"Маскарад повесы" - читать интересную книгу автора (Кинг Валери)

18

— Откуда вы знаете, что он хочет на мне жениться? — спросила Кэт, потрясенная его проницательностью. Сэр Уильям прищурился и покачал головой.

— Он влюблен в вас без памяти, этого не заметил бы только слепой! Я наблюдал за его светлостью на всех балах и вечерах — он не сводил с вас глаз. К тому же после памятного маскарада, на котором лорд Саппертон разоблачил его нелепый фарс с инкогнито, Эшвелл повел себя столь недвусмысленно, что ни у кого не осталось никаких сомнений в его намерениях относительно вас. — Баронет улыбнулся с заговорщицким видом. — По крайней мере, так утверждает миссис Криклейд, которая, как известно, все про всех знает.

— О, эта пустоголовая болтушка! — сердито бросила Кэт. — Терпеть не могу сплетен и тех, кто их разносит!

— Знаете, дорогая, — сказал сэр Уильям, с преувеличенным вниманием рассматривая в лорнет свои безукоризненно начищенные сапоги, — если бы я знал, что заслужу от вас такую отповедь, то не рискнул бы прийти к вам сегодня.

— Простите, я не хотела вас обидеть! — поспешила извиниться Кэт. — Но, согласитесь, сплетни отвратительны, особенно когда они касаются твоей собственной персоны.

Сэр Уильям опустил лорнет и пристально посмотрел ей в глаза.

— Если вы так боитесь сплетен, то не стоило сводить с ума беднягу Эшвелла, — заметил он.

— Но Эшвелл меня вовсе не любит! Он просто злится на меня за то, что я его отвергла. У него чудовищное самомнение, он никак не хочет поверить, что я его не люблю.

Сэр Уильям вздохнул:

— Кажется, я и впрямь пришел в неподходящий момент. Вы не в духе, дорогая? Что за вздор вы городите!

Не в силах больше выносить пронизывающего взгляда его голубых глаз, Кэт резко отвернулась.

— Посмотрите мне в глаза, Кэтрин, и еще раз скажите, что не любите Эшвелла! — потребовал баронет. — Иначе я вам не поверю.

Однако Кэт по-прежнему старательно избегала его взгляда.

— Вы не знаете, какой он ужасный человек, сэр Уильям! Если я по своему простодушию и питаю к нему некоторую симпатию, то это потому… потому… Нет, давайте сменим тему!

— Как ты похожа на мать! — вдруг негромко произнес баронет, и в его голосе послышалась затаенная мука. — Тебе уже двадцать один, совсем взрослая… И все годы, пока ты росла, я не смел ни погладить тебя по голове, ни подарить игрушку, ни даже поболтать о каких-нибудь милых пустяках, как с Мэри и Лидией, — например, о том, где они прячут свои любовные записочки.

— Разве можно задавать девушкам такие нескромные вопросы! — воскликнула Кэт. — Они наверняка ужасно смущаются.

— Насчет Мэри ты права — она вспыхивает и отказывается отвечать; а вот Лидия показывает свои тайники, — рассмеялся баронет.

— С Лидии станется! — ухмыльнулась девушка.

— Знаешь, вы с ней очень похожи, — ответил сэр Уильям и умолк, задумавшись о чем-то своем.

Минута бежала за минутой, тишину нарушало только негромкое тиканье каминных часов. Кэт вздохнула — из песни слова не выкинешь: Марианна изменила мужу. Как она решилась? Неужели она так любила этого человека, который сидел сейчас рядом с ней?

Поскольку сэр Уильям разговаривал с Кэт так искренно, участливо и непринужденно, она отважилась спросить о самом главном:

— Как случилось, что моя мама и вы…

Баронет тяжело вздохнул.

— О, это печальная история, — начал он. — Мы с Марианной полюбили друг друга задолго до того, как к ней посватался Джаспер. Твоя мама была такая выдумщица и проказница! Я был от нее без ума. — Его глаза вдруг засияли, как омытое дождем весеннее небо. — Едва ей исполнилось восемнадцать, как я попросил ее руки, но куда там! Разве она с ее импульсивностью и пылкостью могла удовольствоваться тихой семейной жизнью в провинции?! Ей захотелось провести сезон в Лондоне, и я не смог ее отговорить, потому что она была на редкость упряма и своевольна. Чего она так жадно искала, я не знал тогда и не знаю до сих пор. За первым сезоном в Лондоне последовал второй, но я ждал и надеялся. Наконец столичная жизнь наскучила Марианне, и в поисках тихой гавани она вернулась в родные места. Я снова сделал ей предложение, и на этот раз она согласилась…

Кэт не верила своим ушам — мама никогда не рассказывала ей о своем романе с сэром Уильямом!

— Вижу, для тебя наша любовь осталась тайной. Двадцать лет я гадал, рассказала ли тебе о ней Марианна… Да, представь себе, уже была назначена дата свадьбы, но мы поссорились, как водится, из-за сущего пустяка: Марианне хотелось провести медовый месяц во Флоренции, а мне — в Париже. Ссора была ужасной — Марианна превратилась в настоящую фурию! Видишь этот шрам? — Баронет дотронулся пальцем до тонкой белой полоски над бровью. — Она была в такой ярости, что запустила в меня хрустальной вазой!

Кэт покраснела, вспомнив, как прострелила Эшвеллу рукав, но сэр Уильям, казалось, не заметил ее смущения.

— А потом она убежала с Джаспером в Гретна-Грин[2], — продолжал баронет тихо и печально, — и мы не виделись три года. Я переехал в Лондон, где встретил Эурелию — девушку заурядную, но добрую и со своеобразным чувством юмора, которое она, впрочем, предпочитает скрывать от посторонних. Я подумал, что лучшей жены мне не найти, но не отважился сделать предложение и уехал на несколько месяцев в Эджкот, чтобы без спешки принять решение. Но за меня все решила Марианна…

Последнюю фразу он произнес едва слышно, и Кэт, которая сгорала от нетерпения узнать наконец тайну своего рождения, испугалась, что сэр Уильям не захочет рассказывать дальше. Но баронет не обманул ее ожиданий.

— К тому времени они с Джаспером вернулись в Чипинг-Фосворт, — продолжил он. — Я отправился туда, чтобы увидеть ее после трехлетней разлуки. Мне казалось, что все забыто и мы сможем встретиться как старые друзья. Была поздняя осень, небо хмурилось, падал легкий первый снежок. Джаспера не оказалось дома, он уехал в Челтенхем… Нет, Кэтрин, мне кажется, не стоит посвящать тебя в такие подробности!

Ее глаза наполнились слезами, она умоляюще коснулась его руки.

— Прошу вас, рассказывайте дальше! Мне надо знать!

Баронет с сомнением посмотрел на девушку, но все-таки уступил:

— Итак, погода была плохая, однако снегопад вдруг стих, выглянуло солнце, и Марианна предложила пойти прогуляться. Я не мог отвести от нее глаз — за время нашей разлуки она стала еще прекраснее и, что самое поразительное, выглядела по-настоящему счастливой! По ее словам, Джаспер оказался замечательным мужем, она любила его и была очень довольна семейной жизнью, хотя он стал чересчур много времени уделять картам. Единственное, что ее огорчало, — отсутствие детей. Гуляя по берегу реки Черинг, мы болтали, смеялись, забрасывали друг друга снежками — словом, веселились, как дети. Нам было хорошо вместе, мы уходили все дальше, не замечая, что ветер крепчает, а на солнце набегают облака. Но внезапно снова повалил снег, на, сей раз густой и крупный, и я предложил повернуть назад. Но Марианна уговорила меня переждать непогоду в старой конюшне за мельницей.

Кэт вздрогнула и изумленно уставилась на баронета. Шесть недель назад она назначила свидание Эшвеллу и прострелила ему рукав сюртука именно в той самой конюшне!

— О дальнейшем умолчу, — продолжал сэр Уильям, — скажу только, что без этой вынужденной остановки ничего бы не случилось. Оставшись один на один вдали от нескромных глаз, мы предались воспоминаниям, и прежние чувства вспыхнули с новой силой. В общем, в усадьбу мы вернулись только на следующий день… Поверь, у нас не было злого умысла! — воскликнул он, хватая Кэт за руку. — Если бы ты знала, как я сожалею о своем легкомыслии! — Он замолчал, его глаза увлажнились. — И только твое появление на свет, доченька, может в какой-то степени служить мне оправданием.

Кэт промокнула платком набежавшие слезы. Во взгляде баронета читалась тоска, по той давней, несостоявшейся любви. Кэт подумала об Эшвелле, и у нее защемило сердце — она тоже потеряла свою любовь.

— Продолжайте, прошу вас, — прошептала она. Сэр Уильям тяжело вздохнул.

— Когда до меня дошли слухи, что Марианна забеременела, я сразу же уехал в Лондон и той же зимой женился на Эурелии. Она разрешилась от бремени через полгода после Марианны. К моей безграничной радости, это тоже была девочка, которую я мог ласкать и баловать сколько душе угодно, дав наконец волю переполнявшим меня отцовским чувствам. Рождение Мэри помогло мне пережить потерю тебя. Правда, вы с ней совсем не похожи, зато Лидия по характеру твоя копия! — Он усмехнулся и по-отечески похлопал ее по руке. — Прислушайся к моим словам, Кэт! Упрямство — наша фамильная черта. Может быть, твоя мать потому и покинула меня, что убоялась бесконечных ссор в будущем, увидев, с каким поистине ослиным упрямством я настаивал на поездке в Париж! Впрочем, она тоже не хотела уступать, и вспомни, что из этого получилось. Пусть это будет тебе уроком. Ведь ты в полной мере унаследовала этот наш с Марианной недостаток, он может безнадежно разрушить твою жизнь. Да, Эшвелл совершил ошибку, но он искренне раскаялся. Не упрямься, прости его. Разве ты не видишь, что он по-настоящему тебя любит?

— Но, сэр Уильям, он бессовестно обманул меня, нас всех! — вскричала девушка. — Вы не знаете и половины его проступков и просто не представляете себе, до какой подлости и жестокости он опустился!

— Кэт, милая, послушай человека, который всей душой желает тебе счастья. Мне так хочется уберечь тебя от ошибок! Сейчас в тебе говорит обида, но ведь, если вдуматься, маскарад нашего повесы — просто глупая мальчишеская выходка, неподобающая человеку его положения. Поверь мне, если ты сейчас отвергнешь Эшвелла, то потеряешь его навсегда, я знаю его характер. С чем ты тогда останешься? Как ты понимаешь, я имею в виду вовсе не финансовое положение, а твои душу и сердце! Согреют ли их долгими зимними ночами гордость, упрямство и непреклонность?

— Но он целовался с Джулией Мортон в Куинингском лесу! — в отчаянии воскликнула Кэт, цепляясь за этот последний весомый довод. — Я видела их собственными глазами!

Сэр Уильям поднялся на ноги.

— А какой здешний аристократ, если только он настоящий мужчина, хотя бы раз не целовался с Джулией Мортон?! — ухмыльнулся он и принялся аккуратно натягивать перчатки.

От удивления Кэт раскрыла рот.

— Подумай над тем, что я тебе сказал, моя девочка! Эшвелл действительно вел себя как последний болван, но он один из самых порядочных и благородных молодых людей, каких я знаю. И он тебя любит! Не упускай свой шанс, не позволяй оскорбленному самолюбию затмить все остальные твои чувства!

Сэр Уильям откланялся, от души надеясь, что его советы не пропадут втуне.

По старой каштановой аллее гулял холодный ветер; Кэт, решившая после завтрака немного пройтись, надвинула шляпку поглубже и завязала потуже тесемки. Сделав несколько шагов, она вдруг заметила высокую тощую женскую фигуру с каким-то свертком в руках, которая быстро шла ей навстречу по чипингфосвортской дороге.

Через минуту девушка с удивлением узнала в ней мать Томаса, миссис Коутс, с новорожденным младенцем на руках. Бедняжка, должно быть, шла пешком от самого Куининга. Завернутая в старенькое шерстяное одеяльце, крошка Кэтрин-Джорджина сладко спала.

— Господи, как я рада снова видеть вас и ваше прелестное дитя! — негромко сказала Кэт, чтобы не разбудить ребенка. — Надеюсь, у вас все в порядке? Как чувствует себя малютка?

— Что ей сделается, мисс Кэт! — улыбнулась миссис Коутс. — Слава богу, девочка здоровенькая, крепкая, и аппетит отменный. Теперь я уверена, что она выживет!

Кэт с любовью посмотрела на дитя, которое вдруг недовольно сморщилось и заворочалось во сне.

— Какая она прелестная! Можно мне ее подержать?

Миссис Коутс протянула ей ребенка, и Кэт, бережно прижав его к груди, начала баюкать.

— Как бы мне хотелось иметь такую крошку! — прошептала она. — Какая вы счастливица!

— Да уж, чем-чем, а детишками меня господь не обделил, — ответила крестьянка, подняв на Кэт тревожный взгляд. Видимо, она хотела сказать молодой госпоже что-то важное, но не решалась.

— Что случилось, миссис Коутс? — спросила Кэт, уловив ее тревогу. — Вы ведь не затем пришли пешком в такую даль, чтобы дать мне побаюкать малышку Кэтрин, правда? — Девушке вдруг припомнились причитания Мэгги о назревавшем бунте, и, забыв о спавшем ребенке, она воскликнула: — Ох, я чувствую, вы принесли мне недобрые вести!

— Так оно и есть, мисс, — нахмурилась крестьянка, скрестив на груди руки. — Наши мужики, пропьянствовав вчера целый день в Стинчфилде, сговорились спалить повозки, нанятые Саппертоном для перевозки зерна! — Она порывисто сжала руку Кэт. — Вы должны что-то сделать, мисс, иначе случится страшное! Мой Джек наточил косу с таким видом, словно это не коса, а меч, и тоже куда-то ушел. — Глаза бедной женщины наполнились слезами. — Мисс Кэт, что будет с моими детьми, если его убьют? Мы ведь и так едва сводим концы с концами! — Она прижала к глазам краешек вытертой шали. — И как я буду жить без своего Джека? Ведь я так его люблю!

Не сдержавшись, она зарыдала. Ребенок снова беспокойно пошевелился, но, к счастью, не проснулся. Кэт с жалостью посмотрела в безмятежное личико малышки. Бедняжка, она и понятия не имеет о царящем вокруг хаосе, огражденная от него любовью матери. Но, может быть, уже через день-другой ее уютному мирку придет конец…

— Что я могу сделать, миссис Коутс? — спросила она, передавая ребенка матери.

— Поговорите с его светлостью графом, мисс Кэт, убедите его не увозить зерно!

— Я уже пыталась, — вздохнула девушка, отводя взгляд от ее загоревшегося надеждой лица, — но безуспешно. У этого человека нет совести!

Взгляд миссис Коутс потух, она посмотрела на своего младенца, и из ее глаз снова потекли слезы.

— Выходит, зря я вас побеспокоила, мисс, извините и прощайте, — сказала она упавшим голосом и с поникшей головой побрела назад в Куининг.

Кэт со стесненным сердцем смотрела ей вслед. Сочувствуя бедной женщине, она всегда в душе немножко завидовала ее семейному счастью. Однако сейчас счастье миссис Коутс под угрозой, его надо спасать! Но как?

Мысли девушки вновь обратились к графу. В сущности, он глубоко несчастный человек, никому не нужный, никем не любимый.. Может быть, в нем еще осталось что-то человеческое? Ей вспомнилась его тощая фигура, изможденное, бледное лицо, глумливые улыбочки и язвительные словечки, и ее передернуло от отвращения. Но ведь голос разума ему наверняка по-прежнему не чужд! Для чего он копит свои богатства, обрекая бедняков на голодную смерть? Он должен понять, что эта чудовищная жестокость бессмысленна!

Когда миссис Коутс скрылась из виду, Кэт решительно направилась к конюшне и попросила Питера оседлать Диану. Пока он выполнял ее просьбу, девушка вернулась в дом и, переодеваясь в костюм для верховой езды, стала размышлять о том, что собиралась сделать. Сможет ли она убедить графа? В последнее время с ним явно творилось что-то неладное. Взять хотя бы это нападение на нее в Куинингском лесу — оно совершенно не вязалось с его обычно спокойным, выдержанным поведением. И потом, он стал часто прижимать руку к сердцу, кривясь, как от сильной боли…

Выехав на дорогу, Кэт пожалела, что не взяла с собой Мэгги, — вдруг Саппертон решится на новое безрассудство? Она оглянулась на дом, но возвращаться не стала: времени и так было в обрез, да и вряд ли граф отважится напасть на нее среди бела дня в собственном доме, полном слуг, на глазах у чопорной пожилой экономки. Да, пожалуй, надо будет сначала поговорить с экономкой…

К пяти вечера солнце начало клониться к закату, напоминая людям о близкой осени, тени удлинились, стали густеть, и в зале гостиницы «Лебедь и гусь» зажгли свечи. Лорд Эшвелл сегодня обедал в одиночестве, поскольку Джеймс уехал в Эджкот. Он вытер рот крахмальной салфеткой, поднес к губам стакан отличного портвейна, и в этот момент в дверь его номера постучали. Молодой человек досадливо поморщился — опять какая-нибудь девица желает попотчевать его своим кулинарным изыском! Когда инкогнито знаменитого поэта раскрылось, его просто замучили назойливыми знаками внимания, потому что он приобрел в глазах слабой половины совершенно неотразимый романтический шарм.

Из-за двери послышалась возня и возмущенные возгласы одной из служанок, потом женский голос с ужасным деревенским выговором закричал «Я хочу поговорить с лордом Эшвеллом лично!» Наконец дверь распахнулась, и в комнату влетела Мэгги — щеки красные, как будто она всю дорогу бежала, соломенная шляпка кое-как нахлобучена на растрепанные черные волосы, на лице безграничный ужас.

— Мисс Кэт пропала! — закричала она с порога и разразилась слезами. Эшвелл вскочил, едва не уронив стул, и бросился к девушке.

— Как пропала, куда? Перестань плакать и внятно объясни, что случилось! — приказал он и сунул ей свой платок.

— После полудня хозяйка уехала куда-то на Диане, — всхлипывая пробормотала Мэгги и послушно вытерла платком глаза. — С тех пор ее никто не видел!

Эшвелл посмотрел на часы.

— О господи, уже пять! — простонал он и схватил Мэгги за плечи. — Подумай, куда она могла отправиться так надолго? Может быть, на охоту? Гоняясь за кроликами, легко увлечься и забыть о времени. Она взяла с собой ружье?

Мэгги покачала головой.

— В том-то и дело, что мисс Кэт ничего с собой не взяла! Поэтому я решила, что она поехала к какой-нибудь подруге. Когда она навещает деревенских бедняков, то всегда берет и относит им хлеб, варенье и помидоры.

Добрая девушка снова залилась слезами, а Эшвелл задумчиво потер лоб.

— Соберись, Мэгги, — строго сказал он, — припомни все до мельчайших подробностей. Не может быть, чтобы твоя хозяйка просто так уехала и пропала.

— Я ничего больше не знаю! — затрясла головой девушка. — Ой, нет, Вайолет видела, что незадолго до отъезда мисс Кэт разговаривала на дороге с одной женщиной из Куининга.

— Куининг, деревня Саппертона… — задумчиво произнес Эшвелл — Но не могла же она уехать в Личвуд!

Внезапно он заметил на улице какое-то движение и посмотрел в окно: мимо, что-то крича, промчался верхом на лошади молодой парень, сын арендатора с фермы Брока.

— Пойдем-ка, Мэгги, посмотрим, в чем там дело!

Они вдвоем вышли из залы в гостиничную таверну, к единственному окну которой, перешептываясь, прилипли пять деревенских девушек-подавальщиц. С улицы послышалась яростная перебранка, и девушки выбежали на крыльцо. Эшвелл поспешил за ними.

Фермерский сын ударил кнутом пьяного деревенского мужика, по-видимому, только что покинувшего таверну, и закричал, чтобы духу его больше не было на ферме. Пьяный схватился за кнут, пытаясь стащить юношу с лошади. С трудом отбившись, фермер оглянулся на крыльцо, на котором столпились девушки в раздувавшихся, словно паруса, белых фартуках.

— Эй, парень, что тут происходит? — окликнул его Эшвелл.

— В Стинчфилде бунт! Советую вам вооружиться! — крикнул тот, пришпорил коня и поскакал прочь.

Взвизгнув, девушки гурьбой бросились внутрь, едва не сбив с ног Эшвелла. На крыльце осталась одна Мэгги — широко открыв глаза, она испуганно смотрела на него.

— Кажется, я знаю, где искать Кэт, — сказал он ей. — Оставайся здесь, в поместье теперь небезопасно. Я получил известие из Лондона: беспорядки вспыхнули даже там.

Побледнев как мел, Мэгги опустилась на деревянную скамью у входа. Эшвелл повернулся, чтобы бежать в конюшню за лошадью, но Мэгги дернула его за фалду. Он оглянулся — по ее щекам опять бежали слезы.

— Пожалуйста, найдите Томаса! — попросила она.

— Я постараюсь, — ободряюще улыбнулся Эшвелл. — Только никуда отсюда не уходи!

В конюшне не оказалось ни конюхов, ни грумов, поэтому он, вне себя от волнения, принялся седлать лошадь сам. Скорее, скорее, Кэт в опасности! Зная характер своей возлюбленной, он был теперь уверен, что она, пытаясь предотвратить бунт, отправилась для этого в Личвуд, к Саппертону. Страшно подумать, что может сделать с ней этот негодяй, ведь она оказалась в его полной власти! О, какое безрассудство — не взять с собой даже служанки!

Оседлав лошадь, Эшвелл одним махом вскочил на нее, вылетел из конюшни и помчался по Хай-стрит.

Крепко привязанная к стулу в оранжерее, совершенно обессилевшая от страха и отчаяния, Кэт то забывалась тревожным сном, то просыпалась вновь. Сначала стянутые веревками руки и ноги ужасно болели, но в последний час она совсем перестала их чувствовать. От влажного теплого воздуха ее лицо покрылось испариной.

Когда, приехав в Личвуд, она стала уговаривать графа оставить зерно в Стинчфилде, он разразился высокопарной тирадой о ее непроходимой глупости, а потом начал поносить своих крестьян — «отъявленных бездельников, которые только и знают что жалуются и требуют». Кэт стала возражать, взывать к его разуму и чувствам, и тогда Саппертон вдруг впал в бешеную ярость. Он набросился на нее, привязал к высокому жесткому стулу и пригрозил заткнуть кляпом рот, если она будет продолжать нести всю эту чушь. Взгляд его маленьких черных глазок был странно неподвижен и непроницаем, они совсем запали, отчего его тощее лицо с обтянутыми скулами стало походить на череп. Кэт содрогнулась от ужасной догадки — граф сошел с ума! Только подступавшим безумием можно было объяснить перемены, которые происходили в Саппертоне в последнее время. Как жаль, что она не понимала этого раньше! Потрясенная, Кэт замолчала, а граф выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью, и она осталась одна, дрожа от страха, не зная, чего можно ожидать от безумца.

За несколько часов в оранжерее у нее только один раз появилась надежда на спасение — когда туда вдруг заглянула экономка. Кэт не хотела навлекать на почтенную женщину гнев безумного хозяина, поэтому попросила помощи молча, одними глазами. Экономка бросила на нее испуганный взгляд, прикрыла рот рукой и поспешно вышла из комнаты. Уверенная, что освобождение близко, Кэт воспряла духом, но прошло пятнадцать минут, двадцать, час, а помощи все не было…

В три часа явился Саппертон, и Кэт в ужасе уставилась на него. Что он собирается с ней делать? К ее удивлению, граф притащил большую коробку, наполненную свитками наподобие тех, на которых писал свои стихи Руперт. Со странным смешком выхватив один из них, граф развернул его и начал нараспев, с надрывом читать. Изумлению Кэт не было предела — это и впрямь оказались стихи его племянника! Саппертон читал без перерыва целый час, беря из коробки все новые и новые свитки. Когда часы пробили четыре и безумец наконец прекратил терзать ее слух бездарными виршами, Кэт уже начала опасаться за собственный рассудок.

— Славную пытку я для вас придумал, не правда ли? — хихикнул он, довольно потирая руки. — Я буду мучить вас до тех пор, пока вы не выкинете из головы своего стихоплета и не дадите слова выйти за меня замуж!

Это было уже выше ее сил. Кэт начала истерически хохотать и никак не могла остановиться. Саппертон озабоченно посмотрел на нее и вышел, не сказав ни слова, а вконец обессилевшая девушка погрузилась в полусон-полуявь…

Очнулась Кэт от невыносимой головной боли. Кто-то коснулся ее плеча, она подняла глаза и увидела встревоженное лицо Эшвелла. Его губы шевелились, по-видимому, он что-то говорил, но она не могла разобрать ни слова и покачала головой.

Путы на запястьях ослабли и свалились на пол. Почувствовав свободу, Кэт попробовала пошевелить затекшими руками, но они висели как плети. Джордж начал бережно растирать ей пальцы, запястья, локти, и через несколько минут она почувствовала в пальцах покалывание, которое превратилось вскоре в ужасную, почти невыносимую боль. Но Кэт не обращала на нее внимания — она была рада, что руки снова принадлежат ей.

— Где Саппертон? — спросила она, с усилием сгибая и разгибая пальцы.

— Понятия не имею! — мрачно бросил Эшвелл. — С вами все в порядке?

Разрезав веревку, опутавшую ноги Кэт, он протянул ей руку, чтобы помочь встать, как вдруг у двери что-то звякнуло и кто-то засмеялся визгливым металлическим смехом. Молодые люди оглянулись — там стоял Саппертон с канделябром в одной руке и шпагой в другой.

— Я убью тебя, мерзавец! — взревел взбешенный поэт.

— Попробуй!

Саппертон поставил канделябр на маленький столик и рукояткой вперед бросил сопернику шпагу. Эшвелл ловко поймал ее и приготовился к бою. О, с каким наслаждением он разделается с человеком, чья ухмыляющаяся физиономия уже десять лет преследует его в кошмарах!

— Не надо, Эшвелл! — закричала Кэт, с трудом поднимаясь на ноги, но ее голос заглушил звон клинков. Забыв обо всем на свете, кроме своей ненависти, мужчины сошлись в смертельном поединке. Лавируя между пальмами, диковинными папоротниками и апельсиновыми деревьями, они, словно в каком-то безумном танце, сходились, расходились и вновь исступленно бросались друг на друга, кромсая шпагами листья и цветы.

— Остановитесь, Эшвелл! — потрясенная этой фантастической картиной, крикнула Кэт.

Она хотела предупредить его, что Саппертон сошел с ума, но Эшвелл даже головы не повернул в ее сторону; в глазах его горел кровавый отблеск предзакатного солнца. Бой продолжался, и внезапно Кэт заметила на полу капли крови.

— Он сумасшедший, слышите, Эшвелл? — в страхе закричала она. — Не стоит рисковать жизнью, чтобы ему отомстить! Вы слышите?! Саппертон сошел с ума!

Однако он ее не слушал, и Кэт застонала от бессилия. Оба были в черном, поэтому она не могла определить, кто из них ранен.

Вне себя от ужаса Кэт продолжала наблюдать за поединком. Противники являли собой разительный контраст — Эшвелл раскраснелся, по лбу его бежали струйки пота, в глазах полыхала ненависть; Саппертон же становился все бледнее и бледнее, на его губах, обнажая длинные кривые зубы, играла странная улыбка, придававшая ему совсем уж потусторонний вид. Солнце скрылось за облаком, оранжерея погрузилась в полумрак, и поединок стал походить на танец теней. Саппертон явно выбился из сил — он начал задыхаться, его выпады, по-прежнему яростные и мощные, утратили точность. Эшвелл издевательски засмеялся, и Кэт похолодела: в его смехе тоже явственно слышалось безумие!

— А теперь, милорд, — воскликнул он, крутя рапирой перед носом у графа, — я с превеликой радостью спроважу вас в ад, где вам самое место!

Граф сделал исступленный выпад, но внезапно схватился за сердце и начал ловить ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Из последних сил он взмахнул шпагой, метя Эшвеллу в грудь, но виконт легко отразил удар, отбросив клинок Саппертона в сторону. Его лицо застыло, как маска, и Кэт поняла, что он сейчас убьет безумца.

— Не-ет! — отчаянно крикнула она. Бросившись к Эшвеллу, Кэт схватила его за руку, и это спасло Саппертона. Пока Эшвелл пытался вырвать руку, в отчаянии от того, что вожделенная добыча ускользает, граф, спотыкаясь и хватаясь за стену, выбежал в коридор.

— Он потерял рассудок, Джордж, он сумасшедший! — повторяла Кэт вновь и вновь. — Оставьте его в покое! Он не причинил мне никакого вреда!

Наконец смысл ее слов начал доходить до Эшвелла, и ярость, переполнявшая каждую клеточку его тела, начала стихать.

— Так вот почему вы не дали мне прикончить этого мерзавца? — сдавленно произнес он, стараясь не выдать своей досады.

— Саппертон действительно сошел с ума, Эшвелл; он тяжело, может быть, даже смертельно болен. Неужели вы не видели, как он хватался за сердце, как тяжело дышал? Думаю, жить ему осталось совсем недолго, может быть, в эти минуты он умирает, забившись в какую-нибудь щель.

Эшвелл отбросил шпагу и тяжело опустился в кресло.

— Я и сам на время потерял рассудок, — пробормотал он. — В меня будто бес вселился, когда я увидел вас связанной по рукам и ногам! Зачем Саппертон это сделал?

Кэт неожиданно рассмеялась, только сейчас оценив всю абсурдность своего пленения.

— Вы не поверите! Он придумал для меня очень изощренную пытку — целый час читал мне вслух стихи Руперта!

Эшвелл изумленно воззрился на нее: неужели он едва не убил человека за столь нелепый и безобидный поступок?

— Неужели Саппертон продержал вас несколько часов кряду привязанной к стулу только для того, чтобы читать вам стихи?! — Он зажал руки между коленями и уставился на кирпичный пол. — Как же легко трагедия оборачивается фарсом… Вы даже не представляете себе, сколько лет я ждал возможности свести с ним счеты в бою!

— Он заставил страдать женщину, которую вы любили? — мягко спросила Кэт. — Ту, о которой вы рассказывали, когда мы возвращались из Тьюксбери?

Эшвелл подумал об Амелии и в первый раз со дня ее смерти не почувствовал стеснения в груди.

— Да, — сказал он. — Граф опозорил ее, и она отравилась. Он опять прислушался к себе — прежней душевной муки не было, только горестное сожаление о том, как бессмысленно растратила Амелия свою жизнь. Эшвелл поднял глаза на Кэт:

— Я так счастлив, что Саппертон не причинил вреда вам! — Он неожиданно усмехнулся. — Если, конечно, не считать того, что вы целый час слушали галиматью Руперта. Ведь для любительницы моей поэзии это, должно быть, было невыносимо!

Кэт уже приготовилась было выразить ему свою благодарность за помощь в длинной прочувственной речи, однако ирония виконта снова вывела ее из себя.

— Черт бы вас побрал, Эшвелл, не смейте издеваться надо мной! — негодующе воскликнула она и хотела встать, но ноги по-прежнему плохо ее слушались, поэтому, как ни сердилась она на своего спасителя, все же ей пришлось принять его помощь.

Выйдя из оранжереи, они увидели, что навстречу им бежит экономка.

— Милорд, умоляю, помогите! — закричала она, ломая руки. — Я нигде не могу найти лорда Саппертона, а в кухне двое раненых слуг истекают кровью! На них напали в Стинчфилде бунтовщики. Нужно что-то делать! Пойдемте скорее к ним!

Надо было спешить, но Кэт все-таки не удержалась и задала женщине вопрос, который мучил ее во время томительного ожидания в оранжерее:

— Миссис Коли, почему вы никого не позвали мне на помощь?

Экономка горестно прижала ладонь к бледной щеке.

— Вы не можете себе представить, что у нас здесь творилось в последние три недели! — воскликнула она. — Граф совсем сошел с ума, он то грозил всех убить, то просил прощения. Увидев вас днем в оранжерее, я поняла, что дело совсем плохо, и послала двух слуг его светлости за помощью, но в Стинчфилде на них набросились бунтовщики и до полусмерти избили! — Она залилась слезами. — Бедняги только недавно вернулись, они еле живые, я поскорее послала за доктором. Бунтовщики могут напасть и на Личвуд, а графа нигде нет, и я не знаю, что мне делать, как спасать его дом и добро!

Кэт обняла несчастную женщину за плечи.

— Извините, милая, что я о вас плохо подумала. Пожалуйста, не плачьте, все будет хорошо. Отведите нас на кухню к раненым.

Экономка вытерла глаза и, суетливо оправляя черное бомбазиновое платье, повела Эшвелла и Кэт в глубь дома. Личвудский дворец всегда казался Кэт огромным лабиринтом, потому что несколько поколений владельцев хаотично, руководствуясь только своими прихотями, пристраивали к нему все новые и новые помещения. Маленькая процессия долго шла по длинным извилистым коридорам, пока наконец не оказалась в просторной кухне. На табуретах возле стола сидели двое мужчин с распухшими, залитыми кровью лицами, возле них хлопотал педантичный доктор Эйдлстроп в белой рубашке, тоже запачканной кровью.

Взглянув на виконта поверх очков, добряк-доктор нахмурился:

— Лорд Эшвелл, вы должны найти способ прекратить эти ужасные, бессмысленные беспорядки! Иначе завтра, когда сюда придут правительственные войска, многие хорошие люди будут болтаться на виселице.

Прижав ладонь к горлу, чтобы побороть тошноту, Кэт подошла к столу.

— Я бы хотела помочь вам перевязать раненых, доктор!

Эйдлстроп не успел ответить — его опередил Эшвелл:

— Я знаю, как вам хочется помочь доктору, но уверен, в Стинчфилде вы сможете принести больше пользы, потому что крестьяне вас уважают. Сейчас все силы нужно бросить на то, чтобы прекратить бунт! Думаю, нам прежде всего надо найти Руперта — вы сами говорили, что Саппертон плох, значит, его место вскоре займет племянник. А уж он-то сделает все, чтобы положить конец этому безумию!

Глядя в его серьезные голубые глаза, Кэт решила, что, пожалуй, он прав. Когда же доктор поддержал план Эшвелла, это положило конец ее колебаниям.

— Хорошо, — согласилась девушка, — едемте в Стинчфилд, я сделаю все, что смогу.

Эшвелл с благодарностью сжал руку Кэт, а экономка, не в силах справиться с пережитыми волнениями, вдруг снова разрыдалась.

— Перестаньте, миссис Колн! — строго приказал ей доктор. — Раз мисс Дрейкотт не может мне помочь, это придется сделать вам.

Как ни странно, почтенная женщина сразу успокоилась и покорно отправилась выносить таз с окровавленной водой.

— Вы знаете дорогу в конюшню? — спросил Эшвелл. Кэт кивнула и повела его из кухни во двор, где в сотне ярдов от дворца стояла каменная конюшня. По дороге она размышляла над тем, что им предстоит сделать, прикидывала, какие трудности придется преодолеть, но не прошли они и половины пути, как небо со стороны деревни озарилось ярким светом.

— Милостивый боже! — закричал Эшвелл. — Они жгут стога!

Ускорив шаг, молодые люди почти бегом добрались до конюшни и с помощью мальчика-грума запрягли четверку графских коней в большую желтую карету с гербами на дверцах.

— Можно я буду у вас кучером, милорд? — предложил мальчик, тоже заметивший пламя пожарища. Эшвелл нахмурился:

— Решай сам, ехать или остаться: нам предстоит нелегкая поездка, я не смогу гарантировать твою безопасность.

— Я еду, милорд! — воскликнул мальчик и залез на козлы.

— Вы знаете, где искать Руперта? — спросил Эшвелл, подсаживая Кэт в карету.

— В гостинице «Колокол», — сказала она, потирая запястья. — Он обычно останавливается там.

— Поезжай в «Колокол»! — приказал груму Эшвелл, высунувшись из окна. — И поживее!