"Женщины Флетчера" - читать интересную книгу автора (Миллер Линда Лейл)

ГЛАВА 6

Рэйчел ощущала полное опустошение. Дрожа, она стояла в темном углу материнской комнаты, а доктор Флетчер закрыл глаза Ребекки и натянул на ее лицо простыню.

Странная тишина надолго повисла в комнате; тусклый солнечный свет то пятнами падал на деревянный пол, то вновь исчезал за темными тучами.

– Мне очень жаль,– пробормотал доктор.

Рэйчел осушила глаза и вздернула дрожащий подбородок. Но ей слышался другой голос, голос ее матери: «Здесь есть один человек, страшный человек...»

Она вспомнила, с каким раздражением, почти ненавистью Ребекка встретила доктора Флетчера, как грубо он разговаривал и вел себя с ней самой с момента, когда ее увидел. Возможно, мать предостерегала ее именно насчет него?

Но Рэйчел не была в этом уверена; вопреки внешним обстоятельствам, она ощущала, что между ними возникло некое подобие грубоватой, насмешливой симпатии. Кроме того, в данный момент в душе девушки не было места ни для чего, кроме беспредельного горя. «Я дважды потеряла тебя», – в отчаянии подумала она, глядя на хрупкое тело, недвижно лежащее под простыней.

Рэйчел не могла смириться с мыслью, что у нее больше не осталось впереди прекрасной надежды, ни малейшего шанса, что Ребекка вновь появится в ее жизни, раскаявшаяся и готовая вновь стать ей матерью. Она чувствовала себя сейчас еще более потерянной, чем тогда, семи лет от роду, и еще более одинокой.

Гриффин знал, что смерть была избавлением для Бекки, но все же скорбел о ней. Ему будет не хватать ее безграничной дружбы, прямоты и острого ума. Но если бы не эта девочка, потрясенная и забившаяся в угол, он бы расхохотался. «Черт возьми, Бекки,– думал он.– Ты все-таки добилась своего. Тебя нет, Эзра в горах, а я нянчусь с твоим ребенком!»

Гриффин тяжело и шумно вздохнул. Он прокручивал в голове факты и каждый раз приходил к одному и тому же неутешительному выводу: нельзя оставлять Рэйчел здесь, в борделе; места такого рода имеют свойство затягивать в свой омут неоперившиеся души, подчиняя их своим законам. Конечно, ее также нельзя просто отвезти в палаточный городок и бросить там: с таким же успехом он мог бы передать ее Джонасу из рук в руки.

– Проклятье! – выбранился он и, как и Рэйчел, вздрогнул при звуке этого слова.

Девушка шагнула вперед из тени; ее лучистые глаза налились слезами, прекрасное лицо побелело от возмущения. Ее горе было столь ощутимым, что Гриффин чувствовал, как оно смешивается с его собственным.

– Как вы смеете так ругаться – здесь, сейчас?

Он начал было извиняться, но прежде чем успел вымолвить хоть слово, Рэйчел дала ему звонкую пощечину. Он слегка пошатнулся и, потрясенный, уставился в ее измученное, полное ярости лицо. Но неожиданно Гриффин все понял. Он привлек девушку к себе и крепко сжал в объятиях, давая ей возможность выплакаться на своем плече.

Что-то твердое и холодное в его душе начало таять. Он едва не оттолкнул Рэйчел, насколько тревожным и знакомым было испытываемое им чувство; но потребность защитить и утешить ее взяла верх.


Джонас мерил шагами инкрустированный каменный пол перед камином в гостиной, не замечая осколков стекла, похрустывающих у него под сапогами. Он слишком сильно избил индианку; синяки и порезы на ее теле были чересчур заметны, и сон, в который она теперь погрузилась, был каким-то неестественным. Ее дыхание было слишком прерывистым, и, когда она шевелилась на парчовой софе, с ее распухших губ срывались пугающие гортанные звуки.

Проклятая потаскуха могла умереть. Эта мысль преследовала Джонаса, как хищный зверь; и он не мог от нее избавиться, сколько ни метался по комнате.

Он остановился, опершись локтями на изысканно украшенную, с позолотой, каминную полку и увидел свое лицо в висящем над ней зеркале. Потом отвернулся и злобно уставился на стонущую на софе женщину.

Влияние Джонаса было почти безграничным, но если эта девушка умрет, ему придется предстать перед судом по обвинению в убийстве. Его даже могут повесить.

Дверь гостиной с протяжным скрипом отворилась, и Джонас, подняв глаза, увидел миссис Хаммонд, полное лицо которой при виде девушки приобрело выражение тревоги и беспокойства.

– Я пошлю за доктором, – сказала она после долгой, напряженной паузы.

Джонас отвел глаза и, подойдя к бару в другом конце гостиной, налил себе изрядную дозу бренди.

– Думаю, это неплохая идея,– сказал он.

Все это время миссис Хаммонд сверлила спину Джонаса осуждающим взглядом.

– Ты чудовище, Джонас Уилкс, – выдохнула женщина, которая за долгое время службы в его доме утратила чувство страха. – Ты отвратительное чудовище!

Джонас слегка вздрогнул, но не обернулся, чтобы взглянуть в глаза вырастившей его женщине. Хаммонд простит его, как всегда.

– Ну, хватит об этом! – властно произнес он, хотя в данный момент чувствовал себя весьма неуверенно.


Помахивая зажатым в правой руке саквояжем, Гриффин направился к особняку Джонаса. Он вспомнил свой предыдущий, утренний, визит и, несмотря на все, не удержался от улыбки. Вражда между ним и Джонасом Уилксом существовала уже давно и была столь глубокой, что стала неотъемлемой частью натуры каждого из них.

Джонас сам открыл дверь в ответ на резкий стук, приняв вид озабоченного, расстроенного друга. Он провел Гриффина сквозь просторную переднюю в гостиную.

Объяснения, данные при вызове скупым на слова Маккеем, верным прихвостнем Джонаса, были краткими. Гриффину было сказано лишь, что он срочно нужен в доме мистера Уилкса.

Теперь, обведя взглядом внушительных размеров помещение и увидев распростертое на софе безжизненное тело Фон Найтхорс, доктор присвистнул от неожиданности.

– Господи,– пробормотал он, бросившись к Фон и проверяя у нее пульс за левым ухом. – Что ты с ней сделал?

Джонас пожал плечами, наблюдая, как Гриффин чуткими, проворными руками ощупывает ребра девушки.

– Разве Маккей не сказал тебе? Она упала с лестницы.

С трудом сдерживая безумную ярость, Гриффин приподнял сначала одно веко Фон, потом другое. Возможно, есть внутренние повреждения, а под нижней губой придется наложить шов.

– Ах ты ублюдок,– пробормотал он, не поднимая головы.

Теперь Джонас стоял возле софы, и в атмосфере напряжения, повисшего в комнате, его голос звучал раздражающе-монотонно:

– Знаешь, с индейцами всегда трудно добиваться дисциплины.

Гриффин достал из сумки бутылку со спиртом и начал промывать раны на избитом лице Фон.

– Заткнись, ты, сукин сын, и пусть принесут горячей воды и чистых тряпок.

Джонас не сдвинулся ни на шаг со своего поста у ног Фон.

– Ну, ну, Гриффин. Я думал, мы друзья.

Появилась миссис Хаммонд, пристыженная и испуганная, неся таз с водой, от которой поднимался пар, и несколько полотенец. Но присутствие экономки прервало разговор.

– Друзья, как бы не так,– огрызнулся Гриффин, возясь с принадлежностями, принесенными миссис Хаммонд – его раздражало то, что она избавила Джонаса даже от этого незначительного усилия; затем доктор окунул кончик иглы в карболовую кислоту и вдел в ушко кишечную струну. Фон вздрогнула, когда острие иглы впилось в ее плоть, заерзала и широко открыла карие глаза, после того как Гриффин затянул последний стежок.

Тихое торжество наполнило измученную душу Гриффина. Видеть, как твой хороший друг приходит в сознание,– это, по его мнению, было достойной причиной для радости; а после трех смертей и получения наследства в виде ершистой, а теперь еще и убитой горем девочки по имени Рэйчел Гриффин имел особые основания быть благодарным судьбе.

– Как ты себя чувствуешь? – мягко спросил он. Фон слегка покачала головой:

– Неважно, Гриффин. И, пожалуйста, никаких нотаций.

– Никаких нотаций, – пообещал он.

Фон улыбнулась, но было заметно, какого усилия ей это стоило.

– А как ты, Гриффин?

– Сейчас покажу,– ответил он.

Затем он поднялся во весь рост, повернулся к Джонасу и нацелил на него всю свою боль и ненависть. Звук мощного удара, нанесенного Джонасу под дых, принес Гриффину удовлетворение.

Джонас согнулся пополам, испустив полузадушенный стон, а миссис Хаммонд вскрикнула, как будто ударили ее. Джонас медленно выпрямился. С ненавистью в глазах он обвел взглядом напряженное лицо Гриффина, его плечи, полусжатые кулаки. Неожиданно Джонас рассмеялся:

– Даже если ты изобьешь меня до чертиков, это не изгонит из тебя бесов, Гриффин. Тебе ничто не поможет. Кстати, не правда ли, Рэйчел выглядела сегодня очаровательно? Надо будет мне отдать ей остальную одежду Афины.

Кровь стучала у Гриффина в висках, ярость болью отдавалась в мышцах рук, заставляя сжиматься и расжиматься кулаки. Имя Афины обожгло его, как лесной пожар, пламя которого добралось до самых потаенных глубин души. Из его горла вырвался вопль звериного бешенства, и он бросился на Джонаса, ослепленный отчаянием и гневом.

Но Джонас был к этому готов. В левой руке у него сверкнуло тонкое серебристое лезвие, правой он поманил к себе Гриффина:

– Давай, Грифф. Давай все решим здесь и сейчас. Крик Фон эхом разнесся по комнате, слова девушки, будто тихий теплый прибой, отозвались в сознании Гриффина:

– Нет, Гриффин, пожалуйста, не делай этого...

Но Гриффин не мог сдержать себя; казалось, Вселенная потеряла весь свой смысл и разум. Остались только ненависть, боль и предательство. Одним взмахом руки он вышиб у Джонаса нож, проследив взглядом, как блестящее стальное лезвие описало кривую в воздухе и беззвучно упало на ковер.

Последующие мгновения навсегда выпали из памяти Гриффина Флетчера; когда он пришел в себя, скрюченный Джонас стонал на полу, прижимая руки к паху, из уголка рта у него сочилась кровь. Гриффин почувствовал подступившую к горлу желчь, но не испытал ни раскаяния, ни жалости.

Миссис Хаммонд опустилась на колени возле Джонаса, все ее объемистое тело содрогалось от страха и злости. Она с ненавистью взглянула на Гриффина и выпалила ему в лицо:

– Вы не лучше, чем он, Гриффин Флетчер! Гриффин отвернулся, взял саквояж, поднял на руки испуганно таращившую на него глаза Фон и направился к выходу.

– Вы не можете бросить его в таком состоянии! – закричала миссис Хаммонд.

Грохот двери, которую Гриффин пинком захлопнул за собой, был ей ответом.


Рэйчел не могла оставаться в спальне матери после прихода гробовщика, поэтому она потихоньку прокралась вниз по деревянным ступеням, потом через притихший салун и вышла наружу. Дождь возобновился, но теперь превратился в прохладную изморось, и Рэйчел было приятно чувствовать ее бодрящее прикосновение на своем поднятом к небу лице.

Доктор Флетчер велел ей оставаться в доме до его возвращения и умчался на какой-то срочный вызов. По мнению Рэйчел, она имела полное право уйти.

В палаточный городок, однако, ее по-прежнему не тянуло, а друзей, которых она могла бы навестить, у нее не было, поэтому Рэйчел побрела вдоль обшарпанных стен заведения матери и вниз по тропинке, вьющейся сквозь густой лес.

Шум и запах моря долетели до девушки задолго до того, как она минула последний поворот и оказалась на скалистом берегу Пугета. Вода прибывала, и волны сердитым шумом ударялись о линию прибоя и ворочали крупные бурые камни.

На воде покачивались сотни грубо ошкуренных бревен, связанных канатами. Рэйчел повернула голову к возвышавшейся на севере горе и пожелала, чтобы отец узнал, как он нужен ей сейчас, и скорей вернулся домой.

В своем воображении она видела его работающим в туманной глубине лесов. Он, бывало, привязывал себя к стволу массивной сосны и взбирался по нему на высоту не менее десяти футов, чтобы просверлить два отверстия: одно перпендикулярно к сердцевине дерева и одно под углом. Потом он спускался вниз и тут же взбирался обратно, держа в металлических щипцах тлеющие угли. Он аккуратно закладывал угли в первое отверстие, где они начинали гореть, между тем как наклонная полость служила вентиляцией. Вскоре гигантское дерево падало, сотрясая землю.

Рэйчел много раз наблюдала за работой отца, затаив дыхание смотрела, как он умело закладывал угли или сверлил, зажмуривалась, когда он отвязывал себя и спрыгивал с ненадежного ствола. Страх за него никогда не терзал ее так сильно, как сейчас – в этот день унесший три жизни.

Устремив невидящий взгляд на волны прибоя, она поежилась. Что ей делать, если он погибнет? Куда идти?

Рэйчел наклонилась, подняла гладкий серо-зеленый камень и швырнула его в прибой. Резкий порыв соленого и холодного ветра прижал к телу ненавистное платье из коричневой шерсти.

Мать так настаивала, чтобы Рэйчел уехала из Провиденса и начала жить заново где-нибудь в другом месте. Сейчас, стоя на берегу залива, она поняла, что не хочет, не может уехать.

Обернувшись, между вершин деревьев она увидела угол крытой рубероидом крыши салуна. У нее будет немного своих денег – она сомневалась, что матери удалось скопить много,– и большое хорошее здание.

Нет, она не покинет Провиденс. Имея деньги, она превратит этот салун-бордель в респектабельный пансион и настоящий домашний очаг. Несомненно, благосостояние ослабит странную страсть ее отца к постоянным переездам; они смогут остаться здесь навсегда и вести счастливую, спокойную жизнь.

Рэйчел заведет друзей, будет посещать церковь, покупать книги и красивую одежду, о которой так страстно мечтала. Со временем она станет полноправным членом общества. «Может быть, я даже выйду замуж»,– подумала она и покраснела от досады и удовольствия, когда в ее воображении возник образ доктора Гриффина Флетчера. «Только не за него!» – мысленно поклялась она. Но вопреки этому его образ уже занял прочное место в ее измученном сердце.

В этот момент она услышала хруст ветки у себя за спиной, затем шорох гальки, скатывающейся вниз по пологому склону, отделявшему владения матери от пляжа.

Гриффин Флетчер стоял там, где тропинка смыкалась с береговой линией, глядя на Рэйчел усталыми, затравленными глазами. Его лицо побледнело под густым загаром, мышцы челюсти напряглись, потом снова расслабились.

Рэйчел почувствовала неудержимое, безрассудное желание подбежать к нему, обнять и утешить, как ребенка.

Его резкий голос разрушил чары:

– Нам пора. Рэйчел разозлилась:

– Я просто мечтаю узнать, куда же вы потащите меня на этот раз, доктор!

Это замечание вызвало странную реакцию: горестного выражения в его глазах поубавилось, губы тронула нерешительная улыбка. Что-то вечное и могущественное то и дело вспыхивало между ним и Рэйчел, заслоняя все жуткие впечатления прожитого дня.

Наконец он протянул руку:

– Знаете, Рэйчел, когда моя мать впервые показала меня отцу, я не думаю, что она сказала: «Давай назовем его «Доктор»!» Мое имя Гриффин.

Рэйчел упрямо молчала; внезапно ей показалось, что его протянутая рука – приказ, а не приглашение.

– Вы ужасны и невыносимы,– буркнула она.– Так куда вы меня ведете?

Он вскинул темную бровь, все еще держа руку протянутой, и в его тоне зазвучала усталая насмешка:

– Там вкусная еда и крыша над головой не протекает – так не все ли вам равно?

– Мне не все равно, доктор Флетчер!

– Гриффин,– поправил он.

– Ладно! Гриффин!

Он смягчился:

– Вы проведете несколько дней в моем доме – под надежной защитой моего друга и экономки Молли Брэйди.

Охваченная любопытством и зная, что спорить с доктором – значит лишь напрасно тратить драгоценные силы, Рэйчел отправилась с ним в его дом. Это оказалось массивное строение из натурального камня, окруженное яблонями в великолепном розовом цвету. Окна приветливо лучились золотистым светом.

Но этот теплый свет заставил Рэйчел насторожиться. Кто, кроме верной любящей жены, позаботится зажечь лампы, чтобы отогнать сгущающиеся сумерки?

Гриффин помог ей спрыгнуть с сиденья коляски и оставил как сам экипаж, так и усталую клячу на попечение нескладного долговязого парня. Не однажды Рэйчел уже приходило в голову, что доктор, вполне вероятно, женат, и эта мысль казалась девушке определенно неприятной.

– Не представляю, как я могла не заметить это здание, ведь сегодня я два раза проезжала мимо,– сказала она притворно безразличным тоном, оглядываясь на знакомую дорогу, ведущую к особняку Джонаса Уилкса.

Темные глаза Гриффина, еще секунду назад спокойные, стали вдруг угрюмыми и отрешенными.

– У Джонаса роскошный дом, – проговорил он, открывая чугунную калитку в каменной ограде и слегка подталкивая к ней Рэйчел. – Весь этот кирпич, позолота и мрамор, наверное, произвели на вас слишком сильное впечатление, вот вы и проглядели мое скромное жилище.

В том, как он говорил, было что-то глубоко оскорбительное, но Рэйчел не могла точно понять, что именно. Она почувствовала дрожь в нервах, как будто их оголили под пронизывающим вечерним ветром, и когда она заговорила, ее голос прерывался:

– Мне правда лучше вернуться в палатку. Гриффин рассмеялся, но в его смехе не было ни веселья, ни теплоты.

– Вы говорите так, будто у вас есть выбор, мисс Маккиннон. Но поверьте, у вас его нет.

Рэйчел слишком устала, чтобы препираться с этим неприветливым человеком, но все же у нее хватило смелости дерзко бросить:

– Сомневаюсь, что ваша жена обрадуется неожиданной гостье.

Он быстро отвернулся, но все же Рэйчел успела заметить в его лице сильное раздражение и еще какое-то гораздо более глубокое чувство.

– У меня нет жены, – коротко сказал он, пока они поднимались по каменным ступенькам крыльца.

«Интересно»,– подумала Рэйчел, когда он открыл входную дверь и пропустил ее внутрь. Интересно, почему одна часть ее души жаждала избавиться от этого невыносимого тирана, а другая возликовала при мысли, что он не женат?

Внутри дом Гриффина оказался столь же привлекательным, как и снаружи. Это было чистое, просторное, хорошо обставленное жилище, с высокими потолками и полированными деревянными полами. Рэйчел почувствовала себя уютно в этом доме, несмотря на присутствие его угрюмого хозяина. Казалось, сами стены приняли ее под свою защиту и придали ей сил.

Гриффин вывел ее из мира фантазии, со стуком швырнув на стол врачебный саквояж и крикнув:

– Молли!

В широких дверях появилась опрятная, удивительно хорошенькая женщина с каштановыми волосами и весело сверкающими зелеными глазами. Ей уже, наверное, далеко за тридцать, подумала Рэйчел, но сколько бы она ни прожила – она никогда не постареет.

– Хвала всем святым, Гриффин Флетчер! – радостно, с энергичным ирландским акцентом воскликнула она.– Наконец-то вы привели в дом еще кого-то!

Рэйчел почувствовала, что Молли Брэйди ей безумно нравится.