"Поход викингов" - читать интересную книгу автора (Оливье Жан)

Глава I ВОЗВРАЩЕНИЕ ЭЙРИКА РЫЖЕГО

Мальчики прижались к скале и перевели дух. Старший, Лейф, повернулся к брату. Его смелое лицо стало суровым от напряжения.

— Мужайся, Скьольд! До вершины уже недалеко, а моя шапка полна яиц. Океан ревнив. Слышишь, брат, как он ревет, словно бык?

В его ясных зрачках заиграли веселые огоньки, смягчив резкие очертания носа, крепко вылепленных скул и широкого подбородка. И он с облегчением засмеялся, как бы гордясь своими мускулами, своей ловкостью и сообразительностью, которые помогли ему преодолеть крутую стену, нависшую над фьордом, — безраздельное и неоспоримое владение чаек, тупиков и морских ласточек. Ослепительно белые зубы сверкали, как у молодого волка. Улыбка раздвигала сочные губы, резко выделявшиеся на матовом лице. Он медленно обвел взглядом бескрайнюю даль, будто желая запечатлеть в памяти всю необъятную Вселенную, окаймленную тонкой линией туч.

На горизонте небо и море, казалось, покачивались, сливаясь воедино. Безмятежное спокойствие воздуха и морских просторов нарушалось лишь равномерными набегами волн. С глухим рокотом они разбивали свои пенистые гребни о серые рифы Боргарфьорда.

— Ну как, Скьольд, отдохнул? Карабкайся за мной, не бойся!

— Дай мне отдышаться, Лейф. У меня все руки в крови и кружится голова. Так недолго и разбиться об эти проклятые скалы. Я не могу двинуться с места.

Лейф сунул за пазуху шапку с яйцами и протянул брату руку:

— Неужели ты боишься, викинг?

— Нет, Лейф, я просто выбился из сил.

Лейф опять засмеялся, да так громко, что вспугнул чаек, вивших гнезда в расселинах скалы.

— Скьольд, Скьольд, — продолжал он, — спой во весь голос песню Рагнара Лодброка, и кровь, как огонь, снова побежит по твоим жилам. Никогда не забывай, Скьольд, сын Вальтьофа, что ты из породы ярлов, презирающих усталость и страх. Пой, брат! Пой громче!

Скьольд рассмеялся вслед за братом и запел. Казалось, слова знаменитой песни бросали вызов береговым утесам, беспредельному морю, крикливым чайкам. Мальчика увлек ритм песни. Голос его крепчал, становился все громче, звонче и разносился над каменным хаосом до самого небесного купола, омытого весенними грозами:

Я гибну, но мой смех еще не стих.

Мелькнув, ушли дни радостей моих.

Я гибну, но пою последний стих. (Здесь и далее стихи в переводе Д. М. Горфинкеля.)

Выражение восторга преобразило его доброе, с тонкими чертами лицо, озаренное какой-то необычайной мягкостью, которая струилась из глубины его глаз. В зеленых зрачках Скьольда отражались озера, снежные вершины, тучи и грозы. Эти два зеркала, одинаковые, как близнецы, отражали все смятение его чувств.

Песня лилась, а голос звенел все громче и громче. Когда последние слова эхом отдались среди береговых скал, к мальчику уже полностью вернулось спокойствие духа.

— Я готов, Лейф, — сказал он. — Я крепко стою на ногах.

И Скьольд еще туже стянул свою куртку кожаным поясом с костяной застежкой.

— Держись крепче, брат! Нам еще придется трудно, но я уже вижу траву на вершине.

Нога Скьольда ощупывала каждую неровность скалы. Тропинка, протоптанная дикими козами, казалось, висела в пустоте, как легкий каменный мост. Внизу, на расстоянии двухсот футов, по обеим берегам речки Хвиты, раскинулись поселок и пристань Эйрарбакки, образуя прихотливый узор из квадратов и прямоугольников, окруженных стенами оград и массивными скалами, загородившими фьорд. Уединенные фермы на склонах узкой долины, небольшие амбары, разбросанные там и сям на дальних пастбищах, дозорные башенки, посаженные на каменные зубцы утесов, — все это с такой головокружительной высоты казалось придавленным громадой каменной гряды.

Чем дальше мальчики подвигались вперед, тем сильнее бились их сердца. Еще немного, и они победят гору!

Олаф и Торфин, лучшие среди их сверстников ползуны по скалам, и те никогда не осмеливались на такой подвиг.

Да и среди взрослых мало кто отважился хоть раз в жизни пройти по этой козьей тропе. Рассказывали, правда, что давным-давно, еще в первые годы поселения викингов на берегах Исландии, некий Ивар без костей в любое время года, пренебрегая опасностью, пробирался по отвесной стене к гнездам белых с черными пятнами диких соколов — за птенцами, которых он затем дрессировал. Но это были только предания далеких времен, когда на земле еще властвовали боги — Один, Тор и могучая Фрейя.

Из — под ног Лейфа выскользнул камень, но юноша успел ухватиться за выступ скалы, окаймлявшей плоскогорье. Камень покатился вниз, подпрыгивая и ударяясь о гранитную стену. Четыре, пять, шесть отскоков! Прижавшись к стене, Скьольд не услышал шума от удара камня о прибрежные рифы.

Лейф напряг мускулы и подтянулся на плато.

— Дай руку, Скьольд!

Он привлек брата к себе и положил ему руки на плечи. Глаза его сверкали, как в тот день, когда на состязаниях в Брейдавике он победил в единоборстве Эгиля.

В эту минуту у Скьольда мелькнула мысль, что в опасных подвигах — вся прелесть жизни для его брата.

— Скьольд! — воскликнул Лейф. — Подумай только, ведь мы взобрались на самую вершину скалы! Завтра ты должен будешь воспеть этот подвиг, как скальд Стюркар воспел победы Глума Воителя. Эта новая сага прогремит в мире. Моряки и купцы, покидающие наш остров, донесут до родной земли наших отцов славу о сыне Вальтьофа, Лейфе Турлусоне, которому в пятнадцать лет удалось победить скалу над Боргарфьордом.

Скьольд нахмурился. Уже не в первый раз Лейф в час победы приписывает свою славу себе одному и забывает о брате. Но почему? Только потому, что он на два года старше, что плечи его шире, а мускулы крепче? А может быть, потому, что он привык верховодить сверстниками во время игры в мяч, стрельбы из лука и метания дротика? Или потому, что он с легкостью может переплыть фьорд и уже научился объезжать низкорослых полудиких лошадок, которых разводит их отец в горной долине Окадаля?

А разве он, Скьольд, при этом испытании рисковал меньше Лейфа? Разве он не прошел вслед за братом весь опасный путь?.. И так было всегда — с тех пор, как Скьольд себя помнил.

Лейф угадал мысли младшего брата. Но сейчас было не время для обид.

— Скьольд! Слушай, зеленоглазый викинг! Я хочу сказать тебе, что слава сыновей Вальтьофа перелетит через моря. Но в нашем роду испокон века старший сын носит оружие викинга, а младший воспевает великие подвиги своего времени. По словам нашего отца, Вальтьофа, род Турлусонов всегда тем и был знаменит, что одновременно воспитывал и воинов, и поэтов. А их современники равно почитали и тех, и других.

— Ты прав, Лейф, Арни Турлусон Тихий в давно минувшие времена привел наш род из Норвегии на остров Флокки, который он назвал Исландией. И, как только первый норвежский домик появился в Окадале, отец Арни, Освир Турлусон, сложил большую сагу о новой земле. Это было давно, очень давно, но нить преданий никогда не обрывалась. Вот и наш отец Вальтьоф — воин, он доходил на своем дракаре до берегов страны франков. А наш дядя Бьярни Турлусон…

— Тише, Скьольд! Не искушай неведомых духов, с которыми, может быть, борется в эту минуту наш дядя Бьярни Турлусон, великий скальд.

Братья умолкли. На их загорелые лица падали мелкие брызги, приносимые ветром с моря, и в то же время другой ветер, из глубины острова, насыщенный талой водой ледников, развевал светлые волосы мальчиков.

Лейф и Скьольд находились на неровном плато, выпуклом, как щит, и усеянном серыми камнями и пучками исландского мха. Это было место, где сталкивались ветры, мчавшиеся из неведомых краев. Далеко-далеко из розовой дымки утра выступали высокие горы Исландии, перерезая горизонт. У подножия горной гряды раскинулась унылая, бесплодная страна. Недаром весь остров сохранил название «Исландия», данное ему первыми поселенцами. Это одновременно могло означать «Страна ледников» и «Пустынная страна».

Лейф бросил в воздух горсточку соли — дар древним богам, которым давно уже не поклонялись. Один, Тор и Фрейя канули в небытие вместе с древними легендами, но старинный обычай бросать богам щепотку соли не был забыт, и о нем вспоминали в дни значительных событий. Лейфа не покидало восторженное состояние.

— Скьольд! Мы победили скалу! Этими словами будет начинаться сага о братьях Турлусонах. Наша жизнь будет полна подвигов, как амбар — зерна. Мы с тобой отправимся в далекий путь на дракаре с длинными веслами. Я буду сражаться, а ты — петь. Имя твое прославится сочетаясь с моим. Твои песни останутся в памяти нашего народа, властителя морей. Спой же, брат мой, песню о дракаре, спой ее для меня здесь, над морем!

— Но ведь песню о дракаре сложил дядя Бьярни, а ты знаешь, что с того дня, как он уехал, наш отец…

— Мы здесь одни, Скьольд! Слушай, я доверяю тебе важную тайну! — Юноша понизил голос: — Вальтьоф, наш отец, тоскует со времени отъезда своего брата, Бьярни, как тосковал бы и я, если бы ты уехал от меня в далекие страны. По ночам он ворочается в постели, стонет, призывает брата. После смерти нашей матери дядя Бьярни стал для отца самым дорогим человеком и таким же священным, как старое дедовское кресло с резными ручками, стоящее у очага. Отец говорил мне, что дядя Бьярни прославил нашу мать на веки веков, воспев мужество, с каким она приняла смерть. Так прекрасно этого не мог бы сделать ни один скальд. Когда дядя Бьярни вернется, отец встретит его с распростертыми объятиями и забудет оскорбление, которое тот ему нанес, пустившись в незнакомое море с изгнанником Эйриком Рыжим…

— Лейф! Лейф! Не произноси этого имени!

Лейф рассмеялся, и в голосе его звучала вся гордость викинга.

— Не произносить? Да я поклялся быть похожим на этого человека, который на голову выше всех…

— Замолчи, Лейф, замолчи! — Скьольд подскочил к брату, пытаясь зажать ему рот. — Горе тебе, Лейф! Старейшины Исландии строго-настрого запретили произносить имя Эйрика Рыжего.

Но Лейф смеялся все громче и громче, и, казалось, никакие силы мира не могли бы удержать слова, рвавшиеся из его уст:

— Эйрик Рыжий — самый великий и самый гордый из викингов! Он осмелился бросить вызов судьям альтинга. Он осмелился сказать им, что море не кончается у шхер Гунбьерна. Что море катит свои седые волны гораздо дальше! Он не побоялся сказать, что намерен перейти запретную границу и плыть дальше шхер.

— Эйрик Рыжий изгнан, Лейф… Ты не имеешь права…

— Эйрик Рыжий свободен, как и все, кто последовал за ним. Свободен и наш дядя Бьярни. Судьи альтинга не пустятся искать их в чужие моря, которые бороздит «Большой змей». Эйрик Рыжий — морской ярл, и я, Скьольд, той же породы. Я не побоюсь пропеть сложенную нашим дядей песню дракара перед жителями Эйрарбакки и перед судьями, приговорившими его к изгнанию…

Я сяду на лихого скакуна.

Меня помчит он в голубые дали.

Холмы, леса — они не для меня,

Я полюбил изменчивое море.

Ветры, кружившие над плоскогорьем, подхватывали стихи Лейфа, разнося слова, как дикие семена, что прорастут потом на неведомой земле. Голос Лейфа звучал сурово и глухо, иногда обрываясь чем-то похожим на стон.

Мальчики были одни на огромном плоскогорье. Грубая шерстяная куртка и кожаные штаны, прихваченные у колен и заправленные в высокие сапоги из воловьей кожи, похожие на толстые мокасины, мало защищали от порывов ветра, но братья, казалось, даже и не чувствовали холода. Им не давала покоя мысль, которая с прошлой весны, после решения судей альтинга об изгнании Эйрика Рыжего, будоражила умы всех жителей Эйрарбакки: кончается ли море у шхер Гунбьерна, этого пустынного архипелага, замеченного некоторыми моряками после двух суток плавания на запад? А что, если…

— Лейф! Лейф! Смотри на море… туда…

Вытянутой рукой мальчик указывал какую-то точку на горизонте, где в море вдавалась западная коса фьорда. К великому удивлению Скьольда, Лейфа это нисколько не поразило.

— Я заметил это раньше, Скьольд. Это парус дракара поднимается из-за морских вод. Я не спешил об этом говорить, приняв его сначала за облачко на горизонте. Но теперь я уверен, что это парус. Ты понимаешь, Скьольд — парус судна!

— Парус судна. Но оно не из наших, не из Эйрарбакки, не с Гебридских островов, не из Брейдавика. Весь наш флот в море, у восточного побережья. Люди из Брейдавика говорили, что пошли большие косяки трески и суда останутся там до тех пор, пока канаты не сотрут в кровь руки рыбаков.

— Все это я знаю. Слепая ворона и та заметила бы, что в гавани пусто. Неужели ты не догадываешься, Скьольд, какой корабль направляется к нам с запада? Это… это, клянусь кольцом Фрейи, это…

«Кольцом Фрейи»! Эта старинная клятва произносилась только в самых торжественных случаях… Смутная мысль зародилась в мозгу Скьольда. По спине его пробежала дрожь — дрожь ужаса и восторга.

— Ты думаешь, Лейф?.. Ты клянешься кольцом Фрейи и молниями Тора?

Каждый из них разделял восхищение другого, не решаясь выразить обыкновенными словами то, что их так волновало и в чем они больше не сомневались.

— Нужно, чтобы мы были первыми. Дозорный на молу не может заметить судно, которое так далеко. Он долго еще не поднимет тревоги.

— Нужно, чтобы мы были первыми, — мечтательно повторил Скьольд. — Поэтому мы, наверно, и заговорили о дяде Бьярни… — И он приложил ладонь к глазам, чтобы лучше видеть. — Да, да, потому мы о нем и заговорили. Ветер с моря донес до нас дыхание дяди Бьярни.

Не в силах больше сдержаться, Лейф воскликнул:

— Эйрик Рыжий вернулся! Эйрик Рыжий уже близко! Он правит прямо на Эйрарбакки. Теперь-то мы узнаем, где кончается море. Если Эйрик Рыжий нашел проход через шхеры Гунбьерна, значит, он побывал в самом конце моря.

— И дядя Бьярни споет сагу о новых землях. О Лейф, веришь ли ты, что Эйрик нашел за морем другие земли… земли, подобные тем, откуда пришли наши отцы, где деревья сплелись вершинами и уходят в необозримую даль?

— Не знаю, видел ли он деревья, но я уверен, что дядя Бьярни смотрел в оба.

Воцарилось молчание. Парус рос на их глазах, расправляясь, как птичье крыло. Он был квадратной формы и укреплен на мачте, вделанной нижним концом в большую деревянную колоду.

Высоко приподнятые нос и корма не оставляли сомнения в том, что это за корабль. Это был «Большой змей», построенный по замыслу Эйрика Рыжего, -торговое судно, достойное плавать в океане и противостоять бурям в открытом море.

Солнечный луч, скользнув по волнам, на мгновение осветил находившееся все еще далеко чудесное судно, и Лейф со Скьольдом отчетливо различили красные полосы паруса и алую голову дракона над носом корабля.

— Эйрик Рыжий вернулся! Пойдем, Скьольд, и поскорее расскажем всем!

— Но ведь Эйрик Рыжий был изгнан из Эйрарбакки, — опасливо заметил Скьольд.

— Теперь его уже никто не изгонит. Эйрик Рыжий везет важные вести. Он узнал правду о море, которое находится за островами…

Порывистым движением Лейф выхватил из куртки свою шапку с яркой бахромой, наполненную яйцами чаек.

— Я жертвую всю нашу добычу во славу Эйрика Рыжего, дяди Бьярни, во славу всех храбрых моряков с «Большого змея»! Пусть донесет ее к ним волна! — И он вытряхнул над грозной пучиной содержимое шапки.

— Пойдем, Лейф, — Сказал его брат. — Пора поделиться со всеми нашей новостью.

И они пустились бегом по скале. В пятистах шагах была расщелина, и там начинался покатый склон к выгону, где паслись стада их отца, Вальтьофа.