"Полночный всадник" - читать интересную книгу автора (Мартин Кэт)

Глава 4

Утомленная, испуганная, Кэрли лежала со связанными руками и ногами под ветвями высокого могучего дуба. Остаток ночи и весь следующий день всадники безжалостно подгоняли лошадей. Девушка сидела перед сильным ковбоем, которого дон называл Энрикесом. При каждом шаге гнедого коня Кэрли страдала от боли.

Группа отделилась от основного отряда на дне каньона с отвесными стенами; пять человек и похищенные лошади направились к северу, другие ковбои повезли Кэрли в неизвестное ей место. С наступлением сумерек они наконец остановились, изо рта Кэрли вынули кляп, и молодой ковбой Руне принес ей еду, однако пленница не прикоснулась к жареной крольчатине. В нескольких футах от Кэрли ковбой Энрикес вытянулся на подстилке, прикрыв сомбреро широкое лицо.

Как и все в лагере, он не спал, а дремал, просыпаясь при малейшем звуке и готовый отразить нападение. Кэрли тоже не спала. Она вглядывалась в темноту, пытаясь найти схватившего ее мужчину, со страхом ожидала его возвращения и дальнейших действий.

Девушка дрожала при мысли о том, что ее ждут пытки, насилие и смерть. Она слышала истории о своем похитителе и знала, с кем имеет дело.

Чтобы избавиться от жутких картин, Кэрли закрыла глаза и наконец погрузилась в сон. Она проснулась на рассвете от шуршания гальки и поняла, что кто-то стоит перед ней. Сердце пленницы отчаянно заколотилось, сонливость как рукой сняло, и испуганные глаза увидели пару высоких черных сапог. Ее взгляд скользнул по длинным стройным ногам, обтянутым черными брюками, по узким бедрам, по крепкой широкой груди и могучим плечам. Подняв глаза еще выше, Кэрли увидела лицо красивого испанского дона Рамона де ла Герра.

Она с облегчением вздохнула. Испанец нашел ее и спасет! Ей больше не угрожает смерть!

— Дон Рамон… Слава Богу! — Она с трудом поднялась на ноги, покачиваясь и пытаясь сохранить равновесие. — Я так испугалась! Я думала… Слава Богу, что вы пришли.

— Сеньорита Мак-Коннелл, — насмешливо сказал он, — как мило, что вы присоединились к нам.

Его лицо показалось ей более суровым и мрачным, чем прежде, а чувственный рот — жестоким. Холодные темно-карие непроницаемые глаза впились в девушку.

Ужас охватил Кэрли. Только теперь она поняла, как велика угроза.

— Вы… вы не… вы не…

— Дон Рамон Мартинес и Барранча де ла Герра, — произнес он с издевкой и слегка поклонился. — К вашим услугам, сеньорита. — Прекрасные белые зубы хищно сверкнули. — Может, вы предпочтете имя Эль Дракон?

Кэрли пошатнулась, пронзенная острым как нож страхом. Она бы упала, но сильная смуглая рука поддержала ее. Пальцы дона впились в ее предплечье. Кэрли рывком освободилась.

На мгновение она потеряла дар речи и смотрела на него так, словно видела впервые. Дрожащими руками — ее запястья были по-прежнему связаны — девушка попыталась плотнее запахнуть халат. Не зная, что в ней сильнее — страх или ярость, — она вскинула голову и посмотрела ему в глаза.

— Эль Дракон… — повторила она с презрением. — Такой обаятельный мошенник… Никогда бы не догадалась. А я-то поверила, что вы — испанский дворянин, человек, достойный восхищения. На самом деле вы просто вор и убийца.

Он стиснул зубы.

— А из-за вас, сеньорита, погибли и страдают мои люди.

Кэрли замерла, почуяв смертельную опасность. Понимая, что глупо дразнить его, она все же не могла удержаться. Этот негодяй одурачил ее и всех прочих.

— Ответственность лежит на вас, дон Рамон. Вы крадете, грабите, убиваете. Я лишь предупредила людей дяди, пытаясь остановить вас, и сделала бы это снова!

Ярость исказила его лицо, глаза потемнели и выражали откровенную злобу. Окружившие их мужчины не двигались, глядя на Кэрли с такой же ненавистью, какую она видела в глазах дона. Стремительно нанесенная пощечина обожгла ее и свалила на землю. Высокий испанец стоял над девушкой, пылая от гнева и сжав кулаки.

Она закрыла глаза, уверенная, что ее изобьют, но, открыв их, увидела: испанец отвернулся, а мужчина в летах шагнул вперед, наклонился и разрезал веревку, стягивавшую щиколотки.

Быстро и сердито он заговорил по-испански с Рамоном. Кэрли тщетно пыталась разобрать слова. У нее сосало под ложечкой, голова кружилась.

Мужчина помог ей встать.

— Меня зовут Санчес, — спокойно сказал этот высокий худой человек. Тяжелая жизнь под открытым небом не прошла для него бесследно. Лицо изрезали глубокие морщины. — Поймите, сеньорита, дон Рамон вовсе не жесток.

— Он чудовище. — Дрожащей рукой, девушка коснулась побагровевшей щеки.

— Сейчас он потерял голову, потому что слишком потрясен горем.

— Горем? Не понимаю. — Кэрли сомневалась, что он откроет ей истину, а между тем его проницательные глаза продолжали изучать ее.

Санчес вздохнул:

— Во время вчерашнего ночного налета погиб младший брат Рамона, Андреас. Дон очень любил его и охотно отдал бы свою жизнь, чтобы спасти брата. Увы, это невозможно.

Кэрли увидела боль в глазах Санчеса.

— Господи! — На мгновение слова Санчеса пробудили в ней жалость к нему и Рамону, но она сдержалась и не выразила сочувствия. — Его брат был таким же преступником, как и он. Чего же еще ожидал дон? Смерть от пули — слишком легкая расплата.

— Он пытался спасти свой дом и честь семьи. Возможно, когда-нибудь вы поймете.

Кэрли поежилась от сырого утреннего воздуха. Нет, она никогда не поймет грабителей и убийц, не имеющих ни жалости, ни совести.

— Со временем он станет прежним, — заметил старый ковбой. — А пока вам не стоит злить его.

Взглянув через плечо Санчеса, Кэрли увидела дона Рамона, беседующего с одним из мужчин. Этот бандит и убийца обвинял ее в смерти своего брата! По ее спине пробежали мурашки. Кэрли почувствовала сожаление — она потеряла красивого испанского дона, который ей так нравился, но существовал лишь в ее воображении.

Разглядывая высокого мужественного испанца, она пыталась понять, как уживаются в нем обаяние и жестокость, Кэрли не знала ни его намерений, ни того, какие он готовит ей испытания. Впрочем, сейчас это не имело значения — девушка была полна решимости выстоять.

Однажды дон Рамон провел ее, но больше это ему не удастся.

Если она продержится, дядя найдет ее; да, он, несомненно, появится. Флетчер Остин не менее силен и решителен, чем тот, кто называл себя Эль Драконом.

Эта мысль укрепила ее и помогла преодолеть страх. Запахнувшись в халат, она отошла в тень и села под деревом. Кэрли уже изведала трудности и жестокость: утрату сестры и отца, работу с утра до позднего вечера на участке земли возле шахты, медленное угасание матери. Она вынесла все это, выстоит и сейчас.

С каждой минутой ее мужество росло. Когда группа приготовилась к отъезду, Кэрли Мак-Коннелл, выпускница дорогой школы для Молодых леди, с ужасом ожидавшая пыток своего мучителя, уже превратилась в дочь пенсильванского шахтера, не уступавшую по силе духа самому Эль Дракону.

— Твой поступок — похищение женщины — может привести только к беде. — Педро Санчес стоял перед Рамоном, вертя в руках сомбреро.

— Что сделано, то сделано. Уже ничего не изменить.

— Тебе не следовало открываться.

Словно не расслышав упрека старого друга и тревоги в его голосе, Рамон распорядился:

— Пусть люди садятся на лошадей и приготовятся к отъезду. Девушка поскачет с Энрикесом. Мы и так потеряли слишком много времени.

— Флетчер организует погоню. Похищение девушки оскорбило его, и он не успокоится, пока не найдет ее.

Рамон посмотрел на девушку. Она гордо расправила плечи, а в ее больших зеленых глазах горел вызов. Рамон подумал об Андреасе, и его снова охватила ярость, вскоре сменившаяся мучительной тоской, которую он старался скрывать, ибо эти люди нуждались в нем, как и обитатели лагеря. Смерть Андреаса не должна остаться неотмщенной.

Но боль не утихала, она затаилась внутри, ожидая повода, чтобы прорваться наружу или растерзать его.

Глядя на Кэрли, Рамон вспомнил предсмертные слова брата: «Однажды ты сказал… что женщина принесет мне смерть». Страдание захлестнуло его.

— Нет, — сказал дон, — девушка пойдет пешком. Посмотрим, есть ли в этой gringa что-нибудь, кроме высокомерия и надменности.

Он направился к лошади по кличке Вьенто Прието (Темный Ветер), но Санчес схватил его за руку:

— Ты шутишь, Рамон. До Льяно-Мирада много миль.

Рамон выдернул руку и пошел дальше.

— Энрикес! — Широкоплечий ковбой посмотрел на него. — Подведи ко мне девушку.

— Прошу тебя, Рамон, не совершай ничего такого, о чем будешь жалеть.

— Не вмешивайся, Педро.

Он вскочил на крупного вороного коня, а Эстебан Энрикес приблизился к нему с девушкой в голубом халате, наброшенном поверх белой ночной рубашки, с длинными волосами, падавшими на спину. Рамон заметил, что ее маленькие босые ноги посинели от холода.

Его охватило чувство вины. Эта хрупкая девушка казалась бесстрашной, но Рамон знал, что она боится. Но он тут же вспомнил об Андреасе, и непрошеная жалость исчезла.

Отвязав плетеный кожаный ремень от седла, испанец сделал петлю и стянул ею узкие запястья девушки. Другой конец он привязал к луке седла, ожидая, что Кэрли заплачет и будет просить о пощаде. Рамон знал, что это не смягчит его, но все же хотел услышать мольбы, которые доставили бы ему столь же острое наслаждение, как если бы они исходили от ее дяди.

Рамон подумал о Флетчере Остине, о ранчо дель Роблес, о похищенных землях его семьи и жестоком убийстве брата. Потом его пронзила мысль о Кэрли Мак-Коннелл, светской леди с востока, презиравшей их всех, ценившей только деньги и удовольствия. Гнев разрастался и захлестывал его, как огромная волна.

— Нам предстоит далекий путь, сеньорита. — Дон посмотрел на девушку. — Пора двигаться дальше.

Рамон затянул ремень, рассчитывая увидеть слезы в ее глазах, но она лишь вздернула подбородок. Зеленые глаза обожгли его ненавистью.

Почти овладев собой, он заставил жеребца идти шагом и потащил за собой девушку. Она отставала от коня на десять футов. Они двигались по узкой пустынной долине, потом дорога пошла в гору. Веревка провисала — девушка не отставала от коня.

Спустя четыре часа Кэрли все так же безропотно шла, прожигая спину Рамона ненавидящим взглядом. Он почти физически ощущал его.

Иногда, поддаваясь соблазну, Рамон оборачивался. Его поражало, что девушка не просит остановиться, не жалуется. Они сделали лишь один привал у ручья, где напоили лошадей и подкрепились carne seca — острой вяленой говядиной. Заметив, что Кэрли отказалась от предложенной Санчесом еды, Рамон спешился и подошел к ней:

— Делай то, что велит тебе Педро. — С холодной улыбкой он протянул ей мясо. — Я не хочу, чтобы нас считали негостеприимными.

Она швырнула мясо к его ногам:

— Я не голодна, но, если бы и умирала от голода, не стала бы есть вместе с таким зверем, как ты.

Бешенство охватило его. Он схватил девушку за руки и подтянул вверх, заставив подняться на носки.

— Ты не посмеешь выбрасывать пищу, пока находишься среди нас. Люди умирают каждый день, не смея и мечтать о том, что ты отвергла. Но ты не желаешь знать о таких вещах, верно?

Она бросила на него быстрый взгляд:

— К чему мне это?

— Возможно, скоро ты научишься ценить те мелочи жизни, которые привыкла принимать как должное, более того, будешь молить о них.

— А ты скоро узнаешь, что я никогда ни о чем не молю — особенно таких, как ты!

Он еще сильнее стиснул ее руки, потом отпустил. Тихо выругавшись, Рамон вскочил на Вьенто и тронулся вперед, длинная веревка тянулась позади. Во второй половине дня Санчес дважды подходил к нему, прося остановиться и позволить девушке ехать с одним из мужчин, но всякий раз Рамон, оборачиваясь, видел Кэрли, слышал пронзительный звон колокола, видел, как пуля поражает брата.

Уже стемнело, когда они достигли места, где собирались разбить лагерь. Кэрли шла, уже ничего не видя перед собой и часто оступаясь. Рамону казалось, что ее держит только сила воли. Его еще больше разозлила ее непреклонность. Она не рухнула на землю, как он ожидал. Однако отчасти испанец радовался этому, ибо мог излить на Кэрли клокотавший в нем гнев.

Девушка дрожала от усталости. Спешившись, Рамон заметил, что она слегка шатается, хотя и старается удержаться на ногах. Ее голубой халат испачкался и разорвался, когда они продирались сквозь колючие кусты. Волосы растрепались, и влажные локоны прилипали к обгоревшим на солнце щекам.

Рамон снова ощутил укол совести, ибо никогда не проявлял жестокости к женщине, ни на одну из них не поднимал руку. Но Кэрли была необычная женщина: она погубила его брата и заплатит за это, как и ее дядя. Рамон исполнит долг перед братом.

Тут Рамон заметил кровь на ее ногах.

Madre de Dios!

— Санчес! — крикнул он, и тот подбежал к нему. — Займись девушкой. — Испанец говорил хрипло и напряженно, словно внутри у него что-то болезненно сжалось. Пробудившаяся жалость затуманила ему сознание.

— Почему не сказала? — мрачно спросил он Кэрли. — Тебе дали бы какую-нибудь обувь.

Она плюнула ему под ноги:

— Мне ничего от тебя не нужно! Слышишь? Ничего!

Кэрли воплощала в себе все, что он ненавидел: алчность, страсть к наслаждениям, испорченность и эгоизм. Рамон понял это в момент их знакомства.

Таким он и сам был когда-то.

Отходя от нее, испанец сердито покачал головой, сунул руку в bolsa[22], висевший за седлом, и достал оттуда бутылку крепкой aguardiente[23]. Вынув пробку, он сделал такой большой глоток, что не решился приложиться к бутылке еще раз, ибо понял, что тогда ему не остановиться. Спиртное оглушит его, и он напьется до беспамятства, чтобы притупить боль.

Между тем Педро Санчес подвел девушку к ручью, опустился на колени и помог ей вымыть окровавленные ноги. Вскоре один из ковбоев принес мягкие мокасины, доходившие до колен, и что-то сказал девушке. Рамон не расслышал слов, но угадал их смысл.

Испанец не хотел признаться себе в том, что в нем пробудилось то же невольное уважение к этой девушке, которое испытывали к ней суровые ковбои.

В темноте каждый шорох усиливался и настораживал. Кэрли не бывала ночью под открытым небом. Дядя не разрешал ей одной отходить от дома, ибо в лесах полно опасных диких зверей: горных львов, ядовитых гремучих змей, огромных быков, кабанов, а главное, гигантских медведей-гризли, нападающих на людей. Сейчас она слышала доносившийся откуда-то рев, а со стороны склона угрожающе выло еще какое-то животное.

Кэрли вздрогнула. Даже если бы ей удалось бежать, а надежды на это почти не было, она не знала пути к дому. Звери разорвали бы ее на части.

Однако еще большая опасность ждала ее в нескольких ярдах отсюда, в самом лагере.

Рамон вернулся на лужайку недавно, после прогулки по лесу, которую предпринял, пока его товарищи разбивали лагерь. Увидев, что мужчины заснули, испанец сел у костра и молча уставился на пламя. Проснувшийся Санчес предложил ему поесть, но дон отказался и растянулся на походной постели, прикрыв верхнюю часть лица черной широкополой шляпой.

Измученная, напуганная и возмущенная жестокостью испанца, Кэрли все же испытывала к нему жалость. Она помнила свою сестру Мэри, которая была на четыре года моложе ее и умерла от лихорадки, когда Кэрли исполнилось девять лет. Она помнила слезы матери, ужасную душевную боль, скорбь и горечь утраты, поэтому хорошо представляла себе, как страдает Рамон после смерти брата.

Прислонившись к стволу дерева, девушка закрыла глаза. Она съела кусок жареного мяса и согласилась взять у Санчеса одеяло. Принеся его, он привязал Кэрли за ногу к дереву. Закутавшись в теплое одеяло, она постаралась прогнать мысли о доне, о своих усталых, ноющих, исцарапанных ногах и пораненных ступнях. Сейчас Кэрли думала только о дяде и верила в то, что он найдет ее. Наконец она погрузилась в беспокойный сон.

Перед рассветом ее разбудили ржание и непривычные звуки — мужчины седлали лошадей и сворачивали лагерь. Руис принес ей завтрак: подогретые лепешки, остатки мяса, оловянную кружку с горячим дымящимся кофе. Кэрли показалось, что она отродясь не пила столь вкусного напитка. Она заставила себя поесть, хотя не чувствовала голода. Усталость не прошла, а, напротив, усилилась. Кости болели, мышцы ныли, царапины на руках и ногах саднило, пересохшие губы потрескались.

Она слышала, как Санчес просил Рамона пощадить ее, но испанец лишь отвернулся от старика.

Ну что ж, по крайней мере она осталась жива. Ее не изнасиловали, хотя Кэрли очень боялась этого. Кроме дона, никто не обращался с ней жестоко. Дядя и его люди уже наверняка в пути и вскоре найдут ее.

— Пора в дорогу, сеньорита.

Эти слова отвлекли ее от размышлений. Рядом стоял испанец с бесстрастным, суровым лицом. Холодные темные глаза запали. Он казался опасным и безжалостным.

— Куда ты ведешь меня? — с ненавистью спросила Кэрли.

— Далеко в горы. К Льяно-Мирада — это место иногда заменяет мне дом.

— Куда бы ты ни отправился, мой дядя найдет тебя и не успокоится, пока не загонит в ловушку, как дикого зверя.

— Сделать это пытались и более ловкие люди, но потерпели неудачу. С твоим дядей произойдет то же самое.

— Что тебе нужно от меня? Что ты собираешься сделать со мной?

Он бросил на нее дерзкий, чувственный, беспощадный взгляд:

— Это еще предстоит решить, сеньорита.

Набросив плетеную кожаную петлю на запястья Кэрли, испанец потянул ремень, повел девушку к лошади и легко вскочил в седло.

— Пора трогаться.

Гнев, горечь и ненависть охватили ее. Словно забыв о своем рваном халате, спутанных волосах и огромных мокасинах, Кэрли улыбнулась — холодно, невозмутимо и надменно.

— Я готова, сеньор Эль Дракон.

Заметив, каким напряженным стал его взгляд, Кэрли испытала удовлетворение. Он хотел унизить ее, заставить просить пощады, надеялся сломить ее.

Но каждый раз, когда Кэрли видела этого высокого гордого широкоплечего мужчину на вороном коне, она вспоминала того, кто являлся ей в мечтах и подарил розу. Да, тогда его пленительная улыбка заставляла ее трепетать, а безобидные насмешки — теряться.

Конь, дернув головой, двинулся вперед, а Кэрли пошла за ним. Забыв об усталости и ноющих ссадинах, она смотрела на широкую спину испанца и переставляла ноги в огромных мокасинах, Санчес и вся остальная группа следовали за ними.

В полдень солнце, как раскаленный шар, висело над головами путников и безжалостно палило их плечи и спины. Плетеный кожаный ремень врезался в запястья, голубой халат с каждым шагом казался все тяжелее. Кэрли оступилась и упала бы, если бы дон не придержал коня. Тропа круто уходила вверх, отнимая у девушки силы и волю. Походка ее стала yетвердой, во рту пересохло. Кэрли не знала, надолго ли ее хватит.

Словно угадав мысли Кэрли, дон остановил коня, отвязал флягу, спешился и протянул ее девушке. Она поднесла сосуд к губам, наслаждаясь живительной влагой и стараясь скрыть дрожь руках.

— Льяно-Мирада вон там. — Рамон забрал флягу и указал на верхний край глубокого ущелья. — Мы направляемся туда.

Она проследила за его взглядом, но не увидела и намека на жилье. Там были только дубы, сосны и длинный скалистый каньон, ведущий к массивному гранитному утесу.

— Подъем будет трудным. — Он язвительно улыбнулся. — Если вежливо попросишь меня, возможно, я посажу тебя на лошадь.

Стены каньона высились впереди. Ноги Кэрли дрожали от усталости. Удастся ли ей одолеть такой трудный подъем? Она с трудом сдерживала слезы.

— Иди к черту!

Он нахмурился, снова посмотрел на крутой каменистый подъем, где почти не было тропы, и на мгновение заколебался.

— Гордыня погубит тебя, сеньорита.

— А твоя, дон Рамон? — разозлилась Кэрли. Отчаяние толкнуло девушку на этот выпад, ибо только злость могла укрепить ее дух. — Разве не твоя безмерная испанская гордыня погубила твоего брата? Или причина лишь в твоей алчности?

В его темных глазах свернула такая ярость, что Кэрли похолодела. Рамон отвернулся, пришпорил коня и начал подниматься в гору.

Когда они продвинулись немного вперед, девушка внезапно увидела тропу, прежде совершенно незаметную, ибо ковбои замаскировали ее ветками и листьями. Усталая Кэрли поникла от безнадежности. Дядя никогда не найдет эту тропу. К тому же на протяжении всего подъема вдоль стены каньона стояли часовые.

Кэрли оступилась, и из глаз ее брызнули горячие слезы. Господи, ну почему она не попросила дона о помощи? Почему не пренебрегла гордостью и не позволила Рамону чувствовать себя победителем? Нет, все, что у нее осталось, — это гордость, не позволявшая ей превратиться в испуганную маленькую девочку. Кэрли смахнула слезы, поняв, что не может поступиться своим последним достоянием.

На середине подъема у Кэрли подкосились ноги, и она растянулась на каменистой тропе под колючей толокнянкой. Несколько острых шипов вонзились в нее. Один из ковбоев подъехал к девушке, спешился и помог ей подняться. Он что-то сказал по-испански, и Кэрли показалось, что он ободряет ее.

Педро Санчес остановился возле испанца:

— Хватит, Рамон! Неужели ты позволишь девушке идти?

— Да.

— Послушай меня, hijo[24]. Я знаю тебя с той поры, когда ты был мальчишкой. Я всегда гордился тобой как сыном. Не делай этого.

— Отойди, амиго.

— Я знаю, что тебе больно, но горе ослепляет тебя. Прошу тебя, прекрати эту пытку.

— Я сказал — отойди.

Санчес не двинулся с места.

— Вот что, Рамон де ла Герра. Поступив так, ты совершишь серьезнейшую ошибку, и впервые за время нашего знакомства мне будет стыдно за тебя.

Испанец перевел взгляд с Санчеса на Кэрли, и недобрая улыбка искривила его губы.

— Мы спросим девушку. Если хочет ехать верхом, пусть скажет об этом сама. Тогда она сядет на лошадь. — Он с вызовом вперил в нее суровый взгляд: — Ты хочешь ехать со мной, сеньорита Мак-Коннелл? — Он насмехался над Кэрли, дразнил и испытывал ее. — Если хочешь, скажи, и твое желание будет исполнено.

Девушка едва не расплакалась. «Господи, не дай ему увидеть мои слезы!» Она посмотрела на дона с такой ненавистью, словно желала стереть зловещую улыбку с его красивого лица.

Борясь с соблазном уступить ему и произнести слова, которые он хотел услышать, Кэрли бросила взгляд на верхний конец тропы. Он был не слишком далеко.

— Si, сеньорита, — подразнил он девушку. — Льяно-Мирада вон там. — Рамон указал на вершину. — С твоим упорством ты преодолеешь такое расстояние. Ну, что скажешь?

— Por Dios[25], Рамон! — воскликнул Санчес.

Кэрли в упор посмотрела на испанца, собралась с духом и вскинула голову:

— Ты стоишь у меня на дороге, сеньор. Двигайся вперед или отвяжи ремень и сойди с тропы, чтобы не мешать мне.

Что-то вспыхнуло в его дерзких темных глазах, он на мгновение замер, потом медленно направил коня вперед. Когда девушка спотыкалась и ремень натягивался, испанец отпускал его. Жеребец рвался к дому, но Рамон сдерживал его, стараясь, чтобы ремень не натягивался и Кэрли не отставала.

«Почему?» — спрашивала она себя. Ведь он так страстно желал сломить ее, поставить на колени. И все же Кэрли знала, что это не совсем так. Да, это невероятно, однако…

Кэрли облизнула губы. Ремень раскачивался перед ней. Голубой халат, казалось, давил на нее, прижимал к земле. Под ним была только ночная рубашка, на шее болтался маленький изодранный розовый платок. С вызовом отчаяния Кэрли сбросила халат и пошла дальше. На лбу ее выступил пот, дыхание стало прерывистым, легкие болели при каждом вздохе, ссадины на ногах горели, а конец пути словно отодвигался все дальше и дальше. Однако Кэрли заставляла себя идти.

Мужчины молча ехали за девушкой, с жалостью глядя на нее. Для Кэрли все потеряло смысл. Все, кроме одного — доберется ли она до вершины.

— Уже близко. — Голос испанца прозвучал почти так же мягко, как в тот день, когда он протянул ей розу. — Еще несколько шагов.

Кэрли вдруг осознала, что идет рядом с ним, даже не заметив, что вырвалась вперед. Прильнув к его седлу, чтобы устоять на ногах, она увидела, что ремень соскользнул с ее запястий, а веревка, стягивавшая руки, исчезла. Конь продвигался вперед, рядом с ним поднималась в гору и Кэрли. Наконец они оказались на широком плато, расположенном над вершинами. Льяно-Мирада, плоская равнина, откуда открывался захватывающий вид.

Сделав еще пару неуверенных шагов, Кэрли споткнулась, и в глазах ее все поплыло. Рамон резко остановил коня. Девушка ощутила руки на своей талии, потом земля ускользнула из-под ног, и Кэрли погрузилась в темноту.

Рамой мгновенно спешился. Однако девушку поднял на руки Педро Санчес.

— Оставь ее в покое, Рамон, — сказал старик таким тоном, какого испанец не слышал с детства. Рамона охватили раскаяние, смущение и жалость. Жестокость никогда не доставляла ему удовольствия, он прибегал к ней лишь в силу необходимости. Рамон увидел густые золотисто-каштановые волосы, упавшие на руку Санчеса, и высокую полную грудь, вздымавшуюся от дыхания. У испанца сжалось сердце. Он отошел и пропустил старого ковбоя. Санчес нес девушку, как ребенка.

Но она отнюдь не ребенок, напомнил себе Рамон. Она — племянница Флетчера Остина, богатая и испорченная девушка, стремящаяся к власти и деньгам, как и ее дядя. Из-за нее погиб его брат.

Дон смотрел на них, и тяжесть сдавила его грудь. Девушка оказалась мужественной и гордой и заслужила его уважение больше, чем любая другая женщина.

Но это не меняло других черт ее характера и его чувств к ней. И все же…

Санчес внес Кэрли в маленький саманный дом, построенный им вместе с Андреасом. Флоренсия, кухарка, закрыла за ними дверь. Ковбоев встретили в лагере возлюбленные, родные и друзья. Двум раненым, Игнасио и Сантьяго, помогли спешиться, провели их в другой маленький дом и отдали на попечение женщин.

Руис Доминго вел лошадь с телом Андреаса. О его смерти уже известили падре Ксавьера, которого ждали к утру. Миранда Агилар, поговорив в тени крыльца с Руисом, направилась к Рамону. В жилах этой высокой стройной девушки со смуглым чувственным лицом и длинными блестящими черными волосами текла кровь индейцев мивок и кастильских испанцев.

— Рамон! — Миранда протянула руки к испанцу, и ее красивые черные глаза наполнились слезами. Ее муж погиб при ограблении путешественников через десять месяцев после столкновения Хоакина с законом. — Dios mio, мне так жаль!

Обняв Рамона за шею, она прижалась к его груди.

Он знал, что Миранда пойдет с ним, положит в свою постель, постарается облегчить боль. Но он также знал, что не позволит ей сделать это.

— Мы все скорбим, querida[26]. — Рамон высвободился из ее объятий. — Пожалуйста… иди к остальным.

— Но я хочу быть с тобой. Не гони меня, Рамон.

Он отодвинулся от нее:

— Я же сказал — иди!

Она замерла. Ее голова была высоко поднята, черные волосы доходили почти до талии. Потом, словно очнувшись, Миранда повернулась и ушла. Рамон был уверен, что она не посмеет ослушаться его. В отличие от американки, gringa. И все же, направляясь в лес, подальше от людей, туда, где можно помолиться, он думал о Кэрли.