"Папина дочка" - читать интересную книгу автора (Кларк Мэри Хиггинс)

18

В ту ночь я долго не могла заснуть. Я дремала и снова просыпалась, зная, что с каждым щелчком часовой стрелки приближается миг, когда Роб Вестерфилд выйдет на свободу.

Я не могла заставить себя не думать о нем и о том событии, из-за которого Роб на двадцать два года отправился за решетку. Чем ближе он был к свободе, тем живее вставали передо мной мать и Андреа. Если бы только... Если бы только... Если бы...

Хватит, кричала часть меня. Иди дальше, оставь все это в прошлом. Я знала, во что превращаю свою жизнь, знала и не хотела этого.

Часа в два ночи я встала, заварила чашку какао и уселась его пить возле окна.

Лес, отделявший наш дом от поместья старой Вестерфилд, протянулся и мимо владений миссис Хилмер. Там он стоит и по сей день, служа надежной защитой ее спокойствия. Я подумала, что могла бы сейчас пробраться через лес, как тем вечером Андреа, и выйти на другую сторону, к гаражу-"убежищу".

Теперь несколько акров земли вокруг дома Вестерфилдов отделял высокий забор, а на территории наверняка установили сигнализацию, извещавшую хозяйку о любом постороннем — пусть даже пятнадцатилетней девочке. Да и в девяносто два, как правило, люди много не спят. Любопытно, бодрствовала ли сейчас миссис Вестерфилд, с нетерпением ожидая, когда ее родная кровиночка выйдет на свободу, и вздрагивая в преддверии всей будущей шумихи? Бабушка Роба жаждала отбелить и спасти честь семьи, не меньше чем я стремилась не дать затоптать в грязь Пола Штройбела и доброе имя Андреа.

Андреа была невинной влюбленной девушкой, чья страсть к Робу Вестерфилду быстро обернулась страхом. Именно этот страх и вынудил ее сбежать тем вечером в «убежище». Она боялась не встретиться с Робом, когда он приказал ей прийти.

Чем больше я думала в эти предрассветные часы, тем яснее понимала, что где-то в глубине подсознания я всегда знала, что сестра боится Роба, и, в свою очередь, опасалась за нее. Я снова увидела Андреа в тот самый вечер и вспомнила, как, скрывая слезы, она застегивала на шее медальон.

Она не хотела встречаться с ним, но ее приперли к стенке. В моем списке появилось еще одно «если бы только»: если бы только Андреа пошла к родителям и призналась им, что встречается с Робом. В этот момент мы поменялись ролями, и я почувствовала себя старшей сестрой.

Я снова легла в кровать и, то засыпая, то просыпаясь, провалялась до семи утра. К тому времени как по телевизору показали отъезд Роба из тюрьмы Синг-Синг на ожидавшем его у выхода лимузине, я уже сидела перед экраном. Репортер телеканала, который я смотрела, сделал акцент на том, что Вестерфилд всегда отрицал свою вину в этом преступлении.

В полдень я снова включила телевизор, чтобы не пропустить явление Робсона миру.

Он давал интервью в библиотеке родового поместья Вестерфилдов в Олдхэме.

Диван, на котором сидел Роб, стоял перед стеллажом с книгами в кожаных переплетах, которые, как я понимала, должны подчеркнуть ум и образованность Вестерфилда-младшего. На нем был желтовато-коричневый кашемировый пиджак, рубашка-поло с открытым воротом, темные брюки и мягкие кожаные туфли. Роба и раньше считали симпатичным, а с годами его красота стала более зрелой. Ему достались аристократические черты отца, которые больше не портила презрительная усмешка, проскальзывавшая на всех ранних фотографиях — Роб научился ее скрывать. В корнях его темных волос кое-где уже проглядывала седина. Роб сидел, сложив руки перед собой и слегка наклонившись вперед. Его поза выражала расслабленное спокойствие и внимание.

— Отличные декорации, — прокомментировала я вслух. — Не хватает только лежащей в ногах собаки.

Глядя на Роба, я ощутила прилив злости.

Интервью брала Коринн Сомерс, ведущая «Невыдуманных историй», популярной телепередачи, идущей сразу по нескольким телеканалам вечером в пятницу. Коринн начала с небольшого вступления:

— Только что вышедший на свободу после двадцати двух лет тюрьмы... который всегда заявлял о своей невиновности... будет пытаться отстоять свое доброе имя...

Давай дальше, подумала я.

— Роб Вестерфилд, вопрос, конечно, банален, но каково чувствовать себя свободным человеком?

На его губах играла теплая улыбка. Темные глаза под красиво очерченными бровями буквально светились от удовольствия и радости.

— Невероятно, чудесно. Я уже слишком взрослый, чтобы плакать, но я с трудом сдерживаю слезы. Хожу по дому и радуюсь. Это так здорово, когда ты можешь делать самые обыкновенные вещи. Например, пойти на кухню и налить вторую чашку кофе.

— Как я понимаю, какое-то время вы поживете здесь?

— Без сомнения. Отец обустроил для меня роскошную квартиру неподалеку от своего дома. К тому же я хочу работать с нашими адвокатами, чтобы как можно скорее добиться пересмотра дела. — Роб посмотрел в камеру. Его глаза выражали честность и искренность. — Коринн, меня могли досрочно освободить еще два года назад, если бы я признался, что убил Андреа Кавано и сожалею об этом ужасном поступке.

— Вас не одолевало искушение так поступить?

— Ни на минуту, — отрезал он. — Я всегда настаивал на том, что невиновен, и теперь, благодаря Уиллу Небелзу, у меня наконец-то появился шанс это доказать.

Слишком многое было поставлено на карту, но об этом ты им не скажешь, подумала я. Бабушка лишила бы тебя наследства.

— В вечер, когда убили Андреа Кавано, вы ездили в кино.

— Да, именно, и я сидел там до окончания фильма в девять тридцать. Моя машина стояла на парковке сервисной станции больше двух часов, а из центра города до дома моей бабушки — минут двенадцать езды. У Пола Штройбела был доступ к моей машине, а с Андреа он глаз не сводил. Даже ее сестра признала это на суде.

— Билетерша из кинотеатра помнит, как вы покупали билет.

— Верно. В качестве доказательства у меня есть даже корешок.

— Тем не менее никто не видел, как вы выходили из кинотеатра после сеанса.

— Никто этого не помнит, — поправил Роб. — Так точнее.

На секунду я заметила раздражение, промелькнувшее за его дружелюбной улыбкой. Я опустилась на стул.

Остаток передачи напоминал интервью с только что освобожденным заложником.

— Мы знаем, что вы хотите спасти свое доброе имя, а чем еще вы планируете заняться?

— Съездить в Нью-Йорк. Поужинать в ресторане, которого, скорее всего, двадцать два года назад не было и в помине. Конечно же, путешествовать. Найти работу. — Его лицо озарила теплая улыбка. — Встретить свою единственную. Жениться. Завести семью, детей.

Завести семью, детей. Всего этого у Андреа уже не будет.

— Что у вас сегодня на обед, и кто соберется за вашим столом?

— Только мы четверо — мать, отец, бабушка и я. Мы снова хотим ощутить себя одной семьей. По моей просьбе обед будет самым простым — салат из креветок, грудинка, жареный картофель, брокколи.

А как же яблочный пирог, удивилась я.

— И яблочный пирог, — добавил Роб.

— И, наверное, шампанское.

— Конечно.

— Как я вижу, у вас много замечательных планов на будущее, Роб Вестерфилд. Мы все желаем вам удачи и надеемся, что на следующем слушании вы сможете доказать свою невиновность.

И это журналистка? Я стукнула по кнопке на телевизионном пульте и пошла к кухонному столу, на котором меня ждал ноутбук. Я вышла в сеть на свой сайт и принялась писать:

«Роб Вестерфилд, признанный виновным в убийстве пятнадцатилетней Андреа Кавано, только что вышел на свободу, где его уже ждут жареное мясо и яблочный пирог. Процесс отбеливания репутации этого убийцы уже начался за счет доброго имени его юной жертвы и Пола Штройбела, тихого, работящего парня, на долю которого и так выпало немало трудностей и который не должен снова страдать».

Неплохо для начала, решила я.