"Долг чести" - читать интересную книгу автора (Клэнси Том)

16. Полезная нагрузка

К окончательному этапу в приведении ракет H-11/SS-19 в боевую готовность можно было, вполне естественно, приступить, только получив приказ от премьер-министра страны. В некотором отношении заключительная стадия работ разочаровала инженеров. Первоначально они надеялись вооружить все ракеты полным комплектом боеголовок – по крайней мере по шесть к головной части каждой «птички», но для этого обязательно пришлось бы провести испытательный запуск с включением последней ступени, а это сочли слишком опасным. Секретность проекта, решили руководители, намного важнее количества боеголовок. Кроме того, в дальнейшем это всегда можно исправить. Стыковочный круг русской конструкции в верхней части ракеты был оставлен без изменений именно по этой причине, а пока хватит и десяти ракет с одной ядерной боеголовкой на каждой.

Обслуживающий персонал открывал одну за другой пусковые шахты, огромные боеголовки поднимали с железнодорожных платформ, устанавливали на ракетах и закрывали аэродинамическими оболочками. И снова русская конструкция оказалась идеально практичной. На каждую операцию такого рода потребовалось чуть больше часа, и в результате двадцать техников сумели закончить установку боеголовок за одну ночь. К рассвету работа была завершена, шахты снова закрыли, и Япония превратилась в ядерную державу.

– Поразительно, – заметил Гото.

– По сути дела все было очень просто, – ответил Ямата. Правительство выделило средства на изготовление и проведение испытаний «ракет-носителей» как части нашей космической программы. Плутоний поступил с реакторного комплекса в Монжу. Конструирование и изготовление боеголовок оказалось до смешного простым. Если несколько арабов сумели изготовить ядерную боеголовку в ливанской пещере, то насколько легче это для наших инженеров? Вообще-то все работы, за исключением изготовления боеголовок, так или иначе финансировались правительством, и

Ямата не сомневался, что затраты неформального консорциума, принявшего на себя оплату расходов на изготовление боеголовок, тоже будут компенсированы. Разве все это не было сделано ими на благо своей страны? – Мы немедленно начнем подготовку персонала из состава сил самообороны, чтобы они смогли заменить наших людей, как только ты отдашь распоряжение об этом, Гото-сан.

– Но американцы и русские… как они отнесутся к этому? Ямата презрительно фыркнул.

– У каждой из этих стран осталось по одной ракете, которые будут взорваны на этой неделе, и церемония будет транслироваться по телевидению. Ты ведь знаешь, что их подводные ракетоносцы Сняты с эксплуатации. Ракеты подводного базирования «Трайдент» уже уничтожены, а сами подводные лодки стоят у причалов в ожидании, когда их начнут резать на металлолом. Таким образом, всего десять межконтинентальных баллистических ракет с ядерными боеголовками дают нам решающее стратегическое преимущество.

– Но вдруг они захотят изготовить новые?

– Они не смогут сделать этого – по крайней мере все не так просто, – поправился Ямата. – Производство ракет свернуто, и в соответствии с условиями международного договора Оборудование уничтожено под наблюдением международных контрольных групп. Для возобновления производства потребуются месяцы, и мы сразу узнает об этом. Следующим важным шагом будет широкая программа строительства военных кораблей и воссоздания военно-морского флота, – верфи, принадлежащие Ямате, были готовы к этому, – чтобы никто не мог посягнуть на наше господство в западной части Тихого океана. В данный момент, при удачном стечении обстоятельств и с помощью наших друзей, мы достаточно сильны. Прежде чем они смогут бросить нам вызов, стратегическое положение нашей страны улучшится до такой степени, что им придется обращаться с нами как с равными.

– Значит, я должен отдать приказ?

– Совершенно верно, господин премьер-министр, – подтвердил Ямата, тем самым снова объясняя, что требуется от человека, которого возвели на высший пост в государстве.

Гото потер руки и посмотрел на украшенный резьбой стол, еще недавно принадлежавший другому премьер-министру. Будучи слабым человеком, он медлил с принятием решения.

– Это правда, мой друг, что Кимба была наркоманкой?

Ямата кивнул, стараясь скрыть кипящую внутри ярость от такого вопроса.

– Правда, печально? Канеда, начальник моей службы безопасности, обнаружил ее мертвой на полу номера в отеле и тут же вызвал полицию. У следователей создалось впечатление, что она старалась проявлять максимальную осторожность, но все-таки ошиблась в размерах дозы.

Гото вздохнул.

– Глупый ребенок. Ее отец – полицейский, понимаешь? Кимба говорила, что он очень строгий и не понимал ее чувств. А вот я понимал. Она была такой доброй и нежной. Из нее могла бы выйти хорошая гейша.

Поразительно, как меняются люди после смерти, холодно подумал Ямата. Глупая бесстыдная девушка ушла от родителей, бросила их и решила искать в мире собственный путь. Ей удалось узнать лишь одно – мир безжалостен по отношению к тем, кто не готов к жестокой схватке. Однако только потому, что ей удалось создать у Гото иллюзию мужественности, американка превратилась в душу, полную нежности и доброты.

– Гото-сан, неужели мы позволим такому народу решать судьбу нашей нации?

– Нет. – Новый премьер-министр поднял трубку телефона. – Начинайте восхождение на гору Ниитака, – произнес он, повторяя приказ, отданный больше пятидесяти лет назад.

Этот самолет в одних отношениях был на редкость особенным, а в других – самым обыкновенным. VC-25B представлял собой по сути дела модификацию почтенного авиалайнера «Боинг-747», усовершенствованную и переделанную Военно-воздушными силами США. Самолет был спроектирован тридцать лет назад и все еще находился в серийном производстве на заводе в Сиэтле. Политически ориентированный дизайнер справился с задачей его окраски – где бы ни находился президентский авиалайнер, он производил соответствующее впечатление. Самолет стоял в одиночестве на бетонной площадке, окруженный кольцом сотрудников службы безопасности, одетых в одинаковые маскировочные комбинезоны. Они «получили указание» – так гласила сухо написанная инструкция, составленная на бюрократическом языке Пентагона, – при малейших нарушениях пользоваться своими автоматами М-16, причем им разрешалось поступать таким образом без соблюдения всякого рода формальностей вроде окриков или предупредительных выстрелов, как это полагалось всем остальным федеральным службам охраны. Иными словами, они имели право сначала стрелять, а уже потом задавать вопросы.

К самолету не был подведен подвижный туннель для посадки. Пассажирам предстояло подниматься по самому обычному трапу, как в пятидесятые годы, но им все равно нужно было пройти через металлодетектор и сдать в багаж свои чемоданы – на этот раз для того, чтобы сотрудники службы безопасности ВВС и агенты Секретной службы могли просветить их рентгеновскими лучами и даже выборочно открыть для визуальной проверки.

– Надеюсь, ты оставила дома свой «Секрет Виктории»? – пошутил Джек и поднял на стойку инспектора чемодан для осмотра.

– Узнаешь, когда прилетим в Москву, – лукаво подмигнула профессор Райан. Это был ее первый выезд за границу в составе правительственной делегации, так что все на авиабазе ВВС Эндрюз казалось ей новым и интересным.

– Здравствуйте, доктор Райан! Наконец-то мы встретились. – Элен Д'Агустино подошла к ним и протянула руку.

– Кэти, позволь представить тебе самого прелестного в мире телохранителя, – сказал Джек, знакомя жену с агентом Секретной службы.

– В прошлый раз я не смогла приехать на банкет президента, – объяснила Кэти. – В Гарварде проводился семинар, и мое присутствие там было необходимо.

– Зато эта поездка доставит вам удовольствие, – заметила Элен, отходя от них и возвращаясь к исполнению своих обязанностей.

Надеюсь, не такое удовольствие, как предыдущая, подумал Джек, вспоминая свой последний визит в Москву, о котором он не мог никому рассказать.

– А где она прячет свой пистолет? – поинтересовалась вслух Кэти.

– Не знаю, не обыскивал, – тоже подмигнул Джек.

– Мы можем подняться в самолет?

– Я могу подняться туда в любое время, – ответил ее муж. – В конце концов, я ведь важная персона. – Действительно, лучше всего войти внутрь пораньше и показать Кэти, что там Находится, решил он, подводя жену к трапу. Рассчитанный в гражданском варианте на перевозку более трехсот человек, президентский «Боинг-747» (разумеется, на авиабазе стоял еще один точно такой же запасной самолет) был оборудован на сотню пассажиров, для которых предусматривались все удобства. Сначала Джек провел жену к местам, которые им предстоит занять, объяснив, что размещение соответственно важности положения соблюдается здесь очень строго. Чем ближе ваши кресла к носовой части, тем значительнее занимаемая вами должность. Президентский салон находится в самом носу самолета, и две кушетки превращаются на ночь в кровати… Райаны и ван Даммы размещаются в следующем отсеке, примерно в двадцати футах позади президентского. Там стоит восемь удобных кресел, но в данном случае их будут занимать только пять человек. Вместе с Райанами и ван Даммами место здесь займет директор центра президентской связи, нервная и постоянно спешащая женщина по имени Тиш Браун, руководившая прежде одной из телевизионных компаний. Она недавно развелась с мужем. Остальные члены делегации размещаются ближе к хвостовой части самолета в соответствии с их положением в администрации президента. В самом хвосте сидят журналисты и другие сотрудники средств массовой информации, которые считаются еще менее важными…

– Это кухня? – спросила Кэти.

– Камбуз, – поправил ее Джек. Действительно, камбуз производил большое впечатление, поскольку все блюда готовились здесь из свежих продуктов, а не просто разогревались, как на других авиалайнерах.

– Но она больше, чем у нас дома! – удивилась Кэти к нескрываемому удовольствию шеф-повара, главного сержанта ВВС.

– Я бы не сказал, зато шеф намного лучше, правда, сардж?

– Я готов отвернуться, мэм, и обещаю никому не говорить, если вы захотите врезать ему как следует. Кэти только рассмеялась.

– А почему президент не располагается наверху, в комнате отдыха?

– Там почти все пространство заполнено аппаратурой связи. Президент любит подниматься наверх и беседовать с пилотами у них в кабине, но комнату отдыха занимают главным образом «криппи».

– Криппи?

– Связисты, – объяснил Джек, направляясь с женой обратно к креслам в своем отсеке. Обтянутые бежевой кожей кресла были очень широкими и мягкими, с недавно установленными перед ними телевизорами, личными телефонами и прочими атрибутами вплоть до пристежных ремней с пряжками, украшенными президентской эмблемой.

Кэти сразу обратила внимание на все это.

– Теперь я знаю, что означает настоящий первый класс, – заметила она.

– И все-таки нам предстоит лететь одиннадцать часов, бэби, – вздохнул Джек, опускаясь в кресло и устраиваясь поудобнее, пока самолет заполнялся другими пассажирами. Если повезет, подумал он, может быть, удастся проспать в течение почти всего полета.

Заявление президента перед отлетом, передающееся по телевидению, было организовано соответствующим образом. Микрофон всегда устанавливали так, что на заднем плане возвышался огромный силуэт президентского «боинга», носящего официальное наименование «ВВС-1». Это делалось для того, чтобы напомнить телезрителям, кто выступает по телевидению, и подтвердить это показом его личного самолета. Рой Ньютон наблюдал за церемонией вылета скорее ради расчета времени, чем из интереса. Подобные заявления никогда не давали чего-то нового, и транслировал их обычно только правительственный канал, хотя при отлете на аэродроме всегда присутствовали и другие съемочные группы – на случай если президентский самолет разобьется при взлете. Сделав короткое заявление, президент Дарлинг взял под руку свою жену Энн и пошел к трапу, у которого им отсалютовал сержант ВВС. Поднявшись по трапу, президент и первая леди повернулись и помахали на прощание, словно уже началась предвыборная кампания, – впрочем, поездка в Москву на самом деле являлась частью этого почти непрерывного процесса – и вошли внутрь. Телевизионные камеры переключились снова на Белый дом, где различные сотрудники отвечали на вопросы журналистов. Президент будет находиться в воздухе в течение одиннадцати часов, это было известно Ньютону. Времени вполне достаточно, больше чем требуется. Пора браться за дело.

Да, древняя поговорка вполне соответствует истине, подумал он, раскладывая перед собой записи. Если в тайну посвящено больше одного человека, тайна перестает быть таковой. И уж она совсем перестает быть тайной, если вы оба знаете хотя бы часть ее и вам известно, кто знает остальное, потому что тогда вы можете за ужином сообщить собеседнику о том, что знаете, а собеседник придет к выводу, что вам известно все, так что он расскажет вам то, что вы еще не сумели разнюхать. Улыбки в соответствующие моменты беседы, многозначительные кивки, короткие замечания и несколько тщательно подобранных слов убедят собеседника продолжать рассказ до тех пор, пока все не станет ясно как на ладони. По мнению Ньютона, деятельность шпионов мало отличается от этого. Возможно, он сам мог бы стать хорошим разведчиком, но за это платили намного хуже, чем во время его пребывания в палате представителей Конгресса – говоря по правде, гораздо хуже, – а он уже давно принял решение пользоваться своим талантом лишь в том случае, если это обеспечит ему достаточно комфортабельную жизнь.

Все остальное было куда проще. Нужно выбрать подходящего человека, кому передать имеющуюся информацию, и он нашел такого кандидата путем внимательного чтения местных газет. У каждого репортера есть своя любимая тема, к которой он – или она – проявляет прямо-таки страстный интерес, и в этом отношении репортеры ничем не отличаются от обычных смертных. Если ты знаешь, на какие кнопки нажимать, можно манипулировать кем угодно. Жаль, что это не получилось с избирателями в его округе, подумал Ньютон, поднимая трубку телефона и набирая номер.

– Либби Хольцман слушает.

– Привет, Либби, это Рой. Как жизнь?

– Скучноватая, – посетовала журналистка, надеясь, что ее мужу, Бобу, вылетевшему с президентской командой в Москву, удастся узнать что-нибудь интересное.

– Как насчет ужина? – Ньютон знал, что ее муж в отъезде.

– О чем пойдет речь? – Она понимала, что это не любовное свидание или что-то иное, столь же глупое. От Ньютона можно было обычно узнать немало интересного.

– Уверяю тебя, не пожалеешь, – заверил он. – Давай встретимся в «Жокей-клаб», в половине восьмого, а?

– Договорились.

Ньютон улыбнулся. Это ведь справедливая игра, правда? Он потерял свое кресло в Конгрессе не из-за обвинения в том, что злоупотреблял влиянием. Такое обвинение оказалось неподкрепленным достаточно убедительными доказательствами, чтобы можно было начать расследование (на это повлиял кто-то другой), зато его сочли убедительным чуть больше половины избирателей его округа – 50, 7 процента, – решивших, что за год до президентских выборов их должен представлять в Конгрессе другой человек. Если бы все произошло в год выборов президента, подумал Ньютон, он сумел бы почти наверняка удержать за собой кресло конгрессмена, однако, потеряв место в Конгрессе, вернуть его назад практически невозможно.

Впрочем, все могло бы обернуться куда хуже. В конце концов, жизнь не такая уж плохая штука, верно? Ньютон сохранил за собой тот же дом, его дети ходили в ту же школу, затем поступили в хорошие колледжи, он остался членом того же клуба. Просто теперь у него другой округ и не надо беспокоиться об этике или законах – впрочем, и раньше это не так уж его беспокоило, – да и платят сейчас куда лучше, правда?

В ходе учений «Океанские партнеры» связь осуществлялась через компьютерно-спутниковый канал – и не через один, а через три. Японское военно-морское соединение передавало всю информацию в центр по руководству операциями флота в Иокагаме, а американский флот делал то же самое, передавая сведения в оперативный центр ВМС в Пирл-Харборе. Оба центра пользовались третьим каналом связи для обмена информацией между собой. Таким образом, инспекторы, осуществляющие контроль за ходом учений, имели доступ к полному объему информации, тогда как командиры соединений такого доступа не имели. Цель учений заключалась в том, чтобы дать возможность обеим сторонам проверить свою подготовку в условиях, максимально приближенных к боевым. По этой причине к попыткам обмана в данном случае относились неодобрительно, хотя вообще-то обман, разумеется, являлся чем-то неразрывно связанным с практикой войн и одновременно чуждым им.

Командующие родами военно-морских сил и служб Тихоокеанского флота, адмиралы, стоящие во главе надводного и подводного флота, морской авиации и службы хозяйственного обеспечения, сидя в креслах, с интересом следили за тем, как развертываются учения, причем каждый из них беспокоился относительно действий своих подчиненных.

– А ведь Сато совсем не дурак, правда? – заметил капитан третьего ранга Чеймберз.

– Очень умело командует своими кораблями, – согласился доктор Джоунз. Руководитель крупной фирмы, работающей на военно-морской флот, он обладал специальным допуском и оказался в оперативном центре флота с разрешения адмирала Манкузо. – Но это ничем ему не поможет на северном направлении.

– Вот как? – Командующий подводными силами Тихоокеанского флота посмотрел на него и улыбнулся. – Может быть, тебе известно то, чего не знаю я?

– Гидроакустики на «Шарлотт» и «Эшвилле» отлично подго товлены, шкипер. Помните, мои люди работали с ними, создавая новые программы слежений?

– Да и командиры подлодок не такие уж плохие, – напомнил

Манкузо.

Джоунз утвердительно кивнул.

– Это уж точно, сэр. Они умеют прослушивать морские глубины, как это делали в свое время вы.

– Господи, – выдохнул Чеймберз, глядя вниз на новые погоны с четырьмя кольцами и словно чувствуя их возросший вес. – Вам не приходило в голову, адмирал, что бы мы делали без нашего Джоунзи?

– С нами тогда был и чиф Лаваль, помните? – заметил

Манкузо.

– Сын Френчи Лаваля служит сейчас старшим гидроакустиком на «Эшвилле», мистер Чеймберз. – Манкузо для Джоунза навсегда останется «шкипером», а Чеймберз будет всегда «лейтенантом». Ни один из них не возражал против такой формы обращения, которая существовала на флоте и прочно сплачивала офицеров со старшинским составом (в данном случае бывшим).

– Я не знал об этом, – признался командующий подводными силами.

– Его только что перевели туда. Раньше он плавал на «Теннесси». Очень способный парень, уже через три года после выпуска из школы стал специалистом первого класса.

– Быстрее тебя, – заметил Чеймберз. – Он в самом деле такой сообразительный?

– В самом деле. Я пытаюсь переманить его к себе в компанию. Он женился в прошлом году, скоро родится ребенок. Думаю, будет не так уж трудно сманить его на гражданку, предложив жалованье повыше.

– Премного благодарен, Джоунзи, – проворчал адмирал Манкузо. – Следовало бы выгнать тебя пинками из оперативного центра.

– Ну успокойтесь, шкипер. Когда последний раз мы собирались вместе, чтобы как следует позабавиться? – Вдобавок ко всему новая компьютерная программа Джоунза была включена в то, что осталось от системы раннего обнаружения подводных лодок в Тихом океане. – Пришло время внести изменения в ситуацию.

То обстоятельство, что у обеих сторон в оперативных центрах «противника» присутствовали наблюдатели, несколько усложняло ситуацию, главным образом потому, что у тех и у других имелись силы и возможности, которыми, строго говоря, они не делились друг с другом. В данном случае выданные линией раннего обнаружения следы, которые могли принадлежать японским подводным лодкам к северо-западу от Куре, были на самом деле заметно лучше тех, что появились на демонстрационном экране. Подлинные следы сообщали только Чеймберзу и Манкузо. У каждой из сторон в учениях принимали участие по две подводных лодки. Ни одна из американских субмарин не оставляла за собой таких следов, но японские подводные лодки приводились в действие дизельными установками и потому были вынуждены периодически всплывать на шноркельную глубину, чтобы перезарядить аккумуляторные батареи. Несмотря на то что японские субмарины были оборудованы своей собственной модификацией американской системы «Прерия-Маскер», новые программы, разработанные Джоунзом, без особого труда преодолевали эти меры маскировки. Манкузо со своим штабом удалился в оперативный центр подводных сил Тихоокеанского флота, чтобы обсудить последние сведения.

– О'кей, Джоунзи, сообщи нам, что ты сумел обнаружить, – произнес Манкузо, глядя на бумажные распечатки, поступившие от подводных гидрофонов, покрывавших дно Тихого океана.

Полученная информация появлялась как на электронных телевизионных дисплеях, так и на бумаге того типа, который когда-то использовался для компьютерных распечаток, необходимых для более подробного анализа. Для подобной работы предпочитались бумажные распечатки, и они делились на два комплекта. Один был уже обработан техниками-океанографами, принадлежащими к местной группе системы раннего обнаружения. Для более точного анализа и для того, чтобы удостовериться в том, что Джоунз все еще не потерял своей удивительной способности разбираться в таких деталях, Манкузо хранил отдельно комплект распечаток, уже обработанный его специалистами.

Хотя Джоунзу еще не исполнилось сорока, седина уже пробивалась в его густых темных волосах. Теперь он уже не курил, а жевал резинку. Зато внимание и опыт у него по-прежнему сохранились, заметил Манкузо. Доктор Рон Джоунз листал бумажные страницы подобно бухгалтеру, напавшему на следы крупной растраты, проводя пальцем по вертикальным линиям, фиксировавшим частоты.

– Мы исходим из того, что они всплывают на шноркель примерно каждые восемь часов, верно? – спросил он.

– Да, они поступают разумно, постоянно поддерживая аккумуляторные батареи в полностью заряженном состоянии, – утвердительно кивнул Чеймберз.

– На каком часовом поясе они функционируют? – поинтересовался Джоунз. Как правило, американские субмарины, находящиеся в море, переводили часы на время по Гринвичу – это название с недавних пор, после резкого сокращения Королевского военно-морского флота, чье могущество в прошлом позволяло называть исходный меридиан по-британски, изменилось на «всеобщее время».

– Думаю, на токийском, – ответил Манкузо. – Это на пять часов раньше нашего.

– Тогда начнем искать сходные моменты, на этот раз начиная с полуночи и дальше по четным часам. – Перед ним лежало пять широких сложенных листов. Джоунз перелистал один полный комплект, отмечая время, указанное на полях. На это ему потребовалось десять минут.

– Вот одно совпадение, а вот и другое. Значит, две возможности. Вот это тоже вероятно, хотя и вызывает у меня сомнения. Пожалуй, я сделал бы ставку вот на эту… и эту, для начала. – Его пальцы указали на кажущиеся случайными наборы точек.

– Уолли?

Чеймберз повернулся к другому столу, на котором лежали обработанные комплекты распечаток, и развернул их на соответствующих временных отметках. – Джоунзи, ты проклятый волшебник! – изумленно выдохнул он. Группе из нескольких опытных техников – каждый из них был экспертом в этой области – потребовалось больше двух часов, чтобы обнаружить то, чего Джоунз сумел добиться всего за несколько минут прямо на глазах потрясенных офицеров.

Гражданский подрядчик достал банку «кока-колы» из соседнего автомата и открыл ее.

– Ну что, джентльмены, – с удовлетворением произнес он, – так кто лучший специалист всех времен?

Впрочем, это была всего лишь часть работы. В распечатках указывался только пеленг на источник шумов, однако на дне океана размещалось множество гидроакустических устройств, относящихся к линии раннего обнаружения, и с помощью триангуляции уже удалось определить районы нахождения подводных лодок с точностью до десяти-пятнадцати морских миль. Таким образом, даже со всеми усовершенствованиями, внесенными доктором Джоунзом в систему обнаружения подводных лодок, приходилось вести поиск на большой площади океана.

Зазвонил телефон. Это был главнокомандующий Тихоокеанским флотом. Манкузо выслушал его рекомендации по изменению курса субмарин «Шарлотт» и «Эшвилл», что позволяло им направиться к предполагаемым контактам. Джоунз одобрительно кивнул.

– Видите, шкипер? Я всегда говорил, что вы умеете прислушиваться к советам экспертов.

Мюррей находился в кабинете заместителя специального агента, возглавляющего отдел Вашингтона в ФБР, обсуждая с ним проблемы финансирования, и потому не смог поговорить по телефону с Райаном. Совершенно секретная депеша из Белого дома оказалась погребенной в папке секретных документов, а затем секретарше Мюррея пришлось уехать, чтобы привезти из школы домой своего заболевшего ребенка. В результате записка, сделанная рукой Райана, попала на стол Мюррея с большим опозданием.

– У меня новости об этой девушке Нортон, – произнес Мюррей, войдя в кабинет директора ФБР.

– Плохие?

– Она мертва. – Мюррей передал Шоу записку Райана. Директор быстро прочитал ее.

– Проклятье! – прошептал он. – У нас есть сведения о том, что она раньше пользовалась наркотиками?

– Насколько помню, нет.

– Поступило сообщение из Токио?

– Я еще не связывался с советником по юридическим вопросам. Неудачное время для этого, Билл.

Шоу кивнул, понимая смысл происшедшего. Стоит спросить любого агента ФБР о наиболее запомнившемся случае в его карьере, и он обязательно упомянет киднэппинг. По сути дела-именно такое преступление сделало ФБР знаменитым в тридцатые годы. Закон Линдберга уполномочивал Федеральное бюро расследований оказывать помощь местной полиции, как только возникала вероятность того, что похищенная жертва перевезена за пределы штата, где было совершено преступление. При малейшей вероятности этого – жертв похищения редко увозили далеко от места похищения, – вся мощь ведомства, отвечающего за соблюдение закона и порядка на территории США, вступала в действие, и агенты ФБР принимались за поиски преступников подобно стае голодных волков. Их главная задача всегда оставалась одной и той же: вернуть жертву живой, и результаты такой деятельности были превосходными. Второй целью было задержание, арест и передача в судебные инстанции виновников, совершивших это преступление, и в этом отношении деятельность ФБР статистически была еще более успешной. Руководство ФБР еще не имело сведений, действительно ли Кимберли Нортон стала жертвой похищения, но им уже было известно, что домой ее доставят мертвой. Одно лишь это обстоятельство для любого агента бюро означало, что он не справился с основной задачей.

– Ее отец – полицейский.

– Я помню, Дэн.

– Думаю, мне нужно отправиться в Сиэтл и обсудить происшедшее с О'Кифом. – Отчасти это было необходимо, потому что капитан Нортон своей деятельностью заслужил, чтобы ему сообщили о случившемся другие полицейские, вместо того чтобы узнать о смерти дочери из газет, а отчасти потому, что полицейские, ведущие расследования, обязаны так поступить, обязаны лично сообщить родственникам о том, что потерпели неудачу. Кроме того, Мюррею хотелось самому ознакомиться с делом и убедиться в том, что было предпринято все возможное для спасения девушки.

– Пожалуй, я сумею обойтись без тебя пару дней, – ответил Шоу. – Дело Линдерс отложено до возвращения президента. Хорошо, можешь отправляться.

– Но здесь даже лучше, чем на «Конкорде»! – восторженно произнесла Кэти, когда капрал ВВС принесла ужин. Ее муж с трудом удержался от смеха. Ему редко приходилось видеть, чтобы глаза Кэролайн Райан были такими изумленными. Правда, сам Джек уже давно привык к подобному обслуживанию, а пища здесь была несомненно вкуснее той, что подавали ей в кафетерии для врачей больницы Хопкинса. Кроме того, тут тарелки были без золотых ободков, и по этой причине с «ВВС-1» пропадало так много посуды.

– Мадам не желает немного вина? – Райан поднял бутылку сухого белого вина и разлил в бокалы, пока перед ним ставили тарелку.

– Видите ли, на своей куриной ферме мы не пьем вино, – заметила она, делая вид, что смущена обстановкой.

– В первый раз у всех такое впечатление, доктор Райан. Если что-нибудь понадобится, вызывайте меня. – Капрал пошла обратно в камбуз.

– Я ведь говорил тебе, Кэти, держись за меня.

– Теперь мне понятно, почему ты предпочитаешь летать, – заметила она, поднося ко рту вилку с капустой брокколи. – Свежая.

– Да и пилоты отличные. – Джек показал на бокал с вином. Вино в нем даже не шелохнулось.

– Жалованье не такое уж хорошее, – донесся с другой стороны прохода голос Арни ван Дамма, – зато масса сопутствующих благ.

– Жареный морской окунь тоже очень неплох.

– Наш шеф-повар украл рецепт в «Жокей-клаб». Кроме ресторанов Нового Орлеана, нигде не умеют готовить рыбу так хорошо, – объяснил ван Дамм. – По-моему, ему пришлось отдать взамен свой рецепт картофельного супа. Пожалуй, одно стоит другого, – глубокомысленно заметил Арни.

– Ведь правда, корочка у него прямо-таки идеальная, а? «Жокей-клаб», один из немногих действительно превосходных ресторанов Вашингтона, находится на первом этаже отеля «Ритц Карлтон» на Массачусетс-авеню. Тихий и тускло освещенный, он в течение многих лет являлся местом «деловых» ужинов.

Здесь все блюда превосходные, подумала Либби Хольцман, особенно если тебе не приходится за них платить. В течение часа они говорили о пустяках – обычный обмен информацией и сплетнями, что в Вашингтоне было еще более важным, чем в большинстве других американских городов. Эта часть ужина подошла к концу. Подали вино, убрали тарелки из-под салата, теперь на столе стояло главное блюдо.

– Итак, Рой, о чем ты хотел поговорить со мной?

– Об Эде Келти. – Ньютон поднял голову, чтобы увидеть выражение ее глаз.

– Уж не хочешь ли ты мне сказать, что жена решила наконец уйти от этого подонка?

– Скорее всего, думаю, уходить придется не ей.

– Так кто же эта несчастная, к которой он уходит? – На лице миссис Хольцман появилась кривая улыбка.

– Все не так, как ты думаешь, Либби. Эд уходит совсем. – Всегда нужно заставить слушателей ждать сенсационных новостей – от этого их интерес только обостряется.

– Рой, сейчас уже половина девятого, понимаешь? – заметила Либби, давая понять, что не может тратить время понапрасну.

– ФБР закончило расследование по делу, касающемуся Келти. Изнасилование. И даже не одно. В том числе одна из пострадавших покончила с собой.

– Лайза Берринджер? – Причину ее самоубийства так и не сумели объяснить.

– Она оставила посмертную записку. Эта записка теперь в руках ФБР. Еще несколько женщин согласились выступить на суде со свидетельскими показаниями.

– Вот как! – не удержалась от восклицания Либби Хольцман и положила вилку на стол. – Насколько все это обоснованно?

– Делом занимается Дэн Мюррей, личный сторожевой пес Шоу.

– Я знаю Дэна. Знаю также, что он никогда не будет говорить об этом. – Редко случается, чтобы сотрудник ФБР согласился обсуждать вопросы доказательств с посторонними, и уж никогда не пойдет на такое, до того как материалы расследования поступят в суд. Подобная утечка информации исходит, как правило, от адвоката или служащего судебной инстанции. – Он не просто строго придерживается правил – Дэн прямо-таки их создатель. Это было на самом деле правдой – Мюррей принимал участие в подготовке многих правил поведения сотрудников ФБР.

– На этот раз ситуация может принудить его к этому.

– Почему, Рой?

– Да потому, что Дарлинг задерживает передачу дела в суд. Он считает, что Келти может пригодиться ему – по части влияния администрации на Капитолийском холме. Ты обратила внимание на то, как много времени сейчас проводит наш мальчик Эдди в Белом доме? Дарлинг посвятил его во все подробности выдвинутого обвинения, чтобы дать возможность Келти приготовиться к защите. По крайней мере, – добавил Ньютон, стараясь прикрыть себя, – так мне говорят. Согласись, это не похоже на нашего президента, верно?

– Дарлинг мешает отправлению правосудия?

– Это технический термин, Либби, С юридической точки зрения я не уверен, что дело обстоит именно так. – Ньютон знал, что крючок опущен в воду и на нем шевелится червяк, привлекая внимание рыбы.

– Что, если он просто распорядился отложить судебный процесс, чтобы привлечь больше внимания общественности к принятию закона о реформе торговли? – Рыба заметила приманку, но что там за блестящий острый предмет скрывается за червяком?

– Расследование шло задолго до того, как начался весь этот шум с импортом японских товаров, Либби. Мне сообщили, что они замалчивают дело Келти в течение длительного времени. Просто подвернулся отличный предлог, вот и все, понимаешь? – А ведь червяк такой аппетитный…

– Только в том случае, если политику ставят на первое место, отодвигая дело об изнасиловании на задний план. Насколько убедительны доказательства?

– Если этим займется суд присяжных, Эд Келти проведет длительное время в федеральной тюрьме.

– Неужели ФБР сумело найти такие доказательства? – Ты только посмотри, какой червяк…

– Я ведь говорил тебе, что Мюррей – отличный полицейский.

– А кто будет обвинителем на процессе?

– Энн Купер. Она занимается только этим делом уже много недель. – Действительно, червячок заслуживает внимания. Эта острая блестящая штука совсем не так опасна, правда?

Ньютон достал из кармана конверт и положил на скатерть.

– Здесь имена, цифры и прочие подробности, но ты не получала их от меня, ладно? – Червяк прямо-таки танцевал в воде, и рыба уже не понимала, что плясать его заставляет крючок, на который он насажен.

– Что, если я не сумею подтвердить все это?

– В таком случае источники моей информации ошибаются и писать не о чем. По крайней мере надеюсь, что тебе понравился ужин. – К тому же червяк в любую минуту может исчезнуть.

– А тебе все это зачем понадобилось, Рой? Почему ты хочешь, чтобы в газетах появилась такая статья? – Все-таки лучше лишний раз убедиться в отсутствии опасности. Каким образом червяк оказался здесь?

– Мне никогда не нравился этот парень, ты ведь знаешь. Мы не сошлись во мнениях по поводу двух больших ирригационных проектов, и он воспрепятствовал передаче крупного оборонного заказа моему штату. Но ведь тебе нужна настоящая причина? Так вот, у меня есть дочери, Либби. Одна заканчивает Пенсильванский университет, другая только что поступила на юридический факультет университета в Чикаго. Обе стремятся следовать примеру отца, и мне совсем не хочется, чтобы мои маленькие девочки попали на Капитолийский холм, пока там находятся такие подонки, как Эд Келти. – Да кому интересно, каким образом такой вкусный червяк оказался в воде?

Либби Хольцман кивнула, удовлетворенная ответом. Она взяла конверт и положила в сумочку, даже не заглядывая в него. Поразительно, что они никогда не замечают крючка, до тех пор пока не станет слишком поздно. В некоторых случаях не замечают его совсем. Официант был разочарован, когда его клиенты отказались от десерта, ограничившись, прежде чем расплатиться, чашечкой кофе «эспрессо».

– Алло?

– Это Барбара Линдерс? – послушался женский голос.

– Да. С кем я говорю?

– Меня зовут Либби Хольцман, я из «Вашингтон пост». Живу в нескольких кварталах от вас. Мне бы хотелось зайти к вам и поговорить.

– О чем?

– Об Эде Келти и о причине, по которой они отказались от передачи дела в суд.

– Как отказались?

– Вот так, милая. Отказались и все, – ответил голос.

– Одну минуту. Меня предостерегали против разговоров с журналистами. – В голосе Линдерс звучало нескрываемое подозрение. Ей и в голову не пришло, что этим она уже выдала себя.

– Так уж принято, они всегда предостерегают и обычно против разумных поступков. Вы ведь помните, это я предала гласности отвратительные делишки, которыми занимался конгрессмен Грант в офисе своего округа? И это я пригвоздила подонка заместителя министра внутренних дел. Я всегда внимательно слежу за подобными делами, Барбара. – По тону голоса казалось, что Хольцман разговаривает с младшей сестрой, что соответствовало истине. Либби едва не получила Пулитцеровскую премию за журналистские расследования, в которых политика была связана с совращением женщин.

– Откуда я знаю, что разговариваю именно с вами?

– Вы ведь видели меня по телевидению, правда? Пригласите зайти и убедитесь собственными глазами. Я могу приехать через пять минут.

– Сначала позвоню мистеру Мюррею.

– Конечно, позвоните, только пообещайте мне одно, ладно?

– Что именно?

– Если он снова повторит вам то же самое относительно причины, по которой дело не передают в суд, то мы встретимся и поговорим. – Либби на мгновение замолчала. – Знаете, а почему бы мне не отправиться к вам прямо сейчас? Если ответ Дэна удовлетворит вас, мы просто выпьем по чашке кофе и вы расскажете о себе, для того чтобы я могла использовать это в газетной статье после начала процесса. Согласны?

– Да… пожалуй. А теперь все-таки я позвоню мистеру Мюррею. – Барбара положила трубку и набрала номер, который помнила наизусть.

– Привет, это Дэн…

– Мистер Мюррей! – тут же прервала его Барбара, чувствуя, как уже поколебалась ее вера в справедливость окружающего мира.

– …и Лиз, – добавил другой голос, оба явно записанные на ленту автоответчика. – Сейчас мы не можем подойти к телефону, – дружно произнесли два голоса, – но если вы хотите…

– Где вы, мистер Мюррей, когда вы так мне нужны? – заявила мисс Линдерс, обращаясь к автоответчику, и в отчаянии бросила трубку еще до того, как полное юмора обращение закончилось и раздался короткий гудок, после которого диктуется сообщение. Неужели такое возможно? Неужели это правда? – лихорадочно думала Барбара.

Мы находимся в Вашингтоне, напомнил ей жизненный опыт. Здесь возможно все.

Барбара Линдерс оглянулась по сторонам. Она провела в Вашингтоне одиннадцать лет и чего сумела добиться? Живет одна, в маленькой однокомнатной квартире с гравюрами на стене. Хорошая мебель, которой пользуется лишь она. Воспоминания, угрожающие рассудку. Она осталась одна, в полном одиночестве, и ее единственной надеждой было изгнать ужасные воспоминания, отомстить человеку, разрушившему ее жизнь. А теперь что же, ей отказывают и в этом? Неужели жизнь может быть настолько жестокой? Самым пугающим было то, что и Лайза испытывала те же чувства. Барбара знала это из письма, сохраненного ею, ксерокопия которого все еще лежала в коробочке с украшениями, спрятанной в ящике серванта. Она решила сохранить это письмо как память о своей лучшей подруге, а также напоминание ей, насколько опасно предаваться отчаянию, как это сделала Лайза. Прочитав письмо несколько месяцев назад, Барбара решила открыться знакомому врачу-гинекологу, которая, в свою очередь, направила ее к психиатру Кларис Гоулден, и начался процесс, ведущий… куда? В этот момент раздался звонок, и она пошла к двери.

– Привет! Вы меня узнаете? – Вопрос сопровождался теплой и дружеской улыбкой. Либби Хольцман была высокой женщиной с густыми черными волосами, обрамлявшими бледное лицо, на котором выделялись яркие карие глаза.

– Заходите, пожалуйста, – ответила Барбара, отходя от двери.

– Вы позвонили Дэну?

– Его нет дома… или, может быть, он просто оставил включенным автоответчик. Вы с ним знакомы?

– О да. Мы – добрые друзья, – сказала Либби, направляясь к дивану.

– Как вы считаете, на него можно положиться? Положиться по-настоящему?

– Вам нужен честный ответ? – Хольцман задумалась. – Да, можно. Если он ведет дело сам, ему можно верить. Дэн – честный человек, можете не сомневаться.

– Но ведь сейчас он не ведет дело сам, в одиночку, правда? Либби покачала головой.

– Нет, такой процесс будет слишком сенсационным, неизбежно приобретет политическую окраску. И вот еще что важно знать о Мюррее – видите ли, он слишком верен людям, которых уважает, и потому будет делать то, что ему скажут. Я могу сесть, Барбара?

– Да, конечно. – Обе женщины опустились на диван.

– Вы знаете, в чем задача прессы? Мы следим за ходом событий. Мне нравится Дэн. Я им восхищаюсь. Он действительно хороший полицейский и честный человек. Готова побиться об заклад, что в течение всей работы с вами он вел себя, как это сказать, ну вроде сурового старшего брата, верно?

– Всегда, – подтвердила Барбара. – Он стал для меня лучшим другом в мире.

– Полностью согласна. Дэн принадлежит к числу хороших людей, стоящих на страже закона. Я знакома с его женой Лиз. Однако проблема заключается в том, что не все люди похожи на него, и тогда на сцене появляемся мы, – закончила Либби.

– Что вы имеете в виду?

– Когда кто-то говорит Дэну, как ему нужно поступать, это делается под давлением обстоятельств, потому что таковы правила игры в Вашингтоне. И вы знаете что? Сам Дэн терпеть не может такое давление, точно так же, как и я. Мой долг, Барбара, помочь людям вроде Дэна, потому что при этом я заставляю политических подонков оставить его в покое и дать ему возможность спокойно выполнять свои обязанности.

– Но я не могу… Я хочу сказать, что просто не могу… Либби протянула руку и прикоснулась к ее ладони.

– Я не собираюсь просить вас рассказывать мне обстоятельства дела, Барбара. Это может нанести ущерб судебному процессу, и вы должны понять, что я хочу ничуть не меньше вас, чтобы все прошло в соответствии с законом. Но вы можете поговорить со мной при условии, что это будет не для печати.

– Да… Пожалуй.

– Вы не будете возражать, если я запишу нашу беседу? – Либби достала из сумочки миниатюрный диктофон.

– Кто услышит эту запись?

– Только один человек – заместитель главного редактора. Это необходимо для того, чтобы показать, что у нас надежные источники информации. Кроме него – никто. Запись будет конфиденциальной, якобы вы беседуете со своим врачом, адвокатом или священником. Таковы правила поведения журналистов, и мы никогда их не нарушаем.

Вообще– то Барбара знала это, но сейчас, у нее в квартире, такие этические правила журналистики казались ей не слишком надежными. Либби Хольцман поняла это по выражению ее лица.

– Если хотите, я могу уйти или мы можем продолжить беседу без магнитофона, но… – прибавила она с обезоруживающей улыбкой, – я не люблю вести записи в блокноте. При этом случаются ошибки. Может быть, вам хочется обдумать мое предложение – это я тоже понимаю. Вы прошли через тяжелые испытания. Я знаю, что это такое.

– Дэн тоже так говорил, но он не понимает этого! Не может понимать!

Либби Хольцман посмотрела ей прямо в глаза. Неужели Мюррей действительно видел и чувствовал такие глубокие, такие мучительные страдания? Может быть, подумала она, он и вправду переживал вместе с этой женщиной, хотя и не совсем так, как она, потому что он мужчина, но он ведь хороший и честный полицейский, так что, вполне возможно, тоже испытывает ярость из-за того, что дело пытаются замолчать.

– Барбара, если ты хочешь рассказать мне… о случившемся, я готова выслушать тебя. Иногда нам нужен друг, просто чтобы выговориться. Я ведь тоже женщина и не всегда являюсь репортером.

– Либби, ты слышала о Лайзе?

– Обстоятельства ее смерти так и остались неясными, правда? – Мы были подругами, делились всем… и затем когда он…

– Ты уверена, что в это замешан Келти?

– Это я нашла последнее письмо Лайзы.

– Ты можешь рассказать мне об этом? – спросила Хольцман, не в силах сдержать профессиональный интерес.

– Я могу сделать нечто лучшее. – Линдерс встала и на несколько секунд вышла из комнаты. Она вернулась с ксерокопией и передала ее Либби.

Журналистке потребовалось всего две минуты, чтобы прочитать его раз за разом. Дата, место, метод. Письмо из потустороннего мира, подумала Либби. Что может быть более опасным, чем чернила на бумаге?

– На основании того, что написано здесь, и благодаря твоим показаниям, Барбара, его могут отправить в тюрьму.

– Дэн тоже так говорит. И улыбается при этом. Он хочет, чтобы все закончилось именно таким образом.

– А ты? – спросила Хольцман.

– Да!

– Тогда позволь мне оказать тебе помощь.