"По зову сердца" - читать интересную книгу автора (Стоун Джин)

Глава 8

Филип сбросил туфлю и помассировал рукой ноющую ступню. Было два часа пятнадцать минут, и он впервые за день присел в зале для посетителей дома для престарелых на Лонг-Айленде. Если повезет, Филип еще успеет встретиться с Джозефом — тот настаивал, чтобы брат вместе с ним отправился смотреть облюбованный им офис на углу Парк-авеню и Семьдесят третьей улицы.

Он оглядел стены, выкрашенные под слоновую кость, развешанные на них фотографии с изображениями побережья Атлантики, синие стулья, расставленные по периметру небольшого помещения, которое лишь условно называлось залом.

Вдруг именно этот человек знает ответ на вопрос, мучающий Джесс?

Наконец-то ему повезло. В пятницу Филип позвонил в Вествуд, где ему сообщили, что шериф Бад Уилсон (он же почтмейстер) уже переселился в другой мир. Поэтому Филип вычеркнул его имя из списка тех, кто знал тайну раннего материнства Джесс.

В воскресенье он торчал в библиотеке вместо того, чтобы мирно обедать у матери, и тогда-то ему выпала удача: Уильям Ларриби. Старый доктор давно ушел на покой, но его имя все еще значилось в списках членов Американской медицинской ассоциации. А в понедельник Филип с удивлением обнаружил, что самый обыкновенный юрисконсульт в состоянии отыскать адрес члена АМА. Как оказалось, доктор Ларриби проживал в доме престарелых на Лонг-Айленде. Не слишком долгие поиски и привели Филипа сюда, на один из этих синих пластмассовых стульев.

Однако одно дело — найти доктора Ларриби, а вот будет ли так же просто получить от него хоть какую-то ценную информацию — вопрос. Но Филип был преисполнен решимости сделать для Джесс все возможное. И он сделает все возможное еще до того, как Джозеф откроет, чем его брат занимается в рабочее время.

Господи, уже вторник. Оставалось надеяться, что Джесс не только добра, но и терпелива.

Белые круглые настенные часы показывали два двадцать. Не позже чем в три ему нужно выйти отсюда и встретиться с агентом по недвижимости, который должен подтвердить братьям Аршамбо, что они могут въезжать в новый офис.

Филип рассеянно листал журнал «Пипл». Что бы сказал отец, узнав о переезде? Дональд Аршамбо, неприхотливый человек, был предан своей профессии нотариуса. А вот Джозеф говорил, что она не приносит настоящих денег. Кстати, в этом Джозеф совершенно прав.

И все-таки Филип не только любил, но и глубоко уважал отца. Ненавязчиво, но упорно готовил Аршамбо-старший своих сыновей к трудовой жизни. По выходным учил их ловить рыбу в речке недалеко от дома; иногда водил в музеи Манхэттена и Вашингтона. Он любил повторять: «Знаний много не бывает». А каждый вечер после ужина отец садился в кресло с сигаретой в руке, и мальчики всегда могли попросить его что-нибудь растолковать или помочь с домашним заданием, и не было случая, чтобы он отказал.

И Филипу никогда не приходило в голову, что настанет вечер, когда кресло останется ^пустым. Вернувшись с похорон Дональда Аршамбо, который умер быстро и легко, Филип подошел к этому креслу и долго смотрел на него, не решаясь сесть. До того дня он ни разу в это кресло не садился.

Возможно, то, что Филип похоронил отца, помогло ему через какое-то время пережить смерть Пи-Джей. Он уже знал, насколько тяжело это для тех, кто остается. Для тех же, кто уходит, смерть нередко избавление от тяжких мук. Безусловно, в случае Пи-Джей так оно и было.

Филип положил журнал на столик, когда вошел новый посетитель, и задумался: как лучше представиться доктору Ларриби? Наверное, так: «Меня зовут Филип Аршамбо. Я — один из тех детей, кто родился в „Ларчвуде“ в шестьдесят восьмом». Возможно, доктор растрогается, решив, что Филип пришел к нему из благодарности, а не для того, чтобы наводить справки о прошлом.

Он с удивлением осознал, что вот сейчас увидит человека, который принял его на руки после родов, услышал его первый крик, был с ним рядом в самый первый миг жизни. А помнит ли доктор Пи-Джей, запечатлелись ли в его памяти ее каштановые волосы и изумрудные глаза?

Только бы беседа удалась. Ради Джесс.

Сам Филип не верил, что за письмом и телефонным звонком стоит что-то серьезное. В конце концов мир полон злых придурков.

Но ради Джесс он пройдет весь путь до конца.

Неожиданно открылась дверь, и в зал вошла женщина в очках, строгая, в белом халате с голубой прямоугольной карточкой на груди. Филип поспешно поднялся. На все вопросы и ответы у него оставалось пятнадцать минут.

— Мистер Аршамбо? — сурово осведомилась женщина. — Это вы хотели видеть Уильяма Ларриби?

Глаза Филипа скользнули по табличке с именем.

— Да, доктор Бэнкс, — Прием посетителей начинается в семь.

Он вытащил из кармана визитную карточку.

— Доктор Бэнкс, я юрисконсульт и пришел по делу.

— Вы не в тюрьме, а в приюте для пожилых людей. Посещения с семи.

Она вернула Филипу визитную карточку и вышла.

— Мой дом — моя крепость! — гордо провозгласил Джозеф. Он стоял, скрестив руки на груди, у окна, выходившего на Парк-авеню. — Мы добились своего, братишка.

Щеки Филипа горели; возможно, оттого что ему пришлось мчаться на общественном транспорте в центр, а вскоре предстояло добираться таким же образом назад. Но не исключено, что это было от радостного возбуждения.

Их новый офис действительно производил впечатление. Располагался он на первом этаже, что было, безусловно, удобно для посетителей. Тяжелая дубовая входная дверь поражала своей солидностью. Внутри все сверкало и отливало теплым светом. Деревянные полы были натерты до блеска, а мебель работы начала века тщательно отреставрирована. Высокие потолки и большие окна придавали помещению вид настоящего святилища правосудия. Сюда можно смело приглашать клиентов. Почему-то Филип подумал о Джесс, он с гордостью привел бы ее сюда. Так же, как и Пи-Джей…

— Неужели мы можем себе это позволить? — с тревогой спросил Филип своего старшего и мудрого брата.

— Братишка, мы не можем позволить себе отказаться с этого. Мы поднялись на новый уровень.

Филип усомнился в том, что Дональд Аршамбо захотели бы оказаться на новом уровне. Его вполне устраивало то чего он добился тяжким трудом: стабильность, а не богатство.

— Что подумал бы папа? — проговорил он.

— Папа был бы ошеломлен. И чуть-чуть позавидовал бы Филип подошел к мраморному камину и невольно залюбовался затейливой решеткой.

— А настоящего секретаря мы теперь можем нанять?

Джозеф расхохотался:

— С социальной страховкой и свободными днями? Ну, братишка, ты слишком многого хочешь.

Филип раздраженно поправил галстук. Ему вспомнилось циничное выражение Джозефа: «Не имеет значения, сколько лежит у тебя в бумажнике, важно, что думают об этом другие».

— Нам нужен секретарь, — упрямо заявил он.

Джозеф самодовольно улыбнулся:

— Это шутка. Я уже обратился в агентство по найму. Будет у нас секретарь. У тебя свой, у меня свой. И референт будет. На полный рабочий день.

Филип заглянул в ирландско-польские глаза брата:

— Ты уверен?

— Вполне. И Джим Краули уверен.

Джим Краули, маленький нервный человечек, работал у них бухгалтером и каким-то образом удерживал Джозефа от экстравагантных начинаний, которые привели бы к тратам, выходящим за рамки бюджета фирмы. У Филипа не было оснований не доверять ему.

С облегчением вздохнув, он кивнул и задумчиво огляделся. Огромный письменный стол вишневого дерева, удобные кресла, афганский ковер, украшенные резьбой стены — все это создавало ощущение успеха, которое не чуждо даже Филипу.

— Ну что, хороший ход? — спросил Джозеф.

Филип улыбнулся:

— Напомни мне поблагодарить Макгинниса и Смита.

— У тебя скоро будет возможность это сделать. — Джозеф взял свой кейс. — Мы вместе ужинаем в клубе. В семь тридцать.

— Сегодня? — удивился Филип и почти воочию увидел синие пластиковые стулья и доктора Ларриби.

— Только не говори мне, что у тебя другие планы на вечер.

— Жаль, что ты не предупредил меня заранее.

Джозеф опустил кейс на пол.

— У тебя наконец появилась личная жизнь?

— Нет, Джозеф, не личная. Я должен оказать услугу товарищу.

Джозеф удивленно приподнял брови.

— Ну, не совсем товарищу, скорее клиенту. Он вполне платежеспособен, — объяснил Филип.

Джесс заявила, что заплатит ему, хотя он не желал брать у нее деньги. Филип отвел глаза, опасаясь, как бы старший брат не заметил, что он лжет.

— Ты что-то скрываешь от меня, братишка.

Филип не ответил. Ему совсем не хотелось вилять и хитрить. Он просто не знал, что сказать.

— Раскалывайся, Филип. Не забывай, я тебе не только компаньон, но и брат.

Зашипели батареи отопления, и комната стала быстро нагреваться.

— Ладно, забудем об этом. Значит, в семь тридцать в клубе. Согласен. Свои дела я отложу на завтра.

— Что? Завтра среда, ужин у мамы.

— Да-да, среда. Верно.

Когда же наконец он сможет жить самостоятельно?

— Я бы на твоем месте оделся получше. Камилла намекнула мне, что мама присмотрела для тебя очередную девушку. — Джозеф лукаво подмигнул. — Если, конечно, эти тайные дела позволяют тебе встречаться со знойными красотками.

— Знойные красотки? Господи, да меня устроит и просто приличная девушка.

Он произнес эту фразу как мальчишка, желающий держаться солидно, чтобы походить на взрослых.

— Филип, мама о тебе беспокоится. Она хочет, чтобы ты остепенился.

Странно, никому нет дела до того, что Филипу еще рано остепеняться, покупать подобно Джозефу и Камилле дом в пригороде, чтобы провести в нем остаток дней с женой, которая, надо полагать, не одобрила бы его привычку швырять носки на пол. Еще бы, ведь Филипу уже почти тридцать — считается, что в таком возрасте пора заводить семью.

Джозеф дружески потрепал Филипа по плечу:

— Утешь маму, братишка. А теперь идем подписывать бумаги, чтобы стервятники не увели этот офис у нас из-под носа.

— Хорошо, идем.

Филип надел шерстяной шарф и застегнул пальто. Ладно, доктор Уильям Ларриби подождет. Тем временем он завершит дела с Макгиннисом и Смитом, за сим последуют ужин у мамы и девушка, на которую возлагаются такие надежды. В конце концов Филип обязан сделать все, чтобы перебраться с братом в центр. Джесс потерпит еще пару дней.

Пока Мора собирала вещи для вояжа на Багамы, Джесс всячески старалась скрыть раздражение и досаду. Почти пять лет назад Мора, шестнадцатилетняя беременная испуганная девочка, явилась к Джесс… Чарльз, обозвав ее шлюхой, потребовал сделать аборт, а она наотрез отказалась. Он кричал, что Мора испортила его жизнь, погубила деловую репутацию. Разумеется, Мора простила отцу свои слезы и обиду.

А вот Джесс ничего ему не простила. Ведь если бы тогда — , у Моры не случился выкидыш, сейчас у нее на руках был бы четырехлетний внебрачный ребенок, о котором деловые партнеры Чарльза деликатно умалчивали во время приемов, и она не получила бы от отца приглашения на катамаран.

Да и сама Мора, пожалуй, приняла приглашение лишь потому, что Чарльз разрешил Эдди присоединиться к ним.

— г Мам, — заговорила Мора, швыряя в сумку лифчик, — я понимаю, ты не в восторге от того, что я еду с папой. Все будет хорошо, поверь. Кстати, мне давно пора познакомиться с мачехой. Теперь на многое смотрят по-другому. Совсем по-другому. Мы должны принимать вещи такими, какие они есть.

«Интересно, — подумала Джесс, — Мора своим умом дошла до этого или такие мысли ей внушили на курсе социального развития?»

— Да, — тихо отозвалась она, — с этим трудно спорить.

— Мам, а почему ты никуда не ходишь? — спросила Мора так неожиданно, что Джесс испугалась.

— Куда же мне ходить? — Она улыбнулась.

— В рестораны. В театр. Или съездила бы куда-нибудь.

— На Багамы? На катамаране?

— Мама, перестань быть мученицей. Тебе надо пожить в свое удовольствие.

— Мученицей? Вот, значит, какой я тебе представляюсь?

— Нет. Впрочем, не знаю. Ты столько вкалываешь на работе. До сих пор готовишь Тревису ужин. Господи, ты даже рубашки ему стираешь!

— Мора, Тревис учится в школе. Он ребенок.

— Мама, через несколько месяцев он станет совершеннолетним. А для тебя он все еще ребенок. И мы с Чаком тоже.

Джесс заглянула в чемодан Моры, стараясь переварить услышанное.

— Вы — мои дети, — сказала она. — На мне лежит ответственность за вас. Я не считаю вас детьми, а просто забочусь о вас.

В эту минуту Джесс ненавидела колледж, в котором Мора набралась этой психобелиберды.

Мора присела рядом с матерью на край постели и обняла ее.

— Мама, я ни в чем не обвиняю тебя. Но Тревис скоро поступит в колледж, и что ты тогда будешь делать? Работать по двадцать четыре часа в сутки? В жизни столько интересного!

— Что ж, отвечу тебе. Когда Тревис уедет, я буду валяться в постели и читать хорошие книги. Буду разогревать обеды в микроволновке и наслаждаться покоем.

Именно о таком времяпрепровождении Джесс и мечтала, но теперь, когда она призналась в этом дочери, вдруг поняла, что, по сути, обречена на горькое одиночество.

— Ты бы хоть Кики Ларсон позвонила. Вы ведь дружили когда-то. Она тоже в разводе.

Джесс невесело рассмеялась:

— О да, Кики в разводе, что верно, то верно.

Джесс не рассказывала дочери, что прошлой осенью Кики Ларсон вытащила ее поужинать в отеле «Вековые дубы». «Джессика, ты должна „выходить в свет, — утверждала Кики. — Мужчины не появляются сами по себе. Тебе необходимо бывать в обществе“. Джесс попыталась последовать ее совету. Но „выходить в свет“ для Кики означало танцевать с любым пригласившим ее мужчиной или же приглашать их самой. Джесс в тот вечер испытала неловкость и стыд. Рано уехав домой, она пообещала себе больше не предпринимать подобных попыток.

Джесс посмотрела дочери в глаза и улыбнулась:

— Боюсь, для Кики свет клином сошелся на мужчинах.

— И что в этом плохого? — Мора поднялась и тряхнула головой. — Не понимаю, чего ты боишься, мама. Не все мужчины похожи на папу.

И она снова нырнула в шкаф.

Джесс сидела, обдумывая слова Моры. Слава Богу, дочь признает, что Чарльз — не лучший из мужчин. Но она, конечно же, права. Осенью Тревис покинет ее дом, и Джесс останется совсем одна после того, как двадцать три года выполняла свои материнские обязанности. А другой ее дочери уже тридцать, и если она жива, то, наверное, тоже стала матерью и заботится о своей семье. Но вот хорошая ли мать, отдает ли детям столько души, сколько отдавала Джесс? Мора, например, считает, что Джесс отдавала им чересчур много.

И все же Мора права: ей нужно встретить мужчину, который не был бы похож на Чарльза.

Джесс поднялась.

— Пойду принесу тебе защитный крем от солнца.

Возможно, напоминая о креме, она действительно проявляет чрезмерную заботу о Море. Наверное, она так тряслась над детьми, желая компенсировать равнодушие к ним Чарльза. Или бессознательно хотела удержать их, опасаясь потерять, как потеряла Эми. Эми — или…

Ее звали Николь. Ее отец был известным чикагским адвокатом и выиграл несколько громких процессов, защищая интересы плачущих дам в жемчугах и алмазах, с которыми дурно обошлись их богатые мужья.. Одной из партнерш Джанины Аршамбо по бриджу, как раз такой даме, отец Николь оказывал свои дорогостоящие услуги, и эта особа превозносила своего адвоката до небес. Николь, студентке первого курса юридического факультета Колумбийского университета, до зарезу был нужен такой друг, как Филип, который познакомил бы ее со всеми интригами манхэттенского юридического мира.

Николь отличалась специфической привлекательностью студентки юридического факультета: прямые каштановые волосы, собранные в пучок, черный кашемировый свитер с высоким воротником, черные брюки со складками, скрывающие худобу. Ее большие карие глаза покраснели, без сомнения, от слишком интенсивного чтения. Такой тип, по мнению Джанины, должен был нравиться Филипу.

Николь мило улыбнулась, принимая из рук Джанины тарелку с тушеной говядиной, и еще раз поблагодарила за удивительно вкусный домашний ужин.

Джанина улыбалась Филипу. Камилла улыбалась Джозефу. Джозеф подмигнул матери. Все они как будто сошлись на том, что Николь была бы отличной парой молодому юристу, которому самое время жениться.

Накладывая картофельное пюре, Филип почему то спросил себя, стала бы Пи-Джей так хлопотать, чтобы устроить его семейную жизнь, если бы она воспитывала его. Николь была одной из множества девушек, которых подбирали для Филипа Джанина и Камилла, а одну из них привел даже сам Джозеф. До сих пор такие визиты делали семейные вечера скучными. Как вежливый человек, Филип всякий раз приглашал девушку встретиться и пообедать в городе, но эти обеды только усугубляли ощущение скуки. Исключением была разве что Сюзанна Дивайн. Она явилась в дом Джанины в приличествующем случаю сером костюме, а на свидание с Филипом в городе примчалась в красном мини-платье и туфлях на четырехдюймовых каблуках. Филип улыбнулся, вспоминая, как отчаянно флиртовала с ним Сюзанна весь вечер и как еще более отчаянно вела себя ночью в постели.

Филипа передернуло, когда он припомнил, как на следующее утро Сюзанна сказала ему, что у нее жених в Сан-Антонио и ей нужно ехать к нему.

Его размышления прервала Джанина:

— Николь специализируется по правам детей.

— В основном в области трудового права, — пояснила Николь. — С каждым годом все больше и больше детей работают. Это позор для страны. Детство проходит мимо них. Этих детей необходимо защищать.

Филип улыбнулся и протянул гостье миску с пюре.

— Детское трудовое законодательство и бракоразводные установления — совершенно разные сферы, — заметил он.

Покрасневшие глаза Николь вызывающе сверкнули:

— Вы имеете в виду моего папу? Ну да, ему-то, безусловно, хотелось бы, чтобы я пошла по его столам.

Филип подумал, есть ли у Николь красное мини-платье. Ладно, надо будет пригласить ее поужинать — только не завтра. Завтрашний вечер он посвятит Уильяму Ларриби, чтобы помочь Джесс. Выяснив, что случилось с ее ребенком, Филип найдет время и для Николь. Это обрадует маму, да и ему самому такая перспектива казалась вполне привлекательной.

В инвалидном кресле сидел совершенно лысый человек с густыми, белыми, словно приклеенными бровями. На его лице проступали старческие пятна, а глаза, подернутые пленкой, свидетельствовали о катаракте. Он походил на картофелину, долгие годы пролежавшую в бутылке с джином. Этот старик, пожалуй, не показался бы присяжным надежным свидетелем, окажись он в суде.

Филип протянул ему руку:

— Мистер Ларриби, вы — мой первый доктор. Это благодаря вам я появился на свет.

— Только не сердитесь на меня за это, — отозвался старик, пожимая его руку сухими подагрическими пальцами.

Вообще-то Филип рассчитывал на более сердечный прием. Он потряс руку доктора и опустился на синий пластмассовый стул. В зале для свиданий, куда Филипа ровно в семь провела медсестра, стулья были точно такие же, как в зале для посетителей.

— Я — юрист. — Он протянул свою карточку, но старик покачал головой.

— Чертовы глаза мне совсем отказали, ничего читать не могу. И юрист мне не нужен, слава Богу. Зачем вы сюда явились?

Ах, он плохо видит! Но так ли плохо, что не может написать письмо?

Филип сунул карточку в карман пиджака.

— Нет, доктор Ларриби. Я здесь не как юрист. Просто мне очень нужно узнать у вас кое-что.

— Смотря что именно.

Старик держался сухо и неприветливо, поэтому Филип решил сразу приступить к делу, чтобы не упустить свой единственный шанс.

— Мою мать звали Пи-Джей Дейвис, — сообщил Филип. — Она жила какое-то время в «Ларчвуд-Холле».

Ему очень хотелось добавить, что у нее были каштановые волосы и что она умерла, однако ему все же удалось встретиться с ней незадолго до ее смерти. Но у него в горле застрял комок. Умолкнув, Филип смотрел, как Ларриби потирает ладонями резиновые шины колес своего кресла.

— Не помню такую.

Может, старик лжет? Впрочем, кто знает, припомнит ли сам Филип через тридцать лет хоть одного из своих нынешних клиентов, пусть даже с такой же великолепной внешностью, как Пи-Джей в юности.

— А Джесс Бейтс помните? Она была совсем девочка. Пятнадцать лет. Вы принимали у нее роды в шестьдесят восьмом. Моя мать родила меня тогда же.

— Никогда про такую не слышал.

— А Джинни Стивенс?

Филип готов был поклясться, что на губах старика мелькнуло подобие улыбки.

— Нет, — сказал Ларриби, прикрыв пожелтевшие глаза. — Ничем не могу вам помочь.

Он начал разворачивать каталку. Филип вскочил.

— Постойте, доктор Ларриби. Я уважаю ваш преклонный возраст, но тем не менее могу привлечь вас к суду.

Он сам не знал, что говорит, понимал только, что дважды приезжал сюда и Джесс рассчитывает на него. Филип понятия не имел, что ему делать дальше, если он не вытянет из доктора какие-нибудь ценные сведения. Не сомневаясь, что Ларриби вспомнил по крайней мере одно из трех названных имен, он решил пойти в наступление, несмотря на старость и слабость доктора.

Кресло остановилось.

— Привлечь к суду меня? За что?

— Вы сейчас сами все расскажете. Начните с того, что вы знаете о Джесс Бейтс и о судьбе ее ребенка, которого взяли на воспитание Готорны.

В комнате воцарилась тишина. Старуха возле окна что-то невнятно бормотала себе под нос. Старик возле круглого стола строил башню из кубиков. Здесь было душно и пахло мочой. Филип подумал, что его в любой момент могут выставить отсюда, поскольку он угрожал старому человеку.

— Черт возьми, — проворчал Ларриби, — да спросите вы Тейлоршу. Она там была главная.

Филип едва не завопил от радости и только усилием воли сохранил невозмутимый вид.

— Мисс Тейлор умерла, — равнодушно сообщил он. — Сообщите мне все, что вам известно, иначе вам придется рассказывать об этом в суде.

— Врачебной ошибки там не было, — поспешно проговорил Ларриби, — и вы не имеете права отбирать у меня лицензию.

Хотя то, что полупарализованный старик, одной ногой стоящий в могиле, цеплялся за свою лицензию, выглядело комично, внимание Филипа привлекло другое: «врачебная ошибка». Итак, придется блефовать. Пусть Ларриби выдаст себя.

— Подмена младенцев квалифицируется как мошенничество, — веско заметил он, хотя за этими словами мало что стояло.

— Господи, да с тех пор прошло тридцать лет, — возразил старик.

— Не важно, — отрезал Филип. Он точно не знал, распространяется ли срок давности на преступления подобного рода, зато сознавал, что дела конторы «Аршамбо и Аршамбо» никогда не интересовали его до такой степени. — Если вы не пожелаете сотрудничать со мной, то проведете остаток дней в камере размером шесть футов на восемь.

Старик поднял глаза к потолку.

— У меня когда-то был адвокат, но он умер. И все умерли. А те, кто остался, не стоят выеденного яйца.

— Доктор Ларриби, что же произошло?

Старик закрыл глаза и с присвистом выдохнул воздух.

— Фрэнсис Тейлор, — с трудом выдавил он, — была жадной как сто чертей.

Жадной?

Филип весь обратился в слух.

— Она грозила выдать меня полиции, поскольку знала, что я слишком люблю джин. И вот шантажом Тейлор вынудила меня подписать те документы.

Филип наклонился вперед, стараясь не упустить ни слова.

— Какие документы?

Доктор горестно покачал головой.

— Она обещала, что никто не узнает.

Филип положил ладонь на руку старика.

— Что случилось с ребенком Джесс?

Помолчав, Ларриби поднял голову и вытер слюну, скопившуюся в уголке рта.

— Ее дочь собирались увезти Готорны, но им отдали другую девочку. Ее мать была из Бриджпорта.

— Как ее звали?

— Не помню фамилию. Той женщине сказали, что ее дочь умерла.

Филип кипел от гнева, но сдерживался.

— А что стало с ребенком Джесс Бейтс?

— Не знаю, что с ней было потом.

— Она… выжила?

— Да, — признался старый доктор. — Девочка родилась с недостатком веса, но выжила.

Он подался вперед в своем кресле, и казалось, что старел с каждой минутой.

Филип вздрогнул. Девочка Джесс выжила! Эми Готорн — не дочь Джесс. Он едва подавил желание немедленно вскочить и броситься к телефону. Подавил потому, что еще слишком многое было непонятно.

— Кому отдали дочь Джесс?

— Я же сказал: не знаю.

Филип встал и подошел вплотную к креслу старика, затем резко повернулся, сделал три шага в сторону, потом вернулся назад. Он не раз видел, что так делают следователи в телесериале «Полиция Лос-Анджелеса». Мало-помалу разрозненные кусочки головоломки начали складываться в его голове. Филип остановился, посмотрел на старика.

— А что насчет пятидесяти тысяч? Сколько из этой суммы получили вы?

Доктор Ларриби встрепенулся и выпрямился. Брови его поднялись.

— Я не видел этих денег, клянусь вам. Спросите лучше Бада Уилсона.

— Уилсон умер.

Ларриби фыркнул.

— Говорил я вам, все уже умерли.

— Доктор, кто прислал те пятьдесят тысяч?

— Не знаю, — повторил старик, тряхнув головой. — Честное слово, не знаю.

Филип засунул руки в карманы брюк и сделал еще один продуманный выпад:

— А сколько еще было случаев подмены, а, доктор? Густые брови зашевелились.

— Ни разу… Только она… Дочка Бейтс…

— Вы уверены?

— Да. Хотя Фрэнсис Тейлор была не прочь попробовать еще. — Он с шумом выдохнул и опять начал тереть ладонями шины. — А теперь, пожалуйста… оставьте меня в покое.

Кресло отчаянно заскрипело, и коляска с доктором выкатилась из комнаты. Филип не стал его останавливать. Если ему что-то еще понадобится, он наведается к Ларриби. Во всяком случае, Филип удостоверился: Эми Готорн не была ребенком Джесс, и какую-то роль в этом грязном деле сыграли пятьдесят тысяч долларов. К счастью, едва ли этот «бизнес» был поставлен в «Ларчвуд-Холле» на широкую ногу. Единственный раз алчной женщине подвернулся шанс заработать, и она не упустила его.

Уже в коридоре, направляясь к выходу, Филип осознал, что выполнил обещание, данное Джесс. Но он уже не мог остановиться на достигнутом. Филип знал, что обязан помочь Джесс найти дочь, и он поможет ей, даже рискуя навлечь на себя гнев брата.