"Шанна" - читать интересную книгу автора (Вудивисс Кэтлин)

Глава 4

Могильная тишина висела над мрачными коридорами тюрьмы. Но вот, прогрохотав засовами, хлопнула тяжелая дверь, раздался топот ног и послышался зловещий шелест: кого-то волочили по полу. Хикс проснулся, вскочил и сонными глазами уставился на склонившуюся над ним фигуру человека.

— Нет! Нет! — простонал он, вытянув перед собой скрюченные пальцы, словно защищаясь от какого-то призрака.

— Какого дьявола, Хикс, очнись же!

Фигура выпрямилась. Возвращаясь к реальности, Хикс различил стоявших перед ним стражников и раскрыл рот от удивления: его подчиненные с ног до головы были покрыты грязью.

Джон Крэддок мотнул головой в сторону узника:

— Этот негодяй пытался бежать! Нам пришлось гнаться за ним.

— Гнаться! — пропыхтел Хикс. Шагнув вперед, он внимательно оглядел свою команду. У Крэддока была рассечена губа, под глазом у Хэдли красовался синяк, третий держался за скулу. Взглянув на Рюарка, тюремщик удовлетворенно улыбнулся. — Так, стало быть, ты захотел лишить палача его приятной обязанности, так, что ли? Что ж, теперь твоей старой шлюхе наплевать на то, что я с тобой сделаю.

Несмотря на распухшее и окровавленное лицо, глаза Рюарка горели бесстрашием.

— Она вовсе не старая шлюха, дружище, — проговорил Хэдли, — а настоящая красавица. Я бы и сам от нее не отказался.

Хикс повернулся к Рюарку.

— Жениться-то ты женился, да не переспал с женой. Ловко было устроено! Ну-ка назови нам ее имя. А может быть, ты сам оказался не на высоте? Ну-ка говори.

— Миссис Бошан, как я полагаю, — с презрением отвечал Рюарк.

Тюремщик задержал на нем долгий взгляд, но тот и глазом не моргнул.

— Загоните его сиятельство в его апартаменты, — рявкнул Хикс. — Да не снимайте эти браслеты. Мы скоро им займемся.

Спустя два дня, рано утром, сон тюремщика нарушил громкий стук в тяжелую входную дверь.

— Нечего поднимать такой шум! — прорычал он. — Иду!

Он натянул штаны и, не дав себе труда заправить в них ночную рубаху, отодвинул засов на железной двери. К своему удивлению, он узнал в посетителе монументальную фигуру Питни. В руках у него был узел с одеждой и полная корзина еды.

— Я от госпожи Бошан, к ее мужу. Вы позволите мне войти?

Вопрос прозвучал как приказ. Хикс понял, что ему ничего не остается, как отправиться за ключами, и издал какой-то звук, напоминающий ржание.

— Нам пришлось приковать его к стене, иначе он прикончил бы нас. Он стал как сумасшедший. Не прикасается к присланной вами еде. Не ест ничего, один хлеб с водой. Смотрит с ненавистью. Была бы его воля, убил бы нас.

— Отведите меня к нему.

Тюремщик пожал плечами.

— Да, конечно, если вам угодно.

Царившую в камере тишину нарушил шум бросившихся врассыпную от света фонаря крыс. Питни старался найти хоть какие-то признаки жизни в неподвижной фигуре Рюарка, съежившейся на тюремном ложе. Он сразу заметил цепи на лодыжках и запястьях и железный ошейник на узнике, прикованном еще одной цепью к стене.

Питни нахмурился:

— Как дела, парень?

Ответа не последовало.

Гигант подошел к нему ближе:

— Ты ранен?

Рюарк пошевелился и привстал. Глаза с золотистым оттенком уставились в темноту.

— Хозяйка прислала тебе одежду, — продолжал Питни. — Она спрашивает, что мы можем для тебя сделать.

Колонист что-то проворчал. Он поднялся на ноги. Поддерживая рукой цепь, чтобы ошейник не врезался в шею, на которой до мяса была содрана кожа, он с трудом сделал несколько шагов по тесной камере. На его лице и всем теле были видны следы побоев, слишком свежие, чтобы их можно было отнести на счет случившегося в день бракосочетания. На спине, под разодранной рубахой, виднелись страшные рубцы, словно его стегали кнутом. Он, по-видимому, не понимал слов Питни и выглядел, как зверь в клетке. В какой-то момент Питни, при всей своей внушительности и силе, почувствовал необъяснимый страх перед ним. Он в растерянности покачал головой. Доведенный до такого состояния, Рюарк стал карикатурой на сильного мужчину, каким он видел его раньше.

— Вот, приятель, тебе одежда! А здесь еда. Ешь. Да умойся. Будь мужчиной, ты же не скотина.

Рюарк остановился и опустился на корточки с видом затравленного зверя.

— Я оставлю тебе все это, — проговорил Питни, раскладывая на столе принесенные пакеты, но, услышав яростное рычание и звон цепей, в ужасе отпрянул в сторону: Рюарк вскочил и одним взмахом смел все со стола.

— Вы думаете, что я приму эти подачки?

Рюарк ухватился за край стола. Цепь ошейника натянулась, не давая ему двинуться дальше.

— Подачки? — переспросил Питни. — Это условия вашей сделки. Хозяйка намерена выполнять свои обязательства.

Рюарк зарычал:

— Ее обязательства? Это просто попытка уйти от условий сделки. Обязательства ее совсем другие. — Голос его стал тихим, презрительным, и в нем зазвучали оскорбительные нотки. — Передайте вашей хозяйке, что она не успокоит свою совесть тем, что прислала с вами.

Питни, не выносивший оскорблений в адрес Шанны, повернулся, чтобы выйти из камеры.

— Да скажите ей, — вновь повысил голос Рюарк, — что, даже находясь в аду, я заставлю ее выполнить все условия.

Дверь захлопнулась. И тишину теперь нарушало лишь позвякивание цепей.

Переданные слугой слова Рюарка взбесили Шанну. В гневе она стала расхаживать взад и вперед по комнате. Питни терпеливо ждал конца этой бури.

— Ну что ж, я сделала все, что смогла. Больше мне до него нет дела. Еще несколько дней — и с этим будет покончено!

Питни неловкими пальцами мял свою треуголку.

— Этот парень, кажется, думает, что вы должны ему еще что-то.

Глаза Шанны вспыхнули.

— Наглец! Какое мне дело до того, что он думает! Скорее бы уж его повесили! Ведь он же переспал… — Она разом оборвала себя, залилась краской и отвернулась, чтобы скрыть это от Питни. — Я имею в виду… — продолжала она, — в конце концов, разве он не убил эту девушку?

Питни испустил глубокий вздох:

— Он ведет себя как сумасшедший. Не берет ничего в рот, кроме хлеба и воды.

— О, довольно! — воскликнула Шанна. — Я больше не хочу ничего слышать. И ничем не могу ему помочь. Разве не достаточно будет моей заботы о его похоронах? О, как мне хочется вернуться домой! Я ненавижу эту страну! — Она внезапно перестала мерить шагами комнату. — Еще до конца недели должна отплыть «Маргарет». Передайте капитану Дюпре, что мы хотим отправиться вместе с ним.

— Но, — возразил Питни, — ваш отец решил, что вы возвратитесь на «Хэмпстеде». Ведь «Маргарет» — совсем некомфортабельное судно…

— Я знаю. Это самый маленький из отцовских кораблей. Но «Хэмпстед» отправится лишь в декабре, а я хочу вернуться домой немедленно! — Шанна улыбнулась. — И если мистер Ролстон хочет предстать перед отцом одновременно со мной, то ему придется поторопиться. Кстати, тогда у него не останется времени на то, чтобы выяснять обстоятельства моего брака. И слава Богу!

После ухода Питни Шанна неожиданно почувствовала себя очень одинокой. Угрюмая и печальная, она уселась за секретер. Рюарк, такой, как его только что ей обрисовали — в лохмотьях, исхудавший, истерзанный, закованный в цепи и разъяренный, — являл собой резкий контраст с тем Рюарком, которого она видела на ступенях церкви. Что могло так изменить этого человека? Шанна вспомнила раздиравший душу крик из фургона и на секунду вообразила себя на месте Рюарка — избитой, униженной, запертой в тюрьму, приговоренной к смерти, отчаявшейся и преданной…

Из груди ее вырвался короткий стон. В каком-то озарении она почувствовала ту бессильную ярость, которую он должен был сейчас испытывать. Она прогнала эти ужасные мысли, боясь мучительных угрызений совести.

За окнами сияло солнце. Все дышало свежестью, необычной для Лондона в это время года. На голубом небе не было ни облачка. Но Шанна не замечала чудесного дня. Все ее внимание было сосредоточено на листе красного пергамента, на котором она старательно выводила свое новое имя:

Шанна Бошан

Шанна Траерн Бошан

Шанна Элизабет Бошан

— Миссис Бошан!

Шанна не сразу поняла, что к ней обращаются. Подняв глаза, она увидела на пороге комнаты служанку с охапкой одежды в руках.

— Эргюс?

— Я подумала, сударыня, что вы захотите, чтобы я упаковала одежду. Ее накопилось очень много. Может быть, оставить все это до вашего следующего приезда сюда?

— Нет, нет. Если это будет зависеть только от меня, я не скоро вернусь сюда. Уложи все.

Служанка, родом из Шотландии, поклонилась и с озабоченным видом спросила:

— Вам нездоровится, моя девочка? Может быть, надо немного отдохнуть?

Эргюс не переставала беспокоиться о Шанне с момента, когда та, явившись в сопровождении Питни, объявила всем домочадцам о своем замужестве и вдовстве.

— Я чувствую себя неплохо, Эргюс.

Шанна обмакнула перо в чернильницу.

— Еще до конца недели мы будем на борту «Маргарет», — добавила она. — Я понимаю, что это несколько поспешно, но мне хочется вернуться домой как можно скорее.

— Разумеется. И поступите правильно, так как вам необходимо быть с отцом, он вас утешит.

Шаги служанки стихли. Шанна снова коснулась пером пергамента. Мысли ее блуждали. Она покраснела, вспомнив янтарные глаза, взгляд которых проникал, казалось, в самую глубину ее души, и последнее объятие, на которое она сама согласилась.

Отложив перо, Шанна встала и машинально отерла руку о бархатное платье, словно расправляя какую-то складку, а может быть, стирая воспоминание о могучем теле, с такой страстью вдавившем ее в бархатное сиденье кареты. Она наклонилась над секретером и взяла лист, на котором выводила варианты своего имени, намереваясь его разорвать. Ее взгляд упал на машинально набросанный ею эскиз лица Рюарка. Прекрасные чувственные губы, однако, в их несколько жестком рисунке таилась усмешка, а глаза… Нет, ей не удалось воспроизвести его глаза. Даже большой художник вряд ли смог бы передать их выражение.

Злая сама на себя, Шанна пробормотала:

— Плут! Он ожидал от меня только возможности бежать из заключения. Хотел бежать и оставить меня одну. Да, именно этого он и хотел. И мне не о чем жалеть.

Успокаивая, таким образом, свою совесть, она решила больше о нем не думать.

Однако в памяти ее всплыли янтарные глаза, которые убеждали в обратном.

Несколько часов спустя вернулся Ролстон. Узнав об этом, Шанна досадливо поморщилась: она надеялась, что он появится не раньше казни Рюарка. Так или иначе, теперь ей придется изображать крайнюю скорбь после пережитого горя — смерти любимого мужа. Она охотно залилась бы перед ним слезами, но не чувствовала в себе таких способностей. Она вспомнила, что, когда Питни подносил к носу щепотку нюхательного табака из табакерки, на глазах у него появлялись слезы. Эта табакерка сейчас стояла на столе. Шанна открыла ее, взяла щепотку и сильно втянула воздух.

Ролстон тем временем отдавал слугам распоряжения о том, как поступить с привезенными им вещами.

— Господи! — простонала она, задохнувшись. Ей показалось, будто в горле у нее застрял кусок раскаленного железа.

Когда Джеймс Ролстон вошел в комнату, по щекам Шанны ручьем текли слезы, красные глаза свидетельствовали о долгих часах безудержных рыданий. Она громко шмыгнула носом, поднеся к нему платок. — Мадам? — проговорил, подходя к ней, Ролстон.

— О, это вы, Ролстон. Я не ожидала вас так скоро…

Он сухо ответил:

— Обстоятельства вынуждали меня поторопиться.

— Ах! Если бы вы приехали пораньше…

— Я находился на борту «Маргарет», грузил некоторые дорогие товары, снятые с судна, потерпевшего кораблекрушение. Там меня и застали удивительные новости. Вы приказали капитану Дюпре взять вас на борт. Кроме того, мне стало известно, что за время моего отсутствия вы вышли замуж и уже успели потерять своего мужа. Так ли это, или же француз что-то напутал?

Шанна вытерла слезы и подавила рыдание.

— Именно так все и есть.

— Мадам…

— Мадам Бошан. Рюарк Деверелл Бошан.

Ролстон, откашлявшись, продолжил:

— Мадам Бошан, должен ли я понимать вас так, что за какую-то неделю вы нашли себе мужа после бесплодных поисков в течение целого года?

— Что же в этом невозможного, господин Ролстон?

Шанне становилось все труднее сдерживать раздражение.

— Сударыня, я не сомневаюсь в том, что это было бы возможно с любой другой женщиной.

— Но не со мной, мистер Ролстон? Вы что, считаете, что я не способна полюбить?

— Вовсе нет, сударыня.

Ролстон вспомнил огромное количество джентльменов, которых сам с ней знакомил в надежде выдать ее за одного из них и получить при этом самому какой-то процент ее приданого за такую услугу.

— Просто мне кажется, — продолжал он, — что вы разборчивее многих.

— О, это правда, — надменно ответила Шанна. — И только благодаря этому я смогла сделать столь удачный выбор! И вот по иронии судьбы я так быстро утратила то, что так долго искала. Несчастный случай с каретой, и все было кончено. Увы… мой дорогой Рюарк!

— И вы действительно с ним спа…

Шанна с негодованием вскинула голову.

— Мистер Ролстон, вы хотите меня оскорбить? По-вашему, есть что-то необычное в том, что муж с женой спят вместе в ночь своей свадьбы?

— Простите меня, сударыня.

— Меня раздражает этот допрос. Знайте же, если уж вы проявили такое вульгарное любопытство, что я больше не девушка, и что у меня может родиться ребенок.

С этими словами Шанна отвернулась. Ее обуял страх. Ведь и вправду, она могла забеременеть. Соитие их было коротким, но такая опасность существовала. Она не хотела бы воспитывать ребенка без отца. Она прикидывала в уме, когда сможет окончательно убедиться: да или нет?

Ролстон понял ее поведение по-своему. Это могло повредить его отношениям с Траерном, от которого зависели его доходы, и сожаление, прозвучавшее в голосе Ролстона, вовсе не было притворным.

— Сударыня, я не хотел вас обидеть.

Вновь повернувшись к нему, Шанна увидела за его спиной Эргюс.

Служанка презирала Ролстона. Прожив в семье Траерн почти два десятка лет, она привыкла выражать свое мнение прямо, не утруждая себя подобострастной лестью.

Ее презрение к управляющему распространялось и на тех мужчин, которых Ролстон представлял ее молодой хозяйке. Она была верна Шанне.

— Что, Эргюс? — Шанна была рада прервать разговор.

Служанка подошла к ней.

— Я не хотела вас беспокоить. Но вы велели мне поторопиться. Что делать вот с этим?

В руках у нее были плащ и сюртук, оставленные в карете Рюарком. Ролстон с любопытством наблюдал за происходящим. Шанна воспользовалась случаем и шагнула к служанке, чтобы взять одежду. Она нежно погладила бархат плаща.

— Эти вещи принадлежали Рюарку, — печально прошептала она. — Он был красив, прекрасно сложен, очарователен. Его улыбка была неотразима. — Шанна вернула вещи Эргюс. — Положи в один из моих чемоданов, Эргюс. Я сохраню их как память.

Сама же при этом уже думала о том, как от них избавиться, потому что воспоминания, которые они у нее вызывали, были для нее особенно неприятными.

Лицо Ролстона посуровело.

— Ваш отец задаст мне много вопросов, мадам Бошан, — проговорил он. — И мне придется на них отвечать. Я должен знать место бракосочетания, посмотреть бумаги. Не являться же к Бошанам за сведениями об их родственнике?..

Шанна изобразила раздражение:

— Естественно, сударь. Я полагаю, что отец не поверит мне на слово.

Она подошла к секретеру и достала из него документы, стоившие ей поцелуя и девственности.

— Вот необходимые бумаги!

Ролстон тут же оказался рядом с ней. Взгляд его упал на лист пергамента, забытый на бюро. Он взял его в руки, чтобы рассмотреть то, что там было изображено. Шанна не могла вынести, чтобы этот человек проник в ее тайные мысли, но как раз этим-то он сейчас и занимался. Она вырвала из его рук бумагу и разорвала ее на клочки.

— Сударыня, к чему было рвать этот портрет… вашего покойного мужа, как я полагаю? Ведь он наверняка выполнен с любовью.

Она отвечала с притворной грустью:

— Ах, вы, конечно, правы, но этот образ заставляет меня слишком сильно страдать.

Следующим утром погода по-прежнему была сухой. Ролстон вышел из ландо, тщательно закутавшись в темный плащ. Рукояткой стека он принялся стучать в ворота, пока за ними не послышались шаги.

— Мне нужно поговорить с тюремщиком. Откройте, — приказал он.

В замке железной двери повернулся ключ, она открылась, и Ролстон вошел в тюремный двор. Стражник проводил его к тюремщику.

— Ах, мистер Хикс, — начал Ролстон, — случилось так, что я должен возвратиться на остров раньше, чем рассчитывал. Какой товар вы мне можете предложить?

— Но… — заикаясь, заговорил поднявшийся на ноги толстяк, нервно перебирая похожими на обрубки пальцами. — Но, мистер Ролстон… у меня нет больше ничего, кроме того, что вы уже для себя отобрали.

— Полно, милейший, у вас наверняка несколько человек сидят за долги, а может быть, и пара воров, которым хотелось бы вырваться из этой дыры. Вы знаете, мой хозяин платит хорошо.

Тюремщик в растерянности улыбнулся:

— Сударь, клянусь вам, другого ничего нет.

— Вы же понимаете, те, из последней партии, не протянут и года на плантациях. А рабочая сила требуется постоянно. На Карибах работают даже женщины и дети.

Хикс задышал чаще.

— Но, сударь… У нас только…

В этот момент открылась дверь главного здания тюрьмы. В ней появился стражник, ведущий человека, увешанного таким количеством цепей, что он мог едва передвигать ноги. Другой стражник шагал за ним. На теле узника виднелись следы недавних побоев. Подбитый глаз и кровоточащая рассеченная губа исказили черты его лица. Он спотыкался под тяжестью кандалов, терпеливо снося удары в бок за свою неловкость. Стражники повели его по двору, но их остановил Ролстон:

— Погодите. — Он жестко взглянул на Хикса. — Вы хотели спрятать от меня вот этого. — И подошел к узнику, чтобы тщательно его осмотреть. — Так. Я тороплюсь. Я беру его. Сколько вы за него хотите?

У Хикса был такой вид, точно его вот-вот хватит апоплексический удар. Он пролепетал:

— Сударь, я… я не могу… Я хочу сказать, что не могу его продать. Его ведут туда, где собраны все те, которых завтра повесят.

Играя стеком, Ролстон не отрывал взгляда от Хикса, как стервятник, готовый наброситься на добычу.

— Ну, Хикс…

Толстяк почти подпрыгнул от звука его голоса.

— Мне известно, что вы можете, а чего не можете. Что вы сказали бы о кругленькой сумме за этого молодца?

Обезумевший от ужаса тюремщик был готов упасть на колени.

— Но… я не могу. Это убийца. Он приговорен к повешению. И я могу это доказать. Назвать его имя.

— Мне нет дела до его имени. Назовите этим именем кого-нибудь другого.

Хикс бросил на него хитрый взгляд. Ролстон не терял ни минуты.

— Ну же, смелее, милейший. Никто не узнает. — Он подошел вплотную к тюремщику и проговорил ему в самое ухо: — Ну, скажем, речь может идти о сумме до… двухсот фунтов для вас и паре пенсов стражникам.

Глаза у того заблестели. Он тихо, как бы про себя, пробормотал:

— О… конечно… у меня есть труп… старик, просидевший здесь несколько лет… всеми забытый… он умер в своей камере прошлой ночью. Это может послужить делу… — И еще тише спросил Ролстона: — Две сотни фунтов? За этого парня?

— Да, дружище. Он молодой и сильный. Мы отплываем через несколько дней. Его за это время можно спрятать. У него есть родственники? Как бы там ни было, вы положите в гроб тело другого человека, и судья поставит сверху свою печать. Я приеду за ним накануне отплытия. Надеюсь, с ним будут хорошо обращаться, иначе сделка не состоится. Понятно?

Хикс энергично кивнул в знак того, что все понял. Сделка была заключена, и Ролстон вернулся к экипажу. Теперь он подсчитывал про себя, что она принесет лично ему: Траерн даст за этого пария не меньше тысячи пятисот фунтов, минус две сотни Хиксу. Ему останется тысяча триста. Всю обратную дорогу он напевал себе под нос.

Двадцать четвертого ноября Питни отправился в Тайберн. Ему очень не нравилось смотреть на то, как вешают преступников, и хотелось как-то приготовиться к этому зрелищу! Он зашел в трактир и заказал кружку пива. Народу там было много, и свободное место оказалось только рядом с каким-то пьяным рыжим шотландцем, которому приспичило рассказать историю своей жизни. Не выдержав этого, Питни поднялся, взял свою треуголку и вышел из заведения.

Ему не без труда удалось пробиться сквозь толпу, окружавшую виселицы, и добраться до места, куда подъехала повозка с приговоренными. Ни в одном из них он не узнал Рюарка Бошана. Он потянул за полу куртки одного из служителей тюрьмы.

— Где, тот колонист, Рюарк Бошан? — спросил Питни. — Разве его не должны сегодня повесить?

— Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда! Я занят!

Питни своей могучей рукой потряс стражника за плечо.

— Где Рюарк Бошан? — прорычал он. — Отвечай или я сверну тебе шею!

Тот нехотя процедил:

— Он мертв. Его повесили на заре, пока не собрался народ.

— Это точно?

— Ну да! Хикс увез его в гробу под судейской печатью, чтобы отдать родным. Отпусти меня.

Мощные руки медленно разжались, и стражник тут же исчез.

Дорога до Ньюгейта показалась Питни долгой. Хикс повторил уже услышанный рассказ о смерти Рюарка и указал ему на заколоченный гроб с надписью «Рюарк Бошан» на крышке. Джон Крэддок помог ему взвалить гроб на запряженную одной лошадью повозку, и Питни отправился со своим грузом к одному из заброшенных коровников на окраине Лондона. Там, закрыв за собой ворота, он приступил к делу: заменил убогий тюремный гроб массивным и богато убранным. Потом, когда он тщательно заколачивал крышку нового гроба гвоздями, чтобы скрыть его содержимое от любопытных глаз, на его губах блуждала какая-то странная улыбка.

Ему осталось лишь отвезти этот гроб на выбранное им уединенное кладбище, организовать церемонию, назначив ее на следующий день, и отчитаться перед хозяйкой.

У нее как раз оказался Ролстон, и Шанна проявляла нетерпение, Питни растерялся, не зная, как поговорить с хозяйкой, чтобы тот не услышал. Наконец он бессвязно пробормотал:

— Ваш муж… ваш муж… господин Бошан…

Шанна внимательно посмотрела на Питни. С интересом поднял брови Ролстон.

— Все готово, — проговорил Питни. — Завтра, после обеда, в два часа.

Шанна разрыдалась и вышла. Она скрылась в своей комнате и заперла за собой дверь. Какая-то странная боль сжала ей грудь. Теперь она настоящая вдова. Она печально взглянула в зеркало. И если кто-то надеялся, что увидит в нем лицо, торжествующее победу, то был бы очень разочарован.

«Маргарет», небольшое и довольно некомфортабельное судно, подобное скромному и непритязательному цветку, чье имя носило, было построено в Бостоне и представляло собой двухмачтовый бриг, только чуть подлиннее, пониже и попроще других сошедших с того же стапеля английских кораблей. Судя по тому, как низко он сидел, его нагрузили до отказа. Капитан, француз Жан Дюпре, коренастый низкорослый человек, с живым характером и острый на язык, пользовался уважением команды. Он служил у Траерна уже шесть лет и не имел других недостатков, кроме известной всем слабости к женскому полу. Он до последнего гвоздя знал свое судно и следил за тем, чтобы оно всегда было полностью загружено товарами. «Маргарет» не отличалась роскошью, но недавно покрашенные борта и отличное состояние парусов говорили о той заботе, с которой относились к ней.

Бледное солнце катилось к горизонту. Становилось холоднее. Последние приготовления к завтрашнему отплытию спешили завершить до того, как испарения, поднимавшиеся от поверхности Темзы, превратятся в густой туман, в котором работать будет невозможно. Подняли на борт саквояжи Шанны. Самые большие отправили в трюм, а маленькие, в которых были вещи, необходимые во время путешествия, занесли в ее каюту. В ней с трудом могли поместиться два человека — сама Шанна и Эргюс. Питни пристроил с внутренней стороны двери солидный засов, чтобы избежать непрошеных визитов. Свой гамак он подвесил в примыкавшем к каюте коридоре, что должно было сразу же обескуражить любого, кто задумал бы что-то по отношению к единственным на борту двум женщинам, которые чувствовали себя благодаря Питни в полной безопасности.

Туман затруднял работу команды, и у людей нарастало нетерпение. Шанна разделяла возбуждение команды и капитана, но объясняла это стремлением как можно скорее покинуть Лондон.

Пришедшим на похороны Рюарка с трудом удалось объяснить, почему отсутствовала семья Бошан. Шанна уверяла, что настояла на том, чтобы церемония прошла очень скромно, и пожелала проводить супруга одна.

Теперь ждали Ролстона с рабами, за которыми он отправился в город. Было известно, что маклеры имели привычку до последней минуты рыскать по улицам и постоялым дворам в поисках тех, кто предпочитал рабство тюрьме. Но часто люди эти оказывались совершенно непригодными для работы. Хорошими работниками были только те, кто всерьез старался устроить свою судьбу. Поэтому хозяин категорически запретил Ролстону привлечение людей силой. Однако посевы сахарного тростника расширялись, и на плантациях требовалось все больше работников.

Погрузка была закончена, и трюмы закрыты. Густой туман скрывал от глаз даже палубу судна. Легкое поскрипывание корпуса корабля да плеск воды у причала были единственными реальностями в этом призрачном мире. Порой в тумане раздавались мужской смех и похожий на кудахтанье женский хохот, после чего вновь воцарялась тишина.

Шанна плотно запахнула зеленое бархатное манто и надвинула на голову капюшон.

Послышался стук колес по булыжной мостовой. Около судна остановились повозка и экипаж Ролстона. Шанна скорее угадала, чем различила высокую костистую фигуру агента отца. Разнесшийся в тумане лязг цепей заставил ее содрогнуться. Она поняла, что привезли рабов, что на их руках и ногах цепи и вдобавок они связаны между собой. Слезать с телеги в кандалах непросто, тем более что длина каждого отрезка общей цепи между ними была недостаточной. Грубые окрики стражников помогали мало.

— Почему он заковал их в цепи? — спросила Шанна у Эргюс.

— Не знаю, сударыня…

— Ладно, пойдем-ка узнаем…

Шанна быстро спустилась на причал и подошла к Ролстону.

— Мистер Ролстон, — обратилась она к нему дрожащим от гнева голосом.

— Не приближайтесь, сударыня, — предостерег он.

— Что это значит? Почему вы обращаетесь с этими людьми, как со скотом? Снимите с них кандалы!

— Сударыня, это невозможно.

— Невозможно? Вы забываетесь! Как вы смеете отвечать мне подобным образом!

— Сударыня, — взмолился он, — эти люди…

— Люди, а не скоты! — отрезала она. — И пусть ваши стражники воздержатся от плохого обращения с ними. Путешествие и без того предстоит достаточно трудное.

Управляющий еще раз попытался возразить:

— Сударыня, это невозможно! Они убегут. Я заплатил за них деньги вашего отца.

— Мистер Ролстон, я уже сказала вам: освободите их от цепей. Сейчас же!

— Но, мадам Бошан…

Внезапно один из рабов, слезавших с телеги, замер. К нему с криком подбежал стражник.

— Эй ты, вшивый ублюдок! Пошевеливайся. Ты не в «Ковент-Гардене»!

Он занес свою дубинку над закованным в цепи человеком. Шанна бросилась к ним. Раб сгорбился и прикрыл голову руками — казалось, дочь Траерна его испугала больше, чем дубинка.

— Извольте бережно обращаться с тем, что принадлежит моему отцу! — воскликнула она тоном, не допускавшим возражений.

К ней подбежал Ролстон и схватил ее за руку. Он искренне пытался защитить дочь господина Траерна.

— Сударыня, остерегайтесь этих типов, — проговорил он. — Они отчаявшиеся люди, и ничто…

Шанна повернулась к нему:

— Не прикасайтесь ко мне, прошу вас.

— Мадам Бошан, ваш отец вверил вас мне…

— Мой отец давно прогнал бы вас с Лос-Камельоса, если бы знал, как вы обращаетесь с этими людьми.

— Я вижу, что мадам стала гораздо агрессивнее после своего замужества.

— Вот именно. И берегитесь!

— Вы гневаетесь, но я не понимаю почему. Я всего лишь выполняю приказы вашего отца.

— Вот и прекрасно. Очень хорошо.

— Я вас не понимаю.

— Если бы вы вели себя пристойнее…

Он придал своему лицу насмешливое выражение.

— Как ваш покойный муж, разумеется?

Шанна почувствовала желание дать ему пощечину. У нее не было слов, чтобы выразить все свое презрение к этому человеку. Между тем раб, привлекший ее внимание, затерялся среди своих товарищей по несчастью.

Донесшийся с судна голос привлек внимание Шанны — капитан Дюпре свесился через перила, чтобы узнать, в чем дело.

— Что там у вас? — спросил он, но, увидев замерших рабов, все понял.

— Ведите этих людей на борт! — крикнул он стражникам. — Вам покажут дорогу.

Узнав Шанну, капитан широко улыбнулся. Он снял треуголку и склонился всем своим коротким телом в глубоком поклоне.

— Мадам Бошан, не стоит оставаться на набережной, да еще так близко от этих каналий, — посоветовал он с большой учтивостью в голосе.

Шанна устремила на него умоляющий взгляд.

— Капитан, я нахожу эти цепи недопустимыми. Разве нельзя проявить большую человечность к этим несчастным людям? Они теперь на вашем судне. Умоляю вас, наведите порядок.

На судно поднялся последний раб. Капитан улыбнулся в свои роскошные усы. Глаза его заискрились.

— Сударыня! Я готов выполнить ваши приказания! И сейчас же займусь этим!

Но тут вмешался Ролстон:

— Сударь! Предупреждаю вас! За этих людей отвечаю я, и я отдаю здесь приказы.

Капитан снова взглянул в прекрасные умоляющие сине-зеленые глаза.

— Мадам Бошан права, — любезно проговорил он. — Эти люди не должны оставаться в кандалах. Морская соль вызовет у них под цепями язвы, которые придется долго лечить. Мадам, я ваш покорный слуга.

С этими словами он исчез, чтобы выполнить распоряжение. Уязвленный Ролстон, резко повернувшись на каблуках, вышел. Шанна посмотрела ему вслед с довольной улыбкой, а потом, сообразив, что осталась одна на набережной, подобрала юбку и поспешила на судно. За ее спиной прозвучали тяжелые шаги. Это был не кто иной, как Питни. Таким образом, бояться было больше нечего, но ее озадачила веселая мина на его лице.

Задолго до рассвета Шанну разбудили донесшиеся с палубы голоса. Она подняла голову с подушки и посмотрела в иллюминатор: еще не рассвело. По раздававшимся снаружи крикам она поняла, что выбирают якорь. Судно слегка закачалось, когда поднимали паруса. Убаюканная слабой качкой, она снова крепко уснула.

В первый же вечер мадам Бошан была приглашена за стол капитана, где обедали также несколько офицеров и Ролстон. Это стало приятной традицией. Французский повар блистал своим талантом. Молодой официант в белом действовал по всем правилам. Капитан и офицеры соревновались между собой, расточая льстивые речи Шанне. Ролстон же, наоборот, казалось, мало ценил эти собрания. Он даже поругивал меню. В один из вечеров он дошел до того, что после одного из поданных изысканных блюд заявил, что предпочел бы рагу из почек. Это замечание вызвало всеобщее удивление.

Вечером третьего воскресенья пути, после прекрасного солнечного дня, бриг спокойно разрезал водную гладь под наполнявшим паруса устойчивым ветром, с небольшим креном в подветренную сторону. На душе у Шанны было легко, когда она направилась в капитанскую каюту, чтобы пообедать. Солнце уже зашло, и на небе сияла полная луна.

Откуда-то из самого чрева судна доносился прекрасный баритон, что-то напевавший в ритме мягкого раскачивания «Маргарет». Бриз подхватывал слова песни и уносил их в открытое море. Мелодия захватила Шанну. Она мечтательно подняла глаза к усыпанному звездами небу. Звуки эти почти осязаемо наполняли ее сердце каким-то сладостным томлением. Поддавшись странно волнующему очарованию этого голоса, Шанна погрузилась в грезы. Закрыв глаза, она вслушивалась в слова:

Люби меня,

О, люби меня,

Люби меня,

Я так без тебя тоскую…

Ты далеко от меня, мое сердце,

Но не в силах меня удержать

Ни тьма ночи, ни ярость морей,

И любовь озарит своим светом

Незаросшую тропку к тебе.

Ей казалось, что по телу ее скользили руки Рюарка, и она слышала его хриплый шепот: «Отдайся мне, отдайся мне!». Шанна вздрогнула, охваченная волнующим воспоминанием. Однако в следующий момент видение потускнело и растворилось, уступив место пронзительным янтарным глазам и злобной ухмылке на прекрасном лице: «Проклятая грязная потаскуха!»

Потом все исчезло. Шанна выругалась сквозь зубы и со всех ног бросилась по коридору к каюте капитана. В ответ на ее резкий стук дверь быстро открыл смуглый юноша.

— Ах, мадам Бошан! Вы ослепительны! Нет слов, чтобы описать вашу красоту, — воскликнул появившийся за спиной слуги капитан Дюпре. — Я ваш покорный слуга, сударыня, отныне и навсегда. Входите, прошу вас, входите.

Шанна остановилась, пораженная тем, что в каюте не было никого, кроме нее и юного официанта.

— Сегодня больше никого не будет? — раздосадованная, спросила она.

Жан Дюпре с сияющими глазами разглаживал усы.

— Мои офицеры сегодня заняты, мадам Бошан.

— А мистер Ролстон?

— А… этот… Он считает, что для него больше подходит солонина и рагу из баранины, что подают команде. Я велел повару подать эти деликатесы ему в каюту. Таким образом, сударыня… — Вознамерившись взять ее за руку, Дюпре придал своему голосу самый обольстительный тон, на который был способен: — Могу ли я называть вас Шанной?

Шанна решительно отстранилась, спрашивая себя, что думает мадам Дюпре о влюбчивости своего мужа. Но, желая избежать неприятной сцены, она проявила снисходительность и со спокойной учтивостью ответила:

— Капитан Дюпре, я знала своего мужа совсем недолго — не прошло и месяца, как Господь отнял его у меня. Ваша фамильярность мне неприятна. Прошу вас простить меня. Я прихожу сюда, чтобы побыть среди людей и забыть свое горе. И помните о моем трауре. Вы только что вызвали во мне воспоминание о любви моего покойного мужа, увы, такой краткой… Вам придется смириться с тем, что я уйду отсюда и постараюсь найти утешение в другом месте.

Он шагнул вперед, чтобы проводить ее, но она жестом его остановила.

— Нет, капитан. Бывают минуты, когда человеку нужно побыть одному.

В голосе ее слышалась печаль. Однако запах пищи, стоявшей в каюте, напомнил ей о том, что она проголодалась.

— Кстати… вот еще что… — вновь заговорила она.

Капитан Дюпре сделал жест, показавший, что он готов выполнить любую ее просьбу.

— Не могли бы вы прислать мне в каюту что-нибудь из еды? Аппетит я пока не утратила. — Шанна чуть присела в великолепном реверансе. — Расскажите обо мне вашей жене, когда мы прибудем на Лос-Камельос, — добавила она с язвительной улыбкой.

Не дав ему опомниться, Шанна вышла, захлопнув за собой дверь. Она облегченно вздохнула, лишь оказавшись на палубе, в обществе Питни. Тот энергично расправлялся с хорошим куском солонины, поглядывая на ожидавшие своей очереди сухари и баранье рагу. При появлении Шанны Питни оторвался от тарелки и посмотрел на нее. Он сразу понял, почему она ушла из капитанской каюты: то, что Жан Дюпре падок до женщин, не было секретом ни для кого на Лос-Камельосе. Шанна в задумчивости оперлась на ограждение борта. Тишину нарушали лишь шум воды, рассекаемой корпусом судна, да поскрипывание канатов и мачт. Глубоко вздохнув, Шанна облокотилась о перила. Она почувствовала себя одинокой, словно жизнь ее потеряла всякий смысл. Ее преследовал звук только что услышанного голоса. Она думала о том, что чувствовала бы, если бы провела в постели всю долгую первую брачную ночь.