"Заколдуй меня" - читать интересную книгу автора (Кертис Джек)

Глава 9

Паскью вспотел еще до того, как перед ними распахнулась решетка. Роксборо прошел внутрь и кивком поприветствовал тюремщика. В Лондоне уже несколько дней стояла настоящая индийская жара, поэтому все носили рубашки с короткими рукавами, а в приемной, не смолкая, стрекотали вентиляторы.

На спине у Паскью сквозь рубашку проступило темное влажное пятно, и ему казалось, что он давно не мылся. Кожа зудела под хирургической перчаткой и резиновым манжетом, которые от пота из серых стали темно-серыми. Чемоданчик Роксборо раскачивался, словно маятник.

— Я снова виделся с его матерью, — рассказывал он, понизив голос, потому что тюремщик опережал их всего на пару шагов. — И я ей поверил.

— Неужели? — Паскью старался подстроиться под поступь коллеги. В груди у него как будто камень застрял, затрудняя дыхание.

— Знаешь, я попробовал поставить себя на место присяжных, когда слушал ее.

— И надеешься, что они также поверят?

— Я не усомнился ни в едином ее слове.

— Плохо, когда тебе не верят, но еще хуже, когда тебя опровергают.

— Она знает все наизусть. Говорит не очень бойко, но не дрожит от страха.

Паскью остановился, чтобы глотнуть воздух. Остальные тоже остановились. Он ответил:

— Это мой тебе подарок, Джордж.

Стюарт пожал ему руку и застенчиво улыбнулся. Но стоило Паскью сообщить ему, что дело теперь будет вести Джордж Роксборо, как Стюарт тотчас же забыл о Паскью, будто его вообще больше не существовало, и все внимание переключил на Джорджа.

— Вы уже виделись? С моей мамой? — Отрывистые предложения делали его речь почтительной, словно он был готов к тому, что его прервут.

Роксборо улыбался ему понимающе и подбадривающе. Пока Паскью сидел чуть поодаль, он слушал то и дело прерывающийся, но вполне правдоподобный рассказ Стюарта сочувственно и благосклонно, как слушают присяжные.

...Выйдя наружу, Паскью забрался в машину Роксборо и открыл окно, чтобы рубашка, обдуваемая ветром, быстрее просохла. Время близилось к ленчу, они отыскали паб недалеко от реки и расположились с пивом в тени зубчатого навеса-гриба.

— Что им сказать, когда ты вернешься? — спросил Роксборо.

— Скажи, что через неделю или через две, как тебе больше нравится. Я буду звонить время от времени.

— Они называют это очередным отпуском.

— Да? Неплохо.

— Но объясняют его депрессией или запоем. — Роксборо глотнул пива. — Могу им сказать, что запой здесь ни при чем.

— Скажи, что хочешь, — ответил Паскью и добавил: — Я не собирался тебя обидеть, Джордж. — Он пожал плечами. — Мне нужно на какое-то время отойти от дел. Не могу сказать почему.

— А что с тобой случилось там, в каталажке?

— Я вспотел. Стал задыхаться. Руки дрожали. — Такие приступы уже не раз случались с Паскью, но Роксборо этого не знал и мог подумать, его коллега просто нуждается в отдыхе. Это даже к лучшему. — Временами я очень плохо себя чувствую. — Он говорил вполне искренне. — С тех пор, как от меня ушла Карен, я... — Он запнулся и пожал плечами. — Мне стало трудно ходить по тюрьмам.

— Именно по тюрьмам?

— Пожалуй, да. А больше я нигде и не бываю.

Паскью понимал, что это не связано непосредственно с уходом Карен; и хотя с тех пор, как она покинула его, чувство это обострилось, первопричина все-таки была другая. Но ему только на руку, если Роксборо объяснит это уходом жены.

— Звонил Роб Томас. Сказал, что ты хочешь бросить Пауля Артура Мэнарда на съедение волкам. — Полли Мэнард — тот самый торговец наркотиками, пойманный с поличным, когда сбывал крэк темным личностям в трущобах.

— Все было наоборот. Я предложил ему сделку. Немного поработать на пару имен.

— И что Роб должен для тебя сделать? — Роксборо допил пиво и задумчиво смотрел в стакан. Хлопья пены постепенно оседали на дно. — Карен не вернется к тебе, даже если ты ее отыщешь. Ведь прошли годы.

Паскью снова пожал плечами, оставив его при своих заблуждениях.

— Что сказать Полли? — спросил Роксборо.

— Разозли его. Скажи, что его подставили.

— А его действительно подставили?

— Наверняка когда-нибудь подставили. Как и каждого из нас — разве нет?

Летний зной сопутствовал ему до самого побережья. Паскью отправился туда на «сааб-автоматик», не имеющий себе равных в мире, если на дороге нет заторов. Он выехал из города перед заходом солнца и прибыл в Лонгрок около десяти. Голубое море искрилось на солнце, приобретая бирюзовый оттенок там, где омывало скалу, отлого спускавшуюся к воде. Он поставил автомобиль на стоянке, принадлежащей «Паллингзу», и направился к входу в отель без всяких дурных предчувствий; утреннее солнце чуть припекало спину. Но увиденное там заставило его громко вскрикнуть.

«Пежо» голубого цвета как раз тронулся с места на стоянке поближе к отелю. За рулем сидела Софи Ланнер. Она огляделась, потом резко крутанула руль и поехала вниз по Дьюэр-стрит, в направлении лодочной станции.

Паскью еще бежал какое-то время за ней, подняв руку, как полицейский. На него оглядывались, автомобиль, едущий навстречу, резко затормозил, но он махнул рукой водителю, чтобы двигался дальше. «Пежо» въехал на холм в том месте, где дамба заканчивалась, и, добравшись до самой вершины, скрылась за гребнем. Он бросился было к своей машине, но понял, что уже поздно. А немного поостыв, подумал, что это вовсе не Софи, а что он просто стал жертвой самообмана. Вспоминая о прошлом, он вызвал к жизни призрака. Женщина, сидевшая в машине, лишь была похожа на Софи Ланнер, точнее на ту Софи, чей образ сохранился у него в памяти.

Когда он регистрировался в отеле, клерк поинтересовался, как его рука, словно у ближайшего родственника.

— Уже лучше, — ответил он.

Клерк помнил, как Паскью появился в вестибюле. Вид у него был такой, словно он только что выбрался из-под цепной пилы. Ботинки, одежда, волосы — все было в крови. Она стекала с поднятой вверх руки.

— Намного лучше, — добавил Паскью.

Его поселили в том же номере, что и в прошлый раз, с видом на океан. Справа — длинная красноватая полоска суши, тонкая, как усохшая рука, с разбросанными повсюду зарослями красно-коричневого папоротника.

Возвращение сюда сулило много неожиданностей. Возможность того, что Ров Томас сможет увязать Лонгрок с одним из сообщенных ему имен. Различные сюрпризы. Шанс возобновить старые знакомства. Шанс умереть. Начнет он с посещения одного-двух излюбленных мест.

Бармен только и делал, что улыбался: в первый раз — когда Паскью вошел, потом — когда наливал заказанное пиво и в третий раз — когда положил рядом с выпивкой очередное письмо.

— Как вы скоро вернулись!

— Нужно успеть кое-что сделать.

— Появились записки, — предположил бармен, — по которым можно на кого-то выйти?

— Вроде того.

— Вы знаете что-то, чего не знают другие, да? Тот парень, которого вынесло в расщелину, — почему он оказался там, с кем встречался?

— А разве он с кем-то встречался?

— Ну, он ехал в такую даль! Зачем, если не для встречи? — Бармен играл теперь в репортера-ищейку, и на этот случай у него была припасена уже совсем другая улыбка, понимающая, хитроватая.

— Может быть, ему хотелось побыть одному, — возразил Паскью. — Может быть, он искал дверь.

— Искал что?

— Дверь — в которую можно выйти. Выход.

— Чтобы сбежать.

— Думаете, такое невозможно? — спросил Паскью, словно его действительно интересовало мнение бармена на сей счет.

— Кто-то убил его.

— Кто-то совсем незнакомый. Такое постоянно случается.

Бармен подумал, что Паскью хочет увести его в сторону. Прячет от него след. Поэтому он сказал:

— Послушайте, какое мне до всего этого дело? — Потом хлопнул рукой по письму, словно Паскью мог его не заметить.

— Вы многих знаете в этих местах?

— Только завсегдатаев. — Приветливая улыбка снова засияла у бармена на лице. — Таких, как вы.

— А Люка Маллена? Или Чарли Сингера... Чарльза?

Бармен задумался, склонив голову набок, словно изучал фотографию. — Нет. А кто они, эти люди?

— Точно не знаю, — солгал Паскью. — Просто вспомнил несколько имен.

— Это то, чего не знают другие. — Бармен плеснул себе немного бренди. — Я тоже кое-что знаю. Из того, что не попало в газеты.

Взгляд Паскью выражал сомнение, но бармена это нисколько не обидело. Посмотрев поверх стакана, он добавил:

— Рук-то у него не было. — Голос его звучал так, словно он только что провернул ловкий трюк.

Паскью покачал головой, будто говоря: «Слишком быстро. Я ничего не успел разглядеть. Покажите еще раз».

— Парня выбросило на берег рядом с утесом Виндбраш. Тело было безруким. Кто-то еще раньше их отрубил. — Во всех историях, чтобы произвести впечатление, используют разного рода гиперболы.

Паскью старался оценить полученную информацию, но ни к какому выводу не пришел.

— А откуда вам это известно?

Теперь улыбка бармена стала всезнающей.

— Знаете ли, у меня в баре бывают не только журналисты. Захаживают и полицейские.

Паскью вложил письмо во внутренний карман пиджака и поднялся с табурета. Когда он шел к выходу, бармен бросил ему вслед:

— Дело не в двери...

— Что? — Паскью выглянул на улицу, потом обернулся.

— Не так важна дверь. — Он рассмеялся и выплеснул пивную пену из стакана Паскью в раковину. — Спросите любого женатого мужчину... как важен ключ.

Прежде чем распечатать письмо, он, как и в прошлый раз, пошел к расщелине. Ветер приносил соленый запах гниющих водорослей. Тропинка шла вдоль берега, по одну ее сторону тянулись заросли терновника и ежевики, среди которых то и дело вспыхивали цветы утесника, будто первые языки пламени при лесном пожаре.

«Это какой-то ловкий трюк, — думал Паскью, — и я не знаю, в чем он заключается. Кому-то не удается убить меня, и я уезжаю. Потом возвращаюсь, неожиданно, и в этом — мое преимущество. И что же? В баре меня снова ожидает письмо, будто я здесь постоянно живу. И это мне не нравится. Сукин сын словно читает мои мысли».

«Сэм, думаю, ты искал меня. И я тебя тоже. Разница лишь в том, что я знаю, где ты. В „Баскин энд Соммерс“, конторе, расположенной неподалеку от моста Челси. Поиски не заняли много времени. А еще ты, кажется, облюбовал бар на берегу. Не совсем уверен, что ты остановишься в „Паллингзе“, хотя, скорее всего, именно там. Да. Готов держать пари, что не ошибаюсь. Я могу с тобой связаться. Нам не избежать еще одной встречи, надеюсь, ты тоже так думаешь, Сэм? Ну конечно. Иначе не вернулся бы! Предлагаю встретиться в людном месте. Там тебе будет спокойнее, да? Так и сделаем. Назначим дату. Оставлю для тебя записку на прежнем месте».

Лист бумаги похрустывал на ветру, словно выстукивая морзянку. Паскью застыл, не сводя глаз с письма, хотя уже дважды его прочел. Он чувствовал, что так же неподвижно кто-то стоит у него за спиной.

Обернулся — и увидел Софи Ланнер с наведенным на него пистолетом.

Чайки летали совсем близко от берега с хриплыми, плачущими криками, перекрывавшими голос Софи. Он поднялся с письмом в руке и отчетливо услышал, как она сказала:

— Сядь на место, ублюдок!

Дуло пистолета пошло вверх, когда он встал, и опустилось, когда снова сел. Она держала пистолет обеими руками, согнув левую в локте и расставив ноги. Судя по всему, стрелять она умела.

Паскью то сворачивал, то разворачивал письмо, держа руки перед собой, чтобы были на виду.

— Я думал, что это ты, — произнес он, — потом убеждал себя, что ошибся.

— Да? И почему же?

— Потому что вообще я невезучий. Господи, где ты это взяла? — Он показал на пистолет.

— Ну вот, теперь тебе, против обыкновения, повезло. Я не застрелила тебя и не сбросила в море только потому, что о письме кто-то мог знать.

— Кто-то прислал тебе письмо?

— Иди ты в задницу, Сэм!

— И ты подумала, что это я?

Рот ее скривился в знакомой Паскью усмешке. Софи была высокая, все еще достаточно стройная, с рыжевато-золотистыми волосами — по волосам он и узнал ее, когда она отъезжала от отеля. Фигура, возможно, стала чуть тяжелее — с более массивной грудью и бедрами, как это бывает, когда девушка превращается в женщину. Морщинок на узком лице с широким лбом не было ни одной.

— Да, — сказала она, — полагаю, это был ты.

Длинные ноги, джинсы «Левайс», перетянутые плетеным ремнем, легкий слой косметики, от которого скулы казались чуть удлиненными.

— Что ты там рассматриваешь? — Она неторопливо махнула пистолетом, словно призывая кого-то к порядку.

— Я был уверен, что ты получишь письмо, — заключил Паскью, — только не от меня.

— Почему же ты тогда здесь?

— Потому что тоже получил письмо.

Он присел на груду гладких камней, лицом к морю и спиной к Софи. Она тоже опустилась на камни, примерно в двадцати футах позади него, с пистолетом на коленях, придерживая его рукой. Прочла оба письма, перечитала еще раз, время от времени бросая на него взгляд, убеждаясь, что он не сдвинулся с места. Потом рассмотрела открытку, которую он ей дал: «Великий Зено, иллюзионист, маг, эскейполоджист».

Она перевернула открытку одной рукой, как при игре в карты.

«Сколько ангелов могут танцевать на булавке?»

— Я сразу тебя узнала, когда ты вылезал из машины около отеля, но не затормозила. Я понятия не имела, видел ты меня или нет, узнал или не узнал. Я доехала до вершины холма и повернула, оставила машину на одной из боковых улиц, потом вернулась пешком на набережную и стала следить за тобой. Видела, как ты входил в бар, как вернулся в отель. Стояла у машины и ждала. Когда же ты прошел мимо, двинулась следом за тобой.

— И что ты подумала? Чего мне от тебя надо?

Они разговаривали, стараясь перекричать шум прибоя.

— Когда получила твое первое письмо? Решила, что тебе нужны деньги.

— А теперь что думаешь?

Паскью рассказал, что с ним произошло. И, не оглядываясь, чтобы увидеть ее реакцию, снял перчатку и выставил руку так, чтобы ее обдувал ветер, как будто рана все еще оставалась горячей.

— Повернись! — потребовала она. — Откуда мне знать, лжешь ты или нет, если я не вижу твоего лица?

— Лицо ничего не значит. Многие искусные лжецы смотрели мне прямо в глаза и безмятежно улыбались.

— Ты, вероятно, имеешь в виду женщин.

Паскью встал и пошел к ней, но Софи предостерегающе подняла пистолет.

— Я сказала, повернуться лицом, а не приближаться.

Паскью не обратил внимания на ее слова, сел рядом с ней, но отвернулся.

— Нет, я имел в виду человека по имени Дру Беллами.

— Кого?

— Он убил свою жену, а потом отрезал от нее по кусочку, так показало вскрытие, но я не считал, что у меня есть основания для защиты.

Она посмотрела на него, не понимая, к чему он клонит.

— Я стал адвокатом, когда повзрослел. — Он наклонился к ней, чтобы забрать письма и открытку. — А как ты, Софи, живешь?

— Богато!

На берег опустилось несколько чаек, они расселись по пляжу, каждая на своем камне, похожие на немногочисленных, увлеченных представлением зрителей. Беря письма, он оказался достаточно близко от Софи, чтобы незаметно взять у нее пистолет.

— А Ник мертв?

— Да, мертв.

— Я не совсем поняла, что произошло с тобой в том доме? Ты сказал, там была еда? Свечи, вино... а какое вино?

— "Шабли", — уточнил он. — Урожая восемьдесят девятого года. Выдержанное, но на вкус не очень-то приятное.

— Пожалуй, я еще не созрела для шуток, — отпарировала она. — И полагаю, они сейчас неуместны. Не знаю, что и думать. Не исключено, что я тебя застрелю.

Паскью выхватил пистолет, подбросил, так что тот перевернулся в воздухе, и протянул ей, ручкой вперед.

— И как только клиенты доверяют тебе? — спросила она. — Ты, кажется, что-то взял? — Она упорно не замечала протянутого ей пистолета.

Паскью по-прежнему невозмутимо держал его на ладони.

— Я такую плату заламываю, что кто угодно разорится.

Она поднялась, потом склонилась к нему и, не глядя, взяла пистолет.

— Но если не ты посылаешь мне письма, если говоришь правду, то кто же тогда? Кто такой Зено?

— Я говорю правду, — подтвердил Паскью. — И ты мне веришь. Иначе не позволила бы мне забрать пистолет.

— Он не заряжен, — тихо произнесла Софи и как-то неопределенно покачала головой, будто ее мысли витали далеко отсюда. И через минуту она уже брела по тропинке вдоль побережья, глядя под ноги, словно бродяга в поисках сокровищ.

С барменом они стали чуть ли не братьями, и он расценил появление Софи как прибавление в семействе. Она попросила пива и тем самым, казалось, сразу заслужила его доверие.

— И насколько же ты богата? — задал Паскью вопрос, не дававший ему покоя.

— Настолько, насколько ты можешь себе представить. А разве в отеле нет бара?

— Есть. Но здесь для меня оставляют иногда письма.

— От Зено. — В ее устах это имя прозвучало экзотично.

— Вот именно. Значит, денег у тебя до черта. И откуда только они взялись?

— Я вышла замуж за деньги. — Софи отпила пива, слизнула с губ пену. — Заплатила слишком высокую цену.

— Вы развелись?

— В некотором смысле.

— В каком именно?

— Живем врозь.

— Врозь с мужем, но не с его деньгами, — предположил Паскью.

— Захотелось порассуждать о моей жизни? — спросила Софи. — И вынести свой вердикт?

Паскью кивнул, скорее извиняясь, чем соглашаясь.

— Это вовсе не мое дело.

— Совершенно верно. — Она сняла с маленькой металлической подставки меню и дважды внимательно прочла.

— Ты голодна? — спросил Паскью.

— Нет. — И после паузы: — Просто хочу успокоиться.

— Ну, ладно, — сказал он примирительно. — Я позволил себе лишнее. Но ведь совсем недавно ты размахивала у меня перед носом пистолетом. Не то чтобы это разозлило меня, просто разожгло любопытство.

Софи пожала плечами:

— Ты говоришь таким тоном, будто знаешь меня и имеешь на это право.

— Ну, вообще-то я тебя знал.

Она оставила его замечание без ответа и вновь заговорила о письмах:

— Они были отпечатаны на машинке? Те, что ты получал от Зено?

— Да.

— А ты не можешь догадаться, кто автор, ну, скажем, по стилю?

Паскью уже думал об этом.

— Нет, не могу.

— А вот одно из писем, адресованных мне, по духу напоминает тебя, об этом я и подумала, когда увидела тебя возле отеля.

— И потому пошла за мной с пистолетом?

— Он был...

— Не заряжен, но я-то этого не знал. Зачем ты вообще носишь с собой пистолет?

— Опять ты лезешь в мою жизнь.

— Ну, хорошо. — Паскью помахал рукой, будто отгоняя облачко дыма. — Да, я старался определить автора по тону и стилю писем. Но не удалось. Между строк постоянно сквозит насмешка, и именно это мне никого не напоминает. — Вдруг его осенило: — Одно письмо он мне прислал в офис, это нетрудно было сделать — мое имя значится на вывеске. Другое дело с тобой. Значит, он знал, как тебя найти. Это может подсказать нам разгадку.

— Да, мне тоже это пришло в голову... — Софи показала Паскью конверт; письмо сначала посылали по двум ее старым адресам. — Когда я жила по первому адресу, то все еще оставалась миссис Ланнер; по правде говоря, этот адрес мог знать и ты.

Паскью покачал головой:

— Я... но и кто-то другой. И этот другой, не входивший в нашу компанию, мог услышать про Лори и воспользоваться информацией.

— Ради денег.

— А ради чего же еще? — сказал Паскью, хотя сам в это больше не верил и придерживался этой версии только из-за Софи. — Почти наверняка кто-то проболтался: смерть Лори Косгров — этакая мелодрама...

— Мелодрама... — Софи не отрывала глаз от стола. Обмакнув стакан в разлитое пиво, она переставляла его с места на место, и на зернистой поверхности искусственного покрытия оставались мокрые следы. Голос ее звучал так тихо, что Паскью едва расслышал слово «мелодрама».

— Таким образом, это может оказаться человек нам абсолютно незнакомый, который знает всего одного члена нашей компании.

— Или же он просто соучастник, работающий в паре с тем, кто дал информацию.

— А еще это мог быть Чарли. Или Люк.

Она не ответила. И он пояснил:

— Ник мертв, но это не я.

— Да, — согласилась Софи. — Я не дура. Вижу, что круг сужается. — Паскью уловил раздражение в ее голосе: интересно, чье имя ее так взбудоражило? С полуулыбкой она продолжила: — Такой, как Чарли, способен на все.

Паскью попробовал представить себе Чарли: живой, нервный, остроумный, обворожительный, быстро говорит.

И, словно оправдывая Чарли, она добавила:

— Это могла быть и женщина. Например — я, или Сюзан, или Марианна.

Паскью поднял раненую руку, которую уже показывал ей на берегу; нитки развились, похожие на кусочки ржавой проволоки.

— Не забывай — я был здесь. И встречался с ним.

Софи передвинулась на скамье и встала. Когда она повесила сумочку на плечо, Паскью заметил выпирающий изнутри пистолет.

— Покажи мне. — Она отступила на пару шагов, как будто торопилась уйти.

Паскью удивился. Бармен встревожился и переводил взгляд с одного на другого.

— Покажи мне это место.

Софи повернулась и пошла к двери, уверенная, что Паскью последует за ней.

Конечно, он и сам собирался еще раз сходить в тот дом. Ключ, взятый у агента по торговле недвижимостью, Паскью надел на собственное кольцо, словно ключ этот теперь принадлежал ему.

Они взбирались по холму, держась рядом, с бодрым видом — настоящие покупатели, которые хотят осмотреть дом при дневном свете. На Софи был твидовый жакет, присборенный в талии, блузка устричного цвета и узкий галстук с голубой булавкой и пуговицами лазурного цвета. Галстук развевался на ветру, как хвост бумажного змея.

— А у тебя как дела? — спросила Софи. О доме они не промолвили ни слова, будто договорились не вспоминать о нем, пока не придут туда.

— Значит, ты можешь спрашивать, а я нет?

— Ты выносишь вердикты. В этом вся разница.

— Я был женат, теперь — нет.

Она улыбнулась, будто вспомнила удачную шутку.

— Так во всем мире, — сказала она, — во всем огромном мире.

Едва они переступили порог, как она остановилась и посмотрела на Паскью. Мурашки забегали по ее спине, неприятное ощущение распространилось на порозовевшие щеки. Она кончиками пальцев дотронулась до лица.

— Это мог быть и ты.

— Но это не я.

Он отвернулся от Софи и пошел наверх, в ту самую комнату. Там по-прежнему ничего не было, кроме соснового шкафа. Осмотрев все внимательно, он приметил крошечные осколки стекла и фарфора, застрявшие в углах, между досками пола у плинтусов — там, куда не добралась щетка.

Софи остановилась в дверях, огляделась, опустив увесистый пистолет. Паскью вытянул вперед руки, словно торговец, демонстрирующий товар.

— Это произошло здесь? — спросила она.

— Можешь все как следует рассмотреть, — сказал Паскью, отвернувшись к окну.

Из мебели в комнате не было ничего, кроме старого гардероба. В трещинах на стенах Софи заметила блестящие, как слюда, крылышки жуков. А на стене, прилегающей к двери, и на полу — затертые кем-то пятна крови в виде полос, разводов и кружков величиной с монетку.

Она провела рукой по размытому кровавому пятну, блеклому, как намокший шелк.

— Почему ты остался?

— Может быть, чтобы перекусить? Кто знает? Все казалось странным. Меня словно загипнотизировали. Я не знал, что произойдет, но не особенно волновался. Это походило на шутку и потому успокаивало. Я сел, начал есть, выпил вина и ждал, пока появится хозяин.

— Но он не появился.

— В первый раз — нет.

— А во второй?

— Во второй я здорово испугался. Понял, что он рядом — где-то в доме, и уже начал игру. Приготовления еще не закончены — бутылка вина не откупорена, свечи не зажжены. Я вышел из комнаты, а когда вернулся, все было готово, но комната оставалась пустой.

— Какая-то магия.

— Да. — Он взглянул на нее, но не уловил на ее лице и тени улыбки.

— Великий Зено: иллюзионист, маг, эскейполоджист... — Она снова принялась рассматривать пятна крови. — Ты знал, что Ник погиб, и все-таки не испугался?

— На меня подействовала сама атмосфера, — объяснил он и подошел к тому месту, где в тот раз стоял стол. Глаза его выражали тревогу. Он весь ушел в созерцание, будто археолог, сделавший важное открытие. — Еда, вино, интересная беседа — вот что обещали эти приготовления. Я был охвачен скорее любопытством, чем страхом. По крайней мере вначале.

— Да, все было рассчитано точно. — Поверив ему, Софи расслабилась и спросила: — И что ты теперь собираешься делать?

Он обернулся, чтобы ответить, и тут увидел наведенный на него пистолет. Мысли вихрем пронеслись в голове, но он не успел произнести ни слова. «Ты думаешь, что это я... Почему именно сейчас? Ты его сообщница... Занавеска с вышитыми бабочками... Он не заряжен... Он не заряжен...»

В закрытом помещении выстрел прозвучал так оглушительно, что Паскью не сразу понял, попала ли в него пуля. Ему показалось, будто он очутился внутри огромного звенящего колокола. Пороховая гарь разъедала глаза. Он был в шоке, ожидая, что сейчас нахлынет боль. Софи, с широко открытыми от ужаса глазами, смотрела куда-то за его плечо. Он повернулся в ту сторону, куда было нацелено дуло пистолета, и увидел, что дверца шкафа открыта.

— Господи! Прости меня — я не хотела, просто дверь меня напугала. Я не соображала, что делаю. — Она выпалила все это одним духом, не в силах оторвать глаз от раскачивающейся дверцы шкафа и не опуская пистолета.

Он дал ей время прийти в себя, потом подошел и забрал оружие. Несколько минут оба молчали, потом Софи так же взволнованно повторила:

— Я не соображала, что делаю.

Пуля угодила в дверцу шкафа на уровне головы Паскью — от пробоины в разные стороны расходились трещины, образуя звезду. Паскью открыл дверь до отказа и увидел вторую пробоину у самого края, уже не такую ровную.

— Она распахнулась, — пояснила Софи, стоя у него за спиной, и через его плечо заглянула в глубокую нишу. Там было достаточно места для самой разнообразной одежды: халатов, вечерних костюмов, пальто. — Дверца открылась ни с того ни с сего. А ведь ты мне сказал, что он появился в комнате неожиданно.

Паскью осмотрел крючок и петельку. Они были в порядке, но, возможно, крючок немного болтался. Он постарался вспомнить подробности той ночи, когда Зено дал свое грандиозное представление. Крючок тогда держался надежно — он проверил это, прежде чем сесть за стол. Да, на всякий случай он даже заглянул в шкаф.

Он влез в шкаф и сказал ей:

— Закрой дверь.

Затхлый воздух ударил в нос, Паскью окутала темнота, но снаружи проникал свет — дверца была неплотно закрыта.

— Прижми-ка дверцу, — попросил Паскью и подался назад, чувствуя, как упирается каблуками в заднюю стенку.

Софи дважды налегала на дверцу, стараясь закрыть ее на крючок, но оба раза оставался зазор более чем в четыре дюйма. Он выбрался наружу.

— Я помню, ты говорил, что был в комнате один, и вдруг — через какую-то минуту появился он.

— Да, все было так... Не знаю, откуда он взялся, но только не из шкафа. Шкаф слишком мал, кроме того, той ночью я в него заглядывал. — Он направился к двери. — Пойдем-ка лучше отсюда.

— А ты не хочешь осмотреть весь дом?

— Хочу. Только вряд ли для живущих по соседству стрельба из пистолета стала обыденным делом.

— Ну, это могло быть все что угодно, — словно оправдываясь, возразила Софи, стараясь загладить собственную оплошность.

— Ты так думаешь? Скорее всего, они уже обмениваются мнениями по этому поводу.

— Люди заняты собственными проблемами. Ну, грохнуло где-то — что им за дело?

— Только что ты с перепугу пальнула в дверцу. А теперь хочешь обойти весь дом.

— Я уже в полном порядке, — настаивала Софи, и, судя по ее виду, так оно и было. Она выхватила у Паскью пистолет, заставив того от неожиданности отпрянуть назад, и поставила на предохранитель. — Я чувствую себя просто отлично. И мне хочется все осмотреть.

В комнатах не было ничего, кроме разного хлама, как и в любом незаселенном доме. Электрическая лампочка на каминной полке, стопка газет, пустые бутылки в кухонном шкафу. Они спустились в коридор — коричневые пятна плесени на обоях расцвели, словно орхидеи.

На полу темнели чьи-то следы. На двери ванной — отпечатки рук. Зеркало на уровне глаз было измазано чем-то красным, а на краю раковины лежала черная прядь волос.

Софи послюнявила палец и дотронулась до красного пятна на зеркале.

— Ты что-то говорил про его лицо?

— Это было лицо мертвеца. Глаза черные, губы алые, а коже белая, как мел.

Паскью видел в зеркале собственное отражение и отражение Софи, прижавшей палец к красному пятну, будто к найденному на географической карте месту. Затем, проведя пальцем по зеркалу, словно ножом по стеклу, она поднесла палец к носу и понюхала, будто цветок.

— Запах грима... — задумчиво произнесла она. — Рев толпы.

— Ну и что все это значит? — спросил Паскью.

— Для тебя — ничего. Я же думаю, что либо ты на редкость искусный, опытный лжец, запоминающий каждую мелочь, либо все, что ты рассказал, правда.

— И какой вывод?

— Думаю, ты говорил правду. И вовсе не потому, что ты поранил руку, рассказал совершенно немыслимую историю, а на раковине размазал грим. Нет.

— Почему же?

— Все решил твой взгляд там, наверху.

— И какой же у меня был взгляд?

— Как будто ты открыл крышку гроба.

Кровавые отпечатки ног на полу в коридоре вели, словно стрелки, к выходу. Софи шла по этим следам, торопясь к двери, — навстречу свету, навстречу улице. Паскью чувствовал ее желание поскорее выбраться наружу.

Но когда она дошла до двери, на лице у нее появилось такое выражение, словно она вспомнила о чем-то в последнюю минуту — то ли о забытых ключах, то ли о списке покупок, то ли о невыключенной плите.

— Что-то не сходится.

— Что не сходится? — Он уже взялся за дверную ручку.

— Мы видели его артистическую уборную внизу, в ванной комнате, — там он накладывает грим и готовится к выходу. Мы видели сцену — комнату наверху со столом, накрытым на двоих, свечами и остальными декорациями для эффектного представления. — Софи подошла к лестнице и посмотрела наверх. Потом, нахмурившись, снова обвела взглядом коридор. — И вот он должен пройти из гримерной на сцену, — продолжала она. — Великий Зено, маг, иллюзионист, эскейполоджист. Пойдем... — Она стала подниматься по ступенькам вверх. Паскью — следом за ней. — Итак, мы не верим, что Зено — призрак, сверхъестественное существо, так ведь? Мы знаем, что он человек, а не сгусток плазмы, смоделированный в виде человека. Такой же, как ты или я. Он не может проходить сквозь стены или материализоваться из воздуха или из гари свечей... Значит, он именно тот, за кого себя выдает, — фокусник, трюкач. Из плоти и крови. Ну, что касается крови, ты сам в этом убедился. Так вот, в гримерной он рисует на своем лице эту маску, — говоря это, она вошла в спальню и обернулась к Паскью, — а потом дает представление, настолько блестящее, что зрители едва живы. — Она повернулась и жестом показала: — Вон там, на сцене.

Паскью ждал, что будет дальше. Софи покосилась на него, ожидая, что он доведет свой рассказ до конца, но он попросил:

— Продолжай...

— Хорошо. — Она осмотрела комнату, предлагая ему сделать то же самое. — Что обычно находится между гримерной и сценой? Конечно, кулисы. Оттуда выходят на сцену. Но он вышел не через дверь. Тогда как?

Паскью внимательно оглядел комнату.

— Не через окно же, — добавила Софи.

Он посмотрел на шкаф, потом на Софи и, заметив на ее лице улыбку, сказал:

— Но это невозможно.

— Почему? Давай разберемся. Я догадалась обо всем перед самым уходом.

— Но ты не могла закрыть до конца дверцу, когда я залез внутрь.

— Совершенно верно. В этом все и дело. Сейчас увидишь.

Она подвела его к шкафу, открыла дверцу, потом сняла с себя жакет и взяла его за плечики так, как если бы он висел на вешалке. Попробовала поместить его в шкаф, но одно плечико выходило наружу на несколько дюймов.

— Сначала я никак не могла понять, зачем здесь стоит шкаф. Одно было ясно — для гардероба он слишком узок. Я не могла закрыть его, когда ты стоял лицом к дверце. Но если повесить туда одежду, он тем более не закроется. А потом я подумала: как мог он так неожиданно появляться в комнате буквально за какую-то минуту? Значит, он здесь прятался, в этой самой комнате. Но не в гардеробе, если это действительно гардероб. У всех фокусников есть потайные шкафы, верно? И тут меня осенило: я вдруг вспомнила, когда я забрала у тебя пистолет, куда ты отступил, — видимо опасаясь, что я снова выстрелю, — ты отступил к стене, у которой стоит шкаф. И тут я представила себе того, кто был на твоем месте. Встань-ка туда.

Паскью встал и попробовал заглянуть за угол гардероба, но не смог. Гардероб полностью закрывал его, выступая еще на несколько дюймов.

А потом Софи обнаружила то, что почти невозможно обнаружить, — нехитрую конструкцию на пружинах, приходящую в действие, если на нее нажать, — она располагалась на боковой стенке шкафа, обращенной к углу комнаты. Перед ними открылась ниша, отделенная перегородкой от остальной части шкафа. Софи проскользнула внутрь и нашла там маленькую бронзовую ручку, с помощью которой боковая стенка встала на прежнее место. Ее улыбающееся лицо исчезло, и Паскью остался в комнате один.

В шкафу, когда он его открыл, было пусто. И тут он услышал голос Софи:

— Мне нужно было лишь легонько надавить на внутреннюю стенку — она сдвигается. Ты не заметил этого, потому что не искал. Закрой дверцы. — Он закрыл. — А теперь зажмурься.

Когда Паскью открыл глаза, она уже стояла рядом с ним, прижав к его виску указательный палец, а большой отведя в сторону.

— Бум, — произнесла она почти шепотом, — бум, бум, бум! Все — ты убит.

Бармен обслужил их и поспешил к следующему клиенту. Это был Счастливый Час, торговля шла бойко; мужчины пропускали по паре стаканчиков, прежде чем вернуться домой, к своим женам.

"Я предлагаю, — прочла Софи, — встретиться в людном месте".

— Думаешь, он на это пойдет? Сомневаюсь.

"Давай так и поступим. Договоримся о встрече. Я оставлю для тебя записку — там, где обычно".

— И что ты намерен делать? Сидеть и ждать, как солдатская невеста? Почему нужно следовать его указаниям?

Она оглядела сидевших в баре мужчин. Похоже, она была здесь единственной дамой. Двое парней, совсем еще юных, старались перепить друг друга. Перед ними стояла бутылка виски. В углу сидел старик с одним-единственным стаканом пива. Весь день он так и не сдвинулся с места с тех пор, как Паскью с Софи вошли в бар. Никто из посетителей не был загримирован под мертвую голову со зловещей улыбкой.

— Помнишь квартиру Чарли Сингера? — спросил Паскью.

— Да, помню. По сути дела — одна большая комната.

Закрыв глаза, Софи постаралась представить себе это место: кухня, похожая на камбуз, ванная со стеклянным потолком и перегородками из матового стекла... И везде ширмы: за одной — кабинет, за другой — спальня. Чарли время от времени передвигал ширмы в зависимости от того, нужно ли было ему в тот момент скрыться или нет.

— М-м-м-м... — Она мысленно обвела взглядом квартиру. — Мебели почти не было.

— А помнишь вышитых на шелку бабочек?

— Нет. А что?

— Для меня это, пожалуй, самое яркое воспоминание. Шелк с бабочками на ширме, отделявшей спальню. Бабочки вышиты по диагонали, и впечатление такое, будто они летят. Все в радужных тонах.

Софи улыбнулась:

— Сколько ЛСД мы поглотили у Чарли на квартире! И каждого посещали восхитительные галлюцинации.

— Но тебе не мерещились бабочки?

— Бабочки — нет. Зато я видела розовых и зеленых мышек, которые исполняли «Мой путь» в ритме походного марша.

— Ты всегда умела хорошо пошутить! — рассмеялся Паскью.

— Надеюсь, ты не можешь сказать, что я потеряла чувство юмора.

— Определенно нет. Шутка с пистолетом — неплохое начало.

— Но я ведь позволила тебе забрать пистолет. А потом и вовсе забыла о нем. Убедив тебя, что пистолет не заряжен, я получила преимущество. Ведь ты мог наброситься на меня, и тогда стало бы ясно, что автор писем — ты.

— Если бы я действительно бросился на тебя?

И снова, как там, в зале, она приставила указательный палец к его виску, оттопырив большой.

— Бам!

Когда Паскью недоверчиво покачал головой, Софи сказала:

— Никогда не утверждай того, в чем не уверен.

Бармен делал вид, будто не замечает, что они хотят сделать очередной заказ, и Паскью пришлось самому идти к стойке, чтобы наполнить стаканы. Софи видела, что он налил двойные порции, и спросила:

— А если бы оказалось, что это обычный шантаж, ты заплатил бы?

— У меня не было никакого плана, Софи. Это ты приехала с пистолетом, — ответил Паскью.

— А что, если этот парень даст огласку случившемуся с Лори Костров?

Паскью пожал плечами.

— Ну давай, Сэм, думай. Ты ведь сказал, что работаешь адвокатом. Что тогда будет?

— Мы убили ее, — ответил он. — В конечном счете, мы вместе ее убили. А теперь сама подумай, что будет.

Какое-то время они еще поговорили, близко наклонившись друг к другу и обсуждая свои тайны, и собрались уходить. Мужчины все еще выпивали и веселились, но в них уже чувствовалась нервозность; одно дело «задержаться», другое — «сильно опоздать». Что скажет жена?

Старик в углу сидел, все так же склонившись над пивом, и теперь чему-то улыбался.

«Здесь не только Сэм, — думал он, — но и Софи Ланнер». Он почувствовал себя охотником, удачно расставившим капканы.

Эллвуд предупреждал его: не надо все усложнять.

Ничего сложного — все очень просто. В этом все дело. Их новая жизнь — с Карлой — будет совсем простой. Никакой сумятицы, никакой путаницы, прошлое будет стерто из памяти, как рисунок с грифельной доски.

«Эллвуд получит свое. Я — свое. За это надо выпить». Он поднял стакан и осушил его до дна. Великий Зено — иллюзионист.

Паскью и Софи пешком возвращались в «Паллингз», освещаемые неярким послеполуденным солнцем, от которого небо на горизонте окрасилось в зеленовато-желтый цвет. Море было спокойно.

— Давай навестим жену Ника Говарда, — предложила Софи.