"Пылающий лес" - читать интересную книгу автора (Кервуд Джеймс Оливер)

Глава V

После неожиданного и внушительного предостережения со стороны Бэтиза Карриган открыл во всем этом деле совершенно новую и очень интересную сторону. Он неоднократно убеждался в том, что всеми своими сыскными успехами он обязан был не своему умственному превосходству над сослуживцами, а присущему ему чувству юмора и полному отсутствию всякого тщеславия и корыстолюбия. Он увлекался этой игрой только потому, что был страстным любителем приключений. Просто и честно исполнял свои обязанности, перед начальством не лебезил, так как служил не из-за долларов и центов. Быть сержантом конной полиции, и особенно N-ской дивизии, — это прежде всего значило для него жить так, как он любил, то есть полной и захватывающей дух жизнью. И самые сильные переживания он испытывал тогда, когда ему попадался противник не глупее, а умнее его самого.

На этот раз этим противником была женщина или девушка. Кто именно, он определить еще не мог. Ее низкий мелодичный голос, ее движения, ее ясная спокойная красота — от всего этого веяло женщиной; когда же она сидела на носу лодки, было что-то нежно-девичье в ее фигуре или, может быть, ее делали такой мягкие блестящие распущенные волосы. И опять он становился в тупик, определяя ее возраст: восемнадцать или тридцать? Но девушка или женщина, она сумела его оплести так тонко, что досада начала в нем уступать место восхищению. Чтобы сказал начальник N-ской дивизии, если бы увидел того, кто послан был за Черным Роджером Одемаром, лежащим посреди лодки пленником прекрасноволосой, весьма опасной представительницы прекрасного пола и метиса с бычьей шеей и обезьяньими руками!

И почему эта таинственная пара решила спасти его жизнь, хотя один из них всего только несколько часов тому назад на него покушался? На этот вопрос дать ответ могло только будущее. Сам же он решил больше не мучить себя догадками. Настоящее само по себе было достаточно интересно, да и вне всякого сомнения приближались и другие, не менее важные события. Это было видно уже из того, как держали себя Жанна-Мари-Анна Булэн и ее слуга с разбойничьей физиономией. Бэтиз пригрозил размозжить ему голову, и он готов был поклясться, что эта девушка или женщина одобрительно улыбнулась на эту угрозу. Но он не сердился на Бэтиза; в нем пробуждалась непонятная симпатия к этому человеку, как не мог он подавить в себе и все возраставшего восхищения перед Жанной-Мари-Анной. О существовании Черного Роджера он позабыл совершенно. Ведь Черный Роджер был далеко от него, а Бэтиз и Мари-Анна находились здесь, под боком. Он стал мысленно называть ее Мари-Анной; ему нравилось это имя; только «Булэн» раздражало его той упрямой настойчивостью, с какой оно звучало в его ушах.

Впервые с тех пор, как началось их путешествие, он с блестящей черной головки и стройной фигуры на носу лодки перевел свои глаза в раскрывавшиеся перед ним дали. Стояла дивная ночь. Река струилась перед ним потоком расплавленного серебра. Словно развешенные восточные ковры, тянулись по обоим берегам стоявшие сплошной стеной леса. Небо казалось таким близким, а поднимавшаяся красная луна с почти уловимой глазом быстротой становилась нежно-золотистой. И душа Карригана открылась, как всегда, лучезарной красоте северного неба. Ему казалось, что можно вечно оставаться юным и сильным под этим чистым сиянием далеких миров, которые безмолвно говорили ему больше всех человеческих слов. Они наделены были более полной и значительной жизнью Сравнительно с той, которая одушевляла его собственное тело. И он лучше понимал их, когда кругом царила тишина. А в эту ночь было очень тихо, так тихо, что плеск весел казался заглушенной музыкой. Из лесной чащи не доносилось ни единого звука, но он знал, что там скрывалась жизнь, широко раскрыв свои ищущие глаза и трепеща в бархатных крыльях и тяжелых лапах; словом, та самая жизнь, которая была и в нем, и в Мари-Анне, и в метисе Бэтизе, плывших в этой лодке. И казалось невозможным крикнуть в эти мгновения, словно кто-то невидимый и властный требовал, чтобы всюду в мире господствовала тишина.

И вдруг эту тишину разорвал внезапный шум; берега сблизились, река сузилась и вместо густой зелени кедров, сосен и елей показались огромные серые скалы. Все громче раздавался шум и все выше поднимались скалы, громоздя утес над утесом. Карриган понял, что они приближались к порогам. Это удивило его. Ведь еще сегодня он думал, что до этих порогов по крайней мере миль двадцать или тридцать, а теперь они подходили к ним; он видел, как Бэтиз и Жанна-Мари-Анна Булэн спокойно и невозмутимо готовились к переходу через это опасное место. Невольно ухватился он обеими руками за борта лодки, когда отдаленный шум перешел в глухой рокочущий гром. Залитые лунным светом скалы сдвинулись еще ближе и сдавили реку двумя отвесными стенами; у Карригана дух захватило при виде бурно пенившихся волн.

Он взглянул на сидевшую впереди женщину. Стройное тело держалось чуть прямее, и озаренная луною головка вздернулась немного выше. Ему захотелось теперь заглянуть ей в лицо и уловить то чудесное выражение, которое, наверно, было сейчас у нее в глазах, когда она так бестрепетно глядела в лицо опасности. Ведь он чувствовал, что она не замирала от страха, а восторженно глядела на опасность, опьянялась ею, и кровь в ее жилах кипела, как этот бурный поток. Порывы бушевавшего в этом ущелье ветра раздували ее распущенные волосы, словно блестящую вуаль. Спустившись через борт Лодки, концы их длинных прядей упали в воду. Он задрожал, ему хотелось крикнуть Бэтизу, что это безумие — так рисковать ее жизнью. Он совсем забыл свою собственную беспомощность, позабыл о том, что если опрокинется лодка, то ему придет верный конец, в то время как женщина с Бэтизом еще могли бы спастись. Все его мысли сосредоточились на женщине — он не сводил глаз с нее — и на том, что ждало их впереди. Снежным сугробом встала перед ним кипучая пена, в которую лодка ринулась с быстротой стрелы. Брызги ударили ему прямо в лицо и на мгновение ослепили.

Затем лодка снова вырвалась на волю, и ему показалось, что женщина засмеялась, но он тотчас же обозвал себя дураком за такую выдумку. Ведь пороги еще не кончились и продолжали грозить им смертью, а полная жизни и силы женщина в лодке то проворно вскидывала, то опускала сверкавшие весла и звонко вскрикивала, в ответ же слышалось глухое мычание Бэтиза. Волны то падали, то вздымались; черные скалы, у подножия которых клубилась пена, стремительно неслись мимо, словно живые существа; и вот гром перешел в ужасающий рев, и потом — словно они обогнали его на крыльях — внезапно смолк позади. Перед ними расстилалась спокойная водная гладь. Река расширилась. Луна еще ярче осветила ее, и Карриган заметил, что волосы женщины отливали влажным блеском и с ее рук капала вода.

В первый раз он обернулся и взглянул на Бэтиза. Метис ухмылялся, словно кот.

— Странная же вы парочка! — проворчал Карриган и, снова отвернувшись, увидел Жанну-Мари-Анну Булэн такой же невозмутимой, как если бы переход через пороги при свете луны составлял самое обыкновенное развлечение. И как ни старался он отнестись к ней по долгу своей службы, он все же не мог заставить свое сердце не биться чуть сильнее, когда глядел на нее. Тщетно твердил он себе, что она нечестивая маленькая Иезавель, которая едва его не угробила. Увы, она могла быть подобно Кармин Фэнчет падшим ангелом, а он не мог все же противиться обаянию ее отваги и дерзости, не мог не ломать голову над тем, что за отношения у нее с Бэтизом. Он вспомнил с неприятным чувством что-то откровенно-собственническое в том, как метис взял ее на руки и как потом без всякого раздумья пригрозил размозжить ему голову, если он не перестанет с ней разговаривать.

Все пережитое в бурных порогах умиротворяюще подействовало на Карригана. Словно с него сняли какую-то тяжесть, какой-то железный обруч, сжимавший ему череп. Он не хотел, чтобы Бэтиз заметил в нем эту перемену, и глубже откинулся на свой мешок, по-прежнему не спуская глаз с сидевшей впереди женщины. Сама она бросила грести, и теперь на весла налег Бэтиз, так что узкая лодка летела стрелой вниз по быстрому течению реки. Через сотню-другую ярдов был поворот, и когда лодка с головокружительной быстротой обогнула береговой мыс, перед ним открылась спокойная широкая водная гладь. А вдали светились огни.

Лес отступил от реки и уступил свое место усеянной каменными глыбами поляне да широкой черной полосе вдоль самого берега. Карриган знал, что это так часто встречающийся на Дальнем Севере пропитанный смолою песок, начало тех природных богатств, которые сделают когда-нибудь американский Север новым Эльдорадо.

Огни все приближались, и вдруг ночную тишину разорвала чья-то буйная песня. Дэвид услышал, как из горла Бэтиза вырвались какие-то глухие звуки; женщина что-то тихо ответила, и Карригану показалось, что она выше подняла свою озаренную луной головку. Все громче звучала вольная страстная песня, которая вот уже полтораста лет раздается на берегах трех великих рек. Это не была песня цивилизованного мира: просто свободный человеческий голос рвался из груди с дикой силой, трепетавшей от безумной любви к жизни. Эта песнь заставляла напрягать изо всей силы горловые мускулы; певцы старались перекричать друг друга, словно быки в припадке бешеного восторга. А затем голоса смолкли так же неожиданно, как и раздались в ночной тишине. Чей-то одинокий крик пронесся над рекой; послышался чей-то смех. Зазвенела жестяная посуда, залаяла собака. Потом еще кто-то крикнул в последний раз, и ночь снова погрузилась в прежнее безмолвие.

Эти люди, которые распевали среди ночи, хотя давно уже должны были спать, так как вставали с восходом солнца, и составляли партию Булэна. В пылавших на берегу огнях Карригану показалось что-то особенное. Теперь он понял, что люди Жанны-Мари-Анны Булэн разбили лагерь на смоляных песках и подожгли бившие из земли многочисленные нефтяные ключи. Такие огни ему не раз встречались на берегах здешнего Триречья; случалось, зажигал их и он сам, варил на них себе пищу, а потом заливал для забавы водой. Однако он никогда еще не видел ничего подобного тому, что открылось сейчас перед его глазами. На пространстве в полгектара било семь фонтанов желтоватого пламени, высились гигантские факелы высотой в десять-пятнадцать футов. А вокруг них кипела жизнь. Взад и вперед сновали человеческие фигуры, казавшиеся издали карликами, жителями какого-то волшебного крошечного мира. Могучими ударами весел Бэтиз подогнал лодку ближе, и тогда фигуры выросли, огненные же фонтаны стали выше. Теперь все происходящее стало понятно Карригану.

Партия Булэна воспользовалась ночной прохладой, чтобы приняться за добывание смолы. Он почувствовал смолистый запах и в желтоватом свете заметил несколько огромных Йоркских лодок. Их было с полдюжины, и обнаженные до пояса люди смазывали кипящей смолой их днища. Огромный черный котел кипел на газовом ключе, и между этим котлом и лодками взад и вперед бегали с ведрами люди. Недалеко от огромного котла другие наполняли бочонки драгоценной черной жидкостью, сочившейся из земных недр, и ее густо-черные лужи блестели при свете газовых факелов. Как показалось Карригану, работало человек тридцать. Шесть больших йоркских лодок лежали на черном песке с опрокинутыми вверх килями. У берега стояло в потемках одинокое судно. К этому-то судну и направил Бэтиз лодку. И чем ближе они подплывали, тем больше казалось Карригану дивной сказкой все то, что открывалось его глазам.

Никогда еще не видел он таких людей. Индейцев среди них не было. Гибкие и ловкие, с непокрытыми головами, с обнаженными до пояса телами, блестевшими в призрачном освещении, они оживленно возились с кипящей смолой. Они не заметили приближавшейся лодки, а Бэтиз не стал обращать на себя их внимания и тихо причалил к одиноко стоявшему судну. Там уже приготовились к их встрече. Женщина вышла из лодки, а над ним снова наклонился Бэтиз. Вторично подхватили его, словно ребенка, обезьяньи руки метиса. Он разглядел при лунном свете, что судно было много больше других, обычно плавающих здесь по верховью, и две трети его были заняты каютой. В эту-то каюту и перенес его Бэтиз, положив в темноте на что-то, напоминавшее собой привинченную к стене койку. Прислушиваясь к движениям Бэтиза, он закрыл глаза, когда тот чиркнул спичкой. Через минуту Бэтиз захлопнул за собой дверь, и тогда Карриган вновь открыл глаза и приподнялся.

Он был один, а когда увидел, где он, то вскрикнул от изумления. Ни на одном плавающем по этим рекам судне он не встречал еще такой каюты. Она была тридцати футов в длину и по крайней мере восьми в ширину. Стены и потолок из полированного кедра; но прежде всего его внимание привлекла к себе изумительная тонкость работы. Потом его удивление перешло и на другие предметы. У постели лежал темно-зеленый пушистый бархатный ковер, а за ним во всю комнату были разостланы две великолепные белые медвежьи шкуры. Стены были увешаны картинами, а на четырех окнах висели кружевные занавеси. Прикрепленная к стене лампа, которую Бэтиз зажег недалеко от него, была из полированного серебра, и яркий свет ее смягчал абажур, цветом похожий на старое золото. Еще три таких же лампы оставались незажженными. Дальний угол каюты тонул во мраке, но Карриган разглядел, что там стояло пианино. Не веря своим глазам, он встал и добрался до него, цепляясь за стулья. Рядом с пианино была другая дверь и широкий диван с той же самой пушистой зеленой обивкой. Обернувшись, он увидел, что сам он только что лежал на точно таком диване. Рядом были книжные полки, столик с журналами и газетами, и среди них — женская рабочая корзинка, в корзинке же — спавшая глубоким сном кошка, а над столом и спящей кошкой он увидел треугольное знамя. На черном фоне изображен был могучий северный белый медведь, обороняющийся от целой стаи полярных волков. И то, что с такими усилиями стирался припомнить Карриган, сразу воскресло в его памяти: белый медведь, дерущийся с волками, — герб Сен-Пьера Булэна!

Он быстро шагнул к столу и тотчас же схватился за спинку стула. Что это с его головой? Не закачалось ли у него под ногами судно? Кошка закружилась в своей корзинке; знамен оказалось с полдюжины. Лампа на своей подставке зашаталась, пол дрогнул, и все представилось ему в отвратительно искаженном виде. Тьма, словно пеленою, застилала ему глаза, и сквозь эту тьму, шатаясь, как слепой, он направился к дивану. Он добрался до него ровно настолько, чтобы свалиться на него, словно труп.