"Спроси свое сердце [Дуэль сердец]" - читать интересную книгу автора (Мартин Кэт)

ГЛАВА 7

Всю следующую неделю Молли упорно работала. Каждое утро она поднималась ни свет ни заря и ехала в лагерь лесорубов или же вместе с Хоакином и другими ковбоями отправлялась на пастбища.

Лесорубам она уделяла немного времени, опасаясь, что длительное присутствие хозяйки ранчо может не понравиться Джамбо Рейли.

Иметь дело с ковбоями было проще. Они работали на Хоакина, она же просто была женщиной, которой Хоакин позволял помогать им. Молли не возражала против подобного положения вещей. Все, что ей было нужно, так это только сделать ранчо прибыльным… и еще — забыть Сэма Бреннигана.

Сегодня Молли решила работать в конюшне. Хоакин с ковбоями умчался на пастбища, Ангелина же, как обычно по четвергам, уехала в Траке навестить свою сестру. И Джейсон Фоли, слава Богу, тоже направился в город.

Этот человек с каждым днем все больше действовал ей на нервы. Единственным, кто приводил ее в еще большую ярость, был Сэм.

Представив, что складываемая куча соломы — это Сэм Бренниган, Молли втыкала вилы с несколько большим рвением, чем следовало.

Но, подняв глаза, она вдруг увидела Сэма собственной персоной. Верхом на жеребце он скакал к конюшне. Молли не могла разглядеть его загорелого лица, скрытого под широкополой шляпой, однако, плечистую и мускулистую фигуру узнала безошибочно.

Наблюдая, как Сэм спешивается, Молли прислонила вилы к стене конюшни и вытерла со лба пот тыльной стороной ладони. Она пожалела, что не сделала с утра себе прическу, а просто связала волосы на затылке лентой.

Глянув на свои выгорелые штаны и поношенную рубашку, предназначенную для работы, Молли про себя усмехнулась: приведи она в порядок волосы, это едва ли значительно улучшило ее внешность.

— Добрый день, мисс Джеймс.

Сэм окинул бриджи Молли обычным неодобрительным взглядом.

— Вижу, как всегда, усердно трудитесь.

— Чем могу быть полезна, мистер Бренниган? — она старалась говорить спокойно, по-деловому, но когда он подошел к ней ближе, Молли почувствовала, как сердце у нее начало бешено колотиться, а в голосе появилась дрожь.

Сэм остановился рядом с ней, подойдя совсем близко, и она в очередной раз поразилась, какой же он крупный мужчина и какой привлекательный!

— Для начала вы могли бы называть меня Сэмом. Ведь мы соседи и, надеюсь, со временем станем друзьями.

— Сомнительно, мистер Бренниган, что так оно и случится, — ответила она, намеренно вновь назвав его «мистером Бренниганом», а не по имени, как он просил. — Вряд ли вы будете настроены очень дружелюбно, когда вам придется таскать свой лес лишние десять миль.

Сэм застыл.

— Быть может, вам не следует переутомляться, так много работая, мисс Джеймс? — спросил он. — Мне кажется, вы становитесь ужасно раздражительной. Это ведь ваш гребень, не так ли?

Молли взяла из его протянутой широкой ладони изящный украшенный жемчугом гребень.

— Ну да, мой! Где вы его нашли?

— Возле «Кордуэлл-Хауз». Я обратил внимание на вечеринке на этот гребень, когда он был еще в ваших волосах.

Молли стало немного стыдно. Очень любезно с его стороны проделать неближний путь, чтобы вернуть ей гребень, а она его встретила с неприязнью!

— Благодарю вас. Это гребень моей матери. Мне было очень жаль его потерять.

Она вертела в руке изысканную вещицу, восхищаясь, как ярко солнечный свет играет на сверкающих жемчужинах.

— Гребень мне очень дорог. Отцу не нравилось, что я его носила. Думаю, воспоминания о матери были для него слишком болезненны.

— Не сомневаюсь, — ответил Сэм с оттенком цинизма, который не ускользнул от Молли.

— Со слов моего отца мне известно, что вы тоже интересовались ею.

Молли не могла поверить: она вслух произнесла это? Учтивые манеры Сэма исчезли так быстро, что Молли похолодела при виде ярости, блеснувшей в его глазах.

— Ваша мать была очаровательной женщиной. В свои семнадцать лет я смотрел на нее, как большинство мужчин в юности смотрят на женщин, немногим их старше. Я восхищался ее красотой, не более того. Если же ваш отец утверждал что-то другое, значит, он лгал, если просто не нес вздор, меля чепуху, вдруг пришедшую в голову, причем, очевидно, голову человека, назвать умным которого мне, например, было бы довольно трудно. А был ли ваш отец лжецом или глупцом, решайте сами.

Молли уже исходила бессильной яростью, когда Сэм закончил свой ответ.

— Мой отец говорил, что вы распутник, мистер Бренниган, и, признаться, я склонна думать так же.

Сэм возвышался над ней, карие глаза потемнели до черноты, челюсть застыла, а мышцы на шее напряглись от усилия сдержать гнев и грубый окрик.

— Как я уже говорил прежде, мисс Джеймс, вам еще предстоит только многое узнать о мужчинах, — сказал он как можно спокойнее, хотя в душе его кипели совсем другие чувства, весьма несхожие со спокойной уверенностью.

— Думаю, сейчас вам лучше уйти, мистер Бренниган, и в дальнейшем, если вам понадобится поговорить со мной, можете связаться с моим адвокатом Генри Томпсоном. До свидания, мистер Бренниган, — в свою очередь как можно спокойнее сказала Молли, хотя в душе ее кипели чувства не менее сильные, чем в душе Сэма.

— Вы решили во что бы то ни стало добиться неприятностей, не так ли? Твердо вознамерились вытащить наружу всю грязь прошлого?

Он схватил ее за руку и грубо толкнул к стене.

— Будь вы мужчиной, я давно бы вправил вам мозги, очевидно поехавшие у вас набекрень!

Сэм хотел сказать ей что-либо еще обидное, но не знал что добавить.

Молли была разъярена не меньше Сэма. Она не желала уступать Бреннигану, ни сейчас, ни когда-либо впредь.

— Ну, что ж, давайте, мистер Бренниган! Должно быть, вы такой же, как ваш отец! И если уж не убить женщину, то, по крайней мере, избить ее не составит для вас труда!

Терпение Сэма лопнуло.

— Ты… мегера… холодная… — крайне грубое слово Сэм все же опустил, — у тебя также нет сердца, как и у твоего отца! В конце концов, судя по этим бриджам, ты и на самом деле мужчина! Во всяком случае ты стараешься вести себя как мужчина, так почему же мне не разобраться с тобой по-мужски?

Его губы искривились в презрительной усмешке. Он окинул Молли взглядом, заметив, как бурно вздымается от гнева ее пышная грудь. Нет, уж мужчиной назвать эту девушку никак было нельзя.

— С другой стороны, — продолжил Сэм, — в этом соблазнительном теле, возможно, еще остались некоторые признаки женщины.

Как ему наказать ее? Как? Он не мог поднять руку. Она все же была женщиной, леди, черт побери! Леди в бриджах!

Он обнял Молли за талию и притянул к себе. Грубо охватив ее губы своим ртом, он расплющил их, наказывая девушку поцелуем. Сэм старался причинить ей такую же боль, какую она только что — словами — причинила ему.

Молли вырывалась, чувствуя напряжение тугих мускулов, жар его губ и влажность языка, который вдруг силой раздвинул ее губы и протиснулся между зубами.

Она хотела за этот поцелуй возненавидеть Сэма, хотела вырваться, ударить, но вместо этого вдруг почувствовала горькое раскаяние в резкости своих слов.

Тепло разлилось по телу Молли, губы раскрылись сами собой, против желания, и язык Сэма продвинулся еще глубже и стал дразнить и ласкать вместо того, чтобы причинять боль.

Держа ее за запястье, он поднял ей руки над головой и продолжил поцелуй. Его губы, уже больше не грубые, стали теплыми, мягкими и показались ей безумно приятными. От него пахло древесиной и хвоей, а коротко подстриженная борода терлась о ее щеку немного щекотно.

Сэм не прекращал поцелуя, исследуя языком рот Молли, пробуя вкус, возбуждая желание прижаться к нему сильнее.

Когда он наконец отпустил ее запястье, Молли сама обвила руками его шею и прильнула к нему, зная, что если сейчас отстранится, то упадет от охватившей колени слабости.

Она услышала стон Сэма, когда он ртом коснулся ее мочки уха. Его губы неожиданно проложили дорожку из поцелуев вдоль ее шеи, спускаясь к груди.

Когда он снова приник к ней, Молли отдалилась от реальности, воспарив над землей. Его руки запутались в густой массе рыжих волос, уже не связанных лентой.

Сэм прижимался к ней так сильно, что она испугалась оказаться раздавленной, но отстраниться по-прежнему не могла.

Молли почувствовала, что теперь его руки блуждают по ее спине, спускаются к талии и скользят ниже, чтобы обхватить ягодицы и прижаться к ней еще сильнее.

Нежные поцелуи, испытанные прежде, не подготовили ее к бурному натиску Сэма. Она утопала в огне, чувствуя желание, трепет и неуверенность в себе. Ее мучили сомнения, то ли она делает, так ли. Молли ненавидела… и любила…

Сэм боролся с неукротимым пламенем, пожирающим его тело. Он так давно мечтал прикоснуться к этой девушке — с того самого момент, как увидел ее купающейся в ручье.

Он знал, что близость с ней окажется безумно прекрасной, но не мог предположить, насколько безумной.

При всем его богатом опыте в отношениях с женщинами, он не испытывал ничего подобного ни разу за всю жизнь. Ему хотелось взять Молли прямо здесь, возле конюшни, исступленно, страстно. И он знал, ей хотелось того же.

Ее дыхание выдавало жгучее желание, не сладостное и теплое, но горячее и необузданное. Боже, как он хотел овладеть Молли!

Целуя ее, Сэм расстегнул ей рубашку. Он скользнул рукою под ткань, чтобы погладить нежную кожу, его пальцы коснулись затвердевшего соска. Он ощущал ее дрожь, слышал легкие стоны… и вдруг Молли застыла и попыталась высвободиться.

— Перестань! Сэм, пожалуйста, перестань!

Она отстранилась, ясно-голубые глаза были огромными. Молли отступила от него, качая головой, словно не понимая ничего из того, что только что произошло между ними.

— Молли, прости, мне жаль, — сказал он ей, глядя на нее с чувством раскаяния. — Я не хотел…

— Не говори ничего!

Она по-прежнему отступала — шаг за шагом.

— Не говори ничего больше… не говори…

— Молли, послушай меня!

— Нет! Я не хочу ничего слышать! Уходи и оставь меня в покое! Возвращайся к своей вдове! Иди куда угодно! На все четыре стороны! Убирайся!

Сэм растерянно смотрел на нее, старательно сдерживая толчки, все еще сотрясающие его тело.

Словно прочитав мысли Сэма, Молли опустила взгляд, и лицо ее стало пунцовым. Она заметила, как странно набухли спереди бриджи Сэма.

— О, Боже, — прошептала она, отворачиваясь. Ему хотелось подойти к ней, сказать что-нибудь ласковое, успокаивающее, но он боялся сделать только хуже. При такой потрясающей страстности Молли оказалась невинной, неопытной девушкой. Невероятно.

— Прости, — только и сказал Сэм.

Надвинув шляпу на брови, он направился к Джилгамешу, стоявшему невдалеке. Сэм решил дать девушке немного времени, чтобы разобраться в своих чувствах, а затем вернуться. Столь многое нужно было уладить!

Но Сэм намеревался довести это дело до его логического завершения. От твердо решил положить конец вражде между двумя семействами… и завладеть телом и сердцем Молли Джеймс.

Сердце Молли постепенно успокоилось, после того как Сэм скрылся из вида. Боже милостивый! Что это было? Что на нее нашло? Она никогда не позволяла ни одному мужчине целовать ее так, как целовал Сэм. И никогда не хотела, чтобы ее так целовали!

Но при малейшем воспоминании о том, как он прикасался к ней, об этих интимных ласках и его больших загорелых руках, она чувствовала жар в крови. Ричард Энтони никогда не вызывал у нее подобных ощущений. И если уж на то пошло, НИКТО никогда не вызывал у нее подобных ощущений.

Молли была рада, что спросила Сэма о своей матери. Она чувствовала, он сказал ей правду. По какой-то непонятной самой Молли причине искренность признания Сэма успокаивала ее.

Но тут в памяти всплыли кремовая кожа, сверкающие белокурые волосы и утонченные черты вдовы Роуз. Молли застонала. Почему, черт побери, она не сопротивлялась Сэму? Как могла позволить себе вести себя так глупо? Возможно, он будет смеяться над ней всю обратную дорогу к своему ранчо.

Молли громко вздохнула и взяла в руки вилы. На этот раз, набрасываясь на огромную кучу соломы и втыкая в нее свои вилы, она представляла, что это не солома, а изящная задница вдовы.

Молли проработала всего несколько минут, как звук тяжелых шагов, эхом раскатившийся по конюшне, прервал ее.

Вновь отложив в сторону вилы, она вошла в полумрак постройки, чтобы выяснить, в чем дело. Молли полагала, что это кто-то из ковбоев увиливает от работы.

Когда ее глаза привыкли к тусклому свету, она увидела темную фигуру Джейсона. Ее сердце тревожно забилось.

— Дядя… как давно вы вернулись из города? — Молли молила Бога, чтобы вернулся он не раньше отъезда Сэма, но, остановив взгляд на лице дяди, она поняла, каков будет его ответ.

— Я вернулся вовремя, чтобы увидеть, как похоть одерживает верх над благоразумием. Я вернулся вовремя, чтобы увидеть, как ты развлекаешься с этим… этим… ублюдком! Я вернулся вовремя, чтобы положить конец соблазну раз и навсегда.

Говоря это, Джейсон обхватил Молли, становясь между нею и дверью.

Молли почувствовала, как у нее от страха засосало под ложечкой.

— Это было совсем не то, что вы подумали, дядя. Джейсон молча впивался взглядом в племянницу и молчал.

— Просто мистер Бренниган ненадолго потерял над собою власть, вот и все, — оправдывалась Молли.

Глаза Джейсона темнели все более и более.

— Он сожалел после. Прежде чем уехать, он извинился за свое поведение. Вы… должны были слышать.

— Не поведением мистера Бреннигана я озабочен, Молли, а твоим!

Хотя говорил Джейсон спокойно, гнев чувствовался по линии его плеч и напряжении мимических мускулов лица.

Луч солнечного света, пробившись сквозь щель в стене, упал на опекуна, и Молли уловила яростный блеск в его глазах.

Она должна что-то предпринять! Нужно как-то остановить этого человека, пока он не натворил беды! Молли не знала, что собирается делать ее дядя.

Он надвигался все ближе, загоняя ее в угол. Что, черт возьми, он намерен с ней сделать?

— Я… я… прошу прощения, дядя, я… я очень сожалею о том, что случилось, так же, как и мистер Бренниган, поверьте…

Молли не могла скрыть своего страха.

— Уверяю вас, это никогда больше не повторится! Джейсон продолжал надвигаться. Молли не знала, что еще сказать.

Подходя все ближе, дядя наконец заставил ее прижаться спиной к стене. Путь к бегству он ей отрезал.

— Ради Бога, что вы собираетесь делать? — в отчаянии спросила Молли, замечая неугасающий странный свет, блестящий в темных глазах.

Джейсон натянуто улыбнулся, и свет в глазах разгорелся еще ярче. Казалось, огненные столбы пламени рвутся из его зрачков.

— Я намерен избавить тебя от демона вожделения, Молли. Я намерен указать тебе путь к спасению. Наказание — это прощение Господа.

Молли огляделась, догадываясь, что столкновения не избежать. И тут она увидела… хлыст. Приблизившись, Джейсон вытащил его из-за спины. Он держал в руках хлыст, словно некий священный предмет.

— Я старался быть с тобой терпеливым, Молли, старался заставить тебя отказаться от своеволия, но ты не вняла моим предупреждениям и вот до чего дошла! До безоглядного разврата! Пришло время наказания, Молли. Еще не поздно вернуть тебя из мрака, в котором блуждает твоя душа, к свету. Еще не поздно обратить тебя на путь, ведущий к возрождению погрязшей в грехах души. Моей рукой управляет Господь. Я лишь выполняю волю Всевышнего. Тебя не ждет геенна огненная, ты будешь спасена и прощена. Я помогу тебе страданием искупить твою вину перед Господом. А сейчас, Молли, повернись и покорись воле Его.

Молли стояла, не в силах поверить в происходящее. Длинный тонкий хлыст угрожающе маячил перед ней, танцуя, словно кобра перед несущим смерть прыжком.

Все это наяву! Не может это быть реальностью! Кошмар! Ужасный сон! Пора проснуться!

Молли медленно покачала головой, отказываясь повиноваться. В глазах Джейсона сверкала холодная решимость. Заметив, что хлыст для удара заносится им с необычайной твердостью движений побелевшей от напряжения руки, Молли очнулась от оцепенения.

Она попыталась проскочить мимо него, но дядя, больно впившись пальцами, схватил ее за локоть. Он отбросил хлыст и ударил ее по лицу, швырнув на пол конюшни, крытый соломой. Она ощутила вкус крови и почувствовала мускусный запах лошадей.

Обезумев, Молли поднялась и снова попыталась проскочить мимо дяди, но второй удар вновь опрокинул ее на землю, и она ударилась головой об одну из деревянных перекладин.

Пришло головокружение, в висках застучало… и тут она услышала щелчок хлыста.

— Смирись с наказанием, Молли. Оно послужит тебе уроком. Ты не станешь распутницей, и Бог простит тебя.

Хлыст разрезал воздух. Молли перекатилась на живот, обхватив голову руками, чтобы защитить лицо от рассекающих ударов. Хлыст жег ей спину, разрезал платье, ложился на ягодицы, прорывал бриджи. Она стиснула зубы, чтобы не закричать от боли.

Орудуя хлыстом, Джейсон старался разодрать девушке одежду в клочья, чтобы увидеть ее тело обнаженным. Ткань рвалась, и сквозь дыры светилась нежная плоть, которую он пытался покрыть сетью кровавых следов, оставляемых ударами хлыста.

Но как ни старался безумец, одежда, прикрывая Молли, не позволяла ему видеть наготу племянницы. Однако, Джейсон видел… Его захлестнули образы, которые мог воссоздать лишь воспаленный порочный мозг, не имевшей возможности воплотить наяву свои грязные сумасшедшие желания.

…Он заставлял ее повиноваться своей воли, превращая дерзость в послушание. Она выполняла все его приказания, страх и боль стояли в глазах. «Прикоснись… поцелуй… прижмись… погладь… поводи пальцем… языком… сожми… сними… расстегни… разведи в стороны… перевернись… выгнись… кричи, кричи от наслаждения ли, боли — кричи…»

И Молли кричала — в воображении Джейсона. В жизни — она молчала. Дважды она пыталась ухватиться за хлыст, надеясь выдернуть его из рук Джейсона, но получала лишь более жгучие удары за свои попытки противиться избиению.

Молли боялась подняться на ноги, боялась, что головокружение овладеет ею, сделав совершенно беззащитной.

Снова и снова тонкая полоска кожи свистела в воздухе и с безошибочной точностью опускалась на ее тело. Потертая ткань ситцевой рубашки не могла защитить, хлыст разрезал ткань, разрезал кожу.

— Покайся и Господь простит тебя! Покайся и будет спасена твоя заблудшая душа.

Хлыст свистел и хлестал. Молли терпела адскую боль, не представляя, как избавиться от наваждения невыносимого кошмара. Джейсон прокручивал в голове все мыслимые и немыслимые позы, в которые лишь в фантазиях мог заставить встать Молли.

«…смотри на меня… смотри вот сюда… ты видишь?., тебе не страшно?., сейчас моя плоть, как карающий меч, войдет в тебя и пронзит наслаждением и болью… ну… смотри же… дрожишь?., ты боишься?., вхождение будет огненным, страстным, сильным, мгновенным… но затем я повторю его снова и буду повторять до тех пор, пока не истреблю в тебе красоту, память, волю и страсть… я разъединю на мельчайшие кусочки совершенство и гармонию твоего вожделенного мною тела… я иссушу… я выжгу… раскровавлю, раздеру, как зверь, эти пышные груди… выпуклые соски… нежный живот… раздвинутые бедра… округлые колени… копну рыжих волос… ты будешь — ничто, я буду — все… твое сознание рассеется, и в распавшихся осколках стану властвовать я — плотью, наслаждением, болью, кровью… кричи же — от страха, боли и МОЕГО наслаждения — кричи…»

Молли вдруг осознала, что крики, вырывающиеся у нее из горла, эхом разносятся по конюшне, но они, казалось, не сдерживали, а, наоборот, только подстегивали безумца.

Она должна подняться, чтобы оказать сопротивление. Она должна… Но Молли не могла шелохнуться. Голова кружилась от боли и страха.

— Моей рукой движет Господь, Молли. Я должен спасти твою душу.

Но Джейсон спасал не ее душу — свою, спасал от вожделения, от порочной страсти, внушаемой молодым телом красивой и страстной девушки. Он хотел выбить, вырвать с корнем, выжечь — СВОЕ влечение, а, избивая, наказывал Молли, хотя она ни в чем перед ним не провинилась, разве только тем, что была для него крайне привлекательна.

Невозможность сблизиться с желанной девушкой приводила Джейсона в ярость. Никогда его мечты не станут реальностью, навсегда оставшись плодом воображения. Никогда этот чувственный свежий рот не прильнет к его плоти. Никогда не сжать ему в ладонях эти пышные груди, никогда не пронзить жезлом страсти вожделенное лоно.

Один за другим удары врезались в тело Молли. Ее затопила волна боли. Щелканье хлыста звенело в ушах, за ним следовали ее собственные стоны. Снова и снова дядя заносил для удара руку, размахиваясь, что боль обжигала ей тело, превращая кожу в кровавое месиво.

Хлыст ложился на спину, на ягодицы, обвивал бока. Неужели же он никогда не остановится? Стиснув зубы, она ждала, когда прекратится эта пытка, и вдруг осознала, что все уже закончилось.

Повернув голову в сторону дяди, она никого не увидела, и тогда сознание покинуло ее.

Когда Молли очнулась, боль захлестнула ее настолько, что ей захотелось вновь потерять сознание, но свет настойчиво проникал сквозь едва приоткрытые веки в глаза.

Дрожа с головы до ног и опасаясь, что дядя вернется, Молли, спотыкаясь, пошла по конюшне. Ноги едва держали ее.

Если ей удастся добраться до Эль Труэно, то она сможет убежать. Убежать! Слово показалось ей спасительным, как свет маяка морякам тонущего в шторм корабля.

Молли тяжело сглотнула, заложила два пальца между пересохших губ, но не смогла выдавить ни звука. «ЭЛЬ ТРУЭНО. ПОЖАЛУЙСТА, ЭЛЬ ТРУЭНО, ГДЕ ЖЕ ТЫ? ТЫ НУЖЕН МНЕ, МАЛЬЧИК. ПОЖАЛУЙСТА, ИДИ КО МНЕ.»

Она ухватилась за ограду и почувствовала новый приступ головокружения. Преодолев тошноту, Молли открыла ворота и попыталась свистнуть еще раз, но опять не смогла выдавить ни звука.

И тут она увидела рядом с собой Эль Труэно. Конь фыркал и тяжело дышал, словно ему передался ее дикий страх.

Молли была слишком слаба, чтобы оседлать Эль Труэно и слишком напугана. Собрав всю оставшуюся силу воли, Молли влезла на тяжелые ворота и взобралась на спину вороного мерина, обхватив руками его за шею и сцепив пальцы.

Эль Труэно вышел из загона, ступая осторожно, словно понимал: что-то не так. Молли руками и коленями подсказывала ему путь.

Она направила лошадь через луг к перевалу. Молли знала, куда она едет — только одного человека на свете могла она попросить о помощи. Сэм. Сэм будет знать, что делать. Сэм поможет ей. Сэм. Сэм. Сэм.

Она повторяла всего лишь одно слово, как будто читала молитву, она произносила его имя, словно заклинание.

Молли верила, Сэм не останется безразличен к ее беде. Она не задумывалась о своих чувствах: у нее просто не было для этого сил.

Молли слышала голос, произносящий имя Сэма, и голос вытеснял все остальные мысли из ее сознания. Она крепче стиснула ноги, обхватывая гладкие бока Эль Труэно, когда он преодолевал подъем.

Молли решила сократить путь, хотя короткая дорога грозила стать для нее настоящей пыткой, зато она займет меньше времени.

Молли чувствовала, как запекается на спине кровь. Она ощущала тупую пульсирующую боль, ее губы распухли.

Как могло подобное случиться? Как могла тетя Вера выйти замуж за этого… человека?.. Нет, чудовище! Но, возможно, Вера не имела ни малейшего представления об истинном лице Джейсона Фоли.

Молли подумала о Сэме. Он был заботлив, даже когда злился. Сэм бы ни за что и ни при каких обстоятельствах не причинил ей боли.

Сэм. Сэм. Сэм. Он ей поможет. Она крепче сцепила пальцы, опасаясь от головокружения свалиться с лошади.

Молли закрыла глаза, и приступ тошноты охватил ее образ. Образ огромного золотого льва, рычащего и клацающего зубами, возник в ее воспаленном мозгу, но она не испугалась. Лев превратился в Сэма, он обнимал и ласкал ее, успокаивая.

Эль Труэно оступился и упал на колени, чуть не потеряв равновесие и не завалившись на бок. Молли знала, что не сможет взобраться на него снова.

Неожиданно тропа показалась ей незнакомой. Неужели она заблудилась? Неужели она, когда закрывала глаза, пропустила знакомый межевой знак и поворот? Долго она так не протянет. Джейсон ударил ее по лицу сильнее, чем она думала, боль в голове беспокоила больше, чем спина.

Беспамятство манило Молли, обещая облегчение — исчезли бы боль и страх неизвестности. Ей следовало бы предпочесть обычную дорогу, подумала она. Тогда кто-нибудь нашел бы ее.

Хоакин станет искать, как только обнаружит ее отсутствие в доме. Однако, по этой тропе никто не ездит. Мало кто вообще знает о ней. Крутые каньоны и скалистые утесы будут скрывать ее тело множество дней, возможно даже недель, пока кто-либо наткнется на ее труп по случайности.

Молли проглотила вставший в горле комок и заставила Эль Труэно идти быстрее. Как-нибудь уж она выберется и тогда непременно поквитается с Джейсоном Фоли.

Ослепительной вспышкой мысль о том, что, умри она, Фоли станет хозяином ранчо, пронеслась в ее голове, и Молли, стиснув зубы, теснее прильнула к телу животного.

Фоли никогда не одержит над ней верх. Никто никогда не одержит над ней верх. Уронив голову на гриву Эль Труэно, Молли направляла его по узкой каменистой тропе и молила Бога — но не того, которому служил Фоли — чтобы ей удалось добраться до «Кедровой Бухты».

…Сэм… Сэм…

— Ну, парень, хорошо, что ты снова дома, — Сэм похлопал младшего брата по спине, когда тот вошел в просторную гостиную дома ранчо «Кедровая Бухта».

— Как это здорово, Сэм, вернуться домой! Хочешь верь, хочешь нет, я скучал по дому.

Эммит подошел к Питеру и заключил молодого человека в свои медвежьи объятия.

— Ты выглядишь настоящим франтом!

Питер улыбнулся. Последние несколько лет, которые он провел в Юридической Школе, стали для него неподдельным удовольствием, но всегда так приятно вернуться домой!

— Я и не знал, что ты сегодня приедешь, — сказал Сэм.

— Одна встреча, назначенная мне в Вирджиния-Сити была отложена, и я поспешил приехать в «Кедровую Бухту», решив убедиться, что вы должным образом заботитесь о моих интересах. В конце концов, я ведь новый финансовый советник семьи, не так ли?

— Конечно же, — уверил его Эммит, — я не сомневаюсь, ты прекрасно справишься со своими новыми обязанностями.

Питер улыбнулся. Он знал, что и в дальнейшем ответственные решения будет принимать Сэм, как это делал все последние десять лет. И Питер не собирался ничего менять в сложившемся положении вещей, потому как Сэм великолепно знал до тонкостей, как следует управлять ранчо и лесозаготовкой, чтобы дела шли наилучшим образом.

Его старший брат превратил «Кедровую Бухту» в настоящую империю! Питер же, став адвокатом, должен был позаботиться о защите семейных интересов и о том, чтобы не было никаких лазеек и уверток во множестве контрактов и других документов, которые Сэм подписывал каждый год.

Профессиональная подготовка Питера была необходима его семье, он сам в этом не сомневался и догадывался, что Сэм гордится своим младшим братом.

Послать Питера в Гарвард было идеей Сэма, но эта идея полностью совпадала с интересами самого Питера. Ему нравилось жить в городе, в отличие от Сэма и Эммита, любивших сельскую жизнь. Сэм был, однако, намного лучше образован, чем Эммит.

Питер думал открыть адвокатскую практику в Сакраменто — поближе к братьям и ранчо, но все же в городе, соответствовавшем его вкусам.

Сакраменто — столица Калифорнии. Сэм надеялся, что Питер займется политикой, эта мысль ему здорово нравилась.

— Ты проследишь, чтобы эти мошенники с Востока не надували нас, деревенских бедняжек Запада, — часто говаривал Сэм, что он не преминул произнести в очередной раз и сейчас.

Эммит подмигнул Питеру, а Питер в свою очередь Сэму.

Глава семейства Бренниганов сидел, откинувшись на спинку широкой кушетки, обитой кожей.

— Я бы не отказался, если б вы помогли мне внести багаж, — сказал Питер, направляясь к двери.

Сэм и Эммит охотно к нему присоединились.

Питер задумчиво наблюдал за старшим братом, когда тот, нырнув в глубь двуколки, без особых усилий вытащил два огромнейших чемодана.

Сэм заменил ему отца. Питеру было девять лет, когда Шеймус скончался в тюрьме. Два года спустя старший брат вернулся с войны, найдя ранчо в ужасном запустении, а отца в могиле. Он немедленно взял бразды правления в свои руки, спас ранчо от разорения и завоевал любовь и уважение младших братьев.

— Ли Чин готовит что-то грандиозное, — сказал Сэм, втаскивая в дверь багаж. — Говорит, что нужно тебя немного откормить.

— Ты сам что-то не выглядишь откормленным, — Питер шутливо ткнул Сэма в ребра. — Я думал, к этому времени вдова уже оженила тебя, и ты стал толстым и счастливым.

Улыбка Сэма погасла, как не бывала.

— Ничего похожего, парень! Ты же знаешь, я убежденный холостяк. Оставляю Эммиту все радости супружеской жизни.

Эммит усмехнулся, опуская чемоданы на пол.

— Ты бы так не говорил, Сэм, если бы у тебя была такая жена, как Пейшенс. Подобная женщина согревает мужчину даже зимой и все время улыбается — в любой сезон года!

Сэм от души рассмеялся.

— К несчастью, Эммит, кажется, не осталось на земле больше таких женщин, как твоя Пейшенс.

— Ты совершенно прав, Сэм, — согласился Питер, он тоже был убежденным холостяком.

— Вы с ребятишками придете к обеду? — спросил Эммита Сэм. — Если нет, нам с Питером одним придется целую неделю пытаться расправиться с ростбифом. Ли Чин наготовил такое количество, будто вместе с собой в «Кедровую Бухту» Питер прихватил весь Гарвард.

— Конечно, придем, — отозвался Эммит. — Ты же знаешь, как Эммит-младший любит ростбиф Ли Чина.

— Кстати, об Эммите-младшем, — сказал Питер, снова направляясь к двери. — У меня в сумке для него кое-что припасено, но эта сумка еще в двуколке.

— Идем, — сказал Эммит. — Я помогу тебе принести ее.

Братья обошли внушительную гору багажа, сваленного посередине комнаты, и вышли во двор.

Грудь Сэма распирало от гордости: какое счастье, что у него такая дружная семья! Какое счастье, что так много любви в его жизни!

Он подумал внезапно о Молли Джеймс. Все последние годы она лишена была и семьи, и любви. Сэм знал правду о Меле Джеймсе, но Молли не хотела знать правды о своем отце.

У Мела не было времени на девочку, и он отослал ее из дома, чтобы не обременять себя лишними заботами. Без его любви и поддержки она ожесточилась. У нее был суровый характер.

Но поцелуй сказал Сэму то, что он подозревал с самого начала: всю свою нерастраченную любовь девушка хранила в себе, словно в закупоренной бутылке.

Сэм понимал, просто нужно, чтобы кто-то открыл пробку. Но для этого необходим был особенный человек — кто не пожалел бы усилий, времени и терпения…

Вопрос заключался в том, хотел ли Сэм оказаться этим человеком? Раньше у него никогда не возникало желание брать на себя подобную ответственность. Но ведь раньше он не встречал Молли Джеймс.

— Сэм! Иди сюда скорее! — хриплый голос Эммита вывел его из задумчивости. — Поторопись! Беда!