"Эль Корасон" - читать интересную книгу автора (Бенедиктов Кирилл)

2.

Поместье «Холодная гора» раскинулось у подножья острого, как бритва, пика, увенчанного голубоватой короной вечных снегов. Место было удивительно живописное - дорога ныряла в рощи апельсиновых деревьев и заросли рододендронов, огибала озера с неправдоподобно прозрачной водой, бежала мимо ослепительно-белых полей хлопчатника. Небо стремительно светлело, грозовые тучи уходили на восток, туда, где за отрогами Кордильера Бланка раскинулись бескрайние просторы дождевых лесов.

Несмотря на изрядную высоту над уровнем моря, здесь буйно цвели гибискус, пахистахис и мальва, окружая старый, выстроенный в колониальном стиле дом бело-розовым облаком. Облако это отражалось в искусственном пруду, живо напомнившем Анненкову парки Гатчины или Царского Села.

Никакой ограды у дома не было, только аккуратно подстриженные колючие кусты, между рядами которых виднелись широкие проходы. Ни малейшего намека не то что на фортификационные сооружения, но даже на скромный палисад. А впрочем, то же самое было и в русских усадьбах, сожженных мужичками в 1917 году. От кого отгораживаться, когда вокруг все свои?

Анненков притормозил и выключил зажигание. По широкой аллее быстрой, подпрыгивающей походкой шел к нему высокий сухопарый человек в белом костюме.

– Юрка! - крикнул он по-русски. - Юрка, кот-обормот, приехал все-таки!

Капитан вылез из «форда» и пошел ему навстречу, по-медвежьи расставив руки.

– Коля! Сколько ж не виделись, а? Ведь, почитай, лет восемь?

– С Константинополя, Юрка! С самого Золотого Рога. Ты - во Францию, я - в Румынию, так и не встретились больше.

Обнялись. Ник благоухал дорогим французским одеколоном, и Анненкову стало неудобно за свою пропахшую потом и бензиновой гарью куртку.

– Пойдем, Юрка. - Ник небрежно махнул рукой - из кустов, как чертик из табакерки, выскочил маленький смуглый человечек в темно-зеленой форме. - За машину свою не волнуйся, ее в гараж поставят. Ну, давай, нечего на дороге стоять. Сейчас ванну с дороги примешь, переоденешься, и я тебя нашему гранду представлю.

– Вещи мои в машине, - забеспокоился капитан. - Распорядись, чтобы доставили.

– Юрка! Не болтай чепухи! Я уже обо всем позаботился. Два костюма тебе приготовил, деловую тройку и вечерний смокинг, по последней лондонской моде. Примеришь, а если что не так, наш портной в два счета подгонит.

– Портной? - изумился Анненков. - Здесь?!

– Что мы, хуже других? - обиделся его спутник. - Вон, у соседей, семьи Эспиноса, даже cinema собственная имеется. Они там новейшие ленты Голливуда крутят - с Валентине, Гретой Гарбо! Ты ведь, Юрка, думаешь, верно, что мы тут в дикости да запустении живем? А у нас здесь цивилизация, мон шер.

Анненков незаметно усмехнулся. Николай Александрович Стеллецкий, его старший товарищ по юнкерскому училищу, всегда имел склонность к преувеличениям.

Они вместе воевали на германском фронте, вместе сражались с краснопузыми в Крыму, вместе голодали в богатом и негостеприимном Константинополе. И везде Стеллецкий оставался верен себе: все, происходящее вокруг, он рассматривал как некий грандиозный спектакль, поставленный исключительно ради того, чтобы поразить его воображение. Возможно, поэтому он никогда не отчаивался, считая уныние не только смертным грехом, но и черной неблагодарностью по отношению к Великому Режиссеру. В 1923 году, когда Анненков подписал контракт на работу грузчиком на сахарном заводе в Марселе, Ник принял предложение сомнительного авантюриста Шторха и отправился в Бухарест, чтобы войти в состав боевой группы, целью которой была организация вооруженного восстания против власти большевиков. После этого капитан несколько лет ничего не слышал о своем друге; среди эмигрантов во Франции ходили слухи, что Шторх оказался агентом ГПУ и сдал доверившихся ему офицеров чекистам. Однако год назад Анненков, обретавшийся в ту пору в Новом Орлеане, неожиданно получил от Стеллецкого письмо. Ник сообщал, что жив и здоров, служит в армии одной южноамериканской страны в чине полковника, но поскольку занятие это совершенно неприбыльное, зарабатывает себе на жизнь, охраняя крупного хлопкового плантатора.

«Приехал бы, что ли, - писал новоиспеченный полковник, - здесь есть, где развернуться, особенно с твоими талантами. Пейзажи опять же просто великолепны, закаты над океаном поражают воображение! А какие здесь женщины, Юра! Поглядев на них, ты забудешь и француженок, и китаянок! Все гибкие, опасные, как пантеры, а в глазах - черный огонь! Приезжай, не пожалеешь, а я тебя пристрою на какую-нибудь синекуру…»

Судя по обилию почтовых штемпелей, письмо было написано давно и упорно гналось вслед за капитаном по всему свету. Анненков перечитал его дважды и спрятал в небольшую деревянную шкатулку, служившую ему архивом. За то время, пока письмо искало капитана, судьба Стеллецкого могла не раз круто измениться, и Анненков не был уверен, что найдет старого друга по указанному адресу. К тому же у него в кои-то веки появилась приличная работа - он обучал стрелковому делу молодых бездельников из богатых семей Нового Орлеана, - и бросать ее ради призрачной карьеры в далекой Южной Америке казалось нелепым.

Все изменилось одним ненастным осенним вечером. К Анненкову, коротавшему время в баре на набережной, подошел шикарно одетый хлыщ и, затушив сигарету в стоявшем перед капитаном блюдце с оливками, сообщил, что с ним хочет поговорить дон Витторио. Дон Витторио возглавлял один из самых серьезных гангстерских кланов города, и в другое время капитан отнесся бы к этой информации с должным вниманием. К несчастью, в тот вечер Анненков находился в скверном расположении духа, к тому же он очень любил оливки. Дело кончилось тем, что хлыщ, потеряв широкополую шляпу, вылетел из дверей заведения на ярко освещенную набережную. Той же ночью люди дона Витторио подстерегли капитана, возвращавшегося в свою маленькую квартирку на улице Лафайет.

Дон Витторио послал к строптивому русскому четверых. Все они считались хорошими стрелками и убежденными трезвенниками. Капитан Анненков был одинок и пьян. Спасла его только привычка носить пистолеты в расстегнутых кобурах.

В последовавшей перестрелке двое гангстеров были убиты, еще двое позорно бежали с поля боя, сам же Анненков отделался сквозным ранением икры. Впрочем, скрываться от полиции пришлось именно ему. Он покинул Луизиану, пересек Карибское море и нашел временное пристанище на Ямайке. Там, лежа на кровати в дешевой, кишащей клопами гостинице, он вспомнил о письме Ника и решил написать ему ответ.

– То-то и видно - цивилизация, - усмехнулся капитан. - Единственный приличный мост - и тот взорван. Пришлось перебираться по каким-то висячим лианам…

– Взорвали мост - ерунда! - возразил Стеллецкий. - Отстроим новый. Главное сейчас - не дать этой сволочи укрепиться на нашем берегу реки. Тебе Ланселот уже рассказывал про Инкарри?

– Индейский вождь? Да, говорил. А я, знаешь ли, тоже встретил тут одного индейца - без руки. Удивительный тип. Натравил на меня каких-то своих разбойников, пришлось пострелять. А потом взял и растаял в воздухе, представляешь?

Стеллецкий неожиданно помрачнел и крепко взял товарища под локоть.

– Юра, ты про этого однорукого лучше пока не упоминай… Постой, а Ланселоту ты о нем успел рассказать?

Анненков пожал плечами.

– Да. Но он, кажется, не обратил внимания…

– Это ты с ним еще в покер не играл. Морда каменная, глаза холодные, никогда не поймешь, какая у него карта на руках. Эх, жаль, конечно, что ты так сразу проболтался, но теперь ничего не воротишь. Все равно - больше никому про однорукого ни слова, d'accord?

– Ну хорошо, - согласился Анненков. - Надеюсь, ты мне все объяснишь?

Стеллецкий отпустил его руку.

– Разумеется, Юра, разумеется. Только не прямо сейчас, ладно? Это разговор долгий, не на один час… к тому же непосредственно касающийся твоих будущих обязанностей. Понимаешь, о чем я?

– Нет, - честно ответил капитан и вдруг рассмеялся. - Колька, старый черт, а ты все такой же! Тайные общества, загадочные манускрипты… Когда же ты наконец остепенишься?

Они уже подходили к дверям дома. Высокая, в два человеческих роста, арка, выложенная красным кирпичом, была увита зелеными побегами плюща. Над аркой красовался старый, прибитый к стене огромными гвоздями щит с гербом рода де Легисамо. Вставший на дыбы леопард когтил улыбающееся солнце.

– Добро пожаловать, мон шер, - Ник толкнул деревянную и довольно ветхую с виду дверь, она легко распахнулась перед ними. - Уверяю, ты не будешь разочарован.

За дверью находился внутренний дворик - патио, непременный атрибут колониальных домов. Нежно журчал фонтан. По отполированным мраморным плитам двора плясали подгоняемые легким ветерком лепестки роз.

– Красиво, - одобрил Анненков. - Особенно вот эта деталь мне нравится.

Он указал на резную деревянную галерею, нависавшую над патио. Ее почти скрывали спадавшие с крыши пышные лозы винограда.

– Правда? - обрадовался Стеллецкий. - По-моему, очень живописно. Восемнадцатый век, между прочим. Орнамент делал знаменитый резчик из монастыря Сан-Кристобаль…

– Пулемет там хорошо встанет, - перебил его капитан. - Даже маскировать не надо.

– Пулемет? - переспросил Ник. - Ну да, ты сразу о деле… Хвалю, Юра, хвалю.

На затененной галерее мелькнуло что-то белое. Платье?

– Там девушка, - вполголоса сказал Анненков. - Смотрит на нас.

– Это, верно, Лаура, - улыбнулся Стеллецкий. - Племянница гранда, очень милая девочка. Ей всего пятнадцать. Она еще немного диковата, старается не попадаться никому на глаза.

– А где же остальные? Ты писал, что в поместье будет полно гостей…

– Сейчас время сиесты. Дамы отдыхают… ну, или прячутся на галерее. А хозяин еще с вечера уехал с гостями к водопадам: здесь неподалеку исключительно красивые водопады. Они должны были уже вернуться, но, видно, задержала гроза.

– А эти водопады - они на вашей стороне реки? - рассеянно спросил Анненков, следя краем глаза за перемещением белого платья. Теперь он видел еще тонкую смуглую руку, теребившую тяжелую виноградную гроздь.

– На нашей, на нашей, - засмеялся Ник. - Не волнуйся, с ними пять парней Ланселота.

– Это значит, что в поместье осталось трое охранников, - заметил капитан. - Твой англичанин сказал, что их всего дюжина. Четверо поехали встречать меня, пятерых ты отправил сопровождать хозяина. Так?

– Юрка, Юрка! - покачал головой Стеллецкий. - Да я один стою всех этих бездельников. Пока я здесь, «Холодной горе» ничего не угрожает.

Капитан обернулся и внимательно посмотрел на старого друга.

– С пониманием. Только зачем, в таком случае, тебе понадобился я?

Они вступили в тень галереи, и Анненков потерял из виду следившую за ними девушку.

– Терпение, мон шер, скоро ты все узнаешь… Нам сюда, в это крыло. Дом большой, заблудиться в нем несложно, поэтому поначалу я буду твоим Вергилием. Твои комнаты - на первом этаже, с окнами в сад. Вот ключ, дверь откроешь сам.

Комнаты оказались небольшими, светлыми и уютными. В гостиной стоял круглый стол и три кресла. Стеллецкий жестом радушного хозяина предложил Анненкову присесть.

– Здесь есть все, что необходимо для жизни. В спальне - платяной шкаф, твои костюмы висят там. Есть отдельная ванная комната, дверь в нее ведет тоже из спальни. Шнур над кроватью - для вызова слуг, не стесняйся дергать несколько раз, эти бездельники обычно спят или шляются где попало. Вот здесь - внимание! - бар. Выбор напитков, как видишь, достоин ресторации Палкина. Если захочется холодного оранжада, дергай шнур - принесут прямо с кухни. Там, между прочим, стоит настоящий аппарат Одифрена, так что продукты всегда свежайшие. Впрочем, вечером ты сам убедишься. Хозяин сегодня дает торжественный ужин.

– По поводу моего приезда? - удивился капитан. - Что ж ты про меня наговорил?

– Не волнуйся, Юра, ты здесь ни при чем. Вечером прибывает некто фон Корф, важная шишка из германского посольства. У них с грандом секретные коммерческие дела…

Стеллецкий достал из бара пузатую бутылку и плеснул в стаканы прозрачной, терпко пахнущей жидкости. Протянул один Анненкову.

– Ну, со свиданьицем, Юрка! Вот уж не чаял, что встретимся! Капитан опрокинул свой стакан и скривился.

– Чем это ты гостей потчуешь, Ник? Самогонкой, что ли?

– Зачем самогонкой? - обиделся Стеллецкий. - Натуральная писка. Та же водка, только виноградная, вроде итальянской граппы. Одичал ты в странствиях, Юрка, потерял нюх…

– Нюх-то я как раз не потерял… - Анненков повел носом над пустым стаканом и скривился еще раз. - А водки нормальной у вас здесь, конечно, не держат?

– Да откуда здесь водка! Пшеницу-то никто не растит…

– Ничего, - капитан скинул куртку, отстегнул ремень с пистолетами, аккуратно повесил его на кресло. - Я из Штатов привез пару бутылок «Смирновской», вечерком раздавим. Вот что, ты допивай свою писку, а я сейчас, с твоего позволения, приму ванну.

Пока ванна наполнялась горячей водой, Анненков, не спеша, разделся перед зеркалом, присел на обтянутую зеленым бархатом козетку, вытянул левую ногу и помассировал ее. Левой ноге капитана хронически не везло. В германскую войну Анненков сломал ее, упав с лошади; при обороне Перекопа на нее плеснуло горящей нефтью; в Марселе верткий, как угорь, алжирец ударом подкованного ботинка выбил капитану мениск. Излишне уточнять, что пуля нью-орлеанского гангстера, разумеется, тоже попала в левую икру. Порой ногу начинало ломить так, что капитану хотелось ампутировать ее и заменить протезом из кожи и дерева. Но сейчас, благодаря тому, что последние километры пути Анненков проделал верхом и не давил постоянно на педаль сцепления, дела обстояли вполне прилично.

Он забрался в ванну, с наслаждением вытянулся в полный рост, закурил толстую кубинскую сигару и некоторое время лежал без движения, лениво стряхивая пепел в массивную бронзовую пепельницу на высокой ножке. Когда сигара была выкурена почти до конца, в дверь коротко постучали и на пороге появился полковник Стеллецкий - без пиджака, со стаканом в загорелой руке.

– Вылезай, Юрка, - не терпящим возражений голосом заявил он. - Хозяин вернулся.