"Полет «Феникса»" - читать интересную книгу автора (Тревор Эллестон)

ГЛАВА 5

По мере того как исходил день, дюны окрашивались в розово-лиловый цвет. Песок под ногами был ещё горяч, но в воздухе становилось прохладнее.

Они наблюдали, как капитан застёгивает кобуру. Все встали, даже сержант Уотсон. Рубец на щеке Лумиса почернел, на щетине запеклась кровь. Кобб находился где-то по другую сторону самолёта; тревожно было слышать, как рыдает такой грузный человек.

Намеренно пойдя на обман, — поступок столь чуждый Харрису, что голос его дрожал, — он дал Коббу десять минут на сборы. Это была единственная возможность переговорить с остальными. Все без споров согласились с позицией капитана, а Лумис взялся уговорить Кобба остаться. Прежде чем Лумису успели помочь, разъярённый Кобб сбил его с ног. От схватки поднялся в воздух песок. Кобб разразился рыданиями, зажмурив глаза и безвольно раскинув на песке руки. Его оставили одного. Он поднялся на ноги и в безнадёжной ярости ребёнка побрёл в хвост самолёта, подальше от людей.

Кроу хотел было пойти за ним, чтобы утешить, но Белами остановил его.

— Он изобьёт тебя до полусмерти.

Харрис, как бы извиняясь за случившееся, произнёс:

— Очень сожалею, но мы не можем взять его с собой…

— Да, это равносильно самоубийству, — согласился Таунс. — Здесь он будет в порядке.

— Возьмите хороший темп в первый час. Нам нелегко будет присматривать за ним, когда стемнеет, — сказал Моран.

Когда солнце опустилось за дюны, Харрис бодро проговорил:

— Что ж, до свидания, Уотсон. Теперь оборону придётся держать вам.

Им пожелали удачи, и Харрис с Робертсом зашагали в сторону проёма между дюнами — следом по песку тянулись длинные тени.

Пока оба не скрылись из виду, все остальные оставались на месте, как на панихиде.

Широко расставив ноги, Таунс вглядывался в пурпурный горизонт, молясь про себя, чтобы эти двое выжили; двое уже мертвы, вслед за ними умрёт Кепель — счёт этот тяжёлым грузом ложился на его плечи.

Моран, стоя с ним рядом, смотрел, как двое исчезают за дальними дюнами. Он думал о том, что у них, наверное, есть нечто общее, раз только они решились выбрать такую дорогу домой.

Лумис, привалившийся длинным сутулым туловищем к корпусу самолёта, отвернулся в сторону прежде, чем двое скрылись из вида, потому что ему казалось, что они сейчас, у всех на глазах, теряются в опускающейся на землю темноте, и данное Харрису поручение отправить телеграмму — «Дорогая, скоро буду, Ким» — никогда не будет исполнено.

На руках у Кроу затихла обезьянка. Он не смел шевельнуться, когда она засыпала. Он предлагал Робу двадцать монет за Бимбо, а сейчас отдал бы ему эти деньги только за то, чтобы он остался.

Белами стоял с полуприкрытыми глазами. Его грудь ещё тяжело вздымалась после стычки с Тракером. В уме складывались слова для дневника: «Сегодня нас оставил Роб, и с ним Харрис. Не думаю, что мы увидим их снова».

В тонких пальцах Тилни дрожала сигарета; у него не было сомнений насчёт того, что делать, — уходить или оставаться. Если те, двое, выберутся, они сразу же отправят помощь, если же нет, спасение все равно придёт — ведь с воздуха легче заметить потерпевший аварию самолёт, чем две человеческие фигурки в пустыне. Он невольно дрожал от мысли, которая сама шла на ум: «Господи, милый боже, пришли нам спасение…»

На лице Уотсона ярко блестели глаза. «Это собьёт с него спесь — если только он выберется оттуда». Мысленно он слал проклятия вслед своему офицеру.

Один Стрингер оставался у левой гондолы самолёта, где провёл весь прошедший день.

Наконец, переглядываясь, они двинулись в самолёт.

— Теперь нас только десять, — тихо резюмировал Кроу.

Всю ночь под холодными звёздами горели огни. И небо, и пустыня молчали, и единственными звуками на огромном пространстве были те, что шли от крепко спавших в обломках самолёта людей.

Спать снаружи было слишком холодно, но когда первые лучи окрасили в розовый цвет восточные склоны дюн, инея не оказалось, так как ночью роса не выпала.

Едва солнце осветило машину, они проснулись и первым делом увидели розовую продолговатость двери; от того, что им снились города, деревья и все, без чего нет нормальной жизни, пробуждение сулило кошмар ещё одного дня; и сразу пришло на ум, что эта залитая солнцем дверь ведёт в никуда. Они продолжали лежать, пытаясь отвлечься от навязчивых мыслей, снова уснуть и погрузиться в мечту о том, как их находят. Тилни дрожал, в который раз умирая очередной смертью. Таунса терзали тяжёлые сны о будущем, вновь и вновь разные голоса повторяли одно и то же: ошибка пилота… Кепель, глядя в уже красный дверной проем, пытался вернуться в то время, когда ему не приходилось лежать с раздроблённым телом в тошнотворном запахе собственного пота и грязи. Кроу сквозь искажённую перспективу рассматривал беспорядочно разбросанные сиденья и ободранные металлические панели, оглядывал и тех, кто ещё не поднялся, и тех, кто уже сидел, откинувшись в креслах, подобно пассажирам во время полёта. Осторожно перебравшись через свернувшегося клубочком Белами, он вышел наружу.

Стрелка костра догорала; не ощутимый на лице ветерок увлекал за собой нити чёрного маслянистого дыма, паутиной отражавшиеся на гладком песке. Солнце огромным полукружьем поднималось над верхушками дюн, и косые его лучи изгоняли последние ночные тени.

Обходя вокруг самолёта, Кроу трогал его пальцами; металл был сухой — росы не было. Осмотрев все вокруг, заглянув под низкую плоскость правого крыла, в желоба и воронки, пропаханные на песке самолётом, он вернулся в самолёт. Заметив, что Белами не спит, сказал:

— Кобб ушёл.

Солнце слепило Белами глаза, он морщился. Только что ему снился дождь, стучавший в окна его дома в Ридинге.

— Кобб?

— Он ушёл.

Белами ощутил неприятную сухость во рту. Он потянулся за водой, но вспомнил, что на день давалась только одна кружка. Все же выпил глоток, чтобы смочить рот.

— Куда ушёл? — спросил у Кроу.

— Куда тут пойдёшь, черт побери! — Кроу повернулся и вышел наружу помочиться. Следя за струйкой, он испытывал острую жалость к себе от того, что приходится отдавать воду. Нельзя ли как-то её очистить, пусть бы получилась самая малость, хоть с яичную скорлупку, и то хватило бы ещё на пару часов. Это ужасно — все равно что мочиться золотом.

Из самолёта вышел Бедами. Солнце блестело на его щетине.

— Давай-ка посмотрим вокруг, Альберт.

Низкое солнце хорошо освещало следы вокруг места крушения, и они сразу увидели три ниточки — две из них рядом, Харриса и Робертса. Третья соединялась с ними ближе к проходу между дюнами, а дальше мешалась с двумя первыми.

— Самоубийца, — проговорил Кроу. — Все-таки ушёл.

Они прошли по следам до дальнего края дюн и остановились. Впереди лежала плоская золотистая нетронутая пустыня, и Белами вспомнил слова Морана: «Там — целый океан». В первый раз он видел сушу — такую пустую и безбрежную. В Джебел Сарра и на других буровых всегда было на чем задержать взгляд — то вышка, торчащая, как церковный шпиль, то крыши посёлка, то грузовик или движок, а в Джебел был даже оазис Маффа-Суд, на южном горизонте, с похожими на клубы зеленого дыма финиковыми пальмами. Здесь, если обернуться, увидишь только дюны, а между ними обломки самолёта.

— Боже, каким крошечным кажется самолёт отсюда, Альберт.

— Даже отсюда. Совсем вблизи. Не удивительно, что нас все ещё не заметили сверху.

Кроу снова посмотрел вслед цепочке следов.

— Думаю, надо рехнуться, чтобы пойти вслед за ними, Дейв. В такое-то пекло!

Часу не прошло с тех пор, как поднялось солнце, а небо уже ослепляло скорее белым, чем голубым сиянием; щетина на лицах зудела от пота.

— Должно быть, ускользнул тихо, — промолвил Кроу. — Никто и не услышал.

— Кажется, я слышал. Подумал, вышел кто-то по нужде.

Он вспомнил, как вчера вечером рыдал Тракер, — человек в здравом уме не способен издавать такие звуки. У свихнувшихся вроде него часто остаётся достаточно хитрости. Тракер собрался идти с Харрисом и Робом; его не пустили, но он решился — и ушёл. Невозможно было определить, когда именно он пустился в путь и насколько те двое оторвались от него со вчерашнего вечера. Должно быть, он взял с собой фонарик, хотя и при свете звёзд следы были достаточно различимы.

— Если он их догнал, что ж — такова их судьба, Дейв. И его тоже, — заключил Кроу.

— Надо было лучше за ним смотреть. — Дейв повернулся спиной к северу, куда вели следы, не желая больше думать об ушедших, о том, как спятившему, обливающемуся потом Тракеру видятся миражи, как он не даёт своим спутникам покоя, кричит и смотрит дикими глазами, и это до тех пор, пока капитан Харрис не пристрелит его из чувства самообороны. Так оно в конце концов и будет. У двоих есть хоть какой-то шанс выйти к колодцу, если даже окажутся неверными расчёты Морана — а именно на это делает ставку Харрис. Но с таким довеском, как Тракер… Застрели капитан беднягу Тракера, его оправдает любой суд; но Харрис не выстрелит, такой человек, как он, никогда не возьмёт этого на свою совесть.

— Пошли, — сказал Кроу. — Есть кое-какая работа по дому.

Они зашагали обратно. Даже сюда, сколь бы малыми ни казались обломки самолёта, явственно доходили голоса людей. Вдруг в воздухе раздался другой звук. Кроу первым уловил его и замер, потянув за руку Белами.

— Дейв! — выкрикнул он на одном дыхании.

Они застыли, вслушиваясь в слабый мерный рокот, не веря своим ушам. Кроу завертелся на месте, пытаясь определить источник звука. Невыносимо яркое солнце жгло глаза — куда бы он ни смотрел, везде мерещилась чёрная точка самолёта, даже на песке, куда в конце концов он отвёл переполненные слезами глаза. Белами тоже осматривал небо над горизонтом с той стороны, где должен был появиться самолёт. Звук громче не становился, но все ещё звенел в воздухе. Но вот его заглушил смех Кроу, и Белами недоуменно уставился на него. По щекам Кроу катились слезы, он дрожал от хохота, вставляя между приступами:

— Этот… это этот, черт побери, Стрингер… бреется.

Белами вслушался. Верно: звук шёл от самолёта. Электробритва Стрингера. Он сильно толкнул Кроу.

— Заткнись, бога ради! Надо сказать, у тебя странное чувство юмора!

Они зашагали к самолёту. Стрингер, как птица на насесте, сидел в дверном проёме, сквозь очки обозревая окружающий мир. Его лицо было холодным и гладким.

— Хорошо выбрились, а? — поинтересовался Кроу, Белами утащил его, чтобы он опять не зашёлся смехом.

Пока полуденная жара не загнала под купол, занялись «домашними» делами — все, кроме Стрингера. За ночь замело знак «SOS», они очистили его и убрали магниевые панели, сложенные на ночь поближе к кострам, чтобы в случае надобности побыстрее бросить их в огонь для яркости. Теперь был день, и вместо них наготове лежали отражатели гелиографа, взятые с повреждённой правой гондолы. Харрис с самого начала велел Уотсону надраить их средством для чистки пуговиц. У Таунса в кабине имелся ящик осветительных ракет и ракетница. Все равно, что плести паутину в надежде поймать муху, сказал Кроу.

Точно в полдень по часам Морана зажгли большой масляный факел, как просил Харрис. Чёрный столб дыма уходил на такую высоту, что не доставал взгляд: слепило солнце. В течение четырех дней они будут жечь этот сигнал с двенадцати до часа, чтобы у Харриса и Робертса была возможность отыскать дорогу обратно, если они потеряются. После четвёртых суток, сказал Харрис, факел уже не понадобится.

Остальное машинное масло держали про запас, чтобы зажечь, когда услышат звуки поисковых самолётов. Ночные огни брали масла немного.

Наступило полуденное оцепенение. В это время невозможно оставаться на открытом солнце, прикасаться к металлическим поверхностям или всматриваться в горизонт за дюнами, надеясь увидеть самолёт; в этот час все, о чем они могли думать, непременно принимало форму бутылки с водой. Сидели в пылающей тени парашютного шелка и ждали. Между вялыми всплесками разговоров все чувствовали на себе давящее белесое молчание небосвода. В этом молчании слышалась огромность пустыни.

Кроу тихонько удалился в самолёт, чтобы поговорить с мальчиком-немцем, но Кепель спал. Внутрь салона проникал солнечный свет через дыру в крыше, проломленную стойкой. На свету голова юноши была золотистой и лицо тоже — на щетине блестели капельки пота. Он был похож на спящее божество. Кроу нашёл кусок материи и заткнул дыру, но и сейчас лицо Кепеля озарялось остатками тлеющей в нем жизни.

Обезьянка не спала, но пить не хотела.

— Бимбо, — нежно заговаривал с ней Кроу. — Бедный Бимбо, все будет хорошо.

В глазках животного он мог видеть своё отражение. О чем она думает? Какие мысли бывают у обезьян? Те же, что и у всех теперь. Пить. Но заставить её попить не удалось. Он вышел наружу и уселся в тени.

Стрингер держался особняком. Невзирая на жгучее солнце, все продолжал осматривать обломки, весь погруженный в себя.

Тилни пошёл за следующей пригоршней фиников. Уже двое суток он ел их, как конфеты. Лумис решился выпить вторую порцию воды за этот день — один полный глоток из бутылки. Для этого он отошёл в сторону, потому что кое-кто уже покончил со своей дневной нормой — один вид вскинутой над головой бутылки был бы жестокостью по отношению к ним.

Белами сидел на парашютном мешке, жмурясь от солнца. Его солнечные очки сломались при посадке. До него донеслись слова Кроу:

— А все-таки нам повезло.

— Повезло? — удивился Белами.

— Повезло, что мы здесь, а не там. — Кроу думал о Харрисе и Робе. И о бедняге Тракере.

Снова нависло молчание.

Тилни доел последний финик. Слышно было его неровное дыхание.

— Они найдут нас, — бормотал он, — обязательно найдут, правда?

Никто не отвечал. «Бедняга», — подумал Кроу и обратился к Белами:

— Слышал про трех черепах?

— Про кого? — глаза Белами были зажмурены.

— Они сидели на большой скале на берегу моря — Том, Дик и Гарри. День был жаркий, вроде как сегодня, и они заспорили, кому идти за пивом…

Вернулся Лумис и тихо присел под тентом.

— Гарри проиграл, и идти выпало ему. Прошло шесть месяцев, и Том спросил у Дика: «Послушай, а не слишком ли долго Гарри несёт нам пиво?» И тут они услыхали из-за скалы голос Гарри: «Ещё одно слово, и я совсем не пойду».

Преувеличенно громко рассмеялся один Уотсон, и снова навалилось молчание. Кроу кусал губы и проклинал себя за то, что вспомнил о пиве, но было поздно.

Все слышали, как дышит Тилни, — то был звук самого страха.

Лицо обжигала жара. Столб дыма бросал на песок полосу тени — дорогу, не имевшую конца.

Кто-то вернулся под полог, Белами открыл глаза и увидел Стрингера. Он поочерёдно оглядел каждого из них, требуя к себе внимания. На фоне яркого песка лица его не было видно, только очки.

— Я исследовал самолёт. — Он замолчал, видимо, хотел убедиться, что его слушают.

— Вы? — удивился Таунс.

— Да. — У него был тихий вкрадчивый голос, как у нервного школьника.

— У нас есть все необходимое, чтобы построить новый самолёт и улететь.

Семеро мужчин молча глядели на него. Таунс осведомился:

— Вы шутите?

Стрингер отвернулся.

— Я так и думал, что вы скажете нечто в этом роде. — И он отошёл, обиженно ссутулившись.

Минуту спустя, Кроу сказал:

— Шутка вышла неудачная.

— Лучше, чем твоя про черепах, — ответил Белами.

Снова надвинулось гнетущее молчание.