Кира Буренина До того как наступил февраль...

Время близилось к семи утра, и высокий тополь, посаженный матерью, когда мы только въехали в квартиру, еще едва угадывался в предутренней дымке. Николай щелчком выстрелил очередную сигарету из пачки, глубоко затянулся и снова уставился в окно. Ровно в семь он повернул колесико радиоприемника, и в кухню ворвалась мажорная музыка, разгоняя сонную скуку по углам.

— В эфире радиостанция «Полет»! — бодро объявил бархатный голос. — С вами в студии ведущая Татьяна Ветрова. Сегодня в нашей программе вы услышите...

Радио гремело вовсю. Я открыла глаза и потянулась. Пусто и одиноко было в моей квартире после развода с Сашей. Чтобы развеять тоску, полгода назад я пригласила погостить двоюродного брата, по-современному — кузена, Николая, молодого начинающего бизнесмена из Перми. Он хотел купить машину в Москве, завязать новые деловые связи... Но встретилась Коле ведущая радио «Полет» Татьяна Ветрова. «Просто маньяк обмороженный», — говорили о нем партнеры. Куда бы они ни ехали заключать свои сделки, «Полет» сопровождал их. Никто уже не возражал и не просил переключить «эту дребедень». Даже пронесся слух, что «Полет» приносит счастье. Однажды совсем незначительная размолвка между Татьяной и Николаем стала причиной разрыва. Теперь он сидит каждый день в ожидании, что раздастся телефонный звонок и низкий бархатный голос попросит его к телефону. В моей квартире поселились две тоски-печали... Восемь утра. Пора собираться на работу. В кухне кричало настроенное на «Полет» радио, а Николай сидел в своей любимой позе у окна.

— Слушаешь, — не то констатировала, не то спросила я, заваривая кофе. Николай не ответил. Да я и не ожидала ответа. Прежние теплые отношения между нами перестали существовать. Я жила по-своему, Николай — по-своему, словно квартирант. Он забыл, что он сильный, уверенный мужчина, что у него бизнес, двоюродная сестра, родители и другие, конечно же, важные вещи. Для него существовало только одно — голос Татьяны Ветровой.

На улице сеял моросящий серенький дождик. В автобусе от спрессованных влажных курток и пальто разило мочалкой. Ехать надо было три остановки. Потом метро. Потом опять автобус. Издерганная, с оторванной пуговицей на пальто и в истоптанных сапогах, я вошла в офис. Сегодня у компьютера уже высилась гора бумаг, которые нужно было перевести. Включив компьютер, я уставилась в экран. Что же делать с Николаем? Этот вопрос не давал мне покоя. У нас всегда были доверительные отношения, и впервые их разрушила история с Татьяной. Надо что-то делать. Но в голову так ничего и не приходило. Начала работать. Продираясь сквозь нагромождение цифр и терминов, листая словари, я как-то отвлеклась от тяжелых раздумий. В дверь постучали.

— Войдите! — крикнула я, не отрываясь от компьютера — как раз билась над сложнейшим пассажем. В дверь вошел, слегка смущаясь, Мартин Рихтер — сотрудник соседней фирмы. В руках у него был конверт, который он нетерпеливо вертел в руках.

— Марина, — попросил он, — не могли бы вы мне сделать перевод? Оплата, как обычно, десять долларов страница.

Я перевела взгляд на стопку бумаг, лежащих у компьютера. С одной стороны, шеф будет недоволен, если не сделать вовремя его перевод, а с другой стороны, долларов сто пятьдесят нелишни.

Мартин понял, какую я переживаю внутреннюю борьбу, и попятился к двери.

— Ладно, давайте. Только не срочно.

Я прикинула, что если останусь на час-два в бюро, то успею и то и другое. Все равно некуда спешить. Дома — холодно и грустно, ехать к друзьям — засиживаться допоздна, а завтра рано вставать. Остается только работа.

Я углубилась в дебри немецкого языка. Уже горели фонари и улицы были пустынны, когда я подошла к дому.

— Звонила Таня!!! — провозгласил Николай, едва я вошла в квартиру. Я кивнула и стала снимать сапоги. — Она хочет написать письмо в Германию, ей нужен человек, знающий язык.

Все ясно. Бедный Коля! Тане нужен переводчик, она вспоминает Николая и звонит ему как ни в чем не бывало, словно не прошли эти мучительные месяцы, разрушившие покой в доме.

— Пусть привозит письмо, переведу, — пожала я плечами как можно безразличнее.

— Да нет! — закричал от прорвавшихся наконец эмоций Николай. — Это мы должны поехать к ней!

— Ничего себе, сервис на дому. Я на работе так сегодня напахалась!

Николай поежился:

— Мариш, ты же знаешь, что для меня означает этот звонок. Я не могу без нее, просто не могу.

Обитая золотистым дерматином стальная дверь скрывала за собой однокомнатную квартиру Ветровой Татьяны. Едва Николай прикоснулся к дверному звонку, дверь распахнулась. Я впервые увидела Татьяну — изящную невысокую блондинку с невыразительными чертами лица, но глубокими карими глазами и завораживающей походкой.

Татьяна пригласила нас в комнату. Стандартная мебель, разбросанные по полу и дивану подушечки, торшер. И — книги, стиснутые другими томами за стеклом стенки, книги и журналы на подоконнике, книги и гора бумаг на столе у включенного компьютера.

— Как хорошо, что вы пришли! — воскликнула Татьяна, когда мы расселись на диване, и от ее мягкого, вибрирующего тона у меня побежали мурашки по спине. — Я просто в отчаянии, — продолжила Ветрова. — Мне нужно написать письмо одному журналисту в Гамбург, а я не знаю языка. Я с ним познакомилась на одной пресс-конференции. У него был переводчик, и мы славно пообщались. Теперь я хотела бы прокомментировать некоторые вопросы, которые мы с ним обсуждали. Спасибо, что согласились мне помочь.

Я искоса бросила взгляд на Николая. Он сидел на диване в напряженной позе, буквально пожирая глазами Татьяну. Но она, казалось, совсем не замечала этого.

— Я здесь набросала текст, — протянула Ветрова несколько листов бумаги, — когда я могу их получить обратно?

— Я сделаю это сейчас. — Я поднялась с дивана и подошла к компьютеру.

— Не будем мешать. — Татьяна потянула Николая за руку на кухню.

Через полчаса перевод умного, несколько ироничного письма Татьяны Ветровой Клаусу Манфельду был готов.

— Пойдем, Николаша, — я зашла с листками перевода на кухню, — мне завтра рано вставать.

Обстановка на кухне была самая идиллическая, почти семейная — Николай и Татьяна пили чай, ласково поглядывая друг на друга. Николай нехотя поднялся с табуретки.

— Пока. — Он вложил в короткое слово прощания столько нежности, что даже во мне зародилось чувство собственницы.

Всю дорогу назад мы провели в молчании. Салон машины привычно заполняли бормотание радиостанции «Полет» и запах сигарет «Мальборо», которые без конца курил Николай.

Полетели серые ноябрьские дни. Все оставалось по-прежнему. Николай, обретший вкус к жизни, вернулся к своему бизнесу. Каждый вечер он мчался к Татьяне, оставаясь иногда у нее до утра. Регулярно я посещала квартирку за золотистой дверью — переводила письма Клауса Манфельда и Татьяны Ветровой. Все было спокойно и гармонично. Но в душе я ощущала нарастающее напряжение — равновесие, установившееся в этом странном треугольнике, вот-вот должно было нарушиться. Зимой Клаус собрался наконец в далекую Москву. Татьяна летала по Москве, что-то устраивала, кого-то собирала. Вопрос о том, кто будет переводить, не поднимался. «Разумеется, это будет Марина!»

Наконец он приехал. В куртке-аляске, с кожаными чемоданами и белозубой улыбкой, немецкий гость сразу же выделялся среди других своим высоченным ростом. Татьяна, встречавшая его с нами, должна была подняться на цыпочки, чтобы поцеловать Клауса в розовую щеку. Немец шутил, смеялся своим шуткам и чувствовал себя воистину как дома. У меня в фирме были объявлены рождественские каникулы, и я проводила с Татьяной и Клаусом целые дни. Программа была действительно насыщенной и интересной. Когда мне удавалось оторваться от стойкого чувства неприязни к Ветровой, я искренне восхищалась ее эрудицией, умом, иронией. Еще я замечала, как с каждым днем взгляд Манфельда становился все влюбленно-красноречивее, а поведение все скованнее. Но чем все закончилось — я так и не узнала. Приехал шеф, я вышла на работу, а Николай пропадал целыми днями, счастливый, что выполнял функции шофера Татьяны.

Потом все затихло. Николай надолго уехал по делам. Татьяна перестала звонить. Потекли обычные рутинные дела: дом — работа — дом. Однажды, опаздывая на переговоры, я поймала частника. Водитель запросил немного, и, путаясь в шубе, я влезла в «жигуль». В машине вовсю гремела музыка.

— В эфире радиостанция «Полет», — зазвучал задорно писклявый голос, и я вздрогнула. — У нас сегодня счастливый и грустный день, — продолжало звенеть в радиоприемнике. — Наша любимая Татьяна Ветрова, неизменная ведущая радиостанции «Полет», выходит замуж за известного западногерманского журналиста «Клауса Манфельда. Мы радуемся вместе с Танюшей и грустим, что нам придется расстаться с ней. А сейчас прозвучит ее любимая песня „Суженый мой“ в исполнении Ирины Аллегровой.

Я уже не слышала хриплого голоса певицы.

— Надо пережить эту беду, собраться и пережить, — без конца повторяла я.

Николай закурил очередную сигарету.

— Пора мне домой. Загостился я тут.

И мы долго сидели за кухонным столом у окна, вглядываясь в посаженный матерью тополь, пока его не проглотила чернильная февральская ночь...