"Сара Дейн" - читать интересную книгу автора (Гэскин Кэтрин)

Глава ПЕРВАЯ

Три недели после смерти мужа Сидней не видел Сару Маклей. Джереми Хоган, возвратившийся на Хоксбери, ничего не сообщил о ее планах на будущее, а из самого Гленбарра никаких известий не поступало. Все, что могли сообщить слуги, это что их хозяйка проводит время с детьми, гуляя с ними по Саутхедской дороге или внизу, на меленьком пляже; иногда она давала им уроки вместо их учителя Майкла Сэлливана — молодого человека, который ежедневно приходил в Гленбарр из снимаемых им комнат в городе. Но от Майкла Сэлливана невозможно было ничего добиться. Ричард Барвелл, кажется, тоже ничего не знал. От Энни Стоукс стало известно, что Сара проводит все вечера в кабинете Эндрю, где он занимался делами. Она распорядилась, чтобы там топили каждый вечер, и Энни, всегда внимательный наблюдатель, знала, что частенько ее хозяйка поднималась к себе в спальню глубокой ночью.

Сара прожила эти недели в каком-то тумане — это было время, которое она потратила не на забвение Эндрю, а на открытие для себя того, как он мыслил; она следила за тем, как созревал каждый его план, каждая его мечта, которые зародились в нем за время их супружества. В одиночестве, в этой маленькой, пустой комнатке она снимала с полок тяжелые конторские книги, которые зарегистрировали все его деловые контракты, все сделки, заключенные им со времени получения надела на Хоксбери. Лавка, фермы Тунгабби, Приста… первый «Чертополох», потом новый, приобретенный в Англии, покупка «Ястреба» и «Дрозда»… все финансовые отчеты были здесь, в этих книгах, здесь же были распоряжения Эндрю его лондонским агентам. Часы, проведенные в кабинете, явились не только школой для нее, но возможностью общаться с самим Эндрю. Записи, коряво сделанные на бумаге, составили основу жизни, которую они построили для себя вместе.

Лавка начала торговлю. На память ей пришел тот день, трудный, полный толпящихся людей, когда они впервые открыли магазин.

Покупка фермы на Тунгабби. Эти слова означали возвращение Эндрю из Англии с новым «Чертополохом» — время, когда строился Гленбарр. Каждая строчка, написанная им, могла быть дополнена сотнями разных деталей: они были просто регистрацией планов и устремлений Эндрю, его верой в будущее колонии. Это было похоже на прочтение интимного дневника их совместной жизни. Она нежно касалась страниц, и ей чудился его голос, горячо объясняющий возможности какого-то нового проекта, который завладел его умом. Эндрю не обладал душой поэта: он не оставил ей писем, над которыми можно было бы рыдать — но эти тщательные записи были ощутимым свидетельством его любви.

Прочитав и изучив последнюю книгу, Сара написала Луи. Письмо было длинным. Оно содержало описание восстания ссыльных в Касл Хилл и гибели Эндрю. В нем она также писала о намерении продолжать его дела в том виде, как он их оставил, и тут же делала предложение Луи о приобретении полного права на владение «Дроздом» и «Ястребом», так как она предпочитала рисковать собственными деньгами и не хотела заставлять его передавать управление делами в женские руки. И она приготовилась терпеливо ждать его ответа.

Однажды утром, меньше чем через месяц после гибели Эндрю, Дэвид сбежал по лестнице, чтобы сообщить Саре, что из окна классной комнаты они заметили «Ястреб», бросивший якорь в Сиднейской бухте. Сара приняла новость с большой опаской: она не чувствовала себя пока готовой к проблемам, которые ждут ее в отношении груза «Ястреба», но немедленно написала записку капитану Сэму Торну с просьбой прибыть в Гленбарр.

На следующий день капитан Торн ждал ее в маленькой комнатке, которую он помнил как кабинет Эндрю Маклея. Он заранее знал исход этого разговора: ни за какие деньги на земле он не останется на службе у женщины-хозяйки. Он, Сэм Торн, не привык получать вежливые записочки, в которых указан час, когда он может прийти для разговора о грузе на борту его судна. В его практике случалось, что у владельцев были агенты, или они вели дела непосредственно, то есть прямо на борту судна. Сделки совершались как следует, за графинчиком рома в его каюте, а не в гостиной за чашечкой чая!

Следующие два часа значительно просветили его. Он тотчас же почувствовал, что женщина, сидящая через стол от него, не совсем уверена в себе, но как только он пытался превысить свои полномочия, она как-то ловко ставила его на место. Она ничего не приняла на веру, изучая одну за другой все покупки и счета на продажу, причем таким образом, что, будь она мужчиной, он счел бы это совершенно оскорбительным. Она нервничала — это он понял очень хорошо, но в то же время не допускала ошибок, которые дали бы ему право утверждать, что она не может из-за этой конторки и из этого дома управлять судьбами трех кораблей, бороздящих океаны.

Месяц спустя «Ястреб» отбыл из Порт-Джексона и взял курс на Лондон. За это время Сара и Сэм Торн достигли взаимопонимания. Он по-прежнему не доверял владельцамженщинам и все еще считал, что она знает гораздо меньше о коммерческих делах, чем делает вид. Но в то же самое время она и не так мало осведомлена, как можно было ожидать. И хоть она торгуется за каждую копейку, она справедлива и честна в ведении дел. Они провели сражение, Сара и капитан Торн, но победа не досталась никому.

«Ястреб» отплыл после полудня, и перед этим капитан Торн зашел в Гленбарр попрощаться с женщиной, под чьей командой ему, возможно, предстояло плавать еще много лет.

Она проводила его до лестницы, ведущей с веранды.

— Ну, капитан, — сказала она, повернувшись к нему, — я надеюсь, что ваше плаванье будет удачным, и да поможет Господь вам поскорей вернуться!

— Благодарю вас, мэм. Можете положиться на то, что я для вас постараюсь. Я посмотрю, чтобы эти лондонские агенты вас не надули.

— Да, я на вас полагаюсь, — сказала она спокойно, затем улыбнулась и протянула ему руку.

Он спускался, думая, что, может быть, Эндрю оставил свое дело женщине, голова которой была не глупее, чем его собственная.

В самом городе разгорелось любопытство, когда было замечено, что первое публичное появление Сары после смерти Эндрю было визитом в сопровождении одной только Энни Стоукс на «Ястреб». Потом, после ее третьего визита, поселением начала овладевать мысль, что у нее нет намерения отдавать распоряжение лондонским агентам о продаже всех трех кораблей. Люди качали головами, говоря друг другу, как ужасно, что Сара Маклей не способна понять, что заходит слишком далеко.

Гибель Эндрю положила конец трехлетней ссоре между Ричардом и Сарой. Хотя Ричард заезжал в Гленбарр несколько раз в последующие несколько недель, его не приняли. Потом он приехал однажды, когда капитан Торн стал распространять новость, что готов продолжить плаванье под командованием Сары, и его на этот раз не встретили заявлением, что миссис Маклей не принимает, но и не провели в гостиную. Вместо этого Беннет провел его в комнатку, где они с Эндрю столько раз вели деловые разговоры. Сара встала из-за стола, чтобы пожать его протянутую руку. Он принял ее предложение сесть и стал внимательно изучать ее: гордую посадку головы над высоким черным воротником, красиво очерченное бледное лицо и гладко зачесанные назад волосы. Прошло три года с тех пор, как он в последний раз был с ней наедине, как сейчас, — достаточно долгий срок, чтобы пожалеть о словах, сказанных ей и Джереми на дороге в Кинтайр и чтобы обдумать те черты, которых он раньше или не заметил, или не оценил. Он ощущал бесконечное уважение к женщине, которая сидела перед ним, к этому человеку, в котором, казалось, так мало общего с девочкой, которую он знал в Брэмфильде. За три года разлуки он узнал ее гордость и силу духа, несгибаемую решимость, которую ему уже не поколебать просто улыбкой или легкомысленным капризом. У него уже не было в отношении к ней той необоснованной уверенности, которую он испытывал в первый год пребывания в колонии. Со смертью Эндрю она как бы достигла полноты своего величия: он сразу признал это и подошел к ней робко и униженно, почти со страхом.

Он не знал, как заговорить об Эндрю, и начал неуклюже и теряясь:

— Кажется странным… видеть тебя здесь, Сара… Эндрю всегда…

Она сделала неопределенный жест: он не понял, было ли это нетерпением, хотела ли она, чтобы он сразу перешел к делу, или ей было больно говорить об Эндрю.

— Я знаю, — сказала она. — Но что еще мне делать? Я не создана для того, чтобы целый день сидеть за рукоделием. — Она развела руками над бумагами, которыми был завален стол. — Здесь хватит на три головы…

Когда она это говорила, руки ее нервно перебирали бумаги, и Ричард не пропустил сверкнувшие в глазах слезы. Она говорила быстро, отрывисто; он видел, что, несмотря на всю свою показную спокойную деловитость, она боится того, что на себя взвалила. Он подумал о судне в гавани, капитан которого привык получать приказы от мужчин. Ричард признавал, что среди женщин Сара может быть выдающейся, но сейчас она вступала в мужской мир, в котором она сможет выжить лишь при наличии более острого, чем у мужчин, ума, более насущной потребности в успехе и более тонкой интуиции. Правительство в нижних юбках — нелепость: ей понадобится вся ее проницательность, вся отвага, которой Эндрю научил ее, чтобы преуспеть в затеянном. Ричард снова взглянул на ее руки, нервно мелькающие над бумагами, и испугался.

Он прямо взглянул на нее:

— То, за чем я пришел сюда, касается Эндрю… Я пришел насчет денег, которые я ему должен.

Сара не ответила, лишь подняла брови.

— Я пришел, чтобы заверить тебя, что они будут возвращены, Сара.

— Возвращены? — повторила она тихо. — Эндрю не настаивал на уплате. И я сейчас не намерена на этом настаивать.

— Ты не понимаешь меня. Существует огромная разница между тем, чтобы быть должным Эндрю и… — голос его понизился, — и быть должным тебе.

Она перевела взгляд с его лица на стол, на письменные принадлежности. В их расположении был действующий на нервы порядок, наведенный заботливыми руками Энни.

— Как ты намерен собрать эти деньги, Ричард? — неожиданно спросила Сара, подняв голову. — Ты ведь не собираешься продавать ферму?

— Нет, не собираюсь. Я сохраню Хайд, чего бы мне это ни стоило. Леди Линтон одолжит мне денег, если я напишу ей, как обстоят дела.

Она отчаянно затрясла головой и подняла руку, призывая его к молчанию. Ему на миг показалось, что в лице ее мелькнул гнев — явное раздражение при упоминании имени леди Линтон.

— Я не хочу, чтобы ты просил у нее подаяния. Мне не к спеху.

Он оборвал ее, задетый выбором слов. «Отцовская гордыня и высокомерие все еще тут, когда ей нужно, — подумал он. — Может быть, она и научилась благоразумию с брэм-фильдских дней, но смиренной она так и не стала». Он увидел, как она усаживается, исполненная уверенности в себе, в то самое кресло, в котором всегда сидел ее муж; посмотрел, как она кладет на стол руки и готовится отказаться от денег женщины, которая находится за тысячи миль, женщины, которая давным-давно забыла о самом существовании Сары Дейн.

— Я не собирался обращаться к леди Линтон, — сказал он спокойно, — если ты не торопишь с уплатой. Если ты дашь мне время, я сам найду деньги.

— Как? — спросила она, уже мягче.

— Я сделаю то, что следовало сделать с самого начала. Нужно каким-то образом сократить расходы. Должны же быть какие-то пути заставить ферму Хайд приносить большие доходы. Нам с Элисон следует жить скромнее, чем сейчас. Эндрю все время ссужал нам деньги, сколько нам было нужно. Было легко — слишком легко продолжать брать у него. Но сейчас этому следует положить конец.

Сара жадно слушала, когда он начал излагать ей планы того, как он сократит расходы, как наладит дела на ферме, говорил о каких-то сделках, которыми он раньше не интересовался. Он твердо решил больше не упускать возможностей. Он все говорил и говорил, и она его не останавливала. Она прекрасно знала, что он строит всего лишь воздушные замки, что он видит себя человеком энергичным и проницательным, которым никогда не сможет стать. Но, слыша эти рассказы, она мысленно возвращалась к первым неделям его пребывания в колонии и к первым месяцам после покупки фермы; представляла себе, что не было никакой ссоры, три года почти полного безмолвия были забыты, как будто их вовсе не было. Кивками и вопросами, которые она задавала время от времени, она поощряла его. Если бы Ричард сделал хотя бы половину того, что собирается, он бы превзошел достижения всей своей жизни. Ей особенно не были нужны его деньги, а уплата долга полностью гарантировалась наследством, которое Элисон предстояло получить от леди Линтон, но она не останавливала его. Его гордость была задета, и он выказывал больше воодушевления, чем когда-либо в ее присутствии. Ему не повредит узнать наконец, как делаются деньги, проследить, как расходуется каждая копейка. Он скоро привыкнет носить прошлогодний сюртук и выбирать вина с оглядкой на цену. Слишком долго Ричарду не нужно было учитывать такие существенные детали. Теперь он быстро, пусть и болезненно, этому научится, но ему же это пойдет на пользу.

Настал полдень, и он поднялся, чтобы уйти. Они постояли молча несколько мгновений, потом он нагнулся и поцеловал ее в губы.

— До свидания, Сара. Невозможно будет часто видеть тебя так, наедине. Но теперь не будет и того ада, через который я прошел за эти три года, — никогда больше.

Она прекрасно поняла, что он имел в виду. Казалось, Ричард наконец научился тому благоразумию, к которому она старалась приучить его с самого начала. Он осознал теперь, насколько малочисленно то общество, к которому они принадлежат, и власть над ними слухов и сплетен. Набравшись мудрости, которой он был лишен по прибытии, теперь он был готов подчиниться неизбежности.

Она улыбнулась ему.

— Мы глупы, если до сих пор не поняли, что нам не удастся по-настоящему поссориться. Мы с тобой не созданы для ссор.

Все еще улыбаясь, она покачала головой, когда он снова попытался ее поцеловать. Вместо этого она взяла его руку и крепко сжала ее.

На протяжении следующих нескольких месяцев Джереми пристально наблюдал за Сарой, встревоженный тем, что на ее лицо вернулось выражение, с которым она прибыла в колонию. Глаза ее были холодны, даже колючи; голос ее был каким-то ломким, а фразы — отрывистыми. Она казалась ему испуганной, несчастной и даже как будто мучимой каким-то недугом. Она похудела, черты ее прекрасного лица заострились и трогали душу.

Не в силах удержать ее, он видел, как она истязает себя, пытаясь справиться с делами, которые под силу лишь троим. Клепмор был переведен из-за конторки в лавке в комнату по соседству с комнатой Сары. Он писал под ее диктовку, трудился над длинными столбцами цифр, готовил письма лондонским агентам и вообще был ее связным со всеми, с кем она вела дела. Колония была вынуждена признать бесполезной задачу исключить Сару из коммерческих дел, в которых она вознамерилась участвовать. Они в конце концов достаточно добродушно отнеслись к ее участию в самых важных деловых предприятиях, но все же постоянно, сознательно или бессознательно, ждали, что она совершит роковую ошибку или сделает тот неверный шаг, который приведет к гибели всего сооружения.

Когда кончился срок ссылки Джереми, Сара отметила это событие, сделав ему подарок в виде наличных денег и кредитных бумаг через своих агентов. Сумма была так велика, что потрясла его, и он тут же возвратил ее дар, причем сделал это довольно нелюбезно. Она приняла его, пожав плечами.

— Ты глупец, Джереми Хоган! Ты теперь свободен, и тебе нужны деньги, но если хочешь быть упрямым как мул — дело твое.

Но он сберег в душе воспоминания о том обеде, который она дала в его честь в Гленбарре в день его освобождения. Дэвиду позволили не ложиться спать дольше обычного, чтобы он мог пообедать вместе с ними. Окна столовой были раскрыты и пропускали мягкий весенний воздух, вино было охлаждено, свечи мягко освещали лица Сары и ее сына. Они смеялись, и напряжение, которое стало привычным для Сары, оставило ее.

Вдруг Сара подняла бокал, улыбаясь ему через весь стол.

— За будущее, Джереми!

Он услышал двусмысленность в этих словах, отнес ее на счет присутствия Дэвида и с радостью подхватил свой стакан, чтобы выпить за свою свободу. Четырнадцать лет ушли из его жизни, четырнадцать лет с тех пор, как он видел свой дом и все, что составляло его мир: хорошенькие женщины, прекрасные манеры, отличные лошади, на которых скачешь с гончими упоительным морозным утром. Все это кончилось, равно как и годы служения другим людям. Он не может вернуться к тому, что когда-то знавал, но жизнь здесь, в колонии, может быть приспособлена к его желаниям. Теперь он сам себе господин… Нет… он не господин себе, пока Саре угодно, чтобы он выполнял ее волю.

Воспоминаний о том, как вела себя с ним Сара в тот вечер, должно было хватить ему на будущее. Он напрасно ждал, что она вернется к жизни так, как это было в тот вечер. Не то чтобы она была с ним чужой, думал он, но она уходила в себя, была постоянно занята своими мыслями — склады валось впечатление, что, разговаривая с ним, она уже уносится мыслями к своим следующим обязанностям. Он прекрасно знал, что она по-прежнему полагается на него, обращаясь к нему за советами и даже порой следуя им. Но ему казалось, что бесполезно пытаться приблизиться к ней. Он постоянно напоминал себе, что Эндрю не умер — его корабли бороздят моря, его урожаи созревают на богатых полях, и Сара живет памятью о нем с наглухо замкнутым сердцем.

Свобода принесла очень мало перемен в жизни Джереми. Он делил свое время между тремя фермами Маклеев: вставал на заре и был в поле вместе с батраками, пока не угасал дневной свет. Часто по ночам, сидя над конторскими книгами на ферме Кинтайр или Приста, он думал о Саре, которая, возможно, занималась тем же самым в Гленбарре, и клял ее за кабалу, в которой она его держит. Иногда он ездил в Паррамапу или Сидней, чтобы найти себе женщину — одну из тех легких ночных бабочек, которые разлетались по улицам после наступления темноты, разодетые в пух и прах за счет денег, полученных от солдат Корпуса или от какого-нибудь фермера, который вырвался на кутеж из окрестных поселений.

Но это приносило ему мало радости из-за неотвязных мыслей о Саре, которая в это время сидит взаперти в Гленбарре и принимает его только в присутствии Клепмора или Энни, шагающей взад-вперед по коридору. Иногда он просыпался ночью, взмокший от сновидений, в которых она ему являлась, сновидений, в которых ее светлые волосы, обвившись вокруг его шеи, душат его. Он страдал и стонал под се игом, но никак не мог от него освободиться.

Месяцы проходили, и ее экипаж все чаще видели на дороге между тремя фермами; в любую погоду можно было наблюдать, как се строгая фигура в черной амазонке проносится по полям. Она постоянно поворачивалась к скачущему рядом Джереми, делая замечания, иногда — похвальные, на похвалу она всегда была еще скупее Эндрю. «Она боится похвалить, — говорил он себе, — она все время боится, что взяла на себя непосильную ношу».

Для Сары единственным избавлением от чувства тоски по Эндрю было погружение в дела — погружение настолько глубокое, чтобы уставать до полного изнеможения, чтобы не дать овладеть душой сомнениям, что ей не удастся осуществить свои планы. В ней все время назревало неприятное ощущение, что сложность работы день ото дня увеличивается. Справедливости ради надо сказать, что колония примирилась с ее решимостью продолжать дела Эндрю и что она все более умело справлялась с их разнообразием. Недавно «Дрозд» и «Чертополох» одновременно прибыли в гавань, и их капитаны довольно охотно приняли ее распоряжения; она могла быть удовлетворена достигнутым, но начала ощущать вокруг нарастающую холодность, большее напряжение со стороны тех людей, что потакали ей ради Эндрю. В течение нескольких недель после гибели Эндрю она не поощряла визитов людей, которые раньше бывали в Гленбарре, и не знала, вернутся ли они теперь, по прошествии нескольких месяцев. Где, спрашивала она себя, те женщины, которые знакомились с нею, следуя примеру Элисон Барвелл? Ставят ли они ей в вину то, что теперь она уже не жена выдающегося вольного поселенца, а всего лишь выдающаяся бывшая ссыльная? Она встречала их по утрам в воскресенье, когда отводила детей на службу, которую проводил преподобный Сэмюэль Марсден во временной церквушке рядом с местом, где строилось каменное здание. Раньше каждое воскресенье, бывая в Сиднее, они с Эндрю непременно присутствовали здесь на службе, а по пути домой останавливались поговорить с многочисленными знакомыми. Теперь Сара ходила в церковь с Дэвидом и Дунканом, и ее знакомые, торопившиеся, чтобы не опоздать на службу, проходили мимо, казалось, не замечая ее. Они сидели на твердых деревянных скамьях, слушая проповеди мистера Марсдена; ссыльные покорно толпились позади, и все пели гимны, довольно фальшиво, так как органа в церквушке не было. После службы все они растекались по грубо сколоченному строению, как это было принято в настоящей английской церкви, с одной только разницей, что здесь прихожане напрасно ждали звука колокола. Никто не уходил, пока губернатор Кинг и его жена не покинут церкви: были поклоны и реверансы, и часто раньше Эндрю и Сара оказывались среди тех, кого губернатор удостаивал беседы. Теперь же Сара стояла с мальчиками в толпе, наблюдающей, как уходит губернатор, они также видели, как Элисон Барвелл проходит мимо, слегка кивнув в ее сторону. Она заметила, что кивки остальных женщин становятся все более сдержанными. Ей достаточно ясно давали понять, что думают о женщине, которая не проводит первый год вдовства, тихо сидя в своей гостиной.

Время шло, и в ней не оставалось сомнения, что, когда она ездит осматривать фермы или посещает лавку и корабли в гавани, ее действия не остаются незамеченными и подвергаются осуждению. С беспомощным отчаянием она наблюдала, как ее положение возвращается к тому состоянию, в котором она была, впервые вернувшись с Хоксбери.

Единственным утешением в тот одинокий и тоскливый год была перемена в Ричарде. Как они с Сарой и договорились, их свидания ограничивались случайными встречами на улицах Сиднея или в магазине. Но между ними возникла несомненная близость, хрупкой основой для которой были редкие письма Ричарда к ней и краткие беседы, когда он приходил раз в квартал, чтобы внести деньги в счет уплаты долга.

Ричард теперь почти не принимал участия в карточных играх в казарме: как только у него выдавалось время, он отправлялся на ферму, больше не было разговоров о его пьянстве. Элисон больше не давала вечеров, и хотя по-прежнему была шикарно одета, на ней были прошлогодние туалеты, и было заметно, что уже прекратились завистливые разговоры о том, чего миссис Барвелл ожидает от прибытия очередного корабля из Лондона. Ричард даже делал робкие попытки заняться самостоятельной торговлей. Но ему не слишком везло — у него не хватало пороху на ежедневную борьбу за доход от ромовой торговли. Искра честолюбия зажглась в Ричарде слишком поздно: одной энергии было недостаточно, чтобы восполнить недостаток проницательности или хитрости, которых в нем никогда не было. Сара, пристально за ним наблюдая и видя, что он работает так, как никогда раньше, знала, как мало вознаграждаются его усилия. Деньги, которые он выплачивал ей каждые три месяца, были результатом суровой экономии, а не его растущих доходов. Но его гордость была бы слишком глубоко задета, если бы она дала ему понять, что это ей известно; теперь он был гораздо скромнее в одежде, и она слышала, что он продал свою породистую кобылу. Но она ни за что не упомянула бы этого в разговоре.

Она радовалась его редким визитам в Гленбарр, когда они могли побыть наедине. Она жадно слушала его рассказы об усовершенствованиях на ферме и поощряла его стремление расширить ее, зная, что делает это больше для удовольствия послушать, как он плетет паутину своих мечтаний, чем ради будущего процветания фермы. Она знала, что уже слишком поздно для него стремиться достичь и половины того, чего она бы для него желала. Но она заметила, как через его новый взгляд на жизнь и новые устремления проглядывает личность, гораздо менее себялюбивая и эгоцентричная.

Изредка он писал ей письма — это были странные послания, в которых смешивалось деловое и личное; Сара читала эти письма и, сама не зная зачем, держала их под замком в ящике письменного стола.

Время текло медленно, дни были так похожи один на другой, что Сара приходила в отчаяние, когда задумывалась об этом. В редкие минуты отдыха она находила, что мысли — плохие компаньоны. Джереми был далеко — на Тунгабби, в Кинтайре или на ферме Приста. Ричард — в добровольном изгнании. Дети ее были еще малы. Майкл Сэлливан — слишком застенчив, чтобы с ним можно было говорить так, как ей хотелось. Даже все многообразие занятий не давало полного выхода ее энергии. И с каждой почтой она все с большим нетерпением ждала письма от Луи.