"Летящая на пламя" - читать интересную книгу автора (Кинсейл Лаура)

Глава 18

Однажды Шеридан вернулся в хижину раньше обычного.

Олимпия оторвалась от своего занятия — она варила в ведре мыло из золы от морских водорослей и тюленьего жира — и вопросительно взглянула на него.

Наполеон радостно захлопал крылышками и заспешил вперевалку навстречу Шеридану. Толстый откормленный пингвин закружил на одном месте, выполняя свою обычную приветственную церемонию. Шеридан остановился, глядя на ликующего Наполеона, бурно выражающего свой восторг по поводу возвращения хозяина.

— Пингвины вернулись, — сказал Шеридан и прошел мимо приветствующей его птицы, не приласкав ее, как обычно. Обиженный Наполеон бросился за ним вслед, споткнулся и упал ничком. Вскочив на лапки, пингвин недоуменно огляделся, заметил груду камешков, которые собрал на прошлой неделе, схватил в клюв один из них и с торжественным видом положил его к ногам Олимпии, туда, где уже лежали несколько подобных камешков, принесенных им хозяйке в течение дня.

Олимпия закусила губу. Пингвины вернулись, а это значит, что Наполеон вновь должен уйти к своим сородичам в стаю. Хилый малыш превратился в сильного здорового пингвина. Он часто плескался и плавал между скал, а затем выскакивал из воды, как стойкий оловянный солдатик, и спешил в хижину, где устраивался в углу и ждал прихода Шеридана, который загораживал его охапкой сухой травы от света. Но с приближением весны Наполеон становился беспокойным, он все чаще кружился на месте, выполняя свой приветственный танец с завидным упорством, носил с места на место гладкие морские камешки, каждый раз в грустной задумчивости замирая перед ними; при этом он забавно склонял голову то в одну, то в другую сторону, как бы недоумевая, зачем это он сложил их сюда. Шеридан как-то сказал Олимпии, что пингвину нужна самка.

В хижине Шеридан сел на песчаный пол и, засунув руки в карманы, прислонился спиной к сложенной из камней стене. Наполеон, который за полчаса до прихода хозяина наелся моллюсков из рук Олимпии, заковылял своей смешной походкой вразвалку к Шеридану и устроился между его ног.

Но Шеридан отогнал от себя пингвина, и тот разразился обиженным криком и закружился в своем обычном танце, усердно кланяясь Шеридану, а затем выжидающе взглянул на него.

— Ты ошибся, малыш, я не гожусь тебе в друзья, а тем более в подруги, — сказал Шеридан.

Наполеон подошел к очагу, взял в клюв вырезанную из китового уса ложку, вернулся и положил ее у ног хозяина, виляя хвостиком.

— Ну и глуп же ты, братец, — сказал Шеридан. Он бросил ложку на полку и взглянул на Олимпию. — Дай мне свой плащ, я заверну в него пингвина и отнесу его на берег.

Раньше Олимпия не понимала, почему он бывает порой таким резким, жестким и даже грубым.

— Можно, я пойду с тобой?

Шеридан встал, хмуро поглядывая на Наполеона.

— Зачем?

— Я так хочу.

— Ты слишком занята, у тебя много дел по хозяйству. Я вернусь еще до заката.

Он взял плащ и завернул в него ничего не подозревающего Наполеона. Пингвин начал было вырываться и кричать, но тут же успокоился и затих. Шеридан, сунув узел под мышку, направился к двери.

— Ты же знаешь, я тоже буду сильно скучать по нему, — тихо сказала Олимпия.

Шеридан обернулся на пороге. Пингвин издал приглушенный крик, еле слышный из-за немолчного рокота волн.

— Черт возьми, — пробормотал Шеридан. — Ну ладно, раз так, пойдем вместе.

И он протянул ей руку. Как только их пальцы сплелись, Шеридан крепко пожал ей ладонь, и Олимпии передалось его состояние. Она затаила дыхание и взглянула ему в глаза, но он быстро подтолкнул ее к выходу.

— Только не хнычь, черт бы тебя побрал, — грубовато сказал он. — Терпеть этого не могу.

Олимпия опустила голову, чтобы Шеридан не заметил выражения ее лица.

— Да, я знаю это, — сказала она, чувствуя, как его крепкая рука легла на ее талию.

Колония пингвинов расположилась на подветренной стороне острова, где морские пенистые волны с грохотом разбивались о пологий скалистый берег. За линией прибоя на вздымающихся волнах виднелись черные точки — плавающие пингвины; они время от времени ныряли под воду, спасаясь от морских львов, бросающихся в море прямо со скал.

Пингвины собирались целыми стаями, чтобы противостоять своим врагам. Но все равно время от времени кто-нибудь из них попадал в пасть морскому льву. Пингвины выскакивали из моря, как маленькие торпеды, и собирались на террасе скалы, где они расхаживали вперевалку или ползали на брюхе, помогая себе крыльями.

На берегу их тоже подстерегала серьезная опасность — тюлени, которые нападали на слабых и больных пингвинов, отбившихся от колонии, расположившейся на скале. И эта дорога от прибрежной полосы до скал, где десятки тысяч маленьких наполеонов строили себе гнезда из гладких морских камешков, была дорогой жизни, на которой птиц ежеминутно подстерегала смерть. Но все равно нельзя было без улыбки смотреть на этих прыгающих и суетящихся увальней, размахивающих крылышками, похожими на плавники. Они вернулись домой, чтобы выводить потомство.

Как только Наполеон услышал истошные крики своих сородичей, он сейчас же начал вторить им. Шеридан крепче прижал к себе узел. Они остановились на вершине пологой скалы, глядя на неуклюжие черно-белые фигурки птиц, снующих по берегу.

— Сейчас их немного меньше, — заметил Шеридан.

Пингвины не обращали на появление людей никакого внимания. Можно было спокойно расхаживать между ними. Правда, когда Шеридан и Олимпия слишком близко подходили к сложенному из камешков гнезду, пингвины начинали клеваться. Олимпия поморщилась от сильной вони.

Шеридан нашел свободную площадку и, развернув шерстяной плащ, выпустил Наполеона. Пингвин изо всех сил захлопал крылышками и, не оглядываясь, устремился к ближайшему гнезду.

Если люди, казалось, не вызывали у пингвинов особого беспокойства, появление Наполеона наделало в колонии настоящий переполох. К нему сразу же бросилось несколько разъяренных птиц, громко верещавших и махавших крылышками. Они сбили беднягу с ног. Наполеон вновь поднялся, отскочил назад, но и там его атаковали столь же яростно старожилы колонии. Бедняга попытался оказать им сопротивление, но ничего не вышло, он устремился в другую сторону, но отовсюду на него сыпались удары.

Олимпия хотела броситься к нему на подмогу, но Шеридан остановил ее.

— Они же убьют его! — воскликнула Олимпия.

— Мы ничем не можем помочь ему, — возразил Шеридан. Олимпия хмуро наблюдала за царящей вокруг суматохой.

Теперь она, пожалуй, не смогла бы отличить Наполеона от остальных пингвинов, если бы не агрессивность последних. Воспитанник Шеридана выделялся только тем, что с громкими криками пытался увернуться от теснивших его со всех сторон сородичей, спускаясь под их напором все ниже и ниже по скале.

— Боже мой, что мы наделали! Неужели они ненавидят этого беднягу из-за нас? — простонала Олимпия.

Шеридан молча наблюдал за происходящим.

— Посмотри! — внезапно сказал он.

Наполеона мало-помалу вытеснили с участка гнездовий туда, где расположилась группа пингвинов, лениво взирающих на мир и на тех своих соплеменников, кто усердно собирал камешки и суетился вокруг своего гнезда. Наполеон, преследуемый одним особенно агрессивно настроенным сородичем, который чуть не выщипал все перья из его хвостика, стремглав влетел туда.

Олимпия сразу же насторожилась, ожидая, что на него нападут. И действительно возник небольшой переполох, когда ворвавшийся в тесные ряды неподвижно сидящих птиц Наполеон налетел на одного из дремлющих пингвинов. Стая заволновалась, раздались недовольные крики. Когда, успокоившись, пингвин отошел к своему гнезду и стал мирно чистить клювом оперение, волнение среди птиц улеглось. Олимпия с удивлением заметила, что Наполеон смешался с остальными сородичами и стал совершенно не отличим от них. Шеридан засмеялся.

— Итак, наш Наполеон принят в Клуб скучающих молодых холостяков.

— Или, может быть, стал одним из изгоев. Капитан обнял Олимпию.

— Не думаю. Это сильный и красивый пингвин. Когда он встретит свою подружку, то не упустит ее. — Шеридан взглянул сверху вниз на Олимпию с улыбкой на устах. — Не забывай, кто его воспитатель!

— Ты думаешь, что это меня может успокоить? Теперь я, напротив, уверена, что он свяжется с дурной компанией!

Шеридан шутливо ущипнул ее, и Олимпия взвизгнула. Затем он наклонился к ней и поцеловал в висок.

— Прежде чем мы узнаем, удалось ли тебе внушить моему воспитаннику свои высокие моральные идеи, я, пожалуй, проверю прямо сейчас, обладаешь ли ты сама склонностью к греху!

— Но не здесь же, право! — Олимпия задохнулась от возмущения и попыталась вырваться из его рук в тот момент, когда он начал уже расстегивать ей платье на спине.

— А где? — спросил он, целуя ее в шею. — Где, по-твоему, мы должны заняться этим?

— Ну хорошо, я…

— На вершине скалы? — Шеридан схватил ее на руки и начал взбираться по пологому откосу.

— Подожди! — Олимпия ударила его по плечу. — Я слишком тяжелая. Ты надорвешься!

Он засмеялся.

— Я же не надорвался, ежедневно таская валуны и сырой торф! Не будь такой занудой. Кроме того, ты сильно похудела за последнее время. Правда? — радостно спросила Олимпия.

— Ей-богу. И как только мы снова вернемся в лоно цивилизации, я начну откармливать тебя конфетами и пудингами.

Он взошел на гребень откоса, где гулял ветер, и опустил ее на ноги.

— Мне действительно кажется, что платье сидит на мне более свободно, — довольная собой, заявила Олимпия, ощупывая свою талию.

Шеридан хмыкнул и погладил ее грудь.

— Ты понятия не имеешь, что такое красивая женская фигура. Ты просто чахнешь на глазах.

— Я бы этого не сказала.

— Ты становишься прозрачной, я должен… — Он заключил ее в объятия.

— Шеридан, — внезапно прервала его Олимпия, замирая на месте, и вдруг рванулась вперед, указывая на море: — Посмотри!


— Слава Богу! — без конца повторял капитан Фицхью. — Слава Богу!

Он обнял Олимпию за плечи сразу же, как только она ступила на борт «Терьера», и прижал ее к груди, но, вовремя опомнившись, выпустил девушку из объятий, отступил на шаг и неловко подал руку поднявшемуся по трапу Шеридану.

— Честно говоря, я уже не рассчитывал найти вас в живых, сэр! Это просто чудо! Милость Божья!

Шеридан пожал протянутую руку и взглянул на шеренгу выстроившихся морских офицеров, туда, где сидел закутанный в одеяло Мустафа.

— Похоже, — сухо заметил Шеридан, — что чудо произошло не без помощи некоторых вполне земных созданий.

Слуга поклонился ему.

— Машаллах! — воскликнул он.

— Впрочем, это вполне понятно.

— Да, ваш слуга — великолепный парень. Он сбежал с «Федры», когда та, стараясь остаться незамеченной, ненадолго бросила якорь в гавани Буэнос-Айреса, и сразу же разыскал меня. Вам чертовски повезло, что я находился в это время в порту, потому что вряд ли кто-нибудь, кроме меня, поверил бы Мустафе. — Говоря все это, капитан Фицхью не сводил глаз с Олимпии. — Я сам с трудом поверил в эту невероятную историю. Но можете не сомневаться, капитан Дрейк, мы сумели найти управу на разбойников, захвативших «Федру». Американский консул, правда, начал тянуть волынку, рассуждая о необходимости судебного процесса и запроса о выдаче этих головорезов, но, к счастью, нашелся другой, менее щепетильный янки, капитан с американского фрегата, который, узнав о судьбе Уэбстера, перевешал негодяев без суда и следствия. Однако что же мы тут стоим? Прошу вас, пойдемте… — И капитан Фицхью взял даму под руку. — Мы поговорим обо всем этом позже. А сейчас вам надо переодеться и хорошенько поесть. Я взял ваши дорожные сундуки с «Федры», мисс Дрейк. Ваша каюта готова и ждет вас. Кок по моему приказу готовит сейчас ваш любимый мясной пирог и скоро подаст его на стол. В Аргентине мы сделали изрядный запас говядины и муки.

— Рогалики… — мечтательно произнес Шеридан, — свежие рогалики…

Фицхью улыбнулся.

— Лейтенант! — обратился он к офицеру, стоявшему рядом с ним. — Сообщите о желании мистера Дрейка стюарду. Пусть подадут к столу свежие рогалики.

Олимпия и Шеридан обменялись многозначительными взглядами, сгорая от нетерпения сесть за обеденный стол. Но затем они вынуждены были расстаться. Олимпия направилась в свою просторную, безупречно чистую каюту, которую занимала раньше, а Шеридан — туда, куда его определил капитан Фицхью.

Сев на настоящий стул — впервые за эти месяцы, — Олимпия огляделась. Все здесь было ей до боли знакомо. Посреди каюты стояла пушка, словно живое, затаившееся на время существо, ждущее своего часа и готовое разразиться оглушительным грохотом в случае опасности. Стенные шкафчики из красного лакированного дерева сияли, начищенные медные ручки блестели в лучах солнца. Постель была заправлена тщательно, с аккуратностью, присущей военным.

Олимпия вспомнила о своей меховой постели в хижине, согретой теплом любимого, и внезапно почувствовала, что к горлу подступил комок.

Стук в дверь отвлек ее от грустных мыслей. В каюту вошел Мустафа. Он принес походную ванну — Олимпия не видела подобного с тех пор, как покинула Уисбич, — два ведра горячей воды, коробку с сахарным хрустящим печеньем и пахнущее лавандой, отглаженное платье из ее сундука. Мустафа упал на колени, отбил ей поклон и поцеловал туфельку. И не успела Олимпия поблагодарить его за спасение, как египтянин уже заспешил к выходу, бормоча извинения за то, что вынужден покинуть ее, так как его ждет паша.

Олимпия с наслаждением погрузилась в ванну. Смыв въевшуюся за многие месяцы морскую соль, она высушила волосы и постаралась уложить их в прическу. Занимаясь всем этим, она незаметно съела все печенье.

Олимпия отвыкла от нижнего белья, и ей было странно надевать удивительно мягкие чулки из тонкой шерсти, льняную сорочку, смешные подвязки и нижние юбки. Корсет она вообще отложила в сторону. Дорожное изумрудно-зеленое платье из кашемира было ей теперь великовато, но надевавшаяся сверху мантилья с бледно-желтыми лентами скрывала этот недостаток. Взглянув на себя в зеркало стенного шкафчика, Олимпия удивилась тому, как хорошо она выглядела, несмотря на то что у нее было обветрено лицо.

Она закусила губу от смущения при мысли о том, что Шеридан увидит ее сейчас во всем великолепии — причесанной и одетой в наряд, который он сам купил ей. Олимпия присела, чтобы застегнуть жемчужные пуговицы на изящных ботинках из белой замши, которые ей принес Мустафа.

Шеридан уже поджидал ее в кают-компании, он был одет в чей-то серый сюртук и стоял у иллюминаторов, тянущихся вдоль кормы, глядя на остров, на берегу которого виднелась их покинутая хижина, похожая на груду камней.

Стол под белоснежной скатертью, накрытый в кают-компании, был уставлен хрустальной и серебряной посудой, мерцавшей, как полузабытый сон о далеком цивилизованном мире.

Олимпия взяла Шеридана за руку. Он оглядел ее с ног до головы. Девушка робко подняла на него взгляд, ожидая увидеть улыбку, согревавшую ее этой зимой на необитаемом острове.

Но Шеридан не улыбался. Он смотрел на нее холодно, словно чужой человек. Его темные волосы, которые она сама стригла своими маникюрными ножницами при свете дымящего очага, теперь были аккуратно причесаны чьей-то мастерской рукой. Серый шейный платок и гофрированная манишка придавали ему элегантный вид. Этот человек был далеким и не похожим на мужчину в перепачканной грязью рубашке с оторванным рукавом, мужчину, которого Олимпия знала и с которым жила все эти месяцы вдвоем на необитаемом острове.

Сердце Олимпии сжалось от внезапного страха. Между ними словно разверзлась глубокая пропасть, как будто новая одежда сделала их совершенно другими людьми. Мир, казавшийся таким простым и понятным, зашатался и грозил вот-вот рухнуть. Шеридан вновь взглянул на далекий берег.

— Скажи мне честно, — промолвил он, — кем для тебя является этот Фицхью?

Олимпия пришла в замешательство.

— Что ты имеешь в виду?

— Не притворяйся, будто не понимаешь, в чем дело. — Шеридан нетерпеливо повернулся к ней, отступив на шаг от окна. — Тебе нечего так смущаться. Мы находимся теперь среди людей, а не прохлаждаемся вдвоем в райском уголке, где нас никто не тревожил. Я должен знать, откуда ветер дует.

Олимпия закусила губу, но прежде чем она успела что-нибудь сказать, в кают-компанию вошел стюард с большим подносом, а за ним офицеры корабля. Капитан Фицхью усадил Олимпию рядом с собой во главе стола, а старший помощник, обменявшись с Шериданом приветственным рукопожатием, указал ему место напротив.

— Вы действительно хорошо выглядите, мисс Дрейк, — сказал капитан Фицхью, — как будто вы и не страдали все эти месяцы от страшных лишений, словно вам и не грозила смертельная опасность еще несколько часов назад.

— Благодарю вас. — Олимпия хотела быть вежливой, но невольно чувствовала в душе раздражение на капитана за его излишнее внимание к себе. — Но поверьте мне, было бы слишком большим преувеличением утверждать, что всего лишь несколько часов назад нам грозила смертельная опасность.

Он многозначительно посмотрел на нее.

— Вы в моих глазах настоящая героиня и должны знать об этом.

Олимпия заерзала на стуле, чувствуя себя неловко под его восхищенным взглядом. Сидящий напротив нее Шеридан молча иронически улыбался. Олимпия обрадовалась, когда подоспевший стюард поставил перед ней серебряное блюдо и, сняв с него крышку, представил взору всех присутствующих еще дымящийся пирог с аппетитной золотистой корочкой.

— Какой чудесный запах! — воскликнула Олимпия, пользуясь возможностью перевести разговор на другую тему.

Капитан Фицхью сам ухаживал за Олимпией, он положил ей на тарелку овоши, кусок мясного пирога и два рогалика с кремом.

— Джентльмены, — сказал капитан, поднимая свой бокал, — выпьем за благополучное вызволение из беды нашей дорогой, отважной мисс Дрейк и ее доблестного брата!

Послышался гул одобрения и мелодичный перезвон хрусталя.

Олимпия опустила глаза. Она чувствовала себя очень неловко оттого, что все мужчины, сидевшие за столом, обратили на нее взоры. Все, кроме Шеридана, который молча смотрел на свой бокал с вином, медленно вращая его.

— Позвольте мне заверить вас в том, что очень скоро мы вернем вас в лоно цивилизованного мира, — заявил Фицхью, — а пока, я надеюсь, вы не сочтете наше общество слишком тягостным для вас. К сожалению, я получил приказ срочно отправиться в Аравийское море. Мы должны подавить там волнение среди невольников. Уверен, что сэр Шеридан рад слышать это!

— О, бесконечно счастлив, — отозвался Шеридан и сделал большой глоток вина.

— Надеюсь, мы сможем рассчитывать на ваш совет при разработке плана операции, как человека опытного.

— Я готов дать совет, — сказал Шеридан самым любезным тоном и положил себе морковь, предложенную стюардом. — Если, конечно, это может вам пригодиться.

Фицхью кивнул, его мальчишеское веснушчатое лицо светилось энтузиазмом.

— Нам повезло, ведь вы прекрасно осведомлены об этих разбойниках, поскольку имеете не только опыт борьбы с ними, но и знаете их мир изнутри, побывав в свое время в шкуре раба, когда вас продали…

Звук брошенной на стол серебряной вилки заглушил слова Фицхью. Шеридан смотрел на него с таким выражением лица, которого Олимпия никогда не видела у него прежде.

— Это подлая ложь, — тихо сказал он.

Фицхью покраснел до корней волос. Он посмотрел в глаза Шеридана и нахмурился. За столом воцарилась мертвая тишина. Шеридан бросил в лицо капитана убийственные слова, по существу, публично обвинив его во лжи. Фицхью оказался перед выбором; проглотить это оскорбление или вызвать Дрейка на дуэль. Капитан откашлялся.

— Примите мои глубочайшие извинения, сэр. Я совершил непростительную ошибку. Но вы, конечно, не считаете, что я… солгал… то есть что я солгал намеренно. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду!

Олимпия решительным жестом бросила свою салфетку на стол.

— Это я во всем виновата, — скороговоркой сказала она. — Я неправильно истолковала слова Мустафы и ввела в заблуждение капитана Фицхью.

Шеридан взглянул на нее. Он казался ей подавленным, и во всех его движениях сквозило напряжение.

— Да, это заблуждение, — сказал он, стараясь говорить обычным тоном, но слова его прозвучали как-то неестественно.

Олимпия широко улыбнулась капитану Фицхью, отчаянно пытаясь замять неловкость и отвлечь внимание на себя, поскольку реакция Шеридана казалась очень странной и, пожалуй, красноречиво свидетельствовала о том, что в словах Фицхью содержалась доля правды. Олимпия понятия не имела, почему эта тема так задела за живое Шеридана, но она инстинктивно бросилась ему на помощь.

— Ради Бога, простите меня! У меня слишком богатое воображение, поэтому вам не следует полностью доверять моим словам, когда я рассказываю о приключениях брата. Я так горжусь им, что могу невольно что-нибудь преувеличить.

— Это вполне понятно, — сказал капитан Фицхью. — Поэтому я умоляю сэра Шеридана извинить меня за глупость и бестактность.

— Ничего страшного. — Шеридан взял вилку, затем снова отложил ее и сделал какой-то не вполне вразумительный жест. — Все это пустяки, и давайте забудем… — Он схватил свой бокал и сделал большой глоток. — Я бы тоже поверил всему, что сказала бы мне очаровательная девушка.

Все с облегчением вздохнули. Фицхью заметно повеселел и ласково улыбнулся Олимпии.

— Да, действительно, мужчина все время должен быть настороже, иначе он может попасть впросак, — произнес он.

На губах Шеридана заиграла кривая усмешка, и он снова отпил вина из бокала.

— Сэр Шеридан, — вскричал Фицхью с энтузиазмом и остановил Шеридана, готового уже впиться зубами в свежий рогалик с кремом. — Вы должны рассказать нам все с самого начала о том, каким образом вам удалось выжить. Ведь мы уже считали вас погибшими и лежащими в какой-нибудь безымянной могиле. Без сомнения, ваше приключение достойно того, чтобы о нем рассказать.

Шеридан положил рогалик в тарелку. Казалось, к нему вновь вернулось все его самообладание. Олимпия заметила, с какой грустью он смотрит на свою тарелку, где лежала почти нетронутая еда.

— Это не так интересно, как вам кажется, — сказал он. — Если, конечно, вы не хотите услышать историю одной большой глупости.

Пальцы Олимпии, в которых она держала вилку, судорожно сжались. Она совсем забыла историю с драгоценностями, из-за которой она сама, в сущности, и оказалась здесь. Вполне естественно, что капитан Фицхью ожидал объяснений. Ведь в последний раз, когда Олимпия видела его, она разыгрывала скорбь по поводу гибели брата и держала путь в Австралию. И вдруг оказалось, что ее брат жив и находится за шесть тысяч миль от места своего исчезновения. Вся эта история не могла не показаться чрезвычайно странной.

— Все это старо как мир, — сказал Шеридан. — Я потерял бдительность и поплатился за это.

— Но как вам удалось вырваться из рук этих головорезов? — спросил Фицхью.

— Головорезов? — озадаченно переспросил Шеридан.

— Ну да, головорезов, которые напали на вас на пристани в Фанчеле! — воскликнул Фицхью и засмеялся. — Не могли же вы забыть об этом.

Шеридан откусил кусочек пирога и начал хмуро жевать. Но внезапно его лицо прояснилось. Он насмешливо взглянул на Олимпию.

— Моя дорогая сестра, ты слишком романтично настроена. Боюсь, что богатое воображение мисс Дрейк сыграло с вами дурную шутку. Последнего настоящего головореза в своей жизни я встретил, пожалуй, на дороге в Джабалпур. Это было очень давно.

— Но они же были из секты стага! — возразила Олимпия по инерции.

— Если бы это было так, я не выглядел бы сейчас настоящим дураком в глазах присутствующих.

— В таком случае что же произошло на самом деле? — спросил Фицхью. — Мы полагали, что вас убили эти индийские дикари, совершив тем самым акт мести. Поскольку вы, на их взгляд, предали их мерзкое братство и пытались привлечь этих убийц к судебной ответственности.

Шеридан со смущенным видом потер переносицу.

— Да… видите ли… это было чертовски давно. И знаете, вся эта история на самом деле выглядит менее драматично. Если вы хотите знать скучную правду, на меня напали и ограбили какие-то уголовники с корабля, перевозившего каторжников.

— Это были душители из секты стага, — настаивала Олимпия, — они произносили именно те слова, о которых ты мне говорил.

— Неужели? — Шеридан насмешливо взглянул на Олимпию.

— Да! «Байед» и «Тимбало».

— «Томбако», — поправил он ее, — «томбако ка ло». — Шеридан чуть заметно улыбнулся и подмигнул капитану Фицхью. — Видите ли, незадолго до того, как все это произошло, я рассказывал сестре о моих приключениях в Индии.

Веснушчатое лицо Фицхью залилось краской. Он снисходительно улыбнулся.

— Мне все ясно, — сказал он и бросил выразительный взгляд в сторону Олимпии. — Теперь я вижу, что вы неверно истолковали события, мисс Дрейк, приняв португальцев за индийцев.

— Нет! — упрямо возразила Олимпия. — На них были тюрбаны! Как вы это объясните?

Шеридан улыбнулся и разломил второй рогалик.

— Разве? Я этого не заметил.

— Но я же говорила тебе об этом! — Олимпия начала волноваться, возмущенная тем, что он намеренно искажает события.

— Да, я действительно припоминаю, что ты мне говорила об этом. Но было чертовски темно, моя дорогая. Прости меня, но я не могу подтвердить твои слова, поскольку сам ничего подобного не заметил.

— Да, на них были тюрбаны, можешь в этом не сомневаться! Под шляпами.

Шеридан намазал маслом рогалик.

— Хорошо, хорошо, не буду возражать. Ты совершенно права.

Олимпия обвела взглядом всех сидящих за столом мужчин, снисходительно улыбавшихся ей, и сразу же замолчала, занявшись своим пирогом.

— Значит, вы считаете, что на вас напали уголовники с транспортного брига? — задал вопрос Фицхью после небольшой паузы.

— Да, поскольку я очнулся на этом судне с пустыми карманами и кандалами на ногах. Причем конвойный настойчиво уверял меня в том, что мое имя внесено в список осужденных и зовут меня Том Никол.

— Но почему вас похитили? Не понимаю! — удивился Фицхью. — Насколько я знаю, за вас не требовали выкупа.

Шеридан положил свою вилку на стол.

— А никакого выкупа и не требовалось. Я словно олух царя небесного, рассказал накануне приличного вида господам о том, что понесу драгоценности сестры на оценку, сообщив им час и место, где буду проходить. По-видимому, сообщником этих господ являлся один из конвойных офицеров с «Федры».

Олимпия вскинула голову.

— Так это был лейтенант… — Она нахмурилась. — Я только помню, что его фамилия начиналась с буквы «С».

— Стейси, — сказал Шеридан и подцепил на вилку кусочек вареной морковки. — Закопченный негодяй. Хотя о мертвых не говорят плохо.

«О, значит, он уже мертв, — подумала Олимпия, — как это кстати!» Она улыбнулась Шеридану.

— По твоей вине у меня пропали все мои драгоценности. Особенно мне жаль изумрудную тиару тети Матильды.

Шеридан с изумлением взглянул на Олимпию, его рука замерла на полпути к блюду с мясным пирогом.

— Тебе жаль твоих драгоценностей? Что ты имеешь в виду?

— Именно то, что мне их будет не хватать, — вкрадчиво сказала она. — Вообще-то я, пожалуй, вполне смогу обойтись и без них. Но вот тиару мне искренне жаль.

Шеридан наклонился вперед и понизил голос:

— Нет, ты шутишь…

Олимпия встретилась с ним взглядом. Его взгляд был пристальным и серьезным, в нем не ощущалось ни насмешки, ни притворства. Олимпию охватили сомнения, она уже ровным счетом ничего не понимала.

— Да, но я… — растерянно пробормотала она.

— Где драгоценности? — резко спросил Шеридан. — Ты проверяла в своих дорожных сундуках? Они пропали на «Федре»?

Олимпия открыла рот от изумления.

— Нет… — нерешительно сказала она. — Их не могло быть на «Федре». Они были у тебя в тот момент, когда на тебя напали.

Шеридан закрыл глаза и откинулся на спинку стула.

— О Боже! Значит, ты не видела их с тех пор, как покинула Мадейру!

Олимпия с удивлением уставилась на Шеридана. Она действительно ничего не понимала, поскольку отлично видела, что Шеридан не притворяется.

— Нет, — медленно произнесла она. — Я думала, что ты… — Она не договорила.

— Я их не брал. — Шеридан прикрыл глаза руками. — У меня был с собой только твой кулон из гелиотропа, ведь мы направлялись на званый ужин, и я не мог взять с собой объемистый сверток, мне просто некуда было бы его положить.

— Да-да, — вмешался вдруг капитан Фицхью, — мисс Дрейк показывала нам этот чудесный камень.

— Остальные драгоценности оставались на прежнем месте, — убежденно сказал Шеридан. — А теперь ты вдруг заявляешь, что они исчезли!

Олимпия кивнула.

— Проклятие! — Шеридан встал и отшвырнул в сердцах стул в сторону. — Простите меня, но… — Он саданул кулаком по спинке стула — Проклятие!

— Здесь какое-то недоразумение, — пробормотал капитан Фицхью, чувствуя себя неловко. — Возможно, произошла досадная ошибка.

— Когда ты обнаружила, что драгоценности пропали? — спросил Шеридан.

Олимпия облизала пересохшие от волнения губы.

— Сразу после… после нападения. Мустафа заглянул в тайник, но там не было ничего, кроме фальшивых камней.

Шеридан сурово взглянул на нее, а затем его темная бровь поползла вверх.

— Это правда? — Он отступил на шаг. — Ради Бога, простите меня, джентльмены, я должен покинуть вас на одну минуту.

И он быстрым шагом вышел из кают-компании. За столом воцарилось неловкое молчание. В душу Олимпии между тем закрались ужасные подозрения — неужели она, введенная в заблуждение Мустафой, превратно истолковала события той ужасной ночи и вынесла в своем сердце несправедливый приговор ни в чем не повинному человеку, радуясь, что он страдает. Та ночь на пристани, когда произошло разбойное нападение, была так давно, Олимпия тогда очень испугалась и в темноте не много могла разглядеть. Она наверняка ошиблась.

Теперь ей не стоило большого труда найти оправдание для Шеридана. Напротив, ей было невыносимо больно думать о нем как о воре и лгуне после того, как они пережили вместе столько опасностей и лишений. Конечно, Шеридан сказал уголовникам, что спрятал драгоценности на острове — Олимпия сама это слышала, — но ведь он сделал это для того, чтобы спасти свою жизнь и жизнь Олимпии. Он солгал бандитам! Несколько позже он признался им, что никаких драгоценностей не было и нет. Каждый шаг Шеридана был осмысленным и вел к спасению. Даже высадка на необитаемый остров была вполне оправдана, как теперь понимала Олимпия. Иначе им грозила бы смерть от рук Бакхорса и Кола.

Дверь в кают-компанию снова распахнулась. Вошел Шеридан, а за ним семенил Мустафа, понурив голову и спотыкаясь на каждом шагу. Слуга, шаркая ногами, устремился к Олимпии и упал перед ней на колени.

— Эмирийити! — Он стукнулся лбом о ножку ее стула. — Мне нет прощения! Я — пес, презренный шакал! Я солгал тебе, моя принцесса. Возвел подлую ложь ка моего пашу! Твои драгоценности все это время находились у меня, их никто не крал. Кроме того, все мои рассказы — сплошная выдумка и ложь. Это я сам был рабом, я находился в рабском состоянии до тех пор, пока мой замечательный, великодушный паша не выкупил меня из неволи и не велел мне быть его слугой и повсюду следовать за ним, да вознаградит его Аллах крепкими сыновьями и прекрасными дочерьми! — Крупные слезы потекли по его щекам. Мустафа схватил руку Олимпии и поцеловал ее. — Эмирийити, я желал тебе только добра. Я просто хотел отыскать своего господина, потому что не мог вынести разлуки с ним! Я бы умер! Умоляю, вступись за меня, попроси его…

— Хватит ныть! — оборвал слугу Шеридан и кивнул головой в сторону выхода.

Мустафа в последний раз поцеловал руку Олимпии и, не переставая кланяться, исчез за дверью. Капитан Фицхью насупился.

— Какой странный парень.

— Распустивший сопли воришка, которого вывели на чистую воду. Вот и все, черт бы его побрал! — Шеридан взглянул на Олимпию. — Твои драгоценности лежат в твоей каюте. Они были все это время у Мустафы. Прошу прощения, господа, за то, что вынужден был прервать обед.

И он, вновь вооружившись ножом и вилкой, начал сосредоточенно есть.