"Сара Дейн" - читать интересную книгу автора (Гэскин Кэтрин)

Глава ВОСЬМАЯ

Весь Гленбарр был наполнен огнями и суетой, когда Сара поднималась по лестнице к себе в спальню в последнюю ночь 1812 года. Снизу до нее доносились голоса прислуги, болтающей по пути из вестибюля на кухню, и здесь, за этими закрытыми дверями спален, ей чудилось возбуждение и старание, с которым наряжаются к празднику его участники. Гленбарр был полон веселья и праздничной приподнятости. Сара помедлила на верху лестницы и огляделась: балюстрада была украшена гирляндами — делом рук Элизабет, вокруг была масса диких цветов, расставленных в вазах. В столовой были накрыты праздничные столы, в гостиной стояли столы для карточной игры, а вдоль стен — диваны для тех, кто захочет просто поболтать.

Вдруг это возбуждение захватило и Сару, она подобрала юбки и почти бегом пустилась к окну в конце лестничной площадки. Из этого окна был виден сад, расположенный сбоку от дома. Там стоял шатер для танцев: в нем горел яркий свет, две его стороны были открыты летней теплой ночи и виду на гавань. Небо было ясно, позже появится луна. Сара стояла и слушала: даже сквозь говор мужчин, добавляющих последние штрихи к оформлению, и повизгивание скрипки, которую настраивал одинокий оркестрант, сидя на деревянном ящике у входа в шатер, ей был слышен тихий ласковый плеск волн о прибрежные камни внизу. Послышалась мелодия — скрипач заиграл для себя и двух садовников одну из прекрасных сентиментальных баллад Томми Мура, и Сара тихонько подпевала, стоя у окна. Потом настроение изменилось: зазвучала зажигательная ирландская джига, в которой слышался веселый смех. Она не могла узнать человека, чей силуэт вырисовывался на фоне огней, но знала, что слышит крик сердца изгнанника. Садовники ушли, и вскоре не стало слышно ничего, кроме шепота волн и слабого аккомпанемента скрипки.

Она обернулась на звук шагов возле нее. Дэвид вышел из спальни и с улыбкой направлялся к ней.

— Ты еще не одета, мама?

Она покачала головой.

— У меня это отнимает меньше времени, чем у Элизабет. Я не готовлюсь в царицы бала, кроме того, я гораздо дольше, чем она, занимаюсь этим в своей жизни.

— Элизабет все равно тебя не затмить! — сказал он и, неожиданно наклонившись, поцеловал ее в щеку. — Ты все равно самая красивая женщина в колонии, и больше того — ты это прекрасно знаешь.

Сара рассмеялась и попыталась взъерошить ему волосы, но опустила руку.

— Мне даже этого нельзя. Ты так безупречно выглядишь, Дэвид!

— Таким я и намерен оставаться!

Она посмотрела на него с удовлетворением. Ему было девятнадцать лет, он был даже выше Луи. Он был очень хорош, со своими светлыми волосами над голубым камзолом. Он вырос в задумчивого немногословного молодого человека. И Сара чувствовала, что ей крайне редко удается проникнуть в его мысли или понять, каковы его убеждения. Он любил ее и был ей предан, но не поверял своих тайных помыслов. Дэвид был, пожалуй, перфекционистом: он не брался ни за что, в успешном окончании чего не был уверен. Он уже перестал заниматься с Майклом Сэлливаном и готовился взять на себя управление фермой Приста. Казалось, он вполне этим удовлетворен и доволен. Но она опасалась, что он не вкладывает душу в это дело: просто занимается фермой за неимением другого дела. Он хорошо стрелял и ездил верхом, был вежлив, очарователен, готов угодить, и все же у него постоянно был какой-то отстраненный вид. Он с готовностью принимал участие во всех семейных делах, но, казалось, всегда испытывал облегчение, когда приходило время совершать одинокие поездки на ту или иную ферму. Сара прекрасно знала, что Дэвид любит ее, но он никогда не отдавал ей всего своего сердца. Когда она испытующе смотрела на него, то всегда замечала в нем какое-то неясное беспокойство. Это особенно было заметно сейчас, когда он стоял перед ней: красивый, на вид старше своих девятнадцати лет. В нем не было страстности, такой характерной для Эндрю и которой с избытком было в Дункане.

Сара стряхнула с себя эти ощущения, улыбнувшись и потрепав его по щеке.

— Не волнуйся, я не испорчу твою прическу. Хотя я представляю, как затрепещут сердца…

Она не докончила, потому что в коридоре снова с шумом распахнулась дверь, и появился Дункан с широкой улыбкой на лице.

— Как я выгляжу, мама? Все в порядке?

— Ты великолепен, Дункан, неотразим!

Он слегка зарделся от удовольствия. Его вид растрогал Сару. Камзол был немного ярковат — Луи вряд ли одобрил бы такой ослепительный красный цвет, но это был собственный выбор Дункана, и он казался в нем счастливым. Он обладал каким-то неуклюжим и небрежным очарованием, и уверенностью, которая не позволяла отступать перед трудностями. Весь дом обожал его и угождал ему. Он ездил верхом и управлял своим крошечным парусником в заливе с отчаянной и подкупающей лихостью. Он с удовольствием болтал со всеми и во всех слоях сиднейского общества имел кучу друзей. В нем не было ничего от замкнутости брата.

Сара механически протянула руку, чтобы расправить рюши на его груди.

— Мама, ты можешь оставить мне танец? — спросил он. — Я практиковался с Элизабет, но она сказала мне, чтобы я ни за что не танцевал ни с кем, кроме нее и тебя, — иначе я всех опозорю.

— Я буду польщена потанцевать с тобой, мой милый.

Внизу в вестибюле начали бить часы, и Сара с тревогой взглянула на сыновей.

— Мне нужно идти, а то я вообще не успею одеться, чтобы хоть с кем-нибудь потанцевать.

Она подхватила юбки и поспешила к своей комнате. Дэвид с нежностью посмотрел ей вслед, а Дункан был занят своим камзолом.

Сара почти закончила свой туалет, когда в спальню вошел Луи. Он медленно пересек комнату и остановился возле жены, рассматривая ее отражение в зеркале. Затем наклонился к туалетному столику и достал из шкатулки сапфировое ожерелье, которое подарил ей два года назад. Когда он застегнул его, цвет ее парчового платья оттенка слоновой кости вдруг оживился. Он улыбнулся, коснулся губами ее плеча и отошел к окну.

— Сад выглядит привлекательно, — произнес он.

Она кивнула, вспомнив, как только что стояла у окна на лестничной площадке. Маленькие разноцветные фонарики окружали лужайку и дорожку, ведущую к дому: их уже зажгли, и они мягко мерцали в темноте. Сад и дом погрузились в ожидание: скоро грянет музыка, зазвучит смех, голоса парочек, которые будут под руку прогуливаться по лужайке.

— Но комары замучают любого, кто решится выйти на улицу, — добавил Луи.

Сара взглянула на него через плечо, но он все еще стоял, глядя в окно, заложив руки за спину. По тому, как он говорил, она понимала, что его голова занята чем-то другим. И она ждала, зная, что он сам скажет ей, когда сочтет нужным, в чем дело. Она снова взглянула в зеркало и поправила локоны.

— Завтра к полудню жара будет невыносимой, — заметил он, взглянув на безоблачное небо и на луну, появившуюся над заливом. — Как раз подходящая погода, чтобы испортить всем настроение перед скачками. И у меня возникает неприятная уверенность, что мне не удастся побить Дэвида в борьбе за Приз магистрата.

— Это будет жаль, — сказала она медленно. — Возможно, для Дэвида было полезно хоть в чем-то потерпеть поражение. Мне кажется, он побаивается скачек, потому что не уверен, что ему удастся добиться желаемого. Он слишком удачлив во всем. Это плохо…

— Ну, скачки… — сказал он, пожав плечами. — Мне кажется, чтобы встряхнуть Дэвида, нужно нечто большее.

Какой-то намек на раздражение в его голосе заставил Сару быстро обернуться. Кулаки Луи, стоявшего к ней спиной, сжимались и разжимались.

— Что ты имеешь в виду, Луи?

Он повернулся.

— Я не только о Дэвиде говорю. Это касается всех детей… Дункана, Элизабет и даже Генриетты.

Она озадаченно нахмурилась.

— Боюсь, что я тебя не понимаю. Что с ними не так?

Он взмахнул руками — жест его выражал неуверенность.

— Я не знаю точно. Но у меня возникло сожаление, что ничто не в состоянии их встряхнуть здесь время от времени. Они ничего в жизни не видели… Вот, например, сегодняшний вечер… Они, очевидно, считают, что это верх элегантности и моды. Они живут, так сказать, на вершине своего мира и склонны забывать, что он очень мал.

Сара повернула к зеркалу нахмуренное лицо.

— Ты, конечно, прав, — сказала она, встретившись в зеркале с ним глазами. — Но что же делать? Как только я начинаю говорить с Дэвидом об отъезде в Англию, он постоянно отвечает, что предпочитает остаться здесь, и вообще уже поздно куда-то посылать его учиться.

— Учиться! Он должен узнать настоящую жизнь Англии! Дэвид как раз в подходящем возрасте для Лондона. Он достаточно взрослый, чтобы получить от него удовольствие, и достаточно молодой, чтобы впитать его дух.

Сара заметила, что руки ее слегка дрожат, когда протянула их за своими длинными перчатками.

— А остальные?.. Что насчет них?

— Им это нужно не меньше, чем Дэвиду. Элизабет семнадцать, Сара. Она здесь влюбится в какого-нибудь поручика из полка, даже не поняв, что есть и другие мужчины.

Сара подняла брови.

— Боюсь, ты забываешь, Луи, что в Англии браки для девушек не устраиваются родителями так, как это делается во Франции. Элизабет должно быть предоставлено право выбрать самой. И если она хочет остаться здесь и выйти замуж…

Он воздел руки к потолку.

— Мой Бог, Сара! Я не говорю об устройстве брака для нее! Я надеюсь, и даже уверен в этом, что она вернется в колонию, чтобы здесь поселиться. Потому что здесь она была счастлива как нигде. Но ей следует знать — пока она еще достаточно молода, чтобы сделать окончательный выбор, — что собой представляет остальной мир.

Сара неловко пыталась застегнуть браслет поверх перчатки.

— Значит, ты предлагаешь, чтобы поехали все трое?

Она наблюдала в зеркале, как он направляется к ней через комнату. Он встал позади ее стула, нежно положив руки ей на плечи.

— Давайте все поедем, Сара.

Ее рука испуганно взметнулась к горлу.

— Мы все?! Ты и я тоже?..

— На год-два, не больше.

— Но… бросить Гленбарр… Банон… Мне, пожалуй, не хочется, Луи.

— Но почему? Ты что, должна быть постоянно прикована здесь цепями? Я прихожу к выводу, что тебе, не менее чем детям, нужно взглянуть на мир.

Она не отвечала. Голова ее склонилась над веером, из которого она начала выщипывать перья. Пальцы Луи на ее плечах слегка сжались.

— Сара, любовь моя! Что с тобой?

Она резко подняла голову, и глаза их встретились в зеркале.

— Мне страшно! — воскликнула она. — Вот что со мной! Я пробыла в этой колонии двадцать лет, и я боюсь выезжать за ее пределы. Здесь все знают обо мне и уже перестали шептаться на мой счет. У меня здесь свое место, а ты призываешь меня его покинуть и отправиться навстречу лондонским сплетням. Ты хочешь, чтобы я слышала, как копаются в моем прошлом, выискивая самые лакомые кусочки? Когда-то, Луи, ты напомнил мне, что, прибыв сюда с заключенными, я уже перенесла самые худшие испытания в своей жизни и никогда не испытаю больше ничего подобного. Есть, однако, возможность заставить меня страдать еще сильнее. Если ты…

Его густые брови сошлись на переносице.

— Успокойся, Сара! Ты позволяешь своему воображению заходить слишком далеко. Кто там в Лондоне может заставить тебя страдать? Ты, моя милая, просто смотришь на это все сиднейскими глазами. Скажи, пожалуйста, кто, глядя на твою прошлую жизнь, может сказать, что ты заслуживаешь позора? Лондон давно уже признал то, что Сидней признать боится: было так много искажений в сфере правосудия, когда решался вопрос о ссылке! Для тех, кто знает твою историю, речь идет не более чем о детской шалости. Разве ты забыла, как многоопытен и циничен Лондон? У тебя есть положение, деньги, и Лондону до остального нет дела. Для Англии было бы неплохо, если бы лица королевской крови были окружены такими же невинными людьми, как ты. Разве ты этого не понимаешь?

— Но это не все! — сказала она, покачав головой, как бы отбрасывая его попытки разубедить ее. — Сами дети!.. Почему ты так уверен, что они захотят уехать? Если Дэвид откажется, я не смогу его заставить. Будет вполне объяснимо, если он захочет остаться здесь теперь, когда он берет в руки ведение хозяйства. Не думаю, что он охотно все бросит.

— Ах, Сара… дети никогда не бывают такими, какими бы мы хотели их видеть. Вы с Эндрю нажили свое состояние, начав с примитивной хижины на Хоксбери, но ты не можешь ожидать, что детям все это будет так же дорого, как тебе. Им не нужно трудиться для достижения всего этого, и у них есть лишь смутные воспоминания о том времени, когда их отец не стал еще видным гражданином колонии. Тебе бы хотелось, чтобы в их сердцах билась любовь к Кинтайру и чтобы они не могли с ним расстаться на год-другой. Но ты заблуждаешься. Для них это все является лишь фактом жизни — чем-то, что они всегда имели и к чему они всегда смогут вернуться. Когда возникает возможность увидеть другую жизнь, неестественно было бы для них отказываться.

Она нервно тронута сапфиры, ощутила жесткость парчи на своем теле.

— Луи, почему ты так во всем уверен? Откуда ты знаешь, что они обо всем этом думают?

Он притянул ее к себе.

— Я знаю, потому что я спросил их, Сара.

— Ты?.. Не спросив сначала меня?

— Не сердись, любовь моя. Я прекрасно знал, что ты испугаешься, и мне хотелось иметь все возможные аргументы. Я спросил их, потому что мне нужно было знать их мнение заранее. Сара, им необходимо выбраться отсюда, чтобы с радостью вернуться сюда. Как могут они оценить все, что имели всегда, как могут они понять то спокойствие, которое мы с тобой здесь обрели, если не узнают ничего иного? Именно ради них я готов предпринять эту поездку в Англию. И им нужно, чтобы ты была с ними.

Она в отчаянии сжала руки.

— Все будет далеко не так просто, как ты говоришь! Как только они ощутят прелесть Лондона, они начнут презирать здешнюю жизнь. Они не захотят вернуться, и весь труд этих лет окажется напрасным. Я изо всех сил старалась поддерживать и фермы, и лавку в порядке, чтобы они смогли принять их от меня. Дай им год веселой жизни в Лондоне, и они захотят продать все это. Луи, разве ты этого не понимаешь?

— Неужели у тебя так мало веры в их привязанность к этим местам? Я хочу, чтобы они, сравнив, поняли, какой полноценной была их жизнь здесь. Не можешь же ты надеяться, что им никогда не захочется совершить этого путешествия. Пусть поедут сейчас.

Его прервал звук поспешных шагов в коридоре. Раздался стук в дверь. Он отпустил плечи Сары и немного отступил назад.

— Войдите!

Дверь распахнулась тотчас же, и вошла Элизабет. На ней было платье из мягкого белого шелка, которое, казалось, сливается с белизной ее кожи. Это было ее первое бальное платье, и отец заявил, что оно должно быть совершенно простым, без всякой вычурной отделки, которую она любила. Сара посмотрела на нее и улыбнулась. Выбор Луи был безупречен: в этом наряде Элизабет сияла красотой.

— Ты выглядишь великолепно, Элизабет! — сказала она с восхищением. — Ты прямо как с картины!

— Да… — Элизабет возбужденно рассмеялась. — Дэвид и Дункан только что сказали то же самое, хотя Генриетта, кажется, считает, что платье слишком простое. Я заходила в детскую показаться ей. Она этого не сказала, но, мне кажется, она бы предпочла что-нибудь ярко-красное. Дункан побывал у нее до меня, и наш маленький деспот был от него в восторге.

Она шагнула вперед и покрутилась перед ними.

— Папа, тебе нравится?

— Да, конечно, моя дорогая, я тобой очень горжусь!

Вдруг рука Элизабет встревоженно метнулась к губам.

— Боже! Я же забыла сказать вам, зачем пришла! Первые гости уже здесь. Правда, это всего лишь старый мистер Брайди. Он направился прямиком к столу и, кажется, даже не обратил внимания на то, что вы еще не спустились. Он пожаловал пешком — вот почему вы не слышали кареты. — По ее тону было понятно, что она не представляет, как можно идти, когда есть возможность ехать.

Она повернулась, чтобы уйти, но замешкалась и бросила через плечо взгляд на отца.

— Папа… вы уже об этом поговорили? — спросила она нерешительно. — То есть… ты обещал поговорить с мамой сегодня.

— Да, Элизабет, мы это обсудили.

Лицо девушки озарилось.

— Значит — решено? Мы едем?

— Не все решено окончательно, — сказал Луи. — Пока еще.

Элизабет вдруг бросилась к Саре.

— Ну, мамочка, скажи, что мы поедем! Я так мечтаю увидеть Лондон, и всю страну тоже. Если бы я хоть разок могла поохотиться со сворой гончих, я была бы счастлива. Представляешь, как ужасно состариться и растолстеть, так ни разу и не узнав охоты с гончими! — Она чмокнула Сару в щеку. — Прошу тебя — подумай и разреши!

Сара встала, разгладила свои длинные перчатки и развернула веер из страусовых перьев.

— Похоже, — сказала она, взглянув на Луи, — что решение принято за меня, и вполне твердо.

Медленная улыбка расплылась по его лицу. Склонившись к ней, он нежно коснулся губами ее виска.

— Я всегда надеялся, что смогу тобой похвастать в Лондоне, любовь моя.

Он предложил ей руку, и они вместе вышли из комнаты.

Чувство растерянности и разочарования сопровождало Сару на протяжении всего вечера. Прибывали гости, и Сара с улыбкой приветствовала их, но каждый раз радовалась, когда они отходили от нее и ей не нужно было занимать их разговором. Комнаты наполнялись голосами и смехом, из шатра доносилась музыка. Там, как всегда, было с избытком мужчин, и юные поручики не столько из вежливости, сколько из желания потанцевать, приглашали бабушек, втрое старших по возрасту. Женщин окружали группы поклонников, и Элизабет, которая должна была получить полное удовольствие от сегодняшнего праздника, настояла на том, чтобы ее танцы были разбиты пополам, иначе она не могла потанцевать со всеми желающими. Она была подлинной кокеткой, без тени смущения или возбужденного румянца на щеках. Дэвид, который подошел к ней, чтобы пригласить на танец, получил отказ, сопровождаемый смехом. Однако, когда подошел губернатор, она изобразила застенчивость и сделала глубокий реверанс. Ей и в голову не пришло разделить этот танец пополам!

Наконец, когда прибыли уже все, кроме, возможно, нескольких запоздавших гостей, Дэвид подошел к Саре, стоявшей с Луи в вестибюле, и предложил ей руку.

— Маме уже, наверное, это надоело, как вы полагаете, сэр? — сказал он, взглянув на Луи. — Если люди так опаздывают, они недостойны приветствия. Я предлагаю маме пройти в столовую и выпить чего-нибудь. А потом она, возможно, согласится потанцевать со мной.

Луи кивнул и огляделся вокруг.

— А я должен пойти и разыскать миссис Меквори… Дэвид, как ты считаешь, мне следует встать в очередь за господами офицерами, жаждущими потанцевать с госпожой губернаторшей?

Он отправился в гостиную, осматривая каждый диван и карточный стол и поправляя свои перчатки.

В столовой Дэвид усадил Сару и принес ей бокал шампанского. Оно было холодным, и она с благодарностью выпила его. Он болтал с ней, посмеиваясь над самыми напыщенными гостями, описывая с изрядным преувеличением забавные детали туалета жены одного из наиболее видных деятелей колонии:

— Алое, мама, — с огромными желтыми бантами! Честное слово, даже у туземцев больше вкуса!

Потом он поспешил за стулом для Джулии Райдер, которая только что вошла под руку с Уильямом Купером. Он велел Беннету принести еще шампанского, а сам пошел посмотреть, как подаются закуски.

— Ты можешь гордиться Дэвидом, Сара, — отметила Джулия Райдер, кивнув в его сторону.

— И правда, мадам де Бурже, ваш сын известен в колонии как молодой человек, обладающий превосходными манерами! — Уильям Купер сказал это с известной долей лести.

Джулия перебила его:

— Я надеюсь, что этот слух о вашей поездке в Англию достоверен. Всем детям это необходимо, Сара. Они не должны вырасти в этой колонии, не зная остального мира. Поездка пойдет им на пользу — всем без исключения. И ты сама заслуживаешь нескольких лет отдыха, как и Луи. Ты не можешь ожидать, что французу не захочется снова вкусить той жизни, которую он когда-то знал.

Сара улыбнулась, сделав какое-то незначительное замечание, и обрадовалась, когда Дэвид вернулся и настоял, чтобы она пошла с ним в шатер потанцевать.

— По-видимому, я самой последней узнаю об этой поездке в Англию, — сказала она ему, когда они вышли на веранду. — Все вокруг, очевидно, считают, что мы уже уложили вещи и почти отбыли. А я не имела ни малейшего подозрения об этом и услышала впервые лишь несколько часов назад!

— Ну, это Элизабет разболтала, — сказал Дэвид. — Она так взволнована этим.

Они прошли по траве в молчании. Помедлив у входа в шатер, они смотрели, как яркая униформа военных мешается с более спокойной одеждой штатских и с мягкими красками женских туалетов.

— Как мы все веселы сейчас! — сказала Сара. — Двадцать лет назад во всей колонии не было ни куска шелка, который мог бы сравниться с самым простым из сегодняшних платьев. — Она говорила рассеянно, как будто эти воспоминания даже отдаленно не могли затронуть Дэвида. Потом она придвинулась к нему и спросила совсем иным голосом: — Насколько сильно тебе хочется поехать в Англию, Дэвид? Луи сказал, что говорил с тобой об этом. И я должна быть абсолютно уверена, что ты это делаешь не для того, чтобы просто угодить ему.

Он повернулся и взглянул на нее.

— Я хочу поехать, мама, очень. И я не хочу угодить никому, кроме себя самого.

И он повел ее в круг танцующих.

Сара услышала то же самое и от Дункана, когда задала ему этот вопрос. Она несколько минут поговорила с ним после танца. Стало почти невыносимо жарко, и они направились к краю лужайки, где горели разноцветные фонарики.

— Я столько всего хочу сделать в Лондоне, мама, — сказал он возбужденно. — Я бы хотел научиться фехтовать и поучиться верховой езде. И там еще есть театр. И говорят, если кататься в Гайд-Парке, то увидишь всех самых шикарных…

Она улыбнулась и похлопала его по руке.

— Конечно, дорогой. А эти самые шикарные — они для тебя очень важны, Дункан?

Он нахмурился.

— Не очень. Но мне все равно хотелось бы их увидеть.

Часы тянулись для Сары очень медленно, пока наконец последние пары нехотя не покинули шатра, пока не опустели карточные столы и диваны. Они выпили за новый год в полночь, когда полковой волынщик торжественно обошел лужайку, неземные звуки его музыки поплыли через сад к примолкшим гостям. Двое туземцев, рыбачивших на заливе, услыхали волынку и решили, что это завывает злой дух. Они ускользнули в своем каноэ, подобно теням.

Губернатор и его свита отбыли в два часа, но общий исход начался только на рассвете. Слуги гасили свечи и фонари, убирали столы.

Элизабет и Дэвид под руку поднимались по лестнице, смеясь над чем-то, сказанным Дунканом. Темные глаза Элизабет были осоловелыми от усталости, но ноги ее двигались так же легко, как и в начале вечера.

— Мы едем в Англию!.. В Англию… В Англию!.. — напевала она, преодолевая последние ступени. Слова эти, произнесенные ее приятным высоким голосом, ранили сердце Сары.

Она аккуратно уложила сапфиры в шкатулку и сидела, глядя на них. Она уже перестала бороться со своим страхом и разочарованием. Они все едут в Англию — это уже точно. С момента разговора с Луи она все ждала, что дети опровергнут его утверждения, по крайней мере, Дэвид. Она надеялась, что энтузиазм, с которым он работал на ферме, окажется достаточно сильным, чтобы перевесить прелести Лондона. Глядя на безупречную фигуру Дэвида в этот вечер, трудно было поверить, что он всего лишь юноша. Луи прав, устало подумала она. Она слишком многого ждала от своих сыновей: она ожидала, что им известно, как будто они тоже прошли через это, каковы были первые годы на Хоксбери. Со временем, говорила она себе, они тоже узнают, какую цену приходится платить за обладание собственностью, но это будут иные уроки, чем были у них с Эндрю. Возможно, поездка в Англию необходима, чтобы они осознали ценность своих здешних владений.

Она вздохнула, закрыв шкатулку с сапфирами. Так или иначе, ей придется ехать. Сбрасывая туфли, она почувствовала, что подул слабый ветерок. Но он, возможно, уляжется к тому моменту, когда она проснется, и солнце будет снова нещадно палить. Потом она вспомнила, что днем ей придется стоять среди толпы в Гайд-Парке, следя, как Луи и Дэвид состязаются за приз на скачках. Она сняла чулки, пошевелила пальцами, наслаждаясь мягким ковром под ногами. Как бы ей хотелось оказаться в Кинтайре или в Баноне, чтобы не нужно было стоять в пыли под палящим солнцем, наблюдая за скачками, всего через несколько часов.

Она сидела в кровати, попивая холодное молоко, которое ей принесла Энни, когда Луи открыл дверь ее спальни и тихо вошел. На нем был длинный темно-красный халат поверх ночной рубашки. Он довольно медленно подошел к кровати.

— Боже мой! Каким старым и слабым я становлюсь, должно быть, если меня так утомляют несколько часов танцев! — Он бросился на кровать и вытянулся на спине, подложив руку под голову. — И подумать только, что я был таким дураком и пообещал завтра соревноваться с такими молодыми людьми, как Дэвид.

— Сегодня, — напомнила она.

— Сегодня — и в самом деле! Да мне на лошадь будет не взобраться, не то что проскакать. — Вдруг он перекатился на бок, подпер голову рукой и посмотрел на Сару. — Я знаю, Сара! Мы придумаем какую-нибудь серьезную болезнь — лихорадку, которая свалит меня в постель, а тебе придется сидеть со мной. Я буду лежать в затемненной комнате весь день, вдали от пыли и жары и криков этих дураков. Я…

Вдруг по его лицу скользнула улыбка.

— Ну что? — спросила она.

— Я просто подумал… что будет очень приятно, если ты будешь лежать рядом.

Они оба рассмеялись, и она дернула его за волосы, точно так же, как дергала сыновей. Он отстранился и ухватил ее за запястье.

— Придется вас призвать к повиновению, мадам! Вы забываетесь и становитесь непочтительной! Вообще-то, я думаю, мы неплохо провели бы время…

Сара быстро поставила стакан и зажала ему рот ладонью.

— Хватит! Я требую почтения!..

— Почтения, да? Вот в этом-то и беда с тобой! Ты всегда слишком много его требовала. Я вспоминаю…

— Вспоминаешь что?

— Вспоминаю, как первый раз тебя увидел, в домишке славной Нелл Финниган, которая, между прочим, страшно растолстела. Никогда не толстей, Сара! Это так некрасиво! — Он придвинулся к ней. — Когда я впервые увидел тебя, я себе сказал: «Ага, вот страстная женщина!». Твой вид меня действительно потряс. Но, мой Бог, ты так была окутана своей респектабельностью! Когда ты уехала, я так сокрушался, что цивилизация еще не достигла Нового Южного Уэльса.

— Как это?

— Очень просто! Если бы дело было в Париже или Лондоне, то после кратковременного ухаживания появилась бы прекрасная возможность для тебя стать моей любовницей. Но, увы, то был Новый Южный Уэльс — и что я мог поделать? Только ждать, когда будет можно на тебе жениться!

Он вдруг приподнялся и, взяв ее за плечи, стянул с подушек.

— Стоило, однако, жениться, чтобы ты была только моей, — нашептывал он, целуя ее. — И уж женившись, я был очень рад, что цивилизация еще не дошла до этой колонии. У меня совершенно нецивилизованное желание ни с кем тебя не делить!

Сара стояла у ограды рядом с Элизабет и толпой молодых офицеров, наблюдая последний заезд на Приз магистрата, и ясно видела, как все произошло. Она увидела, как из толпы внезапно выскочила собака, как она рванула на беговую дорожку, когда первые лошади галопом неслись по ней. Луи был четвертым с краю и оказался прямо над собакой, прежде чем заметил ее. Его лошадь испугалась, метнулась в сторону и упала. Луи был сброшен на землю, и следующие три всадника, не в состоянии остановиться, проскакали прямо по ним обоим. Еще одна лошадь упала в общей давке, но всадник тотчас же вскочил и захромал к Луи.

Как только лошади пронеслись, визжащая от ужаса толпа ринулась, опрокидывая барьеры, на дорожку. Сара крепко зажмурилась и отвернулась. Она оперлась на ограждение, чтобы не упасть.

Позже ей сказали, что Луи сломал шею в падении. Хирург сказал, что он, вероятно, был мертв еще до того, как его настигли остальные лошади.