Джордж Мартин Одинокие песни Ларена Дора

Говорят, есть на свете девушка. Она бродит из мира в мир. Девушку зовут Шарра.

Говорят, у нее серые глаза и светлая кожа. Волосы ее — черный водопад с красными отблесками, она носит корону — блестящее черное металлическое кольцо.

Она умеет находить Врата.

Начало этой истории утеряно для нас вместе с воспоминаниями о тех мирах, откуда она пришла. Есть ли у этой истории конец? Неизвестно. Но даже если она закончится, мы не узнаем об этом.

Мы знаем лишь часть легенды, короткий рассказ внутри бесконечно длинного пути девушки. Рассказ об одном мире, где останавливалась Шарра, об одиноком певце Ларене Доре и их короткой встрече.

В сумерках долина едва различима. Распухшее лиловое солнце висело над лесом, усталые лучи высветили блестящие черные стволы и призрачно-черные листья деревьев. Тишину нарушали лишь крики птиц-плакальщиц, вылетевших навстречу ночи, и мягкое журчание ручья, укрывшегося среди деревьев.

Сквозь невидимые Врата обессиленная и окровавленная Шарра ворвалась в мир Ларена Дора. На ней было белое платье, испачканное и пропитанное потом, и тяжелый меховой плащ, разодранный на спине. На руке, тонкой и изящной, кровоточили три длинных царапины. Пошатываясь, она остановилась на берегу ручья и прежде, чем опуститься на колени и перевязать раны, настороженно огляделась. Вода в ручье казалась темно-зеленой и подозрительной, но Шарра умирала от жажды. Она напилась, вымыла руки и перевязала раны куском материи, оторванным от платья. Солнце опускалось все ниже.

Шарра нашла укромное место среди деревьев и мгновенно уснула.

Ее разбудило прикосновение. Сильные руки легко подняли и понесли ее. Она попыталась освободиться, но руки чуть напряглись, и она не смогла шевельнуться.

— Не бойся, — произнес похититель, и она смутно различила в сгущавшейся тьме мужское лицо. — Ты устала, — продолжал он. — Наступает ночь. Мы должны укрыться до темноты.

Не в силах преодолеть дрему Шарра не сопротивлялась. Она только спросила:

— Почему? — и не дождавшись ответа. — Кто ты? Куда мы идем?

— В безопасное место.

— Там твой дом? — пробормотала она.

— Нет, — ответил он тихо. Она едва расслышала. — Нет, не дом. Он никогда не был и не станет им.

Она услышала плеск, когда он переносил ее через ручей, и перед ними возник мрачный колеблющийся силуэт замка с тремя башнями — черная тень на фоне заходящего солнца.

«Странно, раньше его не было», — подумала она и уснула.

Проснувшись, Шарра почувствовала устремленные на нее глаза. Она лежала обнаженная под грудой мягких теплых одеял в кровати под пологом. Но занавеси были подняты, а в углу комнаты в большом кресле, окутанный тенями, сидел хозяин.

Пламя свечей мерцало в его глазах, пальцы переплелись под подбородком.

— Тебе лучше? — спросил он, не двигаясь.

Шарра села. Мелькнуло подозрение, и прежде, чем оно превратилось в уверенность, ее рука метнулась к голове. Корона была на месте — металл холодил лоб. Облегченно вздохнув, Шарра откинулась на подушки.

Мужчина улыбнулся печально и задумчиво. Волевое лицо, темные, будто припорошенные инеем волосы, струившиеся локонами по плечам. Огромные глаза. Даже сидя, он казался высоким. И изящным: на нем были костюм и шапочка из мягкой кожи. Словно тяжелый плащ, его окутывала скорбь.

— Следы когтей, — произнес он. — Следы когтей, плащ и платье, разорванное на спине. Ты кому-то не понравилась?

— Чему-то, — пробормотала Шарра. — Стражам. Стражам у Врат, — она вздохнула. — У Врат всегда есть стража. Семерым не нравятся те, кто переходит из мира в мир. Я им нравлюсь меньше всех.

Его руки медленно опустились на подлокотники. Он кивнул и заметил:

— Итак, ты знаешь Семерых и умеешь находить Врата. Корона, ну конечно. Я должен был догадаться.

Шарра улыбнулась:

— Ты только сейчас догадался? Кто ты? Что это за мир?

— Это мой мир, — ответил он равнодушно. — Я присваивал ему тысячи имен, но ни одно из них мне не понравилось. Как-то раз мне удалось подобрать подходящее, но я забыл его. Это было так давно. Меня зовут Ларен Дор. Вернее звали когда-то, когда имя имело значение. Теперь имя кажется мне чем-то ненужным, но я его помню.

— Твой мир, — протянула Шарра. — Ты — король? Или бог?

— Бог, — ответил Ларен Дор с легкой усмешкой. — И больше чем бог. Я тот, кем захочу быть. Здесь нет никого, кто оспорил бы мои права.

— Что ты сделал с моими ранами? — спросила она.

— Заживил. — Это мой мир. И у меня есть сила. Не та, которую я хотел бы иметь, но все же сила. — Ларен нетерпеливо взмахнул рукой. — Думаешь, это невозможно? Из-за короны? Да, пока ты ее носишь, я не могу причинить тебе вреда. Но я могу помочь тебе, — он вновь улыбнулся и его взгляд затуманился. — Но не это важно. Даже если бы я мог, я не стал бы вредить тебе, Шарра. Поверь мне.

Шарра удивилась.

— Ты знаешь мое имя? Откуда?

Он встал, улыбаясь, пересек комнату и сел рядом с ней на кровать. Прежде чем ответить, он взял ее руку в свою и погладил.

— Да, я знаю твое имя. Ты — Шарра, та, что идет из мира в мир. Горы выросли на месте равнин, солнце из алого сделалось лиловым с тех пор, как они пришли ко мне и сказали, что ты явишься сюда. Я ненавижу их, всех Семерых, и всегда ненавидел. Но той ночью я радовался, как ребенок. Они сказали мне только имя, но этого было достаточно. Обещание начала или конца… Обещание перемен. А любая перемена радостна в этом мире. Я был одинок множество солнечных циклов, Шарра. Каждый цикл длился столетия. Лишь немногие события отмечали бег времен.

Шарра нахмурилась. Она тряхнула головой, и в тусклом свете свечей по ее волосам пробежали красные искорки.

— Они настолько сильнее меня? — в тревоге спросила она. — Им ведомо будущее? Они говорили именно обо мне?

Ларен ласково погладил ее руку.

— Они сказали: «Ты полюбишь ее», — прошептал он, голос его был все ток же печален. — Но нельзя назвать их пророчество великим. Я и сам мог бы сказать то же самое. Давным-давно — кажется, солнце еще было тогда желтым — я понял, что полюблю любого человека, появившегося здесь.

Шарра проснулась на рассвете, когда яркие пурпурные лучи ворвались в спальню через высокие стрельчатые окна. Ночью окон не было. Ее новая одежда: просторная желтая туника, ярко-малиновое, украшенное драгоценностями платье и костюм цвета весенней зелени лежали рядом. Шарра быстро оделась. Прежде чем уйти, она выглянула в окно.

Она находилась в башне, из окна виднелись выкрошившиеся каменные стены к треугольный внутренний двор. Две другие башни — тронутые временем каменные исполины, увенчанные коническими шлемами крыш со шпилями — находились в вершинах равнобедренного треугольника. Все было неподвижно, лишь ветер теребил серые флаги на башнях.

За стенами — ничего похожего на долину. Замок стоял на вершине высокой горы. Из окна открывалось нагромождение черных утесов, зубчатых скал и сверкающих ледяных пиков, искрившихся в лиловых лучах. Даже через плотно закрытое окно ветер казался холодным.

Шарра быстро спустилась по каменной винтовой лестнице, пересекла внутренний двор и вошла в главное здание, пристроенное к стене замка. Она прошла анфиладу комнат — в одних царило запустение, другие были богато обставлены — прежде чем нашла Ларена Дора.

Ее ждали удобное кресло и стол, заставленный кушаньями и напитками. Шарра села, взяла горячий хлебец и улыбнулась. Ларен улыбнулся в ответ.

— Сегодня я ухожу, — сообщила она между глотками. — Извини, Ларен, я должна найти Врата.

— Ты говорила об этом ночью, — со вздохом ответил он. — Кажется, я напрасно так долго ждал.

На столе были мясо, хлеб, сыр, фрукты, молоко. Шарра наполнила тарелку, потупилась, избегая взгляда Ларена и повторила:

— Извини.

— Останься ненадолго, — попросил он. — Думаю, ты можешь себе это позволить. Разреши показать, что я могу в этом мире. Позволь спеть для тебя.

Его глаза, большие, темные требовательно вопрошали.

Она заколебалась.

— Чтобы найти Врата требуется время. Ты можешь отправиться со мной. Но, Ларен, потом я уйду. Я обещала. Понимаешь?

Он с улыбкой пожал плечами:

— Хорошо. Но, послушай, я знаю где Врата. Я покажу их и сберегу твое время. Останься со мной, ну, хотя бы на месяц. Месяц по твоему исчислению. Потом я отведу тебя к Вратам. — Он с мольбой смотрел на нее. — За тобой охотились так долго, Шарра. Разве, тебе не нужно отдохнуть?

Она задумчиво жевала яблоко, наблюдая за ним.

— Ты прав, — согласилась она наконец. — Если у Врат будет стража, ты мне поможешь. Месяц… это не так долго. В других мирах я жила гораздо дольше, — улыбка озарила ее лицо. — Да, ты прав.

Ларен благодарно коснулся ее руки.

После завтрака он показал ей свой мир. Они стояли на балконе, на вершине самой высокой башни: Шарра в темно-зеленом и Ларен, высокий и гибкий, в сером. Они стояли неподвижно, а Ларен перемещал окружавший их мир. Замок как бы летел над бурными морями, и змеиные головы на длинных черных шеях высовывались из воды, провожая их холодными взглядами. Он погружался в гулкие, мерцавшие мягким зеленым светом пещеры, сбивая башнями сталактиты. Стада белых коз блеяли на заливных лугах. Ларен улыбнулся и хлопнул в ладоши: вокруг них выросли душные джунгли; обвивая друг друга гибкими ветвями, тянулись к небу деревья, благоухали огромные яркие цветы; на стенах замка кричали и прыгали обезьяны. Ларен вновь хлопнул в ладоши, и стены очистились. Замок стоял на бесконечном пляже на берегу мрачного свинцово-серого океана. Все замерло, лишь в вышине кружили большие голубые птицы с полупрозрачными крыльями, сквозь которые просвечивало небо. Ларен показал Шарре множество других мест, и когда сумерки надвинулись на мир, вернул замок на гребень горы. Шарра вновь видела внизу лес с черными стволами деревьев и слышала крики и стенания птиц-плакальщиц.

— У тебя неплохой мир, — заметила она, — поворачиваясь к Ларену.

— Нет, — ответил Ларен. Руки его оставались лежать на холодных каменных плитах, он все также смотрел вниз на долину. — Я обошел его когда-то с мечом воина и посохом странника. Тогда я получал от этого удовольствие и по-настоящему волновался. За каждым холмом — новая тайна. — Он вздохнул. — Это было так давно. Теперь я знаю, что лежит за каждым холмом. Новая безлюдная долина. — Он взглянул на нее и привычно пожал плечами. — И все это мое.

— Тогда пойдем со мной, — предложила она. — Мы вместе войдем во Врата и покинем этот мир. Существуют другие миры. Может, они не столь прекрасны и необычны, но там ты не будешь одинок.

Он вновь пожал плечами:

— Ты говоришь это так легко. Я нашел Врата, Шарра. Я пытался уйти тысячи раз. Стражи не остановили бы меня. Я входил, предо мной мелькал другой мир, и я вновь оказывался во дворе. Увы, я не могу уйти.

Она взяла его руку.

— Бедный… Так долго быть одиноким. Ты очень сильный, Ларен. Я бы давно сошла с ума.

Он улыбнулся, но в улыбке его сквозила горечь:

— Эх, Шарра, я сходил с ума тысячи раз. Они исцеляли меня, любимая. Они всегда исцеляли меня. — Он снова пожал плечами и обнял ее. Ветер становился все пронзительней и холодней. — Пойдем, — предложил он, — мы должны укрыться до темноты.

Они прошли в башню, вошли в ее комнату, сели на кровать под балдахином, Ларен принес мясо, дочерна обгоревшее снаружи и розовое внутри, горячий хлеб, вино. Они ели и разговаривали.

— Почему ты здесь? — спросила она, пробуя терпкое вино. — Чем восстановил их против себя? Кем был раньше?

— Редко вспоминаю об этом. И только во сне, — ответил он. — Сны… я вижу их издавна. Я так привык к ним, что не могу сказать, где явь, а где видения, рожденные моим безумием. — Он вздохнул. — Иногда мне снится, что я был повелителем, великим повелителем иного мира. Мое преступление состояло в том, что я сделал народ счастливым. Обретя счастье, люди отвернулись от Семерых, и храмы опустели. Однажды я проснулся и обнаружил, что все мои слуги исчезли, исчез весь мой народ, исчез мой мир, исчезла даже женщина, которая спала со мной. Но бывают и другие сны. Порой мне кажется, я был богом. Ну, почти богом. У меня были и сила, и власть. Они боялись меня, каждый по отдельности, но противостоять сразу всем я не мог. Они заставили меня сражаться. После битвы у меня осталась лишь часть силы, и меня упрятали сюда. Жестокая насмешка. Как бог я учил людей любви, свободе и радости. Всего этого и лишили меня Семеро. Но и этот сон не самый худший. Порой мне кажется, что я всегда жил здесь, и все воспоминания — ложь, ниспосланная мне для больших страданий.

Взгляд Ларена устремился вдаль, глаза заволокло туманом полуугасших воспоминаний. Он говорил медленно, голос его — далекий неверный огонек, до которого никак не добраться — дрожал, уносил вдаль. Тоска и тайна звучали в его словах.

Ларен смолк и очнулся.

— Ах, Шарра, — воскликнул он, — будь осторожна в пути. Даже твоя корона не поможет тебе, доведись тебе встретиться с ними. Бледное Лацо, дитя Баккалона, растерзает тебя, Наа-Слаз насытится твоей болью, а Заагель душой.

Шарра вздрогнула и заметила, что свечи догорают. Как долго она слушала его?

— Подожди. — Он встал и прошел сквозь стену там, где раньше было окно. С последним лучом солнца окна исчезли, стали гладкими стенами серого камня.

Скоро Ларен вернулся с инструментом черного дерева. Шарра никогда не видела ничего подобного. У инструмента было шестнадцать струн разного цвета. В полированном дереве отражались огоньки свечей. Ларен сел, упер инструмент в пол. Верхний край почти достигал его плеча. Задумавшись, он коснулся струн. Струны вспыхнули, и комната наполнилась музыкой.

— Вот мой единственный друг, — Ларен улыбнулся и вновь дотронулся до струн. По залу поплыла медленно тающая музыка. Последние ноты были едва слышны, когда Ларен провел пальцами по струнам. Воздух замерцал.

Музыкант запел:

— Я — повелитель вечности.

Но пуст мой удел…

…полились слова. Шарра вслушивалась, пытаясь удержать их, но тщетно. Они касались ее, гладили, уносились вдаль, в туман и так же быстро возвращались. А со словами лилась и музыка — задумчивая и грустная, полная тайны. Кричащая и шепчущая обещания, нерассказанные сказки. Ярче запылали свечи, а цветные тары звуков росли, танцевали и сливались друг с другом, пока не расцветили всю комнату.

Слова, музыка, цвет — Ларен смешал их и соткал для Шарры видение.

Она увидела Ларена, каким он был в снах — королем. Сильным, высоким и гордым, с черной, как у нее, шевелюрой и синими глазами. Он бы одет в белое сверкающее одеяние: узкие, обтягивающие брюки, рубашку со свободными рукавами, широкий плащ, раздувающийся словно несомое ветром снежное облако. На голове — серебряная корона. У бедра сиял длинный тонкий меч. Этот юный Ларен жил в мире высоких шпилей и голубых каналов. Вокруг кипела жизнь: друзья, женщины и одна — любимая, которую он описал словами и отблесками гоня. Бесконечная череда счастливых дней, и внезапно — тьма.

Музыка застонала, свет потускнел, слова стали печальными и тихими. Шарра увидела Ларена, проснувшегося в непривычно пустынном замке. Она увидела, как он метался из комнаты в комнату в поисках людей, а затем выбежал наружу и оказался лицом к лицу с незнакомым миром. Она видела, как он покинул замок и направился к дымке над горизонтом, в надежде, что эта дымка — дым человеческого очага. Он шел, и все новые горизонты ложились ему под ноги. Солнце из голубого стало желтым, оранжевым, красным, а его мир оставался пуст. Он обошел его весь и, наконец, побежденный, захотел оказаться дома, и его замок возник перед ним. С тех пор белизна его одежд превратилась в туманную серость.

Но песня продолжалась. Проходили дни, годы, века, Ларен уставал, сходил с ума, но не старился. Солнце стало зеленым, потом фиолетовым, и все меньше красок оставалось в его мире. Ларен пел о бесконечных ночах, когда лишь музыка и воспоминания сохраняли ему разум.

Когда угасло видение, замерла музыка, унеслись вдаль звуки печального голоса, Ларен улыбнулся и посмотрел на нее. Шарра почувствовала, что дрожит.

— Спасибо, — пожав по привычке плечами, поблагодарил он; взял инструмент и покинул ее.

Следующее утро выдалось холодным и туманным, но Ларен повел Шарру охотиться в лес. Они преследовали пушистых белых зверьков — наполовину кошек, наполовину газелей. Зверьки оказались проворными, их нелегко было догнать, и зубов у них хватало. Непросто убить такого зверя, но для Шарры это не имело значения. Догнать важнее, чем убить. Нечто необычное, восхитительное таилось в гонке по лесу. Впервые в жизни она держала в руках лук. На плече ее висел колчан со стрелами. Охотников окружали угрюмые деревья. Шарра и Ларен плотно закутались в серый волчий мех, и Ларен улыбался ей из-под капюшона, сделанного из волчьей головы. Спавшие листья, прозрачные и хрупкие, как стекло, звенели и разбивались вдребезги под ногами.

В конце концов, не пролив крови, но приятно устав, они вернулись в замок, и Ларен устроил в главной обеденной зале празднество. Они улыбались друг другу с разных концов длинного стола. Шарра смотрела на облака за окном, спиной к которому сидел Ларен. Вдруг, окно оделось камнем.

— Зачем это? — спросила она. — Почему ты никогда не выходишь из замка ночью?

Он пожал плечами:

— На то есть причина. Ночи здесь… ну… нехороши, — он отпил из большой украшенной драгоценностями чаши. — Скажи мне. Шара, в том мире, откуда ты начала свой путь, есть звезды?

Она кивнула.

— Да. Хотя, это было так давно. Но я помню. Ночи — очень темные, а звезды — яркие искорки, холодные и далекие. В их россыпи угадывались разные фигуры. Люди моего мира дали этим фигурам имена и слагали о каждой чудесные сказания.

Ларен кивнул.

— Думаю, мне бы понравился твой мир. Мой мир слегка походил на твой. Но наши звезды были разноцветными — тысячи оттенков — и двигались в ночи, как призрачные светильники. Иногда небо затягивала дымка, рассеивающая их свет. И тогда ночи становились призрачными и мерцающими. Я часто ходил под парусами в звездные ночи. Я и та, которую я любил. Мы любовались звездами. Как хорошо пелось мне тогда… — его голос вновь стал печален.

Темнота заполняла зал. Темнота и молчание. Еда остыла. Шарра едва различала его лицо. Она встала и подошла к нему, присела на подлокотник кресла. Ларен кивнул и улыбнулся. Что-то прошелестело, и вдоль стен вспыхнули факелы. Он предложил ей вина, и ее пальцы задержались в его руке.

— И у нас было что-то подобное, — вздохнула она. — Когда ветер был теплым, и никого вокруг, мы любили лежать под открытым небом. Кайдар и я, — она запнулась, глядя на Ларена.

Он шевельнулся.

— Кайдар?

— Он бы тебе понравился, Ларен. А ты — ему. Он был высокий, рыжеволосый, и в глазах его прятался огонь. У Кайдара был дар, как у меня, но гораздо сильнее. И его мечты, казалось, не имеют границ. Однажды ночью они схватили его. Не убили, только забрали его у меня, похитили из нашего мира. С тех пор я ищу его. Я могу находить Врата, на мне темная корона, и остановить меня не так-то просто.

Ларен допил вино и теперь глядел, как на металле кубка играют огненные блики.

— Миров бесконечно много, Шарра.

— Времени у меня достаточно. Я не старюсь, Ларен, как и ты. Я найду его.

— Ты так сильно любишь его?

— Да, — теперь ее голос казался чуть печальным. — Да, сильно. Мы недолго были вместе, но он сделал меня счастливой. Уж это-то Семеро не могут у меня отнять. Какое было счастье смотреть на него, чувствовать силу его рук, видеть как он смеется.

— Да, — он улыбнулся, но как-то неестественно. Установилось молчание.

Наконец, Шарра повернулась к нему.

— Но мы далеко ушли от того, с чего начали. Ты так и не сказал, почему твои окна закрываются ночью.

— Ты проделала долгий путь, Шарра. Ты шла из мира в мир. Ты видела миры без звезд?

— Да. И много, Ларен. Я была во вселенной, где солнце — мерцающий огонек над единственной землей, а небеса ночью безбрежны и пусты. Я видела землю гремящих струй, где нет неба, и шипящие солнца рождаются в глубинах океана. Я шла через болота Каррадина и видела колдунов, сотворяющих радугу, которая освещала землю, лишенную солнца.

— В этом мире нет звезд, — сказал Ларен.

— Это так пугает тебя?

— Нет. Но вместо звезд нечто иное, — он взглянул на нее. — Хочешь увидеть?

Она кивнула.

Светильники погасли. Комнату залила тьма. Шарра повернулась, заглянув через плечо Ларена. Ларен был недвижим. Камни на окнах позади него рассыпались в прах, и полился свет.

Небо было очень темным, но внутренний двор замка, камни зубчатых стен, серые знамена — все освещалось призрачным заревом. Удивленная Шарра пригляделась.

Кто-то смотрел на нее. Он поднимался выше гор и занимал полнеба. Хотя от него исходил свет достаточный, чтобы осветить замок, Шарра знала — сам он темнее ночи. Он имел облик, подобный человеческому, и носил длинный плащ с капюшоном. Тьма под этим покровом была отвратительна. Тишину нарушали лишь дыхание Ларена, биение ее сердца и отдаленные крики птиц-плакальщиц, но в голове Шарры зазвучал демонический хохот.

Призрак в небе глядел вниз, на нее, и она почувствовала, как душу заполняет ледяная тьма. Замерев, она не могла отвести глаз. Призрак поднял руку, и рядом с ним появился еще кто-то. Крошечный, по сравнению с первым, призрак с огненными глазами, корчился, вопил и звал ее.

Шара пронзительно вскрикнула и отвернулась. Когда она вновь взглянула на стену, окон не было. Только спасительная стена, надежный камень в кольце горящих факелов и обнявший ее Ларен.

— Это всего лишь видение, — сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к ней. — Мне не следовало испытывать твое мужество. Они наслаждаются, наблюдая за мной по ночам. Каждый из Семерых. Они возникают на фоне чистой тьмы неба и приводят тех, кого я любил. Теперь я не смотрю. По ночам я остаюсь в замке и пою, а мои окна закрыты камнем.

— Я чувствую себя… испачканной, — прошептала она, все еще немного дрожа.

— Пойдем, — предложил он. — Наверху есть горячая вода. А потом я спою тебе. — Он взял ее за руку и повел в башню.

Пока Ларен ходил за инструментом и настраивал его, Шарра приняла ванну. Когда она вернулась, закутанная с головы до ног в большое пушистое полотенце, он был готов. Она села на кровать и стала сушить волосы.

А Ларен вновь ткал видения.

Теперь он пел о другом своем сне, где был богом, враждующим с Семью. Музыка, резкая, дикая, пугающая, взрывалась вспышками света. Блики сливались в алое поле боя, где туманно-белый Ларен сражался с призраками ночных кошмаров. Семеро окружили его, нападали и отступали, нанося удары копьями из абсолютной тьмы, а Ларен отвечал огненными вихрями. Но, в конце концов, Семеро одолели, свет угас, и песня вновь стала тихой и печальной. Видение затуманилось, замелькали столетия одиночества.

Тяжко упали последние звуки, угасло мерцание красок, и Ларен начал новую песню. Пальцы замирали над струнами, голос был неуверен. Он сочинял на ходу, подбирая слова и мелодию, Шарра знала почему. На этот раз он пел о ней, балладу о ее странствиях. О любви и бесконечных поисках, о различных мирах, о темной короне и стражах, поджидающих у Ворот.

Он пел о мирах, которые она вспоминала, пользуясь ее словами, но звучали они по новому.

В зале рождались ослепительные солнца, безбрежные просторы вечного океана, били ввысь разноцветные фонтаны гейзеров, и древние чародеи из глубин времени зажигали радуги, отгоняя тьму.

Он пел о ее любимом, пел правду, ибо уловил и смог передать тот огонь, который так любила в Кайдаре Шарра, и заставил ее вновь увидеть этот огонь.

Но песня осталась неоконченной: неопределенность долгим эхом повисла в воздухе. Они ожидали окончания, хотя знали — его нет.

— Спасибо, Ларен. Ты вернул мне Кайдара, — тихо сказала наконец Шарра.

— Это только песня, — заметил он, по-привычке пожимая плечами, — целая вечность прошла с тех пор, как я слагал новые песни.

Вновь он оставил ее, легко коснувшись щеки, и попрощавшись у порога.

Шарра плотнее закуталась в полотенце, закрыла дверь и пошла от свечи к свече, задувая их. Повесила полотенце на стул и скользнула под одеяло. Долго-долго лежала она, прежде чем уплыла в сон.

Она проснулась в абсолютной темноте, не зная почему. В комнате все было по-прежнему, ничего не изменилось. Ничего?..

В дальнем углу она увидела его, таким она видела его в первый раз после пробуждения. Он сидел очень тихо.

— Ларен? — спросила она, все еще не уверенная, что этот сгусток тьмы — он.

— Да, — ответил Ларен, не шевелясь. — Я и в прошлую ночь смотрел на тебя, пока ты спала. Я был одинок дольше, чем ты можешь вообразить. Очень скоро я снова останусь один. Даже спящая ты — чудо.

— О, Ларен… — сказала она. Молчание — напряженная, безмолвная беседа. Она откинула одеяло, и Ларен пришел к ней.

…Пролетали столетия. Месяц — мгновение, не более.

Каждую ночь они проводили вместе, и каждую ночь Ларен пел ей. Они беседовали ночи напролет, а днем купались нагишом в хрустальных водах, отражающих пурпурное зарево неба. Они любили друг друга на пляжах прекрасного белого песка и много говорили о своей любви.

Но ничто не изменилось. Приближалась ночь накануне их последнего дня. Они шли в сумерках через тенистый лес, где он нашел ее. Шарра, улыбаясь, смотрела на Ларена. Теперь он вновь стал молчалив. Он шел медленно, сжав ее руку, мрачнее серого тумана, который окутывал его так долго. Стоял теплый вечер, наполненный тишиной. Вдалеке запели первые птицы-плакальщицы. Он сел на берегу ручья, усадил ее рядом. Они сбросили обувь, закатный ветер холодил их ноги.

— Ты должна идти, — вздохнул он, сжимая ее руку и не глядя на нее.

Это был не вопрос, а утверждение.

— Да, — согласилась она. Голос ее был тих.

— Все слова оставили меня, Шарра, — сказал Ларен. — Сегодня, если смогу, я спою для тебя «видение». Видение о мире, когда-то пустынном, а потом заполненном нами и нашими детьми. Я мог бы предложить тебе это. В моем мире есть и красота, и чудеса, и тайны, были бы глаза. Если ночи будут злыми, что ж, люди видели страшные ночи в других мирах и в другие времена. Я любил бы тебя, Шарра, так сильно, как только могу, и старался бы сделать тебя счастливой.

— Ларен… начала она, но он остановил ее взглядом.

— Нет, я мог бы сказать тебе так, но не скажу. Я не в праве. Кайдар сделал тебя счастливой. Только самовлюбленный дурак мог бы просить тебя разделить моя страдания. Кайдар — огонь и смех, я же — дым, печаль и песни. Я слишком долго был одинок, Шарра. Душа моя окрасилась в серый цвет, и я не хотел бы омрачать твою жизнь. Но все же…

Она взяла его руку, подняла и быстро поцеловала. Затем положил голову на его плечо.

— Попытайся пойти за мной, Ларен, — прошептала она, — держи меня за руку, когда мы будем проходить Врата, и, возможно, темная корона защитит тебя.

— Я сделаю все, что ты хочешь, но не проси меня поверить в это. — Он вдохнул. — За твоими плечами несчетное число миров. Шарра, и я не вижу конца твоему пути. Он не здесь, это я знаю. Может, это и к лучшему. Я не знаю, умру ли когда-нибудь. Я смутно помню любовь, кажется, она никогда не бывает долгой. Ведь мы оба бессмертны и неизменны — как бы мы спаслись от скуки? Может быть, возненавидели бы друг друга? Я не хочу этого, — он взглянул на нее и печально улыбнулся. — Думаю, ты знала Кайдара недолго, и поэтому любишь его. В конце концов, может это лишь хитрость с моей стороны, найдя Кайдара, ты можешь потерять его. Когда-нибудь огонь исчезнет, любовь моя, и волшебство умрет. И тогда ты вспомнишь Ларена Дора.

Шарра тихо заплакала. Ларен обнял ее, поцеловал и мягко прошептал:

Нет.

Она тоже поцеловала его, и они безмолвно прижались друг к другу.

Когда угас последний пурпурный луч, они поднялись. Ларен крепко обнял ее и улыбнулся.

— Я должна идти, — сказала Шарра. — Должна. Но уходить трудно, Ларен, поверь.

— Верю, — ответил он. — Я люблю тебя потому, что ты уходишь. Потому, что не можешь забыть Кайдара, и не забываешь обещания. Ты — Шарра, Та, Что Идет Через Миры. Мне кажется, Семеро должны бояться тебя много больше, чем такого жалкого бога, как я. Если бы ты была иной, я не стремился бы к тебе так сильно.

— Когда-то ты говорил, что полюбил бы любого.

Ларен пожал плечами:

— Ты сама ответила. Это было очень, очень давно.

Они вернулись в замок до наступления темноты. Настал миг последнего ужина, последней ночи, последней песни. Они не спали до рассвета, и Ларен вновь пел для нее. Хотя песня-видение была не такой прекрасной, как прошлые: бесцельная, хаотичная баллада о похождениях чудесного менестреля в каком-то неописуемом мире. Шарра едва улавливала смысл песни, да и Ларен пел равнодушно. Мысль о скорой разлуке мучила их.

Он покинул ее на рассвете, обещая встретить во дворе замка. Когда она пришла, Ларен уже ждал. Он улыбнулся холодно и спокойно. Он был во всем белом — узкие брюки, рубашка с широкими рукавами. Большой тяжелый плащ бился и хлопал на ветру. Пурпурное солнце пятнало его своими лучами.

Шарра подошла к нему и взяла за руку.

Она одела куртку из толстой кожи, на пояс повесила нож в ножнах. Ее волосы, черные как ночь, с мелькающими золотыми искорками, развевались свободно, как его плащ. Темная корона была на месте.

— Прощай, Ларен, — сказала она. — Я бы хотела подарить тебе больше.

— Ты и так дала мне много. На долгие грядущие века. Я буду помнить. Я буду измерять время тобой, Шарра. Однажды взойдет солнце, и цвет его будет голубым. Я посмотрю на него и скажу: «Да, солнце стало голубым с тех пор, как ко мне приходила Шарра».

Она кивнула.

— И я обещаю. Когда-нибудь я найду Кайдара. И если я освобожу его, мы вернемся и объединим мою корону, огонь Кайдара и твои песни против тьмы Семерых.

Ларен пожал плечами:

— Хорошо. Если меня здесь не будет, я оставлю тебе послание, — сказал он, скрывая за улыбкой муку.

— Ну, а теперь Врата. Ты сказал, что покажешь их мне.

Ларен повернулся и указал на самую низкую башню, закопченное строение, в котором Шарра не была ни разу. В основании башни чернела широкая деревянная дверь. Ларен вытащил ключ.

— Здесь? — удивилась она.

— Здесь, — подтвердил Ларен. Они подошли к двери. Пока Ларен справлялся с замком, Шарра в последний раз оглянулась.

Башни выглядели унылыми и мертвыми, внутренний двор казался заброшенным, а между высокими ледяными горами темнел пустынный горизонт. Тишину нарушал лишь скрип замка, а неподвижность — ветер, играющий пылью во дворе и раздувающий пламя серых знамен на башнях. Шарра содрогнулась от нахлынувшего одиночества.

Ларен открыл дверь. За ней не было ничего, кроме стены колеблющегося тумана. Тумана без цвета, звука и запаха.

— Ваши Врата, моя госпожа, — сказал певец.

Шарра всмотрелась в непроницаемую завесу, как делала несчетное число раз. Каков будет следующий мир? — спрашивала она себя. Может быть, там она найдет Кайдара. Она почувствовала на своем плече руку Ларена.

— Ты колеблешься? — тихо спросил он.

Рука Шарры сжала рукоять ножа.

— Стражи, — внезапно поняла она. — У Врат всегда есть стражи и ты…

Ларен вздохнул:

— Да. Одни пытаются разорвать тебя на части, другие — околдовать, третьи — обмануть, указав ложную дверь. Одни препятствуют тебе оружием, другие — цепями, третьи — ложью. А есть один, который пытался остановить тебя любовью. Однако все это время он не лгал и не пел лживых песен.

И безнадежно пожав плечами, Ларен протолкнул ее через Врата.

Нашла ли она его, своего любимого, с огненными глазами? Или все еще ищет? Что за стражи предстанут перед ней?

Когда она идет ночью, чужая в чудом мире, есть ли на небе звезды?

Не знаю, Ларен тоже, наверно, даже Семеро не знают. Они сильны, но не вся сила в их руках, а миров больше, чем они могут счесть.

Есть девушка, идущая из мира а мир. Путь ее теряется в легендах. Может, она мертва, а может и нет. Новости редко переходят из мира в мир и не все правдивы.

Но мы знаем: в замке под пурпурным солнцем ждет одинокий менестрель. Ждет и слагает о ней песни.