Тераш Вор. Обычно раз в каждый келл — то есть раз в сто зим — горы делали глубокий вздох и с дрожью извергали наружу пламя. Иногда это происходило сильнее, иногда слабее — однако подобное тому, что я узрел сейчас, представало моему взору лишь однажды, когда я сам еще был едва ли не детенышем. Стало быть, нынешнее извержение по силе равнялось самому мощному из всех, о которых помнили ныне живущие, ибо я был Старейшим из кантри. В течение шестнадцати келлов земля не приходила в такое сильное волнение. Я задумался о том, что бы это могло предвещать.

Идай воззвала ко мне, когда нас еще разделяло некоторое расстояние:

«Шикрар, как твои дела? А я-то думала, ты все еще находишься под действием вех-сна, пока сегодня утром не услышала твой призыв собраться на Летнем лугу».

«Да, меня разбудила земля. Но я уже исцелился настолько, что пробуждение не вызвало никаких последствий».

Тут я услышал, как она удивленно ахнула, и почуял, что в разум ее проник страх. Я понял, что она узрела огромную огненную струю.

«Во имя Ветров, Шикрар! Какая сила разрушила камень, отчего он так яростно пылает?»

Она заговорила вслух, едва приземлившись подле меня, и огромные ее крылья, казалось, трепетали. Редко мне доводилось видеть ее столь взволнованной.

— Никогда не встречала ничего подобного!

— Я встречал, только давно: в то время я сам едва научился летать. Давай-ка поднимемся в воздух и попытаемся рассмотреть все как можно ближе.

Мы взмыли с уступа и, широко раскинув крылья, воспользовались восходящими потоками теплого воздуха, чтобы с их помощью подняться повыше. Мы осмотрели яркие пятна, видневшиеся на других горах, и нашли для себя мало утешительного. Это было большое извержение, разливавшееся повсюду, словно ливень по иссохшей земле.

Струи огня на северном склоне Тераш Вора еще можно было бы назвать обычным делом, но вот три других пика горной гряды, которые тоже выбрасывали пламя, заставляли не на шутку обеспокоиться.

Мне казалось, что нынешнее извержение в точности такое же, как и то, что сохранилось в моей памяти со времен юности, и я хорошо помнил, что в то время велось много споров относительно нашего дальнейшего пребывания на этом острове. Не раз серьезно обсуждалась необходимость покинуть это пристанище. Лишь когда гора успокоилась, споры утихли... Впрочем, в столь важном деле нельзя было доверять воспоминаниям детства.

Когда мы с Идай вновь повернули на юг, к своим чертогам и Большому гроту, я воззвал к сыну:

«Кейдра, благополучно ли вы вернулись на землю?»

Голос его в моем разуме прозвучал сильно и уверенно, и одновременно до меня донесся поток тихого восторга, что был подобен большой реке:

«Да, отец, но Щерроку уже не терпится снова в небо! Кажется, полет пришелся ему весьма по вкусу. А ты что-нибудь обнаружил?»

«Многое, но ничего утешительного. Боюсь, я вынужден просить твоей помощи. В состоянии ли Миражэй присмотреть за Щерроком одна? Ты будешь нужен мне во время обряда вызова Предков — мы проведем его в новолуние».

"Она справится, отец, — ответил он, внезапно посерьезнев. — я начну приготовления".

"Тебе необязательно начинать прямо сейчас! — ответил я с шипением: меня позабавили его слова. — Я должен поговорить со всеми, кто явится в полдень на Летний луг; к тому же я все равно не успею подготовиться к Вызову прежде, чем луна народится вновь, так что в любом случае придется ждать следующего новолуния. Впрочем, если ты встретишься со мною в чертоге душ на закате этого дня, мы можем кое-что приготовить".

Он согласился и попрощался со мной. Мы с Идай летели к нашим чертогам молча, ибо нам обоим было о чем поразмыслить.