"Из записок переводчицы" - читать интересную книгу автора (Буренина Кира)

БЕЛАЯ ВОРОНА

Когда мне позвонили из фирмы «Карл Майер» и спросили, не найдется ли у меня времени для сопровождения прилетающего из Франкфурта Отто Штайера, я задумалась. Времени у меня было достаточно. Но не было желания, вдохновения, если хотите. Одно дело — сидеть дома у компьютера, попивая кофе, спокойно переводить иногда простые, иногда доводящие до умопомрачения тексты. Для этого не надо хорошо выглядеть и даже полностью высыпаться. Но работать личным переводчиком — надо подумать. Итак, программа Штайера — три дня пребывания в Москве. Осмотр столицы (это еще не страшно), Большой театр (давно там не была), переговоры и два ужина с важными заказчиками (с трудом, но вынести можно, если не будут напиваться). В общем, я согласилась.

Самолет из Франкфурта прилетел без опозданий. Очень скоро стали появляться пассажиры, среди них был Отто Штайер. Я чуть было не проглядела его. И неудивительно. Вместо представительного бизнесмена с обычным набором, состоящим из дорогого кейса, клетчатого пиджака и ручки «Паркер», выглядывающей из нагрудного кармана, напротив меня остановился молодой, очень молодой человек.

— Штайер, — представился он, и это короткое слово прозвучало хлестко, как удар мяча. Видя мое откровенное недоумение, он улыбнулся, отчего лицо его приняло просто мальчишеское выражение, и, подхватив свой чемодан, пошел вслед за мной.

Я была сбита с толку. Интересно, что это за предприниматель, думала я. Невысокого роста, спортивного телосложения, с непроницаемым лицом, он был похож скорее на юного гангстера из американского боевика, чем на благообразного немецкого сэйлс-менеджера.

Водитель фирмы Паша спал, уютно привалившись виском к окошку. Он лениво открыл глаз, когда я постучала, и нехотя вылез из своего «вольво» открывать багажник. На лице его было написано пренебрежение ко всему роду человеческому. Мгновенно оценив ситуацию, он не взял чемодана из рук Штайера, а предоставил молодому атлету самому пристроить свой багаж.

По пути в гостиницу Штайер не интересовался, как это принято у впервые посещающих Москву, ни количеством жителей, ни протяженностью города в километрах. Он невозмутимо поглядывал в окно. Все мое красноречие куда-то пропало. Обычный переводческий треп был как-то неуместен, а общих тем для разговора пока не находилось.

Мы договорились о программе на завтра. Штайер был деловит, немногословен, и только его теплая улыбка компенсировала внешнюю сухость.

По пути домой я неожиданно поймала себя на мысли, что клиент меня заинтриговал. На ум мне приходило сравнение с башней, в которой заключены необыкновенные чудеса, только стены у башни из крепкого камня, да и стража не дремлет. И не каждому позволено туда войти.

Что обычно делают иностранцы, попав в Кремль? Ахают , щелкают фотоаппаратами, гуськом следуют за экскурсоводом, вытягивают шеи, боясь пропустить хотя бы слово. Раньше я долго размышляла, почему так педантичны и нетерпеливы иностранные туристы. Или потому, что «за все заплачено» и надо получить услуги по полной программе, или эмоционально они более восприимчивы к новой информации и рады ей? До сих пор мне не удалось разгадать этот феномен.

Штайер был другим. Он действительно с любопытством слушал мой накатанный рассказ, и по его лицу было видно, что очень вдумчиво и сосредоточенно он впитывает каждый интересный эпизод, пропуская его сквозь свой мозг как сквозь компьютер. Поразительно было, однако, что при этом он вдруг обнаружил море невежественности в самых простых вопросах. Конечно, он не должен был знать, что в России когда-то правили цари, а не кайзеры, да и по сути православия совсем не обязательно проходить университетский курс. Но все же! Все мое интеллигентское воспитание и несколько образований протестовали против этого самым серьезным образом. Когда я обнаруживаю, что человек просто не понимает, о чем я толкую, и не может поддержать беседу об оттенках голоса Марии Кал-лас, о балетном даровании Большого Цискаридзе, о лирике Блока и о покаянии русского народа, мне становится скучно и тяжело. Все, что наполняет мою жизнь, придает ей хоть какой-то смысл, оказывается пустым и ненужным в общении с такими людьми. Если я не проясню это со Штайером, я не вынесу еще два дня работы с ним.

За обедом мы разговорились — о предстоящих встречах, о бизнесе Штайера, о его карьере. За очень скупой информацией я разглядела человека, который всю жизнь создает себя. Что-то типа авто-Пигмалиона. Из семьи безработного и эмигрантки из Турции, добывавший деньги с пятнадцати лет, он шел прямо к цели — стать бизнесменом, забыть бедность, доказать судьбе свое право на жизнь. И если посвящаешь себя полностью менеджменту, то на систематическое образование нет времени. Не боясь своего прошлого, он откровенно и смело говорил об этом. Нетипично, ох как нетипично для настоящего лицемерного и изворотливого бизнесмена с Запада. Я помню, как однажды один из моих клиентов, человек в возрасте, клялся в верности идеалам юности — честности, порядочности — и при этом обжуливал партнеров по переговорам. Кто-то давал обещания и никогда их не выполнял. Некоторые умоляли меня сделать срочный перевод, обещая заплатить двойную цену, и рассчитывались как скряги, отбивая каждый рубль. Честность и бизнес — несовместимые вещи.

В последующие два дня мне пришлось опять удивиться. «Может, это новый стиль в современном бизнесе?» — думала я, видя, как легко и просто проводит Отто Штайер переговоры и что каждое его слово и поступок подтверждают истину «Самый короткий путь — прямой путь». Не было подводных течений, подпольных мыслей. Была откровенность и допустимая открытость. И все партнеры шли навстречу, сначала настороженно, потом недоумевая и, наконец, раскрываясь полностью. Воистину со мной сидел самый необычный предприниматель, которого я только видела.

Прогуливаясь со мной перед Большим театром до начала балета, Штайер подмечал ставшие привычными нашему глазу вещи — сгорбленных старушек, волокущих с напряжением нагруженные тачки, молодых ребят, сильных и пугающе крутых, идущих сквозь толпу, пинающих эти тачки, уверенных в своей силе и непобедимости.

Там, где он рос, силу доказывали другим способом, рассказывал он. Возвращаясь за полночь с работы, он шел в спортзал, где занимался до упаду. Сильнейшим считался тот, кто никогда не давал в обиду слабых. Он часто бывал бит, и жестоким образом. Но когда однажды ему не хватало денег, чтобы заплатить за семестр в университете — тяжело болела мать, — весь квартал собирал для него необходимую сумму. Воистину рыцарь без страха и упрека!

В театр мы не пошли. Очень любопытным для меня человеком оказался Отто Штайер. Я в жизни бы не поверила, что кто-то или что-то, если не безвременная смерть, помешает мне пойти на балет. Но действительность всегда преподносит нам сюрпризы. Мы медленно шли по Тверской. Штайер вспоминал смешные случаи из своей университетской жизни. Я — из своей. У Пушкинской площади мне вдруг пришло в голову, что, пожалуй, я покажу Штайеру свое самое любимое место в Москве — легендарные, мистические Патриаршие пруды. Пустившись в пересказ «Мастера и Маргариты», я не замечала безлюдности переулков и совершенно забыла о времени.

Между тем кто-то, кто, судя по шагам, шел за нами давно, уже уяснил, что легкомысленные иностранцы забылись и прогуливаются по Москве, как по Мюнхену или Дюссельдорфу, представляя собой лакомую поживу для московских криминальных элементов.

Нас остановили. Вежливо и даже на английском языке потребовали деньги. Кто-то протянул руку за моей сумкой. Отто мгновенно оценил ситуацию — и охотник за сумкой полетел на фонарный столб. Легко развернувшись на сто восемьдесят градусов, он успел вырубить еще одного. С воплями фурии я стала размахивать своей сумкой налево и направо, с удовлетворением отмечая каждое попадание в физиономию. Краем глаза я видела, как Отто, встав в красивую, явно борцовскую стойку, изготовился к обороне. Сейчас он им покажет! Но мелкий и какой-то скукоженный мужичок просто и как-то совсем по-русски кулаком врезал Штайеру между глаз.

— На помощь! — завопила я.

— Надо же, своя, — удивился кто-то из нападавших. Штайер молча лежал на асфальте, а обиженный мной и моей сумкой дядька рылся в его карманах.

— Валюта, кредитка, — перечислял он свои находки.

— Что у тебя? — потребовали моего финансового отчета. Молча я протянула им кошелек с пятьюстами рублями.

— Своя, — опять удовлетворенно вздохнул кто-то рядом, и кошелек мне был возвращен.

Со стоном Штайер поднимался с земли. Раздался собачий лай, и из темноты вынырнула огромная овчарка. Когда я оглянулась, «банда» исчезла. Пока мы шли назад, Отто, чертыхаясь на совсем непонятном мне сленге, пытался себе объяснить, как же так русская мафия смогла его победить. Что деньги, что кредитка, главное — престиж непобедимого воина был попран. Меня волновало другое — как можно скорее заявить о пропаже «Американ экспресс».

И пусть Отто Штайер был поверженной стороной, но рядом с ним я ощутила себя под защитой прекрасного рыцаря. Я поблагодарила себя за то, что не отказалась от этой работы и встретилась с Отто. Честно говоря, я чувствовала, что немного влюбилась в своего рыцаря.

В первом часу ночи я ковырялась в замке своей двери. Свет на лестнице давно не горел, и каждый вечер я с замиранием сердца входила в подъезд. Сегодня со мной в мыслях был Отто, прекрасный и сильный рыцарь, и я не испытывала страха. Войдя наконец в квартиру, я наткнулась на мужа, который еще не спал и в неглиже бродил по квартире. Саша давно не работал, находясь в творческом поиске, и поэтому очень трепетно относился к моей работе.

— Чего же ты задержалась! — обрадовался он, пытаясь разглядеть в моей сумке что-нибудь вкусное. — Звонили с фирмы «Байер», у них для тебя классная работа!..