"Сара Дейн" - читать интересную книгу автора (Гэскин Кэтрин)

Глава ПЕРВАЯ

Дом, строительство которого Эндрю Маклей закончил в конце февраля 1800 года, был, пожалуй, ближе всего по стилю к особняку. Он еще долго оставался единственным строением такого рода в Сиднее. Дом не мог похвастать истинным величием, как того хотел хозяин, но был достаточно просторным и изящным, с широкими прохладными верандами, обращенными к гавани. Эндрю поставил его на участке выше Вулумулуйского залива, в стороне от шума пыльных городских улиц, от стука конских и воловьих упряжек, от потока буйной неуправляемой жизни, непременной для любого маленького порта.

За пять лет — с того момента, когда Эндрю принял решение покинуть Хоксбери, — колония несколько изменилась. Теперь, двенадцать лет спустя, она выглядела более основательно, хотя Министерство по делам колоний не спешило признавать за ней иной статус, кроме исправительного поселения. Границы ее постепенно раздвигались: наблюдался приток вольных поселенцев и небольшие изыскательские партии, большинство из которых организовывалось и направлялось в глубь страны с единственной целью — приобрести землю в личное пользование. Все это открывало новые пространства, в основном вдоль рек. Горная преграда пока оставалась непреодоленной, но губернатор Хантер поощрял исследования вдоль побережья. Молодой лейтенант Мэтью Флиндерс и его друг, морской врач Джордж Басс, совершили морское путешествие через пролив, который Басс обнаружил ранее, обогнули Землю Ван Дьемана, доказав, что она не связана с материком. Они оба были почти юноши, но южный океан раскрывал свои тайны перед этими страстными искателями приключений.

Несмотря на все эти новшества, административная структура колонии очень мало изменилась с золотых времен лейтенант-губернатора Гроуза. Те немногие, что заправляли делами Корпуса Нового Южного Уэльса, все еще набивали карманы за счет доходов от рома и торговли, в то время как остальные боролись за самое свое существование. Предполагалось, что военная диктатура окончилась с прибытием губернатора Хантера, но действия военных не изменились, они просто стали менее откровенными — в их поведении была нарочитая почтительность и некоторое удивление в отношении беспомощности бедняги-губернатора. Они сохранили за собой монопольное право на торговлю грузами кораблей, которые прибывали в порт, занимались подпольной дистиллировкой и распределением рома, а так как со стороны государства в отношении сельского хозяйства делалось крайне мало, военные по-прежнему требовали и получали фантастические цены на зерно, без которого колония не в состоянии была прожить. Хантер был безнадежно опутан цепями, выкованными за три года отсутствия правительственного контроля. У него не хватало хитрости бороться с умами, охваченными жаждой наживы; к тому же у него не было власти над войсками. Солдаты подчинялись только своим офицерам, и офицеры пользовались этим, чтобы предупредить, свести на нет или просто проигнорировать любое правительственное распоряжение. Ни о каком равенстве сил не могло быть и речи, и Хантер понимал, что все ближе день, когда ему придется признать свое поражение. А это не сулило ничего, кроме его отзыва в Англию и слабой надежды на пенсию.

Эндрю Маклею досталась щедрая доля доходов этих благословенных лет. Он нажился на торговле, как и вся братия торговых монополистов. Кинтайр разросся и по-прежнему был самой процветающей фермой на Хоксбери. Он осуществил свою мечту о лавке в Сиднее: сделать это было непросто, но сейчас она стояла, как знамя его триумфа, а рядом строился склад. Он был официальным владельцем шлюпа «Чертополох», который осуществлял торговлю с Востоком. И он сохранил за собой славу самого удачливого картежника, когда-либо обитавшего в колонии.

Но не только за счет этого он выстроил и обставил дом с видом на залив Вулумулу. Чтобы добиться этого, ему самому пришлось съездить на Восток и даже добраться до самого Лондона.

Глаза всей колонии были устремлены на Эндрю, когда он объявил в 1795 году, что намерен заняться торговлей в Сиднее. В этих глазах был острый и далеко не доброжелательный интерес. Ему был выделен участок на бойком перекрестке улиц, рядом с пассажирской пристанью — место, как шептались меж собой любопытные, вряд ли подобающее джентльмену, который собирается обосноваться здесь с женой и детьми. Но в конце концов, если у тебя жена — бывшая ссыльная… Колония до сего времени пожимала плечами, забавляясь и осуждая его за Сару.

Через семь месяцев магазин Маклея, над которым находились жилые комнаты, был закончен, и Сара прибыла из Кинтайра в повозке, доверху груженной домашней утварью и тюками. Окна наверху выходили на гавань с ее кораблями и на правительственную резиденцию на холме над ней. Совсем рядом были немощеные улицы, покрытые либо пылью, либо лужами — в зависимости от погоды, всегда заполненные буйными, часто скандальными обитателями Сиднея. Приехав сюда, Сара, измученная трудной дорогой, на миг обратилась мыслью, исполненной сожаления, к мирной тишине Кинтайра, затем резко встряхнулась и принялась создавать новый дом в голых комнатах.

Ее появление на церемонии открытия магазина было кратким, и после этого ее видели редко. Через два месяца родился их второй сын Дункан. По поводу Сары снова поползли скандальные сплетни — с точки зрения местного общества, она слишком рано оставила Дэвида и новорожденного на попечение Энни Стоукс и начала работать в лавке. И тотчас же было подмечено, что когда она находилась в магазине, там всегда было полно мужчин. Сидя за небольшой конторкой, она принимала заказы, обсуждала возможности получения отдельных товаров, которые пользовались особым спросом; улыбаясь и мило болтая, одновременно не выпускала из вида недавно прибывших из Англии молодых продавцов, которые носились по лавке, обливаясь потом и стараясь изо всех сил ей угодить. Женщины считали, что, должно быть, у Эндрю Маклея не хватает денег, раз он заставляет свою жену заниматься коммерцией. Мужчины никак не высказывались по этому поводу и продолжали делать покупки у Маклеев.

Шлюп «Чертополох» был на тот момент самым крупным деловым приобретением Эндрю. Он купил его, когда тот с трудом приковылял в гавань после кошмарного пути из Кейпа; обшивка его прогнила и пропускала воду по всем швам. Ее владелец — капитан — не был трусом, но не мыслил себе еще одного путешествия на судне, которое буквально разваливалось под ногами. Он дешево продал его Эндрю, с радостью избавившись от него. Эндрю, положившись на судьбу, в надежде на хороший урожай в Кинтайре, занял денег на ремонт. Среди пестрого населения Сиднея нашлись двое, которые заявили, что когда-то были судостроителями. Он поставил их во главе нанятых работников, и восстановление «Чертополоха» началось. Не хватало материалов, не хватало рабочей силы, и сам Эндрю проводил почти все время на лесах, построенных для плотников вдоль корпуса судна.

Урожай был хорош, денег прибавилось, и наконец «Чертополох» был готов к выходу в море. С ощущением болезненного облегчения Эндрю выплатил долг и собрал пестрый по составу экипаж из матросов, которые попали в Сидней на разных судах и почему-то остались здесь. Он нанял в качестве шкипера крепкого коротышку янки, который бездельничал в ожидании подходящего судна. Все было готово для отплытия в Калькутту, когда вдруг заболел первый помощник. После часового серьезного разговора с Сарой Эндрю занял его место. «Чертополох» отбыл с отливом, и весь Сидней с плохо скрываемым любопытством ожидал интересного зрелища — как Сара, женщина, будет управлять одновременно городским магазином и фермой на Хоксбери. Это составило занимательную тему для разного рода толков и сплетен, а магазин был постоянно полон жаждущих посмотреть, как это у нее получается.

Сара справилась с этим даже лучше, чем мог предполагать Эндрю. В сопровождении Джереми Хогана ее можно было часто видеть на пути из Сиднея на Хоксбери и обратно. В Кинтайре работа шла своим ходом, как будто Эндрю никуда не уезжал. Сара даже заняла его место в торговом ряду, когда в гавань вошло судно с грузом на продажу. Сначала на нее смотрели насмешливо; позднее же все поняли, что ее голова не хуже, чем голова ее мужа, приспособлена для бизнеса, и что во время заключения сделки ее не проведешь.

«Ни одна женщина благородного происхождения не способна на это», — таково было мнение колонии.

Но, казалось, Сару очень мало волновало общественное мнение. Торговля шла, поголовье скота в Кинтайре с каждым годом росло, поля приносили урожай, и Сара выглядела вполне довольной своим одиночеством и готовой терпеть пыль, в жаркие летние дни попадавшую в ее верхние комнаты.

И она, и Джереми были готовы к тому, что сплетня свяжет их имена при первой же возможности. Дружба, зародившаяся в ночь бунта ссыльных на Хоксбери, теперь настолько окрепла, что они не решались показать ее. Джереми никогда не оставался в ее присутствии дольше, чем было необходимо, и строго придерживался роли управляющего на ферме Эндрю Маклея. Он проводил все время в Кинтайре, кроме тех случаев, когда Сара просила сопровождать ее на распродажу скота или приехать за ней в Сидней, чтобы отвезти ненадолго в Кинтайр. Надежды сплетников не получали достаточно пищи, но все же теплились.

Благодаря попутному ветру, Эндрю вернулся в протекающем «Чертополохе» на несколько месяцев раньше, чем ожидали. Груз, привезенный им, включал в себя все, начиная со сковородок и шелков и кончая сандаловым деревом и кашмирскими шалями. На всем этом лежала печать Востока, и люди, истосковавшиеся по ярким краскам и радости, толпились, желая посмотреть на все это великолепие, а кто мог себе это позволить, покупал. В лавке никогда не было такого столпотворения, а полки никогда раньше так не ломились от товаров. Джереми приехал помочь им, а на обратном пути с ним были Эндрю, Сара и оба ребенка.

Эндрю наслаждался покоем Кинтайра в течение двух недель, считал свои стада, вместе с Джереми просматривал счета, задумчиво и тщательно изучал мериносных овец, которых Сара уговорила Джона Макартура продать ей. Было широко известно, что Джон Макартур экспериментирует с шерстью; это был лучший фермер в колонии, и он неколебимо верил в будущее своих мериносов. Эндрю понимал, что ему стоит следовать его примеру.

Краткий отдых в Кинтайре, казалось, наполнил Эндрю новой энергией. Он увидел, какой доход можно получить от собственного груза, и не мог долго противиться соблазну повторить путешествие. Сразу по возвращении в Сидней он принялся латать «Чертополох». Через два месяца он снова плыл на Восток. Из окна верхних комнат Сара видела, как наполняются ветром паруса.

Колония так и не узнала подробностей второго плавания Эндрю Маклея. Капитан американского судна привез Саре письма из Калькутты. Она никому не рассказала об их содержании, только сообщила, что муж решил отправиться в Лондон. Но капитану было что рассказать: история эта, по его словам, облетела всю Калькутту. После шторма у берегов Бенгалии, рассказал он, «Чертополох» наткнулся на бристольское торговое судно, груженное драгоценными товарами, которое беспомощно неслось на скалы. Было замечательным моряцким подвигом приблизиться к нему и отбуксировать его в порт, и в Калькутте считали, что Эндрю заслужил каждую копейку из полученных за спасение судна денег.

Именно такой рассказ услышали колонисты, и никто не знал, насколько он правдив. Потом, через девятнадцать месяцев после отплытия из Порт-Джексон а, шлюп под названием «Чертополох», но абсолютно непохожий на своего потрепанного предшественника, бросил якорь в Сиднейской бухте на виду у дома Сары. Менее чем через час город облетела новость, что вернулся Эндрю Маклей.

Много любопытных и задумчивых глаз провожали его, когда он сошел на берег, проследили, как он прошел по пыльной улице к лавке. Но не было свидетелей их встречи с Сарой, и никто не слыхал, что сказали они друг другу, увидевшись после такой долгой разлуки. Даже Энни Стоукс, прижав ухо к замочной скважине, не услышала ничего.

Из плавания Эндрю привез груз на продажу, о котором говорили целый месяц, а раскупали и того дольше. Эндрю сказал, что купил новый «Чертополох» в Лондоне, и никакие расспросы о путешествии не заставили его упомянуть о событиях, описанных капитаном, или рассказать о награде за спасение. Но все сразу отметили, что он немедленно подал заявку на новый надел земли и начал строительство дома на заливе Вулумулу — частный особняк, равного которому еще не видел Сидней. Через месяц «Чертополох» снова отправился на Восток, все еще под командой капитана-янки; на этот раз Эндрю остался на суше. Сиднею уже было известно, что Сара ожидает третьего ребенка.

Ребенок, снова сын, родился над магазином за несколько недель до окончания строительства дома. К этому времени, судя по тому, каким улучшениям подвергся Кинтайр, к которому Эндрю прикупил ферму Тунгаби, и по тому, как был обставлен и украшен шелками, привезенными из Англии, новый дом, люди склонны были поверить, что история со спасением бристольского судна была правдива. Эндрю Маклей тратил гораздо больше денег, чем мог позволить себе любой мелкий судовладелец и торговец. Сара перевезла своих троих детей и вещи из лавки в новый дом, который наконец получил от Эндрю в конце лета 1800 года имя Гленбарр. Это произошло в то время, когда улица, на которую она смотрела целых четыре года, задыхалась от пыли. Горожане следили за этим перемещением, широко ухмыляясь при мысли о том, как бывшая ссыльная будет пытаться поставить свой дом на широкую ногу, как настоящая светская дама.

Вскоре стало известно о возвращении Наполеона во Францию, после того как он ускользнул из Египта, оставив свою армию там, где она застряла из-за победы Нельсона на Ниле. Он возвратился в Париж, чтобы свергнуть Директорию и занять пост Первого Консула. Париж приветствовал его в порыве бурного ликования.

В Сиднее обсуждали эту новость, осторожно переваривая ее, вспоминая о том, что каких-нибудь пять лет назад они не слышали даже имени Наполеона. Они могли вспомнить также, как за эти пять лет видели возвышение Наполеона, победу при мысе Св. Винсента и Кампердауне. Этому также сопутствовал удар по безопасности Британии и ее гордости, нанесенный мятежом военных моряков в Норе; в 1798 году Ирландия снова открыто восстала.

Для самой колонии война в Европе имела три последствия: министр по делам колоний не нашел ни времени, ни ресурсов, чтобы удовлетворять ее растущие потребности; ирландское восстание вызвало приток политических ссыльных, якобинские взгляды и висельный юмор которых делал их совершенно нежеланными гостями; третьим и, на взгляд губернатора, самым печальным последствием было то, что из-за войны в Европе не было никакой надежды на прибытие новых армейских офицеров, не успевших пристраститься к рому и не развращенных властью, которых бы привлекала идея службы в Новом Южном Уэльсе.

Губернатор проклинал Наполеона не только в силу очевидных причин.

Брови Джереми были задумчиво сдвинуты. Он некрепко сжимал свой бокал, оглядывая комнату. Через несколько дней она должна была принять вид гостиной в новом доме Маклеев, а пока в ней были голые полы, окна без гардин и остатки наполовину распакованных ящиков. В середине ее, у стола, заставленного разным фарфором, стояли рядом Сара и Эндрю и пытались разделать холодную жареную утку. На их лицах читалось возбуждение и беспокойство, но не было печати усталости, хотя переезд начался с рассветом. Свет лампы, выделяя черты лица Эндрю, освещая его огрубелую кожу и передавая теплый оттенок волос Сары, также улавливал блеск в их глазах и быстрые полуулыбки, которые мелькали на их лицах. На Саре было свободное ситцевое платье, выгоревшее на солнце за три лета, а на Эндрю — куртка, в которой он лазал по лесам во время ремонта старого «Чертополоха». Движения их были полны радостью жизни и приятного возбуждения.

Джереми прислушался к обрывкам их разговора.

— Сад на этот раз должен быть разбит как следует, Сара.

— Да, — Сара на мгновение замолкла, чтобы положить кусок на тарелку. — Но не слишком. Здесь, для этого пейзажа, не подойдет строго разбитый сад. Во всяком случае, — добавила она, — он никогда не будет таким прекрасным, как в Кинтайре.

Эндрю быстро бросил через плечо:

— Слышишь, Джереми? Я построил для жены лучший дом в колонии, и в первый же день в нем она не может подумать ни о чем лучшем, чем жалкая хибарка на Хоксбери.

Сара подошла с тарелкой к Джереми.

— Если этот дом такой же счастливый, как в Кинтайре, я буду в нем тоже счастлива.

Джереми улыбнулся ей.

— Первая любовь для женщины ни с чем не сравнится, не так ли, Сара?

Губы ее слегка скривились.

— Нет, ни с чем.

Они уселись на ящиках, сдвинув их в кружок, и принялись за еду. Лампа стояла на полу перед ними. Одно широкое окно, выходившее на залив, было открыто, и в него проникал нежный ночной ветерок конца лета. Снаружи мягко покачивались деревья, в доме ни один звук не нарушал тишины. Рабочие ушли с наступлением сумерек, дети уже спали, Энни похрапывала возле них. Они разместились на наскоро устроенных кроватях в комнате над просторным вестибюлем. Над гаванью сияла полная яркая луна, озаряя все своим бледным светом.

Внезапно подняв голову и оглядевшись, Сара встретилась глазами с Джереми.

— Здесь так тихо, — сказала она. — И нигде никаких огней. Как будто мы у себя в Кинтайре.

Эндрю с шумом бросил нож на тарелку.

— Обязательно так говорить о Кинтайре? Как будто он уже не наш. Ты прекрасно знаешь, что он ждет тебя, как только ты туда захочешь.

В голосе его было некоторое раздражение, но этот резкий тон исчез, когда Сара обернулась к нему и улыбнулась. Они обменялись такими взглядами, что Джереми про себя выругался: им следовало учитывать, что они не одни. Они слишком привыкли считать его частью собственного счастья, забывая, что он мужчина, что его сводит с ума желание каждый раз, когда Сара так улыбается. За годы, прошедшие со времени мятежа в Кинтайре, отношения между ними тремя перешли в глубокое доверие и товарищество, которые трудно было бы передать словами. Для всей остальной колонии он был просто надсмотрщиком, работающим на Маклея, и он так и держался в присутствии посторонних; но наедине с ними он был полноправным членом тесного союза троих, боровшихся и трудившихся ради единой цели. Тем не менее для него все еще было мукой наблюдать за их отношениями. Их нежные улыбки и обращенные друг другу взгляды заставляли забыть о годах, прошедших со дня свадьбы, и о трех детях, спавших наверху.

Он нетерпеливо потянулся за бокалом, стоявшим на полу, заговорил, не успев остановить себя, и произнес слова, которые меньше всего хотел напомнить Маклеям: они выдали его разочарование и горечь, накопившиеся за годы, проведенные вдали от женщин его круга.

— Помните?.. — вырвалось у него. И тут он замолчал.

Сара и Эндрю повернулись и вопросительно посмотрели на Джереми. Тот сжал губы и глубоко вздохнул.

— Ну? — спросил Эндрю.

— Помните, — медленно продолжил Джереми, — мы пили тост в лагере у костра в день вашей свадьбы… в честь госпожи Кинтайра?

Эндрю сразу уловил его настроение. Лицо его потеплело от нежности. Наблюдая за ним, Джереми испытал муки ревности. Минуту они все трое сидели, предаваясь воспоминаниям о холодном ветре, который дул в ту ночь, о звездах, слишком больших, слишком близких.

— Помню ли я?.. — пробормотал Эндрю. — Это было почти семь лет назад. — Он повернулся к жене. — Лет, полных стольких событий для нас. Кто бы мог знать?.. — Тут он пожал плечами. — Но эти семь лет всего лишь начало. Так много еще предстоит.

Сара сказала мягко, как бы ни к кому не обращаясь:

— Ты никогда не будешь доволен, да, Эндрю?

— Доволен? — Он рассмеялся. — А зачем? Только дураки бывают довольны достигнутым. Зачем мне сидеть на стуле, наблюдая, как мир вращается вокруг меня?

Он поднялся. Джереми заметил у него вокруг глаз морщины, слишком глубокие и слишком многочисленные для его возраста. Сами глаза были напряженными, блекло-голубыми, как будто солнце долгих путешествий высветлило их.

— Я еще стану богачом, — заявил Эндрю. — Но не таким, как представляют в этом захолустье. Я хочу такого богатства, как полагается по меркам остального мира, такого богатства, которое признал бы даже Лондон!

Эндрю зашагал по комнате, заложив руки за спину. В свете лампы стали заметны пятна на куртке, бахрома на выношенных манжетах, непудреная голова. Но насколько более внушителен он сейчас, подумал Джереми, чем когда появился в великолепии кружев, башмаков с серебряными пряжками и парчового камзола, привезенных из Лондона.

Эндрю повернулся и взглянул на жену.

— Когда-нибудь я отвезу тебя в Лондон, Сара. У тебя будет все, чего ты тогда желала. Когда-нибудь… — губы его расплылись в улыбке. — А пока мы поживем здесь, подальше от шума и грязи. — Он повел рукой в сторону городка, построенного над прилегающим заливом. — У меня будет земля, много земли, и корабли. И я сделаю этот дом великолепным. Таким… ты увидишь!

В нем внезапно вспыхнуло вдохновение, он нагнулся за матросским ножом, которым они разрезали веревки на ящиках, присел на корточки перед ящиком, на котором перед тем сидел, и уверенной рукой, без колебания, стал чертить на твердой древесине кончиком ножа. Твердая поверхность не поддавалась, и он тихонько чертыхался от раздражения. Двое других наблюдали за тем, как становится очевидным план дома.

— Вот… — сказал Эндрю, вонзив нож и повернувшись к ним.

Он замолк и поднял голову. Ручка двери слегка дрогнула, затем наступила тишина. Сара и Джереми повернули головы к двери. Эндрю медленно выпрямился, все еще держа нож в руке. Он тихонько прокрался к двери, резко распахнул ее и замер. Его старший сын стоял перед ним, испуганный, босой, в длинной, до пола, рубашке с вытянутой вперед рукой, как будто все еще держался за ручку.

— Папа…

— Дэвид! — Эндрю воззрился на ребенка. — Мальчик, что ты?

Дэвид шагнул в комнату и взглянул на мать.

— Я проснулся — и услыхал тебя.

Сара вмиг оказалась возле ребенка и подхватила его на руки. Он уютно устроился там, опустив голову ей на плечо, его вопросительный взгляд блуждал по незнакомой комнате. Он переводил глаза с отца на Джереми, а потом возбужденно заерзал.

— Можно я побуду с вами, мама?

Сара через его голову улыбнулась Эндрю.

— Пусть немного побудет. Через несколько дней они привыкнут к этому дому, к тишине, и приспособятся к новой жизни.

Эндрю кивнул, протянув руку, чтобы потрепать льняные кудряшки сына.

— Почему бы и нет? Ты же никогда еще не засиживался допоздна, правда, сынок?

Он вернулся к ящику, и Сара снова села, держа на руках Дэвида. Она натянула ему на ноги ночную рубашку, которую ему сшила Энни, но он быстро выпростал из-под нее одну ногу и выразительно пошевелил пальцами. Сара крепко прижимала его к себе левой рукой, правая ее рука лежала у него на коленях. Малыш вцепился в нее, удивленно глядя на нож в руке отца.

Эндрю снова присел перед грубым чертежом, добавил несколько линий.

— Здесь я хочу пристроить еще крыло… Оно будет обращено на северо-запад, чтобы ловить вечернее солнце.

— Новое крыло? — спросила Сара. — Но зачем?

— Там будет еще гостиная и любые другие комнаты, которые ты захочешь иметь наверху. И у нас еще будет зимний сад на этой стороне.

— Зимний сад? — тихим эхом отозвалась Сара, взглянув на Джереми.

— Да, а почему бы и нет? Здешние растения несомненно заслуживают большего внимания, чем им уделяют. Подумай только, какие орхидеи мы могли бы выращивать! У нас будет английский садовник. А потом мы сделаем террасный сад до самой воды.

Сара прижалась щекой к головке ребенка.

— Это все слишком грандиозно для такого заштатного местечка, как Сидней.

Эндрю состроил ей гримасу, улыбнулся.

— Не всегда же Сидней будет заштатным городком. Когда я пристрою новое крыло, я привезу ковры из Персии и люстры из Венеции.

Глаза Сары вспыхнули.

— А когда это будет?

Он пожал плечами.

— Когда торговля будет достаточно открытой, чтобы позволить мне осуществить свои планы, то есть, когда население увеличится и торговля сможет расшириться. Мне понадобятся два, даже, пожалуй, три судна.

Потом он снова передернул плечами.

— Это все в будущем, а сейчас нам придется довольствоваться тем, что имеем. — Он развел руками, как бы обнимая просторную комнату и сказал: — Новое крыло будет как бы напоказ — нечто представляющее земли на Хоксбери, корабли в гавани и лавку, в которой продаются привезенные ими товары. Дайте мне десять-пятнадцать лет, таких, как эти последние семь, и для меня не останется ничего невозможного.

Говоря это, он смотрел прямо на жену и сына.

Джереми задумчиво потягивал вино. Он чувствовал уверенность в голосе Эндрю, он чувствовал, что эти мечты осуществятся; он уже пришел к убеждению, что пока Эндрю жив, сказочное везение не оставит его, и все невероятные фантазии в отношении зимних садов и спланированных парков в стране, которая пока не в состоянии даже прокормить себя, будут со временем реализованы. У дома будет новое крыло, и Эндрю сможет выставить напоказ все великолепие, которого так жаждет его душа. Но он авантюрист, торговец и игрок; он слишком хорошо осознает жесткие факты своего бизнеса, чтобы погрязнуть в тенетах богатства. Это все будет, как он сказал, свидетельством той полноценности, которую дают земля, корабли, лавка и склад. Это будет плодом его созидания, в то время как жизнь его отдана тому, что сделает это возможным.

Джереми вдруг заговорил, тень улыбки играла на его губах.

— Еще один тост, — сказал он, поднимая бокал, — на сей раз за этот дом Маклея!