"Мировой разум" - читать интересную книгу автора (Елизаров Евгений Дмитриевич)

4. Контакт цивилизаций

Сегодня на принципиальную возможность контакта с иными цивилизациями мы смотрим вполне оптимистично. Но есть ли хотя бы какие-нибудь основания для такой оптимистичности?

Сам человек установить такой контакт не в состоянии – это, в общем-то, элементарно. И не столько потому, что его и носителя какого-то иного разума должна, как уже говорилось здесь, разделять глубокая пространственная пропасть. Ведь реальным инициатором контакта может стать только тот, кто в состоянии преодолеть ее. Поскольку же мы преодолеть эту пропасть пока еще не в состоянии, нам остается надеяться только на другого. Но другой должен находиться на какой-то более высокой ступени развития, чем та, на которой находится сегодняшний человек. В противном случае он сам оказывается в точно такой же позиции, что и мы, то есть оказывается не в состоянии дать знать о себе кому бы то ни было во Вселенной. Иначе говоря, все это прямо предполагает наличие не только пространственной, но и временной пропасти между нами: ведь для восхождения на более высокий уровень требуется время. Какое? – об этом сегодня можно только гадать. Но как бы то ни было, именно временная пропасть, глубина которой прямо производна от масштабов пространственной, является основным препятствием на пути любого контакта.

А впрочем, даже не препятствием, но прямым запретом.

Вдумаемся. Традиционно под контактом цивилизаций понимается такое их соприкосновение, в результате которого происходит двухсторонний обмен информацией, происходит активный и направленный процесс передачи и восприятия обеими сторонами специально запрашиваемой и отбираемой информации. Поэтому практический интерес может вызвать только направленное и регулируемое обеими сторонами взаимодействие.

Ясно, что в таком виде контакт сегодня, по меньшей мере, сомнителен. Информацию, которую цивилизация, в своем развитии намного обогнавшая нас, могла бы транслировать человеку, скорее всего, лежит за пределами его понимания. Для более же высокой цивилизации наша может представлять лишь такой интерес, какой сегодня нам представляет, скажем, сообщество муравьев (если вообще не инфузорий).

Разумеется, какую-то важную для себя информацию такая цивилизация получить в состоянии, как и мы сами в состоянии расширить свои знания, изучая сообщество тех же муравьев (и тех же инфузорий). Но все это не будет обменом, а следовательно, не будет и полноценным контактом цивилизаций.

Таким образом, в рамках традиционных представлений никаких серьезных оснований для оптимизма нет.

Правда, у нас еще есть какое-то время, и если сегодня направленный и регулируемый контакт с иным разумом невозможен, то в отдаленном будущем, предполагается, все препятствия на этом пути будут устранены.

Но вот что интересно. Если временной разрыв, а следовательно, и различие в уровнях развития цивилизаций существует сегодня, то все это должно сохратиться и в будущем: ведь не только мы не будем стоять на месте. А раз так, то и в будущем контакт между нами оказывается неосуществимым, ибо и в будущем сохранится принципиальная невозможность направленного обмена информацией.

Препятствия, существующие на этом пути, можно продемонстрировать следующим образом.

Сегодня нам представляется, что если мы пошлем с помощью каких-то самых современных технических средств сигнал, содержащий в себе какие-то элементарные сведения о нас, скажем, один из краеугольных камней нашей культуры – теорему Пифагора (информация должна быть простой, в противном случае ее будет нельзя расшифровать), то любая цивилизация, поймав этот сигнал, сумеет понять, что его послали вполне разумные существа, и в доказательство своего понимания пошлет нам ответ, содержащий в себе какую-то начальную информацию о самой себе. Освоив же базовые понятия и принципы обмена, мы сможем перейти к более развитым его формам.

Но вообразим себе неандертальца, транслирующего человеку (предположим, они сосуществуют) какую-то великую и незыблемую истину, скажем, какие-то основополагающие принципы сохранения огня. Причем пошлет эту истину с помощью самых совершенных (в его, разумеется, понимании) средств, скажем, с помощью отточенной техники ритуального танца. Можно ли будет понять такую информацию? Ведь те истины, которые кажутся великими и незыблемыми неандертальцу, безвозвратно утеряны нами. Да что там неандерталец, если мы все чаще и чаще замечаем, как в сокровенную тайну превращаются для нас многие истины (например, технологические рецепты) людей, живших всего несколько столетий назад.

А ведь дело осложняется еще и тем, что информация, транслируемая нам этим неандертальцем, должна быть относительно простой, ибо, чрезмерно сложная, она может быть просто неопознана нами. Предельно же простая информация тем в большей степени может быть забыта нами еще тысячелетия назад.

Словом, сигнал, транслируемый через пространство, может быть не опознан человеком как сигнал. Пример тому – египетская иероглифика. Долгое время под иероглифическим письмом – сигналом, отправленным через временные дали потомкам древних строителей пирамид – вообще не видели письменность, и только гений Шампольона окончательно убедил скептиков.

Однако сложность передачи и восприятия информации различными по уровню своего развития цивилизациями отнюдь не исчерпывается аспектом, касающимся одного только содержания. Точно так же, как и сама информация может быть просто неопознана нами (другими словами, не воспринята нами именно как информация), технические средства ее передачи, в свою очередь, могут служить препятствием на пути контакта. Тот же ритуальный танец вряд ли будет воспринят нами как способ общения: ведь многие века человек уже наблюдал так называемый «танец» пчел, но озарение пришло совсем недавно…

Конечно, в чисто теоретическом плане любая информация, посланная с помощью любых средств ее кодирования и передачи, может быть опознана (именно как информация, транслируемая разумным существом) и расшифрована. Лишь бы только ее содержание не превосходило способности того, кому она адресуется. При этом получаемые нами сигналы будут опознаны и расшифрованы за вполне конечное время. Правда, какое именно, – это вопрос! И опознание, и расшифровка могут занять даже тысячелетия (точно так же, как информация, скрытая в «танце» пчел, стала достоянием нашего знания совсем недавно). Но это требует, чтобы все это в неизменном виде и неизменными средствами транслировалось на протяжении всего периода опознания и расшифровки.

Кто может доказательно исключить самую возможность того, что такая информация на протяжении тысячелетий кем-то непрерывно транслируется человеку? Кто может исключить, что мы просто не видим того, что с незапамятных времен откуда-то посылается нам?

Время есть время. Поэтому цивилизация, на века опередившая нас в своем развитии, может давно забыть теоремы евклидовой геометрии. Цивилизация, на века опередившая нас, может и не отличить самые совершенные технические средства человека от естественно природных явлений. Парадокс? Ничуть! И пусть это не задевает нашей гордости: ведь и мы сами с большим трудом отличаем первичные орудия человека от природных объектов. Стоит обратиться к исходным культурам, как, например, Олдувайская, и этот факт сразу же станет очевидным: ведь отличить примитивные орудия от случайных сколов может только специалист. Между тем, как сказал философ, примитивный топор дикаря совершеннее самых совершенных созданий природы…

Но и это не все.

Те сомнения, которые мы только что высказали, в общем-то не новы. В той или иной форме они одолевали уже многих. Но кто из нас задумывался над тем, что наш разум, которым мы так гордимся, вообще не будет воспринят иной цивилизацией как разум.

Впрочем, не так.

Мы говорим, что сознание представляет собой высшую форму движения материи. Выше сознания на сегодняшний день мы не знаем ничего. Но где гарантия того, что выше него ничего и не может быть?

Психика животного и сознание человека отделены друг от друга глубокой качественной пропастью. Различие между ними настолько фундаментально, что животное в принципе не в состоянии понять человека (разумеется, здесь не имеются в виду повседневные бытовые его отправления). А зачастую и человек не способен понять своих «меньших братьев» (хотя никакого теоретического запрета в этом направлении контакта нет).

Абиотическая природа – психика животного – разум человека – …?

Субъект, наделенный этим «…», имеет полное право смотреть на самого человека в точности так же, как человек смотрит на животное. Одной из фундаментальных характеристик тех объективных отличий, которые существуют между психикой животных и сознанием человека, является прямой теоретический запрет на полномасштабный двухсторонний контакт между ними. Чудеса, которые демонстрирует нам современная зоопсихология, в действительности показывают не столько возможности психики животного, сколько потенциал современного эксперимента, другими словами, не способности животного, но способности самого экспериментатора. Здесь мы сталкиваемся не с самой психикой, но со сложной системой «экпериментатор-животное», и если исключить отсюда все, что вносится человеком, исчезнет и все остальное.

Но если между сознанием человека и этой более высокой формой организации и движения материи пролегает такая же бездна, то прямой категорический запрет на двухсторонний обмен обязан существовать и здесь. (Кстати, это великолепно понимали уже древние. Так, Библия утверждает что разум Бога в принципе недоступен пониманию человека. Европейская мысль, долгое время развивавшаяся как скромная попытка смертного постичь промысел Божий, одной из своих аксиом имела утверждение того, что только окончательный итог ее вечного восхождения к истине способен открыть человеку замысел Творца. Поэтому есть только одна форма восприятия Бога – вера, и величие первого богоборца Иова состоит в осознании именно этой непростой для многих истины.)

Таким образом, если быть до конца строгим, то разница между человеческой и какой-то более высокой цивилизацией, уже сегодня способной установить контакт между нами, должна иллюстрироваться не на примере человека и неандертальца, но как различие между человеком и Богом. А это значит, что на самой идее традиционно понимаемого контакта цивилизаций как двухстороннего обмена информацией нужно ставить крест.

Здесь, правда, остается неопределенной конкретная величина той пространственно-временной пропасти, которая способна навсегда разделить человека и внеземной разум, уже сегодня способный вступить в контакт с нами. Но не следует забывать о такой вещи, как ускорение научно-технического прогресса. Поэтому разница в несколько тысячелетий сегодня может быть значительно меньшей, чем завтра: ведь нас, живущих в двадцатом веке, отделяет от тех, кто жил всего тысячу лет назад, несравненно большая пропасть, нежели пропасть между ними и человеком древнекаменного века. Но если такова ретроспектива развития сознания, то от перспективы следует ожидать еще большего. Поэтому существующая сегодня пропасть, как кажется, может только увеличиваться.

Можно, конечно, предположить некоторое торможение в развитии знаний, но это было бы равносильно предположению о существовании предела всеобщего развития, к которому асимптотически приближается не только субъект разума, но и природа вообще. Ясно, что делать такие предположения мы не вправе.

Таким образом, видно, что уже гипотеза о существовании больших пространств, разделяющих человека и другие цивилизации, имплицитно, то есть в скрытой форме содержит в себе постулат принципиальной невозможности контакта между ними.

Правда, все это нисколько не исключает (в каком-то отдаленном будущем) возможность установления регулируемой взаимосвязи между цивилизациями, находящимися примерно на одном и том же уровне развития. Но, во-первых, даже при бесконечности существования материального мира вероятность существования (в одной области пространства, разумеется) цивилизаций одного с нами уровня развития, скорее всего, невелика. Во-вторых (и, пожалуй, это самое главное), все то, что может случиться с нами в бесконечно далеком будущем, если быть честными, сегодня не столь уж и интересно.

Сама идея контакта цивилизаций хороша только в том случае, если за ней стоит перспектива интеграции, перспектива слияния их в одну семью. Современные же представления, согласно которым различные цивилизации (если, разумеется, они вообще существуют) разделены пространственным барьером, в неявной форме содержат в себе идею их дискриминации, нечто вроде апартеида панкосмического масштаба. Сегодняшние представления, если и не отвергают полностью логическую возможность полноценных контактов, то во всяком случае отодвигают ее реализацию в такое отдаленное будущее, которое в настоящее время почти синонимично понятию «никогда».

Таким образом, если пытаться выйти за пределы традиционных представлений об ином разуме, то необходимо пересмотреть не только сущностное содержание тех барьеров, которые, возможно, разделяют человека и субъекта иных культур, но так же и проблему связи между ними.

Впрочем, может показаться, что наша интерпретация иного разума в еще большей степени отрицает возможность какого бы то ни было взаимодействия цивилизаций.

В самом деле. Препятствием на пути их контакта выступает, как мы видели, существующий разрыв в уровнях их развития. Мы же предполагаем этот разрыв еще большим, нежели традиционные, линейные, представления, согласно которым все цивилизации отличаются друг от друга лишь количественно: то есть глубиной добытых знаний и мощностью средств практической деятельности. Мы доводим этот разрыв до той пропасти, которая отделяет человеческий смертный разум от разума Божественного.

Однако на деле никакого отрицания здесь нет и в помине. По существу все препятствия на пути полноценного контакта воздвигают именно количественные различия между цивилизациями, но никак не качественные. Ведь какими бы глубокими ни были качественные расхождения между разумом человека и разумом Бога, контакт между ними оказывается вполне возможным; больше того: ни Тот, ни другой немыслимы вне постоянной связи.

Здесь может показаться, что мы впадаем в мистику. Но не будем торопиться: покидать почву материализма мы не собираемся.

Вернемся к нашим рассуждениям.

Если представить, что развитие цивилизаций протекает по линии простого количественного увеличения всех позитивных начал, составляющих устои земной культуры, то контакт оказывается возможным лишь между такими цивилизациями, которые находятся примерно на одном и том же уровне развития. При этом реализация контакта неизбежно отодвигается на те времена, когда линейно возрастающие радиусы, которые очерчивают условную сферу того, что доступно их практике, не начнут хотя бы отчасти перекрывать друг друга. Добавим к тому же, что длительность времени, необходимого для этого, прямо производна от дистанции, разделяющей потенциальных участников контакта. Между тем, качественный барьер между ними практически полностью уничтожает любые нагромождения пространства и времени. А это значит, что глубокое качественное различие устраняет и такие препятствия на пути установления взаимосвязи. Единственным препятствием здесь оказывается оно само.

Действительно. Существование качественных отличий между цивилизациями предполагает, что практическая деятельность более высокой из них, может развиваться в сфере иных, если угодно, более фундаментальных, измерений, нежели измерения пространственно-временные. Но если это так, то отношение «прошлое-настоящее-будущее», которое является незыблемым для человека и его деятельности, не должно играть никакой роли в проблеме контакта.

Мы знаем, что в процессе развития все новое и более сложное отнюдь не уничтожает предшествующие простые формы организации. Низкие формы движения (например, биологические) в каком-то «снятом», преобразованном виде сохраняются в более высоких (в социальных). Ведь даже деятельность нашего разума в конечном счете обеспечивается биохимической активностью наших клеток, каждая из которых по сути дела представляет собой отдельный организм. Но если все тяготеющее к простейшим формам бытия обязано сохраняться в более совершенном, все пространственно-временное поле, в котором развертывается деятельность человека, с его восхождением на качественно более высокий уровень развития, в свою очередь, должно, как какой-то подчиненный элемент, включиться в структуру новых измерений материальной действительности.

В этом случае любой настоящий момент бытия цивилизации, практическая деятельность которой развивается в сфере именно таких, новых, неведомых нам сегодня измерений, должен одновременно(!) вмещать в себя как уже истекшее прошлое, так и все будущее цивилизаций, для которых пространственно-временные отношения представляют собой предельно высокие формы количественных обобщений. При этом понятно, что будущее охватывается настоящим моментом бытия более высокого субъекта лишь до того пункта, когда материальная практика его младшего собрата в свою очередь не вырывается за пределы пространства и времени. За этими пределами история того и другого должна сливаться.

Точно так же и понятие «здесь» для разума, вырвавшегося за пределы пространства и времени, должно вмещать в себя, по меньшей мере, все обозримое человеком пространство (если не все пространство вообще).

Абсурд?

Здесь можно было бы ответить, что абсурдность этого вывода обусловлена только тем, что наше сознание (отражающее тысячелетиями формировавшиеся структуры нашей собственной практики) естественно не может принять как само собой разумеющееся то, что прямо противоречит всему опыту человека. Но если теория вопроса показывает принципиальную возможность существования качественно иных форм практической деятельности, то сохранение кажущейся абсурдности приведенного вывода – это не более чем сохранение инерции мышления.

И действительно. Не можем же мы утверждать, что пространство и время – это и в самом деле предельно всеобщие формы существования материального мира. Все, что мы можем сказать сегодня, не впадая в обскурантизм, – это то, что средства нашей познавательной деятельности пока не позволяют нам рассмотреть существование каких-то иных размерностей бытия. Другими словами, есть вполне достаточное основание предполагать, что в единой философской градации: «единичное-особенное-всеобщее» пространство и время занимают отнюдь не высшую позицию.

Но это вовсе не означает, что справедливость утверждения абсолютной всеобщности или предположения относительной особенности этих начал на сегодняшний день равновероятна. Ведь если мы безоговорочно принимаем постулат качественной бесконечности материального мира, мы просто обязаны согласиться с тем, что первое утверждение вступает в прямой конфликт с этим постулатом и склониться к его антитезису. Проще говоря, качественная бесконечность материального мира обязывает нас не просто к предположению, но даже к прямому утверждению возможности существования более фундаментальных его измерений.

Что же касается конкретных очертаний тех начал, которые в качественной перспективе скрываются за пространством и временем, то о них сегодня можно только гадать.

Однако самое невероятное заключается вовсе не в какой-то противоестественности получаемых нами выводов, но в том, что эти выводы кажутся нашему сознанию невероятными. Самое невероятное заключается в том, что сознание человека отказывается принять их.

Поясним.

Законы функционирования человеческого сознания качественно отличны от законов движения «естественной природы». Это и понятно: сознание человека представляет собой форму движения довольно высоко организованной материи. Поэтому закономерно, что оно должно отличаться от форм движения низкоорганизованных структур. И в частности отличия состоят в том, что реальные события неодухотворенной действительности, которые отстоят друг от друга в пространстве и времени, в сознании человека присутствуют одновременно. Кант называл это трансцендентальным единством апперцепции.

Одновременность и «однопространственность» явлений, отстоящих друг от друга, становятся возможными только благодаря тому, что здесь, в сознании человека, все пространственно-временные связи между ними заменяются отношениями, имеющими принципиально иную метрику, – отношениями логическими.

Нас нисколько не удивляет то обстоятельство, что ничтожное движение нашей мысли способно без остатка вместить в себя не только насчитывающую тысячелетия человеческую историю, но и миллиарды лет истории естественно-природной. При этом настоящий момент сознания способен вместить в себя не только прошлое: все обозримое человеком будущее, в свою очередь, уже сейчас содержится в нем.

Но если нас нисколько не удивляет сведение в точку настоящего момента явлений, отстоящих друг от друга на миллиарды лет и миллиарды километров, которое без всяких усилий совершает функционирующее по каким-то своим, далеко не познанным до конца, законам человеческое сознание, то почему нас должна удивлять способность какого-то иного разума сводить в точку настоящего момента своего бытия всю историю человека?

Ясно, что любой контакт между цивилизациями, как и любое направленное действие, должен осуществляться в пределах какого-то конкретного времени, какого-то конкретного «настоящего». Поскольку же инициатором контакта сегодня может быть только более высокая цивилизация, этим настоящим может быть только конкретность того потока, качественно низшее состояние которого осознается нами как физическое время. Но если точка настоящего цивилизации, в своем последовательном восхождении сумевшей преодолеть какой-то этапный рубеж, «распростерта» по всему временному полю существования земного разума (от «нуль-пункта» предчеловеческой истории до прорыва творческой деятельности человека в область надвременных и надпространственных измерений), то и сам контакт принципиально не может быть датирован каким-то конкретным временным пунктом или интервалом. С точки зрения субъекта, материальная практика которого замкнута в качественных границах всеобщего пространственно-временного континуума, такой контакт должен быть распростерт по всей протяженности не только его собственной истории, но и всего этого континуума в целом. Другими словами, этот контакт должен выступать как некоторая константа окружающей его материальной действительности, как некоторая отвечная данность.

Таким образом, субъектом контакта между нашей и какой-то более высокой цивилизацией с земной стороны должно выступать не какое-то определенное поколение людей, но весь сквозящий во времени человеческий род. Другими словами, все поколения (как уже завершившие круг своего бытия, так и грядущие) людей.

При этом с точки зрения субъекта более высокого разума одновременно. С точки же зрения человека такой контакт должен быть вечным, то есть не имеющим ни начала, ни конца. В сущности, точно так же, как в процессе каких-то философствований в контакт с нашим собственным сознанием одновременно вступают все предшествовавшие нам и все провидимые нами в грядущем поколения.

Однако здесь встает и другая проблема. Ведь если бы в этот контакт с качественно иным разумом одновременно вступали бы все поколения людей, то такое непрерывно реализуемое взаимодействие просто обязано было бы оставить какой-то след в нашей истории. Этот – даже односторонний – контакт на протяжении истекших веков не мог быть не замечен нами.

Между тем, никаких следов влияния иного разума на наше собственное сознание мы, похоже, не фиксируем.

Правда, здесь можно было бы и возразить: непрерывное (на протяжении всей человеческой истории) воздействие на наше сознание, скорее всего, так и осталось бы не замеченным нами. Ведь непрерывность воздействия полностью уничтожала бы все критерии отличия марионеточного сознания космического «зомби» от суверенного творчества действительного субъекта своей истории.

Однако мы говорим о том, что контакт между цивилизациями должен иметь своим содержанием направленный обмен информацией. И, как это ни парадоксально, главным здесь является не столько восприятие земным сознанием того, что способен транслировать ему Кто-то другой, сколько собственное влияние человека на этот превосходящий его разум. Ведь если быть строгим, то весь затеянный нами разговор имеет интерес только в том единственном случае, если уже сегодня человек имеет возможность переустраивать всю Вселенную в соответствии со своими (в первую очередь нравственными!) идеалами.

Во все времена человек обращался к небу исключительно для того, чтобы переустроить свою жизнь здесь, на земле. Любое – пусть даже самое светлое – переустройство социальной действительности земными же силами, кроме принципиальной незавершенности, всегда таило в себе опасность своей обратимости. Поэтому поиск каких-то внеземных начал по существу был одновременно и обращением к силе, способной в обозримые сроки сделать реальностью вековой сон человечества о нравственном идеале, и поиском абсолютных гарантий его устойчивости. Исключительно внеземное могло обещать человеку незыблемость того обетованного царства, которое во все времена было не только его единственной надеждой, но в сущности и его единственной целью. Не удивительно, что и сегодняшние поиски внеземного разума – это отголосок все того же золотого сна человека о царстве небесном на земле. Поэтому если такая возможность решительно исключена, проблема контактов становится абсолютно бессмысленной.

Но как бы то ни было, ни чужого воздействия извне, ни собственного влияния на переустройство Вселенной мы не ощущаем…

Не ощущаем?

Здесь можно было бы сослаться на почти мистическую тайну творчества, сказав, что вспышки внезапного озарения, результатом которых являются величайшие создания человеческого гения, – это и есть акт восприятия откуда-то извне транслируемой информации. (А и в самом деле, чем такое объяснение хуже других?) Но не будем настаивать на такой конструкции: ведь она низвергает человека с пьедестала разумного существа и по сути дела превращает его в какого-то космического робота.

И все же: так ли уж и не ощущаем?

А как быть с постоянным контактом человека с Богом?

Не будем спешить отмахнуться от этого, прямо противоречащего всему материалистическому, аргумента: ведь уже полученные нами выводы позволяют утверждать, что и древняя как мир идея Бога и более современная идея внеземного разума имеют в себе очень много общего. Полученные выводы позволяют нам перекинуть вполне надежный логический мостик от одного к другому и далее – к человеку.

Но прежде – небольшая ремарка.

Мы говорили о том, что за идеей контакта стоит идея интеграции культур в какое-то единое (согласное не только с законами разума, но и с императивами совести) всевселенское начало, в единый Мировой разум. И если в исходной идее видеть именно эту перспективу, то проблема направленного обмена информацией предстанет перед нами в несколько неожиданном свете. Ведь если во главу угла ставить интеграцию, то информационный обмен обнаружит себя лишь частной ее формой. Одной из, возможно бесчисленного, множества других. Ну, а поскольку это не более чем частная форма, то в контексте всеобщего от нее можно и абстрагироваться, чтобы сосредоточить внимание на основном – на содержании.