"Быстрая Молния" - читать интересную книгу автора (Кервуд Джеймс Оливер)

Глава 7. Паводок

I

Наступил Ытутин — время постыдного страха в душах людей, когда самые могучие охотники не высовывают носа из своих иглу, словно в воздухе разлит смертельный яд, и шепотом передают друг другу: «Neswa kuche wuk» — «все три смерзлись вместе», — имея в виду землю, небо и воздух. Они творят глухие заклинания и сжигают на слабом огне коптилки, сделанной из мха и тюленьего жира, пучки человеческих волос, чтобы таким образом спасти жизнь своим родственникам и друзьям, внезапно застигнутым в пути этим зловещим явлением.

И действительно, в воздухе разлито нечто более страшное и не менее смертоносное, чем самый коварный яд. Термометр, возможно, и не отмечает опасность, поскольку человек не обязательно умирает при температуре в пятьдесят или шестьдесят градусов ниже нуля, и невероятные феномены арктического холода термометрами не регистрируются. Воздух сух, словно порох, и так неподвижен, что если бы кто-нибудь отважился смочить палец и выставить его наружу, он замерз бы одновременно и равномерно со всех сторон. Вот эта тишина, этот покой и предупреждают всех смертных о страшной угрозе. Слышимость настолько хороша, что ухо не в состоянии правильно оценить расстояние. Мили внезапно сокращаются до нескольких сотен ярдов. Шаги карибу по снежному насту слышны за милю, и на таком же расстоянии — человеческий кашель. Кажется, будто горизонт захлопнулся в обширный «шепчущий свод». На расстоянии пятисот ярдов отчетливо слышен обычный разговор, а ружейный выстрел заставляет вздрогнуть за десяток миль.

Ытутин наступает на исходе долгих пяти месяцев Полярной ночи в необозримых просторах тундры, раскинувшейся к югу от границ Северного Ледовитого океана. Ночь — и в то же время не ночь. Нет ни солнца, ни дневного света. Земля будет еще вращаться несколько миллиардов миль вокруг своей оси, прежде чем небесное светило озарит наконец первыми лучами горизонты замерзших ледяных пустынь. Но зато есть звезды и месяц и разлитое в воздухе мистическое свечение Сердца Неба. При их свете можно даже читать газету.

И все же ни одно человеческое существо не может жить при этом сиянии. Малейшие щелки в дверях-туннелях эскимосских иглу тщательно законопачиваются Внутри куполообразных жилищ из снега и льда горят крохотные светильники из мха и тюленьего жира, и люди едят — если у них есть мясо, — и ждут, и совершают странные жертвоприношения, и возносят молитвы языческим богам, чтобы пропавшие среди снегов благополучно вернулись живыми и здоровыми. Ибо в это время многие пропадают. Ытутин сваливается на людей неожиданно и быстро, как птица Множество охотников оказываются застигнутыми им врасплох Они выкапывают себе норы и ямы в снегу. В открытом море они делают маленькие пещерки из битого льда, затыкают все щели и живьем хоронят себя, чтобы спасти свои легкие. Потому что первыми страдают легкие, и ни один самый опытный охотник не может знать, «затронут» ли он, пока к нему не придет смерть. Таков безболезненный и ужасный укус Ытутина; безболезненный потому, что он неощутим; ужасный потому, что спустя немного времени обрывки отмороженных легких начинают выкашливаться с кровью.

Однако звери и при таком смертельном холоде продолжают жить и передвигаться, ибо природа дала им то, чего нет у человека. Воробей не погибает в самую холодную зимнюю ночь, потому что сердце его делает три удара в то время, как сердце человека — лишь два; и кровь ласточки, парящей в тысячах ярдов над землей, настолько горяча, что в жилах человека подобный жар означал бы смерть. Карибу и мускусный бык, песец и волк, гигантские совы и большие белые зайцы продолжают бродить в поисках добычи или пропитания, не боясь сухого мороза, потому что их легкие защищены дважды. Температура тела полярного песца и волка на шесть градусов выше температуры эскимоса, который боится дышать наружным воздухом, а температура тела совы на два градуса выше температуры песца и волка. В жилах карибу и мускусного быка температура равна ста двум градусам, тогда как в эскимосских иглу она едва достигает девяноста восьми и трех пятых2. А для более крупных существ имеется еще более надежная защита. Их ноздри и наружные дыхательные пути выделяют невероятное количество тепла. Они глубоко и свободно вдыхают мерзлый воздух, неминуемо гибельный для человека, потому что у них воздух прогревается прежде, чем попадет в легкие.

В такой мороз л путешествовали Быстрая Молния, волк, в чьих жилах текла капля крови собаки, и Светлячок, прекрасная юная шотландская овчарка, хозяин которой умер и которая оставила вмерзший в лед корабль с людьми, товарищами хозяина, избрав Быструю Молнию своим супругом. День и ночь — если считать по часам — они брели прямо к центру обширной бесплодной снежной равнины, раскинувшейся между перепаханной древним ледником тундрой Арктического побережья и первыми лесными массивами в сотнях миль к югу. За это время они прошли миль пятьдесят, и в стройном теле овчарки начала накапливаться неодолимая усталость. Временами случалось, что, ложась на снег отдохнуть, она тихонько скулила, тоскуя по кораблю, по теплой подстилке и вкусной еде — по всему тому, что она покинула ради своего дикого спутника, который однажды спас ее от Уопаска, полярного медведя, и потом дрался за нее с целой сворой корабельных собак.

У Быстрой Молнии усталость заменяло все увеличивающееся чувство восторга, растущая гордость и радость от сознания своей роли хозяина и покровителя. Утомление не коснулось его великолепного тела. Позади он не оставил ничего, о чем бы он жалел или тосковал. Он больше не желал мчаться сквозь ночь с волками, возглавляя огромные белые стаи. Сознание того, что он самый могучий из всех волков, больше не наполняло его горделивым трепетом. Он был подобен тому, кто наконец нашел путь избавления от всевозможных бед и неприятностей. Более чем когда-либо юг звал его к себе, к южным землям далеких предков, живших во псарнях, к южным землям Ска гена, которого судьба забросила на север, чтобы даровать ему здесь жизнь среди волков. Не будь Светлячка, он шел бы туда не останавливаясь. Он покрывал бы сотни миль там, где вместе они едва пробегали и пятьдесят. Он бежал бы до тех пор, пока живот не ссохнется с позвоночником и глаза не покраснеют. Но Светлячок, собака белой женщины, случайно попавшая на север, где умер ее хозяин, сдерживала его. Малейшей ее жалобы было достаточно, чтобы Быстрая Молния оборачивался к ней с ответной успокаивающей ноткой в голосе. Ее нежные лапы, непривычные к грубому льду и снегу, вскоре начали кровоточить, и, когда бы они ни останавливались, Быстрая Молния вылизывал их своим красным горячим языком и ласково клал голову на ее золотисто-желтое плечо, как Светлячок сама когда-то частенько клала голову на колени своей хозяйки, которая жила за тысячи миль отсюда. Для колли забыть свою хозяйку было невозможно, как и хозяина, хоть он и был уже мертв. Они являлись составной частью ее жизни. Хозяин ее лежал под пирамидой из холодных серых камней на берегу, и теперь хозяйка — живая, дышащая, ждущая их обоих — звала ее; хозяйка, к которой, как подсказывало овчарке необъяснимое чудо инстинкта, вел ее теперь Быстрая Молния.

Несколько часов назад они покинули пределы развороченной ледником тундры и теперь находились в самом центре обширного пространства среди бескрайней и бесплодной равнины, причудливо освещенной светом небес. Во время бега пар от их учащенного дыхания превращался на жгучем арктическом морозе в прозрачный туман. и этот искрящийся шлейф тянулся за ними подобно призрачному вымпелу за четверть мили. Стадо бегущих карибу оставило бы за собой такой же призрачный след в воздухе на расстоянии, в пять раз большем. А запах их тел распространялся еще дальше. Он повисал в воздухе низко, плотно, отчетливо, долго не исчезая. В дни Ытутина острый запах стада карибу человеческое обоняние способно было ощутить на расстоянии в две мили, тогда как в обычную погоду его невозможно было бы распознать на расстоянии в три или четыре сотни ярдов. И вот этот запах, испарения, поднимающиеся над стадом карибу, неожиданно попали в ноздри Быстрой Молнии и Светлячка.

Быстрая Молния мгновенно остановился и обернулся в направлении запаха. Для Светлячка он мало что значил. Она была голодна. Последний раз она ела мясо зайца, убитого Быстрой Молнией, пятнадцать часов тому назад. Но запах, висевший в воздухе, не воодушевлял ее обещанием пищи. Запах напоминал испарения от коров или лошадей, а она была знакома с теми и другими. Они никогда не ассоциировались в ее сознании с пищей. Но в Быстрой Молнии запах вызвал напряженное и оживленное возбуждение. Он оставил южное направление и повернул к западу. Если в неподвижном воздухе и ощущалось какое-либо легчайшее дуновение, оно доносилось оттуда.

Светлячок последовала за ним, быстро постигнув тот факт, что в запахе таится некая загадка, взволновавшая ее спутника. Карибу находились в полутора милях к западу, за низким гребнем, вздымавшимся посреди снежной равнины. Случись это днем, над верхушкой гребня можно было бы заметить беловатый морозный туман — явление, вызванное испарениями, поднимающимися над телами животных по ту сторону гребня. Вскоре чуткие уши Быстрой Молнии и овчарки уловили специфический звук, доносившийся даже с расстояния в три четверти мили или около того. Стоя неподвижно, они явственно слышали, как карибу рогами разрывают смерзшийся снег в поисках плотного хрустящего зеленого мха-ягеля, а постукивание их копыт раздавалось так отчетливо, словно они находились не далее расстояния ружейного выстрела.

Из-за кажущейся близости Быстрая Молния двигался медленно и с большой осторожностью. Прошло полчаса, прежде чем он ступил на низкую гряду посреди равнины. Он вскарабкался наверх вместе с овчаркой, которая следовала за ним по пятам. На вершине гряды он распластался на животе, и Светлячок, быстро перенимая уроки своего наставника, улеглась рядом с ним. Внизу находились карибу. Их было около пятидесяти или шестидесяти в поле зрения, преимущественно самки и полугодовалые телята. Одно из этих молодых животных паслось как раз под Быстрой Молнией, и тому оставалось лишь прикинуть расстояние между ними, чтобы в следующий миг уже оказаться на своей жертве. Атака была настолько внезапной, что Светлячок осталась неподвижно лежать на животе, парализованная удивлением и неожиданностью. При ярком свете луны и звезд она наблюдала внизу поразительные сцены. Ей приходилось видеть, как Быстрая Молния дрался с Уопаском, полярным медведем, но то была оборонительная борьба. А теперь она впервые увидела его во всем величии его героической доблести и отваги. Она видела, как он вцепился в глотку существа, в три раза превышающего размеры его самого, и как они вместе свалились на снег. Ужас заставил кровь застыть в ее жилах, когда она услыхала внезапный гром сотен копыт: однако большие темные животные почему-то предпочли спасаться бегством, а не стали нападать на Быструю Молнию, как Уопаск в узкой расселине ледяной горы. Рычание Быстрой Молнии доносилось до нее снизу, и она осторожно выглянула из-за гребня. Там, у подножия гряды, Быстрая Молния и полугодовалый теленок катались и извивались в смертельной борьбе на изрытом копытами снегу. Неожиданно в крови у овчарки вспыхнула азартная страсть. В сиянии звезд сверкнули ее молочно-белые зубы. в глазах загорелись странные огоньки, и золотисто-желтое тело колли метнулось вниз со склона. Но она опоздала. Быстрая Молния справился без нее. Теленок карибу был почти мертв. Через несколько секунд борьба прекратилась, и Быстрая Молния поднялся на ноги. Сверкающие глаза прекрасной овчарки глядели на него. В эту минуту, наверное, ее переполняла великая гордость тех, кто провожал своего возлюбленного на смертный бой и встречал его победителем. Несколько мгновений она стояла, прижавшись мягким нежным носом к его плечу. А затем Быстрая Молния одним ударом клыков распорол живот молодого карибу и выпустил на снег его дымящиеся внутренности.

Они пировали вдвоем. После еды Светлячок легла рядом с теплой тушей теленка и погрузилась в глубокий сон, вызванный сытостью и утомлением.

Через некоторое время и Быстрая Молния задремал йодле нее. Спустя час он поднялся и снова принялся отгрызать от туши наиболее лакомые кусочки. Туша замерзла и стала твердой как камень. Он разбудил Светлячка настойчивым повизгиванием, и она с трудом поднялась на ноги. Во всем ее теле было какое-то странное оцепенение. Под нижней челюстью от замерзшего дыхания образовались ледяные сосульки, и овчарка непрерывно выцарапывала их передними лапами.

Дорогу выбирал Быстрая Молния. Инстинкт подсказал ему, что им больше ни минуты нельзя спать на этом ужасном морозе. Предательскую хватку его он ощущал во всем теле. Сделав попытку перейти на рысь, Светлячок неуклюже запнулась и растянулась на снегу. Мороз стал еще крепче, — если это было возможно, — чем несколько часов тому назад. Дыхание их превращалось в белый иней, не успев вырваться из ноздрей. Тела, окоченевшие от сна на морозе, плохо повиновались. Но постепенно движение разогнало застывшую кровь. Окоченение прошло, и через четверть часа они уже уверенно и свободно бежали рысью на юг. Несмотря на то что Светлячок была значительно свежее благодаря пище и отдыху, Быстрая Молния не позволил себе ускорять бег. Он делал это не по каким-то особым причинам. Он не раздумывал над тонкими проблемами взаимосвязи жизни и смерти, но его делами и поступками, словно твердой рукой, уверенно управлял могучий сверхчеловеческий инстинкт. Он не только подсказывал ему, в какой стороне находится юг, — точно, как по компасу, — но также предупреждал, чтобы он не бежал слишком быстро, — как это он порой любил: мчаться сломя голову, — а поддерживал постоянную легкую рысь. Ибо быстрый бег вызывал учащенное дыхание открытой пастью, а это означало угрозу попасть в конце концов в лапы Ытутина, сухого мороза, и отморозить легкие. Час за часом они продолжали свой бег, и много раз во время этого бега Быстрая Молния останавливался и делал передышку. Трижды Светлячок ложилась на снег, но всякий раз ее непреклонный спутник, твердо и прямо стоя на ногах, не позволял ей залеживаться и снова поднимал ее, заставляя следовать за собой. Прошло сорок часов после того, как они покинули берег моря, прежде чем мороз начал спадать. Сначала температура повышалась постепенно; но затем — словно Ытутин внезапно сдался, почуяв, что ему переломили хребет, — можно было буквально видеть, как ртуть поднимается по шкале термометра. За два часа температура повысилась на двадцать градусов. До этого Быстрая Молния не разрешал Светлячку останавливаться на длительный отдых, в котором она так нуждалась. Но теперь они устроили себе лежку под прикрытием снежного сугроба, после чего погрузились в сон на много часов.

Продвигаясь все дальше к югу, ни Быстрая Молния, ни Светлячок не замечали медленных, но постоянно происходящих перемен в окружающем мире. Звезды, казалось, уменьшались числом и размерами и больше не сверкали, но светили тускло и неярко. Загадочное свечение Сердца Неба постепенно угасало; предметы казались не такими четкими, и зрение уже не проникало так далеко в глубь пространства, как прежде. Ибо Быстрая Молния и Светлячок вступили в пределы причудливого и таинственного «промежуточного мира» — той полоски вокруг затылка Земли, где долгая Полярная Ночь переходит в день, растворяясь в лучах далекого северного солнца. Каждый час прибавлял что-нибудь к переменам, словно звезды одна за другой гасли и исчезали. Дважды они снова делали привал, чтобы поспать, и затем наступило время, когда в небе не осталось ни одной звезды, а мир превратился в огромную серую и сумеречную пустоту, утратив свои реальные зримые черты.

Прошел еще один день и еще одна ночь, и Быстрая Молния со своей подругой пробудились от очередного, четвертого сна, чтобы наблюдать грандиозное и величественное явление. Над южной выпуклостью Земли выглянуло солнце.

Это был всего лишь слабый отблеск — бледно-малиновый мазок, — словно гигантский пожар осветил клочок неба за холмом где-то за много миль отсюда. Дрожа от возбуждения, с лихорадочно бьющимися сердцами глядели на это Быстрая Молния и Светлячок. Они знали. В течение коротких бесценных и волшебных минут они стояли молча, не шевелясь, пока малиновый свет становился все ярче и затем вдруг начал постепенно угасать и исчез так же неожиданно, как и появился. Какое-то время отблеск его еще лежал на небе, а в сердцах Быстрой Молнии и его подруги оставался великий трепет надежды. Они позабыли об усталости, об израненных лапах, о голоде. Они видели солнце! Впервые за много месяцев они увидели его, и их звериные души ликовали от неописуемой радости и счастья — счастья слепого, который внезапно прозрел. Это был их первый день, хоть длился он всего десять минут, за которыми вновь последовали двадцать три часа и пятьдесят минут ночи.

Они быстро и без устали бежали к тому месту, где исчезло солнце/ Светлячок сама поймала большого белого кролика. Немного позже Быстрая Молния убил другого. Они подкрепились их мясом, но не остановились, чтобы лечь и поспать. Много часов бежали они сквозь ночь — ночь, не похожую на ту, что царила над краем замерзшего моря. Ибо звезды здесь были не так велики и не так близки, а луна находилась в десять раз дальше и постоянно пряталась за облаками. К концу тридцатой мили полное изнеможение заставило овчарку свалиться в снег, свернувшись клубком. Было не очень холодно. Температура держалась в пределах восьми или десяти градусов ниже нуля. И они заснули в пятый раз.

Странный вой Быстрой Молнии разбудил овчарку — вой настолько необычный, что ничего подобного ей никогда прежде не доводилось слышать от него; Светлячок проснулась, подняла голову и увидела солнце, светившее ей прямо в глаза. Теперь это было настоящее солнце. Оно еще не грело, если не считать тепла, которое зарождается в крови любого живого существа при одном лишь взгляде на его пылающее великолепие. Оно было похоже на громадный шар из тусклого пламени, шар чудовищной величины. Ни Быстрая Молния, ни Светлячок никогда не видели такого огромного солнца. Оно не поднималось полностью над изгибом земной поверхности, но в течение почти получаса была видна его часть, и даже после того, как огненный шар исчез, в небе еще оставалось его свечение, так что этот день длился целых полтора часа.

Кругом происходили разительные перемены. Равнина уже не была той бесплодной пустошью, как в пятидесяти милях ближе к побережью. Тут и там виднелись небольшие клочки хилого лесного подлеска. Можжевельник и низкорослые лиственницы уступили место сперва темным и голубым елям; эти вскоре перемешались с осиной и уродливыми сосенками, а затем и с купами березок и пихтачом. Когда Быстрая Молния и Светлячок в шестой раз остановились для отдыха и сна, они устроили лежку в чаще густых вечнозеленых зарослей. После этого каждая ночь становилась короче, а дни длиннее; и заросли кустарников превращались в то, что носит название misti-koos, или «чахлый лес»; и этот «чахлый лес» постоянно становился все выше и выше, пока наконец Быстрая Молния не осознал, что он попал в другой мир, отличный от того, который был известен ему прежде, и что мечты его частично осуществились.

Теперь, очутившись в стране лесов, им пришлось поменяться ролями: здесь уже Светлячок подбадривала Быструю Молнию и помогала ему обретать уверенность в себе в новой для него обстановке. Будучи всю свою жизнь обитателем бескрайних снежных открытых равнин, где нет ни леса, ни болотца, чтобы нарушить их беспредельное однообразие, он был буквально ошеломлен изобилием окружающих его неожиданностей и чудес. Все вокруг изумляло и озадачивало его и наполняло душу неподдельным любопытством. Для колли все это было знакомыми приметами дома, хотя многое здесь и ее ставило в тупик. Однажды они неожиданно наскочили на их первого лося — громадного быка с массивными рогами в пять футов шириной от конца левого отростка до правого, — и, разглядывая это чудовище, стоявшее в каких-нибудь двадцати шагах от них, Светлячок была не меньше потрясена, чем Быстрая Молния, который впервые в жизни обошел стороной существо с копытами. На мускусного быка с его бронированной головой он бы напал не раздумывая, но Мусва, старый лось, заставил его держаться на почтительном расстоянии.

Теперь они двигались медленно, потому что Быструю Молнию больше не манила к себе далекая и таинственная неизвестность. Дни слагались в недели. Они пришли в страну обширных лесов, пересекли реки и озера и проложили свой след через самое сердце великих болот. Необычность и острота новой жизни вызывали радостное оживление в душе Быстрой Молнии. Не раз он слышал голоса своих собратьев, но теперь это были серые лесные волки. И была пища — больше пищи, чем он когда-либо видел за всю свою жизнь. Болота просто кишели ею. Возле одного из них они прожили десять дней. Снег был утоптан бесчисленными следами кроликов. Шел Wapoos oo skow — «большой год» кроликов в этих местах, и их были здесь тысячи, десятки, сотни тысяч. Местами мягкие подушечки их лап так утрамбовали снег, что он стал твердым, как лед. Ночью, при свете звезд, постоянно слышалось: «тумп, тумп, тумп» — топот их ног, похожий на непрерывный глухой барабанный бой. Их было здесь великое множество. Охота на них перестала вызывать возбуждение. И по мере того как солнце с каждым днем все выше поднималось на небо, Быстрая Молния и Светлячок продолжали отъедаться и жиреть в обретенном ими раю.

Даже у колли не возникало теперь особого желания покинуть этот новый мир. Единственным ее стремлением было находиться рядом с Быстрой Молнией; а однажды, когда она случайно забрела слишком далеко, Быстрая Молния в тревоге издал такой дикий и отчаянный вой, что он вдаль и вширь разнесся по лесной чаще. Трижды они набредали на жилища людей и с дюжину раз пересекали следы их лыж и мокасин. В двух случаях из трех Светлячок делала попытки зайти в хижину, но Быстрая Молния удержал ее от подобного опрометчивого поступка. На третий раз, почувствовав по его осторожности, что здесь может крыться нечто для них нежелательное, она без колебаний последовала за ним, когда он поспешно увел ее назад, в заросли густого леса.

А потом пришла весна.

К этому времени Светлячок уже сама стала истинной обитательницей дикого леса. Ее золотистая шерсть удлинилась и огрубела. Она научилась пользоваться своими молочно-белыми клыками, чтобы убивать ради пищи, и в ее крови теперь пылало древнее азартное возбуждение погони. За три месяца странствий с Быстрой Молнией она познала и повидала столько, что другому бы хватило и на три года. Умерший хозяин не был забыт, но время, когда он жил, казалось ей чем-то давно прошедшим. Быстрая Молния целиком заполнял ее жизнь и ее мир. Но все же временами яркие и живые воспоминания посещали ее — воспоминания о мужчине, о женщине и обо всем другом, что она знала когда-то. И пока длились эти грезы, она тихонько скулила, и тогда Быстрая Молния клал голову ей на спину, как будто он все понимал…

II

Дни перед началом проливных дождей застали Быструю Молнию и Светлячка к юго-западу от Большого Невольничьего озера, в почти незнакомой местности посреди широкой излучины Скалистой реки, там, где в нее с востока впадает безымянный ручей. В верховьях этого ручья, который даже на официальных картах обозначался лишь пунктирной линией, они набрели на великолепные охотничьи угодья. Это была самая прекрасная страна, какую Быстрая Молния когда-либо видел, — пересеченная местность, изобилующая высокими холмами, глубокими оврагами, озерами, реками и превосходными лесами. Местами холмистые гряды вздымались настолько высоко, что напоминали небольшие горы; между ними пролегали таинственные долины, и из них вытекали тысячи маленьких ручейков, которые впадали в безымянную реку, текущую на запад. Никогда Быстрая Молния не видел такой зеленой, мягкой и густой травы под ногами и не вдыхал такого множества приятных запахов, насыщавших воздух. Ибо вся земля до краев переполнялась радостью жизни, цветения и весны. Снег исчез даже из затененных укромных уголков. Ели, кедры и пихты надели новый сверкающий наряд. Появились первые ранние цветы. Почки на тополях набухали и лопались, превращаясь в маленькие нежные листочки. Отовсюду доносились жужжание и треск, голоса, запахи и радостное ликование новой жизни. Черные медведи выходили кормиться на зеленые склоны холмов, куда прежде всего попадали солнечные лучи. По заросшим травой долинам меж холмов бродили лоси и карибу. Озера кишели дичью, и брачное пение птиц неумолчным хором разносилось над зарослями и болотами. И сопутствовал всему этому непрерывный монотонный музыкальный звук, неизменно стоявший в воздухе, звук, не менявший громкости и тембра ни днем ни ночью, — журчащая мелодия тысяч маленьких водяных потоков и ручейков, сбегавших по склонам холмов, весело струившихся между ними и деловито протекавших в долинах.

Быстрая Молния и Светлячок любили охотиться на берегах безымянной реки, которая представляла собой одну из нередко встречающихся на севере рек с очень широким руслом и множеством песчаных мелей и перекатов. Места здесь, дикие и живописные, обещали отличную охоту. Берега реки отлого спускались к воде, словно берега озера, и состояли из песка и мелкой и крупной гальки. Эти широкие пологие берега и бесчисленные песчаные наносы за много лет накопили на себе огромную массу всякого рода веток, поваленных деревьев, кустов и прочего плывущего по течению мусора. Местами такие высохшие и выцветшие до меловой белизны кучи достигали высоты десяти и даже пятнадцати футов. До наступления весенних паводков река была настолько мелкой, что Быстрая Молния и Светлячок не раз переправлялись через нее вброд или переплывали по мелководью от одной мели до другой. Дело в том, что гигантские нагромождения высохшего плавника на отмелях содержали в себе нечто весьма для них привлекательное и интригующее. Азарт и любопытство заставляли их карабкаться по этим речным завалам, исследуя их тайны и загадки.

В том месте, где река лениво и медленно текла по мелкому руслу шириной в одну восьмую мили, расположился Куаху, Великий Затор. С десяток лет тому назад бродячие охотники-индейцы, случайно очутившись в этих местах, окрестили его так. Прочно, словно якорями, уцепившись корнями и сучьями полузатопленных деревьев за песчаную мель посреди речного русла, он в течение многих лет бросал вызов всякого рода паводкам и наводнениям, успешно противоборствуя с ними. Около сотни футов в длину и дважды столько в ширину, он выглядел так, будто его построила армия могучих плотников специально для того, чтобы посмеяться над силами вод. Сотни и тысячи древесных стволов нагромоздились и сплелись воедино, такие же белые, как кости скелета, отбеленные солнцем пустыни.

В тот вечер Куаху — огромная речная запруда — лежал в малиновом свете заката, дремотно нежась под теплыми лучами вечернего солнца, когда Быстрая Молния и Светлячок отправились его навестить. Река здесь в самой широкой части русла была настолько мелкой, что они едва замочили холки, перебираясь сюда. Вершина запруды, которая возвышалась на пять или шесть футов над уровнем воды, оказалась еще более привлекательной, чем представлялось с берега. Гладкие, лишенные коры белые стволы и кряжи так тесно переплелись и спрессовались друг с другом, что напоминали искусственный настил, и в течение целого дня они впитывали в себя тепло солнечных лучей. На одном краю затора несколько бревен задрались вверх, упершись противоположными торцами в речное дно; они образовали такое уютное и удобное укрытие для двоих, какого Быстрая Молния и Светлячок еще не находили. Оно было особенно привлекательно тем, что в предыдущие годы воды паводков нанесли сюда несколько охапок речного тростника, высохшего и прогревшегося на солнце. Это был превосходный приют на ночь, и Светлячок выразила свое одобрение и желание остаться здесь, осторожно обнюхав весь тростник и потрогав его лапой, давая тем самым знать Быстрой Молнии, что он ей понравился.

Дотемна бродили они по белому деревянному настилу Куаху. Солнце в тот вечер погасло как-то внезапно. Едва оно зашло, с запада донесся отдаленный и глухой рокот грома, и вскоре вслед за этим сверкнула далекая молния. Быстрая Молния повел носом и почуял приближение грозы. Инстинкт, хоть и рожденный на краю замерзшего моря, предупредил его о необходимости немедленно вернуться на берег; но при первых раскатах грома Светлячок забилась в дальний конец своей деревянной пещерки на вершине Куаху. Она всегда ужасно боялась грома и молнии, и Быстрая Молния несколько раз бегал туда и обратно, возвращаясь к ней с края затора, зовя ее за собой. В сгущавшемся мраке глаза овчарки светились ровно и неизменно, но она не двигалась с места. Наконец Быстрая Молния забрался в пещерку между бревен и улегся рядом с ней, продолжая тихонько скулить от растущей тревоги. В ответ Светлячок глубоко и облегченно вздохнула и положила голову ему на плечо.

Буря стремительно налетела на лесной мир. Она примчалась во все усиливающихся раскатах грома, наполнив черные небеса электрическими разрядами. Вслед за этим донесся звук, похожий на рев ветра. Это был ливень. Он обрушился на Куаху в сверкании молний, и всякий раз, когда призрачные кости затора отчетливо проявлялись в их мертвенно-белом ослепительном свете, Светлячок теснее прижималась к Быстрой Молнии и прятала голову за его спиной. С верховьев реки шла паводковая буря. Десятки тысяч мелких струек между холмами внезапно превратились в такое же количество оживленных стремительных потоков, переполнивших ручейки в ложбинах и оврагах; вода из этих оврагов заполнила русла более крупных ручьев, а отсюда бурным потоком хлынула в мелкие речушки, которые впадали в безымянную реку. Ливень продолжался целый час, после чего превратился в непрерывный проливной дождь. Он шел всю ночь и продолжал идти с рассветом. Он был уже не таким сильным, как прежде, но шел с монотонным, назойливым постоянством, и небо оставалось серым и тусклым.

Ранним утром Быстрая Молния и Светлячок вышли из своего укрытия и под моросящим дождем по скользкому деревянному настилу Куаху подошли к воде. Слух их заполнило не вчерашнее ласковое журчание, а грозный и стремительный рев вздувшейся реки. Теплые песчаные мели и перекаты, через которые они перебирались вчера, исчезли. Между ними и берегом несся грохочущий поток. Они обошли Куаху по периметру со всех сторон и везде встретили то же самое. Они оказались отрезанными от мира в самом начале весеннего паводка, и Куаху был их единственным убежищем и спасением.

Вода в реке час за часом поднималась с невиданной быстротой. Дождь дважды в течение утра переходил в ливень, и к середине дня вода была уже в двух футах от вершины затора. Рев стоял оглушительный. Под могучим напором взбесившейся реки Куаху шатался и дрожал, но его потайные глубокие якоря держались крепко, как они держались и прежде в течение многих лет. Пораженные, хоть и не очень испуганные, Быстрая Молния и Светлячок наблюдали этот необычный спектакль. Леса, болота и песчаные отмели приносили в жертву ревущему потоку все что могло плыть и не сумело удержаться на твердой почве. Мимо них проплывали отдельные стволы и целые вереницы кустов и деревьев. Изредка какое-нибудь вывороченное с корнем чудовище со страшной силой налетало на Куаху и гигантский затор вздрагивал и трясся от удара но неизменно выстаивал, отбрасывая всякую мелочь и позволяя ей плыть дальше по потоку. Однажды мимо них совсем близко проплыло дерево, и на ветке этого своеобразного ковчега сидел дикобраз. Потом что-то тупо ударилось неподалеку о конец Куаху, и на сей раз Светлячок и Быстрая Молния увидели раздутый труп лося, прыгающий по волнам наподобие огромного волосатого шара Наконец стемнело, и в течение всей ночи дождь продолжал лить, не переставая. Буйство паводка усилилось Грохот несущегося потока возрастал и становился все более глухим и угрожающим. Кости Куаху тряслись и скрипели, но все еще держались крепко. Ни Быстрая Молния ни Светлячок не сомкнули глаз ни на минуту. Из своего укрытия они неотрывно следили за неистовством бури, нетерпеливо дожидаясь рассвета. Он наступил наконец, и они вышли наружу посмотреть на то, что осталось от Куаху. Часть затора была оторвана напрочь, и вода поднялась так высоко, что заливала его нижние края. Но тем не менее огромный массивный центральный участок его около сотни футов в поперечнике, сохранился.

На его наружной границе, расположенной против течения паводок нагромоздил новые кучи плавника, и Светлячок с Быстрой Молнией отправились исследовать их. Прошло почти сорок часов с тех пор, как они ели в последний раз и голод уже давал себя знать. Охотничий инстинкт подсказывал им, что вместе с плывущими деревьями и кустами сюда могла прибиться и какая-нибудь живность.

И это было действительно так. Огромный мохнатый зверь с горящими раскосыми глазами глядел на них, растянувшись плашмя на животе и положив голову между передними лапами. Здесь, в лесах, Быстрой Молнии не раз случалось видеть рысей, но никогда еще ему не встречалась такая громадная кошка, как та, которую выбросило течением на Куаху. По виду Пайсью, рыси, можно было судить, что она тоже страдает от голода. Она еще дольше, чем они, вынуждена была обходиться без пищи. Быстрая Молния осторожно обошел ее стороной. Из его горла вырвалось угрюмое рычание, на что Пайсью никак не ответила, лишь слегка сморщила нос, чуть оскалилась и ощетинила свои бакенбарды. Светлячок заскулила и подбежала к своему спутнику, умоляя его поскорее вернуться на их собственный конец затора.

И тут, так неожиданно и быстро, что никто из них не успел даже шевельнуться, произошло удивительное событие.

Вниз по стремнине разъяренного гремящего потока неслось самое хрупкое из всего того, что когда-либо разбивалось о Куаху, Великий Затор. Это было каноэ из березовой коры. В нем находились мужчина, женщина и тесно прижавшийся к ее груди ребенок. Лицо женщины было смертельно бледным, что ещё более подчеркивала густая масса блестящих черных волос, рассыпавшихся в беспорядке по ее мокрому лицу, плечам и шее. В лице мужчины также не было ни кровинки. Ибо за последние полчаса — с тех самых пор, как они вынуждены были покинуть свое разрушенное наводнением жилище и бороться за жизнь, ища спасения в этом утлом каноэ, — Гастон Руже ежеминутно видел перед собой смерть. Тщетно изо всех сил старался он приблизиться к берегу; единственное, что было пока в его силах, это держать нос своей лодчонки строго по течению взбесившейся реки.

А тут, прямо на его пути, лежал затор.

— Жанна, ma cherie3, теперь нечего бояться! — храбро окликнул он женщину, сидевшую перед ним на каноэ. — Это Куаху, и вода переливается через его край. Я направлю лодку прямо туда. Держи крепче маленькую Жаннет…

Светлячок, Быстрая Молния и Пайсью, огромная рысь, были свидетелями того, что случилось потом. Каноэ налетело на подводный край Куаху. От резкого удара оно развернулось боком, и женщина выпала из него, все еще прижимая к себе девочку. Гастон Руже бросился сломя голову за ними, борясь с потоком, словно у него вдруг выросло бесчисленное количество рук и ног. Он схватил женщину и ребенка, в отчаянии прижимая их к своей груди, в то время как облегченное каноэ рыбкой скользнуло через подводный край затора и унеслось прочь вместе с их съестными припасами, ружьем, одеялами и остальным скарбом, который им удалось спасти от наводнения.

Видя, как все это безвозвратно уплывает вниз по течению, Гастон крепче прижимал к себе своих любимых, и ужас, еще более сильный, чем прежде, проникал в его сердце. Только сейчас он понял, что отсюда, из этого последнего убежища, им не выбраться в течение многих дней, а вместе с каноэ исчезли хлеб и мясо и все то, что могло бы продлить им жизнь. Но тут, подняв голову, он увидел Пайсью, гигантскую кошку, притаившуюся на торчащем над водой суку, а позади нее, явственно различимые на светлом фоне затора, силуэты двух не то собак, не то волков — настороженных и готовых в любую минуту исчезнуть. Рука его инстинктивно потянулась к единственному оружию, которым он теперь обладал, — к ножу, висевшему на поясе; холодная дрожь оставила его, потому что в этих трех существах, попавших сюда до него, он увидел то, что считал невозвратимо утраченным: пищу и жизнь на много дней.

— Слава Всевышнему, — проговорил он, обращаясь к своей жене Жанне, но не сводя пристального взгляда охотника с кошки, собаки и волка. — Нам повезло, что нас выбросило на Куаху, моя Жанна! Нам здорово повезло!

III

В короткие мгновения драматических событий, только что разыгравшихся у них на глазах, чудо взаимопонимания быстро распространилось среди обитателей сидящего на мели огромного плота из принесенных паводком деревьев. За эти несколько минут причудливые хитросплетения случайных совпадений, именуемые судьбой, сменили для Светлячка и Быстрой Молнии предвкушение заманчивых приключений на еще более волнующее чувство надвигающейся трагедии.

Обнаружив Пайсью, гигантскую рысь, они сразу же распознали в ней смертельного врага; и огромная кошка, неотрывно следившая за ними с толстой ветки недавно прибитого течением дерева, в свою очередь дрожала от страстного и неодолимого желания добраться до горла колли, шотландской овчарки. В основе их инстинктов лежал голод. Сильнее всего он проявлялся в худой и тощей кошке. Быстрая Молния еще не страдал от него настолько, чтобы видеть в Пайсью лишь мясо, которое следует убить и пожрать; тем не менее присущее ему бесстрашие и пока еще неопределенное ощущение голода удерживало его на месте, когда Светлячок пыталась увести его прочь. Он в любой момент готов был сразиться с любым противником, кроме человека. А Пайсью, скорчившись на своем суку, ожидала, пока расстояние между ними сократится настолько, чтобы она могла сделать прыжок. И во время этого ожидания появился человек.

Присутствие существа, господствующего над всем животным миром, мгновенно влило в их жилы нечто совершенно иное, чем ненависть и жажда убийства. То был страх — вековой страх перед человеком. Пайсью еще теснее прижалась к бревну, стараясь стать незаметной. Быстрая Молния отпрянул назад, рыча, оскалясь и прижав уши к затылку. И лишь Светлячок, шотландская овчарка, не двинулась с места, широко раскрыв блестящие глаза, полные изумления от столь неожиданного и чудесною появления здесь мужчины, женщины и ребенка, глядевшего сейчас на нее, крепко уцепившись ручонкой за руку женщины. С не меньшим изумлением на овчарку уставился Гастон Руже. Ни за что в жизни среди волков не могло родиться подобное существо! Он прошептал это на ухо женщине, крепче сжимая в пальцах рукоять ножа. Собака! Он окликнул ее и сделал к ней несколько шагов, протягивая руку. Он окликнул ее на языке индейцев Кри, по-французски и по-английски, и, пока он подходил, Пайсью, крадучись, уползла назад, прячась в самую гущу веток и листьев своего плавучего жилища. Гастон успел подойти к овчарке на десять шагов, прежде чем Светлячок повернулась и отбежала к Быстрой Молнии.

Чувство опасности каким-то таинственным способом передавалось ей от Выстрой Молнии. Она стояла рядом с ним. Она ощущала дрожь его тела. Она видела его оскаленные клыки и слышала необычное рычание, вырвавшееся у него из горла. И тем не менее в эту минуту ей страстно хотелось подойти к людям, а особенно к женщине и ребенку. Казалось, будто ее хозяин восстал из небытия, хотя она отлично знала, что это не ее хозяин. Казалось, будто ее хозяйка явилась к ней, хотя она помнила, что это не ее хозяйка. Маленький ребенок был похож на детей, с которыми она играла давным-давно, хотя он не был тем ребенком. Мужчина понял. Лицо его осветилось улыбкой удовлетворения. Он обожал женщину с длинными блестящими волосами. Душа его была полна трепетной любви к маленькой Жаннет. Они лицом к лицу столкнулись со смертью; теперь же перед ними мелькнул проблеск жизни. В кармане у Гастона лежали спички. Под ногами было множество сухого дерева. На поясе у него висел нож. И он предвидел, что золотисто-желтую собаку, сбежавшую откуда-то с волками, нетрудно будет приманить и нетрудно убить. Они не погибнут от голода на Куаху. Le bon Dieu4 смилостивился над ними, и теперь они выживут, дождутся, пока спадет вода, и переберутся на берег.

Под постоянным, непрерывно льющимся дождем мужчина вышел на середину бревенчатого затора, держа женщину за руку. Вода мелкими струйками стекала с ее длинных черных волос, и более светлые волосы маленькой Жаннет свисали мокрыми сосульками вокруг ее личика и шеи. Мужчина прежде всего подошел к бревнам, образовавшим сухое гнездышко, которое занимали Быстрая Молния и Светлячок; заглянув сюда, он издал радостное восклицание. Светлячок и ее спутник с небольшого расстояния наблюдали за действиями бесцеремонных захватчиков. Они видели, как те вошли в их деревянную пещерку, и в глухом рычании Быстрой Молнии явственно прозвучали мрачные угрожающие нотки. Внутри пещерки мужчина снял с ребенка мокрую одежду, а женщина собрала волосы в тугой комок и обеими руками принялась выжимать из них воду. Затем, совершенно неожиданно, она вдруг наклонилась, обняла обоих и поцеловала мужа. Гастон Руже тихо засмеялся и спустя некоторое время принялся ножом щепать лучину из сухого елового бревна. Вскоре после этого Быстрая Молния и Светлячок увидели прозрачную пелену серого дыма, поднимавшуюся из их захваченного жилища, а Пайсью, гигантская рысь, почуяла его запах в насыщенном влагой воздухе.

Весь этот день Куаху дрожал и трясся под могучим напором паводка, но его потайные якоря глубоко под водой держали прочно. Мужчина то и дело выходил из своего укрытия и пытался приблизиться к овчарке. Трижды вместе с ним выходила и женщина, и один раз Светлячок позволила ей подойти так близко, что та могла почти коснуться ее. В голосе женщины не было подозрительной и коварной интонации, как у Гастона, который свои намерения держал от жены в секрете. Глаза ее светились мягко и ласково. Голос звучал приветливо и нежно. В жесте ее протянутых рук чувствовалось желание обнять, приласкать и подружиться с овчаркой. Но, несмотря на это, Светлячок постоянно оставалась вне предела ее досягаемости, предупреждаемая грозным рычанием Быстрой Молнии. Из-за этих заигрываний со стороны захватчиков их жилища они несколько раз вынуждены были отступать к недавно прибившейся к затору свежей куче плавника, которую удерживала за собой Пайсью. Гигантская кошка следила за ними с голодным вожделением, и Быстрая Молния всякий раз был начеку и готов к битве.

Снова наступила ночь. Она была темной и непроглядной, хоть дождь и прекратился. Пайсью соскользнула со своего сука, и ее когти с голодной яростью впились в дерево под мягкими подушечками лап. Широко раскрыв глаза, светящиеся зеленоватыми огоньками, Быстрая Молния тревожно наблюдал, выжидая и с опаской принюхиваясь к ночному воздуху. В пещерке из бревен спали лишь женщина и ребенок. Мужчина бодрствовал, положив ладонь на крепкую дубину, которую он подобрал себе среди многочисленных сучков и поленьев затора. Маленькая Жаннет что-то жалобно пробормотала во сне. Гастон понял. Голод и здесь начинал давать о себе знать. Мужчина высунул голову наружу и прислушался. Грохот потока заглушал все остальные звуки, но он заметил блеск пары зеленоватых глаз и услышал нечто, похожее на царапанье когтей по дереву. Это была Первая ночь на мертвых костях Куаху, когда плоть возжаждала плоти. Мужчина с дубиной в руках выбрался из-под бревенчатого укрытия. Через некоторое время он вернулся. А еще позже в углублении между двумя бревнами, служившем ей в качестве ложа, Светлячок тихо заскулила про себя; в ней стала неукротимо расти непреодолимая тоска по женщине, по ее ласковым глазам и мягкому, нежному голосу.

Ранним утром, когда тьма сгустилась и стала еще более плотной, чем ночью, овчарка осторожно приблизилась к деревянной пещерке. Лежавший в десяти футах мужчина расслышал стук ее когтей по настилу; он отложил дубину, вынул нож и замер, выжидая. Все ближе и ближе подходила овчарка, — и в десяти шагах за ней следовал Быстрая Молния, сверкая глазами, тихим тревожным ворчанием призывая ее к благоразумию. Минуты, пока Светлячок подходила ко входу в пещерку, показались мужчине часами. Овчарка просунула в отверстие голову, и он услышал, как она фыркает, принюхиваясь. Затем появились шея и туловище, — даже в темноте он понял, что собака наполовину вошла в пещерку. Мужчина оперся на руку и осторожно, дюйм за дюймом, подтянулся, занеся над головой нож. В следующее мгновение он рванулся вперед — быстро, как сама Пайсью, — и его пальцы вцепились в густую мягкую шерсть. Нож пронзил угольный мрак и впился в тело и кость. Отчаянный визг овчарки, полный испуга и боли, предшествовал яростному щелканью клыков Быстрой Молнии, метнувшегося в пещерку. Женщина с криком проснулась, а Гастон еще дважды вслепую ударил ножом. Но Светлячок убежала, оставив в его руке пригоршню золотисто-желтых волос. Нож попал ей в лопатку, прорезав мышцы, и струйка крови из раны отметила ее путь на самый дальний конец Куаху, «уда она отбежала, сопровождаемая Быстрой Молнией.

Через несколько минут после этого Пайсью, гигантская кошка, двинулась по теплому кровавому следу; ее большое тело подергивалось, лапы шаг за шагом, крадучись, бесшумно передвигались сквозь мрак, пока наконец, обогнув комель древесного ствола, она не встретилась глазами с Быстрой Молнией. Первым прыгнул предводитель волчьих стай. Посреди затора, разыскивая тяжело раненную — как он надеялся — собаку, Гастон Руже услыхал шум и суматоху драки, перекрывавшие даже грохот потока. В сердце его появилась новая надежда. Раненая собака уползла прочь, а волк и рысь подрались из-за права ее прикончить — так рассудил он. Осторожно, держа дубину в руке, он приблизился к месту, откуда доносился шум битвы. Подойдя к катающемуся и рычащему клубку, он дважды в темноте ударил дубиной наугад. Глаза Пайсью, обладающие ночным зрением, первыми заметили его, и рысь одним прыжком метнулась через затор и скрылась во мраке. Третий удар задел плечо Быстрой Молнии, и он тоже исчез. Став на четвереньки, Гастон пустился на поиски. Пальцы его нащупали теплую кровь. Но овчарки, мертвой или раненой, здесь не было. Она вместе с Быстрой Молнией притаилась у самой воды на нижнем уровне затора.

Мужчина вернулся в пещерку, где его ждали перепуганные Жанна и маленькая Жаннет. Пайсью снова вышла из своей берлоги на плавучем дереве и жадно принюхивалась к кровавым следам, оставленным Светлячком. Глаза Быстрой Молнии, чьи бока были до крови изодраны острыми когтями рыси, ощупывали мрак, словно зеленоватые прожекторы. Инстинкт, более могущественный, чем голод, владел всеми его помыслами. Это было страстное, неотвратимое стремление зверя защитить свою подругу. Светлячок тихонько поскуливала от боли. Он осторожно касался ее носом, утешая и успокаивая ее, но тело его оставалось твердым как сталь. Прежде чем наступил рассвет, он несколько раз видел в отдалении среди белых стволов Куаху зловещий фосфорический блеск глаз Пайсью.

Этот день прошел спокойно. Гастон Руже знал, что, хотя дождь и прекратился, паводок будет бурлить еще много дней. Сердце его упало, когда он увидел, что Светлячок жива и лишь слегка хромает, перебираясь по бревнам затора рядом с Быстрой Молнией.

Теперь даже женщина не смела приблизиться к овчарке. Она ни на шаг не отступала от плеча Быстро* Молнии.

В больших черных глазах старшей Жанны затаился растущий ужас, маленькая Жаннет плакала и все чаще просила еды. Гастон обнимал их обеих и весело хохотал, чтобы поднять их настроение. Весь день он бесцельно бродил по затору, не выпуская дубины из рук. Наконец, к вечеру, его осенила гениальная идея, когда он заметил три или четыре места, где Пайсью входила и выходила из своей берлоги среди кучи плавника. Гастон рассказал жене об этой идее, и Жанна со вновь вспыхнувшей надеждой проворно распустила тяжелый узел длинных густых волос, каждая блестящая прядь которых была для него бесценна. Тем не менее Гастон отрезал от них достаточно, чтобы сплести три силка, более прочных, чем веревка или проволока: и до наступления сумерек следующей ночи он поставил эти три силка на Пайсью, гигантскую рысь.

После наступления темноты он опять стал ждать, положив дубину поближе к себе. Маленькая Жаннет уснула беспокойным сном, убаюканная тихим и ласковым голосом матери. В эту ночь женщина тоже не сомкнула глаз, но сидела, склонив голову на плечо Гастона, всем сердцем молясь, чтобы произошло то, что он ей обещал.

Пайсью, рысь, прожила много лет и встречалась со множеством опасностей. Ей были знакомы запах человека и угроза, исходившая от него; и когда в темноте, не разбавленной ни луной, ни звездами, она натолкнулась на первую волосяную петлю, ее аромат заставил хищницу замереть на месте. Это был аромат, который так любил мужчина, — приятнее, чем запах полевых цветов, как не раз говорил он своей Жанне. Но для Пайсью он был отвратителен, поскольку таил в себе ядовитый привкус зловещей угрозы. Она обошла петлю и проделала себе новый выход сквозь спутанные ветки и листья плавучего дерева.

За эту ночь она еще более осунулась и похудела. Ее поступками и стремлениями руководил теперь не просто голод. Это было помешательство. Ее лапы с мягкими подушечками бесшумно ступали по бревнам, пока она не уловила ветер, который донес до нее запах овчарки. Целых полчаса лежала она неподвижно, распластавшись на животе. Затем осторожно, по нескольку дюймов за раз, она принялась подкрадываться к своей добыче. Жестокий голод придавал ей невероятную смелость. Она не боялась Быстрой Молнии; она не испугалась бы даже двух или трех Быстрых Молний. Острыми кривыми когтями задних лап она с одного удара распарывала брюхо карибу. Когда ей исполнилось два года, она убила волка. Она была великаншей среди своих сородичей, и она сходила с ума от голода.

Быстрая Молния не почуял запаха врага, поскольку ветер дул от него, но вовремя разглядел зеленоватые огоньки рысьих глаз, когда та все ближе и ближе подползала сквозь мрак. Если бы Пайсью умела соображать, она бы прикрыла глаза и, лишь приблизившись на расстояние прыжка, открыла бы их вновь. То, что ей видны были сдвоенные огоньки глаз Быстрой Молнии, отнюдь не подсказывало ей, что и ее собственные глаза также можно видеть и что ее приближение не осталось незамеченным. Подобные сопоставления были чужды примитивным инстинктам огромной кошки. Она подкрадывалась против ветра, и именно это было для Пайсью основной гарантией успеха.

Быстрая Молния не делал попыток избежать дальнейшего развития событий, которые, как он чувствовал, могли привести к большой трагедии. Испуганное поскуливание овчарки, тоже заметившей приближение пылающих глаз, прибавило ему твердой решимости выполнить то, что подсознательно сформировалось в его мозгу. Некая загадочная, непостижимая для человеческого разума сила снова воодушевляла и вдохновляла его на бой за свою подругу. Он не сдвинулся ни на дюйм, но Светлячок постепенно отползала все дальше и дальше назад по мере того, как зеленоватые глаза Пайсью становились все ближе. Из своей деревянной пещерки Гастон и Жанна тоже вглядывались в угольную черноту, напряженно прислушиваясь и ожидая. Они тоже заметили сверкание глаз, и мужчина шепотом объяснил жене смысл того, что сейчас произойдет и как это отразится на их дальнейшей судьбе. Предстояла смертельная битва, и от ее исхода зависело, будет ли у них мясо, чтобы прокормиться до тех пор, пока не спадет паводок.

Кровь горячей волной отхлынула от их сердец, когда до них донеслись первые отголоски грандиозной ночной дуэли, состоявшейся на погруженном во мрак Куаху, Великом Заторе. Женщина закрыла ушки маленькой Жаннет, чтобы та не проснулась от всего этого ужаса. Даже глаза овчарки не могли разглядеть, что случилось в первые мгновения жестокого побоища. Не дожидаясь нападения Пайсью, Быстрая Молния бросился, словно ракета, на большую кошку, когда та находилась в десяти шагах от него; у Пайсью едва хватило времени, чтобы принять боевую позу рысей, когда челюсти волка-собаки сомкнулись на ее горле. В течение двух или трех минут продолжалось это жуткое невидимое единоборство, и тут внезапно страх покинул сердце Светлячка, а в жилах ее вспыхнул воинственный огонь отважных колли, шотландских овчарок. Она не могла оставаться безучастной, когда Быстрая Молния, ее друг, сражался, и сражался за нее. Смысл происходящего задел ее за живое, и она, словно маленькая злобная фурия, кинулась в драку. Зубы у нее были острее, чем у Быстрой Молнии, хоть и не такие длинные. В первом яростном прыжке она вцепилась кошке в крестец. Зубы ее вонзились довольно глубоко, и злобное бешенство придало ей силы. Снова и снова нападала она, и подобно тому, как Быстрая Молния некогда спас ее от Уопаска, полярного медведя, так и Светлячок на сей раз спасла Быструю Молнию от Пайсью, громадной рыси. Ибо во мраке Быстрая Молния дрался с незнакомым противником, чьих способов и приемов борьбы он не знал. Атака Светлячка помогла ему — изорванному, окровавленному, с глубокими ранами, в двух или трех местах проникавшими чуть ли не до внутренностей, — справиться наконец с врагом. Воспользовавшись тем, что внимание рыси было отвлечено на мгновение, он уловил подходящий момент и схватил ее за загривок. В течение следующих двух минут Пайсью навеки простилась с жизнью.

Из темноты вышел человек с дубиной, и Быстрая Молния со Светлячком, оставив труп поверженного врага, убежали на дальний конец Куаху, где овчарка еще долгое время спустя продолжала зализывать мягким красным языком тяжелые раны своего друга.

Когда наступил день, женщина с черными блестящими волосами подошла к ним, — но не настолько, чтобы вызвать опасения, — и бросила им обрезки сырого мяса, к которым отважилась прикоснуться Светлячок. А мужчина, набожно перекрестившись, поклялся ни при каких обстоятельствах не причинять вреда этим двум зверям, подарившим им жизнь на Куаху, Великом Заторе, ибо — несомненно! — их в своей неизбывной милости послал сюда le bon Dieu, Всевышний Творец.

Еще через день Быстрая Молния ел мясо, сохранившее запах человеческих рук, и в течение следующих трех дней мясо Пайсью, рыси, справедливо распределялось между людьми и зверями. На седьмой день Быстрая Молния и Светлячок переплыли на берег; мужчина и женщина смотрели, как они уплывают, и Гастон прошептал, что завтра они тоже уйдут, а в черных глазах женщины появился подозрительный блеск — и слезы.